Текст книги "Ороборо: Арлекин (СИ)"
Автор книги: Ie-rey
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
– Останови, – внезапно велел Чонин. Сказал тихо, но таким тоном, что Чанёль невольно притормозил раньше, чем осознал, что сделал.
Чонин выскочил из салона, как будто он задыхался внутри, с шумом захлопнул дверцу и через минуту уже сидел на капоте, обхватив подтянутые к груди колени руками.
Чанёль пару минут пялился на его спину и плечи, потом вылез из салона тоже и позвал:
– Чонин-и…
– Отстань.
– Господи, да что теперь-то такое?
Чонин спрыгнул с капота и зашагал прочь от машины. Чанёль в недоумении смотрел ему вслед, потом плюнул и кинулся за ним, схватил за плечо и заставил остановиться.
– Ну? Я не понимаю! Правда. Я не могу сказать матери, что…
– …что я просто парень, с которым ты трахаешься, – договорил за него Чонин резко и зло, толкнул ладонью в грудь, заставив отступить на шаг. – Я об этом не думал. То есть, думал, что это будет звучать иначе. И означать будет тоже не это. Но знаешь, ты прав. Такое твоей матери точно лучше не знать. Да и мне, наверное, тоже не стоило знать это.
Чонин круто развернулся и вновь рванул прочь, и вновь Чанёль остановил его.
– О чём ты? Я уже вообще не понимаю, из-за чего этот скандал начался.
– Уже неважно, – тихо отозвался Чонин, отступив на шаг назад и грустно улыбнувшись. Чанёлю на секунду показалось, что губы у Чонина дрожат. – Мы всегда получаем меньше, чем ожидаем. Это нормально, надо просто помнить об этом, а я забыл. Поезжай домой, я пешком дойду. Мне всё равно ещё в школу надо.
– Какую школу? Ты не работаешь сегодня!
– Знаю. Хотел сам размяться. Потом увидимся.
– Чонин, но сейчас уже почти одиннадцать! – беспомощно крикнул ему в спину Чанёль, спрятав замёрзшие руки в карманы куртки. И тихо пробормотал: – Да что с тобой сегодня такое?..
Вспомнился визит генерала Чон Юнхо и беседа в коридоре. Может, поэтому? Но что такого Юнхо мог сказать Чонину?
Чанёль забрался в салон и захлопнул дверцу, потом принялся дышать на руки и размышлять. В общем-то, всё было прекрасно после его дня рождения. Между ними. Засыпать и просыпаться, сжимая в объятиях кого-то тёплого и ласкового – это прекрасное чувство, ни с чем не сравнимое. И знать, что этот кто-то сходит по тебе с ума – тоже. И доверяет уже настолько, что позволяет помогать с заживающей спиной и иногда подводящей ногой…
Разве что… ну вот от последних поездок в дом родителей Чонин, конечно, был не в восторге. И он всё время фырчал, как рассерженный кот, когда Чанёль придумывал убедительную причину, дабы не оставаться на ночлег. Наверное, можно было и остаться, но Чанёль боялся засыпать и просыпаться без Чонина рядом. Не потому, что страшно чего-то конкретного и определённого, а потому что страшно проснуться и понять, что его больше рядом нет и не будет, что больше просто не существует человека, который сходил бы по Чанёлю с ума, нуждался бы в нём, цеплялся бы за него так, как цеплялся Чонин. И страшно было спать вместе, потому что… потому что их могли услышать или застать в самый неподходящий момент.
Чанёль шатался по квартире привидением и ждал Чонина до двух часов ночи. Уже напридумывал себе бар, отравление алкоголем, больницу, морг и прочие гадости, когда сухо щёлкнул замок. Чонин не успел толком снять куртку, а Чанёль уже прижимал его к двери и водил ладонями по телу, словно проверял, точно ли всё в порядке, настоящий ли…
– Ты хоть знаешь, сколько времени?
– Какая разница? – Чонин вывернулся из его рук и повесил куртку в шкаф, взялся за шнуровку на ботинках.
– Всё ещё злишься?
– Я не злюсь.
– Злишься, – поник Чанёль.
– Нет, не злюсь. Просто… просто расстроен.
Чонин поставил ботинки на полку и выпрямился. Чанёль немедленно обхватил его со спины руками и пристроил подбородок на левом плече.
