Текст книги "Ульфхеднар (СИ)"

Автор книги: Ie-rey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Сэхунн сидел, раскрыв рот, и глупо таращился на волка и испачканную слюной дощечку. О таком способе усиления рун он точно не слыхал, но волк выглядел полностью довольным собой и нахально подставлял лобастую голову, чтобы Сэхунн его, умницу такого, погладил и почесал – сразу везде.

– И что это? – Сэхунн повёл рукой с дощечкой. – Разве так можно? Руны напоить заповедано кровью, отданной своею волей – без принуждения. Придётся ещё одну делать…

Сэхунн собрался закинуть испорченную дощечку в кусты, но волк в одно стремительное движение ухватил костистое запястье зубами. Не поранил, но держал крепко и твёрдо. Скосил глаза на Сэхунна, выждал, осторожно разжал челюсти, а после лапой задел мешочек, куда Сэхунн уже положил смарагд.

Солнце на востоке лениво поднималось всё выше, в небе не было ни облачка, родичи дрыхли себе, а дозорные стояли дальше от берега и заводь видеть никак не могли. Сэхунн торчал на берегу с волком, который чего-то от него хотел, и сбежать от странного волка Сэхунну уж точно не удалось бы. Пришлось совать обслюнявленную дощечку с рунами в мешочек, затягивать шнурком и вешать мешочек себе на шею.

Волк удовлетворённо фыркнул и привалился к Сэхунну жарким боком.

– Только не бреши мне, что волчьи слюни сильнее крови, а? – грустно-грустно попросил Сэхунн. Волк презрительно рыкнул и потёрся носом о плечо Сэхунна, оставив на рубахе влажное пятно. Потом вмиг повернул голову, принюхался, а через мгновение волка и след простыл, словно и не было его.

На носу корабля выпрямился во весь рост Лейф хёвдинг и сладко потянулся. Пора и собираться. Сэхунн прихватил плащ и поплёлся за приготовленной котомкой. Вместе с отцом они поплескались на мелководье, пока поднимались остальные, а на дозоре шла смена. Рабыни развели огонь в выложенном валунами круге и притащили котёл с рыбной похлёбкой. Сначала кормили тех, кто собирался в путь. Прочие могли и потерпеть немного.

Сэхунн доедал остатки размоченной в похлёбке лепёшки, а на склоне у зарослей орешника появились Турин с вертлявым спутником да табун полосатых лошадок. Коней подготовили к дороге заранее, потому заминки не случилось. Ну если только Сэхунна не считать, который с одной рукой не особенно и годился в конники.

Полосатик-конь вблизи вышел вовсе не таким мелким, каким казался издали. Причудливый окрас коварно обманывал взор. Вблизи конь выходил рослым и крепким, и ноги у него выглядели мощнее, чем у северных лошадок, а из-за густой шерстяной бахромы блазнились толстыми. Конь насмешливо косил на Сэхунна круглым карим глазом, но стоял спокойно.

– Косю, – певуче позвали у Сэхунна за спиной. Это подобрался ближе пепельноволосый молодой воин, вертлявый и гибкий, как лоза. Он ещё сказал что-то, но Сэхунн не понял. Тогда воин шагнул вплотную, погладил коня, а затем поймал Сэхунна за левую руку и положил сэхуннову ладонь на кожаную петлю слева, заставил крепко сжать пальцами, добродушно кивнул. Тогда Сэхунн додумался и ловко просунул ступню в жёсткую петлю у бока, вскинулся, цепляясь левой рукой за упряжь, и уселся на спине коня. Пепельноволосый воин одобрительно улыбнулся, легонько похлопал коня по крепкой шее и отступил.

После, уже в полёте стрелы от заводи, вертлявый воин догнал Сэхунна и поехал рядом. Сначала рысили молча. Сэхунн то и дело поглядывал на то ли венда, то ли местного лива или ещё какого жемайта. Тот непрестанно вертелся и крутился в седле, успевал всюду и всё оглядеть, улыбался порой, когда ловил на себе взоры Сэхунна, а затем шутливо хлопнул Сэхунна по плечу.

– Гинтас. – Он ткнул себя большим пальцем в грудь и повёл рукой к Сэхунну. Поразмыслив, Сэхунн назвал своё имя.

