Текст книги "Враг (СИ)"
Автор книги: Хастлер
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
– Не дёргайся, – раздвигаю его ноги коленями и приставляю два пальца к сжавшейся дырочке, но, похоже, он меня не слышит. Такими темпами я его и пальцами порву. – Сука, убью!
Вгрызаюсь в шею чуть ниже линии волос, а он выгибается и скулит, отвлекается от моих пальцев, что позволяет мне немного протиснуться. Тут же понимает и сжимается, уже не обращая внимания на мои зубы, всё ещё впивающиеся в его кожу. Но поздно, я протиснулся почти до упора в горячий и узкий вход и прижал его бёдра своими, зажимая свою руку между нашими телами и не давая вытолкнуть мои пальцы. Перестаёт рваться, только дрожит весь и подскуливает. Убираю зубы и утыкаюсь лбом в его затылок. Выдыхает и на несколько секунд ослабевает в моих руках. Я тоже замер, давая ему и себе временную передышку. Только мои пальцы внутри легонько поглаживают сжимающиеся мышцы.
– Тебе не противно?.. – хрипит совсем чужим и незнакомым голосом.
– Нет… – говорю то, что думаю, без сарказма и иронии, хотя мог бы съязвить, чтобы ранить его ещё и морально.
– Меня от тебя тошнит… – шепчет так тихо, что я едва различаю слова.
– Меня это не волнует.
Вру. Потому что мне больно. Опять накатывает ненависть. Опять хочется ужалить и посмотреть на его реакцию.
Шевелю пальцами и начинаю двигаться внутри, получается с трудом, слишком зажаты мышцы: сначала не выпускают, а потом не хотят впускать обратно. Напираю, втискивая в него третий, и самому почти больно, когда он выгибается подо мной и стонет.
– Не зажимайся, – сам уже хриплю от перевозбуждения и злости. – Это ничего не изменит…
Но он просто не слышит меня или не хочет слышать. Чувствую грудью как ошалело бьётся его сердце. Он весь покрыт капельками пота от напряжения, и я понимаю, что тоже мокрый. Огромным усилием заставляю себя не спешить, закусив губу верчу внутри него пальцами, выискивая, нажимая, растягивая.
Вздрагивает и как-то ошарашенно втягивает воздух сквозь зубы. Улыбаюсь ему в волосы и повторяю то же движение. Теряется, даже забывая обороняться, прислушивается, видимо, не веря в то, что происходит. В комнате только тишина, в которой до неприличия громко звучит наше с ним дыхание. Спустя минуту улавливаю едва заметное движение навстречу своим пальцам. Хочется съязвить, но боюсь спугнуть, боюсь нарушить ту тонкую нить, что начинает хоть как-то прорисовываться.
Прячет лицо в покрывале и даже не замечает, что я уже не так сильно давлю на него сверху, что уже не держу его руки. Вздрагивающая спина, в мокрых розовых разводах от крови, смешанной с потом. Моя голая грудь, вымазанная той же субстанцией. Волосы на его затылке мокрые и слипшиеся, стрелочки ресниц с остатками слёз.
Провожу ладонью по бедру и ныряю одной рукой ему под живот, второй продолжая растягивать и ласкать. Сжимаю в ладони мягкий член, касаюсь пальцем головки. Немного приподнимается, то ли давая мне возможность двигать рукой, то ли желая не выпустить мои пальцы из себя. На свой страх и риск сажусь на колени между его ног, уже не удерживая, только мои руки на нём и в нём. Не замечает, или просто уже смирился?
Первый тихий стон, в котором уже не только боль. Закусывает нижнюю губу, чтобы молча, боится показать мне, что сдался. Или почти сдался?
Хочу его до такой степени, что начинают дрожать руки и туманиться перед глазами.
– Позволь…
Машет отрицательно головой, прячет лицо и тут же выгибается бёдрами навстречу, когда мои пальцы проходят по чувствительному месту внутри него. Мой… Именно сейчас, в этот момент, когда я ещё не взял его, но он уже мой.