– Улыбнись, – тихо попросил он. Уголок рта с левой стороны, который Чанёль мог видеть, даже не дрогнул. – Пожалуйста, улыбнись, Чонин-и.
Чонин чуть повернул голову, словно в попытке спрятаться.
– Эй, я же твой, ты хочешь меня… потрогать?
Чонин стремительно развернулся и опалил его таким взбешённым взглядом, что Чанёль непроизвольно бросил ладони к его скулам, притянул к себе и утопил ярость в долгом поцелуе. Чонин сопротивлялся, старался высвободиться и оттолкнуть его, но Чанёль не позволил: дотащил до кровати, свалил на неё, раздел и крепко прижал узкие бёдра к матрасу. До этой ночи он ни разу не делал Чонину минет. Не потому, что не хотел, а потому что было незачем.
Тут вот впервые потребовалось.
Обычно это делал Чонин – для Чанёля, поначалу, пока Чанёль только привыкал к нему, или если они спешили и не могли себе позволить долгую любовную игру. Но в этот раз Чонин явно был сильно расстроен, что не могло не сказаться на его теле. Поэтому Чанёль терпеливо ласкал его член пальцами, губами и языком до первого тихого стона. Дальше пошло лучше.
Впервые удовольствие Чонина зависело только от Чанёля. Это чувство было необычным и непривычным, как и казавшаяся серебристой при лунном свете кожа. Чонин раскинулся на кровати, стиснув в пальцах тонкую ткань простыни. Он едва заметно дрожал, запрокидывал голову, кусал губы, чтобы заглушить тихие стоны, выдирался из рук Чанёля и пытался ускользнуть, поставить точку, только Чанёль не позволял – держал крепко, настойчиво целовал и прикасался с нежностью к самой чувствительной части тела.
Потом Чанёль укрыл их обоих одеялом и обнял Чонина, привлёк к груди, тронул губами веки, переносицу, пометил поцелуем висок и закрыл глаза. Он засыпал рядом с Чонином, держался за Чонина и верил, что проснётся вместе с Чонином.
Но проснулся в одиночестве.
Чонин отыскался в ванной, казался обычным, но у Чанёля кошки скребли на душе.
Днём пришёл вызов из спецотдела, и капитан Бан забрал с собой Чонина. Они отправились по вызову, чтобы уточнить ряд деталей как с той миной на вокзале, так и с подстреленным типом. Ещё ходили слухи, что нашли вторую мину, поэтому спецотделу требовался Чонин для сравнения самодельных мин.
Чанёль остался куковать в отделении в одиночестве и ждать вечера. Уж вечером Чонин в любом случае должен был приехать к нему, потому что их ждали дома у Чанёля на ужин. Ещё и Юра позвонила предварительно и уточнила, приедут они или нет. Чанёль решил схитрить и велел сестре самой позвонить Чонину. Дескать, только Чонин знает точное время, когда они освободятся. Через полчаса Чонин сам позвонил Чанёлю и рассказал о беседе с Юра, напомнил об ужине заодно. Чанёль немного повеселел, понадеявшись, что к ужину Чонин оттает совсем. Так серьёзно они прежде никогда не ссорились, поэтому Чанёль и волновался.
Обидеть Чонина было сложно, почти невозможно. При всей своей раздражительности по отношению к мелочам Чонин обычно оставался спокойным и добродушным. Все мелкие склоки угасали сразу же так или иначе. Да и отношения Чанёля и Чонина длились всего два месяца – при таких сроках любая ссора заканчивалась уже на стадии поцелуев.
Кроме вот этой, последней.
Чонин в самом деле появился вечером, сдал отчёты и молча последовал за Чанёлем. Они добирались до дома родителей Чанёля вновь на служебной машине. В молчании.
– Так и будешь дуться?
– Я не дуюсь.
Всё. На этом попытки завязать беседу иссякли.
Их встретили шумно и радостно уже на пороге. Юра носилась с подносами, мать по-доброму ворчала, пока они снимали куртки и пытались вручить ей пакеты с продуктами.
– Сегодня хоть останетесь?
Чонин промолчал, повернулся к Чанёлю и вопросительно вскинул брови.
– Нет, не сможем, – тут же привычно отрезал он.
– Но почему? Что на этот раз?
– Едем ночью на рыбалку, – брякнул Чанёль.
– Вообще-то не поэтому, – внезапно возразил ему Чонин. – И ни на какую рыбалку лично я не еду.
