Текст книги "Всё или ничего"
Автор книги: IRATI
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Или, другими словами, его парни отныне и присно и во веки веков, аминь: мистер Грегори Пек, мистер Стив МакКуин и мистер Марлон Брандо в Майке. Не хватает лишь Единственного и Неповторимого, Короля Королей. То бишь, Пола Ньюмана – желательно в голубом халате – чтобы оргия перешла в разряд Тяжкого Греха. Но не следует просить слишком многого, если не хочешь в тридцать лет схлопотать инфаркт. Эммет притопывает, подхватывает чашку с чаем, размышляя, отчего по телевизору крутят столько рекламы эргономичных матрасов и почему в единственную ночь в году, когда телевидение может предложить что-то лучшее, нежели криминальная хроника, после которой возникает желание спрыгнуть с ближайшего моста, Майкл хочет пойти в Вавилон. Глупый, в сущности, вопрос: в эту, как и во все прочие, прошлые и будущие ночи, Майкл идет в Вавилон, потому что этого хочет Брайан.
Каждый сам себе выбирает идеального парня. Эммет уже сделал для себя выбор между Грегори Пеком, укрощающим диких мустангов, и объезжающим жеребцов Питсбурга Брайаном Кинни. К сожалению, Майкл свой выбор тоже сделал. Когда на экране появляются заглавные титры «Трамвая ”Желание”», Эммет усаживается, поджав ноги, на диван и отправляется в путешествие во времени. Он отправляется туда, где на весь Хазлхарст, штат Миссисипи, был всего один кинотеатр. Туда, где он впервые познакомился с киношедеврами той эпохи и такими мужчинами, как Стэнли**.
Полчаса хороших диалогов, прекрасной актёрской игры, но тут раздается звонок телефона. Пока на экране царит мужественный и сексуальный Брандо в пропитанный потом майке, из магазина звонит Майкл. Сегодня у них инвентаризация, и он будет позже, бла-бла-бла.
– Хорошо, милый.
В голосе Майкла звучат истеричные нотки, как и всегда, когда он звонит с работы.
– Скажи Брайану, чтобы он меня подождал.
– Скажу.
Десять минут спустя, пять слишком сильных ударов обрушиваются на дверь, и Эммет знает, что это пришёл за Майклом Брайан. Не отрывая глаз от экрана, чтобы не упустить ни единого кадра, Эммет идет открывать. Опершись о косяк, в рубашке от Версаче стоит Брайан Кинни, который, естественно, даже не утруждает себя приветствиями. Он кричит нараспев: «Майкииииииии!» и ждёт, когда Майкл прибежит, весело потявкивая и виляя хвостиком. Там Эммет его и оставляет, а сам возвращается на диван, на ходу пересказывая разговор с Майклом.
– Он сказал, что сегодня у них инвентаризация. Он сказал «передай Брайану, что я буду позже, но пусть он меня подождёт. Эммет, скажи, чтобы он подождал меня. Эммет, пусть без меня не уходит!» – Эммет делает телевизор погромче. – Еще Майкл просил сказать, что опоздает минут на двадцать. Но опоздает он как минимум на сорок, так что я ему скажу, что ты подождал десять, и можешь идти. Закрой дверь, когда будешь уходить.
Он уверен, что Брайан не останется. Потому что Брайан Великий никого не ждёт. Брайана Великого все ждут, а это не одно и то же. Сейчас он отправится в Вавилон, а когда вернётся домой Майкл, ему придётся искать Брайана по всему клубу, чтобы найти в тёмной комнате, подождать, пока тот выкурит косячок, напьётся, перетрахается с четырьмя незнакомыми мужиками, чтобы потом отвезти его домой, потому что Брайан перебрал и сам за руль сесть не может. Всё та же ночная комедия, всё тот же канал, всё та же волна. На канале классического кино Питсбурга крутят одно и то же.
Естественно, Брайан закрывает дверь. Но сам остаётся внутри и спрашивает:
– Что смотришь?
Неожиданный поворот сюжета.
Брайан проходит на крошечную кухоньку, залезает в холодильник и достаёт бутылку пива. Затем усаживается рядом. Ни одного саркастического комментария, ни одного замечания, типа «что за чушь ты смотришь». Эммет впервые видит, что бы Брайан интересовался TV. Кроме того, на его памяти это первый раз, когда они с Брайаном остаются наедине, сидят на диване и вместе смотрят фильм.
