сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Антонин застонал ей в рот — порочно, безудержно, восхитительно громко. Его язык пробовал ее на вкус, пока он одной рукой вцепился в ее локоны, а другой одним резким, быстрым, жадным рывком еще крепче прижал ее тело к своему. После месяцев мечтаний Гермиона была счастлива находиться в его власти. Антонин так долго избегал любого касания к ее коже, но теперь, когда их губы, язык и зубы встретились в яростном слиянии, казалось, он не мог насытиться прикосновениями к ней, ощущениями его удивительно прохладных пальцев на ее щеках, на ее шее, на ее груди, на ее животе. Столкновение его холода с ее теплом приводило Гермиону в исступление.
Каким–то образом — она не поняла как и в какой момент это произошло — он прижал ее к двери коттеджа, прижимаясь к ее животу своей растущей эрекцией. Антонин целовал ее с неистовством человека, ищущего воду в пустыне, как будто ее возбуждение было живительной силой для него; и теперь она знала, что это действительно так и было.
Пока они яростно целовались, его клык впился в ее нижнюю губу, выпуская каплю крови. Одной рукой Антонин крепко схватил ее челюсть, зализывая раненую плоть. Гермиона ощутила легкое покалывание, его слюна содержала приятный коагулянт, одна из вампирских штучек, о которой Гермиона когда-то читала, но сейчас, пока она лихорадочно расстегивала остальные пуговицы на его рубашке, ей было не до этого…
— Подожди, — прошептал он. — Подожди, женщина! — рявкнул Антонин, оттолкнув ее, чем вызвал у нее такой скулеж, за который ей было бы стыдно при других обстоятельствах. — Мы не можем… я не могу сделать это с тобой.
— Черт, Антонин, да! Ты, черт возьми, можешь! — вскрикнула она, хватая его за лацканы, прежде чем он сжал оба ее запястья в своих руках, устремив на нее суровый взгляд.
— Гермиона. Почему ты не можешь иметь детей?
С тем же успехом он мог бы дать ей пощечину, настолько она была ошарашена его словами.
— Я… я никогда… не рассказывала тебе, что не могу иметь детей, — пробормотала она.
— Но ты не можешь. У тебя никогда их не будет. Напомни мне, почему это произошло.
Осознав, к чему он клонит, она покачала головой, поджимая губы в порыве внезапной ярости.
— Антонин, нет, ты не можешь винить себя…
— Еще как, блядь, могу! — он закричал. — Я наложил проклятие, Гермиона!
— Это не… Черт. Я, конечно, люблю Рональда в стиле «Мерлин-а-кто-еще-будет», но он не должен был рассказывать тебе это, — горько прошипела она. — Это не его тайна, чтобы он с кем-то делился ей.
— Нет. Не его. И это одна из причин, почему я ненавижу его. Он настойчиво трепался со мной за нашими шахматными партиями обо всей своей жалкой рыжей жизни. Другая причина в том, что ему невероятно повезло, у него была возможность любить такую гребаную БОГИНЮ, как ты, а он предпочел вместо этого заделать ребенка какой-то шлюхе за твоей спиной. Вот почему я называю его Уизел! — выплюнул Долохов. — Но дело не в этом, solnyshko. А в том, что ты бесплодна навеки, и это только моя. Блядь. Ошибка, — вскрикнул он, обхватывая ее лицо дрожащими руками.
— Лучше быть бездетной и живой, чем рожать детей от ублюдков, таких как гребаные Макнейр и Руквуд, прикованной цепями в каком-нибудь жутком, кишащем крысами подземелье! — крикнула Гермиона ему в ответ, положив свои руки на его.
— Ведьмочка… — прохрипел он, переполненный любовью и сожалением.
— Ты помог мне, Антонин. У нас… я имею в виду, Отряд Дамблдора… у нас не было абсолютно никаких шансов в ту ночь в Министерстве. Только Цирцея знает, что было бы со мной, если бы ты не защитил меня от других Пожирателей смерти. И я знаю, что ты не хотел, чтобы заклинание принесло такие последствия. Я смирилась с этим, правда! Я клянусь тебе! Я веду полноценный образ жизни — это просто другой жизненный путь. Многое из того, что я делаю в своей жизни, я бы не стала даже пробовать, если бы у меня были дети. И много еще смогу сделать. И если именно поэтому Рон бросил меня, то скатертью ему дорога! Мне все равно! — сказала она с маниакальным смехом. — Он не тот, кого я хочу.
