Текст книги "Четвертый всадник (СИ)"
Автор книги: JFalk
Соавторы: Макс Фальк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
В конце концов Эрик его пристрелил. Не испытывая ни малейших мучений. Когда он пришел к нему в последний раз, он уже знал, чем все кончится. Было в этом какое-то извращенное удовольствие – смотреть, как белый от ужаса Берти старательно работает ртом, пока к его виску прижимается холодное дуло. Берти думал, если он будет стараться достаточно, он останется жив. И да, он старался. Как никогда в своей вшивой жизни. А потом Эрик мысленно досчитал до трех.
Чарльзу знать об этом было совсем не нужно.
– И у тебя даже не возникло сомнений?.. Ты просто решил, и все? Не считал себя неправильным, испорченным?
– Я считал себя настоящим чудовищем, которое не должна носить земля. Меня уже некуда было портить – все, что можно, было испорчено Шоу. Я даже гордился тем, что трижды выродок: еврей, мутант, трахаюсь с мужиками.
– То есть, тебе просто нравился секс?
– Мне нравилась власть.
– И много у тебя… было?
– Сколько для тебя – «много»?
– Ну… десять человек.
– Больше.
– Двадцать?
– Я не считал. Пусть будет двадцать.
– Тебя с ними что-то связывало?
– Хочешь спросить, был ли я в кого-то влюблен?
– У тебя ужасная манера отвечать вопросом на вопрос.
– Ты тоже не подарок, Чарльз.
– Ты не ответил.
– А ты ревнуешь.
– Да, ревную! Доволен?
– Страшно.
– Значит, влюблялся?
– Нет. Мне было не до того. Я почти ни с кем не сходился надолго.
– Почти?..
– Была одна женщина. – Брови у Эрика сошлись на переносице. – Здесь, в Америке. Я встречался с ней около месяца. Это было еще до тебя.
Чарльз хмыкнул, но Эрик, кажется, не заметил.
– Даже не помню, как ее звали.
– Ты и после меня не вел монашескую жизнь.
– Чарльз, – Эрик смотрел ему прямо в лицо, и по глазам было не понять, то ли это такая злость, то ли веселье. – Поправь меня, если ошибаюсь… но тебе бы хотелось, чтобы я сохранял тебе верность при том, что ты не подпускал меня к себе?
– Может, и хотелось, – уныло ответил Чарльз.
– Если тебя это ободрит, после нашего знакомства у меня были только женщины.
– Почему? – живо поинтересовался Чарльз, чувствуя себя уязвленным и польщенным одновременно.
Эрик почти минуту молча разглядывал его, в глазах восхищение мешалось с негодованием.
– Иногда ты бываешь таким незамутненным кретином, что тебя хочется положить под стекло и отправить в Парижскую палату мер и весов как образец кретина филигранной работы. Ты всерьез спрашиваешь меня, почему?
Чарльз насупился.
– Не хочешь – не говори.
– И не собираюсь, – все-таки Эрику было весело.
– И не надо.
– Может, тогда ты расскажешь мне о своих подвигах, Чарльз?
– О. Честно говоря, хвастаться особенно нечем. Мои методы обольщения работали хуже, чем хотелось бы. Кроме того, я столько учился, что у меня оставалось не очень много времени на отношения – только на коротенькие интрижки. Наверное, мне отказывали чаще, чем тебе давали.
– Да брось, Чарльз. Ты же такой хорошенький. Глазищи эти. Девчонки должны были вешаться на тебя вприпрыжку.
– Это называется проецирование, друг мой. Ты испытывал влечение ко мне…
– Почему – «испытывал»? – перебил Эрик. Чарльз удивленно запнулся.
– А разве – нет?..
– Не используй прошедшее время. Я испытываю влечение к тебе, и очень надеюсь, буду испытывать и дальше.
– Хорошо. – Чарльз кивнул, кашлянул и нахмурился. – О чем я…
– О проецировании.
– Да. Ты испытываешь влечение, поэтому тебе кажется, что и другие должны его испытывать. Но это не так. Стыдно признаться, но никто не бежал вешаться на меня вприпрыжку. А уж после Кубы… – Чарльз долго вздохнул.
– И даже когда Хэнк придумал свою сыворотку?
– Не помню, – честно признался Чарльз. – Я тогда слишком много пил. Может быть, кто-то и запал бы на меня, но… никто никогда не смотрел на меня так, как ты. Тогда, в самолете.
– Ты спал с Мойрой?
– Что?