– Ночь классического кино, – отвечает Эммет, не очень понимая, что происходит. – А я был уверен, что ты используешь телевизор только для порно.
– В любом правиле есть исключения.
Этим вечером Эммет узнает по меньшей мере две вещи. Во-первых, что для Брайана Кинни таким исключением являются фильмы с Марлоном Брандо. Во-вторых, что Брайан умудряется пить пиво из горла с большим изяществом, чем большинство аристократов потягивают из бокалов шампанское. Он вальяжно откидывается на спинку дивана и целых пять минут не ноет, что Майкла до сих пор нет. Абсолютный рекорд.
Не произнося ни слова, ну, разве что хмыкая на выверты Бланш на экране и отпивая пиво из бутылки, Брайан, который всегда ведёт себя так, словно давая понять всем и каждому, что никто ему не указ и вообще мало что в этом мире достойно его, Брайана Кинни, внимания, смотрит телевизор, затаив дыхание, когда дело доходит до черно-белыхисторий, отснятых в павильоне.
Эммет больше не в состоянии сдерживаться. Его снедает любопытство.
– Никогда бы заподозрил в тебе фаната Теннеси Уильямса.
Он приятно удивлён, но никогда не скажет об этом вслух. Вот уж в чём меньше всего нуждается Брайан Кинни так это в дополнительных дифирамбах. Они знакомы вот уже три года, и тактику Эммета в общении с Брайаном можно охарактеризовать одной фразой: «А вот это тоже не твоё дело, милый». До сегодняшнего дня такая политика, включающая негласный пакт о не нападении, действовала безотказно.
– Если речь идёт о жизнеописании притворяющихся натуралами геев, то я предпочту Теннеси Уильямса какому-нибудь римскому автору.
– Думаешь, Стэнли гей?
Бутылка приближается к губам, взгляд устремлён в телеэкран, элегантный глоток.
– Должен быть, – изрекает он наконец и скупым, по-кошачьи грациозным, движением стягивает пиджак.
Не то чтобы Эммет не замечает привлекательности Брайана. Очень даже замечает. Но его инстинкт саморазрушения не настолько развит, чтобы позволить окончательно вскружить себе голову. А вот у Майкла развит. Да и у Тэда, если на то пошло, тоже. А Эммет единственный уцелевший. Он видит пропасть под ногами и гуляет по краю, любуясь видами.
– Как и Марлон Брандо. Да, Брайан?
– А что не так с Брандо?
Опять уходит в оборону. Как обычно.
– Пятьдесят лет назад – ничего. А сейчас столько всего говорит против него, что даже тошно становится. Начиная с двухсот килограммов жира и заканчивая на редкость скверным характером. Про «Остров доктора Моро» я вообще молчу, не то заплачу».
– Всё это только лишний раз доказывает, что лучше умереть молодым.
Брайан делает последний глоток и довольно улыбается, будто только что доказал одну из своих язвительных теорий о смысле жизни.
– Или то, что в юности надо было лучше выбирать себе кумиров. Вот посмотри на Пола Ньюмана. Стройный, подтянутый, благородный, полный чувства собственного достоинства,.
– Ты продолжай, продолжай, а я пока немного подремлю.
Язвительный, колючий. Эммет не обращает внимания.
– Ах, да совсем забыл! Ведь твой тип – парень необузданный, опасный и непременно на мотоцикле. Верно?
Брайан улыбается, отрывается от спинки дивана, отвоёвывая у Эммета ещё частичку личного пространства, и шепчет совсем рядом с его лицом: «Дикий». В голове Эммета тотчас же возникает ясный и четкий образ Брайана-подростка. Тот с благоговением смотрит на плакат Брандо на Харлее, в кожаной куртке и заляпанной машинным маслом майке. Прекрасный образ, надо признать». И от Брайана так приятно пахнет.
Эммет считает про себя: «раз Миссисипи, два Миссисипи, три Миссисипи», и старается дышать глубже. Он знает, что Брайан флиртует с ним чисто машинально, просто потому что для него это естественно и привычно: властвовать, подавлять, пользуясь своей сексуальной притягательностью.
