Текст книги "Кандалы религии (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Кажется, кто-то заметил; кажется, кто-то даже стал возмущаться; кажется, кто-то пытался им шептать аж со входа о правилах приличия; впрочем, оторвавшись друг от друга, Джон и Чес были вполне счастливы. Они, раскрасневшиеся, задыхались, но задыхались счастьем; нехватка воздуха компенсировалась приятными ощущениями. Взгляд Креймера становился с каждой секундой хитрее; облизнув губы, он пристально смотрел на Константина. Дышал он часто и отрывисто, курчавая прядь упала на лоб, а лицо мгновенно приняло здоровый цвет – вот какое средство от бледности лица, оказывается, скрывали от нас врачи. Джон касался его пылающих щёк пальцами, не сводил взгляда с его влажных губ и вглядывался в глаза, силясь понять, на что намекает парнишка. Креймер вдруг тихонько рассмеялся и, скрестив руки позади его шеи, прижал к себе.

– Я понял, Чес… ты жаждешь рассказать свой план, да? А то мы совсем отвлеклись… – Джон провёл по его щеке.

– Если нас не выгонять за демонстрацию осуждаемых во всём мире отношений, то, возможно, что-нибудь да получится, – парнишка мигом посерьезнел. – На самом деле, у меня всё просчитано до мелочей…

– Узнаю своего ответственного ученика, – с долей ласки прошептал Константин, почти касаясь кончиком своего носа его. Чес на пару мгновений смущённо замешкался, а потом продолжил:

– Знаешь, я долго размышлял над тем, какой грех соответствует тому идеалу, критерии которого я надумал у себя в голове. И однажды я додумался до такого, хотя мне и сейчас, после всего сказанного между нами, стыдно о нём говорить и такое предлагать, – Креймер опустил взгляд вниз, а руки сжал в кулаки, ещё не отпуская Джона из объятия. – Но это единственный вариант… Короче, я много слышал и читал о том, что самый страшный, тяжкий грех – это грех, сделанный в церкви. Ну, или в любом другом святом месте. Понимаешь? – быстро глянул на него и вновь упёр взгляд в пол. – Можно даже считать всё, что мы тут сделали, уже грехом, но пока ещё маленьким… Поцелуй запретной любви – совсем фигня. Так, может, пару неделек в чистилище и всё нормально будет, – оба усмехнулись. – Поэтому я придумал, как нам ощутить свободу, как наплевать на это всё – на религию, на правила, на нормы морали – и наконец освободить свои души от якобы благоговейного привкуса ладана. Мы будем грешить здесь, Джон, и будем грешить по-крупному, – улыбался хитро, как никогда. – Конечно, я не девушка, чтобы иметь все те чары, которые так возбуждают, но всё-таки хочу надеяться, что удовольствие тебе доставлю… – его рука с явным намёком опустилась на ремень брюк Константина. – Поверь, это золотая середина. После такого оскорбления, нанесённого святому месту, в нас точно не останется ничего чистого и невинного. К тому же, этот грех куда слабее убийства в соборе, поэтому вечный Ад нам точно не грозит. Я думаю, ты будешь не против; далеко мы не зайдём.

– Господи, и это говорит мой наивный Чес Креймер? – искренне изумился он, слегка отстраняясь от него.

– Твой Чес Креймер уже давно не наивный мальчишка, как ты бы хотел полагать… – отвечал он, опустив (даже немного виновато) взгляд и схватившись пальцами за клетку. Константин отошёл от него на пару шагов и хмыкнул. Прошло полминуты, в которые они напряжённо прислушивались к хору, перемежавшемуся с молитвой и едва слышным шёпотом зала. Потом он нетерпеливо сказал:

– Ну? Чего же ты молчишь? Ведь явно не здесь грешить будем! – Чес удивлённо вскинул на него взгляд.

– Ты не против?

– А должен?

