Текст книги "Враг (СИ)"

Автор книги: Хастлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Ну, лечу не я, в основном. А случаи разные бывают. Дети – существа глупые, иногда находят приключения такие, что тебе и не снилось, – смотрит на меня и подмигивает. – Да, пацан? Как тебе наше маленькое приключение? Прости, в прошлый раз не вышло.

Забиваюсь в угол дивана и обнимаю себя за колени. На несколько секунд мелькает абсурдная мысль бежать, только вот я не умею проходить сквозь закрытые двери, а число тех, кто не даст мне этого сделать, утроено.

– Что он такой ободранный? – лысый отставляет плазму в покое, включив музыкальный канал, и с интересом начинает меня разглядывать. – Антоныч, ты чё, без нас начал?

– Это не я. Он уже такой был, – Антоныч склоняется над столом и открывает металлическую коробочку, которую принёс с собой.

– Это что, укусы? – самый старший, которого я запомнил как водителя, заходит сбоку и начинает рассматривать мою шею.

– Как видишь, – достаёт из коробки ампулу и шприц. – Пацанёнку, наверное, нравится, когда силу прикладывают. Ты спину его не видел ещё. Мечта художника.

– Да-а-а? – тянет водила и вдруг хватает меня за плечо, пытаясь согнуть лицом в обивку дивана и поднять футболку на спине.

Дурею от страха и начинаю со всей дури лупить его по руке, отталкиваю ногами и пытаюсь уползти в другой угол дивана. Водила только смеётся, отходя на безопасное расстояние.

– Ничего, сейчас он шелковым станет, – Антоныч поднимает в пальцах шприц с мутной жидкостью внутри и выпускает воздух сквозь тонкую иглу.

– Где ты всё время эту дрянь берёшь? – лысый подходит к шкафу и, открыв его ключом, достаёт оттуда бутылку с янтарной жидкостью и три стакана.

– Я врач или не врач? – Антоныч хмыкает и кивает на меня. – Придержите, ребята.

Успеваю только соскочить с дивана и сделать несколько быстрых шагов к двери, которую не открыть. Глупо, наверное, но от страха цепляешься даже за минимальный шанс, самую призрачную возможность. Меня сбивают с ног прямо на пол, и, грохнувшись спиной на твёрдую плитку, в первое мгновение даже перестаю соображать, что происходит. Этой заминки достаточно, чтобы меня прижали к холодному полу и затянули на моей руке, немного выше локтя, резиновый жгут.

– Что это? – хриплю, как будто мне станет легче, если я буду знать, что за гадость расползается у меня внутри.

– Тебе понравится… – Антоныч прижимает коленом моё запястье, видимо, для верности, и профессионально вводит иглу.

Зажмуриваю глаза и в первые минуты не чувствую ничего, кроме ужаса и давления рук, держащих меня. Потом резко вдыхаю, когда эти руки отпускают, и я чувствую свободу. Подрываюсь, становясь на колени, но дальше подняться просто не могу. Ноги ватные, в руках лёгкое покалывание, откуда-то снизу поднимается горячая волна, проходит по внутренностям и, достигая мозга, пытается выбраться наружу, или мне просто так кажется? Встряхиваю головой, стараясь вытеснить эти ощущения, но выходит только хуже, перед глазами плывёт, и мне приходится упереться на ладони, чтобы не вписаться лицом в пол.

– Не слишком много? – слышу чей-то голос над головой, и меня тянут за волосы, заставляя откинуть голову назад.

– Нормально. Подожди минут пять, пусть пацан привыкнет, а то ещё заблюёт тут всё. Налей пока.

Отпускают… Упираюсь лбом в холодный пол, так легче. Слышу звон стаканов, и, кажется, кто-то говорит тост. Разве сегодня праздник? Пытаюсь по частям собрать разлетевшийся мозг. Не выходит, мысли скользят мимо, путаются, сбиваются в обрывки фраз, непонятных, но почему-то неприятных мне.

Через какое-то время, не знаю, через секунды, минуты, или часы, в голове немного проясняется, только тело слушается плохо, и мысли такие ленивые, что едва могу осознать их.

Поднимаю глаза, фокусируясь на трёх фигурах на диване, безразлично выделяю стаканы в руках с недопитой жидкостью и кривые усмешки. С чего они смеются или с кого?

