Текст книги "Dragon VS Princess-2: Peace minus one (СИ)"
Автор книги: izleniram
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
– Ну что же ты? – ласково протягивает к нему руки Тэхён, чувствуя себя каким-то осиротевшим без его объятий.
«Сейчас все случится», – думают оба. И их дыхания учащаются, а пальцы начинают дрожать одновременно.
Губы сталкиваются, языки врываются и терзают друг друга. Тела соприкасаются оголенными участками, руки срывают одежду друг с друга, сметая последние преграды.
Кожа Тэхёна нежная, гладкая, почти шелковая на ощупь. У Чонгука не такая: упругая, сильная, напряженная. Из-за такого контраста соприкосновение отдает электрическими разрядами. Тэхён пробирается ладонью за пояс чонгучьих джинсов, нащупывает его возбуждение и захватывает его в плен своих длинных нежных пальцев. Чонгук издает несдержанный стон и начинает быстро и немного дергано стягивать с Тэ его широкие спортивные брюки.
Боже мой, Тэ готов плакать от того, с какой готовностью подается Чонгук своим возбуждением навстречу его ласковым губам, с каким трепетом он сжимает благодарно волосы на тэхеньем затылке, прижимая его лицо к своему паху. Чонгук весь такой взмокший, раскрасневшийся, раскинувшийся под Тэхёном доверчиво, что у Тэ просто скручивает внизу живота каким-то диким, незнакомым ему до этого момента желанием полного и безраздельного обладания. Кажется, чувство истеричного собственничества, которое привело их обоих сюда, – штука бессовестно заразная.
– Мой золотой малыш, – шепчет Тэхён, проводя пальчиком по укромной впадинке между ягодицами. – Только мой малыш…
И малыш растекается счастливой, затопляющей лицо знаменитой кроличьей улыбкой. Тэ взволнованно приподнимается на руках и смотрит в глаза Чонгука долгим взглядом.
– Гукки… – начинает он нерешительно, – … я… могу я… я могу?
Гук взволнованно кивает быстро-быстро, потом засовывает руку в карман рубашки, скомканной в углу палатки, и вынимает прозрачный недвусмысленный тюбик. Смазка. Боже, макнэ и правда сегодня был настроен решительно.
Чего нельзя сказать о Тэхёне.
– Я все еще не знаю, что и как делать, – бормочет он, заливаясь краской, и смотрит на Гукки.
– Я тоже, хён, – шепчет ему в ответ макнэ и тянется за поцелуем, давая понять, что вместе они как-нибудь разберутся.
И уже в следующую секунду холодная влага касается потаенного местечка между ягодицами, и Гук выдыхает, отдаваясь на милость Тэхёна. И не запоминает ни ощутимого дискомфорта от неумелых пальцев внутри себя, ни чуть резковатой боли, тут же сменившейся чувством странной наполненности, ни слегка накатывающей паники, отражающейся рикошетом в глазах напротив. Но зато запоминает влажные губы у своего лица, рваное дыхание изо всех сил старающегося сдерживать себя Тэхёна, и слова – много-много слов о том, как его любят, как никогда не отпустят, как будут всегда смотреть в его глаза со всей полнотой обожания, и как он может делать каждый день самым счастливым одним своим существованием…
И вместе с размеренными сначала, а потом становящимися все напористей и глубже толчками, в его уши вбиваются слова о том, что он – только тэхёний, его собственный золотой малыш, единственный и любимый. И что Тэхён – страшный собственник вообще-то. И что макнэ стоит всерьез задуматься о сохранности собственных детородных органов, если он не прекратит улыбаться всем направо-налево этой самой кроличьей улыбкой, которая тоже, между прочим, исключительно тэхёнья привилегия.
«Видишь, мои слова идут от чистого сердца,
Когда дело касается тебя, касается тебя…
Давай разделим эту жизнь на двоих, она теперь стала твоей».
========== WEEKEND-5 ==========
Здание SM Town сверкает поверхностями и гранями на полуденном солнце. Хосок здесь, честно сказать, не впервые, но как-то ощутимо все изменилось. А может быть ощутимо изменился сам Хосок.