Гинтас северного наречия не разумел, но это его не останавливало. Выразительных жестов хватало, чтобы они с Сэхунном могли друг друга сносно понимать. Так Сэхунн выяснил, что «косю» называли полосатых коней, Гинтас – аук… что-то там, а ещё «юнак», страшненькая дубина с каменными зубьями – «мачуга», где-то впереди был загадочный «знич», а ещё дальше – «цвик» и то ли «вилкас», то ли «вилктак».

Сэхунн мало что понимал, но певучий говор Гинтаса ему нравился, да и ехать так было веселее. Хотя Сэхунн не уставал удивляться пышности вендского края. Обилие зелени, деревьев, красок пьянило. Иногда Сэхунн поглядывал вперёд и подмечал, что отец тоже ведёт беседу с Турином, но с Турином таки было проще – он говорил понятно.

Солнце зависло высоко в пронзительно-синем небе, когда они остановились у родника. Вода била ключом – такая студёная, что зубы ломило, но вкусная.

Гинтас успел затеряться в зелени и вернуться с орехами. Давил скорлупки пальцами и угощал Сэхунна душистыми спелыми ядрами. Сэхунн тоже попытался сжать пальцами орех, но левой руке недоставало силы и умения. Гинтас ободряюще похлопал его по плечу, забрал орех и принялся показывать, как надо нажимать, потом взял в левую руку – получилось тоже так себе, так что посмеялись они вместе над своими потугами.

– К вечеру должны выбраться на хоженый шлях, а там будет сторожевой огонь, – сказал веско Турин. – Как раз распутье пройдём, а оттуда до огня немного. Переночуем, а после к заходу солнца и в Цвик придём.

Дальше ехали уже тише – притомились. Турину и Гинтасу всё ничего, а вот хирдманы к лошадям были не так привычны, как к палубе.

Сэхунн сжимал губы плотно и старался ничем не выдать, как у него ноют бёдра. Как знать, не стёр ли он там себе под портками всё в кровь? Кожу пекло на внутренних сторонах бёдер, да и задница побаливала с непривычки – так долго верхом он ещё не ездил, чтобы весь день с зари до заката. С завистью Сэхунн косился на Гинтаса, который всё так же вертелся, будто его непрестанно кусал рой невидимых пчёл.

Турин всё верно сказал, и незадолго до заката они выехали к распутью. Даже без валуна видно было, что тут сходились хоженые тропы. Вот только на валуне лежал волк. Тот самый. Сэхунн даже испугался, когда в мыслях назвал волка своим.

Волк и ухом не повёл при виде конного отряда – лежал и лежал себе. Зато Турин и Гинтас тотчас велели остановиться резкими жестами. Смотрели они на волка с почтением и ждали чего-то.

Волк лениво поднялся, вызывающе потянулся, выгнув спину, словно хорь, мягко соскочил с валуна и встал на тропу, что убегала правее – к густеющему лесу и холмам, прочь от берега реки. Степенно переставляя лапы, волк прошёл немного по тропе, после обернулся.

Турин и Гинтас обменялись взглядами и жестами велели сворачивать направо. Лейф хёвдинг умело держал лицо строгим и спокойным, ничем не выказывал удивления, но всё же тихо спросил:

– Разве нам не по другой тропе надобно к огню?

– То верно, – прогудел Турин. – Но тут такое дело… Рагана зовёт. А от её приглашения не отказываются.

– Рагана? – Отец бросил короткий взгляд на Сэхунна и натянул повод, удерживая коня на месте.

– Ведьма, – неохотно пояснил Турин и поморщился с лёгкой досадой. – Мы можем поехать, как прежде, коль желаешь, Лейф хёвдинг, но рагана не выпустит нас из леса. Пути не будет. Будем кружить как кутята малые, пока не покаемся и не исполним её волю. Без дела она бы звать не стала, а раз зовёт… видно, ей есть что тебе сказать.

– Не вышло бы дурного, – с сомнением протянул Лейф и коснулся пальцами серебряного молоточка Тора, что носил на шее. – Встречи с троллихами редко бывают удачливыми.

В трусости Лейфа никто не упрекнул бы – разумный человек не станет доброй волей искать встречи с ведьмой, даже если жизнь уже не мила.