— Гермиона, — прошептал он. —Я не могу так поступить с тобой. Ты… слишком хорошая. И… когда я питаюсь… Я становлюсь… более жестоким, чем ты можешь себе представить. Это изменит все, что было между нами. Если я соглашусь испить тебя, полностью подчинить себе, погубить во всей моей неистовой, звериной похоти, оставить свои отметины на твоей прекрасной коже — сможешь ли ты когда-нибудь снова посмотреть на меня так же, как сейчас?
— Антонин, я… — она попыталась возразить, но он приложил палец к ее губам.
— Solnyshko, nyet — Я не буду этого делать. Я больше ничего не заберу у тебя, — заявил он. — Я уже достаточно искалечил тебя в этой жизни.
— Черт возьми, Антонин! — закричала Гермиона. — Я официально умоляю, чтобы ты продолжал калечить меня.
Она уже давно пересекла границы своего чувства стыда. Гермиона впилась ногтями в его плечи и закинула ногу на его талию, заставив Антонина закрыть глаза, закусить губу и обреченно застонать. Гермиона не знала, и по большому счету ей было все равно, вызвано ли ее лихорадочное желание его вампирским обаянием или только им, этим мужчиной, кем бы он ни являлся — живым, мертвым или восставшим из мертвых.
В какой-то момент она почувствовала, что Антонин закрылся от ее неистовой страсти.
— Гермиона Грейнджер, — предостерегающе прорычал он и медленно опустил ее ногу. Выглядело так, как будто ему не хотелось этого делать. Антонин сделал несколько глубоких прерывистых вдохов. Его глаза были все еще закрыты. — Мне запрещено покидать этот коттедж. Сейчас, — сказал он, открывая глаза их и делая шаг назад, — я прошу тебя со всей сдержанностью, которой еще обладаю, покинуть меня.
— Пожалуйста, — взмолилась она, ее голос звучал жалобно, демонстрируя, что она окончательно переступила через свою гриффиндорскую гордость. — Антонин, я не могу позволить тебе так поступать с собой…
Но менее чем за долю секунды Антонин, применив свою сверхъестественную скорость, как и несколькими минутами ранее, поднял ее, поставил на крыльцо, тщательно избегая ступать за пределы защитных чар, захлопнул деревянную дверь и запер на засов.
========== Часть 3 ==========
Комментарий к Часть 3
Примечание от переводчика: Для лучшего восприятия образа Роули представьте себе Криса Хемсворта в роли Тора.
— Как дела у Антошки? Ты уже призналась ему в любви?
Торфинн сидел на большом кожаном диване в своей гостиной, а Гермиона достала из сумочки и положила запечатанное рукописное письмо перед ним на стеклянный кофейный столик.
В течение последних шести месяцев, поскольку ни Торфинн, ни Антонин не могли вызывать патронус, или общаться друг с другом каким-либо иным способом, Гермиона взяла на себя смелость поддерживать их обмен письмами, находя их крепкую дружбу довольно милой. Строго говоря, это не соответствовало правилам ареста, но и не совсем противоречило им. В любом случае, у Торфинна осталась всего пара недель ареста, и вскоре он сможет аппарировать в Озерный край и самостоятельно навестить Антонина.
— Дела не очень хорошо. Не совсем призналась, — ответила она, откинувшись в кресле-мешке и разглядывая многочисленные постеры в рамках — «Металлика», «Мегадет», «Раммштайн», «Джудас Прист», «Айсед Ерс», «Амон Амарт», «Саботон» — пока Торфинн заканчивал забивать свой кальян.
— Мне… очень жаль, Гермиона, — искренне произнес Роули, делая несколько затяжек, чтобы раскурить кальян.
Мэнский кот Лемми{?}[Кот Торфинна назван в честь безвременно ушедшего солиста группы Motorhead] запрыгнул ей на колени, мурлыча и требуя погладить его по голове.
— Вообще-то, — уточнила она с глубоким вздохом, — это была… настоящая катастрофа.
Гермиона уделила необходимое внимание Лемми, поглаживая его шерстку, пока рассказывала Торфинну об обстоятельствах вчерашнего визита в коттедж Долохова. Она не стала вдаваться в подробности всего, что сказал ей Антонин, поскольку все еще переваривала это сама, но попыталась изложить Торфинну основные моменты визита. Сейчас встречи с Роули для нее приобрели характер дружеских посиделок, нежели рабочего задания, поскольку Торфинн давно передал ей всю информацию, которой владел. По крайней мере, Гермиона считала именно так.
— Яйца Одина, — выдохнул он, предлагая ей затянуться кальяном, от чего она вежливо отказалась — почему-то от кальяна у нее начинала болеть голова. — Не могу, блядь, поверить, что он тебе отказал. Какой идиот. Вот погоди, получит он от меня следующее письмо! — предупредил он, посмеиваясь.
