Текст книги "Канун середины зимы (СИ)"

Автор книги: Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Стой сейчас же, Моринготто! – раздался гневный крик преследователей.

«И не подумаю!»

Он оттолкнулся от бревна на берегу, скользя по гладкому льду, врезался в какую-то парочку, перепрыгнул через ребенка, оказавшегося прямо под ногами, и разразился сдавленной бранью, когда пришлось переметнуться обратно в облако, чувствуя, как бесплотную форму рвет на части от муки.

Мелькор собирался свернуть к югу, подальше от Валмара, но Тулкас и Ингвион гнали его севернее: туда, где возвышалась проклятая сосна Тавробэля. Он удирал, петляя между изумленными эльдар, которые даже не успевали осознать, что происходит, ломился зигзагами по издевательски праздничным улицам между фонтанов, ярких домов и садовых дорожек. Наконец, съехал по хрустальным перилам к одной из оранжерей Кементари. Там погнавшийся за ним Тулкас опрокинул горшок орхидей, а сам Мелькор свалил под ноги айну ящик апельсинов, по яростной брани поняв, что ловушка увенчалась успехом. Скакун Ингвиона и вовсе был вынужден перейти с галопа на рысь в переполненном городке у подножия Тавробэля.

Он знал, что хрупкость жилищ эльдар вынуждала Тулкаса сохранять форму, близкую к квенди. И как бы он ни был быстр, догнать Мелькора, срезавшего путь самым непредсказуемым путем, словно бешеная ящерица, у него пока не получалось.

Мелькор вырвался из оранжереи, свалив поперек дороги персиковое дерево в большой кадке. Мысленно простонав и от боли, и от необходимости раздавить обожаемые персики, айну проскользнул под брюхом коня Ингвиона облаком и бросился к широкой поляне, окружающей Тавробэль. Сосна возвышалась до самых небес гигантским праздничным украшением: хрустальные игрушки, самоцветы, огни и светящиеся ожерелья висели на каждой ветке, превращая дерево в мерцающее украшение всего Амана.

Он принял воплощенное обличье, чувствуя короткое облегчение от уходящей муки, раздирающей фэа. А потом ощутил, как левое бедро резануло чудовищной обжигающей болью, а в снег перед ним вонзилось золотое копье.

Мелькор с криком припал на колено и, словно в кошмаре, заметил, как на снег струится кровь: неестественно яркая, дымящаяся и горячая. А обернувшись, увидел, что проклятые твари догоняют его с ужасающей скоростью. Скакун Ингвиона несся во весь опор. От быстрого бега Тулкаса только что земля не дрожала.

«Проклятье, проклятье, проклятье».

На него предательски навалилась усталость: от боли в ноге, которая почему-то расползалась от бедра к колену обжигающим ядом, от боли, которой теперь каждый раз мучилось невоплощенное фэа, и от чудовищной растраты сил на то, чтобы перекидываться то в одно, то в другое обличье. Разумеется, заживать рана, нанесенная ваниарским копьем, не пожелала!

«Они так меня точно загонят и скуют. И скажут, что Сильмариллы я спрятал, даже если сам Фэанаро сунул их куда-нибудь в фонтан и забыл об этом!»

Путь у него пока оставался лишь один – вверх.

«По крайней мере, лошадь на сосну не заберется».

Отчаянным рывком Мелькор дернулся наверх, к нижним ветвям сосны, поневоле охнув от боли в бедре: проклятая рана мешала двигаться, сковывая жжением до непроизвольных слез.

Спасибо Майрону – он хотя бы успел переплести его волосы в косу и они не застревали в каждой ветке. Он выдавил из себя еще остатки сил: на то, чтобы у воплощенного тела появились когти, которыми можно цепляться за ствол.

Мелькор лез наверх, проклиная все на свете. Усталость от растраты сил была такой, что даже у фана почти темнело в глазах. Живот скрутило холодом от ужаса, когда он ощутил, как сосна под ним содрогнулась от пинка, вынудив вжаться в огромный ствол: шершавый, морозно пахнущий смолой и древесиной.

– Слезай оттуда, Моринготто! – раздался вопль Тулкаса.