– Прости…
Не знаю, себе или ему. Наверное, обоим. Медленно вынимаю пальцы и наблюдаю, как запоздало сжимается кольцо розовых мышц. Приставляю головку подрагивающего члена, не забывая ласкать уже затвердевший его. Забываясь, поднимается ягодицами мне навстречу, видимо, рассчитывая на пальцы, и я не выдерживаю. Вхожу сразу, чувствуя боль от сдавивших меня мышц, успеваю прижать его к постели, когда начинает снова вырываться и не сдерживает крик. Сжимает покрывало побелевшими пальцами и не дышит, хрипит, как будто сейчас задохнётся совсем. И я с таким же свистом выпускаю воздух над его головой. В висках стучит, ладони вспотели. Как бы самому тут сознание не потерять от переизбытка чувств, от понимания – я в нём.
– Дим… Пожалуйста, расслабься… – глажу его по плечам, по рукам, провожу пальцами по бёдрам, слегка сжимаю ягодицы.
Неожиданно слушается, вижу, как ослабевают напряжённые мышцы спины, а тонкие пальцы отпускают покрывало. Внутри него уже не так болезненно тесно.
– Потерпи совсем немного, – целую его в мокрый висок и делаю первое движение. Опять сжался, опять пальцы комкают розовую ткань. – Тихо… Всё хорошо… – не перестаю двигаться, понимая, что по-другому никак.
Стонет протяжно и кривит лицо в гримасе. Кусает губы, оставляя ранки краешками зубов, позволяет скатиться слезам, до этого собравшимся в уголках закрытых глаз.
Нахожу рукой его полуопавший член и начинаю всё заново, подстраиваюсь движениями бёдер под ритм своей руки, вначале медленно, постепенно наращивая темп. Чувствую, как перестаёт быть таким невообразимо тугим, впускает меня уже сам, обволакивает горячим нутром.
Затихает на минуту, чтобы уже застонать по новой, всё ещё с болью, но уже вперемешку с удовольствием. Пытается толкнуться мне в кулак своим возбуждением, неумело подмахивая мне и немного сбивая с ритма.
А меня уже крыть начинает, да так, что огнём горит под кожей и простреливает разрядами по мышцам. В ушах шумит от собственного пульса и его хрипов, рука сама по себе с силой сжимает его член, толкается в живот, приподнимая.
– Встань на колени… Ноги шире… – подтягиваю его, и он поднимается, повинуясь моему движению, такой открытый и одновременно всё ещё невинный.
Хватаю его за запястье и накрываю его пах его же рукой.
– Давай…
Сразу схватывает, чего я от него хочу, и начинает сам ласкать себя, выгибаясь и упираясь головой в кровать. Давая мне возможность обеими руками впиться в его бёдра и насаживать на себя максимально глубоко, до его вскриков, до моего рычания.
Кончает первым, неожиданно встав на колени и выгнувшись так, что упирается мне затылком в ключицы. Скольжу рукой по его груди к шее и одновременно с тем, как он сжимает меня там, внутри, сжимаю пальцы на его горле. Как бы не задушить, потому что уже не контролирую себя, потому что простреливает по всему телу, собираясь горячим комом внизу живота и разлетаясь на тысячи заряженных осколков по телу, в голове, под зажмуренными веками.
Когда перестаю вздрагивать, вдруг понимаю, что Димка обмяк в моих руках. Убираю руку с его горла и, холодея, прислушиваюсь. Дышит. Через раз, сорвано, но дышит. Позволяет обнять себя и уложить рядом. Дёргается, когда я осторожно выхожу из него, но больше не хочет убежать. То ли сил нет, то ли желания.
– Ты как? – глупый вопрос, если учесть, что он почти в бессознательном состоянии, да и сам я не многим лучше.
Молчит, только несильно сжимает пальцы моей руки, которая устроилась на его животе. Принимаю это движение за «нормально». Прижимаю взмокшее тело ближе, наплевав на ободранную спину, напоминая ему и себе, что мой. Теперь уже точно мой.
Засыпает он тоже первым. И под звуки его почти уже ровного дыхания, прикрываю веки и проваливаюсь в темноту.
========== Кольцо. ==========
С трудом открываю опухшие глаза и первое, что вижу – это розовое скомканное покрывало и красноватое небо в окне. Солнце уже садится.
Минуты две просто лежу, не двигаясь и не меняя ритм дыхания, залипаю взглядом на верхушке дерева, виднеющейся через стекло, и пытаюсь вернуть мозги на место.