Чанёль повернулся к нему, собрался возмутиться, но не успел. Чонин бросил ладонь ему на затылок и поцеловал. Не просто так, а от души. И целовал до тех пор, пока Юра не выронила из рук поднос. Звон разбившихся бокалов заставил Чонина отстраниться. Чанёль пока не мог мыслить связно, а мать, Юра и старший кузен Чанёля смотрели на них обоих со смешанным выражением на лицах. Непонимание, неприятие, испуг, недоверие… Всего хватало.
– Мама…
– Уходите, – веско произнёс отец. – Оба.
Чонин молча натянул куртку обратно, надел ботинки и потянул ошеломлённого Чанёля за собой к двери. Они остановились возле машины, отвернулись друг от друга и пару минут просто торчали на холоде, переступая с ноги на ногу.
– Какого чёрта? – не выдержал первым Чанёль. – Зачем?
– Чтобы тебе больше не приходилось врать и выдумывать новые причины.
– Поэтому ты на глазах у всех выставил меня…
– Поэтому я просто показал, что ты мой. Ты принадлежишь мне. И я не собираюсь тонуть во лжи и прятаться постоянно даже от твоей семьи. – Чонин повернулся к нему и смерил его привычным тяжёлым взглядом. – Может быть, для тебя я просто «парень, с которым ты трахаешься». Может быть, ты просто стыдишься меня. Это неважно. Потому что я отношусь к этому иначе…
– Как «иначе»? – Чанёль сердито толкнул Чонина плечом. – Вот так? Ты считаешь, что это вообще нормально вот так вот в лоб и без подготовки на глазах у моей матери… Господи! Да ты ненормальный просто! Придурок!
Чанёль забрался в салон, потому что был зол и замёрз. Подождал пять минут, чтобы придурок последовал его примеру. Вместо этого придурок развернулся и зашагал по тротуару в другую сторону. Ну и чёрт с ним! Чанёль повернул ключ, погрел двигатель и выехал на дорогу.
Чонин медленно брёл по улицам и крутил в руке телефон, взвешивая все «за» и «против». Он уже сомневался, что Чанёль стал бы его слушать сейчас, завтра или через неделю. Быть может, Чанёль вообще никогда не намеревался впускать его в собственную жизнь. И всё это было не больше чем…
Неважно.
Чонин набрал номер, указанный на визитке, и приложил телефон к уху.
– Доброй ночи, хён. Да, это я. То предложение… ещё в силе?
Комментарий к 10. Грязь, чёрствость и ложь убивают его
обложка: https://pp.vk.me/c623129/v623129763/2feed/5JP6MpTU3NA.jpg
========== 11. И такое бывает ==========
Чанёль торчал у окна, смотрел на едва-едва посветлевшее на востоке небо и пил апельсиновый сок прямо из коробки. Сок купил вечером. Потому что Чонин запрещал ему пить апельсиновый сок по утрам и на пустой желудок. Дескать, очень вредно для здоровья. Особенно если запивать кофе.
Кстати…
Чанёль сделал себе термоядерный по крепости кофе и принялся запивать его апельсиновым соком.
Ночью он почти не спал – отвык от холодной постели. От огромной холодной постели, где сейчас приходилось тихо лежать в гордом одиночестве.
Чонин так и не вернулся ни в полночь, ни позднее, ни вот сейчас – на рассвете. Скорее всего, либо остался спать на матах в своей проклятой школе, либо пошёл в ночную баню – там тоже можно было переночевать.
Отсутствие Чонина в отделении до полудня не вызвало у Чанёля тревоги, но когда и после полудня Чонин не появился, он забеспокоился и сунулся в кабинет капитана Бана.
– Он, кажется, уехал, – невозмутимо сообщил ему капитан. – А ты разве не в курсе? Живёшь же с ним.
– Нет, не в курсе. Может, он забыл сказать?
– Ага, конечно, – со скепсисом отозвался капитан. – Он получил разрешение на прохождение то ли стажировки, то ли на курсы какие-то. Если сдаст экзамен, получит место получше этого. Скорее всего, в береговой. Будет тренировать снайперов или ещё что-то такое, в этом духе… – Капитан Бан выразительно пошевелил пальцами в воздухе. – Думаю, он не просто так получил такую возможность. Либо протекция сверху, либо за заслуги в морской операции. Кто знает.