За ним на стволе оставался кровавый след. Кровь шипела на воздухе, отравляя дерево. Одежда перепачкалась в липкой смоле. Мелькор мысленно выругался и зажмурился, чувствуя, как по лицу царапают ветки и иголки: такие густые, что ничего не видно.

– Провались в бездну, Астальдо! – крикнул он в ответ.

Он цеплялся когтями за ствол, как какая-то белка, отталкивался здоровой ногой, подтягивая себя выше, выдыхал, чувствуя прилив боли в бедре, и лез дальше. Проклиная бьющие по голове хрустальные звездочки и шишки, которые он старался сбрасывать вниз на голову Ингвиона или Тулкаса. А еще – смолу и иголки, пачкающие, дергающие и царапающие волосы и лицо. Коса уже растрепалась и болталась ниже бедер, как и до того, как волосы заплел Майрон, а потому застревала в каждом суку.

Мелькор знал, будто бы Тавробэль простирается до самого Купола Варды. Да и видел, как та зажигает на верхушке сосны каждый раз звезду.

Но он ненавидел высоту. Он терпеть не мог звезды – особенно когда они находились слишком близко. И все-таки продолжал цепляться когтями за дерево, нещадно сдирая ладони в кровь, упирался здоровой ногой в ветки, жмурился от лезущих в глаза игл и ругался, когда приходилось опираться на раненую. Некоторые ветки угрожающе трещали под его весом, норовя каждый раз обломиться.

«Ну, заберешься ты наверх, и что дальше?!»

– Спускайся немедленно и понеси наказание за свое воровство, Моринготто! – раздался крик Ингвиона.

«Ах ты, тварь. Ладно, потом решу, что дальше».

– Оставьте меня в покое оба! Я не собираюсь к вам спускаться!

Мелькор подцепил огромную хрустальную шишку с кулак размером и швырнул вниз. Он надеялся, что на голову Тулкасу. Снизу раздалось приглушенное ругательство.

Спустя несколько часов Майрону начало казаться, что он один во всем Тирионе не приготовил подарки. Весь город вокруг него веселился, а квенди проводили время, счастливо прогуливаясь по прекрасным улицам, лакомились фруктами и сладостями, дарили друг другу цветы и совершенно не думали о делах.

У Майрона тем временем уже рябило в глазах от лент, шкатулок, пергаментных бирочек, снова лент и шкатулок, стеллажей, столов, украшений – и всего, что прилагалось к подаркам. Большинство эльдар делали в праздник подарки своими руками: кто что мог. Майрон слышал, будто в подарок могли поднести и торт. Или корзину восхитительно сделанных пирожков. Или варенье.

В доме Фэанаро стояли предназначенные для подарков столы с вежливой просьбой подписывать, кому предназначается дар, но бегать туда-сюда, относя по подарку, Майрон не решился, поэтому был вынужден таскать с собой все, что он надумал подарить кому-либо.

Кроме того, он понятия не имел, следовало ли нести туда же подарок Мелькора. Пометавшись какое-то время, он счел, что следует, раз уж Нерданэль пригласила их к столу.

С даром для госпожи все было довольно просто. Он не так давно сделал прекрасный браслет с изумрудами: непохожий на то, что обычно создавал Фэанаро, и чем-то напомнивший Майрону очертания тех скульптур, что делала Нерданэль, обращаясь только к своему воображению. За радушие и тепло квенди заслуживала подарка, достойного и королевы.

Мариэль он выбрал лаконичную брошь в виде цветка Тэльпериона из жемчуга и серебра – изысканную, но вряд ли претендующую на символичность вещицу, которая могла понравиться любой из дев нолдор. Тьелпэ – механического соловья собственного изготовления, разливавшегося переливчатой трелью. Менее всего Майрон ломал голову над подарком Канафинвэ: прекрасные струны нашлись для музыканта будто бы сами собой. Взамен них подношением мастеру Майрон оставил золотое кольцо своей работы. Для Руссандола он завернул в украшенную лентами корзину две банки домашнего варенья и присовокупил к этому льняной мешочек чая с малиной и перцем, перевязанный красной лентой: варенье же было из еловых шишек и из апельсинов.