— Честно говоря, я тоже этого не понимаю, если только он не находит меня отвратительной, что…
— Ха-ха, нет, это не так, — перебил Торфинн, — поверь мне. Он просто гребаный придурок. Откровенно говоря, позволить ему питаться тобой — это меньшее, что ты можешь сделать после…
У Торфинна было много выдающихся способностей, но ложь не была одной из них. Его рука, сжимавшая шланг кальяна, застыла в воздухе, а голубые глаза расширились и напоминали большие бирюзовые кабошоны.
— …меньшее, что я могу сделать после чего, Торфинн? — настойчиво спросила Гермиона, резко выпрямляясь на своем кресле-мешке с фасолью и отправляя испуганного кота на кухню.
— Да, ничего, я просто пошутил. Дурацкая шутка. Не беспокойся об этом…
— Нет, Торфинн, это была не шутка. Я уже достаточно хорошо знаю тебя, чтобы распознать ложь. И, судя по всему, ты говорил не об инциденте с моим шрамом, поскольку о нем я давно уже знала, а ты выглядишь так, будто тебя только что поймали на разглашении государственной тайны. Что ты скрываешь от меня?
— Это лишь… это лишь расстроит тебя, поверь, — предостерег Торфинн, поднимая руку. — Это огорчит тебя, а мы не хотели, чтобы тебе было больно.
— Мы? — прошипела она, совершенно разгневанная. — Хорошо, что вы оба скрываете от меня?
Гермиона скрестила руки на груди. Торфинн потер лицо обеими руками.
— Он меня, блядь, убьет, — пробормотал он. — Ладно, — выдохнул Торфинн, наклоняясь вперед и упираясь локтями в колени. — Это о том, почему он превратился в вампира.
Гермиона резко втянула воздух, внезапный выброс адреналина обострил все ее чувства: фруктовый аромат кальяна, хруст, с которым Лемми ест свой корм Мяу Микс на кухне, легкое дуновение от потолочного вентилятора и выражение лица Торфинна. Его красивые скандинавские черты исказились неловкостью и страхом.
— Он категорически отказался обсуждать это со мной.
Торфинн сокрушенно усмехнулся и покачал головой.
— Ага, и на это есть причина. Антонин чертовски без ума от тебя, Гермиона. Словно помешанный. Это началось уже давно, еще до того, как ты стала работать с его делом. На самом деле, я бы назвал это одержимостью. Но поскольку ты теперь тоже без ума от него, я думаю: у вас, ребята, все получится.
Гермиона не хотела, чтобы он прерывал рассказ, но не смогла сдержать смешок. Возможно, ей следовало смутиться от такой откровенности, но их общение с Торфинном всегда было легким и непринужденным, и она не чувствовала с ним смущения.
— Его всегда впечатлял твой чертов ум — он говорил, что Поттер никогда и ничего не добился бы, если б тебя не было рядом, что ты была мозгом всей вашей компании, — продолжил Торфинн, запустив пальцы в свои длинные золотистые волосы. — И, для протокола, я верю, что он был прав насчет этого. На самом деле, я думаю, ты единственная женщина, на которую он когда-либо обращал внимание — словно его Ирэн Адлер{?}[(англ. Irene Adler) — героиня рассказа о Шерлоке Холмсе «Скандал в Богемии».].
Гермионе было приятно, что Торфинн упомянул Шерлока Холмса, поскольку именно она принесла ему эти книги, побуждая заняться чтением во время ареста. «Уф, здесь слишком много букв», — ворчал он первое время. Однако она постаралась сосредоточиться на той части, которая сообщала о наличии у Антонина чувств к ней, поскольку это подтверждало то, о чем он кричал ей в своем коттедже прошлой ночью.
— Короче, как он говорил тебе на суде, другие парни заключили пари на то, кто похитит тебя и проделает всю эту хуйню из разряда жестких фантазий психопата о сексуальном насилии. И он терял свой гребаный рассудок, почти ежедневно угрожая убить их всех четверых. Парни предполагали, что он сам хотел взять тебя, но только Рабастан и я знали, что все было серьезнее, чем казалось на первый взгляд.
Гермиона вспомнила, что Рабастан находится под домашним арестом под наблюдением Симуса. А также в ее памяти всплыли комментарии ирландца о причудливой, непредсказуемой манере речи и поведении этого человека. «Такой чертовски странный», — говорил о нем Симус.
— Неожиданный выбор человека, которому он решил довериться, я имею в виду Рабастана.