Чанёль тут же предположил, что без генерала Чон Юнхо тут не обошлось – не зря же тот накануне как раз заявился и уволок Чонина. Ну точно же! Вот гад!
– Это надолго?
– Две с половиной недели, – пожал плечами капитан Бан.
Чанёль вышел из кабинета, закрыл дверь за собой и сдавленно простонал в голос:
– Две, чёрт бы их подрал, с половиной недели! Да я же сдохну к чёртовой матери, с-с-су…
– Тебе нехорошо? – удивлённо вопросил пробегавший мимо коллега.
– Мне прекрасно, – огрызнулся Чанёль и убрался за свой стол.
После работы он приехал к ресторану матери, но зайти не осмелился. Просто стоял у стеклянных стен, смотрел, как внутри привычно снуёт персонал, за столиками сидят клиенты, а мама у стойки проверяет карту вин.
Не то чтобы он сожалел о поступке Чонина и том поцелуе напоказ, просто сомневался, что… Да каждая собака в отделении знала о его влюбчивости. Он влюблялся хотя бы раз в год – как минимум. Все ржали над этой его чертой. И ржали при Чонине, так что Чонин тоже был в курсе.
Тогда почему?
Сам Чанёль не испытывал никакой уверенности в том, что всегда будет рядом с Чонином. Пока что он хотел быть рядом всегда, но это «пока что». Через час, два, через день или неделю он мог влюбиться в кого-то другого, и что тогда?
Дома он долго ворочался на кровати, потом принёс подушку из комнаты Чонина, пропитанную запахами хвои и мандарина. Этот аромат успокаивал Чанёля и помогал ему уснуть, чтобы увидеть во сне Чонина.
День за днём Чанёль приходил на работу, вечером торчал у окон ресторана мамы, переминаясь с ноги на ногу, уходил домой только тогда, когда из-за озноба зубы начинали стучать, как кастаньеты, нюхал подушку, как токсикоман, засыпал и обнимал Чонина во сне.
Когда со дня отъезда Чонина минуло две с половиной недели, Чанёль вернулся с работы и обнаружил, что дверь в комнату Чонина распахнута. Он кинулся туда и замер – ноутбук, тетради, ручки и карандаши, плед из верблюжьей шерсти – всё пропало. Из шкафа вещи Чонина тоже исчезли. На столе остался лист, аккуратно сложенный в лучших традициях прошлого века: два сгиба – и три ровных и одинаковых части.
Чанёль медленно отогнул первую треть листа, затем последнюю, опустился на стул и прикипел взглядом к ровным строкам.
«Ёлли, я зашёл за вещами, не пугайся – это не ограбление. Я получил должность инструктора, как и хотел. Буду работать в другом отделении теперь. Надеюсь, ты помирился с родными и изобрёл убедительную ложь, для тебя – раз плюнуть, с твоими-то опытом и находчивостью.
Пока был далеко от тебя, много думал. О тебе. Зачёркнуто. О нас. Наверное, ты прав в определениях. Мы никогда не говорили об этом, я просто думал, что всё очевидно.
Похоже, нет.
Помнишь, я как-то говорил тебе, что я жуткий собственник? Я говорил, что ты мой. И это были не пустые слова. Мне невыносима сама мысль о том, что нужно лгать и делать вид, будто мы лишь коллеги или приятели. И… Знаешь, это было больно – слышать каждый раз твою новую ложь и жалкие оправдания, почему мы не можем остаться на ночь в доме твоей матери. Я понимаю, что выставлять наши отношения напоказ глупо, и я бы никогда этого не сделал хотя бы из уважения к твоей семье. Но одно дело – соблюдать рамки приличий, и совершенно другое – скрывать отношения от самых близких людей, прятаться и лгать.
Я надеялся, что ты наберёшься смелости и скажешь своей семье, что я тот, кто тебе дорог. И тот, с кем ты хочешь быть рядом. Или позволишь сказать это мне, если сам боишься.
Неважно, впрочем. Как оказалось, я был всего лишь парнем, с которым ты просто трахался. В этом случае… прости меня за то, что доставил столько проблем. Хотя – опять же – думаю, тебе не составит труда выкрутиться и придумать новую ложь. Или можешь не придумывать ничего, я постараюсь всё исправить, потому что для меня ты никогда не был парнем, с которым я просто трахался. Всё-таки из нас двоих именно я оказался сентиментальным романтиком и дураком.