– В прошлый раз девка быстрее очухалась… – кажется, это голос лысого.

– Так там доза поменьше была, она почти сама была согласна, – мужчина в белой рубашке встаёт и останавливается в шаге от меня. – А у этого глаза видел, какие дикие? У меня дети наверху с няней, нахуя тревожить малышню и старую женщину криками?

Криками? Смотрю на тёмно-коричневые туфли подошедшего ко мне. Кажется, я собирался уходить.

– Я пойду. Можно? – поднимаю голову, но лампочка в потолке слепит и не даёт разглядеть лицо стоящего.

– Конечно, пойдёшь. Только нужно будет кое-что сделать, – смеётся и почему-то разговаривает как с ребёнком. – Ты же не обидишь нас отказом?

– Вас? – поворачиваюсь к дивану, я уже и забыл о тех двоих.

– Конечно, – мужчина садится на корточки рядом со мной и берёт меня за подбородок. – Открой рот.

Моргаю, стараясь разглядеть лицо рядом. Не понимаю. А он не ждёт, когда я исполню его странную просьбу, надавливает на нижнюю губу, проскальзывает пальцем мне в рот, водит по зубам. Выкручиваю голову, пытаясь отвернуться, и тут же получаю по лицу ладонью. Это немного отрезвляет. Останавливаю взгляд на его руке, на пальце в золотом ободке. Я его знаю. И этих двоих, которые уже начинают раздеваться, тоже знаю.

Опять накатывает страх, но уже другой. Бежать не хочется, хочется спрятаться, просто исчезнуть, остаться в этом ленивом состоянии, чтобы только я и стены, можно даже без стен. Можно поле с шелестящей на ветру, спелой пшеницей, тёплая кожа сидения, руки на чужой талии и ветер в лицо, а ещё звук мотора. Странно… Раньше же был слышен мотор?

Не сдержавшись, стону от резкой боли, когда меня тянут за волосы, поднимая лицо вверх.

– Ты же будешь послушным мальчиком? – не могу понять, кто говорит. – Ты же не хочешь, чтобы было слишком больно?

Больно? Дёргаю плечами, чувствуя тянущую боль на спине. Почему до сих пор её не было? Откуда она сейчас? Тут же напротив возникают серые глаза, в которых я вижу своё отражение. Лекс… Это он делает мне больно!

– Пошёл нахрен… – стараюсь выговорить чётко, чтобы обладатель этих глаз услышал и оставил меня в покое.

– Значит, по-хорошему никак, – кто-то хватает меня за волосы на затылке, прямо там, где едва запёкшаяся кровь, и эта резкая боль заставляет очнуться, частично осознать происходящее и начать вырываться.

В ту же секунду тяжёлый кулак прилетает мне в лицо и почти одновременно ещё один куда-то под рёбра. Тело тянет вниз, но мне не дают согнуться, выравнивают, вплетая железную хватку мне в волосы. Ненавистные руки тянут с меня футболку и, когда я хватаю её край непослушными пальцами, отрывают мои руки от ткани, выдёргивают, стаскивают через голову.

– Какой зелёный, – противный смех у меня за спиной и толчок между лопаток.

Опять падаю и снова не долетаю лицом до пола – всё те же руки, всё те же пальцы в волосах выворачивают, заставляя выгибать шею. Хочу открыть глаза, чтобы видеть тех, кто стоит надо мной, но не могу, это выше моих сил. Шершавые пальцы надавливают на щёки, заставляя открыть рот.

– Только попробуй зубы выпустить. Останешься без них.

Хочется плакать, но глаза под закрытыми веками сухие.

– Поверни его…

Мою голову поворачивают немного набок, и тут же губ касается что-то твёрдое и влажное. Грубо проскальзывает дальше, между зубов, по языку в горло. Давлюсь, из горла вырывается непонятное глухое мычание, секундное облегчение, вдох и опять до упора, до хрипов.

Пытаюсь оттолкнуть руками, за что тут же получаю обжигающую пощёчину и лишние пальцы в волосах, под которыми кожа уже горит огнём. В меня начинают вбиваться по очереди, разворачивая по кругу.

В какой-то момент даже начинаю различать, когда меняются местами. По силе толчков, по звукам стонов, по размерам члена, когда один просто втискивается в саднящее горло, а второй разрывает рот, оставляя в уголках губ трещинки и на языке привкус крови.

