Текст книги "К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №29 от 08.12.2009"

Автор книги: К барьеру! (запрещенная Дуэль)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

КУЛЬТУРА И КУЛЬТПАСКУДСТВО

ЛИСТАЯ СТАРЫЕ СТРАНИЦЫ...

«ДИКОЕ ПОЛЕ» 

…Американцы были теперь хозяевами в Японии. Они жили здесь так, как никогда не жили в своих штатах. Они брали, что хотели, и ничего не платили. Они вывозили на своих кораблях в США японское золото и серебро, жемчуг и шелк с японских фабрик, драгоценные сокровища древнего, неповторимого японского искусства и дешевые, копеечные сувениры. Все в этой несчастной стране принадлежало им. Они захватили самые лучшие отели и пьянствовали там. Они, как бешеные, носились на своих джипах по улицам и дорогам и давили людей. Для них открылись бесчисленные дансинги, бурлески, кабаре, публичные дома, где голодные японские девушки покорно развлекали завоевателей. Тихие, корректные, поэтические японские чайные домики вмиг превратились в грязные лачуги разврата. Оккупанты пачкали все, к чему прикасались. В своих грязных бутсах и с сигаретой во рту они вваливались в священные японские храмы и, сплевывая на пол, как дикари, глядели на богослужение. Они ездили на людях по японским улицам и так фотографировались, по–хамски развалясь на носилках. Они затевали гонки рикш и до смерти загоняли запряженных в носилки людей. Они без стука входили во все двери, без спросу брали все, что хотели, и жрали, жрали, жрали… Они, как саранча, пожирали все, что еще можно было сожрать в этой обглоданной как кость стране, и пакостили все, что еще можно было запакостить.

А в городском парке умирали безработные. Умирали каждый день. И только когда человек становился вполне мертвым, о нем начинали заботиться американцы. Они не могли позволить, чтоб мертвые трупным ядом заражали воздух, которым они дышат. Немедленно привозились гробы. Немедленно убирались трупы.

Гробы привозились даже еще раньше, чем человек окончательно умер. Гробы заботливо ставились подле убогих жилищ. И человек мог спокойно умереть около своего гроба. Мог даже сам влезть в свой гроб и умереть.

…«Что же вы теперь намерены делать с собой?» – спросил я Хатагаву, капитана бывшей императорской армии.

Он покачал головой, потом нерешительно сказал: «Может быть, я уйду на «дикое поле». Так я впервые услышал о «диком поле». Сущность дела такова: безработные офицеры, объединившись в артели, совместно обрабатывают пустоши, целину – «дикое поле».

«Это будет, как у вас – колхозы!» – любезно объяснил мне Хатагава.

Любопытно было бы взглянуть на эти офицерские «колхозы». Я сказал об этом Хатагаве, он восхитился: «…У меня есть знакомые офицеры и в Сакуре, и в Симошидзу. Я дам вам рекомендательные письма».

В Японии никуда и ни к кому не следует идти без рекомендательного письма, с вами будут вежливы, но ничего не покажут и не расскажут. Японцы – народ недоверчивый.

Через несколько дней с рекомендательным письмом капитана Хатагавы я поехал в Сакуру смотреть «дикое поле». Но прежде надо рассказать о случайном дорожном эпизоде.

Мы остановились у харчевни на перекрестке двух больших дорог и решили тут пообедать. Нас встретил хозяин харчевни – японец средних лет.

«Есть ли мясное блюдо?» – спросил я. – Нет. – «А блюдо из рыбы и печеных овощей?» – Нет. – «Пиво?» – Нет. – «Чем же торгуют в этой харчевне?» – рассердился я. «Девочками», – был бесстрастный ответ.

Переводчик еще раз переспросил и так же бесстрастно перевел: да, девушками. Вот этими. Тут же находились три девушки: одна из них нянчила хозяйского малыша, две другие возились по хозяйству.

Мы разговорились с хозяином харчевни. Он оказался… бывшим жандармским офицером. Узнав, что я русский, он тут же объявил, что всегда тяготился службой в жандармерии, что он враг милитаризма, что он пламенный демократ и так далее, все, что я уже привык слышать от людей подобного сорта. А как же торговля девушками? ...Мы очень огорчили господина жандарма, отказавшись остаться в его «харчевне»…

Капитан Хатагава дал мне рекомендательное письмо к председателю артели, и, когда я приехал в Сакуру – маленькое местечко в префектуре Шиба, – я и направился к председателю.