И Эммет делает вид, что ничего не замечает.
– Я предпочитаю Пола Ньюмана, – заявляет он, и когда Брайан отодвигается обратно в угол дивана, улыбаясь каким-то своим мыслям, они еще четверть часа молча наблюдают за изнывающей от желания Оливией де Хэвилленд.
А потом случается ещё одна странная вещь в эту ночь Странных Открытий. Эммет встаёт за патэ и оливками (он не смог бы выдумать лучшего меню для ночи классического кино). Кухня расположена в той же комнате, что и телевизор, так что он продолжает смотреть фильм, не упуская ни одной детали. Он видит, как настаёт кульминационный момент, когда страсти плещут через край. Эммет намазывает крекеры, а в это время на диване, далёкий от Эммета с его патэ и оливками, Брайан –Брайан Кинни – делает нечто такое, что повергает Эммета в шок.
Он проговаривает монолог Брандо. По памяти. Беззвучно. Едва шевеля губами, так что никто не смог бы его услышать. Но Эммет всё видит. Брайан знает роль. Знает роль наизусть.
Эммет застывает с крекером в одной руке и с ножом – в другой. Он не знает, как реагировать.
Говоря по правде, временами он посмеивается над Брайаном. Но это не мешает ему признавать, что есть что-то завораживающее в этой жестокой честности, с которой он обращается, как нацистский хирург со скальпелем. А несколько раз, которые, впрочем, можно по пальцам пересчитать, он даже испытывал к нему симпатию. Этой ночью – ночью классического кино –он испытывает к Брайану то, что можно назвать неподдельным восторгом, и он не очень хорошо понимает, что же делать с этим неожиданным чувством.
Его бабушка Лулла любила приговаривать, что когда в чем-то сомневаешься, нужно наготовить побольше еды, и что лучше пусть останется, чем не хватит. Поэтому в придачу к крекерам с патэ и банке оливок он прихватывает из холодильника две бутылки пива, одну из которых протягивает Брайану. У фильма жёсткий, оглушительный финал. Брайан молча принимает бутылку, мгновенно прекращая проговаривать монолог, едва понимает, что на него смотрят.
– В Хазлхарсте, – пускается в воспоминания Эммет, – у нас был всего один кинотеатр, и нам всегда не хватало денег на билеты. Но иногда мы всё же пробирались на сеанс, и я помню, как посмотрел «Трамвай». Клянусь тебе, в нашем городишке было немало крутых парней, но никого подобного я не встречал.
Отгородившись от мира бутылкой пива, Брайан прячет за ней эмоции, понять которые Эммет не в состоянии. Брайан сосредоточенно глядит на экран… и, краем глаза, наблюдает за Эмметом. Как будто прикидывает, насколько можно приоткрыться. Когда решение наконец принято, он потягивается и откидывается назад. Выбирает нарочито легкомысленный тон, за которым часто скрывает свои истинные чувства.
– Не знаю, как там у вас на Миссисипи, но, между нами, в прекрасном солнечном Питсбурге я что-то тоже не наблюдал таких экземпляров.
А вот Эммет знает, по крайней мере, одного. Как раз сейчас он сидит у него на диване, и Эммет не может не улыбнуться ему.
– Даже больше! Если бы в Питсбурге было много вот таких Брандо, то они бы от города камня на камне не оставили.
Они пьют за это. Бутылки звякают, ударяясь одна об другую. Брайан не улыбается, но видно, что его улыбка где-то рядом, и этого вполне достаточно. На какое-то мгновение Эммет чувствует себя победителем, как если бы ему удалось укротить дикого мустанга. Совсем как Пек в «Великой стране». Но это ощущение испаряется в тот же миг, как запыхавшийся Майкл переступает порог квартиры. Он бормочет, что «это был ад кромешный», и он очень доволен тем, что Брайан его дождался. С его появлением пропадает удушливая чувственность Теннеси Уильямса и улетучивается едва уловимый дух Юга, невесть как просочившийся в сонный Питсбург. Майкл здесь, и Брайан снова становится Брайаном, Великолепным и Недостижимым.
– Ты как раз вовремя, Майки. Ещё пара минут, и Оливия де Хэвилленд совсем слетела бы с катушек, сходя с ума по Брандо.