Не замечаю, как изо рта тянется струйка слюны, смешанная с чужой смазкой, не чувствую слёз, которые текут из уголков глаз. Хочу, чтобы всё закончилось, и понимаю, что это только начало.

– Какой ротик… какие губки… – хрип над головой и терпкий вкус чужой спермы.

Дёргаюсь, со всей дури упираясь в бёдра перед собой, соскальзываю, начинаю дышать, выталкивая остатки, отплёвываясь, и тут же чувствую тёплые капли на своём лице. Опять за волосы, вертят каждый в свою сторону, но уже не лезут в рот, выплёскивают всё мне на глаза, на губы, на шею и грудь.

– Хорош… – чей-то хриплый голос. – А ниже, наверное, ещё лучше.

– Сомневаешься? – смешок и звон стаканов.

– Предвкушаю.

Меня подхватывают под руки и тащат к дивану, бросают лицом в обивку, стягивают шорты, оставляя стоять коленями на полу. Упираюсь на локти, думая о том, что нужно встать, но залипаю взглядом перед собой. Просто прирастаю глазами к одной точке, воображаемой, так не вовремя выделенной моим воспалённым мозгом, и понимаю, что начинает накрывать по-новой.

– Антоныч, начнёшь?

Стук туфлей по плитке, и сильная ладонь надавливает мне на шею, вынуждая выгнуться. Мелькает кольцо, и тонкие пальцы собирают остатки спермы с моего лица.

– А без смазки слабо? – пьяный смех и звук наполняющегося стакана.

– Тебе лишь бы всунуть, Мих, – мокрые пальцы скользят между моих ягодиц. – Выебать – это тоже искусство. Нахуя рвать в самом начале и потом хлюпать кровью во все стороны? Все эти прелести можно оставить на потом. А тебе с твоей дубиной и смазка не поможет.

– А может замутим на двоих? Антоныч? Не маленький, растянется, —смешок. – А не растянется, так поможем.

– Успеем ещё и на двоих, и на троих, – прохладная рука гладит меня по вздрагивающей спине. – Он же у нас послушный мальчик, возражать не будет.

– Буду… – но звука нет, только губами шевелю.

– Ты прям дрессировщик у нас, – кто-то уже говорит рядом со мной, присаживаясь на край дивана. – С докторской степенью.

Поворачиваю голову, чтобы разглядеть сидящего, и тут же сжимаюсь весь от боли, разрывающей меня на пополам. Несколько пальцев входят сразу, до упора, оставляя чувство жжения. Хочу подняться и вывернуться, но сидящий рядом тут же наваливается мне на спину, вжимая в диван.

– Сука! – пальцы выскальзывают так же быстро, и такое чувство, что меня ножом полоснули.

– Что там?

– Кольцо, блять!

Чувствую, как по внутренней стороне бедра не спеша ползёт тёплая струйка.

– А на меня наговаривал! – ржачь прямо над моим ухом. – А сам-то? Ещё хуй не всунул, а уже разодрал!

– Да и хрен с ним.

Сжимаюсь весь, когда в меня входят по-новой, снова пальцами, но то ли руку поменяли, то ли кольцо сняли. Теперь только жжение между ног и тошнота, подкатывающая к горлу. Интересно, если я тут заблюю всё, меня сразу убьют или всё же поимеют, а потом убьют.

– Потом зелёнкой зальёшь, со спиной будет сочетаться, – голос со стороны стола становится ближе.

– Хотел бы я посмотреть, кто его так. Лучше любого порно, наверное… Придержи…

Сверху наваливаются сильнее, так, что не вдохнуть, лицо противно липнет к обивке. Цепляюсь зубами себе в ладонь, когда пальцев во мне становится больше. Теперь они не только скользят внутрь, они растягивают в стороны.

– Ебать, я сейчас обкончаюсь только от того, как ты это делаешь! – звук перекатывается в чужой груди, упирающейся мне в спину.

– Учись, пока я живой… – шлепок по ягодице, сверху ещё один, уже сильнее.

– Антоныч… – тело на мне напрягается. – Какого хера?

В комнате вдруг становится абсолютно тихо, не считая негромкой музыки и моих хриплых вдохов, и теперь за дверью отчётливо слышится звук разбитого стекла и топот ног.