Если ты дочитаешь до конца это письмо, буду рад. Написать это было трудно, но всё же проще, чем сказать при встрече. К тому же, если честно, я не хочу тебя видеть. Предпочёл бы забыть.
Перечитал сейчас всё, что написал, и посмеялся над собой. Моя обида выглядит несколько по-детски, да? Неважно.
Я думал, что нашёл в тебе свой дом. Показалось.
Прости».
Чанёль прижал руку с письмом ко лбу и зажмурился крепко-крепко – до ярких кругов перед закрытыми глазами.
Потом он торчал под хлопьями снега, смотрел через стекло в зал и не отводил глаз от сидевшего за стойкой Чонина. Тот медленно потягивал через трубочку молочный коктейль и наблюдал за матерью Чанёля, которая игнорировала его. Демонстративно. Но Чонин не уходил.
Чанёль успел окоченеть на улице, поэтому ушёл раньше, сжимая ледяными пальцами письмо в кармане.
Утром капитан Бан вручил ему ключ.
– Чонин забегал, просил вернуть тебе ключ от квартиры в общежитии.
Чанёль кивнул и сунул ключ в ящик стола.
Какая разница теперь…
В кармане лежало смятое письмо – Чанёль уже выучил его наизусть. Ещё немного позднее стало не до этого, потому что пришлось просматривать дела из старого архива. Одна стопка с документами расползлась, понадобилось отрезать кусок провода, чтобы перевязать бумаги. Чанёль вытянул из кармана нож и удивлённо уставился на подвеску с опалом. Камень больше не переливался радужными оттенками и не сиял. Он потускнел, «погас», казался серым и невзрачным.
Чанёль потёр опал между ладонями, но это не помогло. Хотел протереть тканью, но вовремя вспомнил, что Чонин, кажется, говорил, что камень хрупкий и нежный, могут остаться царапины. Но все попытки Чанёля вернуть камню былые яркость и цвет ни к чему не привели.
Каждый вечер он вновь и вновь торчал у стекла и смотрел на Чонина, околачивавшегося у стойки с решительным видом. Мама по-прежнему его игнорировала, но зря. Уж Чанёль отлично знал, насколько Чонин упрямый.
Замёрзнув, Чанёль тяжко вздохнул и побрёл к машине. Он не оглянулся и не увидел, как мать смотрела ему вслед. И не видел, как она после перевела взгляд на Чонина, затем направилась к стойке.
Чонин вздрогнул от резкого стука и вскинул голову.
– Добрый ве…
– Оставь свои хорошие манеры – они сейчас не слишком-то уместны после твоей выходки. И ты сюда каждый день мотаешься уж точно не для того, чтобы блеснуть манерами в приличном обществе. Я так понимаю, у тебя есть что сказать. Думаешь, это стоит того, чтобы я послушала?
– Определённо, – с железной уверенностью подтвердил Чонин.
– Тогда присядь и начинай. С чего-нибудь. Пока я в настроении тебя слушать.
Чонин дождался, пока сядет мать Чанёля, затем опустился на табурет и переплёл пальцы обеих рук, вздохнул и заговорил негромко, стараясь никуда не смотреть – только на гладкую поверхность стойки.
Чанёль явился на следующий день и растерянно остановился у прозрачной преграды, внимательным взглядом обвёл весь зал, но Чонина не увидел. Это было сильным ударом. Оказывается, он привык к этому – видеть Чонина каждый вечер, смотреть издали. Сегодня Чонин не пришёл в ресторан, и мир Чанёля снова разбился вдребезги. Именно тогда, когда он немного успокоился.
Он сделал шаг назад, второй, повернулся к машине и застыл, раскрыв рот от изумления. Перед ним стояла мать. Она зябко куталась в тёплую шаль и смотрела на него строго и одновременно устало.
– Ну и долго ты будешь под окнами мяться? Зайти не судьба? Обязательно надо простыть и слечь с температурой, чтобы всё само собой образовалось?
– Мама…
– Ну что? Живо давай, ну! Какой же ты всё-таки ребёнок… Такой длинный вымахал, а ума всё равно нет.
Чанёль послушно зашёл в ресторан, позволил умыть себя тёплой водой и принялся вытирать руки бумажным полотенцем, потом отыскал мать в одной из отдельных кабинок. Она сидела за низким столиком и расставляла тарелки и миски с едой.