– Мойра МакТаггерт из ЦРУ. Каштановые волосы, каре, печальные глаза. Хотела пристрелить меня, помнишь?
– Господи, Эрик, я помню, кто такая Мойра! Нет, я не спал с ней!
– Заливаешь. Неужели не дала? По ней было видно, что она сама хотела бы тебя завалить, но воспитание не позволяет.
– Нет! То есть… не в этом дело. Она, наверное, была бы согласна… я надеюсь, была бы. Но я не хотел. Мне нечего было ей предложить. Особенно после Кубы. Я видел, что она ждала от меня какого-то шага… Но я не мог сделать его ни буквально, ни фигурально. А ты… ревновал?
– Еще как. Но не к Мойре. К Хэнку.
– Что?! Эрик, как ты… неужели ты думаешь… Как тебе в голову пришло нас подозревать! Хэнк мой лучший друг, я стольким ему обязан.
– Вот именно, – горько и зло сказал Эрик. – Он провел с тобой всю свою жизнь. И я никогда его за это не прощу.
– Эрик, если ты…
Эрик поднял тяжелый пристальный взгляд, Чарльз осекся.
– Если я – что, Чарльз? Ты даже сейчас думаешь об этом? Ты способен хотя бы на секунду предположить, что я трону твоего драгоценного Хэнка, потому что ревную тебя к нему? Таким ты меня видишь?
– Прости. Я не хотел обидеть тебя.
Эрик закрыл лицо руками, ноздри у него раздувались, как у загнанного мустанга.
– Эрик, прости, – Чарльз порывом обнял его, отвел руки от лица. – Не отворачивайся. Ты прав, я полный кретин.
– Ты можешь собой гордиться, Чарльз. – Эрик устало усмехнулся. – Смешно, правда? Меня боятся все страны мира. Моим именем можно наводить ужас на города. Если я окажусь в толпе людей, они расступятся, как море. Хотя точнее – убегут в панике. А ты приходишь, – он щелкнул пальцами, – и вынимаешь из меня душу парой слов. Даже без телепатии. И все, что я могу – пойти разбить кулак о стену или рыдать, как монашка перед алтарем. Неужели ты так и не понял своей власти надо мной, Чарльз?
К дому подкатила машина, громко хлопнула дверь. Эрик вздрогнул, в мгновение оказался на ногах. Тревожно переглянулся с Чарльзом. Только не сейчас. Только не сейчас!
– Генри! – раздался знакомый голос, и плечи у Эрика слегка расслабились.
– Генри? – переспросил Чарльз и вдруг все понял. Округлил глаза.
– Ошиблись номером, значит, – хмыкнул Эрик.
– Он сказал, что приведет полицию!
Эрик вполголоса выругался. Не помогло.
– Я могу… – Чарльз поднес пальцы к виску.
– Подожди. Сам разберусь.
– Генри! Ты здесь?
Эрик приблизился к двери.
– Глен?
– Твою мать, парень, ну, а кого ты ждешь, Микки-Мауса?
– Ты один?
– А ты бы хотел, чтобы я девочек приволок?
Эрик открыл дверь, встал на пороге, загораживая плечами проход.
– Привет, Глен.
Тот обшарил его лицо цепким взглядом, заметил разбитые костяшки пальцев, нахмурился. Переложил на сгиб локтя охотничье ружье.
– Я звонил тебе утром.
– Я был в городе.
Глен попытался заглянуть в дом поверх плеча Эрика, но тот прислонился к косяку, закрывая обзор.
– Ты не один?
– Нет.
– Гости?
– Брат приехал.
Глен вглядывался в лицо Эрика, хмурясь все сильнее.
– Утром он сказал мне, что тут нет никакого Генри. Он не знает, как тебя зовут?
– Он знает.
Глен переступил с ноги на ногу.
– Ты вообще в порядке, старик?
– Все нормально.
– Если что не так, только моргни.
На его лице была написана тревога. Эрик никак не мог понять, чего Глен боится.
– Пригласишь войти? В горле пересохло.
Помедлив, Эрик отстранился. Глен зашел внутрь, обежал глазами комнату, наткнулся на Чарльза. Тот вежливо улыбнулся. Глен посмотрел на его руки, лежащие на коленях. Обшарил взглядом шторы, разобранный диван, зачем-то заглянул в полуоткрытую дверь ванной.
– Я Чарльз Ксавье, очень приятно познакомиться, – Чарльз с места протянул руку. – Вы разговаривали со мной утром. Простите, что не встаю.