Они только что поработали с Тэмином и Чимином над новым дэнс-коллабом, и Хоби вышел в холл, чтобы спокойно выпить кофе, пока Чима вдоволь наобщается наедине с Тэ-сонбэннимом. Он так и стоял со стаканчиком в руках, не подозревая, что за ним со стороны пристально наблюдает две пары глаз.
– Узнаешь этого пацаненка? – спрашивает, кивая в сторону замершего у огромного панорамного окна Хоби, Йесон.
– Еще бы, – хмыкает Шивон. – Это же ради него тебя кинул тогда Джиённи? Тогда, на церемонии МАМА, это из-за него на тебя сорвался лидер Квон?
Йесон медленно кивнул. В его темных глубоких глазах вспыхнул недобрый огонек. Он отдал Шивону свой пустой стаканчик из-под кофе и медленно двинулся в сторону Хоби. Вампир с пронизывающим взглядом черных глаз и улыбкой, способной притупить любую бдительность, медленно, угрожающе приближался к Хосоку со спины, пока не отразился его силуэт рядом с хосоковым в зеркальном стекле окна.
– Привет, – мягко поздоровался он, кладя на плечо Хосока руку. – Приятный сюрприз – увидеть здесь Джей-Хоупа из BTS.
Хосок вежливо поклонился.
– Давно за тобой наблюдаю, – мягким голосом продолжил Йесон, выбирая самую опасную из своих улыбок. – Танцуешь крышесносно.
– Спасибо, сонбэ, – все также предельно вежливо отвечал Хоби, кланяясь.
– Может, как-нибудь поужинаем вместе? – предложил Йесон с полуулыбкой, перемещая свою руку с плеча Хосока на его спину. А затем со спины – ниже поясницы.
– Извини, сонбэ, – говорит холодно Хосок, делая шаг в сторону, так, что рука Йесона повисает в воздухе, – но мои вечера заняты работой, а сердце – любовью. Так что, думаю, поужинать у нас не получится. Как-нибудь в другой раз.
Хоби пытается сделать шаг вперед, но рука Йесона цепко хватает его за локоть и разворачивает к себе. На губах Хоби появляется недобрая улыбка. Он наклоняется к самому уху Йесона и шепчет:
– Да, и по яйцам я бью довольно больно. У меня сильные ноги. Как у всех, кто крышесносно танцует…
– Хоупи, я готов! – слышится из конца коридора звонкий голосок Чимы, и Хосок мягко отцепляет тонкие пальцы Йесона от своей руки.
– Я здесь! – отвечает Хосок. И оборачивается к Йесону:
– Приятного вечера, сонбэ.
И уходит вместе с Чимином.
– Это же был Йесон из СуДжу? – теребит его за рукав Чимин, все время оборачиваясь.
– Ага, – кивает Хосок.
– А о чем вы с ним разговаривали?
– Восхищался твоим прошлым коллабом с Тэмином, – ответил, не моргнув глазом Хосок. – И сказал, что новый будет еще круче!
***
– Сегодня выбираешь ты! – заявляет Джин Дракону по телефону, намекая, что настала очередь Джиди планировать выходной.
Ничего, кроме банального «напиться», Дракону в голову не приходит. Не везти же Джина в оперу на частном самолете, в самом-то деле. Хотя Джиди, в принципе, мог бы. Но, во-первых, нет гарантии, что Джин согласится надеть бриллиантовое колье и красное платье в пол с открытыми плечами, а во-вторых, Джиди совсем не уверен, что этого хотел бы. Он на секунду представляет, как это бы могло выглядеть, и долго ржет. Вот, к чему приводит показ «Красотки» пот ТВ ранним субботним утром.
– Покажи мне свою жизнь за кулисами, – еще просит его Сокджин.
И Джиди понимает, что он ждет от него явно не экскурсии по студиям и хореографическим залам, не приватных фотосессий и не семейных ужинов.
И Дракон все-таки озвучивает предложение «напиться» непосредственно в изумленное выражение лица Сокджина, когда тот открывает ему входную общажную дверь. И зажмуривается, потому что боится отказа, а сам уже кучу всего себе напредвкушал.
– Давай, – кивает Джин. – Только где? Не хотелось бы потом отплевываться от таблоидов.