Брайан поднимается с дивана, подхватывает пиджак и объявляет, что они уходят НЕМЕДЛЕННО, иначе к их приходу всех приличных мужиков уже перетрахают. Майкл протестует, говорит, что ему нужно в душ, ну или хотя бы рубашку сменить. Но Брайан не намерен ждать больше ни одной минуты, поэтому он бросает пиджак на вешалку и переходит к угрозам. Во всяком случае, его «рубашку долой, Майки» звучит довольно угрожающе.
– Чего?
– Если ты собираешься так же копаться, раздеваясь, у тебя никогда не появится парень, Майкл.
Видя, что никакой реакции не последовало, а Эммет внимательно наблюдает, за развитием ситуации, Брайан берется за узел галстука Майкла. Он развязывает его неторопливо, но в то же время без лишних проволочек. Тянет за один конец, и галстук элегантно скользит по воротничку. И глазом не моргнув, Брайан метко бросает его на диван, и галстук приземляется прямо Эммету на колени.
Майкл натужно улыбается, старательно делая вид, что ничего не происходит, но дыхание его становится чаще, а Брайан так пристально смотрит ему в глаза, что он и шелохнуться не смеет. Он попался. Как олень в свете фар несущегося прямо на него автомобиля, как бабочка, наколотая на иголку. Брайан расстегивает пуговицы его рубашки, одну за другой. Он раздевает его безжалостно, словно с каким-то ожесточением. Вытаскивает полы из брюк, позволяет рубашке соскользнуть с плеч. Когда всё закончено, Майкл остаётся в футболке, которую Брайан тут же стаскивает через голову: руки поднимаются вверх, волосы ерошатся, и футболка летит на пол. Майкл находит в себе силы не отводить взгляда. Выхода нет, Брайан загнал его в угол. И, когда Майкл полностью, в буквальном смысле этого слова, у его ног, он начинает расстёгивать собственную дорогущую рубашку, пуговица за пуговицей. Клик, клик, клик… Одна за другой.
Брайан не носит под рубашкой белую хлопчатобумажную футболку. Ну разумеется.
Под рубашкой у него майка в чёрную полоску.
Эммет прикрывает глаза.
Вот этого нам только и не хватало. Марлона Брандо собственной персоной посреди гостиной. И Майкла, который явно слегка не в себе и готов вот-вот стать Оливией де Хэвилленд на грани беспрецедентного приступа похоти. Тем временем, Брайан завершает брачные игрища, надевая на Майкла свою рубашку. Эммет легонько кашляет, и этот кашель помогает Майклу собраться с мыслями и сказать: «Брайан, мне не пойдёт».
– Это Версаче. Она по определению не может сидеть плохо, – он приближает своё лицо к лицу Майкла и шепчет. – Ты выглядишь потрясающе, Майкл.
Не похоже, что это очень убедило Новотны. Он все ещё предпринимает вялые попытки протестовать.
– Дело в том, что… у тебя она с ремнём сочеталась.
Кожаным. Тоже Версачи. Брайан расстёгивает его, выдёргивает, как хлыст профессора Джонса, и, когда он уже у него в руке, проводит серебряной пряжкой по груди Майкла. Он уже собирается надеть его на Майкла, но у того ещё не все рефлексы атрофировались: «Я сам справлюсь».
Да уж, лучше не позволять рукам Брайана опускаться слишком низко.
– Уже уходите? – спрашивает Эммет с дивана. Он чувствует, что просто обязан сказать хоть что-то, чтобы спасти Майкла из паутины сексуального напряжения, в которую его заманивает Брайан, от той пищи богов, которую тот предлагает, но никогда не даст попробовать.
– Уходим, – решает Брайан, и, когда Майкл собирается запротестовать, просто зажимает ему рот рукой, замечает, что тот чудесно выглядит, и практически силком выталкивает за дверь.
Эммет слышит, как они переругиваются, словно пожилая супружеская пара, спускаясь вниз по лестнице, а потом с улицы доносится рев мотора брайановского джипа, как если бы это был Харлей. На экране Бланш с ума сходит по Марлону Брандо, а Эммет вздыхает и ждет, что скоро к нему на свидание придёт мистер Грегори Пек. Это ночь классического кино, и он рад, что Брандо никогда не был его типом.