– Чарльз не ходит, – пояснил Эрик.
Глен сделал пару шагов, крепко пожал Чарльзу руку.
– Кэндис вроде видела вас вдвоем на неделе. Она не упоминала, что вы паралитик.
– У меня бывают приступы, – с обезоруживающей улыбкой ответил Чарльз. – Очень внезапно.
Глен внимательно посмотрел на Эрика.
– А вы не похожи на братьев.
– Чарльз пошел в мать.
– У нас разные матери.
Эрик налил стакан воды, протянул Глену. Тот переложил открытую коробку с пиццей со стула на пол, сел, положил ружье на колени.
– Чарльз Ксавье, значит. А ты, значит, Генри Ксавье.
Эрик моргнул, Чарльз подавил нервный смешок.
– Нет. У меня фамилия отца.
– Отцы, значит, тоже разные?
– Генри от первого брака. – Чарльз непринужденно улыбался, пальцы комкали край рубашки. – Моя мать была дважды замужем. Сначала – за моим отцом. Потом развелась. Вышла замуж за отца Генри, когда тот уже был отцом Генри. Простите, Глен, а вы без шерифа?
Глен встретился взглядом с Эриком.
– Я бы не стал приводить сюда полицию.
Эрик кивнул, сел на край дивана. Почти расслабился.
– Не обессудь, Чарльз, я просто хотел тебя припугнуть. Понятия не имел, что у Генри гости. А гости, знаешь, бывают разные… Тем более в наших краях. Так что решил сам заехать и проверить, что за дела.
– Вы очень внимательный друг, Глен, – Чарльз продолжал улыбаться, как кукла в витрине. Искренность была чуть-чуть хрустящей, но Глен был явно не из проницательных.
– Зачем звонил? Что-то случилось? – спросил Эрик.
Глен махнул рукой.
– Да что там может случиться. Работы невпроворот – сижу весь день, в новости пялюсь. Я помню, что ты взял отпуск на неделю, не хотел тебя беспокоить, просто… думал узнать, как ты. В магазине тебя не хватает.
– Все в порядке, – Эрик выглядел все еще настороженно, но спокойно. – Я вернусь в понедельник.
– Не торопись, – Глен поднялся, опустил наконец ружье. – Я все понимаю. Семья – это важно.
Он подошел к двери, потом обернулся, будто что-то забыл.
– Может, съездим, возьмем по пиву?
– Извини, Глен, – твердо ответил Эрик. – Чарльз завтра уезжает. Я бы с радостью, но не сейчас.
– Понял, – тот кивнул, как будто и в самом деле все понял. – Увидимся в понедельник. Приятно было познакомиться, Чарльз.
– Взаимно, – искренне отозвался тот.
Тишина.
Клац-клац.
Луна сияет в окно, как бешеная. Шарит лучом прожектора по полу, ищет, вынюхивает.
Клац-клац.
Черные стрелки ползут друг за другом. Тише, тише… Не так быстро.
Клац-клац.
Не так громко, а то разбудите…
Глупый белый циферблат маячит на стене прямо перед глазами. Механизм ворочает шестеренками, двигает стрелки-ножницы, отрезает от ночи по минуте.
Клац-клац.
Эрик смотрит на часы.
Клац-клац.
Клац-клац.
Шестеренки цепляют друг друга зубчиками, тянут, тащат, проворачивают. Им хорошо. Они всегда вместе. Их приладили друг к другу, запустили, и маятник пошел качаться. Они не разомкнутся утром, не попрощаются навсегда. Их создали, чтобы они были вместе. А нас?..
Клац-клац.
Взять бы вас горстью, выдернуть из пластикового нутра, погнуть, расплющить, сломать, изуродовать, разорвать, чтобы… Чтобы что?
Клац-клац.
Время этим не остановишь. Земля несется по своей орбите, покачивается, как юла. Поворачивается к Солнцу. А если ее остановить? Если солнце больше никогда не взойдет над горизонтом, если ночь никогда не кончится?
Клац-клац.
Стрелки оставляют на коже прорехи с рваными краями. Пожалуйста, не так быстро!
Клац-клац.
Подушка под затылком соленая, мокрая. Глаза устали, под веками жжет, как крапивой. До рассвета еще далеко. Эрик лежит не шевелясь, прямой, онемевший. Все, что могло болеть, уже отболело.
Клац-клац.
Можно вобрать в себя эту ночь целиком. Всю бесконечную темноту. Каждый ровный сонный вздох. Тяжесть головы на плече. Тепло доверчивой ладони на груди.