— Да, но, Раб не всегда был таким, в общем, как сейчас. Я уже подхожу к этой части истории. Короче, Антонин… как бы взял на себя ответственность тайно защищать тебя везде, где только мог. Была еще эта история с проклятием, но, э-э-эх… — Торфинн отвел взгляд от нее, выглядя крайне нерешительным. — Он… еще следил за тобой.
Гермиона удивленно вскинула брови.
— Ты… воспринимаешь это лучше, чем я опасался.
Она склонила голову набок.
— И как он следил за мной?
— Ничего ужасного — типа, ха-ха, дрочки пока ты спишь или чего-то в этом роде…
— ТОРФИНН! — рявкнула она.
— Да, да, прости, мои шутки становятся хуже, когда я нервничаю. Ты знаешь это. Но, по сути, в любое свободное от собраний или рейдов время он охранял тебя. Он не слишком приближался, но всегда был рядом, потому что понимал, что ты и твои родители могли быть целями других Пожирателей. Однажды я даже приносил ему свежую газету и несколько закусок — мне стало жаль его. И он на самом деле пару раз спасал твою жизнь, хотя ты не догадывалась об этом… твою, твоим маме и папе. Несколько раз у твоего дома появлялись парни, которым было приказано устранить тебя… Скабиор в первый раз, а Гойл-старший — во второй… Это те, о ком я знаю. Но он каждый раз находил способ незаметно помешать им. Реддл начал что-то подозревать, он не думал, что у Поттера есть необходимые ресурсы для сопротивления. Но мы с Рабастаном были единственными, кто знал, что это дело рук Антонина.
Гермиона вздрогнула, вспомнив, как звучал голос Антонина, когда он спрашивал о ее родителях, в нем слышалось беспокойство, а цвет глаз выглядел насыщенным, словно сангрия.
— Но… все изменилось после Тоттенхэм-Корт-Роуд.
— Имеешь в виду… драку в кафе?
Он кивнул, его лицо, которое обычно выглядело беззаботным, помрачнело.
— Когда Реддл послал нас за тобой, Антонин оказался в трудном положении. На первый взгляд казалось, что задание - раз плюнуть для нас обоих. Вы трое в маггловском Лондоне (и, в общем, без обид, но вы были единственными, за кого стоило переживать) против, вероятно, лучшего темного заклинателя в Британии в то время, возможно после Северуса Снейпа и самого Реддла. Я знаю, что сейчас, когда его магия истощилась, тебе может быть сложно в это поверить, но для Антонина такое задание — детская забава, и Реддл прекрасно знал это. Я думаю, что он послал его в качестве проверки, и, конечно же, тот эту проверку провалил. Он не мог не потерпеть неудачу, потому что сражался на дуэли, используя гребаные инкарцеро и намеренно промахиваясь лучом заклинания. Чтоб мне провалиться. Он просто не мог допустить мысли, чтобы причинить тебе боль или привести куда-то, где другие могут причинить тебе боль. Ты понятия не имеешь, какие проклятия он мог использовать против вас той ночью. А Реддл — имел понятие. И с того задания дни Антонина как Пожирателя смерти были сочтены.
Уже сейчас, с холодком, пробежавшим по всему ее телу, Гермиона осознала, к чему вела эта история, и почему они оба дали обещание не говорить ей правду.
— Несколько месяцев спустя Рабастан совершил что-то и навлек на себя гнев Реддла. Мы так и не узнали причину, а потом он не был в достаточно здравом уме, чтобы поведать об этом. Мне кажется, это как-то связано с твоей маленькой блондинистой подружкой, дурочкой, ты знаешь, о ком я говорю. В общем, Реддл пытал его целыми днями, Белла тоже участвовала в этом действе. Для них ломать Раба было словно нездоровое хобби, подобно тому, как некоторые собирают пазлы. Я до сих пор помню крики и стоны, эхом разносившиеся по коридорам, — сказал Торфинн, отводя взгляд от Гермионы к окну.
— Торфинн… я не хочу, чтобы этот рассказ причинял тебе боль. Я так виновата.
Он глубоко вдохнул и снова затянулся кальяном.
— Я уже далеко зашел. Лучше покончить с этим сейчас. В общем, Реддл уже относился к Антонину с подозрением, а когда они сломали Рабастана, тот все подтвердил. Рассказал, как Антонин защитил тебя проклятием в Министерстве, провалил попытки других парней убить тебя, сорвал рейд в кафе — позволил себя, опять же без обид, унизить восемнадцатилетней девчонке — просто чтобы ты осталась живой и невредимой.
— О милый Просперо, — выдохнула Гермиона, вцепившись ногтями в грудь. — Это я.
