Автор книги: Iota
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Смотреть, как оборотень перетекает из одного состояния в другое — первая волна холодной, заметной дрожи проходит от поясницы до плеч, вторая спускается по затылку и шее, — было как смотреть в бездну, в пропасть, в чью-то пустую глазницу. Еще это было как стоять на смотровой площадке Гранд Каньона: пустота, тишина и какой-то совершенно оглушительный внутренний надрыв, в котором эхом отражаются, проходя мимо сознания, все внешние звуки.
Завораживающе, вот как это было.
Долгую, почти невозможную секунду Джексон думал: как это было бы, быть на месте оборотня — быть вот так, наполовину, быть чудовищным совершенством, быть сильнее, быстрее, выносливее, что угодно еще.
Быть настолько лучше человека — навряд ли оборотня было бы легко пристрелить или сбросить с крыши.
Он медленно выдохнул, на секунду сосредоточился, восстанавливая в памяти наполовину пропущенную мимо ушей речь оборотня, и уточнил:
— То есть, в какой-то момент Джерард перестал хотеть убить всех оборотней, и начал хотеть, чтобы ты его укусил?
— Полагаю, теперь он просто хочет убить меня после того, как я его укушу, — в голосе оборотня, все еще хрипловатом, полном звериного порыкивания, Джексону почудился смешок и что-то еще, болезненно-знакомое.
Теперь это точно не было иллюзией. Теперь это точно не было паранойей. Джексон неловко шевельнулся, только теперь осознавая, что все это время стоял неподвижно, сделал шаг к столу, осторожно положил на него пистолет, отстучал по металлической столешнице привычную мелодию — плечо оборотня дернулось, как будто от смешка.
С секунду Джексон смотрел на него, с неожиданной отчетливостью осознавая: он был чертовым идиотом. Все это время. С самого начала. С самого начала этот — этот придурочный и, черт бы его драл, пушистый, — играл с ним в какие-то свои волчьи игры.
— Повернись, — тихо сказал Джексон.
— Ты догадался, — полувопросительно и как-то беспомощно протянули в ответ.
Джексон не хотел врать. Он подозревал, вообще-то, что не сможет: способности оборотня при правильном использовании заменяли полноценный детектор лжи, — но нежелания все-таки было больше.
— Конечно, — сказал он.
Ладонь, по-прежнему лежащая на стене, дрогнула. Пальцы — обычные, человеческие пальцы — на секунду как будто заострились, оборотень сгорбился, тяжело, по-звериному выдохнул, очевидно, пытаясь справиться с собой, и медленно обернулся.
Секунду Джексон смотрел в его глаза — смотрел, как, бледнея, уходит алая искра, как сужаются зрачки, как вместо нечитаемой звериной пустоты где-то там проступает знакомое чувство вины, — а потом Скотт опустил взгляд.
— Знаешь, — сказал Джексон с неожиданной для самого себя горечью, — ты был прав оба раза. Это твоя вина, — и добавил, после секундной паузы, уже вполне осознавая одно конкретное желание: — Пошел прочь, Маккол.
Он просто хотел сделать больно — так глупо, искренне, по-детски, — но больно почему-то стало ему — когда Скотт послушался.
========== Часть 10 ==========
Конечно, это не могло закончиться так быстро, даже если Скотт долбаный Маккол упорно пытался убедить его в обратном.
Джексон опустил голову и осторожно пошевелил руками — попытался пошевелить, вернее: связали его на совесть. «Прекрасно», — подумал он, прикрывая глаза. Голова кружилась, подташнивало — видимо, сказывался тот удар по голове, которым его вырубили.
Джексон не хотел об этом вспоминать. На самом деле, он не хотел вспоминать ни о чем, и не хотел думать — только чтобы это все оказалось чертовым дурным сном. Чтобы открыть глаза — у себя в квартире. Или в офисе.
Просто не здесь — не привязанным к какому-то проклятому дубу, почему-то вместе с Эллисон Арджент.
И, кажется, на них собирались приманивать Скотта.
Какая прелесть. Если бы его не собирался убить явно больной на всю голову охотник — здоровый, если верить рассказу Скотта, не стал бы убивать людей; «Охотимся на тех, кто охотится на нас» и все такое, — можно было бы даже порассуждать о том, не перепутали ли его с очередной подружкой Скотта, но сейчас это не имело такого уж значения.
Какая разница, чем Арджент руководствовался — даже если он ошибся, им это не поможет.