– Она не троллиха, – развеселился Турин. – Она… как это по-вашему… мудрая вёльва*. Гневить её не след, то правда, но зла ради зла она не творит. Так что решишь, хёвдинг?

Лейф вновь глянул на Сэхунна, а затем повернул коня вслед за волком, что терпеливо ждал на тропе. Все свернули за хёвдингом, и Сэхунн – тоже.

Волк бежал прытко впереди, пока не растаял в густеющем сумраке тенью бесплотной, но Сэхунн мог поклясться всеми богами разом, что волк был рядом и смотрел прямо на него – Сэхунн чуял жгучий взор кожей.

__________

* Полосатые кони – дрыкганты, лесные рысаки (обитали на территории Великого Княжества Литовского – Беларусь, Западная Польша, Литва), ловко бегали и по лесам, и по болотам, очень выносливые, могли долгое время скакать без остановок. Считается, что они вымерли более 4 сотен лет назад, известны по легендам в основном. По окрасу полосатые или пятнистые, или полосато-пятнистые сразу, как тигры или рыси, более мохнатые, чем монгольские породы. И копыта у них были крупнее, чем обычно. В Европе их ещё называли скакунами тигровой масти.

* Елань – лесная поляна.

* Муспельхэйм – один из девяти миров, страна огненных великанов, огненное царство, которым правит огненный великан Сурт («Чёрный»).

* Слейпнир – «скользящий» или «живой, проворный, шустрый», восьминогий конь Одина, порождение Локи.

* Норны – три женщины, наделенные чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов.

* Смарагд – изумруд.

* Вёльва – провидица.

========== Меч для однорукого ==========

Меч для однорукого

Уже затемно кони свернули по тропе под раскидистые дубовые ветви. Сэхунн зябко поёжился – могучие многовековые стволы навевали думы о пугающем сне и волке с черепом вместо головы. В дубраве угрозы Сэхунн не чуял, но видения из сна приходили незваными.

Впереди завыли – низко и протяжно. А через миг всего тропа повернула, и вдали заплясал огонёк. Чем ближе они подъезжали, тем лучше становилось видно охваченный пламенем курган. Из брёвен и веток сложили кучу и подпалили. Вокруг огромного костра сидели мужи в годах и старцы, обряженные в некрашеные льняные балахоны. Глаза их были закрыты, а сами они слегка раскачивались и будто напевали что-то. Сэхунн ни звука не слышал, но песнь ощущалась вплетённой в сам воздух, густой и уже заметно прохладный.

Сэхунн взором ощупывал старцев, огнище и всё вокруг. Удивляло, что нигде не поставили варту. Но даже неугомонный вертлявый Гинтас почтительно притих и хрипло шепнул:

– Вайделоты.

Как Сэхунн уразумел за время пути из жестов и неуклюжих пояснений, вайделотами тут обзывали жрецов, мудрецов и законников сразу. Вот как дома были старцы, помнившие законы слово в слово, так и тут. Только тут эти вайделоты ещё и с богами разговаривали при жизни, споры разрешали, исцелять умели и недобрых духов гонять. И слово каждого из них стоило дорого – к ним не просто прислушивались, а с благодарностью внимали.

Сэхунн плотнее прижал к груди искалеченную руку и тихонько вздохнул. Он не ждал, что ему тут же кинутся руку лечить, ведь чужак и другим богам молится. А вдруг и вовсе погонят хворостиной подальше, чтоб беду не накликать? Всякие боги свой люд блюли. Даром им надо тратить силы и благодать на приблудных псов!

Турин Старый со стягом в руке гордо ехал во главе маленького отряда и уверенно выбирал путь. Окружьем взял костёр с вайделотами и направил коня к просвету меж дубами, где умирающим заревом ещё теплился край неба на западе.

– Знич, – шепнул украдкой Гинтас и повёл подбородком в сторону огня. Сэхунн пока не разобрался, поклонялись ли местные зничу или считали просто неким знаком. Ведь Турин прежде говорил, что знич разжигают и вартовые, если видят чужих. После, правда, Сэхунну Гинтас уж растолковал, что зничем могли передать что угодно. Как посланием. И что знич всегда священен. Язык, на котором говорят боги, – пламя и вода.