Вместе с воспоминаниями приходят тревога и страх. Сердце начинает биться пойманным воробьём, а ладони тут же потеют. Вслушиваюсь в тихое чужое дыхание за спиной и холодею – внутренности сковывает так, что не вдохнуть.
Последний луч солнца лениво ползёт по потолку и исчезает, а я всё не могу решиться посмотреть себе за спину.
Медленно, как в замедленной съёмке, пытаюсь перекатиться на живот и подняться, и чуть не стону в голос от резкой боли, когда прилипшая к подушке рана на лопатке резко отдирается, оставаясь кроваво-коричневым отпечатком. Дальше – больше. Спина горит пламенем, как будто меня битый час тёрли наждачкой по хребту, горло саднит так, что боюсь не выдавить и слова. Но основным сюрпризом оказались ноющая как никогда поясница и болезненно ощущающаяся задница. Я едва сполз с кровати.
На коленях огибаю огромное розовое ложе и нахожу свои шорты с боксерами. Надеваю, согнувшись в три погибели и стараясь не завыть, но всё же надеваю. Тут же рядом нахожу футболку. Вот как я буду одевать её, родимую, не знаю. Только от мысли, что мне придётся натянуть это на себя, становится дурно. Ну и чёрт с ней. Зажимаю в руке и плетусь к двери. Открыто. Похоже, что на межкомнатных дверях замков здесь вообще нет. Ещё бы с входной так.
Заветный ключик с брелком-котиком находится на той же полке, и я бы, наверное, сплясал, если бы не боялся, что рассыплюсь на части прямо тут, в коридоре.
Дверь за мной закрывается почти бесшумно. Ещё один рывок, и я на улице. В конце двора виднеются разговаривающие тётеньки. Решаю обойти их по кругу через детскую площадку, чтобы не светить своей красотой на спине и ковыляющей походкой, а то ещё ментов вызовут.
Останавливаюсь только в парке возле школы, а на улице уже почти темно и один за одним зажигаются фонари. Перевожу дух и осторожно касаюсь пальцами лопатки. Кажется, на воздухе всё подсохло окончательно. Мысленно удивляюсь, как умудрился никого не встретить по пути. Наверное, это везение, как с дверью.
Кое-как, с придыханием, как барышня, натянул футболку, чтобы не шокировать Веру, хотя ей и так будет на что посмотреть. Видел себя в зеркале в той розовой комнате – шею как будто собаки грызли. Хоть и не до крови, но отчётливые следы зубов, ни с чем не спутаешь.
Возле дома настроение вообще идёт вверх. Окна тёмные, значит, Вера ещё не пришла со смены. Плюю на своё рассыпающееся тельце и заскакиваю в дом как угорелый.
В шкафу быстро находится белая водолазка под горло, но решаюсь надеть её не сразу. Мне бы в душ и мази волшебной, как в той квартире, жаль, что не сообразил захватить. Долго вожусь в аптечке и кроме зелёнки не нахожу больше ничего путного, чтобы обработать раны. Ну, что же…
Я и смеялся, и плакал, и уговаривал себя, даже материл, а всё только с одной целью – полить спину ярко-бирюзовым раствором. Именно полить, потому что доставал я не везде, а такого добра как зелёнка нашлось аж три флакона.
Как же я матерился, когда всё же решился это сделать – в жизни от себя такого не слышал. Куда уж там моя растерзанная задница по сравнению с такой адской процедурой – меня даже повело немного от боли.
Взгляд в зеркало – ну загляденье просто! Жених, блять! Побитый, зелёный и вытраханый… Скорее уж невеста… Царевна – лягушка. Вот! Стою и как идиот ржу над собой, вытирая градом льющиеся слёзы. Под конец сползаю на пол и ложусь прямо на кафель. Понемногу отхожу. От смеха, от истерики, от рыданий.
Умывшись под холодной водой, пытаюсь изобразить бодрый вид и начинаю натягивать водолазку. Не идёт. Ткань в облипку и неприятно натирает кожу. Возвращаюсь в свою комнату за футболкой, осторожно просовываю в неё все нужные конечности и только потом одеваюсь полностью, натягивая рукава кофты пониже. Жарко. Ну и ладно, главное – приход Веры перетерпеть.
Долго ждать меня не заставили, и уже через час я закрывал за собой дверь своей комнаты.