Клац-клац.
Не может быть, чтобы уже светало.
Вот еще минута, пока ты здесь. Еще минута, пока ты спишь. Сколько их осталось в запасе? Три сотни? Две?..
Клац-клац.
– Маккой.
– Леншерр.
Хэнк был единственным, кто называл Эрика по фамилии. Рук они не пожимали. Их неприязнь была старой, хорошо выдержанной, симметричной, будто вычерченной циркулем. Эрик не прощал Хэнку выбор Чарльза. Хэнк не прощал Эрику выбор Рейвен. Впрочем, за Чарльза он его тоже не прощал. Обоих полностью устраивало положение дел.
Самолет приземлился у излучины реки рано утром. Все было позади. И бессонная ночь, и лихорадочный утренний секс. Эрик набросился на Чарльза, едва тот сонно пошевелился, не спрашивая, не давая опомниться, быстрее, быстрее, торопясь вырвать у времени последний кусок, унести в зубах огрызок счастья, как раненого щенка. Чарльз всхлипывал под яростными толчками, пробегал легкими пальцами по каменной спине, не спорил, не мешал, даже почти не отвечал – расстилался, податливый и нежный, принимал всю направленную на себя боль и ярость.
Эрик придерживал безвольные ноги и не жалел ни себя, ни его. Жалость была бы сейчас оскорблением. Глаза у Чарльза были мутные, как водяной смерч. Вбирали в себя без остатка, затягивали на океанское дно, зыбкое, синее, жаркое. Эрик тонул решительно и упрямо, а потом вдруг горячая боль между ребрами начала расплываться. Только что была пульсирующим кровяным сгустком – и в миг растеклась дымчатой акварельной каплей, дрожащим кружевом. Вместо нее пришла другая боль – стальная, гудящая, как лопасти пропеллера, острая, размеренная. И это был Чарльз. Они сплелись вместе телами и разумами – то ли случайно, то ли намеренно, но Эрик не отстранялся. Он чувствовал его тоску, как свою, его тело – как свое собственное. Не замедлился, не стал осторожничать: ни к чему притворяться, он не хотел быть осторожным, а Чарльз этого и не просил.
Кто кого держал за руки до побелевших пальцев, кто кому оставлял багровые полосы от ногтей вдоль лопаток, кто жадно стонал, выгибался, терся о грудь, кусал в губы, целовал в плечи, было не разобрать. Оба. Двойное возбуждение подстегнуло нервы, двойное осознание сейчас – да, сейчас – ты тоже – вместе с тобой – выжгло воздух в груди одной общей мучительной судорогой.
Когда Эрик затих, тяжело уткнувшись лбом в плечо Чарльза, тот гладил его по волосам, целовал в соленый от пота висок, шептал, что все хорошо.
Хотя бы не врал, что хорошо будет.
Ночь бдения над Чарльзом плеснула темнотой в глазницы, но Эрик выглядел спокойным и бледным, как под анестезией. Хэнк открыл грузовой люк, выкатил оттуда коляску. Встал рядом, сунув руки в карманы.
Эрик открыл дверцу машины, протянулся внутрь, привычно взял Чарльза на руки. Тот обхватил его за шею, прильнул всем телом, спрятал лицо в ворот куртки.
– Я не хочу… Я не могу тебя отпустить, Эрик. Я не готов. Я думал, что станет легче, если мы попрощаемся, но я не могу без тебя.
– Со мной ты тоже не можешь. Чарльз… Чарльз, не надо. Будет еще хуже. – Голос у Эрика был ласковым, будто он говорил с ребенком. – Давай без долгих прощаний.
– Я буду к тебе приезжать.
– Не будешь.
Эрик смерил взглядом расстояние до коляски. Ноги у самого онемели, будто он собирался шагнуть в пропасть. Колени дрожали, и дело было вовсе не в тяжести Чарльза. Первый шаг был самым тяжелым, а потом как будто включился автопилот. Левая, правая, левая, правая, ноги, как у жирафа, слезь, какой же ты тяжелый, для тебя наряжался, для идиота, давай еще по одной, психопат, а можно мне сэндвич, да пошел бы ты нахер, никогда его не было, пусть будет двадцать, прости, семья – это важно, все хорошо.