Джиди набирает номер друга детства Хёк Су и просит посоветовать местечко потише. Тот сразу же предлагает собственную кухню, но Дракон заявляет, что не нужно превращать праздник в обычный день. И оба ржут, булькая в телефон с двух концов сотовой связи. В результате все отправляются к Тэяну, у которого опять нет повода не выпить – он сейчас как раз богичнее некуда после своего сольного камбэка.
– Я уже в том возрасте, когда предел мечтаний человека – валяться на полу в дружеской компании, закидываться пивом и чипсами, смотреть какое-нибудь сальное интернет-шоу, ржать и орать дурным голосом в караоке, – поясняет Джину Дракон, подводя его к двери дома Тэяна.
Тэян милый, немного сонный, но оживляется сразу, как только видит Хёк Су, потому что с ним у него, оказывается, не закончена партия в Ют.
– Лу-у-у-узер! – приветствует его с порога Хёк Су, вваливается в дом сразу за Драконом с Джином.
Что Тэян, что Хёк Су – товарищи, не особо парящиеся насчет тактичности и толерантности, поэтому на представление Драконом Джина «Это Сокджин, мой друг», они разводят руками в стиле «ну друг так друг, хрен с тобой», и обращаются с Джином исключительно как с другом, на правах опытных хёнов-выпивох накачивая его соджу буквально до радужных мультиков в глазах. Причем в глазах исключительно собственных, потому что к концу вечера оба в сопелюшку пьяненькие, и целенаправленно накачиваемый соджу Сокджин, бодрый и практически трезвый как огурчик, растаскивает опытных хёнов-выпивох по кроватям-диванам на реабилитацию.
Дракон, который, кстати, почему-то выпивку игнорирует сегодня, улыбается чуток кривовато со словами:
– Вот такое у меня закулисье. Не особо впечатляет, правда?
Джин смеется.
– На твое закулисье мне очень хотелось бы тоже посмотреть, – заявляет ему Дракон, внимательно вглядываясь в его лицо.
Джин о чем-то напряженно думает, словно решая, надо ли оно ему – впускать Дракона в свою частную, скрытую от всех жизнь. И потом кивает, больше сам себе, и сообщает:
– Согласен. Теперь моя очередь.
Он встает, подает Джиёну руку и помогает ему подняться с пушистого тэяновского ковра на полу.
– Только в моем закулисье дресс-код, так что нам нужно переодеться.
Джиёна с утра бомбит флэшбэками. Ему кажется, что день состоит из сплошных дежавю. И он не может избавиться от этого ощущения, даже когда видит переодетого в смокинг Джина.
– Смокинг? – недоумевает Джиди. И понимает, что настал тот момент, когда ему вновь нужно натягивать на себя официальную одежду.
В клубе, куда приезжают они, случайных людей не бывает. Потому что случайные люди, скорее всего, о существовании этого места вообще не подозревают. Потому что те, кто как раз знает о существовании этого места, тщательно позаботились об этом. А они, ни много, ни мало, – дети самых богатых людей Кореи.
Джиён в недоумении. Он чувствует себя здесь чужим, лишним. Ему неуютно. Он точно знает, что его одежда не уступает ни по стоимости, ни по ценности наряду любого в этом зале, но он не умеет всего этого носить так, как они – будто родился в этом смокинге и с шелковым стильным галстуком на шее, с пузатым бокалом дорогущего виски в руках, и точно знаешь, что никогда и ничего другого в жизни тебе делать не придется, так что совершенствуешь свое это умение до лакированного блеска.
Джиди бывал за свою айдольскую бытность в самых разных местах. Но здесь даже он никогда не был. Странно то, что Джин чувствует себя здесь, как рыба в воде: с ним каждый здоровается, ему кланяются, девушки одаривают ласковыми взглядами, парни хохочут над общими шутками. Джин видит, что Дракону не по себе, но не спешит ему на помощь. Он только наклоняется к его уху и шепчет чуть насмешливо:
– Ты же хотел увидеть мое закулисье. Вот оно, смотри.
