Текст книги "Принцип справедливости (СИ)"
Автор книги: JakerJS
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
Я помню все.
Помню, как она извивалась на мне в собственном клубе, и я лишь надеялся, что никто из ее людей не видел этого, иначе все бы знали, что Джим Гордон – шлюха, продавшаяся мафии за самое низшее удовольствие. Как будто это было не так…
Много раз, слишком много, чтобы сосчитать каждый. Столько прикосновений, рваных движений навстречу друг другу.
Ей нравилось, иначе бы она просто не позволяла мне делать все это. Озви лично поощряла мою жестокость. Не была против и пальцев на шее, и синяков на бедрах, даже следов укусов на нежной коже. Она никогда не говорила мне, что я делаю ей больно, но иногда я все же ловил ее укоризненный молчаливый взгляд, сразу после того, как стягивал с себя очередной презерватив.
Мне было стыдно. За собственные чувства к той, к кому у меня их быть не должно. Я ощущал себя зависимым от нее. Несмотря на то, что она позволяла мне брать ее где и как угодно, несмотря на то, сколько раз ее маленький болтливый рот смыкался вокруг моего члена, пока я в сладкой истоме вырывал эти мягкие волосы, именно я чувствовал себя игрушкой в ее руках.
Почему?
Потому что за все это время работа полиции зашла в тупик, а мафия продвинулась вперед так далеко, что теперь при всем желании мы не смогли бы ее догнать. Я чувствовал личную ответственность за это поражение, ведь я был единственным, кто пытался бороться. Но вот и меня укротили. Точнее, я сделал это с собой сам.
Как это получилось? Я не знал.
Однако в один момент я понял лишь то, что так продолжаться больше не может. В тот самый миг, когда, засыпая в моей кровати после очередного яростного и жестокого секса, я почувствовал, как заботливо она зарывается пальцами в мои волосы, мягко поглаживая, тесно прижимаясь ко мне и вздыхая.
Понимаете?
В этой битве страдал не только я. Моя ли это фантазия, глупая надежда или крик отчаяния. Но в тот вечер я твердо осознал.
Озви Кобблпот тоже любила меня…
Она по-прежнему даже не смотрит в мою сторону, когда Барнс склоняется ко мне и шепчет:
– Готэм вздохнет свободно, когда эту сучку посадят.
Очень тяжело не подать ни малейшего признака того, что между нами ничего нет. Я уверен, он заметил, как в ярости расширились мои зрачки и сжались челюсти. Однако капитан может и смог взять Кобблпот, но ему не добраться до меня. Ни за что.
– Я сам мечтаю об этом с первого же дня в Готэме.
Он хмыкает в ответ. А что ему остается? Весь участок в курсе моей ненависти к ней. Она по-прежнему со мной. Только теперь уже на себя.
Взгляд Озви затуманен, и моя догадка о составе обезболивающего, что ей дали, только подтверждается. Кажется, она даже не в состоянии трезво ответить, когда ей задают вопросы.
Это ведь незаконно, но Озви даже не состоянии что-то оспорить, а всем плевать. Ее хотели поймать слишком давно, и теперь никто не будет даже заикаться об этом.
Никто не будет даже задумываться о справедливости, когда есть мизерный шанс, наконец, добиться желаемого.
Я беспробудно пил всю неделю, будучи не в состоянии признать, что Кобблпот может быть влюблена в меня. Это казалось мне чем-то нереальным и невероятным. Выдуманным мной же бредом, который я усиленно вбивал себе в голову, чтобы хоть как-то оправдать ее действия.
Потому что так все становилось донельзя логичным. Так все ее слова и поступки становились до ужаса правильными.
На самом деле, я просто отчаянно хотел верить в то, что эта жестокая и безжалостная психопатка в состоянии любить меня, а не использовать, словно удобное алиби.
Конечно, я не хотел быть обычной куклой в руках красивой девочки.
Но в тот день я пришел к ней совершенно трезвый, потому что с ней всегда нужно соблюдать ясность ума, а иначе она лично погребет тебя под твоими же собственными демонами.
Мы вновь были в ее квартире, и Озви была обеспокоена чем-то, растерянный взгляд бегал по мне. На ней вновь были очки, и она казалась мне совсем другой. Не той, в ком скрывается талантливый манипулятор и дьявольский адвокат, а самой обычной девушкой. Гадкое чувство дежавю, напомнившее мне тот злополучный день, когда я поддался слабости и помог ей, вместо того, чтобы посадить.