Эрик бережно опустил Чарльза в коляску, присел рядом на корточки. Хотел что-то сказать, но Чарльз схватил его за голову и притянул к себе, воткнулся в колючие потрескавшиеся губы под возмущенным взглядом Хэнка. Эрик встал на колени в мокрую жухлую траву, подался вперед всем телом. Чарльз прикасался к его лицу, кончиками пальцев разглаживал каждую складку, оставленную горем, каждую морщину, оставленную временем. Лицо под его пальцами обретало краски.
– Лети со мной. Давай вернемся вместе. Так всегда должно было быть, твое место там. Там твой дом, наш дом, Эрик. Я не просил тебя раньше, прошу сейчас – пожалуйста, Эрик…
– Чарльз, мы оба знаем, что это невозможно. Что я буду там делать – прятаться в подвале? Или у тебя под кроватью? Ты можешь без меня.Ты прожил без меня целую жизнь и у тебя все получается. У тебя есть школа, дети, есть весь мир, в конце концов.
– Я что-нибудь придумаю.
– Что ты придумаешь, Чарльз?
– Ты же помог остановить Эн Сабах Нура, разве это не повод обелить твое имя?
– А еще я чуть не помог ему устроить конец света. Поверь мне, это заинтересует людей куда больше, чем одно правильное решение, принятое в нужный момент.
– Ты нужен мне рядом со мной! Слышишь, нужен!
– Мне нет места рядом с тобой, Чарльз. Ты сейчас на виду, от тебя, от твоей школы зависит будущее. Ты не имеешь права рисковать своей мечтой ради меня. И даже ради себя. Представь, что начнется, если все узнают, что ты меня укрываешь. Если меня схватят в школе, неважно, что будет со мной, потому что школы больше не будет. Мое имя заклеймит тебя навсегда. Тебя будут называть пособником террориста. Хочешь такого будущего, Чарльз? Если я приду в твой мир, я его разрушу. Даже ты не можешь заставить всех забыть, что я сделал.
Эрик замолчал, вглядываясь в безнадежно синие глаза. У Чарльза заострилось лицо. Он вдруг стал как будто старше, собрался. В глазах возникла решимость.
И слава богу, – подумал Эрик. Прощаться дальше не было никаких сил. Даже Хэнк отошел в сторону, делая вид, что ужасно занят элеронами на правом крыле.
– Если я буду нужен… Или захочешь поговорить…
– Я знаю, – тихо сказал Чарльз.
– Прощай, друг мой.
– До свидания, Эрик.
Он долго стоял на берегу, сунув руки в карманы, до боли в глазах вглядывался в исчезающую за облаками точку. Когда глаза уже ничего не могли различить, он следил за самолетом своим чутьем, будто привязал ниточку к сердцу. Бесполезной лаской касался крыльев, прислушивался к турбинам. Стоял до темноты, пока не уловил плавное снижение, пока шасси не выдвинулись из-под брюха и не коснулись земли.
Только тогда оторвался, чувствуя легкое головокружение. Сел в машину. Заметил на пассажирском сиденье забытый шарф. Помедлив, протянул руку. Намотал шарф себе на шею, как лунатик.
Вот и все.
========== 6 глава. Магнитик. ==========
Вопреки ожиданиям, больнее не становилось. Легче – тоже. Эрик продолжал жить по инерции, медленно покрываясь пылью. Кажется, кто-то выключил все цвета и запахи, оставив перед глазами черно-белое кино. Звуки были то еле слышными, то били по ушам наотмашь. Вдобавок ко всему в затылке поселилась тяжелая, горячая мигрень. Иногда она шевелилась, ворочалась, перекладывая свое грузное тело с боку на бок. Шарила по черепу изнутри жгучими щупальцами, тыкалась в глаза, вворачивалась в левый висок, лениво ковырялась за ухом, отчего у Эрика сводило всю челюсть.
Впрочем, лежа ночью без сна, он был ей почти благодарен. Она занимала его внимание, не позволяя думать о Чарльзе. Чарльза мигрень не любила – при одной мысли о нем начинала бесноваться так, что голова превращалась в гудящий огненный колокол.
В остальном жизнь оставалась точно такой же. Эрик сидел за рабочим столом в магазинчике, ковырялся в железных кишках, умудряясь не вздрагивать каждый раз от звяканья колокольчика. В четыре часа опускал жалюзи и отрабатывал свою четверть выручки за неделю. Облегчения это больше не приносило.
Ловил себя на том, что больше не вслушивается во внутреннюю тишину. Больше не ждет. Спрашивал себя, сидя пятничным вечером в баре – ну что, стоило оно того? Доволен? Счастлив? Вот на это ты променял свой дивный новый мир? На одиночество и пинту пива?