Конечно, мне досталось, как же без этого – за оцарапанное лицо (опять напился, дороги не видел?!), за синяки под глазами (не спишь сутками, в твои-то годы!), за необычную скованность движений (ты что, танцев никогда не видел? Зачем так прыгать, чтобы потом инвалидом ходить?).
В общем, отделался я малой кровью и даже уговорил тётку отпустить меня завтра в город. Одного. Под собственную ответственность. Якобы забыли мы на моей квартире книги, которые для учёбы нужны, и кое-какие дорогие для меня вещи. Тётка повелась, я же тогда не в себе был, когда уезжали, а она толком и не знала что брать. Только разницы особой не вижу: я и сейчас не в себе и очень сомневаюсь, что найду там нужные книги и вещи, но уехать было необходимо. Хотя бы на несколько дней. Подальше отсюда и подальше от НЕГО.
В итоге, заврался я по-полной, на ходу выдумывая себе друзей, лучших причём, которые меня там, бедного, приютят, накормят и пустят переночевать на ночи три-четыре, чтобы не одному в пустой квартире. А тётка ведь с нами не жила, откуда ей знать, что из друзей у меня только сосед Ромка, и тот ботаник шуганый.
В общем отпустили меня, обещали бутербродов наделать и компота сварить в дорогу. Я, в свою очередь, обещал отзвониться, как только приеду, и даже дал несколько телефонов своих якобы друзей, выдуманных, конечно, и написанных просто из головы – такой себе набор цифр. В общем, общение прошло на весёлой ноте, я даже стал задумываться, всё ли в порядке у меня с головой? Вроде как и причины для радости не было, а я прям светился весь, аж Вера заметила.
И только в своей комнате меня накрыло, да так, что стоять не мог. Выть хотелось и ломать всё вокруг. В груди так ныло, что даже потрёпанное тело за этой болью не чувствовалось.
Кое-как стянул с себя одежду и упал лицом на разложенный диван. Долго лежал так, не шевелясь и практически не думая. Раза три слышал, как вибрировал брошенный где-то в углу телефон, оповещая о смс. Плевать. Следующие два звонка подряд я тоже проигнорировал, потом ещё две смс, и, наконец-то, телефон затих.
Отворачиваюсь к стене и закрываю глаза. Поезд в шесть утра, нужно хотя бы попытаться уснуть.
*
Город встретил меня шумом, душным воздухом с запахом выхлопных газов и пофигизмом.
Это вам не маленький посёлок, где почти каждый знает друг друга, где ты не успел матом заругаться, а добродушная соседка на тебя уже донесла и бандитом обозвала. Городу на тебя плевать. Кто ты. И что ты. Куришь ли ты сигареты или, может быть, травку. Валяешься ли ты пьяный на тротуаре или, может, тебе плохо и у тебя прихватило сердце. Во что ты одет и какого цвета волосы у тебя на голове. Просто огромный муравейник, где каждый сам за себя.
Вместе с толпой вытекаю из вокзала и дальше, через подземку, к уже знакомой остановке. Водитель маршрутки как обычно смотрит сквозь меня, когда расплачиваюсь. У него за день таких, как я – сотни, что ему за дело, кто и куда ездит.
В квартире спёртый воздух и кажется, что даже жарче, чем на улице. Открываю окна настежь, веду пальцем по пыльному подоконнику.
В дырке под плинтусом, прямо за батареей, нахожу свой тайник, а там – полупустую пачку Winston. Прикуриваю прямо у окна и свешиваюсь вниз. День уже в самом разгаре, во дворе бегают резвые ребятишки, а на лавочке умостились бдящие всех и вся бабульки. Интересно было бы глянуть на их реакцию, если бы я сейчас отпустил руку, которой держусь за оконную раму, и красочно спикировал прямо к их ногам?
Пошатываюсь, делая рывок вперёд, но руками держусь крепко. Жить хочу. И не то, чтобы эта жизнь была какой-то офигительной, даже нормальной её назвать можно с большой натяжкой, но какая есть. Моя.
Затягиваюсь до помутнения в глазах и прикрываю веки, вспоминая вчерашний день. Наверное, безумие заразно. Иначе как объяснить то, что разрывающая моё тело и душу боль превратилась в такое. Когда внутри всё переворачивалось, когда ломало от желания, а в груди растекалась горячая патока из смеси эмоций.