– Кто ты такой? – задает ему вопрос Дракон, глядя прямо в глаза, потому что сейчас рядом с ним кто угодно, но только не Джин из BTS. И даже не верится, что вот это вот высокое, стройное, богичное существо, благоухающее невыносимым парфюмом, который, если дохнуть на него морозным воздухом, кажется, застынет на нем золотыми каплями самой высшей пробы, совсем недавно тащило Дракона в тир и «на-ка-ру-сель-ки!». Кажется, что Джин, который пел под гитару для детей в школе, заколачивал отвалившуюся притолоку в картонной квартирке бабульки и плакал в колумбарии в Дэгу, это был какой-то другой Джин. И если того Джина хотелось и хотелось себе всем возбуждением внизу живота и всей душой, то этого… этого… этого Джина Джиён хотеть просто не смел.
Он попытался немного отвлечься от своих мрачных давящих мыслей и спросил Джина:
– Что это за девица, вокруг которой подобострастничает толпа симпатичных парней? Глава какого-нибудь модельного агентства?
– О, милый мой. – Джин усмехается. Без всякого ехидства или высокомерия, просто как-то довольно грустно. – Бери гораздо выше. Поскольку в этом клубе имена не называют, (во-первых, это не нужно, все и так друг друга знают, во-вторых, такие имена всуе не упоминаются), то скажу так. Короче, крестный этой девицы имеет годовой доход в пятьсот миллионов долларов. И то только потому, что отец этой девушки – его старый друг и взял его к себе из жалости одним из начальников подразделений одной из его компаний. Не топ-менеджером. Дальше объяснять?
– Так это все женихи?
– Ну они так думают, да…
– А на самом деле?
– А на самом деле ее жених – это я…
И Джин улыбнулся как-то надтреснуто.
– В смысле? – не понял Дракон.
– В том смысле, что пока считать, что я – ее жених, а она – моя невеста, удобно и ее семье, и моей. А там дальше видно будет.
– А… – Дракон почесал в затылке. – Ты же звезда кей-попа, ее не смущает твоя публичность?
Джин захихикал.
– Ну, во-первых, люди в этих кругах не интересуются кей-попом, они даже слова такого не слышали никогда, – прошептал он, наклоняясь к Дракону очень близко, чтобы его слова не услышали внезапно подошедшие ближе гости вечера. – А во-вторых, даже знай они про BTS, им и в голову не пришло бы, что я и Джин из BTS – это одно и то же лицо.
Дракон сделал круглые глаза и внимательно посмотрел в глаза Джину, пытаясь найти подтверждение тому, что он либо говорит несерьезно, либо подразумевает что-то не то, что сейчас пытается переосмыслить Джиди. И внезапно до него вдруг стало доходить, где конкретно он сейчас находится, и что конкретно за люди окружают его сейчас.
Аристократия. Цвет общества. Недосягаемая верхушка нации. К которой, судя по всему, принадлежит и Джин. Его Джин. Смешной Джин, который смеется как тюлень, носит розовые растянутые футболки, навещает старушку в Чокбане и ухахатывается на монорельсе в Lotte World. Джин, который тратит свой долгожданный драгоценный выходной на то, чтобы спеть под гитару для незрячих детей и рассказать фотографии умершей бабушки своего друга о том, какой у нее замечательный вырос внук. Джин, который… который… Который стал такой значимой частью его, драконовской жизни, что каждый свой поступок и каждое сказанное слово он обдумывает с той точки зрения, что на это бы ответил Джин… что Джин сказал бы на это… как бы к этому отнесся…
Джиён разворачивается и медленно бредет в сторону туалетов. Джин, замечая его изменившееся лицо, поспешно выходит следом. Они входят в туалет, Дракон ускоряет шаг и заходит в ближайшую кабинку, Джин входит следом. Дракон прижимает его широкие плечи руками к мраморной перегородке и нервно выдыхает.
Джин склоняет голову к плечу и внимательно смотрит на Джиди.
– Ты влюбился в меня, да? – спрашивает он ровно, без тени улыбки, просто вглядываясь в лицо Джиди. – Я понял это, когда ты смотрел на меня там… на озере… Ты смотрел так… так…
Джиён вспыхивает.
– Возможно, я смотрел на тебя пару раз… – он смущенно гладит пальцами черный шелк рубашки Джина, – Возможно, я смотрел на тебя много раз…. Но это вовсе не значит, что я влюбился… Ну да, влюбился, да… И… Кажется, ты никогда не будешь со мной, да?