Вышла женщина, любезно поклонилась нам и сказала: «Командир полка нет дома». – А зачем мне командир полка? Мне нужен председатель артели. – «Это и есть командир полка. Он уехал в Токио». – «А–а!.. ну, а кто же есть налицо?» – «Есть комбат».

Мы пошли к комбату. Его тоже не оказалось дома – он уехал в префектурный город на похороны знакомого. Странное дело – в рабочее время все «новые крестьяне» прогуливают.

«Есть другой комбат, – сказала жена полковника, любезно сопровождавшая нас. – Он сейчас на «диком поле»…

Но прежде чем увидеть комбата, я увидел «дикое поле». Что–то странно знакомое было в нем – в его искусственных очертаниях, в этой котловине, в сооружениях, окружающих ее.

«Это очень похоже на артиллерийский полигон, – сказал я.

«Да, – ответили мне, – это и есть полигон. А это артиллерийские склады. А там дальше – казармы полка и за ними другое «дикое поле» – бывший учебный плац».

Вот оно что! Вот какие это «пустоши» и брошенные земли!

Наконец подошел комбат, на ходу застегивая свой офицерский китель без знаков различия. Он представился нам: «Майор Сузуки» и предложил осмотреть «дикое поле». Но смотреть было не на что: полигон так и остался полигоном, и только клочок плаца был перекопан, но еще не возделан.

…Вечером за бутылкой сакэ мы разговорились. История майора Сузуки в общих чертах похожа на историю Хатагавы. Типичная история офицера-капитулянта. Сузуки долго говорил о своих демократических идеалах. Наконец мы добрались до дела.

Капитуляция застала Сузуки на фронте, где он был всего два месяца. Он был кадровым офицером, много лет прослужившим в Сакуре, в запасном полку. Куда деваться, что делать? Работать? Он ничего не умеет. Пойти на маленькую «черную работу»? Не хочется. Обидно.

Он подумал и поехал… в свой полк. В Сакуру. Полка уже, собственно, не было. Но командир полка полковник Ичиморо, комбат и другие офицеры – все держались здесь, подле старых казарм. Вместе легче. У них была теперь одна цель: выжить, выстоять в «смутные времена», продержаться всем вместе. А потом…

У командира полка здесь был свой домик, у офицеров – казенные квартиры. Много лет стоял здесь полк, готовил кадры для армии. Офицерские денщики были теперь крестьянами здешних хуторов. Привозили им продовольствие, кланялись и дарили подарки.

Было проще простого организовать в Сакуре «офицерскую артель». Ее председателем был командир полка, членами правления – два комбата. Рабочие руки были набраны из унтер–офицеров и солдат. Правительство дало кредиты. Инвентарь нашелся. Раньше во всех полках были сельхозотряды, обеспечивающие полк овощами. Их инвентарь теперь был собран в так называемых полковых районах, «оттуда артель Ичиморо и получила все». И офицеры стали «крестьянами»…

Наутро ко мне на завтрак пришли уже все… Мы сидели, ели похлебку из старого петуха и неторопливо беседовали. Я не был настолько невежливым, чтобы спросить, как могут они в горячее рабочее время так благодушествовать за завтраком в 12 часов дня. Я знал уже, что есть денщики, «помогающие» офицерам, и есть солдаты, занимающиеся выжигом древесного угля, что и дает главный доход артели.

Что касается правления артели, то оно занималось сейчас тяжбою с населением Сакуры… Офицерская артель не могла, да и не хотела перепахивать всю землю полка, но и отдавать ее не собиралась. Безземельные крестьяне Сакуры жадно взирали на эту землю.

«Какого полка? – наивно спросил я. – Полка–то нет?» На что полковник Ичимора загадочно заметил: «Да, но…».

Впрочем, полк был – вот сидит передо мною весь костяк его, остов: командир, комбаты, офицеры… Они не хотят отдавать крестьянам ни землю полка, ни казармы, ни полигоны, ни склады… Все пригодится в свое время.

«Все может измениться в мире», – пробормотал председатель «колхоза» полковник Ичиморо. Но я уже знал, о чем они мечтают, эти офицеры–«крестьяне». О новой войне.