Я помню всё, каждое мгновение, вплоть до той секунды, когда на моём горле сомкнулись его пальцы. Я тогда ещё подумал, что умру, и мне почему-то оказалось всё равно. Как будто я уже прожил своё, и вот, пришёл завершающий этап. Даже успел подумать, что лучше умереть вот так, почти на грани между ещё потряхивающим оргазмом и желанием вдохнуть хоть каплю кислорода. Но пальцы разжались, а я даже не понял, рад ли этому.
Выдыхаю последнюю затяжку в открытое окно и иду смывать бычок в унитаз. Привычка.
В холодильнике ожидаемо пусто, а тёткины бутерброды я съел ещё в поезде. Желудок возмущённо урчит на такой расклад, и я лезу в рюкзак, чтобы лишний раз пересчитать выданные мне деньги. В переднем кармашке звонит телефон. Достаю осторожно, так, чтобы случайно не нажать на зелёненькую трубочку. Вере я отзвонился ещё полчаса назад, так что тревожит меня явно не она.
Лекс…
Кто бы мог подумать, какая неожиданность! Особенно после пропущенных двух вчера вечером и ещё пяти сегодня с утра. Кладу телефон на тумбочку и делаю вид, что начавшие поступать после звонка смски меня мало волнуют.
Нехотя накидываю лёгкую куртку, чтобы не светить своей зелёно-коричневой красотой, которая в некоторых местах даже опухла, а на шее залита по самые волосы, там, где зубы Лекса всё же прокусили кожу. Спускаюсь вниз.
Прохожие в майках и футболках и смотрят на меня как на инопланетянина, ударяясь взглядами в моё непроницаемое лицо. А мне фиолетово. Я кушать хочу и воды минеральной, холодной. И пачку сигарет бы купить, чтобы потом не бегать, жаль только не везде продают без паспорта, надо бежать за два квартала.
Не бегу, плетусь, потому что жарко, а синтетическая подкладка в куртке противно липнет к спине. А ещё ноги какие-то деревянные, все мышцы болят, как будто я в футбол гонял сутки напролёт и без предварительной подготовки.
Радостно замечаю продавщицу в окошке уличного ларька, которая всегда готова была закрыть глаза на «а восемнадцать есть?» и продать желаемый товар всего на чуточку дороже. Натягиваю капюшон от куртки на голову и топаю быстрее. Людей у ларька вроде не много, и лиц знакомых не наблюдаю, а то мало ли, может кто с Верой знаком. Как бы городской пофигизм не превратился в поселковый пиздец. Конечно, бить не будут, но огорчать Веру не хотелось бы.
Встаю сзади за высоким мужиком в чёрной рубашке и серых брюках, ещё и туфли на ногах. Вот люди, на улице тридцать пять плюс, а они… Хотя сам-то в куртке.
– Пачку «Парламент лофт», – говорит мужик грубоватым голосом и протягивает продавщице довольно крупную купюру.
Мельком чиркаю глазами его руку с деньгами и перевожу взгляд на выводок маленьких котят, резвящихся в пыли у одного из подъездов.
А потом как-то… Неожиданно совсем: и холод такой внутри, и, кажется, ноги сейчас подкосятся, и дышать нечем, и бежать хочется, чтобы не помнить, не видеть.
Делаю неуверенный шаг назад, как будто чёрная рубашка сейчас обернётся и набросится на меня. И только взгляд мой остаётся на месте, прикованным к среднему пальцу, на котором красуется такое знакомое мне кольцо с большим камнем.
========== Мой папа не курит, но ты можешь остаться… ==========
Выдыхаю только за углом, прижавшись вспотевшей спиной к стене и едва не падая на подкашивающихся ногах. Первая мысль – уехать. Подальше отсюда. Прямо сейчас. На ближайший поезд. Даже направление не важно!
Но пока пытался отдышаться, накатившая волна ужаса спадает, и в голову приходит совсем безумная идея.
Осторожно выглядываю из-за угла. Мужчина в чёрной рубашке стоит недалеко от ларька с сигаретами и, облокотившись на дверь серебристого спортивного ВМW, с кем-то разговаривает по телефону. Натягиваю капюшон от куртки пониже и заставляю свои ноги идти вперёд. Пока добрался до открытого окошка ларька, раза три чуть не передумал и не убежал.