Так они въехали в молодую дубраву, где жила рагана. Жилище ей сложили из толстых брёвен, – большое и округлое, но не такое приземистое, как складывали дома, в Халогалане, и понаряднее, а вот крышу укрыли так же – дёрном. И теперь над домом зеленела травка, пестрела цветами. Главные ворота были широко распахнуты и украшены дубовыми веточками с желудями. Выглядело гостеприимно.

Из дома выбежала девчушка в подпоясанном льняном балахоне и с деревянным ковшом в руках. Ждала, покуда путники спешатся, кланялась и подавала ковш со студёной водой. Сэхунн поглядывал, как Турин делал глоток, возвращал ковш, а девчушка уже кланялась Лейфу хёвдингу и протягивала ковш сызнова. Так и до Сэхунна очередь дошла. Зато на душе полегчало. Коль предложили воды всем вместе отведать, то ночью нож в спину втыкать не собирались. Чай не всем быть Асгейрами Кривыми. Да и коль воду предложили разделить, то и трапезу разделят.

Гинтас, видно, приметил тревогу Сэхунна, хмыкнул и хлопнул ладонью по здоровому плечу, да тут же и пошёл волочиться за девчушкой с ковшом. Та пунцовела, широким рукавом лицо прикрывала, а Гинтас знай себе вился шмелем над цветком, пока не шугнула его выглянувшая из дома старуха, погрозила сухоньким кулачком. Девчушка мигом сбежала к старухе под крыло и лукавыми глазами стрельнула в Гинтаса напоследок.

Сэхунн страдал и стоял на земле на широко расставленных ногах, держался левой рукой за упряжь. Вроде и слез с коня, а блазнилось, что конь всё ещё под ним и крупом своим не даёт сдвинуть ноги вместе. Гинтас тут же засверкал белыми зубами, посмеиваясь, но не бросил одного. Остался подле, сам коня обиходил да ждал после, покуда Сэхунн ноги родными почует. Они негромко обменивались короткими словами на двух разных языках, и Сэхунн уразумел, что лучше потопать да потереть ляжки, покуда никто не глядит. Прочие ещё с конями возились да собирались помаленьку опричь хёвдинга и Турина.

Как только все и собрались, Турин взялся растолковывать, что дальше будет.

– С раганой речь поведёте. Она позвала, она и скажет, что надобно. Как решите дело, так и за стол позовут, а там на ночлег устроят. Утром уж пойдём в Цвик, как и надумали.

– А воеводе весть послать? – нахмурился Лейф Поединщик. – Задержка всяко выходит.

– Незачем. Воевода всегда всё знает, – рубанув ладонью воздух, отрезал Турин. – Рагану опасаться не стоит. Ей тут все почёт оказывают. Да и помочь она может. Сама Рога княгиня совета у неё просит, как тут случается.

Так вот и вступили они под своды большого дома. Изукрашенные опорные столбы держали лавки, на стенах висели щиты бело-алые, клети огородили шкурами, а посерёдке дома – под разобранным сводом – в выложенном камнями круге потрескивал огонь. Турин и вёл их прямиком к огню, где по ту сторону завесы из пляшущих язычков пламени сидела рагана.

Сидела рагана на медвежьей шкуре и левым локтем опиралась на войлочный валик. Плечи её укрывал олений плащ, а голову – колпак, украшенный маленькими рожками. Из-под колпака на грудь сбегали длинные белые пряди – вековая седина, в которой и одного тёмного волоска не найти. Но лицо у раганы оказалось молодым и чистым, без единой морщинки, только выглядело застывшим таким, суровым, как маска, и тотчас ясно становилось – эта жена далеко не так юна, как можно было подумать. Раскосыми и чёрными, как ночь, глазами она неотрывно глядела на подходивших гостей, а пальцами правой руки перебирала цветные камешки на бусах, спадавших до самого пояса.

У огня Турин остановился и поклонился с почтением, что все остальные и повторили за ним следом. Рагана молча наклонила голову в ответ, помедлила, затем устремила взгляд на Лейфа хёвдинга. Облачком по её точёному лицу скользнуло разочарование, и она перевела взгляд на Бранда. Оглядывала каждого, пока не выхватила взором Сэхунна. У Сэхунна тут же внутри всё оборвалось и заполошно застучало в пятках. Как кипятком окатили с головы до ног.