Джексон медленно выдохнул и чуть приподнял голову, осторожно оглядываясь по сторонам. Не то чтобы это могло хоть что-то изменить: он все равно не имел ни единого шанса отличить лес северной окраины от леса южной.
И это он еще тешил себя надеждой, что милый старичок Джерард не увез их от широты души в какой-нибудь Бикон-Хиллз — раз уж вся нечисть страдает такой патологической любовью к этому городку.
«Слава богу, мы оттуда свалили», — подумал Джексон и едва не рассмеялся. Он все равно ухитрился влипнуть в те же сверхъестественные неприятности.
Господи.
Господи, черт побери.
Время шло. Зашевелилась, дергая веревку, Эллисон, закурил и погасил сигарету Джерард. Где-то вдалеке раздались свистки и голоса. Джексон ни секунды не сомневался: Ардженты. Похоже, Джерард неплохо подготовился. Ну, для больного на голову.
Хотя, говорят, в том, что касается преступлений, больные ловчее здоровых.
Не то чтобы это утешало.
— Он здесь, — пробормотал Джерард.
Джексон поднял голову. Джерард стоял в самом центре поляны, в пятне лунного света — как на сцене, а за его плечами бугрились тени.
Где-то в этих тенях был Скотт. Просто обязан быть, подумал Джексон, и это было сродни озарению. Скотт здесь. Скотт пришел. И причины не имели значения.
Правда. Не сейчас. Сейчас Скотт должен был просто спасти его жизнь. И жизнь Эллисон, желательно — несмотря на то, что она уже достала своими попытками выбраться: запястья дергало от каждого ее движения.
— Скотт Маккол, — сказал Джерард, не оборачиваясь.
Он посмотрел Джексону в глаза, и тот застыл. На этот раз от взгляда было невозможно закрыться, спрятаться. Невозможно было даже шевельнуться — не из-за боли, не из-за связанных рук, даже не из-за Скотта.
Джерард пугал его до полусмерти, серьезно.
— Ты же знаешь, что это был не я, — тихо сказал Скотт, делая шаг вперед.
Он все еще был человеком — выглядел как человек, или Джексону только казалось так? — но двигался уже по-звериному, тяжело и грациозно одновременно. В этом было что-то завораживающее. «Прекрасное», — некстати подумал Джексон, прикрывая глаза.
Глядя на Скотта, он начинал понимать Джерарда, и это явно не было хорошим признаком.
— Верно, — сказал Джерард. Должно быть, в этот момент он развернулся, потому что Джексон неожиданно почувствовал себя почти свободным. — Эта девочка даже не была твоей. Конечно, Кейт убил Хейл. Мою бедняжку Кейт, — он сухо хмыкнул.
Джексону на секунду показалось, что это все чертов фарс. Потому что, ну, даже самый безумный охотник не станет читать злодейские монологи, стоя посреди леса. Разве что ему кажется, что он на сцене.
Но даже так — разве они не за «выстрелить, перезарядить и еще раз выстрелить»?
Господи, как это было глупо.
— Он обернулся, верно? — с прежней ласковой мягкостью спросил Джерард. — Обернулся волком, напал из-за угла, ранним утром. Как храбро. Кейт не смогла даже нож воткнуть ему в бок. Очень неосмотрительно с ее стороны.
— Почему? — рыкнул Скотт, и Джексон даже порадовался, что глаза у него не открываются.
Накатывала тошнота.
— Почему ты? — усмехнулся Джерард. — Элементарно. Ты не убиваешь. Хейлы разодрали бы меня еще в Бикон-Хиллз, но ты, ты никогда на это не решишься, даже если я разряжу в голову твоему... мальчику в голову его же пистолет. Сколько там в обойме пуль, семь, десять?
— Даже не думай.
Джексон не мог это описать: голос Скотт вдруг стал таким — таким тяжелым, рычащим и четким, как будто отдающимся дрожью в теле и звучащем в голове. Было страшно: настолько страшно, что весь остальной мир на секунду как будто пропал. «Сенсорная депривация», — вспомнилось Джексону. Ни звука, ни запаха, ни тактильного ощущения. Сплошная пустота вокруг. Оглушительная, нереальная, и ты как будто заперт в собственной голове.
Выстрела он не услышал, а потом все смешалось: врезавшиеся в щеку щепки, холодные пальцы Эллисон, чей-то оглушительный крик — действительно оглушительный, — почти беззвучный рык, а потом веревки на руках лопнули, и кто-то утянул его в сторону.