– Не знаю… я думал, это не по тебе. Мне казалось, что ты пошлёшь меня куда подальше с моей идеей, ибо это тебе наверняка дико и неприятно. Ну, что прижиматься к тебе будет не девушка, а парень… – неуверенно говорил Креймер, проглатывая большую часть слов и переминаясь с ноги на ноги, иногда кидая на Джона беглые взгляды. Тот тихо рассмеялся, подошёл к нему и взял за руку, слегка потянув на себя.

– Не считай меня легкомысленным, но, когда речь касается тебя, я готов решительно на всё. И, уж поверь, твои действия мне будут в радость и очень приятны… – шептал Константин, прижимая его кисть к себе, а сам едва ощутимо касался его шеи, силясь спуститься ниже и поэтому уже расстёгивая куртку и верхние пуговицы рубашки. Чес продолжал изумлённо на него посматривать, но прежнее недоверие в его взгляде сменилось нежностью; он кивнул, всё поняв без лишних слов, и перехватил его руку, сделав шаг в сторону выхода и прошептав ему:

– Я знаю одно место здесь, которое сейчас пустует. Во всё время, проведённое в соборе, я искал то самое идеальное место, которое подошло бы нам в случае чего. И нашёл его, – между тем они огибали скамьи, иногда ловя на себе удивительные или презрительные взгляды; вскоре Джон и Чес оказались в левой галерее, с другой стороны площадки.

– Оно на на втором этаже, если это можно назвать так, – он усмехнулся, ещё крепче сжав в своей руке тёплую ладонь напарника. – Туда имеет право входить только рабочий персонал собора. Но во время служб, я заметил, двери на лестницу всегда открыты, а тот этаж «пустует»; все маленькие кабинеты, сделанные под кельи, тоже радушно готовы принять посторонних. Священники редко заходят в них, может быть, только после службы, а сейчас она в самом разгаре, – он кивнул головой на действо. – Да даже если мы не успеем, не всё ли теперь равно? Или ты сожалеешь о Рае? – ядовито улыбнулся. Константин даже больно сжал его ладонь и дёрнул слишком осмелевшего Креймера на себя, наигранно зло прошипев:

– По-моему, кто-то нуждается в наказании за свои слишком осмелевшие слова… – Чес беззаботно рассмеялся, даже громче приличного, так что некоторые обернулись в их сторону, хотя они и скрылись за колонной, а потом он побежал вперёд, к узкой башенке, прилипшей к стене около конца галереи. Тяжёлая чёрная дверь была действительно приоткрыта; Креймер ловко управился с ней и быстро забежал за неё, увлекая за собой его. По ступенькам он будто летел: так, казалось Константину, ноги его легко и непринуждённо перескакивали через ступеньку. Идти надо было что-то около ста восьмидесяти ступенек; лестница была витая, шли они практически в кромешной темноте; лишь только четыре-пять светильников попались им на пути. Джону нравилось бежать вот так, скрытно, ради какого-то запретного удовольствия, видя впереди мелькающую шевелюру своего напарника и держа его за потеплевшую ладонь. Это хоть в чём-то напоминало ему действительную жизнь, яркую жизнь, а не её глупую пародию…

– Ты уверен, что никто не заметил? – Чес резко остановился, заставив того почти что врезаться в него. В его взгляде уже не было и толики наивности – всё сплошная хитрость, перешедшая, кстати, и в улыбку.

– Уверен. А что, уже боишься попасться? – Константин привлёк его к себе, а потом прижал к каменной холодной стене, не удержавшись и вновь коснувшись его губ. Руки непроизвольно поползли по телу Креймера, расстегнули полностью куртку и до половины – рубашку; ловкие пальцы уже касались приятной тёплой кожи, а сам Джон, немного отстранившись, с жадностью ловил на своём лице приглушённые вздохи парнишки. Потом он добрался до его ремня и ненароком ощутил напряжённую плоть сквозь ткань брюк, из-за чего удивлённо спросил:

– Господи, когда ты успел?