И замирает, боясь услышать реакцию. Потому что понимает, что больше его сердце не сможет ждать. Потому что, кажется, ждать больше нечего.
– А я думал, что ты мне друг… – как-то неопределенно тянет Джин.
Дракон открывает было рот, но тут двери в туалет с шелестом распахиваются, и, судя по шагам, входят двое. И, судя по сбитому дыханию и беспорядочным звукам, эти двое неистово целуются. Дракон с Джином припадают к щели между перегородками, пытаясь увидеть хоть что-то, но тщетно. Люди, строившие этот клуб, знали, для кого и для чего они это делают.
Парни замирают, прислушиваясь. Мужчины за стенкой, кажется, с большим трудом справляясь с возбуждением, отстраняются друг от друга, потому что до парней доносится приглушенный разговор.
– Я не могу без тебя больше, – говорит мужской голос с хрипотцой, немного грубоватый, но говорит бесконечно ласково и осторожно, нежно, – Мы должны сами что-то решить.
– О чем ты говоришь, – устало вздыхает второй мужской голос, потоньше и повыше, – У меня двое детей и больная жена, у тебя – совсем маленькая дочка. Мы уже давно не имеем права ничего решать сами. Мы уже давно не принадлежим сами себе.
Они говорят еще что-то, но Дракон не слушает. Он притягивает Джина к себе за широкие плечи и внимательно смотрит ему в глаза. И не видит в его глазах ничего, что заставило бы его изменить то внутреннее решение, которое он только что для себя принял.
Где-то позади хлопает дверь туалета, и они вновь остаются одни.
Дракон задумчиво смотрит на Джина, а потом поворачивается и выходит. Сбегает по лестнице и плюхается на сидение своего дежурного кабриолета, и уже через секунду мчится по плавящемуся от ночной жары хайвэю.
Честно говоря, сейчас дико не хватает «Bitter Sweet Symphony» The Verve саундтреком, потому что больше всего Джиёну хочется, как в том старом раздражающем фильме, выхватывать прямо из сердца все эти бумажные листки с записями его к Джину чувств, мечтаний и наблюдений, ожиданий и тайных надежд, и выкидывать, выкидывать, выкидывать их на ветер. И чтобы ветер подхватывал их и разбрасывал по всему миру в назидание таким же наивным мечтателям, как и G-Dragon.
Джин устало прислоняется к дверце туалетной кабинки и задумчиво проводит пальцами по мягким губам, которые только что искрили оголенными нервами в предвкушении поцелуя.
– «Peace minus one» – говорит он, сжимая ладонями краснеющие щеки.
Комментарий к WEEKEND-5
Джин из этой части – вот он: https://pp.userapi.com/c543100/v543100572/25beb/xfKEp4gsZqo.jpg
========== FLASHBACK – 4: ==========
Хосок всегда знал про себя одну важную вещь: если что-то слишком хорошо, если чувствуешь себя счастливым настолько, что теряешь чувство реальности, значит именно в этот момент судьба с ехидной усмешкой подыскивает кувалду потяжелее, которой буквально на днях тебя со всей силы по голове и стукнет. Это правило срабатывало всегда. ВСЕГДА!
И этот раз не был исключением.
Когда Джиён притащил Хосока на МАМА, заставив нацепить на себя элегантный черный костюм, который приволок от какого-то своего знакомого дизайнера, Хоши чувствовал себя не в своей тарелке. Ему еще был не настолько знаком весь этот мир айдолов, чтобы наслаждаться блеском огней и грохотом музыки, да и внимание, которое лилось со всех сторон на него, немного его напрягало. Джиён настаивал, чтобы Хосок вместе с ним прошел по красной дорожке. Но Хоши отказался. Да и Джиди потом решил, что так будет лучше, потому что его публичность могла зацепить Хоби не очень приятными осколками.
Поэтому Хосок дожидался Джиди за кулисами, прогуливаясь у гримерки. Периодически к нему выходили то Тэян, то TOP, пытаясь как-то взбодрить и развеселить. Хосок был им за это благодарен. Ему немного испортила настроение резкость папаши Яна, который, проходя мимо, задержался на нем холодным колючим взглядом, и прошел, не ответив на вежливый поклон Хоби. Но Хосок успокоил себя тем, что для такого человека, как Ян Хен Сок, мелочь вроде Хоби интереса особого не представляет, а здороваться с каждым встречным – так это и язык можно сломать.