Впрочем, даже обида была какая-то тупая, ненастоящая. После прощания с Чарльзом все было ненастоящим.
Мигрень отозвалась на имя где-то за глазницами, предупредительно стрельнула в переносицу и отступила обратно в затылок. Сожалеть как-то не получалось. Эрик водил ногтем по столу, оставляя на поверхности бледные царапины. Некому теперь молиться, ни у кого не потребуешь ответа: слышишь, ты, хер с нимбом, исполнил я твою волю? Зачем ты выбросил нас в этот мир – принести в жертву людям? Одного сына тебе мало было, ты решил для верности целый выводок пустить под нож? Это и есть твое Второе Пришествие, с блэкджеком и ангелами?
Ответа теперь не будет. С каждым днем эта мысль становилась все более ясной. Больше нет высшего суда, нет ничьей воли, кроме твоей собственной, нет небесной кары, судьбы, предназначения. Есть только ты сам, твои руки, голова на плечах.
– Генри, сколько в тебе роста? Футов шесть будет?
Глен был бесцеремонным и не имел привычки здороваться чаще раза в неделю. Он подсел за стол к Эрику, не спрашивая разрешения, поставил перед ним шесть кружек пива.
– Не знаю, как ты, а я в настроении надраться в сопли. Кортни уехала к сестре на три дня. Гульнем?
Кортни было за пятьдесят, но из охотничьего ружья она шмаляла, как Робин Гуд. Крупная, но не полная, она была дочерью офицера и переняла от отца не только цепкость ума, но и физическую силу. Глен души в ней не чаял, хотя по его разговору иногда складывалось впечатление, что он только и ждет удобного случая, чтобы драпануть из семьи.
– Так что там с ростом? – переспросил Глен, прикладываясь к первой кружке.
– Тебе-то что?
– Да гроб хочу заказать заранее. Чтоб как у людей. Я уже место присмотрел в углу кладбища, чтоб не беспокоили. Тебе понравится, там пригорок, земля сухая.
– Ты о чем? – Эрик начал выходить из оцепенения.
– Понятно о чем, о тебе. Выглядишь плохо, со дня на день плохо пахнуть начнешь.
– Ты спятил? – внятно спросил Эрик.
– Слушай, парень, я не знаю, что там у тебя стряслось, но с тех пор, как твой брат уехал, ты здорово сдал. Это не мое дело, но если хочешь излить душу – вот тебе пиво, вот тебе мои уши.
Какая-то струнка натянулась в груди и тоненько задрожала.
– Глен, не о чем говорить.
– Тогда не говори, а пей, – он двинул к Эрику три кружки. – Чарльз приедет на День благодарения?
– Глен, я в самом деле не хочу об этом говорить.
– Кортни делает лучшую индейку по эту сторону канадской границы, велела пригласить вас обоих.
– Он не приедет.
– Сам поедешь? Так бы и сказал. Отпуск дам на неделю, не больше. Десять дней, если привезешь магнитик. – Глен присосался к кружке, шумно глотая.
– Никто никуда не поедет, – отчетливо сказал Эрик.
– Вот так?
– Вот так.
Глен посмотрел на него с прищуром, наклонился через стол.
– Ну ты и говнюк, Генри.
Эрик начал злиться.
– Не лезь не в свое дело. Я же сказал, что не хочу это обсуждать.
– Здесь и обсуждать нечего. Ты говнюк, и точка.
Глен прикончил первую кружку и взялся за вторую. Эрик ждал продолжения, подогреваясь до температуры кипения, но Глен увлекся пивом и как будто ничего не замечал.
– Да какое тебе вообще дело до меня, – не выдержал Эрик.
– Да хер мне на тебя положить.
– Какого черта ты тогда все это начал?
– Брата твоего по телевизору видел, – Глен посмотрел ему прямо в глаза, и Эрик начал холодеть. – Я, знаешь, их не только чиню, но еще и смотрю иногда.
Холодок принес осознание: вот теперь все по-настоящему кончится. По рукам пробежала знакомая дрожь, металл отозвался привычно, послушно, готовый перелиться хоть в нож, хоть в иглу, хоть в пулю. Звякнул подвес для стаканов над барной стойкой, качнулся игровой автомат, вздрогнули ножи и вилки в подсобке. Эрик подобрался, как перед броском.
– Ты понимаешь, что можешь не выйти отсюда после этих слов? – тихо спросил он. – Может случиться так, что никто отсюда не выйдет.