За завтраком мы разговорились о перспективах движения «новых крестьян». Оказывается, артель Ичиморо – только маленькая ячейка огромной всеяпонской организации «Лиги колонизаторов, вернувшихся в деревню». Сейчас, в 1946 г., создается префектурная лига. Во главе ее будет генерал–майор…

Не скоро, но я все–таки попал и в Симошидзу. Здесь все имело куда более эффектный вид, чем в бедной Сакуре. Ведь полк всегда выглядит скромнее, чем корпус.

Это – большое дело. Оно объединяет восемь артелей, в них 1100 семей и 2400 га земли. В хозяйстве около 4 тысяч человек… Бывших офицеров – 101, унтер–офицеров – 100. Остальные – солдаты и члены семей.

Все живут в бывших казармах. Здание, где контора, – бывшее артиллерийское училище. Есть машины: всего десять. Танки и тягачи, ставшие теперь тракторами.

Во главе хозяйства стояли раньше генерал и полковник Накашима. Теперь, после «демократизации», все дело возглавляет солдат, фамилии которого никто не знает. Все члены артели делятся на сотни во главе с сотником – офицером. Сотни разбиваются на бригады, во главе также офицеры.

Захотел посмотреть хозяйство, и Накашима согласился быть путеводителем, но неожиданно приехали американцы на «виллисе», и Накашима должен был принимать их. Меня поручили двум майорам.

«Почему же простой крестьянин Накашима принимает гостей, а не глава хозяйства – солдат?» – спросил я.

«Видите, – улыбаясь, объяснили. – Господин полковник Накашима у нас заведует внешней политикой». Я отправился в поле с майорами. Один из них, Судзусато, заведовал полеводством, другой – Такебояши – лесом.

Полеводческий майор показывал: «Вот на этом участке мы применили успешно метод советского ученого Лысенко – метод яровизации». «Вы агроном?» – спросил я. «Нет. Никогда и не помышлял о земле. Сейчас учусь,» – ответил майор.

«Может быть, у вас есть ко мне вопросы?» – спросил я. Они замялись. И вдруг: «Скажите, что, война Америки с СССР вероятна?..» Это единственное, главное, что волновало их.

Уже возвращаясь с поля, я нечаянно столкнулся с моим старым знакомым – капитаном Хатагава. Он выглядел еще более жалким и смущенным…

Вечером мы вновь сошлись с ним в гостинице, где я остановился. Закурили. «Ну как же ваши офицерские «колхозы»?» – спросил я… «Скажите, зачем сельскохозяйственной артели пулеметы?» – прошептал он. «Пулеметы?» – удивился я. «Да. Вчера к нам завезли пулеметы. Разве пулеметы – сельскохозяйственный инвентарь? Говорят, будем опять солдатами. Зачем?.. Вы слышали о резервном полицейском корпусе?» – закончил он длинный рассказ. «Да, слышал», – подтвердил я. «Я прошу вас, не верьте, это не полиция…» – вдруг горячо сказал он.

Борис ГОРБАТОВ, 1946 г.

  Размышления над прочитанным. Еще не закончилась Вторая мировая война. Гремели последние залпы, на советских фронтах добивали агрессора, а правительство США готовило новую войну, пока холодную. В нарушение международных Тегеранских, Ялтинских, а позднее – Потсдамских и Токийских соглашений с СССР западные наши военные союзнички, как могли, скрытно трансформируясь в союзников гитлеровцев, стремились сохранить под благовидными названиями и предлогами воинские контингенты вермахта (этим и обусловлено упорное сопротивление гитлеровцев советским войскам до последнего, даже после объявления безоговорочной капитуляции). В некоторых случаях скрывались целые дивизии гитлеровцев при оружии под видом лагерей военнопленных, полицейских сил, сельхозартелей, строительных частей и соединений. Сохранялся в первую очередь кадровый состав гитлеровских спецслужб и военной машины. Все это слегка подкармливалось, перевербовывалось, переформировывалось для борьбы с СССР и образовавшимся после войны соцлагерем государств в Центральной и Восточной Европе. Ни о какой серьезной работе по выявлению и наказанию военных преступников речь у западных союзничков не шла. Будучи по своей природе военными преступниками, они согласились с СССР и ограничились Нюрнбергским процессом для показухи (став сегодня военным преступником, цивилизованный Запад потихоньку, для собственного пиара гуманизатора сдает престарелых военных преступников времен Второй мировой войны. Даже своего чилийского выкормыша – Пиночета; недалека очередь и за «перестройщиками» СССР). В очерке Б. Горбатова «Дикое поле» по горячим следам рассказывается, как оккупационные власти США стремятся сохранить и японские вооруженные силы для борьбы с СССР и другими странами азиатско–тихоокеанского региона, как оккупанты в духе американской демократии и родственного ей нацизма разлагали традиционное японское общество, его самобытные морально–нравственные устои.