Не заглядывая внутрь и делая вид, что разглядываю ту часть витрины, где разные кроссворды и журналы, спрашиваю:
– У вас ручки есть?
– Вам какую: шариковую за семь, гелевую за…
– За семь.
Нервно жду, когда мне отдадут покупку, и, забывая о сдаче, не спеша иду по тротуару в сторону машины, надеясь только на то, что он не обернётся. Не сбавляю шаг даже тогда, когда начинаю спешно царапать номер автомобиля на внутренней стороне ладони. Ещё не знаю, что буду делать с такой скудной информацией, но в голове уже начинают шевелиться внятные, не забитые страхом мысли.
*
В квартире душно, открытые окна, кажется, наоборот делают только хуже. Хочется курить до чёртиков, но я вспомнил о сигаретах только когда пришёл домой. Еда тоже осталась только в моих мечтах, и желудок медленно, но прицельно начинал посылать меня подальше с такой диетой.
Нахожу в одном из шкафчиков коробку с двумя пакетиками чая и сахарницу, почти пустую. Ну хоть так.
Переписанный на листок из тетрадки номер машины выкладываю прямо в центр кухонного стола, как будто эта маленькая бумажка мне чем-то тут поможет.
Чай слишком горячий и едва сладкий, но даже такую подачку мой организм принимает с благодарностью.
Высовываюсь в приоткрытое окно. Солнце уже зашло за дом, и жара стала не такой ощутимой. Во дворе только парень, выгуливающий большую овчарку, и две бабушки у соседнего подъезда в тени огромного ореха. Думаю о том, что сейчас бы не помешал мой старенький компьютер и хотя бы соседский захудалый Wi-Fi. Хотя толком ещё сам не знаю, что бы я там искал. Возможно, как-то попытался бы найти владельца по номеру машины… А дальше что? «Привет, дядь, а помнишь, ты четыре года назад со своими дружками друга моего изнасиловал и избил? А я ещё тогда убежать от вас смог. Помогли… Так вот, дядька, друг мой психом стал, а до моей задницы всё же добрались, если и не вы, то ОН…»
Спотыкаюсь на этой мысли. Сутки только прошли, а такое чувство, как будто много-много дней. За последние пару часов даже о спине не вспомнил. Хотя о Лексе думал, конечно же, в основном о прошлом. Сегодняшняя встреча как-то оттеснила вчерашний день на задний план, или просто мне самому было легче забивать голову событиями четырёхлетней давности, чем думать о том, что происходило со мной сейчас.
На дорожке, заворачивающей во двор от остановки, появилась знакомая фигура. Маленькая и худенькая, в клетчатой рубашке с коротким рукавом и серых шортах до колена. Белокурая голова подстрижена почти под ноль, и аккуратные очки в золотистой оправе.
– Ромка! – ору, практически вываливаясь в окно и махая рукой.
Светлая голова поднимается, несколько секунд рыщет по окнам и потом останавливается на моём. Улыбается. Прибавляет шаг и скрывается в нашем подъезде.
*
– Ромка, ты вообще не меняешься! – действительно приветливо улыбаюсь парню, стоящему на пороге.
– Зато ты… Изменился… – Рома смущённо улыбается в ответ и старается не смотреть на мою искусанную шею, красочную спину и синяки на руках. Вообще на меня самого старается не смотреть. – Ты сам приехал? – заглядывает мне за спину.
– Ага, – тоже оборачиваюсь, как будто действительно ожидаю кого-то увидеть. – По делам.
– Даже так… – мнёт в руках небольшой пакет. – Надолго?
– Сам ещё не знаю, как получится. А ты как? Как жизнь личная?
– Дим! – Ромка краснеет как рак. – Какая личная жизнь, что ты такое говоришь?! У меня на компе игруха новая, не до личной жизни.
– Вот ты вундеркиндер, стратегически-певепешный! Не надоело?
– Не-е-е… Может сыграем, когда будешь не занят?
– У меня комп не тут…
– У меня два. Папка на днюху в прошлом месяце подогнал. Могу наладить…
– Слушай! Ром! – при слове «компьютер» вспоминаю о бумажке на кухонном столе. – А можешь мне помочь кое в чём?
– Ну, смотря в чём… Я не всё умею… – Рома прячет пакет за спину и наконец-то останавливает взгляд на моём почти целом лице – сюда хоть смотреть не стрёмно.