– Думаешь, я думал о своих грехах и о Боге, когда в последний раз читал свою молитву? – взгляд демона, не иначе. Даже сквозь темноту Джон был в этом уверен. Чес притянул его за ворот пальто к себе и бесцеремонно поцеловал, теперь стараясь не упускать лидерство. Тот это оценил, хотя нашёл другой способ досадить ему; однако точно не был уверен, досадит ли этим. Судя по сдавленному хрипу Креймера, когда они жёстко оборвали поцелуй, можно было сказать, что вариант «расстегнуть ширинку и немного подразнить» прокатил.

– Джон, а потерпеть для слабаков? Или ты хочешь, чтобы я отсасывал тебе прямо на лестнице, куда может в любую секунду прийти каждый? – ещё удерживая разум в тисках, но готовый отпустить его уже скоро-скоро, шептал Чес, откинув голову назад, и вдруг ойкнул от того, что ударился о грубый камень.

– Может, наоборот? – предложил он, плотно прижавшись к нему и беспардонно гладя его по бёдрам, иногда по-адски горевшему месту. Креймер прикусил губу, закрыл глаза и сжал в пальцах его пальто.

– Господи, Джон! Давай… – быстро шептал он, ворочая головой в разные стороны, словно силясь всё ещё сопротивляться по-мужски грубым, но до невозможности возбуждающим ласкам Константина, – Давай дойдём! Прошу!.. – Чес выскользнул из его объятий и оказался рядом с ним – раскрасневшийся, тяжело дышащий, с расстёгнутым всем, что только может быть расстёгнуто, он выглядел наверняка довольно мило, но Джон, слава Богу, этого видеть не мог; иначе бы и правда не отпустил его ни на шаг.

– Креймер!.. Чёрт бы тебя побрал, ты и меня довёл! То манишь, то отказываешь – хрен тебя поймёшь, придурок! – бурчал он, теперь перехватив инициативу на себя и таща за собой расслабленного Чеса; оставалось буквально каких-то грёбаных пятьдесят ступенек. Наконец он распахнул тяжёлую дверь, и они вылетели на узкую длинную площадку; позади них был купол.

– Третья дверь… должна быть открыта… – прошипел Креймер, вбирая в себя воздух и стараясь не быть воплощением одного большого и совсем неприличного желания. Джон кивнул и потащил парнишку за собой, а потом ввалился, совершенно не заботясь, может ли быть кто-то в комнате, за третью дверь синего цвета. Кабинет был мал, в чём-то действительно похож на келью; они запомнили лишь только мягкий ковёр и не менее приятную на ощупь обивку стен потому, что активно использовали их. Дверь Креймер прикрыл не до конца, впрочем, это было уже неважно; Джон со всего размаху впечатал его в стенку и, плотно прижавшись, так от него и не отстал, пока он не стал соскальзывать по стенке и стонать, стонать… Ох, тогда им обоим свернуло крышу как надо: Константин, никогда не понимавший, что есть в однополой любви хорошего, теперь вовсю пожинал плоды столь запретного древа; Чес… впрочем, что говорить о потерявшем рассудок человеке? Он бился в неистовстве, как только ощутил на напряжённом органе его тёплые пальцы, ловко заскользившие по всей длине; потом всё стало в разы быстрее, поцелуи приумножились ровно на два, пальцы всё чаще сжимали рубашку, волосы, кожу Джона, потом содрали пару клочков от обоев, а рот всё реже оказывался свободен, да и то единственно для того, чтобы набрать воздуха и сказать сдавленное «Джон!..» Теперь повелитель тьмы стал для парнишки ещё одной возможностью сойти с ума; зато теперь взаимно, приятно и даже в некотором смысле полезно. Константин, опускаясь на колени и увлекая за собой бывшего водителя, властно повалил его на ковёр, уже там открывая нужные ему части тела. Креймер вновь чем-то неловко ударился о пол, тихо прошипел и, поглядывая на напарника, устроившегося внизу, ещё не верил происходящему. С первым ощущением влажности и теплоты Чес понял, что его железные оковы, поржавевшие ещё на том поцелуе около алтаря, теперь рассыпались вовсе жёлтой трухой. Вот всё, что осталось от религии.