Сегодня, в мирное время, мы стали свидетелями падения и массового предательства Родины, завоеваний народа офицерами–капитулянтами никем и никогда не побеждённой Советской Армии, да еще с тотальным воровством и присвоением военного имущества, народной собственности генералитетом и его шестерками.

Более того, некогда самый сильный в мире ВМФ СССР, а теперь на ладан дышащий ВМФ РФ выполняет полицейские функции в Мировом океане. Кому в Москве «навредили» голодные люди таких же третьих стран, как Эрэфия, вынужденные заниматься пиратством?

Да, были люди в иные времена, не то что нынешнее племя. Мельчает человек, вырождается в местечкового политикана, в местечкового вояку – кормленца, в местечкового болтуна – подонка, в глобального кретина.

Работы советского академика Т.Д. Лысенко знали и успешно применяли на практике еще в 1940-х годах даже японские майоры (как и советский опыт организации экономики в целом).

Знают ли Лысенко как видного ученого, опередившего в своих работах свое время на десятилетия, нынешние белогвардейские майоры – академики с сионистским ароматом (обзаведшиеся для плюрализма попами и крестиками), ельцинские деникинцы, путинские колчаковцы, медведевские врангелевцы, дроздовцы, грачевцы, лебедевцы, воробьевцы и пр. подъемно–падающие шапошниковцы?

Вы только посмотрите на их рожи в дурацких фуражках, сразу станет ясно, кто перед вами: «не вышел умом или честью – фуражкой или машиной отличусь!» Очень точно подметил такую публику еще Джек Лондон: «Мужчина, лишенный храбрости, – самая отвратительная вещь на свете, насмешка над всей системой мироздания». Василий Коновалов

УСТАЛЫЙ И ГРУСТНЫЙ САРКАЗМ

Когда дядя Вова Путин объявил громогласно, что с этого момента запускается работа по поддержке и развитию библиотечного дела в России, мы очень обрадовались и стали ждать.

На тот момент у нас было: практически полностью автоматизированное рабочее место библиотекаря, электронные каталоги, полные тексты нескольких тысяч журнальных статей и книг, миллионные фонды литературы, в том числе и новейшей. Все это предоставлялось читателю в любых количествах и совершенно бесплатно.

С момента запуска «программы» произошло следующее:

1. Закон об авторском праве, благодаря которому библиотекам запретили скачивать информацию для читателя из Интернета, пользоваться интернет-изданиями журналов, распечатывать и копировать книги, статьи…

Все полнотекстовые базы предписано было уничтожить (ну не уничтожить конечно, а «закрыть доступ»…) Т.е. многолетний труд по сканированию, каталогизированию и сохранению лучших трудов человечества во всех сферах деятельности, можно смело выбросить в корзину.

2. Кризис и уменьшение финансирования.

В «Белинке» с этого полугодия не выписывается ни одного периодического издания. Не знаю как вам, а у меня мурашки по коже от таких известий. Богатейший фонд периодики «Белинки» (уникальный и единственный на Урале) просто перестанет таковым быть. Не выделив деньги, равные стоимости одного правительственного автомобиля, наши любимые чиновники закапывают в ямку историю своего города и Урала, ибо через 30 лет уже негде будет посмотреть журнал за 2009 год. Негде… (электронных версий, напомню тоже больше не создается – ни-ззя)

В нашем объединении периодику худо-бедно выписывают, но очень мало и в основном бульварную белиберду, на которую ведется читатель массовый.

На пополнение книжного фонда выделили денег, которых хватит на 1000 книг… Что такое 1000 книг в масштабах двухмиллионного города, вы, надеюсь, понимаете.