– Садись.
Чанёль тихо опустился на подушки и взял палочки. Мать позволила ему в тишине съесть половину порции салата из осьминогов, только тогда завела речь о деле.
– Что он отощал, что ты. Смотреть противно.
– Мама…
– Я говорила с ним. Вчера. Теперь хочу тебя послушать.
– Э… О чём же мне говорить?
– О нём. Или о себе. Или о вас обоих? И как так вышло?
– Не знаю. – Чанёль отодвинул тарелку.
– Я про то, что ты вдруг с ним. Он же недавно приехал, да? Когда же ты успел? Или это было на спор?
– Какой ещё спор? Я же не студент больше, а взрослые люди спорят на более умные вещи.
– Уж конечно. Так как тебя так угораздило?
Чанёль виновато повертел в руке палочки для еды, отложил их и с трудом проговорил:
– Просто увидел его… и всё. А он ещё улыбался мне. Ты видела его улыбку, знаешь. – Чанёль поправил ворот свитера и прикрыл глаза. – Он сказал, что я красивый. Остальное… как-то само по себе вышло.
Когда мать громко всхлипнула, Чанёль убито понурился. Она торопливо вытерла глаза и придвинула ему чашку с чаем.
– Совсем меня не бережёшь, обормот. И себя тоже. Ты любишь его?
– Что? Я… – Чанёль растерянно смотрел на чаинки в подкрашенной воде и не знал, что сказать.
– Посмотри на себя только… – Мать снова всхлипнула и прижала к глазам салфетку. – Бледный весь, днями под окнами топчешься, как потерянный щенок. И только и делал, что смотрел на него. Знаешь, что он мне сказал?
– Просил что-то передать? – вскинулся и оживился невольно Чанёль.
– Господи… – Мать всплеснула руками и разрыдалась. Чанёль пересел к ней, обнял и принялся гладить по голове и плечам, глупо уговаривая не плакать, говорил, что всё хорошо. Говорил и сам себе не верил. Какое уж тут «хорошо»? Ему бы ненавидеть Чонина за это – появился и перевернул всё с ног на голову, но не получалось. Оба виноваты, как ни крути.
Мать немного успокоилась, вытерла лицо салфеткой и помотала головой.
– Ничего он тебе не передавал. Он ко мне приходил. И говорил только со мной. Он так сказал мне, мол, госпожа Пак, вы мать Чанёля, поэтому должны меня понять лучше, чем кто-либо ещё. Потому что вы любите его. И потому что я тоже его люблю. Наглец эдакий, – мать вздохнула. – Попросил прощения за то, что сделал. Дескать, это было глупо и по-детски, но он считал, что я имею право знать и не жить во лжи. Сказал, что не нужно прогонять тебя из-за него. Лучше прогнать только его, а ты ни в чём не виноват. Попросил помириться с тобой и обещал, что больше не будет крутиться рядом с тобой. И что же теперь с вами делать, а? Как теперь быть? Отец сердится, Юра все глаза выплакала, скучает. И ты тут ещё… А такие солнечные были, когда приезжали. И теперь вот… Сынок, ты любишь его или нет? Если блажь такая, то так и скажи. Но если… если нет, то…
– То что тогда? – упавшим голосом уточнил Чанёль. Потому что не блажь. Потому что… Чонин его любит, оказывается. Козёл. Хоть бы раз прямым текстом сказал, а не разворачивался с гордым видом и не сбегал, оставляя Чанёля в прострации с кучей намёков в стиле «догадайся сам». Ну, то есть, наверное, догадаться можно было, но Чанёль никогда не называл себя гением, чтобы с лёгкостью щёлкать такие шарады. И вообще, влюблённые люди всегда тормозят – это нормально.
– То… – мать опять вздохнула, – и такое бывает, что уж теперь.