Выпростав правую руку, рагана поманила его пальцем.

– Подойди, солнечный.

Сэхунн помедлил, беспомощно бросил взгляд на отца, а после переставлял ноги как чужие, приближаясь к огню. Рагана глаз с него не сводила. И не дрогнула даже, когда из полумрака за её спиной соткался чёрный волк, шумно облизнулся и уселся чуть позади. Рагана просто повела рукой и запустила пальцы в густой волчий мех, погладила. Волк зажмурился довольно и подставил голову под ладонь.

Сэхунн слышал, как за спиной у него зашушукались хирдманы – встретить ведьму с волком к беде, но так было дома. Тут же правили чужие боги да по чужим законам. Не то чтобы Сэхунн испугался – волк ничего дурного ему не сделал, разве что сапоги пометил – эка мелочь. Только было Сэхунну странно под внимательным взглядом раганы.

– Сними. – Рагана твёрдо указала на узкий мешочек, висевший у Сэхунна на груди. – Дай.

За спиной у Сэхунна тихо зароптали. В мешочках на груди носили рунные заклятия, а дать ведьме прикоснуться к такому… неслыханно. Но Сэхунн дрожащей рукой мешочек снял и покорно протянул рагане с глазами как ночь. Она будто держала Сэхунна в руках одними глазами, позволяла ощутить силу, разлитую вокруг, могущественную силу, что сомнёт и скомкает, переломав все кости, коль что не так.

Приняв мешочек, рагана без колебаний достала оттуда дощечку с рунами и вытряхнула на ладонь смарагд, не отпихнула волка, что любопытно посунулся носом и обнюхал сэхунново богатство, будто прежде не видел.

Рагана оглядела руны, неловко вырезанные Сэхунном, сжала в ладони и дощечку, и смарагд, стремительным движением поднялась и выпрямилась. Рожками на колпаке рагана едва дотягивала до плеча Сэхунна – такая маленькая. Вскинув голову, она пытливо всматривалась в лицо Сэхунна, будто искала руны и там. А волк крутился у них под ногами, пихал боком то рагану, то Сэхунна, словно поторапливал. Дескать, всё верно, ну же, чего встали?

Наконец рагана коснулась левой руки Сэхунна, сжала крепко и заставила Сэхунна повернуться. Они вместе сделали три шага и остановились у широкой лавки. Там лежали меховые длинные свёртки. Сэхунн даже посчитал – их было как пальцев на обеих руках.

– Есть то, что предначертано, юный штурман. Как те капли морской соли, что оставлены на лице твоём. – Рагана невесомо коснулась кончиками пальцев скулы Сэхунна. И говорила она чисто на его языке, словно прожила в самом Халогалане всю жизнь. – Теперь же ты пришёл туда, куда должен был прийти. Тот ты или нет, мне неведомо. Но ты один из тех, кого я видела прежде в отражениях сна. Твой народ верит, что Великий давно сплёл нить каждой жизни. Мой народ верит, что свою нить каждый плетёт сам. Ты мог дойти сюда, а мог и не дойти. Ты мог заплатить жизнью или рукой. Куда идти и чем платить, выбирал ты сам. Теперь ты снова должен выбрать. Сам. Потому выбирай. Сплети нить своей жизни собственной рукой – это величайшая милость, дарованная каждому человеку.

Рагана отступила на шаг от Сэхунна и с лёгким усилием переломила дощечку с рунами. Резко развернувшись, подошла к огню и бросила в него обломки. Смарагд она спрятала в кошель на поясе и снова развернулась. Долго смотрела на Сэхунна, после повела рукой в сторону лавки со свёртками.

– Выбирай сам, солнечный. Помни лишь – выбрать ты можешь только раз. – Вот теперь её голос заполнил всё под сводом, заставил вздрогнуть всех. – Но берегись, воин. Твой выбор может стоить дорого тебе. Прислушайся к себе и следуй за своей волей. Выбирай.

Волк бесшумно прыгнул к рагане и замер у её ноги – тоже глядел на Сэхунна и ждал. Отец и хирдманы с недоумением переглядывались и косились на Турина вопросительно, но Турин молчал, держась обеими руками за воинский пояс.