– Мелкие? – третий голос раздаётся откуда-то сбоку.

– Ебанулся? За полночь давно, они уже десятый сон видят…

Он не успевает договорить, потому что дверь вылетает вместе с оглушающим хлопком. Подвал тут же заполняют запах жжённой резины, громкие голоса и крики.

Меня отпускают. Совсем. Слышу, что кто-то матерится и просит позвать врача. Чувствую прохладный воздух на своей коже и неприятно стянувшуюся кожу на лице и шее. Боли не чувствую, впрочем, как и всего тела. Шевелю кончиками пальцев, но встать не пытаюсь, сил нет, или это действие наркотика? А может быть, я уже умер, и всё это не правда?

– Живой?.. – чьи-то руки пытаются перевернуть меня на спину.

– Не трогайте его! – знакомый до боли голос режет слух, но как ни пытаюсь, не могу вспомнить, кому он принадлежит.

– Алексей, так нельзя… Что ты тут делаешь?! Я же сказал, чтоб на улице…

– А мне плевать!

Почти сразу же меня накрывают чем-то мягким и пахнущим так знакомо, укутывают как ребёнка, поднимают на руки, отдирая от ненавистного дивана, вырывая из душной комнаты.

– Лёша, ему врач нужен… Пусть ребята возьмут…

– Я сам!

Прижимают сильнее, так, что дышать тяжело, и, кажется, сейчас начнут трещать рёбра.

– Больно… – хриплю в надежде, что меня услышат, хотя боли нет, разве что где-то внутри.

– Прости…

Чужие руки перестают ломать моё тело, ослабляя хватку, но по-прежнему прижимая к груди, почему-то обнажённой и пахнущей так же, как ткань, в которую меня завернули.

– На носилки его… – женский голос. Странно, что тут делает женщина?

Тянусь руками вверх и обхватываю влажную шею, утыкаюсь носом в голую грудь и не позволяю отпустить меня. Так спокойнее…

– Господи… Подержи, я сейчас укол сделаю… – всё тот же женский голос, только уже с примесью жалости.

– Стойте… Он, кажется, под наркотой, – у меня над ухом.

– А ты прям разбираешься? – женщина меняет тон на раздражительный.

– У него след от укола… И глаза… такие…

Глаза? Как можно увидеть мои глаза, если я их не открываю? Распахиваю веки, желая лично посмотреть на того, кто несёт эту чушь, но ничего не меняется. Темнота остаётся…

– В машину давай, пока так держи… Скажу, пусть поищут, что ему вкололи.

Покачиваюсь в чужих руках, пока меня заносят куда-то и потом устраиваются со мной поудобнее. Жмусь ближе, притягиваю, кажется, царапаю чужую кожу ногтями.

– Чш-ш-ш… Всё закончилось…

Верю этому голосу. Позволяю себе расслабиться и отпустить реальность. Теперь не только темнота, ещё и тишина…

========== Тепло твоего тела. ==========

Следователь пришёл ко мне в палату на следующий день, когда я уже мог слепить в кучу несколько слов, не запутавшись в них, и когда в голове почти прояснилось.

Долго сидел у кровати, виновато пряча глаза, а я всё никак не мог понять, почему. С его работой, он, наверное, и не такое видел. И только потом, в конце разговора, когда он ненавязчиво начал вспоминать события четырёхлетней давности, я понял, кто этот человек. Крёстный Лекса. Следователь, ведущий дело, который тогда не смог их поймать, а теперь… А теперь почти успел вовремя и, наверное, лучше ему будет не знать о том, что почти.

Слова отскакивали у меня от языка, даже частично не задевая ничего внутри. Просто вопросы. Просто ответы. Просто подробности, которые я помнил, хоть и с трудом. Обычная запись на бумаге простой шариковой ручкой. Он сидел напротив и смотрел с жалостью, а я не мог себя пожалеть, и злиться не мог, даже больно не было. Вообще ничего не было…

Ещё через день ко мне пустили Веру, осунувшуюся, постаревшую буквально в считанные дни.

Вера долго плакала, держа мою руку, и безостановочно говорила, как она любит меня, что всё забудется, что боль пройдёт, что нужно жить дальше… А я видел перед собой потолок больничной палаты и три встроенные в него лампочки, бегал глазами по этому треугольнику и не чувствовал ничего.