Когда он открыл глаза, все уже кончилось. Он поморщился, медленно приподнялся на локте, тронул щеку — на пальцах остались капельки крови — и неуверенно огляделся. Поляна выглядела так, как будто на нее сбросили бомбу времен Второй Мировой. Джерарда видно не было, Эллисон тоже куда-то делась.
Зато Скотт был рядом.
— Привет, Кларк, — пробормотал Джексон, запрокидывая голову.
— Кларк? — раздалось где-то позади. — Это, типа, как Супермен?
— Угу, — пробормотал Джексон, разминая предплечья.
Скотт вздохнул и присел рядом с ним на корточки. Склонил голову к плечу, посмотрел внимательно и грустно, и Джексон хмыкнул — почти против воли. Скотт, черт его побери, мог сколько угодно быть большим и страшным альфой-оборотнем, но глаза у него были, независимо от цвета, совершенно щенячьи.
Милые и жалобные, то есть.
Джексон искренне понадеялся, что в последней мысли виновато сотрясение мозга.
Дороги он не запомнил: кажется, машина была омерзительно старой, пропахшей какой-то адской смесью духов, и в багажнике что-то звенело — точно он помнил только то, что Скотт устроился с ним на заднем сиденье и положил на лоб прохладную ладонь.
========== Часть 11 ==========
Комната была незнакомой и довольно маленькой. Джексон приподнялся на локте, зевнул и огляделся.
Это напоминало спальню подростка, вот что: разбросанные книги — в основном, из школьной программы, — несколько тетрадей возле старого компьютера, свалка вещей на стуле и под ним, прислоненная к стене клюшка для лакросса. Как будто какой-то десятиклассник убежал утром в школу, оставив вещи на привычных местах — но Скотт, кажется, говорил, что это его комната?
Впрочем, слова Скотта Джексон сейчас вспоминал крайне смутно. Весь вчерашний день сливался в странный, но на редкость стойкий коктейль из головной боли, тупой обреченной злости и постоянного ощущения чьих-то прикосновений. Отчетливо вспомнить удалось только Скотта: его прохладную ладонь, ползущую по венам черноту и обещание побыть рядом. «Прекрасно, — подумал Джексон, садясь на постели, — глубже падать некуда».
Его вещи, джинсы и куртка — надо же, подумал Джексон, может, еще и кошелек с мобильником уцелели, — валялись на втором, придвинутом к кровати стуле, и Джексон неловко потянулся за ними.
Мобильника, конечно, не нашлось, а вот кошелек с правами и парой банковских карт был на месте. Изрядно грело душу: по крайней мере, он имел возможность выбраться из той дыры, в которую его затащили Джерард со Скоттом.
Думалось о них на удивление спокойно — как будто вместе с болью Скотт странным способом забрал всю напряженную тревогу.
«Было бы здорово», — подумал Джексон, неловко толкая дверь и оглядываясь. Коридор был удивительно обычным: светлые обои, светлые панели, пара светлых дверей. Окно в торце. Фотографии в чистеньких рамках: Скотт в объятиях женщины, — матери, очевидно, — Скотт и какой-то мальчишка, Скотт и Эллисон, Скотт за рулем мотоцикла, компания разномастных ребят-старшеклассников и пара парней постарше, шеренга выпусков.
Толпа ребят в спортивной форме, у Скотта какой-то кубок в руках — эта висела у самой лестницы, и Джексон не смог сдержать ухмылку, заранее представляя, как зайдет на кухню и скажет: «Лакросс, серьезно? Маккол, я думал, ты шутил».
Он не сказал.
Он просто не успел — Скотт обернулся, улыбнулся и предложил:
— Будешь завтракать?
Джексон пожал плечами и плюхнулся на как будто специально выдвинутый стул. Какое-то время они молчали: Скотт колдовал над плитой, Джексон разглядывал обстановку, все еще слишком обычную для логова оборотня.
Стаи оборотней, если он правильно понимал.
— Ты же здесь не один? — он покосился на Скотта.
Тот, не оборачиваясь, пожал плечами.
— Мама на работе, а Айзек... Ну, долгая история.
— Ладно, — хмыкнул Джексон, кивая. — А недолгие есть? Ну, например, о тех ребятах с фотографии. Я узнал Рейес. И Эллисон.
Что-то щелкнуло. Кажется, не в первый раз — просто теперь это эхом отдалось в голове, как-то чудно совпав с движениями Скотта.
— Это тоже, — медленно проговорил он, — долгая история.
— И Хейлы?