В мстительном раздражении на гнев Фэанаро он не удержался, и вытащил из кладовки две бутылки настойки на малине с клюквой. Вторая предназначалась Куруфинвэ-младшему.

«Раз так недовольны – будет, чем горе запить».

На бутылках Майрон решился выгравировать по восьмиконечной звезде и обвязать пробки изящными украшениями из остролиста и льна.

После всех этих манипуляций у него оставалось четверо, кому все еще требовались подарки. Пытаясь придумать хоть что-нибудь, Майрон бегал от одного конца города к другому, нагруженный шкатулками и корзинами: так, что радость Тириона и его украшения слились в одну ужасающую какофонию, а Майрон начал проклинать все на свете.

Результатом его мучений стали детские луки для Амбарусса и алая книга для записей с изящной керамической чернильницей для Морифинвэ. Последнего Майрон знал плохо, но предполагал, что все сыновья Куруфинвэ работают над своими идеями в ремеслах и языках письменно.

Когда Майрон стоял над прилавком охотничьих сумок для различных мелочей, выбирая подарок Тьелкормо, то крик в осанвэ прозвучал столь громко и беспомощно, что он чуть не выронил все, что держал в руках, а в виски ударило болью.

«Майрон!»

Он выдохнул, стиснув виски пальцами, и поневоле поставил на землю корзины.

«Мелькор, что случилось, чтоб тебя, если ты так орешь?!»

«А ты по сторонам посмотри! Наверх!»

Майрон зашипел сквозь зубы и заставил себя оглядеться. Город вокруг жил привычной жизнью. Смеялись дети, облизывающие леденцы на деревянных палочках, музыкант наигрывал на арфе прекрасную мелодию, гармонирующую с журчанием воды в фонтане. Сладко пахло выпечкой, а от выставочного прилавка – кожей сумок и ремней.

Ничего необычного. Разве что…

Майрон заметил, что верхушка огромной сосны Тавробэля, праздничного дерева всея Амана, подозрительно качается. И звезда, которая почему-то украшала вершину сосны до срока – тоже. Он прищурился, пытаясь обострить зрение майа настолько, насколько возможно, и Майрону показалось, что он даже видит далеко-далеко темную фигуру на фоне сияющих лучей.

Быть не может.

«Мелькор… ты же не…»

«Да!»

Майрон проморгался несколько раз, отчаянно надеясь, что ему показалось. Но нет: пьяно накренившаяся звезда и темный силуэт на ее фоне никуда не делись.

«Я оставил тебя в одиночестве на два часа! Два часа, Мелькор! Что ты там делаешь?!»

Сквозь осанвэ пронесся и другой призыв, который заставил его замереть на месте. Потому что этого голоса, сейчас сбивчивого и тихого, больше похожего на зов, который мог сработать лишь от великой ярости или отчаяния, он не слышал уже очень давно.

Это был зов Аулэ, передавшего не вполне отчетливый, но гневный приказ явиться к Кругу Судеб.

Майрон простонал, срываясь на тихое рычание, ожесточенно бросил в корзину выбранную сумку, и пошел в конюшни.

«Сколько можно, будь вы все прокляты?! На пару часов нельзя оставить, обязательно что-нибудь случится!»

Мелькор сам не мог понять, как ему хватило сил залезть на ту высоту, где он оказался. Живот, ноги и руки были перемазаны липкой смолой вперемешку с кровью, в волосах застряли иголки, а рана чудовищно болела, заставляя тихо скулить от каждого движения ногой.

Мелькор непроизвольно вскрикнул, когда под ним угрожающе хрустнула, обламываясь, ветка, и вала вцепился в сосну руками и ногами, хотя последнее было почти невозможно.

«Зачем я вообще это сделал?!»

Голова стала пустой и легкой, едва ему стоило посмотреть вниз: Валмар, Тирион и даже склоны Таникветиль казались крошечными с той высоты, где он сидел, пытаясь убраться повыше от Тулкаса. Туда, где ствол можно было обхватить руками и ногами, мысленно умирая от раздирающего страха и безвыходности положения.

Мелькор думал, будто на высоте смог бы принять нематериальное обличье и улизнуть от настырных преследователей, но не тут-то было. Он понимал, что сделать это очень просто, и делал он это уже сотни раз.