Вера ушла ближе к вечеру, пряча заплаканные опухшие глаза и обещая навестить меня завтра.

Потом заглядывал врач, задавая стандартные вопросы о самочувствии, после прибегала милая медсестричка, бережно поменявшая повязку на голове.

Когда на улице почти стемнело, пришёл ОН.

Единственный, в присутствии кого моё сердце дёрнулось неожиданно больно в груди и с удвоенными усилиями погнало кровь по венам. Он молча придвинул стул поближе к кровати и, усевшись на него верхом, долго смотрел на меня, не произнося ни слова. Я чувствовал этот взгляд, даже несмотря на закрытые глаза.

– Дим?..

Сжимаю пальцы под тонкой простынёй и продолжаю делать вид, что сплю.

– Хорошо… Так, наверное, даже лучше, если ты будешь просто слушать, – скрипнул стул, придвигаясь ближе. – Я не буду оправдывать ни себя, ни свои поступки, потому что, верни всё назад, я бы, наверное, поступил так же. Я так чувствовал. Я так думал. И по-другому, наверное, не получилось бы. Я не требую, чтобы ты понял меня и простил, потому что сам иногда не всё понимаю… – тихий вздох совсем рядом. – Дим, я читал протокол…

Вздрагиваю, не хочу, чтобы он говорил об этом. Лекс замолкает на какое-то время, как будто подглядев мои мысли, и слышу, как поднимается со стула, отходит к окну и шуршит чем-то. Сигареты. Распечатывает новую пачку, не вижу, но почти уверен в этом. Тут же возвращается назад и бросает её на тумбочку рядом с кроватью. В больнице не курят в палатах…

– Почему ты не выдал меня? Зачем сказал, что следы, оставленные мною… Зачем ты сказал, что это они?

– Если бы я сказал, что это ты, тебе было бы легче? – слова звучат хрипло, горло всё ещё саднит, но всё равно открываю глаза – бессмысленно играть роль овоща.

– Не знаю… – опять садится на стул и упирается лбом в край кровати, почти касаясь головой моей руки под простынёй.

– Уйди, пожалуйста… – не могу видеть его, не сейчас.

– Можешь не верить, но мне действительно жаль… – почти шепчет в простыню, игнорируя мою просьбу. – Что тебе пришлось вынести такое… И прости меня за то, что не успел…

– Не успел? – обрывками вспоминаю свои руки, цепляющиеся за него, тепло его тела, ощущение спокойствия, когда он прижимал меня к себе.

– Не успел остановить их, позволил им сделать то, что они сделали со мной…

– Разве не этого ты желал для меня? – в горле собирается ком, но глаза по-прежнему сухие.

– Нет. Я бы никогда не пожелал тебе повторить свою судьбу. И не важно, что я говорил тогда. Я не хотел этого…

– Тогда можешь быть спокоен, – отодвигаю руку подальше, чтобы не чувствовать его близость так явно. – Они не успели.

– Не нужно… Я читал всё, что там написано.

– Они действительно не успели… – отворачиваю голову, чтобы не видеть склонённую черноволосую макушку.

– А как же?.. Анализы показали, что… в тебе были остатки… Врачи зафиксировали повреждения и… – запинается на словах, а я просто не узнаю такого Лекса, разбитого, непривычного.

По телу проходят мурашки отвращения, кода вспоминаю чужие пальцы, собирающие сперму с моего лица, а потом с её помощью проталкивающиеся внутрь меня. Конечно же, врачи зафиксировали, конечно же, нашли… А я только согласился с их выводами. Мне было не сложно. Мне было всё равно.

– Это уже не важно, как и что, – даже не поражаюсь тому, как безразлично звучит мой голос. – Главное, теперь они ответят, – прикрываю глаза. – И за тебя тоже…

– Я не писал заявление, – Лекс сползает со стула и садится на край кровати. – Дим, я не могу… Не могу всё это, снова… Я столько времени пытался забыть.

– И как? Забыл?

– Нет… Но если ты хочешь, я постараюсь…

– Не нужно. Думаю, моих показаний будет вполне достаточно, чтобы запереть их надолго.