– Что?! – опешил Чанёль от неожиданности ответа. – И ты не будешь против, если я… мы… ну то есть…
– Я не хочу видеть, как ты мучаешься. И не хочу видеть, как мучается он. Всё это время вы были безупречны, никому плохо из-за вас не было. Почему я должна быть против? Я хотела бы другого для тебя, но ты же моя кровиночка. Как я могу желать тебе несчастья? Неужели ты так плохо думаешь обо мне? Разве я хоть когда-нибудь оставляла тебя одного? Разве это не я всегда тебя поддерживала? И когда ты в полицию пошёл, скандал какой был, помнишь? Разве я тебя не поддержала? Ну что ж ты дурной такой? И врал мне ещё. Смотрел в глаза и врал…
Мать опять разрыдалась, и Чанёль снова успокаивал её, извинялся и уговаривал не плакать. Впрочем, худшее уже осталось позади – он знал, что мать против не будет. Это – самое важное.
Этот вечер был самым длинным в жизни Чанёля. По просьбе матери он рассказывал о Чонине. Она то улыбалась и гладила его по щеке, то снова начинала плакать и причитать, но не из-за Чонина, а из-за скрытности сына. Говорила, что они так много потеряли времени, и постоянно требовала объяснить причину такого недоверия со стороны Чанёля.
– Понимаешь… – Чанёль повертел в руках палочки и положил их на стол. – Ты знаешь, я так часто влюбляюсь. И это быстро проходит. Я всё время боюсь, что вдруг это… Вдруг я снова…
– Обычно как это бывает? Как долго?
Чанёль задумался, вспоминая.
– По-моему, дольше месяца ни разу не было.
– Сейчас дольше?
– Ну…
– И хоть раз ты таким убитым был?
– Нет, но…
– В любви, мальчик мой, правил не бывает. Уж не знаю, что там у вас такое, но тебе сейчас очень больно – это заметно. Поэтому мне всё равно, влюблён ты или любишь, просто тебе сейчас он нужен. Очень. Пусть так будет, как ты хочешь.
– Но… уже никак не будет. – Чанёль помрачнел и опустил голову. – Он же сказал тебе, что всё кончено.
– Господи! И что? Ну и что, что он так сказал? А ты что? Так просто вот смиришься и руки опустишь? И я ещё должна тобой гордиться? Ты в полиции работаешь, в конце-то концов. Узнай, где он, поговори с ним, дай в морду, если надо, чтобы мозги на место встали. Ну или дубинкой по голове, закинул на плечо – и вперёд.
– Мама… – Чанёль уставился на мать во все глаза. – Ты что такое говоришь?
– То, что положено говорить мужчине в таких случаях. Раскис мне тут. Завтра же поговори с ним. И я буду ждать вас обоих к ужину. Завтра, уж так и быть, тут покормлю вас, оболтусов. Бесстыжие! Глаза бы мои вас не видели! Старой женщине нервы мотаете!
– Какой старой женщине? Где ты старую женщи… Ой! – Чанёлю досталось сухоньким, но крепким материнским кулачком по плечу.
– Поговори мне тут! Чтоб притащил завтра свою птичку на верёвке, если потребуется.
Чанёль грустно подумал, что это, скорее, Чонин его на верёвке притащит. Мама тоже хороша – «дай в морду». Это инструктору по тэквондо в морду дать? Угу, как же…
Но поговорить с Чонином надо в самом деле.
Пусть скажет в лицо Чанёлю, что любит.
А то взял и ушёл молча.
Козёл.
Через полчаса пришёл вызов от капитана Бана: кто-то оставил мину в круглосуточном торговом центре.
========== 12. Последствия дебюта Пак Чанёля в роли парламентёра ==========
Вокруг торгового центра скопились патрульки, среди них красовались даже два фургона с характерными пометками – кинологи.
– Собак-то зачем? – удивился мимоходом Чанёль.
– А чтобы были, – огрызнулся обычно спокойный и сдержанный капитан Бан. Видимо, даже он разволновался. – Где тебя носило?
– Нигде. Я же сразу приехал. Что тут?
Они зашли в торговый центр и двинулись к лестнице.
– Этот придурок на третьем в кафе. Естественно там полно народа, и он никому не позволил уйти. На нём мина. Или это уже бомба? Короче, хрень с таймером. Пикает. Там по времени два часа. Взрывчатки на нём около пяти кило, если не больше. Требует пять миллионов в евро вот прямо сейчас, иначе взорвёт всё к чёртовой матери. Вроде бы. Такими были его требования полчаса назад. Теперь он требует…
– Человеческих жертвоприношений?
– Поязви мне тут. Человека для переговоров он требует. Хочет ещё что-то.
– Угу. И кто пойдёт?
– Ты.