– Вот это ты как раз и умеешь. Нужно по номеру машинки узнать владельца. Ну, там адрес, телефончик. Сможешь?
– Тебе зачем? – уже более смело разглядывает мои руки в синяках.
– Это по личному вопросу. Так что, Ром?
– По этому? – кивает на правую, там, где до самого локтя кожа в синюшно-зеленоватых пятнах.
– Частично, – прячу глаза, Рома всегда был догадливым.
– Хорошо. Пошли?
– Сейчас прямо? – а сам уже ищу на вешалке, что бы накинуть на себя.
– Ага. Там у меня пирог яблочный, мамка утром пекла. А ты вроде её пироги любил.
– Отлично, – стягиваю с вешалки старую спортивную кофту, а мой желудок начинает бодренько подпевать. – Я и сейчас люблю. Очень!
– Можешь не прятать, – Ромка кивает на меня всего. – Мамка на смене до завтра. А я уже и так всё видел.
Вешаю спортивку обратно и благодарно улыбаюсь ему. За то, что не лезет с расспросами, за то, что согласился помочь и особенно за яблочный пирог, вкус которого я уже практически чувствую на языке.
Пирог приятной тяжестью улёгся у меня внутри, залитый поверх сладким чаем с лимоном. Сытость добавила расслабленности и лёгкой обманчивой уверенности, что всё будет хорошо.
Ромка не переставая перебирал тонкими пальцами с аккуратными ногтями по клавиатуре, а я стоял за его спиной и смотрел в окно перед столом.
– Вот он! – вскрикивает и дёргает меня за руку.
Опускаю глаза на экран монитора.
Антонов Степан Игнатович, 29-лет, бывший военный врач, проживающий за городом. Здесь же адрес и даже телефон.
– Фото бы… – Ромке верю, но хочу убедиться, что точно он.
– Да хоть сто, – выдаёт белобрысая голова передо мной. – Это же мамкин начальник.
– То есть? – разворачиваю Ромку к себе на крутящемся кресле.
– Да Антонов этот, – Рома снимает очки и трёт глаза. – В поликлинике, где мама работает. Он типа владелец и главврач в одном лице. Не плохой дядька, кстати. Точно он нужен?
– Фото покажи, – чувствую как кровь отхлынула от лица.
Ромка копается не долго, наверное, даже минута не прошла, и на экране уже улыбчивое лицо довольно молодого врача в белом халате с какой-то кудрявой девочкой на руках. Под фото что-то написано, но я не могу прочитать, в глазах рябит и становится мутно. Не мигая смотрю на фото, вернее на руку с большим перстнем, которая так аккуратно придерживает девочку.
– Ну, что? – видимо, я слишком долго стою молча, и лицо у меня при этом не очень, потому что по Ромкиным глазам видно – испугался. – Он?
– Он, – голос срывается, и я прокашливаюсь. – Нужно ещё кое-что найти, – опускаю глаза на его подрагивающие на клавиатуре пальцы. —Ещё двоих. Возможно, друзья его.
– Тоже по номеру машины?
– Нет. От этих даже номеров нет. Вслепую, – глубоко вдыхаю, чтобы устаканить нервы, и присаживаюсь рядом, на угол сложенного дивана. – Единственное, один постарше намного, лет сорок, наверное, а второй скорее одногодка этого…
– Ну, тогда это надолго. Не спешишь? – Рома разминает пальцы, как перед тяжким трудом.
– Нет. Куда мне спешить?
– Я надеюсь, ты в лицо хоть узнаешь этих двоих? Иначе бессмысленно что-то искать.
– Узнаю. Ищи.
От фотографий рябило в глазах и начинала побаливать голова. От количества информации становилось дурно.
Мы нашли всех троих, более того, всех их ближайших родственников, узнали графики рабочих расписаний и даже клички собак.
У всех троих были семьи. У всех троих были дети.
Меня стало тошнить, когда на фото я увидел сына того водилы: красивый, высокий, черноволосый парень, примерно одного возраста с Лексом. Я всё никак не мог уложить в голове, как люди могут поступать так. Когда у самих дома такие же дети, сыновья, дочери, любящая жена и даже, возможно, преданная собака, которая виляет хвостом при твоём появлении и лижет тебе пальцы в благодарность за ласку.