Но именно в самый неподходящий момент способность как отрезало. В последний момент его нутро встряхивало от страха и холода в предчувствии потери равновесия, и вместо перевоплощения он только крепче цеплялся за липкое смолистое дерево, вдыхая его запах и царапая щеку о кору. Он прокручивал в голове, как может исчезнуть опора под ногами, как обломаются ветки, и что обратиться облаком не получится, а тогда он полетит вниз и фана точно разобьется насмерть, а после такого восстановить его будет очень, очень нелегко.

Было высоко, холодно, больно, унизительно и страшно. Ледяной ветер пробирался под одежду, впиваясь в тело. Шишки кончились. В самом кошмарном сне Мелькор и представить себе не мог, что подозрения вынудят его бежать сюда.

«Чтоб я еще раз послушал Майрона с его гнилыми праздниками. Дружба! Веселье! Твари».

Хуже стало, когда он немыслимым образом пролез до Купола Варды, врезался в него, выругался от боли, разбил лоб, а когда от удара содрогнулся только что не весь небесный свод, упавшая звезда запуталась у него в волосах, обжигая спину до боли даже сквозь одежду. Мелькор вывернулся змеей, пытаясь стряхнуть ее без помощи рук, и при этом не упасть.

Но стало лишь хуже. Звезда, похожая на нестерпимо яркий и жаркий самоцвет размером с кулак, теперь болталась на кончике его косы, как еще одно украшение Тавробэля.

Мелькору показалось, что еще чуть-чуть – и от обиды, злобы и безысходности он либо сметет всю сосну вместе со звездами, либо превратит проклятое дерево в уголек. Он уткнулся лбом в холодную кору, стискивая зубы, и попытался чуть удобнее переместить раненую ногу. Теперь болело все.

На возмущенный вскрик Майрона он не ответил.

«И? Тебя вышвырнут из мира навсегда!»

Вала бросил короткий взгляд вниз, где дрожали ветки и слышались проклятия.

– Послушай меня последний раз, Моринготто! – раздался голос Тулкаса. – Если ты немедленно не сознаешься и не пойдешь с нами, весь Валинор встанет против тебя, проклятое отродье!

«Опять! Да сколько можно!»

Он не хотел говорить, что Сильмариллов у него нет. Уж кто-кто, а Тулкас послушал бы такие слова последним в Валиноре, но выхода не оставалось. Мелькор предпринял единственную отчаянную попытку поговорить, когда верхушка сосны под ним качнулась так, что он чуть не закричал от ужаса. Ноги стремительно заскользили вниз, еще одна ветка подломилась, а когти, вцепившиеся в дерево, оставили глубокие борозды, больше не позволяя цепляться достаточно крепко.

– Да не знаю я, где они! – Его голос сорвался в крик.

Сосна качнулась ожесточеннее, заставив его только что не заскулить в попытке ухватиться за дерево крепче, а ветки, потревоженные быстро взбиравшимся Астальдо, шевелились все ближе. Мелькор мысленно застонал. Бежать больше было некуда, и внутри все смерзлось в противный липкий ком неизбежного унижения, еще более сильного, чем раньше, и страха.

«Да нет же! Нет!»

– А кто ещё мог осмелиться на воровство в благословенном краю?! – голос звучал все громче и ближе.

Из чистой злости он пнул изо всех сил треснувшую ветку, чтобы та свалилась на голову Астальдо. И перевел дыхание, чувствуя, как рана отозвалась такой болью, как будто в нее гвозди забивали.

– Я апельсины чистил, тупая ты рожа! – выкрикнул он.

А потом пришла другая напасть: поначалу он принял ее за стайку светлячков, пока с ужасом не осознал, что светлячки были полосаты, мохнаты, и сверкали то золотом, то голубым ничуть не хуже проклятых звезд над головой!

«Это же пчелы! Гребаные пчелы!»

Ему уже не хватало всего запаса ругательств, который имелся в квенья, поэтому осталось только застонать и как можно плотнее зажать лицо предплечьями, чтобы твари не искусали еще и его. Мелькор не сомневался, что проклятых тварей напел Ингвион: те летели на голос принца ваниар, как на цветы.