Он изгибался, просил ещё, иногда громко смеялся, вскидывал голову, смотрел обезумевшим взглядом на Джона, шептал его имя, словно молитву – только теперь уже порочную и сладострастную, и наконец скатывался в беспросветную пучину грехов, не забывая утаскивать за собой и любовника. Чесу было хорошо; ну, а ещё бы, когда удовлетворял сам повелитель тьмы! Причём он делал это как-то уж слишком профессионально, будто знал все эрогенные места, знал, где и с какой скоростью нужно работать ртом, чтобы доставить удовольствие, но не сразу, а постепенно, мучительно. О да, он не забыл про своё наказание… Иной раз Креймер, уже чувствуя, что кончит, весь напрягался, извивался, громко просил Константина взять его разгорячённую плоть поглубже и даже сам начинал помогать руками, как тот всё обламывал: начинал медленно, постепенно водить пальцами по всей длине, будто только-только приступил, не обращая внимания на возбуждённость своего партнёра. Даже мог бессовестно доползти до его лица и, несмотря на протесты, долго целовать, проглатывая в себе его глухие стоны. Впрочем, доводить до оргазма и не давать должного удовлетворения – было сегодняшним девизом Джона.

Но наконец он сделал пару последних резвых движений руками и ртом; и Чес, пребывая в экстазе, вдруг выгнулся весь и подался бёдрами вперёд, обильно кончая. Потом он без сил откинулся на ковре, тяжко дыша и прикрыв глаза. Щёки его горели здоровым румянцем, веки немного подрагивали; Константин, отплёвываясь, негромко матюкался, при этом упоминая имя юного любовника. Тот, сквозь гулкие удары своего сердца и шумное дыхание, не слышал ничего из этого, но улыбался, как безумец.

–…так нет, теперь ходи с твоей спермой во рту! Чтоб тебя имели, Креймер, в Аду во все дыры! – Джон примостился рядом, утирая рукавом рот; отдышавшись, Чес обернулся в его сторону и усмехнулся.

– Не получится. Ты будешь ревновать, Джон, я знаю… – на возникающую волну протеста он ответил смехом. – А вообще, извини, если что не так… знаешь, мне впервые делал минет сам повелитель тьмы…

– Ага. Если тебе его вообще кто-нибудь до этого делал, – саркастически заметил Константин, этим выведя того из себя; он начал что-то доказывать, но как-то вяло – головокружительные ощущения давали о себе знать. Расслабление же разлилось по всему его телу…

– Джон, ты ведь тоже хорош… – застегнув свою ширинку, Чес подполз ближе к нему и провёл по его нехило затвердевшему органу. – Давай помогу?

Тот лишь усмехнулся, поцеловал его в губы и кивнул, давая королевское разрешение на использование своего тела. Креймер улыбался, а потом заставил Джона окунуться лицом в то же озеро страсти, в котором он и сам когда-то был просто затоплен. Чес был хорошим учеником, схватывал всё налету, даже если и многого до этого просто не знал; вся сила практики проявилась именно в этом деле. Он также быстро расстёгивал своими пальцами рубашку Константина, также целовал его всего, не упуская и сантиметра, также не забывал дразняще поглаживать горящий орган, а его наградой за всё это были лишь редкие, сдержанные выдохи Джона. Тот оказался куда невозмутимее; однако во время последних, резких, активных, умопомрачительных движений и у вечно холодного напарника сорвало крышу. Но Чес старался, хотя часто и откашливался с непривычки. А почему тогда у Константина всё прошло гладко? Наверное, потому что он – Джон Константин. И это не обсуждается…