Суть была в том, в кого именно я влюблялся… Именно в того самого дьявола, сидевшего в ней. Без него не было бы и моей одержимости.
Озви не успела и рта раскрыть, как я вжал ее в стену, припадая к ней в жадном поцелуе, о котором мечтал всю неделю, а после почувствовал, как мягко она кладет ладони на мою грудь. И почему я раньше не замечал насколько осторожным и трепетным был этот жест?
Потому что ты не хотел этого замечать, ты думал только о себе.
– Озви, – выдохнул я ей в самые губы, отстранившись едва ли на жалкие миллиметры. Мне не хотелось заглядывать в эти сводящие с ума глаза, поэтому я прикрыл свои, ощущая лишь ее участившееся дыхание на своих губах. – Ты зло этого города. Зараза, с которой я так и не смог бороться. Ты освобождаешь преступников, и это непозволительно. Ты разрушила все то, во что я когда-либо верил. Свергла все мои идеалы. Все это время ты лишь манипулировала мной, чтобы я вновь не предпринял попытку избавиться от тебя.
Я чувствовал, как она замерла в моих стальных объятиях.
– Джим… – выдохнула она мое имя, и, как и каждый раз, внутри меня что-то болезненно оборвалось.
– Я люблю тебя… – простонал я, утыкаясь лбом ей в плечо. Мне пришлось сильно наклониться, ведь она была такой низкой. Сам Готэм силой склонил меня перед ней. – С первой встречи, как только увидел тебя в том гребаном переулке. Ты мучаешь меня. Одним своим существованием. И я ничего не могу с собой сделать.
Я открыто признал, что принадлежу ей и сделаю абсолютно все, чего бы она ни пожелала. Мою душу окутывал страх, потому что я понимал – в ее голове может родиться любая идея.
– Это взаимно, – тихо выдохнула в ответ Озви, и, наверное, впервые за всю нашу больную историю она не сломала эти слова, не протянула их. Произнесла так быстро, словно боялась, что может этого не сделать.
Еще ни разу при всем моем желании я не целовал ее так жадно, словно не мог насытиться вкусом поцелуев. Впервые я позволил себе долго и трепетно изучать каждый участок ее тела, чувствуя дрожь под собой. Потому что она заслуживала любви и нежности, а не ту боль, что я давал ей все это время.
Озви должна была слышать от меня все имеющиеся в моей голове слова, которые столько времени вертелись на языке, и я, наконец, смог сказать ей все это. Потому что она была самой красивой девушкой во всем мире, и только она вызывала в моем сердце этот нежный трепет. Только ради нее я был готов на все.
– Я весь твой…
Наверное, в первый раз секс был таким долгим, мучительным и таким восхитительным. Все чувства обострились, подначиваемые словами любви и привязанности.
Было в этом что-то больное, но именно тогда, впервые все происходящее, наконец, казалось мне исключительно правильным.
Искренним.
Я долго не выпускал ее из объятий, прижимая к себе, боясь, что все это разрушится, как прекрасный неуловимый сон. Реальность вновь вернется в нашу жизнь, как только один из нас опустит ногу на пол, откинет уголок одеяла.
Поэтому я держал Озви в своих руках, чувствуя быстрый стук ее сердца, не желая открывать глаза и впускать гадкую реальность в нашу жизнь.
– Вы признаете, что вы убили мэра города Готэм – Тео Галавана? – финальный вопрос судьи звучит слишком громко в душном помещении, и единственное, чего я желаю, чтобы она до конца все отрицала.
Потому что я помню, как кровь капала на ее лицо, когда она забивала его битой, я ведь стоял рядом, прямо за ее спиной. Это именно я привел Галавана к ней, насильно забрав из полицейского участка, хотя его должны были перевозить для условно-досрочного освобождения.
Именно я бросил его перед ней на колени, а после отошел в сторону, заняв позорную позицию наблюдателя.
Потому что это было справедливо.
Понятие справедливости в Готэме столь же неправильное, в какой степени неправильна сама Кобблпот. Оно вывернуто наизнанку, выкрашено в иные цвета. Погано в своем гротескном извращении, и его невозможно понять.
Я не видел, как Галаван убивал ее мать. Я лишь могу предположить, насколько сильно ей было больно, потому что я помню, как трепетно Озви любила ее.
Зато я прекрасно помню, как идеальный и добропорядочный мэр Готэма одним ударом бейсбольной биты переломил Озви правое колено, когда я стоял в паре метров и просто не успел среагировать.