– Угомонись, – Глен смотрел ему в лицо, и страха Эрик не видел. – Тебе это не нужно.
– Откуда тебе знать, что мне нужно?
– Оттуда, что ты хороший мужик. С придурью, но хороший. Не гнида.
– Ладно, – Эрик кивнул. На плечи вдруг навалилась каменная тяжесть. – Я сам пойду. Обойдемся без драки. Дашь пиво допить?
– Куда это ты собрался?
– Ты же поведешь меня к шерифу, разве нет?
– На кой-хер мы ему сдались в пятницу вечером?
Эрик нахмурился, не вполне понимая, что происходит.
– Ты собираешься сдать меня полиции, разве нет?
– Я ж говорю, редкостный говнюк, – с чувством сказал Глен. – Я бы на месте твоего брата накостылял тебе по шее как следует, чтоб дурь прошла.
– Он мне не брат.
– Да я догадался, – буркнул Глен и потянулся к третьей кружке.
Эрик помолчал, пытаясь сообразить, что происходит, но получалось как-то нескладно.
– Ты знаешь, кто я, – уточнил он.
– Угу.
– Давно?
– Месяца два.
Два месяца! Эрик почувствовал, что реальность начала выделывать странные штуки, да еще с такой скоростью, что он не успевал их осознавать.
– Ты два месяца знал, что я…
– Что ты тот парень, которого слушается железо.
– И никому не сказал?
– А зачем? Чтобы мне шоколадную медальку выдали? Если хочешь пойти и сдаться, дорогу сам найдешь, а я в этом не участвую.
– Почему?.. – растерянно спросил Эрик.
– Потому что когда ты пришел ко мне, ты выглядел как парень, который ищет работу. А не как маньяк, который хочет поиграть в войнушку.
– И как ты догадался?
Глен довольно усмехнулся – похоже, этого вопроса он ждал давно.
– А ты никогда не заказывал детали для ремонта.
Эрик фыркнул от неожиданности. Улыбнулся. Потом рассмеялся. Он не смеялся уже очень давно – с того момента, как уехал Чарльз. Глен смотрел на него торжествующе:
– Хорошо слажал. Мастерски.
Эрик кивнул, смеясь. Потом вспомнил.
– Когда ты приехал ко мне домой тем вечером – ты уже знал?
– Был почти уверен.
Эрик хотел поставить локоть на стол, но промазал.
– Ты знал кто я, и все равно поехал?
– Мужик, я знаю, что ты отличный спец в железках, но еще один дробовик никогда не бывает лишним, – рассердился Глен. – Мало ли кто мог прийти за твоей головой. Охотников, я думаю, очередь должна быть.
– Ты хотел мне помочь, – выговорил Эрик и сам не поверил тому, что услышал.
– Ну что рожу вытянул? Хотел.
– Помочь. Мне.
– Да всяко не поцеловаться с тобой мечтал, я не по этой части.
– Ну ты псих, – Эрик расслабил плечи, усмехнулся.
– От психа слышу, – Глен осклабился. Улыбка у него была открытая, честная, как пустой кошелек. – Валяй уже, что вы с братом не поделили?
– Мы не братья.
– Да мне хоть сестры. Зачем он приезжал?
– Звал вернуться домой.
– А ты что?
– Мне там нечего делать, – резко ответил Эрик.
– А тут у тебя дел невпроворот, конечно, – едко заметил Глен. – Ты глянь, какая задница. Его зовут, а он выебывается.
Эрик смерил его недружелюбным взглядом и отставил пустую кружку. Глен подвинул к нему другую.
– Выглядит так, будто ты от меня хочешь избавиться, – Эрик попытался свернуть разговор в шутку. – Я думал, из меня хороший работник вышел.
– Слишком хороший для этой дыры, – серьезно сказал Глен. – Твоим рукам нужно другое применение.
– Спасибо, я уже наприменялся. Хватит с меня.
– Стадионами ворочать много ума не нужно, – Глен был все так же серьезен. – А ты не думал, что за такого умельца, как ты, в NASA бы себе руки по локоть отгрызли?
Эрик ответил не сразу.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь, Глен. Никто не станет со мной работать. Стоит мне засветиться – меня либо грохнут, либо посадят в клетку и будут препарировать.
– Ты себе это почаще повторяй, а то звучишь пока неубедительно.
– Да что ты обо мне знаешь, – Эрик ощетинился. – Мозгоправ нашелся.