Выступление бэнгов Хоши смотрел из-за кулис. Джиён пытался утащить его в зрительный зал, даже место ему выбил, закатив истерику организаторам. Но потом они вместе решили, что на людях будут чувствовать себя скованно, а за кулисами всегда есть куча уголков и закоулков, где можно украдкой сорвать сладкий поцелуй.
После очередного такого поцелуя Джиди заскочил в гримерку, а Хосок чуток отстал, поправляя на себе одежду, только что немного смятую страстными и нетерпеливыми руками Дракона. Когда он уже подходил к гримерке, до него донеслись рассерженные крики президента Яна. Хосок нерешительно остановился. Он подумал, что следует переждать бурю снаружи, чем бы она ни была спровоцирована.
Дверь приоткрылась, и слова и фразы стали доноситься все четче и яснее.
– Ты думаешь вообще о чем-нибудь, кроме своего члена? – орал Ян. – Или у тебя совсем крышу снесло? Мало мы тебя отмазывали от всякого говна, в которое ты себя умудрялся вляпывать? Нет, ты все время норовишь найти новую грязь!
Хосока краской залило, когда он понял, что голос, который что-то вяло возражал президенту Яну, принадлежал Джиёну.
– Ты палишься! Ты подставляешься! – перечислял жестко Ян. – Ты подставляешь под удар всю группу. А ведь ты лидер! Чего тогда ожидать от других?
– Чего вы от меня хотите? – устало спросил Дракон.
– Чтобы с этой минуты я рядом с тобой его не видел! – категорически постановил Ян и хлопнул чем-то тяжелым по столу.
Хоби побледнел и опустил голову. Вот оно. Та самая кувалда.
– Этого не будет, – твердо сказал ему в ответ Джиён. – Я люблю его и не собираюсь от него отказываться.
– А я тебя, между прочим, не спрашиваю! – Ян тоже как-то выдохся, и его голос зазвучал устало. – Это приказ. Ультиматум, если хочешь. Требование. Как угодно называй. Помнишь, когда ты пришел ко мне на прослушивание, я сказал тебе, чтобы ты использовал все методы и средства – истерил, падал на пол, шантажировал, изображал обморок, только бы добился того, чтобы твоя мама подписала контракт с YG. Знаешь, почему я так сказал? Потому что в тот момент решалась твоя судьба. Реально решалась. И не только твоя, кстати. И поэтому тогда я бы пошел на что угодно, лишь бы это свершилось. Сейчас такой же момент. И я тоже готов пойти на что угодно. На все. Имей в виду.
Хосок стер тыльной стороной ладони непрошенные слезы с глаз. Сердце тоскливо заныло. Ян ни слова не сказал плохого о нем, о Хоши. Но почему-то он чувствовал себя так, будто его только что искупали во всей грязи мира. Он сделал шаг назад. Дверь открылась, и в коридор вышел Ян. Они оказались лицом к лицу: президент становящегося практически могущественным агентства и маленький, скромный, ничего не значащий Хоби. В приоткрытую дверь на них напряженно смотрел Джиён, понимая, что Хоби слышал все или что-то слышал точно.
Ян обернулся, притянул дверь, захлопнул ее и два раза повернул в замочной скважине ключ.
– Уходи, – ровно сказал он, глядя Хоби прямо в глаза.
И тут же с той стороны двери раздался громкий грузный стук, как будто кто-то ударился об эту дверь всем своим телом.
– Уходи.
Еще один глухой удар.
Хосок с грустью посмотрел на сотрясающуюся под ударами дверь, развернулся и побрел по коридору к выходу на парковку. И только скрывшись от взгляда Яна за поворотом, он расслабил галстук, снял пиджак и перешел на бег.
Через час он был в аэропорту. Через два часа он поменял билет на ближайший рейс до Сеула. Через три часа он летел домой. И все это время он не сводил сухих глаз с экрана телефона. Но Джиён ему так ни разу и не позвонил.