– Знаешь… – Лекс кладёт ладонь поверх простыни, накрывая мою руку. – Ты сильнее меня. Я всегда считал тебя слишком слабым, слишком домашним, бесхребетным и не способным ни на что. Теперь я понимаю, что ошибался.

– Ты и сейчас ошибаешься, – отдёргиваю руку и переворачиваюсь на бок, к нему спиной. – Уходи.

– Не могу.

– Что?

– Я не могу уйти, – обходит кровать и становится прямо перед моим лицом. – Я останусь. Можно?

– Как хочешь, – закрываю глаза. Ну и пусть сидит сколько ему влезет, мне всё равно.

– Спасибо.

Чувствую, как прогибается кровать, и, прежде чем успеваю сообразить, что он задумал, Лекс ложится рядом, на самом краю. Не прикасается, просто лежит, равномерно втягивая воздух и обдавая моё лицо тёплым дыханием.

Не шевелюсь, чтобы, не дай Бог, не прикоснуться к нему, дыхание сбивается и по спине неприятный озноб. Проходят минуты, а он ничего не делает, и моё дыхание успокаивается. Я, кажется, даже начинаю засыпать.

Сквозь полудрему чувствую лёгкие прикосновения кончиков пальцев к скуле, там, где фиолетовым пятном налился синяк от кулака, ко лбу, к уголкам губ. Не мешаю ему, мне не страшно, отвращения тоже нет.

– Дим?.. – зовёт шёпотом и не получает ответа. – Можно?

Пытаюсь вникнуть, на что он просит моё разрешение, но мысли только бестолково пролетают мимо, оставаясь несформулированными и неосознанными, не вызывая никаких эмоций.

Лекс глубоко втягивает в себя воздух и пробирается рукой под простыню, ведёт пальцами по моим ключицам, по груди, так осторожно, как будто я вот-вот развалюсь. Касается живота и замирает, чувствуя напряжённые мышцы под кожей. Возвращается рукой обратно и прижимает её в области моего сердца, которое тут же сбивается с ритма. Мне приятно. Не его прикосновения, а тепло, которое исходит от его руки, от его тела, даже несмотря на то, что он не придвинулся ко мне ни на сантиметр.

– Подвинься немного, я сейчас упаду… – шепчет, явно зная, что я не сплю.

Конечно, он упадёт, ведь больничная кровать не рассчитана на двоих, особенно, когда один из них далеко не мелкий.

Не задумываясь, просто отодвигаюсь немного назад, давая ему больше места. Понимаю вдруг, что его присутствие мне не мешает, наоборот, даёт какую-то мнимую защищённость и покой.

Двигается ближе, замирая всё на том же расстоянии, прикасаясь ко мне только ладонью, которая опять, слегка попутешествовав, задержалась на моём животе. Ждёт, пока привыкну и расслаблю мышцы, и только потом позволяет себе спуститься ниже, где на мне нет даже элементарных трусов. Гладит бедро, рисуя на коже странные узоры, дышит уже не так ровно.

– Ты только не бойся. Хорошо? – опаляет лицо горячим дыханием, всего в нескольких сантиметрах от моих губ.

Молчу, потому что не уверен в своей реакции, не уверен в том, что он собирается делать. А он спускается ниже, под простыню, оставляя почти невесомую дорожку из поцелуев на груди. Ничего более, только замершая рука на моём бедре и прикосновения горячих губ к коже. Вздрагиваю от мурашек, когда его язык на несколько секунд ныряет мне в пупок, оставляя после себя приятное покалывание внизу живота.

Бросаю мимолётный взгляд на дверь, как-то отстранённо думая о том, что в любую минуту сюда могут войти, но это почему-то уже не беспокоит. Наверное потому, что за последние сутки меня здесь видели и снаружи, и изнутри, так что смущаться теперь было бы глупо, или всё же…

Теряю мысль, когда влажные губы осторожно обхватывают головку и очень медленно, вызывая приятный озноб, насаживаются на мой полувставший член. Выдыхаю, понимая, что всё это время задерживал дыхание. Поворачиваю лицо в подушку и зажмуриваю глаза. Думаю о том, остановится ли он, если я попрошу? Только вот хочу ли я этого?