В последнюю минуту перед оргазмом он не был похож на себя, впрочем, перед таким делом все равны; он ощутил, что буквально в пяти секундах от вечного, нерушимого пропуска в Ад. Он понимал, что все стены здесь, потолок, пол, даже этот ковёр, все сидящие внизу, священник, хор, сам Бог – все ненавидели его равно, в самой наивысшей степени ненависти. И не только его… но ему это нравилось, доставляло удовольствие чувствовать, как рушится тот самый колючий забор с пути к Раю и как он сам выходит на совершенно левую тропинку – ухабистую, грязную, но такую живописную, такую интересную! «Кажется, это свобода…» – пришло ему на мысль перед обильным излиянием, правда, план мести не сработал: струйка прошла мимо Креймера. Константин сильно вздрогнул и откинул голову назад, ощущая приятное тепло не только на душе, но и по телу; Чес, аккуратно застегнув за собой ширинку, подполз к нему ближе и улёгся на его распростёртую в сторону руку. Джона отпустило куда быстрее, чем паренька, однако даже так тот был доволен результатами своего активного труда. Вскоре, когда дыхание обоих восстановилось, до них долетели заключительные аккорды слов молитвы и песен хора; да, это был тотальный конец всему этому религиозному.

– Ну что, понравилось тебе грешить в соборе? – задорно спросил Креймер, утерев губы рукавом. Константин усмехнулся, повернулся к нему лицом, не меняя положения лёжа на спине, и провёл свободной рукой по его щеке.

– Да, определённо. Никогда не думал, что буду чувствовать себя так свободно…

– Хах! Только вот больше бы нам такого не повторять… потому что можем влететь в Ад навечно и по самое основание, – саркастически произнёс Чес, улыбаясь и придвигаясь к нему ближе.

– Мы уже влетели. Давно. Если ты не заметил… – задумчиво говорил Джон, поглаживая его по волосам. – А повторить я готов, хоть и чувствую то самое жжение, которое, наверное, есть и у тебя в груди; высшая сила выжигает в нас клеймо грешников и только и ждёт, когда мы покинем эти стены. Мы больше никогда не сможем попасть на ту самую с виду правильную тропу. Но нам и не нужно, верно?

– Спрашиваешь! – недовольно пробурчал он, поворачиваясь на бок. – Только давай начнём вставать как можно быстрее, ибо здесь жуть как холодно! Священникам, кажется, не нужно тепло… – Креймер привстал на локтях. Константин лежал, посматривая на него, а потом тихонько рассмеялся.

– Что?

– Ты выглядишь сразу таким здоровым! Давай я теперь буду твоим лечащим врачом? Кажется, твоё универсальное средство найдено… – он смеялся, тоже вставая, а Чес, смутившись, застёгивал свою куртку. И правда, его розоватое лицо выглядело теперь как лицо здорового человека, а не зомби, да и в движениях появилась какая-то резвость и энергия.

Перед тем, как выбежать из маленького кабинета, Креймер вытащил из внутреннего кармана своей куртки маленькую толстенькую книжечку в коричневом переплёте и вырвал оттуда один лист; достав откуда-то взявшийся маркер, он крупными чёрными буквами что-то написал на листке и, бросив книжку на пол, положил сверху вырванную страницу. Джон недоуменно смотрел на него; Чес подошёл к нему, по-хозяйски залез в карманы его пальто и вынул оттуда штуки три-четыре свечки; согнув пополам, он бросил их к своей книжке. Константин едва смог разобрать потускневшие буквы на ней, складывающиеся в слово «Молитвенник», ведь его просто за руку потащили из кабинета. Джон не был уж так удивлён: парнишка ещё просто ребёнок, ему нужно отомстить тому, что так мешало ему жить, хотя это, по сути, очень глупо.

Константин ещё долго потом спрашивал у любовника, что написал он на бумажке; на это Креймер отвечал всегда хитрым взглядом и лишь только через неделю ответил. Если честно, Джон никогда так не смеялся в своей жизни.

«Здесь мы взаимно удовлетворяли друг друга с повелителем тьмы. Принимаем грех на душу и отказываемся от прощения добровольно. Аминь.

Подпись: его верный водитель Чес К.»