Дальнейшая автоматизация не ведется – не выделили фонды, на амортизацию оборудования тоже. Т.е. через пять лет, когда ВСЕ компьютеры сломаются, мы снова, видимо, перейдем на бумажные формуляры…

Зарплаты урезали так, что даже кто из любви к искусству еще работал, теперь вынуждены уйти, ибо техничка в Кировском получает в три раза больше, чем библиотекарь.

3. Вот этот пункт прямо красным маркером…

Платные услуги…

Просто собрали всех и сказали, что впредь библиотеки сами должны зарабатывать бабло, «перейти на самоокупаемость»!!!!! Вы где-нибудь видели самоокупаемые библиотеки? Что они должны делать, чтобы такими стать?

Причем в аренду площади сдавать нельзя, лицензии для предоставления Интернета тоже нет.

И сейчас, когда читатель приходит, мы ему рассказываем, что за компьютером у нас посидеть стоит 50 рублей, скинуть с флешки информацию 10 рублей… и т.д. Представляете? Мне очень стыдно говорить это людям.

4. Ну, и чтобы добить, видимо… С 1 января вступает в силу закон «об охране персональных данных»

Дело нужное, да, не спорю. Но какими методами это решается. Методы следующие. Надо купить какой-то там комплекс по защите персональных данных, который стоит порядка 100 тысяч рублей и установить его на компьютер, в котором хранятся данные читателей… У нас 42 библиотеки в объединении. Понятно, да? А если не можете купить такие приборчики, извините. Жесткие диски изымаются, а вас всех под суд.

В общем, ребята, грустно мне и очень хочется ругаться матом.

Библиотеки – прекрасное место, где можно было со вкусом и в спокойной обстановке получить духовную пищу, что немаловажно – бесплатно. Теперь библиотеки либо сдохнут, (что скорей всего) либо… да не будет никакого либо. Просто ничего не будет. Обидно мне. Почему так?

Да, я конечно понимаю, что никто это читать не будет, ибо многабукаф и кому вообще интересны какие-то там библиотеки, написала чтобы выговориться.

Sente, Свердловск,

http://sentesent.livejournal.com/171202.html

ВОЕВАЛ БЫ ТЁРКИН ПРОТИВ СТАЛИНА?

В годы горбачёвской переделки СССР в ССГ («союз суверенных гоев») русскоязычные «прорабы» называли нас, русских и советских, квасными патриотами, мы же, не оставаясь в долгу, именовали оппонентов «патриотами кошерными». И вот, спустя два десятилетия, оказалось, что существует разновидность «патриота кукурузного» – в лице поэта Ивана Савельева, чья поэма с гнилым душком «оттепели» носит многозначительное – как троянский конь – название «ТВАРДОВСКИЙ».

Кукурузная сущность поэта Савельева бьёт не в бровь, а в глаз: «И сияли десять лет “Оттепели” чистым взглядом». Прямо так и видится «чистый взгляд» Никиты Хрущёва с трибуны ХХ съезда. Вчерашний шут, обретший высшую государственную власть, страшен. Страшен потому, что смертельно боится даже убиенного Вождя – поэтому и выносят Генералиссимуса под покровом ночи из Мавзолея и замуровывают в бетонную могилу.

«А что же Твардовский?» – спросит читатель. А «великий» Твардовский – по Савельеву – такого «горя... хлебнул – // И всю жизнь хлебал!», что предал – отказался от отца и брата, не пустив их даже на порог, – ради чечевичной похлёбки поэтического бомонда: «Прошёл по сердцу ужас, – // Но расстаться со стихом // Для Поэта – смерти хуже»... Что ж, у Твардовского было право выбора, и свой выбор он сделал. Выбор, безусловно, трагичный. Но... Савельев, передёргивая сталинскую фразу «Сын за отца не отвечает», делает своё умозаключение: «Пять вождя // Словесных пуль // Нёс он раною кровавой, – // Затянулась рана славой... Свежий воздуха глоток // Новым культом прерывался, – // “Новый мир” дышать не мог, // И Твардовский задыхался... Лезла классовая ночь // В очи чистые Поэта, – // Вася Тёркин мог помочь...»

Я понимаю так, что рана от сталинских пуль затянулась хрущёвской гнилой оттепельной славой, но... как говорят – недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Но Тёркин-то, Василий Тёркин – по Савельеву! – мог помочь! Помочь в чём? Совладать с образом Великого Сталина? Которого Савельев смертельно боится и сегодня, как боялся до конца своих паскудных дней его кумир Никита Хрущёв? Хотел того Савельев или нет, но он поставил вопрос: «Воевал бы Тёркин против Сталина?» Ха-ха-ха, если, конечно, в очередной поэме Савельева под названием «Власов» или, скажем, «Фон Панвиц», автор не призовёт его, Тёркина, в РОА. Но это уже, как говорят, совсем другая история.