Чувствую, как наливается кровью моя плоть у него во рту, прижатая языком к нёбу. Пытаюсь немного отодвинуться, чтобы не доставить ему неприятных ощущений, но Лекс не пускает, держит меня, прижимая к своим губам ещё ближе, сам толкает меня глубже в себя, шумно вдыхает через нос. Отстраняется немного, только для того, чтобы опять насадиться на меня ещё больше.

Не выдерживаю и глухо стону в подушку, когда его горло сжимается, пытаясь справиться с инородным предметом в нём. А Лекс только крепче цепляется пальцами мне в бёдра и невыносимо медленно начинает скользить, обволакивая меня губами и языком, обдавая мой живот жгучим дыханием.

На висках выступает испарина, и пальцы, вцепившиеся в простыню, немеют от напряжения. Не совсем понимая, что делаю, начинаю двигать бёдрами ему навстречу, трахать его рот в прямом смысле этого слова, уже даже не заботясь о том, что чувствует он сам.

Постанывает на особенно резких толчках, и от этого звука меня пробирает ещё больше. Оставляю в покое белоснежную больничную простыню и вцепляюсь пальцами ему в волосы, прижимаю сильнее. Тело начинает потряхивать, а пальцы на ногах сами собой поджиматься.

Тоже хрипло стону, наплевав на скорее всего неспящий персонал, отодвинув всех и всё на второй план. В какой-то момент почти теряюсь в пространстве и времени, когда горячая волна расходится от живота по всему телу, выключая на некоторое время все мысли, оставляя только простреливающие удовольствием спазмы, там, где голова Лекса упирается в мой живот. Он не выпускает меня даже тогда, когда тёплое семя выплёскивается ему в рот. Наоборот, проталкивает мой член глубже и сглатывает прямо так, сжимая меня там, внутри, заставляя моё тело выгнуться на кровати.

Отходим долго. Оба. Я, зарывшись лицом в подушку, и он, упирающийся лбом мне в живот и хрипло дышащий. На периферии сознания понимаю, что ему тоже нужна разрядка, но я не могу. Не потому, что нет сил, просто что-то не пускает меня, не даёт к нему дотронуться. Становится холодно…

– Замёрз? – Лекс выравнивается и ложится рядом, плотнее укутывая меня в простыню.

Вижу, как в темноте пытается заглянуть мне в глаза. Интересно, что он там видит? И что вообще сейчас там может быть?

Вздыхает и тянется к моим губам, в последнюю минуту останавливаясь и целуя в щёку рядом. Вспоминаю, как он поцеловал меня тогда, в той розовой комнате, когда на моём языке всё ещё чувствовался вкус его спермы. Почему же сейчас не решился?

– Дим…

– Уходи, – вздрагиваю, не понимая, как это могло вылететь из меня, но тут же понимаю, что действительно хочу, чтобы он ушёл.

– Хорошо… – поправляет простыню и тихонько встаёт с кровати. Не прощается, просто оглядывается у самой двери, прежде чем переступить порог, а я не могу различить его лица в темноте.

========== Конец старого – это всегда начало нового. ==========

Наступившее первое сентября обрадовало неестественно жарким днём и довольно сносным настроением.

Я стою в рядах нарядных и переговаривающихся ребят, практически ничем от них не отличаясь. Разве что на скуле всё ещё бледным зеленоватым пятном отсвечивает почти рассосавшийся синяк, да и под белой рубашкой на спине остались неровные разводы от почти заживших, выделяющихся теперь только красноватыми островками на коже ран.

Длинноватые, выгоревшие почти до белого цвета волосы, которые я так и не решился состричь опять, слегка прикрытые от прямых лучей солнца глаза. Хотя, наверное, солнце тут не при чём, мне просто не хочется разглядывать людей вокруг, как это делают другие.

Совсем рядом, почти прижимаясь к моему плечу, стоит Рита. Мы теперь одноклассники.

Сегодня она особенно красива, с милыми бантами, удерживающими два пушистых хвоста, и в лёгкой белой блузке с короткими рукавами. Лицо без косметики делает её младше, прекрасно гармонируя с обязательной первосентябрьской экипировкой.

Рита всё время тепло улыбается мне и пытается прямо тут, на линейке, перезнакомить со всем классом. Поддаюсь на её уловки, вежливо протягиваю руки парням, на автомате произнося своё имя, киваю девочкам, стараясь казаться доброжелательным.