Плохие парни хороши для великих фильмов, в реальной жизни от них слишком много проблем. Слишком много обещают, но ничего не дают. Они мчат тебя на своём байке по асфальтированным дорогам, полным опасных поворотов. А Эммет старомоден. Его привлекают герои на все времена. Шаблонные, предсказуемые, и, по возможности, похожие на Пола Ньюмана.
Джастин
«Я сейчас с Итаном. Брайан меня не любит» . – Повторяет он про себя. Напоминает: «Мой парень Итан. Брайан меня только трахал меня.» Джастин повторяет это снова и снова, бормочет фразы типа «Моего парня зовут Итан», «Брайан в прошлом, или „У меня есть парень и его зовут Итан“.
Он вяло перемывает тарелки и никак не может избавиться от роящихся в голове мыслей. Это как дурацкий мотивчик, который ты где-то услышал, а потом еще три дня не можешь перестать напевать про себя припев, ужасный, с какой стороны ни взгляни. И, в первую очередь, с точки зрения хорошего вкуса. Точно так же и Джастин не может не думать: «Итан мой парень. Теперь я с Итаном. Итан – тот, кого я люблю» . И в то же время перед его глазами постоянно прокручивается один и тот же момент, будь он проклят. Брайан, бьющий Майкла. Снова и снова.
– Джастин, милый, я просто не смогу всё это проглотить. И уж поверь, это не те слова, которые можно часто услышать от Эммета Ханикатта.
Этот голос заставляет его стряхнуть с себя дымку отрешенности, в которой он, как в тумане, провёл всё утро. Только что он принёс Эммету кусок пирога, которым, по самым скромным подсчётам, можно было бы накормить роту солдат.
Джастин бормочет: «Извини», отрезает от куска другой, поменьше, и составляет с подноса капучино с обезжиренным молоком. Сейчас в кафе не так много посетителей, и когда Эммет приглашает его присесть за свой столик, Джастин решает, что это идеальный момент для утренней передышки.
– Дэб, я на пять минут.
Из-за стойки слышится: «Лааааадно».
Эммет говорит: «Ты немного отпустил волосы?», и, когда Джастин утвердительно кивает, продолжая повторять про себя:«Итан мой парень» , добавляет: «Мне нравится». «Брайан меня не любит» . – отзывается голос в голове у Джастина.
– Длинные волосы – это довольно скользкая дорожка, но тебе действительно идёт.
Эммет как никто другой умеет поднять настроение. Это факт. Немного воспарявший духом Джастин наливает кофе и себе, и ему даже удаётся на пару минуть изгнать из сознания навязчивый образ – кулак Брайана, который, кажется, приводят в движение стероиды, врезается в нос. Хруст.
Это произошло два дня назад. С тех пор Брайан в кафе не появлялся. Майкла он тоже не видел.
Дэбби ворчит всё утро, её возмущает, что у сына ещё синяк не сошёл, а он уже простил Брайана, как всегда. С Итаном они о произошедшем не говорили. Точнее, Итан говорил, в основном о том, как его радует, что Брайан не отреагировал подобным образом, когда узнал о нас с тобой.
Нет, Брайан не отреагировал подобным образом, когда узнал о них с Итаном. Он ничего не сказал, когда узнал о них с Итаном. Брайан ничего не сделал. И тут вдруг это. Ударил. Ударил своего лучшего друга.
Что такое ты ему сказал, Майкл?
– Земля вызывает Джастина. У тебя сейчас точно такое же лицо, как у меня, когда я впервые увидел Роберта Рэдфорда во «Встрече двух сердец».
Ему приходится приложить некоторое усилие, чтобы стряхнуть оцепенение. Извини. Но в полной мере включиться в разговор ему так и не удается. Поэтому, когда Эммет спрашивает, что с ним творится, от выдаёт версию, которая кажется ему наиболее убедительной в данном контексте.
– То, что случилось на празднике у девчонок… не знаю. Как там Майкл?
– Хорошо. Он уже не похож на человека–слона. Бен, вот он рвал и метал, а Майки…Ты же его знаешь. Если кто-то выступает против Брайана, то не важно, что Брайан сделал, Майкл всё равно кинется его защищать.