Именно я тогда вырубил Галавана. Но упустил его, и он достался полиции, потому что я в это время тащил на руках переломанную и плачущую Кобблпот в любое место, где ей могли бы безопасно помочь.
С того дня ее крик в момент перелома преследует меня в кошмарных снах.
Кто бы знал, что найти нелегального врача нам поможет именно Харви. Кто бы мог подумать, что по одному моему растерянному взгляду он поймет обо всем, что происходило между нами все это время.
Харви не выдал меня.
Меня выдали отпечатки на рукоятке пистолета, которым я саданул Галавана по голове. Но вся полиция была на моей стороне. Кроме Барнса, который с самого начала подозревал, что я находился в отношениях с Кобблпот. И он лучший детектив в Готэме, так как оказался прав.
Теперь понятно, что такое справедливость в Готэме?
Тео сперва убил мать Озви, а после переломал ей ногу, и он бы убил ее, если бы не вмешался я. И только из-за того, что она отказалась подчиняться ему, добровольно отдавать свою власть над мафией в его руки.
Я знал, что ей нужна месть, и, плюнув на все законы, привел Галавана к ней, чтобы она могла утолить свою жажду, потому что все это время утоляла мою. В итоге, именно мне пришлось незаконно убить его, потому что закон был во власти его кошелька, что бы он не совершал. Каких бы маньяков не натравливал на город.
И вот она, справедливость – когда обдолбанная наркотой Кобблпот, поломанная во всех смыслах, поверженная во всех сферах, стоит перед собственными людьми, а судья всего лишь спустя жалкий час – жалкого часа достаточно, чтобы лишить человека всего – оглашает, наконец, свой вердикт:
– Аркхем.
Один раз, когда мы были в моей квартире, а я сжимал ее в объятиях, пока она мило утыкалась лицом в мое плечо, почти засыпая, я, наконец, задал ей давно мучивший меня вопрос.
– Тогда в клубе ты сказала, что наркотики тебе не помогают.
– Угу, – сонно согласилась она. В тот вечер мы не занимались ни жарким сексом, ни нежной любовью. Тогда мы просто решили выспаться, как это делают все нормальные пары.
– От чего они не помогали тебе, Озви?
Она отодвинулась и, приподнявшись на локте, посмотрела на меня. Озви долго думала и только потом выдохнула, вновь опускаясь головой на подушку.
– У меня эйдетическая память*, – ответила она, глядя в потолок. – Ты был прав, когда говорил, что нормальный человек не в состоянии выучить весь закон целиком. Нормальный, конечно же, нет. Но когда ты в состоянии запоминать все с точностью до запятой, это лишь дело времени. В детстве у меня был обсессивно-компульсивный невроз**, и я лечилась из-за него в Аркхеме. Ну, то есть… учителям в школе не понравилось, что ребенок знает больше, чем они, а потому мой мозг отправили на долгое исследование.
Озви запнулась, ожидая, что я что-то скажу, но я не мог перебить ее в столь интимный момент.
– Остатки этого невроза перешли в то, что иногда я… неправильно произношу слова… потому что… ну потому что мне кажется, что я должна протянуть их с определенным временем. И это никак не изменить. Это все в голове.
Иногда все это перерастает в потребность слишком много думать, и тогда мне приходится вновь повторять законы, выстраивать всевозможные обходные пути. Разрабатывать стратегии, финансовые схемы. Много чего можно придумать, когда твой мозг запрещает тебе спать, пока ты не придумаешь новую махинацию.
Многие в школе завидовали мне, потому что учеба не вызывала у меня никаких затруднений, потому что порой мне достаточно было лишь посмотреть на страницу учебника.
Только никто не понимал, что это вовсе не дар, а проклятие.
Трудно жить, когда твой мозг думает двадцать четыре на семь. Иногда. Полезно, когда надо работать, но это утомляет.
Наркотики сбивали все это. Они замедляют мыслительные процессы, и тогда я чувствую, что становлюсь нормальной. На краткий миг. Счастливое мгновение абсолютной нормальности в отсутствие потребности рассуждать.
Просто со временем организм понял, что к чему, и выработал своеобразный иммунитет. Они перестали помогать. И я перестала ими пользоваться.
Она вновь повернулась ко мне.
– Я не виновата в этом, Джим, – горько произнесла Озви, и, клянусь, я почувствовал ту боль, что она хранила в себе всю свою жизнь. – Я лишь та, кто я есть.
– Ты особенная, – я не мог не улыбнуться.
Потому что в итоге вся неправильность сводилась к тому, что она, как и говорили все вокруг, на самом деле была гениальна. И безумна. И все остальное. Все то, что делало ее Озви Кобблпот – той девушкой, которую я полюбил.