Из всех возможных вариантов оставался последний, и первый жалящий укус, пришедшийся в незащищенные руки, заставил Мелькора разразиться в осанвэ отчаянным криком, больше похожим на вопль.

«Манвэ! Почему, будь ты проклят, Астальдо требует с меня Сильмариллы и Ингвион напустил на меня своих полосатых тварей?!»

Он зашипел от боли, чувствуя, как твари накинулись на незащищенные руки, и пытался их отогнать, но не мог, не подставив лицо, и от ощущения как отвратительных мелких лапок на коже, так и болезненных укусов, хотелось не то отключить разум фана и провалиться в забытье, не то заорать во весь голос.

Мешала только гордость, которая боролась с унижением изо всех сил.

Ответ Манвэ он услышал незамедлительно.

«Где ты?»

«Я на Тавробэле, идиот! Ты что, не видишь?!»

«Я в Валмаре, а не на Таникветили, брат, и взор мой… Подожди. Где ты?!»

«Сними меня с этой гребаной сосны и успокой свою бородатую обезьяну и цветочного принца!»

Мелькор коротко вскрикнул, когда резким порывом ветра сосну страшно качнуло с таким скрипом, что внутри все заледенело. Он отчаянно вцепился в дерево, крепко зажмурившись. Но порыв ветра отогнал пчел, а нестерпимый жар звезды, обжигающий спину, исчез.

«Прими нематериальную форму и спустись. Мелькор, что ты там делаешь?!»

«У них спроси! Я не могу спуститься!»

«Почему?»

Мелькор чуть не задохнулся от возмущения и обиды, едва услышал в разуме этот наивный вопрос Манвэ. Он сидит здесь, истекая кровью, искусанный проклятыми пчелами, и брат спрашивает, почему он не может спуститься?!

«Потому что, дятел мохнорогий! И, наверное, но ты об этом, конечно, не подумал, потому что они ранили и измотали меня! Но ты спрашиваешь меня так, словно ты тупее голубя, который только и делает, что курлыкает, провалиться тебе, птенец общипанный, канарейка желтоклювая, бестолочь и…»

«Мэлко! Я понял. Выдохни прямо сейчас и успокойся».

Он не знал, сколько еще всего выкрикнул бы брату в осанвэ, если бы не подул еще один порыв ветра, холоднее и мягче. Настырное жужжание исчезло, а шевеление веток внизу утихло.

Сердце внутри фана колотилось так сильно, что Мелькор чувствовал, как тело отдается совсем не соответствующей могуществу предательской дрожью, липко расползавшейся откуда-то из-за ребер. А еще, как воплощенное тело накрывает предательской усталостью, как будто с кровью из него высосало все силы.

– Мелькор? – услышал он вопросительное бурчание Тулкаса, сидевшего на дереве ниже.

«Под Хэлкараксе медузы сдохли! Решил что-то спросить, не пытаясь сразу сломать мне нос!»

– Чего тебе? – хрипло отозвался он, приваливаясь щекой к смолистому стволу. Мышцы фана уже почти сводило от напряжения из-за необходимости удерживаться на дереве.

«Снимите меня уже отсюда. Хоть кто-нибудь».

– А где Сильмариллы-то? – голос Тулкаса звучал хмуро и недоуменно. – Я серьезно. Без… того, что вышло… ну, так вот.

Мелькору показалось, что у него не осталось сил даже на бешенство.

– Да пошел ты, Астальдо, – прошипел он, чувствуя, как теперь в словах прорывается унизительная обида. Больше всего ему хотелось посмотреть в глаза этой бородатой скотине, чтобы увидеть полное осознание его ошибки и вину, если он вообще был способен ее осознавать! – Представь: понятия не имею! Когда вы собрались меня очередной раз наказать, пленить или что там – я сидел и ел хурму! Хурму, Тулкас! Надо кого-нибудь обвинять – обвиняй ее!

Снизу раздалось сопение и тяжелое дыхание. Мелькор зажмурился, заставляя себя не смотреть вниз: от этого начинала кружиться голова. Он оглядывался по сторонам, на разноцветные сети огней далеко от подножия Тавробэля, и жмурился от ветра, пытаясь на вдох и выдох распределить нагрузку в раненой ноге, которая уже соскальзывала против его воли.