Скотт беспомощно пожал плечами.
Джексон медленно выдохнул покосился на часы. Те показывали что-то около двадцати минут второго, и если он, черт побери, собирался на работу хотя бы завтра, ему стоило бы приструнить любопытство, кивнуть и направиться в сторону выхода.
Он не пошевелился, не отвел взгляда от Скотта, и тот, спустя пол минуты неловкого молчания, сказал:
— Я расскажу, если хочешь. То есть, расскажу все.
Джексон даже растерялся на секунду от такого предложения. «Все» — это звучало заманчиво. Нет, не то чтобы Джексон не мог, в конце концов, докопаться до истины самостоятельно, но мысль о том, что свободное время не придется тратить на раскопки архивов и догадки, которые невозможно толком проверить, изрядно грела душу.
Вопрос в том, что это подразумевало — «все». Кроме рассказа. Отчего-то Джексону казалось: Скотт в кои-то веки имеет в виду что-то кроме того, о чем сказано прямо. Что-то вроде: если хочешь, я затащу тебя в свою жизнь, полную опасных тварей и дружелюбных психопатов, и буду твоей единственной защитой от всего, что они могут натворить.
Потому что пистолет против них не особо работает, как ты уже успел убедиться. В повисшей тишине он, наконец, разобрал навязчивый звук: вторые часы, те, что над холодильником, хрипло щелкали каждый раз, когда секундная стрелка цеплялась за цифру три.
Джексон прикрыл глаза и подумал: он может отказаться. Вот просто взять и сказать: «нет, не хочу», — и Скотт кивнет, молча пододвинет к нему тарелку и не будет мешать. Так же молча проводит до дверей, когда Джексон соберется уходить, наконец не предлагая заботу и помощь, и — Джексон готов был поклясться — больше они не пересекутся, даже если Скотт продолжит работать в редакции.
Все это звучало гораздо неприятнее, чем Джексон мог предполагать. То есть, он терпеть не мог, когда кто-то рвался ему помогать — он справлялся в детстве, при переездах после смерти отца, справлялся в школе, с постоянными смешками по поводу увлечения литературой, справлялся с собственной бисексуальностью — было с чем справляться, девчонки тогда ему нравились заметно меньше парней, — справлялся, когда мать пыталась быть Маргарет и проводила дома не больше четырех дней в месяц, справлялся в университете и в редакции.
Он никогда не нуждался в помощи, и это злило почти до крика — когда в нем сомневались.
Часы щелкнули. Мы молчим чертовы две минуты, подумал Джексон, зачем-то продолжая вспоминать: они со Скоттом говорили о помощи.
Мэтт ушел за кофе, они сидели в кабинете, чуть не уткнувшись носами в экраны компьютеров — дописывали статьи, — и в какой-то момент Скотт вдруг медленно, лениво распрямился. Спросил:
— Что тебе нравится? — И Джексон даже застыл на секунду на секунду, моргнул, прищурился, пытаясь одновременно допечатать предложение и что-то там поймать Скотту в ответ.
Про помощь, самостоятельность, новый смартфон, блокноты на пружинке и кофе с корицей — Джексон не помнил точно, как все это сформулировал, но информацию Скотт, вроде как, должен был получить.
Это было глупо, но тому моменту Джексон уже знал: у Скотта все просто.
Скотт был неловким, но что-то в нем было такое, простое и упрощающее, и от этого он всем нравился. Джексон не знал, что раздражает больше: то, что он сам пал жертвой этого странного обаяния, или то, что кто-то, кроме него, осмелился играть в Мистера Очарование.
Если бы он еще умел этим пользоваться, ветеринар-недоучка.
Джексон тряхнул головой и поднял взгляд. Скотт стоял у плиты, прижимаясь бедром к разделочному столу, помешивал какую-то булькающую дрянь, и это выглядело так бессмысленно и нормально, что Джексон вдруг рассмеялся.
Возможно, это не имело никакого значения. Возможно, это было глупо. Возможно, это было абсолютно нормально — но когда Скотт вдруг оказался рядом и потянулся к его лицу, Джексон не отвернулся. Тяжелая ладонь легла на щеку, пальцы коснулись виска.
«Пульс», — подумал Джексон, чуть запрокидывая голову. Он снова смотрел на Скотта снизу вверх, и это тоже было почти смешно — было бы, если бы Скотт не выглядел так серьезно.
Может быть, вот что он предлагал — вместе с опасностью и своей историей.
Джексон прикрыл глаза и сказал:
— Расскажи.