– Нихрена я о тебе не знаю, – согласился Глен. – Кроме одного. Через неделю ты уйдешь в запой. Или через месяц, или через полгода, неважно. Бросишь работу и будешь хлестать все, что можно налить в стакан. Будешь пить без просыха неделю, две. А потом возьмешь ствол и на рассвете вышибешь себе мозги. Вот и все. В общем, так: даю тебе месяц. Съезди, повидайся с братом. Поговори. Не срастется – возвращайся, возьму обратно. Срастется – пришлешь открытку. Где он там живет?
– В Нью-Йорке.
– Открытку и магнитик.
– Да о чем мне с ним говорить?
– Да хоть о погоде! Откуда я знаю? Ты ему родня, ты и думай.
Эрик гнал от себя бредовую идею, которую подкинул Глен, но он явно старался недостаточно, чтобы избавиться от нее. Он начал думать о том, как мог бы добраться до Нью-Йорка. Как сделать это достаточно тихо, чтобы не попасть в руки властей раньше времени. Он начал думать о том, что сказать Чарльзу при встрече.
Это не было надеждой. Это не было верой в какое-то чудо.
Просто он понял, что Глен прав. Перспектива украсить пейзаж собственными мозгами была довольно реальна.
Самая большая проблема была в том, что Эрик боялся навредить Чарльзу своим появлением. Допустим, он доберется до школы спокойно и его не перехватят на полпути. А что дальше? Как скоро станет известно, что Эрик скрывается у Чарльза? Каким будет первый шаг властей – операция по захвату? Не будет ли у правительства соблазна одним ударом покончить и с Эриком, и с мутантской школой? Или они все-таки начнут с переговоров и требования выдать преступника?
Это не было похоже ни на какой план. Просто Эрику стало очевидно – если его узнал Глен, догадаются и другие. И когда они догадаются, придут копы. При любом раскладе выходило, что рано или поздно они появятся. Так какая разница, где их ждать?
Он смертельно устал прятаться.
Утро выдалось солнечным. Туман от реки еще цеплялся за кромку леса мягкими пальцами, но свет гнал его прочь. Эрик чистил зубы, разглядывая свое отражение в маленьком зеркале, будто искал подсказку в своем собственном лице.
– Ну и чего ты хочешь? – спросил он у отражения. Сплюнул пасту, сунул зубную щетку в стаканчик на раковине. Как впервые заметил, что там так и осталась вторая. Столько раз напоминал себе, что ее нужно выкинуть – и столько же раз забывал, стоило отвести взгляд. Зажал ее в кулаке – пора. Самое время избавиться от лишнего груза.
Я хочу домой.
Эрик вскинул голову – Чарльз?
Но это был не Чарльз. Это был он сам. Столько лет прислушивался к пустоте в надежде на отклик, что забыл о своем собственном голосе.
– Я хочу домой, – негромко повторил он, глядя в свое отражение. И что-то в лице изменилось.
Эрик вытащил из чулана рюкзак, с которым пришел сюда, вытряхнул из него пыль. Вынул деньги из-под половицы. Упаковал смену одежды. У него не было плана, он не знал, что будет делать, когда доберется до Уэстчестера. Он не знал даже, как туда доберется. У него будет достаточно времени, чтобы поразмышлять об этом в дороге.
В задний карман рюкзака он положил аккуратно свернутый шарф. Привел дом в порядок. Закрыл дверь, ключ повесил на гвоздь.
Время как будто встрепенулось, побежало резвее. Эрик добрался до магазинчика Глена только после полудня.
Звякнул колокольчик – бодро, будто тявкнул спаниель.
– Я решил последовать твоему совету.
Глен сдвинул очки на лоб, оторвался от внутренностей печатной машинки. Заметил рюкзак на плече, широко улыбнулся.
– Значит, взялся за ум?
Он вышел из-за стола, встал напротив Эрика – руки в бок, глаза смеются.
– Я попробую. Если у меня не получится, узнаешь об этом из новостей. Вряд ли мне позволят вернуться.
– А если получится, помни про открытку. Не заставляй меня тащиться через весь континент, чтобы дать тебе пинка за забывчивость.
Они пожали руки, Эрик взялся за ручку двери, чтобы уйти. Но остановился.
– Ты ведь даже не представляешь, что для меня сделал.
– Ты сейчас точно нарвешься, парень. Избавь меня от трагических историй, у самого таких навалом. Просто вали в свой Нью-Йорк и ущипни там от меня какую-нибудь блондиночку помоложе.