Да, теперь он это знает.
– Значит, он его уже простил, – произносит Джастин, продолжая распутывать клубок. Эммет – жуткий миляга, но, видит Бог, большего сплетника и лучшего источника информации, круче, чем у ФБР, отыскать сложно. – Уверен, что Майкл скорее обвинит в случившемся себя, чем повесит всё на Брайана.
– Ты его неплохо изучил, – говорит Эммет, прожёвывая кусок пирога и отламывая ложечкой следующий. – Этим утром, когда мы с ним разговаривали, он признался, что даже поругался с Беном, стараясь выгородить Брайана. Он уже считает, что не должен был говорить о тебе такого.
Бинго! Подозрения подтверждаются.
– Мне всё равно, – говорит он вслух, как если бы действительно так думал.
– Да знаю я, – Эммет неопределённо машет вилкой. – Но это было не очень хорошо, знаешь ли. Всё это… Ну, то, что Брайан это сделал из-за тебя. Даже не знаю, парень, заслужил ли ты такое отношение. Нехорошо получилось. Я даже представить себе не мог, что Брайан его ударит. Майкла!! Бог мой, ты его действительно зацепил за живое.
Он выдаёт всё это одни махом, выпаливает, даже особо не осознавая всего смысла сказанного, пока не видит выражение лица Джастина, его испуг, шок оттого, что подтвердились его худшие опасения. Эммет прочищает горло и с преувеличенным интересом утыкается в меню.
– Слушай, у вас есть ананасовый сорбет? Или пирожное с ананасом? Ничего ананасового? Вот что-то захотелось ананаса. Нет?
– Нет, Эммет, ничего нет.
Перерыв закончен. Джастин повязывает фартук и отправляется обратно за стойку. «Мой парень Итан» , – твердит он. –«Итан – мой выбор. Я хочу быть с Итаном» .
Впервые с того злополучного праздника он видит Брайана в этот же самый вечер. Тот заходит и просит чашечку кофе.
– С молоком.
– И без сахара. Знаю.
Он подаёт ему кофе. Горячий, но не слишком. Все присутствующие сразу обращают на Брайана внимание, а те парни, что пришли одни, буквально пожирают его глазами, посылают флюиды, которые Брайан регистрирует и заносит в картотеку. Скорее всего, кто-нибудь из них – да какого чёрта! Каждый из них! – рано или поздно окажется в его постели. А сейчас, когда Итан мой парень, Брайан вообще волен делать всё, что ему заблагорассудится. Даже целовать их.
– Твой кофе.
Какое мне дело, будет он их целовать или нет?
Это его не волнует.
Не должно волновать.
Оно бы и не волновало, если бы не тот чёртов удар.
– Спасибо, – роняет Брайан.
Когда Брайан расплачивается, Джастин смотрит на костяшки его пальцев. На них нет ни следа того удара, а Джастин не знает что ему делать с внезапным желанием потрогать эти костяшки, когда забирает сдачу.
Итан мой парень, Брайан не любит меня.
Их пальцы едва не сталкиваются, между ними проскакивает искра, которая окутывает их, они соприкасаются, и Брайан не любит меня кажется чем-то очень далёким по сравнению с этим вызывающим озноб прикосновением. Не как тот удар кулаком, но посыл все тот же. То же сообщение, которое звучит громко и отчётливо для того, кто хочет услышать.
Этим вечером, по дороге домой, Джастин считает шаги. Итан мой парень, так? Один, два, три шага. Джастин анализирует последние месяцы. Один, два, триста метров. Спрашивает себя, как же он раньше не догадался. Я сейчас с Итаном, правда ведь? Возможно, когда он не смог добиться от Брайана ВСЕГО, он разучился слышать тишину? Я принял решение, разве нет. Он не может понять, как это произошло, возможно, причиной тому была скрипичная музыка, эти особенно высокие и пронзительные ноты Паганини, они оглушили его. Да, именно так оно и было. Брайан звучит в диапазоне ультразвука, а набраться решимости, чтобы услышать его под водой, как дельфины, не так-то легко. Брайан не любит меня, правда?
Да, но если…
– Я фильм принёс, – болтает Итан, пока готовит ужин. – Шёл, как приложение к журналу.