Сэхунн неловко повернулся к лавке и глупо уставился на меховые свёртки. Что там пряталось под кусками шкур, Сэхунн знать не знал. И не понимал, зачем ему выбирать что-то неведомое. Почему не мог выбрать кто-то другой? Он же чужак, а все вокруг – местные – смотрели и ждали.

– Себя слушай, воин, – будто вплывал в самые уши шёпот раганы, хотя Сэхунн мог поклясться на молоте Тора – рагана стояла у огня с плотно сжатыми губами. Зеленью поблёскивали глаза волка, что оставался подле раганы. А Сэхунн опять глазел на свёртки и пытался угадать, что же внутри.

Мех свернули свободно, поэтому под ним могло прятаться что угодно от палки до короткой доски. А ещё у Сэхунна жалобно ныли и болели ноги, да покалеченную руку слегка дёргало.

Он тяжко вздохнул, обвёл взглядом свёртки заново. Часть из них укутали в мех пятнистый, часть – в бурый, но волчьего меха не было. Куски меха наперво казались одинаковыми, да и разложили их ровно. Сэхунн прошёлся вдоль лавки в одну сторону, потом в другую, остановился на том же месте – посерёдке. За спиной назойливо потрескивали поленья в огне, а все молчали.

Сэхунн снова вздохнул, придвинулся к лавке ближе. Тени и отблески от огня забавными пятнами скользили по дереву и меху. Сэхунн так загляделся, что одна из теней примерещилась ему волком. Он потянулся к ней левой рукой и уронил ладонь в густой мех, сжал пальцами невольно, потянул. Мех сдвинулся, показав тёмную рукоять. Затаив дыхание, Сэхунн сдёрнул мех совсем и уставился на странный меч: клинок заточили только с одной стороны, зато остриё сделали необычно острым, словно собирались мечом не только рубить, но и колоть. В Халогалане мечи затачивали с двух сторон, а кончик оставляли закруглённым.

Медленно, словно во сне, Сэхунн тронул рукоять пальцами, сжал. Подняв меч перед собой, разглядывал узор, впитанный в металл. Меч был легче родного, заточен острее, рукоять же у него была такая, что и одной рукой можно ухватить, и двумя. А ещё от гарды поверх клинка приладили широкую полосу стали. С одной стороны на этой полосе золотился диск с волчьей головой. Вместо глаз волку поставили смарагды. Диск гляделся на мече чужим, не к месту, но когда Сэхунн повернул меч немного, то убедился, что диск в полосе металла как будто «утопили». К месту или нет, а диск явно вплавили с умыслом.

Сэхунн медленно повернулся к рагане с мечом в руке. Что делать дальше, он уж точно не знал.

– Ты выбрал, – только и сказала рагана, резким движением откинула полу плаща, вернулась на прежнее место и села, жестом велела Сэхунну приблизиться. – Меч твой теперь, не держи его так, словно он тебя укусить хочет. Сядь.

Сэхунн помедлил, оглянулся на отца, но всё же сел на медвежью шкуру подле раганы. Она же, не спросясь, принялась разматывать его правую руку. Волк тоже посунулся любопытно к покалеченной руке и получил по ушам маленькой ладошкой.

– Не лезь, лагодник*.

Волк прижал уши и тихо зарычал, но не мешал больше.

Сэхунн поморщился, когда выпрямлял руку. Уже привык, что рука удобно сложена и прижата к груди, иное положение будило боль. Рагана же безжалостно ощупала неожиданно сильными пальцами кисть, запястье, промяла предплечье и локоть. Дальше Сэхунн едва не застонал, но смог совладать с собой, хотя в уголках глаз стало мокро.

– Руку к груди не приматывай больше, иначе высохнет. – Под прямым взглядом раганы Сэхунну стало не по себе. – Больно будет, это верно. Но боль перетерпишь, полегчает, да и сила в руке останется. А там… там видно будет, вернут тебе руку или нет. Нянчить вот будешь – руку потеряешь. Запомни. – Рагана по-свойски ухватила волка за загривок и придвинула мордой к руке Сэхунна. – Вот, гляди, мохнатый.

«Мохнатый» кончиком розового языка прошёлся по сморщенной коже на ладони, облизнулся и сел с довольным видом.

– Меч твой теперь. Не смотри на него, как на чужое. – Рагана тронула кончиками пальцев бусы. – Ты выбрал, солнечный, ты выбрал. Ступай. Я устала.