========== НАМСОКИ ==========
Однажды утром Намджун получает ответы на все свои вопросы. Он просыпается раньше Хоби, долго лежит на своей кровати и внимательно смотрит на него, спящего. И вдруг ему вспоминается его детство, когда вот так же он просыпался и подолгу смотрел в окно на просыпающуюся под горизонтом реку Хан. И как ему было жаль, когда солнце спускалось в ту же самую реку на закате. И с тех пор он не любил закаты. И ему было досадно, что закат не остановить. Потому что садящееся солнце – это та красота, то тепло и то счастье, которое он не хотел бы терять, даже на время.
И вот сейчас перед ним спал Хоби. Красота, которую он не хотел бы терять, но на время все же потерял. И Мон понял, что остановить этот закат ему под силу. И, кажется, сейчас самое время.
В этот же вечер Намджун упрямо сжимает руку Хоби, невзирая на то, что тот упирается, что-то там говорит про расписание.
– Нам надо поговорить! – почти сквозь зубы твердит он, не давая Хоби возможности вырваться.
Намджун практически силой тащит его на улицу, через парк, к реке Хан, почти истерично прокручивая у себя в мозгу на повторе саундтреком макнэшин кавер «Yanghwa BRDG».
И Хосок сначала удивляется, как Намджун хорошо ориентируется в этом, пока еще новом для них, районе. А потом удивляется тому, сколько, оказывается, есть интересных на набережной мест, сколько потайных тропинок, сколько пересекающихся лестниц, ведущих на самый верх моста Янхва, туда, навстречу вечереющему небу.
Они карабкаются по склонам, преодолевают кучу ступенек, путаются в плюще, облепившем склоны основания моста. Хосок даже испугаться не успевает, но успевает придумать вариантов сорок вопроса «Куда, мать твою намджунью, мы тащимся?» и вариантов пятьдесят вопроса «Какого, собственно, хуя?». Вопрос о том, как именно они будут объяснять свое бегство ребятам и менеджеру, Хосок даже формулировать боится. И наконец они оказываются на самом верху.
– Ну вот, вот это место я хотел показать тебе, – говорит Намджун выбившемуся уже из сил Хосоку, и Хосок разглядывает стальные перекрытия и связки у себя под ногами, начиная сомневаться в адекватности Намджуна. – Это мое тайное убежище с детства.
Как именно тайное убежище может одновременно находиться на виду у всего честного мира и открыто всем ветрам – Намджун не уточняет.
Хосок складывает руки на груди. Смотрит вопросительно, ждет, пока вопрос, который очевиден, буквально не вырисовывается объемно в воздухе.
– Нафига ты меня-то сюда приволок?
Намджун вздыхает, поворачивает за плечи Хоби лицом на запад… И Хосоку открывается потрясающий, залитый закатным солнцем речной горизонт. От вида этих сверкающих под остатками солнечного света поверхностей захватывает дух, не хватает воздуха для вдоха и в какой-то момент действительность почти замирает на грани сбитого сердцебиения.
– Какая красота, господи! – еле находит силы, чтобы сказать, Хоби. Он оборачивается и понимает, что это розовое свечение заката наводнило магией все пространство вокруг – и стальные прутья моста, и бетонные сваи, и самого Намджуна, все также держащего Хосока за плечи, да и самого Хосока, который, еще совсем недавно считавший себя маленьким, незначительным, бесполезным и никому не нужным существом на этом свете, сейчас буквально сияет миллионами солнц, переливающихся в каждой его волосинке.
– Я хотел, чтобы у нас с тобой было свое особенное место, – говорит Мон. – Только наше. И чтоб оно было очень счастливое. Здесь я всегда бывал только один. Но поймал себя на мысли, что все чаще и чаще представляю себя здесь с тобой. И не только здесь. Я всегда и везде себя с тобой представляю…
Хоби вновь повернул голову к речной глади, простирающейся вдаль, вглядываясь в закат, и его точеный профиль отлакировался нежно-розовым свечением.
– Я знаю тебя всего и не могу воспринимать тебя отдельно, жизнь твою отдельно от своей не могу воспринимать, – почти шепчет ему Намджун.