Он предлагает завалиться вместе на диван и посмотреть его. На коробке написано «Мятеж на Баунти», и Джастин соглашается, пока не понимает, что это не новый фильм с Мелом Гибсоном, а тот, первый.
– Может, посмотрим что-нибудь другое?
Он сейчас не в том настроении, чтобы смотреть на Марлона Брандо. Однажды Брайан устроил ему целый киномарафон, апофеозом которого стала лучшая в карьере Брандо сцена со сливочным маслом.*** Это не то, о чём Джастину сейчас хотелось бы вспоминать. Лучше уж посмотреть выпуск новостей или Американского идола. Да хоть бы документальный фильм о пандах! Что угодно, лишь бы помогло избавиться от этих навязчивых видений. Удар. Костяшки пальцев. Этот образ преследует его.
– Тебе не нравится Брандо? – интересуется Итан.
– Не особенно, – врёт Джастин.
На самом деле Брайан никого не целует, и если его спросят почему, он просто ответит: «Сделка есть сделка».
* (примеч. перев.)Turner Classic Movies (www.tcm.com/index.jsp)
** (примеч. перев.) Стэнли Ковальски Теннесси Уильямс. Трамвай «Желание»
***(примеч. перев.)Возможно, имеется в виду фильм «ПОСЛЕДНЕЕ ТАНГО В ПАРИЖЕ», где перед анальным контактом герой (Марлон Брандо) картины смазал попку партнерши (Мария Шнайдер) сливочным маслом
ГЛАВА 4
ЧЕТЫРЕ [Акционерное Общество «Отцы и дети»]
«Я плохой отец? Тоже мне новость. Я просто стараюсь поддержать “старые-добрые” семейные традиции». (Brian, 1x17)
Мелани
Если учесть насколько мала вероятность того, что мужчина-гей может трахнуть женщину-лесбиянку, то Брайан настоящий Пикассо статистики, потому что ему снова и снова удаётся поставить Мелани раком.
У него под кожей есть чип. Или радар.
Мелани уверена в этом.
Сенсор, который засекает, когда дома напряжённая обстановка, и подсказывает, что именно в этот момент следует нагрянуть с неожиданным визитом.
Брайан заявляется к ним в четверг днём, хотя до этого он пропустил субботний обед, а двумя неделями ранее проигнорировал ужин. Заявляется, когда повсюду раскиданы тюбики с краской, дом больше похож на свинарник, а у Линдси один из этих ее пассивно-агрессивных дней. Заявляется, когда они только-только закончили в миллионный раз спорить о том же, о чём спорят всё последнее время. Как всегда весь из себя: великолепный, идеальный, до одури красивый. Одетый в Прада, и с коробкой любимых пирожных Линдси в руке.
Линдси, естественно, тут же расплывается в улыбке. А Мелани живо обдумывает возможность убийства. Если продать его одежду и опустошить бумажник, то, скорее всего, это принесло бы ей больше денег, чем месячное жалование. Вот ведь ирония судьбы. Защищая гражданские права секс-меньшинств, Мелани зарабатывает в сто раз меньше, чем Брайан на рекламе увлажняющего крема. И что в итоге? А в итоге Брайан плюёт с Большого Каньона на эти права и воспевает промискуитет на каждом углу, воссоздавая карикатурный и достойный сожаления образ геев, чьи права Мелани защищает.
Господи Иисусе. Убийство этого типа могло бы стать общественно-полезным делом.
Правда, у Линдси случился бы нервный срыв, но, с тех пор как они стали заговаривать о ребенке, Линдси постоянно балансирует на грани нервного срыва. Так что никто бы не почувствовал особой разницы.
– Ты останешься на ужин? – тем временем интересуется Линдси, адресуя Брайану свою самую искреннюю улыбку, так не похожую на те псевдоулыбки, которыми в последнее время приходится довольствоваться Мелани. Потом – почему бы и нет? – они обмениваются поцелуями, и Мелани с трудом давит в себе желание огреть Брайана пылесосом по голове. Потому что это так легко – быть им. Плевать на всевозможные правила и компромиссы, заявиться к ним в дом с пирожными и быть неотразимым. Это легко. Но реальная жизнь гораздо сложнее.
Козёл.
Брайан приглашение отклоняет, но в глазах Линдси всё это остаётся чистой воды показухой.