Перед центральным входом в школу стоит выстроенный в ряд выпускной класс. Девочки все в одинаковых чёрных юбках и белых рубашках с короткими рукавами, парни, как и положено, в костюмах и при галстуках.

Иногда пробегаюсь по лицам, теперь уже одиннадцатиклассников, и натыкаюсь на взволнованный взгляд Олега. Ему тоже не интересно происходящее на школьном дворе, его интересую только я.

В который раз отворачиваюсь и мажу взглядом по верхушкам деревьев. Пусть смотрит. За последние дни я уже привык к тому, что все ожидают от меня чего-то из ряда вон выходящего. Не знаю, может, они думают, что я под машину брошусь или вены буду себе резать?

Глупые… У меня даже мысли не возникает так поступить со своей жизнью. Я вообще никак не хочу с ней поступать, мне параллельно, что случится со мной дальше. Ещё один прожитый день, ну и ладно. Разве мне тяжело будет обрадовать Веру хорошими оценками или сделать вид, что мне нравятся песни Костика, а, может, меня напрягает то, что Рита слишком близко жмётся к моему боку? Нет. Раз им хорошо, так почему бы мне не подыграть?

Оттягиваю влажную рубашку на груди и поправляю галстук. Неприятно давит, но я стараюсь не зацикливаться на этом ощущении. Ещё каких-то полчаса, и можно будет свалить домой. Кажется, вчера Вера просила помочь в саду, или это было позавчера? Да не важно, в принципе.

Сквозь гул голосов и неприятный голос завуча в микрофон слышу звук мотора, который обрывается прямо напротив аллеи, плавно переходящей в школьный двор.

Сердце дёргается в груди, и дыхание сбивается на один такт. Пытаюсь выровнять вдохи и выдохи и отгородиться, сосредоточиться на чём-то другом. Не выходит. С ним никогда не выходит. Он прорывается сквозь выстроенные мной барьеры, умудряясь даже не подходить ко мне близко. Дёргает за болезненные ниточки внутри меня, одним взглядом заставляя выползти наружу меня настоящего. А мне это не нравится совсем, и я всячески пытаюсь с этим бороться, жаль, что пока безуспешно.

– С началом учебного года вас!

Финальная реплика в скрипящий микрофон, и ряды собравшихся начинают оживлённо аплодировать. И не потому, что рады вновь окунуться в стены родимой школы, а потому, что теперь со спокойной душой можно стянуть эти банты и галстуки, снять шпильки и туфли и умотать по своим детско-подростковым делам.

Хлопаю наравне со всеми, отсчитывая минуты, когда сорву с шеи галстук и расстегну рубашку. Наверное, стоит пойти домой вдоль речки, там прохладнее и меньше любопытных глаз. Только бы оторваться от Риты и Олега, их забота иногда бывает слишком навязчивой.

– Ты куда? – Рита хватает меня за руку, как только понимает, что я не собираюсь тащиться внутрь школы со всем классом.

– Пройдусь. Душно слишком. Я подожду вас с Олегом на перекрёстке, – вытираю вспотевшие ладони о брюки.

– Хорошо… – выдаёт спустя почти минуту, когда половина школы уже протиснулась в не слишком широкие двери и во дворе остались только неуспевшие. – У Олега сейчас будет урок, сам понимаешь, выпускники, надо наставления получить и всё такое.

– Я знаю. Я подожду, – легонько подталкиваю её в спину, и Рита убегает, выискивая в толпе остатки нашего десятого класса.

Тут же стягиваю галстук, небрежно зажимая его в руке, и расстёгиваю две верхние пуговицы на рубашке. Кожа на шее чистая и слегка загорелая, и только сзади, под кромкой волос, остались небольшие, почти невидимые с первого взгляда шрамы от зубов.

Холодок по спине. Оглядываюсь по сторонам и выхожу на аллею. В самом начале, возле огромной старой ели, стоит красно-чёрный мотоцикл. Его хозяин, небрежно прислонившись бёдрами к лакированному боку, курит.

Ускоряю шаг, надеясь побыстрее пройти мимо. С того дня в больнице мы ещё ни разу не разговаривали.

Отмеряю расстояние шагами, отсчитывая их в уме, и, когда остаётся всего два или три, Лекс перекрывает мне дорогу собой.

– Как всё прошло? – спрашивает слишком буднично.