Хосок поводит плечами и молчит, потому что от того, что слышит эти слова именно здесь и именно сейчас, они обрастают какой-то особой торжественностью, и, в то же время, особой уютной интимностью. Кажется, перед этим заходящим солнцем, как перед самим Богом, любые признания звучат как исповедь.
–Я знаю каждую твою секундочку в каждом оттенке твоего настроения, – продолжает Намджун. – Я знаю, в какой последовательности на твоих щеках появляются ямочки, когда ты поджимаешь губы: сначала на левой, потом на правой. Я знаю, что ты касаешься кончиком пальца впадинки над своей верхней губой, когда думаешь, что сказать, но, когда нервничаешь, ты не просто касаешься, а почесываешь эту впадинку. Я могу определить по тому, как ты стучишь ногой по полу, когда ты нервничаешь, когда ты в нетерпении и когда ты чем-то недоволен. Я знаю, что, когда тебе смешно, но ты изо всех сил стараешься сдержать смех, у тебя проступают красные пятнышки на коже щек. Я знаю, как ты сутулишься, когда хочешь казаться более важным, чтобы тебя услышали и к тебе прислушались. Я знаю, что, когда ты устраиваешься поудобнее на полу перед телевизором, собираясь посмотреть фильм, ты всегда подгибаешь под себя левую ногу, а правую – нет, тебе так удобнее. Я знаю, что ты сидишь и быстро-быстро раздвигаешь и сдвигаешь коленки, придерживая бедра руками, когда ожидаешь какого-нибудь результата или хочешь, чтобы все поскорее закончилось. Я знаю про тебя все, даже то, чего ты не знаешь о себе сам. Как ты во сне сжимаешь край подушки, когда тебе снится что-то нехорошее, как подсовываешь этот край себе под щеку и успокаиваешься, потому что, наверное, находишь точку опоры. Как ты поводишь плечами, когда после душа капелька воды падает с твоих волос на выпирающую косточку твоего позвоночника. Как ты…
Хосок оборачивается, поднимает на него глаза и пристально вглядывается в шевелящиеся губы.
– Как ты…
– Иди сюда, – вдруг хрипло говорит Хосок. – Ко мне. Иди ко мне.
И Намджун выдыхает рвано и болезненно, подается к нему и утыкается лбом в самый центр его груди. Утыкается и замирает.
Хосок молчит. И Намджун молчит. И потом чувствует, как на его голую кожу плеча в съехавшем вороте футболки падает горячая жгучая капля.
Намджун вскидывается и… А на щеке хосочьей след, мокрая дорожка.
Он проводит пальцем по этой дорожке, стирает ее.
– Я никогда не позволю тебе плакать из-за меня. Больше – никогда.
Хосок рвано вдыхает воздух, замирает, не допуская еще одной такой же дорожки, и она останавливается на ресницах тяжелой каплей и замирает.
Намджун сжимает пальцами его плечи, притягивает его к себе, чтобы прямо к своим губам его губы, и говорит куда-то внутрь Хосока, как будто боится, чтобы слова не растерялись по дороге:
– У меня сердце бьется ради тебя. Оно из-за тебя бьется, понимаешь? Из-за тебя. Понимаешь? А без тебя – не бьется. Не уходи больше никогда из моей груди, ладно? Пожалуйста. Я без тебя не выживу.
========== ОБЩАГА КАК ОБЩАГА ==========
– Есть! – орет изо всех сил Джин, созывая оглоедов на субботний ужин. У них сегодня говядинка с замечательной хрустящей золотистой корочкой. У них сегодня домашнее кимчи (привет от родителей Хоби), у них сегодня полный стол разносолов. И никакого рамена!
– Щас! – кричит Чимин, – Только моя сногсшибательная фуфлюшечка из душа выйдет…
– Ты же понимаешь, что когда-нибудь закончится синонимический ряд к слову «херня»? – спросила, вытирая волосы, сногсшибательная фуфлюшечка.
– У вас игра что ли такая? – уточнил Намджун, усаживаясь за стол.
– Типа того, – кивнул Чима-рот-до-ушей. – Да, моя неподражаемая лабудятинка?
– Обольстительная фиговинка! – с готовностью включился в игру Чонгук, отсаживаясь, на всякий случай, подальше от Шуги.