– Я бы с радостью вкатил себе дозу вегетарианской лазаньи и прочей лесбийской жратвы, от которой у меня бы выросли сиськи, но мы же не можем лишить геев Питсбурга моего общества.
– Нет, конечно, – бормочет Мелани достаточно громко, чтобы и Линдси, и Брайан ее услышали. – Как мы можем на такое пойти.
Брайан игнорирует выпад. Это вялотекущая, бескровная война. Линдси делает вид, что ничего не происходит – в конце концов, пассивная агрессия это её конёк – и предлагает ему выпить «хотя бы чашечку кофе».
– Ты же не можешь жить на одном никотине, Брайан.
Она ласково журит его. Конечно, ведь все грубости и оскорбления предназначены для одной лишь Мелани.
– Да знаю я, знаю, – драматически вздыхает Брайан, стягивая пальто. – Вот поэтому иногда я и принимаю галлюциногены.
Мелани пытается сосредоточиться и выдать самый убийственный взгляд, на который она способна. Выключает ногой пылесос, бормочет – в этот раз действительно себе под нос – что-то про «сбалансированную диету», но Брайан всё равно слышит.
– Вот-вот. Все необходимые для организма элементы. Меня так трогает твоя забота, Мел. А ведь некоторые поговаривают, что все лесбиянки – бездушные суки.
«Мудак», – думает Мелани, но вслух не произносит. Потому что если она сейчас сцепится с Брайаном, то в итоге всё кончится ссорой с Линдси. Ведь не важно, что Брайан говорит или делает. Когда очередь доходит до обвинений, Линдси говорит: «Брайан, он ведь такой» и «Уж ты-то могла бы это понимать, Мел». Ему почти тридцатник, и этот сукин сын умеет так манипулировать людьми, что всё, что бы он ни делал, воспринимается как должное.
Мистер тефлон, ёпт. Дерьмо не пристаёт.
Мелани решает прибраться в ванной комнате. По крайней мере, как справиться с паразитами на ободке унитаза, она знает точно. Некоторое время спустя, когда Брайан уже ополовинил чашку кофе, полюбезничал с её женщиной, разнес по всему дому запах своего парфюма и дал понять, что забот в этой жизни у него нет, он уже готов вывести свой член на вечерний променад. Если когда-нибудь – не приведи господь, конечно, она не желает ему такого – Брайан умрёт насильственной смертью, и понадобится взять образец ДНК на анализ, то его поместят на обложку Nature, потому что такое разнообразие образцов слюны, собьёт с толку любого учёного.
– Мелани, ты мне не скажешь «прощай»?
Ублюдок, стоит в дверях и ухмыляется.
– Я бы с радостью, но жизнь жестока, поэтому всего лишь «до свидания».
Он уходит в своём пальто цвета корицы и очках за миллион долларов. Уходит непобеждённым, и вся грязь и дерьмо этого мира даже не коснутся его начищенных до блеска ботинок. Линдси целует его на прощание и смотрит вслед, не замечая его недостатков. Именно это ее искреннее и необъяснимое обожание и делает его непобедимым. И когда он садится в джип и уезжает, она снова говорит это. В миллионный раз.
– Я хочу, чтобы отцом был он, Мел.
Они уже многие недели спорят на эту тему.
Мелани думает что «сыта по горло проигранными битвами». Она понимает, сколько бы она ни твердила: «Нет, нет и нет!», решение уже принято. Этот ублюдок никогда не уйдёт из их жизни. Да и, в конечном счёте, вынашивать ребёнка все равно будет Линдси. Опытный адвокат, Мелани знает, какие битвы можно проиграть. Судьба в очередной раз благоволит Брайану Кинни.
– Он будет донором, – подчёркивает она. – Донором, и не более того.
Слишком жирно для него стать отцом.
Мелани вспоминает день, когда Линдси впервые спросила её, что она на самом деле думает о Брайане. Они в тот вечер сидели «У Вуди», смотрели, как он играет в бильярд.
Стрижка за сотню баксов, жилетка на голое тело, в руках кий, а вокруг тридцать пускающих слюни мужиков, которые наблюдает, как Брайан метит в лунку – единственное, что он делает по-настоящему хорошо.