А в поэме «Твардовский» оттепельный Савельев глаголет:

 
Чем больше уходило в грунт костей,
Тем выше поднимался над каналом
Огромный монумент, что заслонял
Своим величьем муравьёв-людишек, –
Он убавлял их дорогой излишек
И, их сметая, каменно стоял.
Так вопреки ему, его усильям,
Всё – вопреки, а не благодаря
Его заботам
Вознеслась Россия.
И страх повсюду сказку делал былью, –
Так десять лет жила страна-гулаг,
И миллионов безымянный прах
У ног отца стал лагерною пылью...
 

После этих строк мне привиделся истеричный карлик Радзинский в обнимку с Радзиховским и вспомнилось нечто совсем «кошерно-патриотическое»:

 
У него – что ни казнь, то малина,
И широкая грудь осетина.
 

(О. Мандельштам)

Как всё-таки похожи «кукурузные» и «кошерные» патриоты от поэзии – их объединяет непреходящее чувство собственного ничтожества перед образом этого великого человека. А я горжусь тем, что я – сталинец, и верю, что эстафета сталинского огня в наших сердцах пройдёт через века и поколения. Мы сохраним этот огонь.

 
Но кто-то восхищается вождём, –
 

продолжает Савельев, –

 
Склоняя дух у сталинского праха, –
Не говорите больше мне о нём, –
 

Здесь так и хочется поставить точку, а завершающую строку вынести в подпись:

 
Наследники преемственного страха.
 

Ведь недаром в преддверии 130-летней годовщины со дня рождения Иосифа Виссарионовича Сталина появилось сие творение – «Твардовский». Добавлю – «Твардовский как Троянский конь...»

Что это – заказ или крик души наследника преемственного страха Ивана Савельева?!

Андрей ОБЛОГ,

лауреат Международной премии им. М.А. Шолохова,

 кавалер Ордена И.В. Сталина № 815

  P.S. Случайно наткнувшись в Интернете на антисоветские излияния некоего Подрабинека «Как антисоветчик антисоветчикам...», обнаружил ещё одно подтверждение, что у «кукурузных патриотов»-троцкистов (а от Савельева, судя по вышеуказанной поэме, так и прёт этим духом) и у подрабинеков – одна группа крови:

«Советский Союз – это... крестьянские восстания, жертвы коллективизации и Голодомора, сотни тысяч невинно расстрелянных по чекистским подвалам и миллионы (видимо, отсчёт вели Савельев с Подрабинеком при содействии «Эхо Москвы». – А.О.)замученных в ГУЛАГе под звуки поганого... гимна. Советский Союз – это бессрочные психушки для диссидентов, убийства из-за угла и на бесчисленных лагерных кладбищах – безымянные могилы моих друзей-политзаключённых, не доживших до нашей свободы... Советское прошлое – кровавое, лживое и позорное... Презрение потомков – самое малое из того, что заслужили строители и защитники советского режима».

Каково? Ну, чем не Савельев в прозе?! Так же, как если бы взять текст Подрабинека в качестве подстрочника, то поэма Савельева под кодовым названием «Твардовский» как раз и представляет, в сущности, этакий малохудожественный перевод.

Давайте сделаем вывод исходя из того, что Подрабинек – явный враг СССР с большим стажем, смертельно ненавидящий И.В. Сталина. Так кто же такой «литературный лауреат» Иван Савельев, называющий себя «русским патриотом», ненавидящий нашего великого вождя ничуть не меньше, чем подрабинеки – судя по его претенциозным литподелкам?

От редакции.В 1949 г. А. Твардовский написал такие строки, обращённые к Сталину:

Великий вождь, любимый наш отец,

Нет, не слова обращены к Вам эти,

А та любовь простых людских сердец,

Которой не сравнить ни с чем на свете.

По прошествии 10-ти с лишним лет в поэме «За далью – даль» Твардовский писал о Сталине иначе. Но это было под влиянием хрущёвской лжи, которую многие до сих пор не могут распознать.