Наркотики замедляют мыслительные процессы любого человека. Нормального человека. Озви же они просто приводили в норму.
Именно поэтому, там, в суде, перед всеми сидела обычная, переломанная судьбой девушка, а не дьявольский адвокат, способный защитить себя от любого зла этого мира.
Любого зла, кроме правосудия и Готэмской справедливости.
За все это время Кобблпот переломала меня изнутри. А именно поэтому, в тот злополучный день, подставивший наши отношения, я, не раздумывая, выстрелил в Галавана, завершив его муки и истеричные крики Озви.
Именно поэтому, меня хотели посадить, как человека, убившего мэра. Я не знал, почему Озви взяла всю вину на себя. Может потому, что ей просто нечего было терять, а может, она настолько сильно хотела оградить от тюрьмы меня. Как услуга за то, что я когда-то спас от тюрьмы ее. Оплата того самого старого долга.
Иронично получилось.
Я чувствовал себя последним уродом, позволившим произойти всему этому с той, кого я любил. Потому что я по-прежнему был лишь жалким наблюдателем. Я не осмелился возражать против ее заключения, потому что боялся, что в таком случае все подозрения падут на меня, и все узнают, что все это время честный коп был всего лишь любовником главы мафии, той самой Кобблпот, которую ненавидел весь Готэм.
Мне больно, когда я смотрю, как Озви, хромая, подбирается к решетке, окружающей Аркхем. Тот самый, в котором она была вынуждена провести какое-то время своего детства лишь потому, что была немного умнее, чем полагалось ребенку.
Все внутри меня горит адским огнем, когда я вижу ее поникшие серые глаза. Как я и мечтал когда-то, больше в нем нет того самодовольства, так сильно бесившего меня все время. Теперь в них нет ничего.
Можно сказать, что в итоге я добился всего, чего хотел. И ее поражения, и заточения. И даже пустоты в глазах.
Ну, и кто в итоге победил? Кто кого сломал?
– И все же, Джим, – говорит она очень задумчиво, смотря на меня сквозь решетку, которую обхватывает пальцами, и я помню, что они всегда были чересчур холодными для здорового человека. Мне хочется прижаться ладонью к ее руке, сжимающей эти блядские прутья, разделяющие нас, она словно сама молит меня об этом. Но я не могу, поэтому лишь стискиваю кулаки, пытаясь подавить это желание. – В итоге ты все равно выбрал свою работу.
И мне нечего возразить ей в ответ. С той стороны на меня смотрят охранники Аркхема, а за моей спиной маячит Барнс, который как назло увязался за мной, когда я наконец выкроил время, чтобы увидеть Озви.
– Ты ведь преступница, Кобблпот, – отвечаю я на автомате уже давно заученную фразу. И я не знаю, кому из нас двоих больнее от нее. Ей, чей взгляд в очередной раз угас. Или мне, осознающему, что я собственноручно задушил все прекрасное, что происходило между нами. – И ты там, где должна быть.
Озви Кобблпот – самое страшное зло Готэма. Она безжалостна и жестока. У нее нет принципов, и ею движет только жажда наживы и обладания большим, чем есть у нее на данный момент. С самого начала ее не могла поймать полиция. Она покорила вершину мафиозной иерархии.
И она упала со своего пьедестала, потому что доверилась мне. Гребаному честному полицейскому Готэма. Который без оснований влюбился в нее и не видел жизни без ее присутствия в ней.
Я люблю ее. И если бы понадобилось, я положил бы весь город к ногам Озви и собственноручно вернул бы ее на эту вершину.
Кобблпот выйдет из этой тюрьмы, я знаю ее, изучил вдоль и поперек. Подобное место надолго ее не удержит. Только больше она не будет прежней. Потому что нет ничего хуже, чем быть преданным любимым человеком.
Хотел бы я сказать, что в этом виноват этот больной гребаный город, что это все неправильная справедливость, ирония, изломы судьбы.
Но на самом деле.
И надо быть честным с самим собой и признать это.
Во всем виноват я сам.
Комментарий к Часть 4. Расплатиться за грехи
* Эйдетическая память (Шерлок или Шелдон Купер) – способность воспроизводить в памяти любые события, в том числе давно забытые, с максимальной точностью.
** Обсессивно-компульсивное расстройство, или по другому синдром навязчивых идей – потребность совершить логически необоснованное действие или же потребность в повторении одного и того же действия снова и снова без реальной на то причины.