Ни у кого из этих троих не было и намёка на судимость. Все уважаемые в городе люди, лысый даже основал какой-то благотворительный фонд, несмотря на свою молодость.
Как же так получилось, что в один из дней они разрушили жизни стольких человек? Не задумываясь, просто из прихоти.
– Выпить есть?
Ромка смотрит на меня, как будто я на инопланетном языке разговариваю.
– Чаю? – делает слабую попытку, всё ещё веря в меня бывшего – примерного и домашнего мальчика.
– Хорошо бы чего покрепче.
– Ну… Там у папы полбутылки коньяка осталось. В холодильнике, – поправляет очки. – Сойдёт?
– Тащи, – устало плюхаюсь на диван. – А сигарет у папы нет, хоть пару штук?
– Он не курит! – орёт Ромка с кухни.
– Вот же… – опускаю лицо на колени и обхватываю себя руками.
Устал нечеловечески, как будто вагоны грузил. Опять разнылась спина, и ещё больше разболелась голова.
– Дим?.. – осторожно ставит передо мной маленькую стопку и ополовиненую бутылку, которая тут же запотевает от жары. – И что ты дальше с этим делать будешь?
– Не знаю пока, – поднимаю голову и наливаю до краёв, руки дрожат. – Можно это всё как-то в кучу оформить и распечатать?
– Можно, конечно, – тянется куда-то за стол, и на подоконнике оживает принтер. – Только время займёт.
– Я не спешу, – залпом глотаю обжигающую жидкость и вытираю выступившие слёзы. – И ещё… С телефона твоего можно позвонить? Домой. Там тётка волноваться будет.
– Дим, ты что? Конечно, звони, – Рома протягивает мне дорогой смартфон. – И скажи, что у меня сегодня ночуешь.
– Спасибо, Ром.
– Да ладно тебе, мы же друзья.
Киваю и набираю номер по памяти, мой телефон остался в квартире, а идти за ним просто нет сил.
*
– Антоныч, ты уверен, что это он? – голос в трубке ироничный и, кажется, пьяный.
– Ещё бы. Такую рожу грех не узнать.
– Ага, помню как ты плакался, что во снах его глазищи видишь и дрочишь на них по ночам!
– Не неси хуйни! Я тебе на полном серьёзе говорю! Пацанёнок этот – именно тот малец с речки.
– Так хорошо разглядел? – голос становится тише.
– Да, он стоял в шаге от меня. Я его глазищи, как ты говоришь, даже в отражении стекла узнал, не оборачиваясь. Да и он себя выдал: как только на твой подарок на руке глянул, так сразу умотал.
– Может ты ошибся? Антоныч?
– Да заебал ты! Говорю тебе, что пацан с речки, сто процентов! Он, падла, потом вернулся и номер машины записал, придурок малолетний, не допёр, что я его в зеркало увидел.
– Заебись! – в трубке что-то треснуло и, кажется, разбилось. – Его найти надо, Антоныч. Пиздец, какого его вообще в город занесло со своей деревни?!
– Найти не проблема. Уже нашёл.
– Где? – кажется, по ту сторону приободрились.
– Да вот, стою хуи пинаю у него в квартире. Уже третий час. А он, сука, у соседа торчит.
– Приехать?
– Нахуя? Что я, с пацаном не справлюсь, что ли?
– А в квартирку-то никто не явится?
– Да как бы не должен. Бабка тут жила, померла весной, а внучка к себе тётка забрала.
– Что же его сюда притащило-то? – звук зажигалки и шипящее дыхание.
– Да хер его знает. Мне вообще плевать на причину, – пепел с очередной сигареты падает прямо на пол, туда, где уже затоптан с добрый десяток бычков. – Ты мне лучше скажи… Если его к тебе в подвал, там никто шататься не будет левый?
– Не. Ключи только у меня, – хриплый смех. – Думаешь ещё позабавиться?
– А хули! Я реально тогда, на его глазищи эти, недели две дрочил.
– Только постарайся без хвостов там, хорошо, Антоныч? Чтобы квартира без следов и дело без свидетелей.
– Ага… – рука с дорогим кольцом начинает собирать бычки с пола и скидывать прямо в карман дорогого чёрного пиджака. – Замок вроде бы не повредил, когда открывал.