– Чего? Меня в жертву? – Чанёль остановился на последней ступеньке у цифры «два», нарисованной на стене, и возмущённо уставился на капитана. – Почему я? Я же просто лейтенант. И меня не готовили к ведению переговоров. Чёрт, господин капитан, что я ему говорить-то буду? И вспомните историю – парламентёры всегда плохо кончали.
– Что-нибудь да скажешь – у тебя рот никогда не закрывается, балаболка. Тебя решили послать, потому что у тебя язык хорошо подвешен. Ты кого угодно заболтать можешь.
– Поэтому и решили. Послать. Ага.
– Не придирайся к словам. Отправить.
– Угу, а то в случае «послать» есть нюансы, – вошёл в роль парламентёра Чанёль.
– Так ты пойдёшь или нет?
– Прямо сейчас?
– А когда? Завтра после взрыва? Тик-так. Времени мало.
– Ладно, так что мне ему говорить-то?
– Куртку снимай. Смотри сам по ситуации. Дескать, деньги будут, надо подождать. И потяни время, пока ждём снайперов. Постарайся его подвести к окну, что ли. Ну и погляди, что с миной, можно ли вообще стрелять. Разберёшься, не первый же раз. Ты в полиции уже три года, не новичок. Всё снимай!
– Что значит «всё»?! – возмутился Чанёль и отдал куртку капитану.
– Свитер тоже. И пистолет отдай. Он должен видеть, что ты без оружия и не представляешь никакой угрозы. Рожу попроще и смотри ласково.
– Ласково?
– И не рычи. То должен быть обаятельным и симпатичным, расположи его к себе. Пусть вообще смотрит на тебя влюблёнными глазами. Задури ему голову, короче, и время потяни. И к окну гада, к окну. Пистолет!
Чанёль неохотно отдал оружие капитану, свитер и перчатки, поправил светлую рубашку и передёрнул плечами от озноба. В торговом центре было тепло, но поручение капитана Бана так освежало, что мороз по коже продирал.
– Готов?
– Конечно нет. Ну я пошёл?
– Надень это, – капитан вручил ему гарнитуру, которую он послушно нацепил на ухо. – Включено. Радиус – пятьсот метров.
Чанёль вздохнул, проверил телефон в кармане джинсов и стал медленно подниматься по лестнице на третий этаж, где засел террорист.
В кафе Чанёля ждала дивная картина: все посетители и персонал лежали на полу и таращились на него большими испуганными глазами, «виновник торжества» торчал в углу под прикрытием барной стойки.
Террористом оказался бодрый мужичок лет шестидесяти, коренастый и плотный, с цепкими руками и обритой, словно у буддистского монаха, головой. На нём был военный жилет, перехваченный ремнём на поясе. На ремне крепился таймер, который показывал один час и пятьдесят минут с секундами. А ещё террорист держал в руках тяжёлый пистолет с длинным стволом. Если из такого пальнуть в голову, от головы ничего не останется.
Чанёль на всякий случай поднял вверх руки, чтобы террорист убедился в его безвредности. Тот жестом велел ему приблизиться. Чанёль сделал несколько шагов по прямой, обогнул три столика и остановился в паре метров от террориста.
– Доброй ночи, – выдал он и широко улыбнулся, не придумав ничего другого. – Вы хорошо поели?
Террорист как-то странно на него уставился и моргнул.
– Я вообще не ел. Поешь тут… Ты кто такой? Тебя на улице подобрали, что ли?
– Э, нет. Лейтенант Пак, вообще-то. – Чанёль демонстративно оттянул карман на джинсах и двумя пальцами выудил корочки, протянул дедку. Тот взял, внимательно изучил документ вдоль и поперёк, нахмурился. Чанёль перестал улыбаться и попытался скопировать собственное выражение лица на фотографии в документах.
– Так лучше?
– Да, спасибо. – Террорист вернул ему корочки и напыжился. – Так, мне нужны пять миллионов евро и…
– Велосипед и фонарик? – предположил Чанёль, припомнив анекдот о террористах, захвативших винный погреб.
– Нет, вертолёт.
– Это вы зря. Велосипед не такой приметный, выследить сложнее.
– А ты юморист, как я погляжу…
– Цель не вижу. Лейтенант Пак, вы можете выманить цель из укрытия? – прозвучало в ухе у Чанёля, и он сохранил самообладание не без труда, потому что этот низкий голос принадлежал Чонину.