Рагана и впрямь вскоре оставила их, с ней ушёл и волк. В огонь подбросили ещё полешек. На Сэхунна поглядывали со всех сторон – свои и чужие, потому трапеза для него прошла как в тумане. Он держал по левую руку странный меч, водил пальцем по золотому диску с волчьей головой, пытался не замечать взгляды и тщетно отгонял напоминания о том сне с дубом и волком. Не понимал. В этой земле дубы чтили, да и волков – тоже, потому и не мог Сэхунн уразуметь, отчего во сне волк и дуб не ладили. А после и спать было боязно в новом углу да под новой крышей. В новом месте и сны снились новые. Вещие.

Вещими снами Сэхунн сыт был по горло. Даром не надо. Но кто его спрашивал?

Только погасили лучины в доме, как к Сэхунну на лавку запрыгнул волк. Переступил лапами через Сэхунна, отвернувшегося лицом к стене, потоптался на пятачке, задевая то пушистым боком, то роскошным хвостом. Сэхунну пришлось немного выпрямить ноги, чтобы острые колени не мешали волку улечься и прижаться боком к животу Сэхунна. Волк шумно вздохнул, с наглостью лизнул Сэхунна в подбородок, а после – аж в губы, посунулся носом в шею и затих. Отогревал лучше всяких шкур и щекотал кожу под ухом почти невесомыми выдохами.

Полежав немного, Сэхунн зажмурился и с трудом сдвинул покалеченную правую руку, ещё немного и ещё, пока не уронил её на густой мех. Кое-как он согнул пальцы на правой руке, чтобы самыми кончиками ощутить, какой волк пушистый и горячий. Сэхунну плакать хотелось, потому что даже эти ничтожные движения потребовали от него огромных усилий. Рука не слушалась. Всего-то сдвинуть и пальцы согнуть, а Сэхунну казалось, что он грёб на вёслах в шторм полдня, не меньше.

***

Если и снились Сэхунну вещие сны на новом месте, то к ранку они все и сплыли, памяти о себе не оставив. По привычке хотел Сэхунн правую руку к груди примотать, но сонно зевающий на лавке волк приметил это дело и уволок повязки. На «шкуру подлую» и ухом не повёл. Вертелся рядом, пока Сэхунн умывался и думал, что с рукой делать. Рука висела плетью, не слушалась, а на многие движения в ответ наказывала болью. Ещё и волк добавлял Сэхунну мук, мешая делать всё левой рукой. Но правой у Сэхунна и при желании ничего не выходило. Даже и соломинку не удержать в непослушных пальцах.

Когда в путь двинулись, волк пропал. Сэхунн сторожко озирался, пытался выглядеть волка в кустах или за могучими дубовыми стволами, да куда там. Хирдманы помалкивали, хотя все видели, как Сэхунн проснулся с волком на одной лавке. Да и меч дарёный был на глазах, замотанный в шкуру и прикреплённый с левой стороны к конской упряжи. Длинная рукоять бесстыже торчала и цепляла на себя шепотки да пересуды. Дескать, кто такими мечами сражается – ими только палочки строгать и из дерева зверушек для детей малых вырезать.

Сэхунн молчал, поджимал губы и старался не слушать обидные речи. Не пристало воину из-за пустяков яриться.

Гинтас всё так же ехал рядом, подставлял лицо солнечным лучам и довольно жмурился, потом объяснял Сэхунну знаками, сколько ехать надо. Сэхунн обмирал весь, потому что ноги ныли. Ещё и не отошли толком от недавней поездки, а тут ещё почти столько же ехать – никаких ног не напасёшься. Лошади вели себя смирно, слушались, но верховая езда всё больше напоминала Сэхунну изощрённую пытку. Гинтас утешал как мог и обещал, что Сэхунну потом это даже будет нравиться. Враль белобрысый.

Город на берегу реки они увидели ближе к вечеру – с холма. Турин коня придержал, позволяя им осмотреть укреплённые высокие стены. Городом это только местные и могли назвать, а на деле никакой это был не город, а застава. Уж Сэхунн в городах разбирался. А тут перед ними красовалась крепость: удобное расположение, стены опять же, внутри тысячи три воинов, видно дороги на суше и реку, мимо незаметно не пройти, а защищать легко, как и нападать. Местный люд подходил к стенам – прямо у стен и вели торговлю под полотняными навесами, а к заходу солнца навесы убирали да расходились. И ворота замковые такие, что не вдруг и придумаешь, как их пройти.

Сейчас ворота были распахнуты, но даже издали Сэхунн видел крепкую решётку, выкованную на совесть. К востоку от крепости, на другом холме, высилась гора сучьев подле била, что тускло поблёскивало в лучах солнца. Наверняка где-то там в ветках деревьев пряталась «птичка» с зоркими глазами, а то и не одна «птичка».

Турин со стягом в руке двинулся вперёд, снова указывая дорогу. Хотя все и так видели наезженную тропу, сбегавшую с холма до самых ворот.

Сэхунн в один миг с Лейфом хёвдингом углядел на реке узкую чёрную снекку, когда они спустились почти к подножию холма. Снекка стремительно скользила по водной глади и поспевала в город быстрее конного отряда.

– Воевода сам встретит, – прогудел Турин, тоже приметивший снекку.

В Цвик отряд пустили без задержек – Турина явно все знали и уважали. На хёвдинга и его отряд косились, куда без этого, но словами не цепляли. Велели ехать в малый двор.

Сэхунн, как и прочие, вертел головой по сторонам с любопытством, покуда кони несли их меж выложенных из валунов стен. Тут уж постройки ничем не напоминали ни дом, ни жилище раганы. Казалось, что и поджигать тут нечего при штурме.

Так вот они и оказались в прямоугольном дворике. Стоило спрыгнуть с коня, и под ногами захрустел речной песок с обломками ракушек. Тут же и поводья отобрали юркие мальчишки да угнали коней прочь.

Сэхунн ноги размял и повернулся к широким ступеням, что вели в каменную домину. Турин туда и направился, а прочие за ним потянулись. Они вступили в большой зал, где за длинными столами сидели воины, отроки и несколько старцев. Гул голосов не смолкал, хотя их провожали взглядами, покуда они шли к двери в противоположной стороне. Вышли они снова во двор, прошлись по речному песку и свернули к реке. Там и нашёлся тот самый малый двор. По северной стороне стена была низкая, и Сэхунн полюбовался на спокойную водную гладь и мягко покачивающиеся на волнах у берега корабли.

На корабли Сэхунн так загляделся, что и позабыл, зачем они здесь. Хотя не он один так оплошал. Только по поклону Турина все и заметили человека, что их ждал.

Он сидел на гладком бревне в углу дворика, сложив на коленях накидку из волчьего меха, и выглядел чужеземцем похлеще северян. Все, кого допредь они встречали, походили на Гинтаса – пепельноволосые, светлые, белокожие, с лёгким загаром. Этот же был непривычно тёмным, словно солнце щедро его пережарило лучами. И ладно бы только лицо, но ремни с заклёпками расходились, открывая сильные мускулистые руки – такие же смуглые, как лицо и шея. Да и волосы у него были чернее ночи, длинные, заплетённые в тонкие косы – защита от удара мечом получше, чем шлем. Усы и бороду он сбривал, но щетина густела на подбородке и над верхней губой, отдавала синевой на смуглой коже. Непривычные черты лица казались Сэхунну хищными и опасными, на первый взгляд – вызывающе грубыми. Сначала в глаза бросались крупные мясистые губы, обветренные и потрескавшиеся, широкий нос, жёсткие скулы и волевой подбородок, а вот под тяжёлым испытывающим взглядом тёмных глаз становилось и вовсе не по себе.

В том, что это воевода, сомневаться не приходилось, но его возраст смущал. Он был немногим старше Сэхунна.

Воевода переложил свёрнутую накидку на бревно и поднялся. Высокий и гибкий, как лоза. И его тоже постоянно как будто кусали невидимые пчёлы – вёрткий, казалось, он двигался постоянно, но намётанным глазом Сэхунн видел, что движения воеводы скупые и расчётливые, точные – ничего лишнего, ни одной капли силы он не тратил зря. Одёжу он носил из хорошо выделанной кожи, а вот оружия при нём Сэхунн и не приметил. Хотя человеку с таким взглядом и стремительностью в движениях оружие вряд ли требовалось.