Да и крови натекло порядком, делая ствол сосны еще более скользким.

«Проклятье. Как же я хочу на землю!»

– Да не злись ты так! – последовал мрачный и слегка обиженный ответ. – Ну, на кого ж еще нам думать?

«Обижается он. На то, что меня повязать не дали, видимо».

Общаться с Тулкасом у Мелькора не было ни малейшего желания.

– Отвали и оставь меня в покое! – фыркнул он. – На хурму думай! Или сорок!

Ответом ему был глубокий обескураженный вздох и шуршание веток.

– И чего теперь? Ты спустишься или как?

Мелькор решил не отвечать ему вовсе.

Но внизу, среди множества дорожек и тропок по глазам резанул яркий золотой отблеск. Мелькор напряг острое зрение, способное видеть куда дальше, чем у любого из квенди, и заметил на тропинке у Таникветиль две очень упрямые, очень маленькие и очень знакомые фигурки.

Сверкнуло по новой. Так ярко, как будто в снега закатилась настоящая звезда. Мерцание одновременно походило на небесный свет, блики на поверхности моря в полдень, или на радужные переливы фонтанных струй.

«Проклятье».

Мелькор прищурился, пытаясь вглядеться, и поначалу не поверил глазам. Но когда отблеск заставил его зажмуриться в третий раз, сомнений уже не осталось.

«Мелкие крысеныши! Так вот куда делись его драгоценные Сильмариллы!»

Он собрал в груди всю мощь собственного голоса, на которую был способен. Если бы оглохла половина Валмара и Тириона, Мелькору было наплевать.

«Так им и надо».

– Амбарусса! К отцу в Валмар! Сейчас же! Я вас вижу, и Сильмариллы тоже!

Гневный крик был таким, что разнесся над половиной Амана и возможно, если существовала возможность рождения таких же мальчишек с такими же именами, все они бросились сейчас домой в одночасье.

Ветки под ним опять зашевелились.

– Ты что, увидел их?

– Представь себе, Астальдо, – огрызнулся Мелькор.

Он не знал, сколько бы еще препирался с Тулкасом. Но на соседнюю с ним ветку, полную мягких изумрудных игл, опустилась Рамаллэ.

– Ты что здесь делаешь?!

Сова укоризненно повертела головой и кокетливо-строго, все еще выражая обиду, взмахнула пестрыми крыльями. И успокаивающе ухнула несколько раз.

Мелькор обессиленно застонал и уперся лбом в дерево, пахнущее смолой.

– Ты серьезно?! Он послал Торондора?!

Майрон прошел сквозь собравшихся эльдар, все еще перегруженный сверх меры подарками. Взгляды его провожали недобрые.

В последние часы и минуты он перестал понимать, что происходит. Его последовательный логичный разум пытался придумать хоть одну убедительную версию того, каким образом был связан призыв Аулэ, оказавшийся на вершине Тавробэля Мелькор и собравшиеся перед Маханаксаром встревоженные эльдар.

«Что с ним случилось?!»

Всю дорогу он места себе не находил из-за одной мысли, что с Мелькором могло что-то случиться. Майрон знал, что Мелькор обладал редким талантом создавать неприятности на ровном месте, но привычно ругаться на то, что вала проходился по дому, как живой хаос – это одно. А вот не иметь понятия, куда тот провалился и что с ним могло случиться – это совсем другое.

Когда он увидел собравшихся в почти полном составе Валар, ему стало уже по-настоящему страшно.

Из двух корзин на сгибах локтей майа торчали многочисленные свертки, обернутые тканью шкатулки, бутылки, даже праздничные букеты, и вид Майрона, растрепанный и взбудораженный, был до крайности нелеп.

Краем глаза он заметил, что король Финвэ трепал по плечу и что-то успокаивающе говорил скорому на расправу сыну. Фэанаро проводил его гневным взглядом, но прежде, чем они успели произнести хоть слово, над приготовленной к празднику поляной пронеслось гневное эхо, повелевавшее Амбаруссар сию секунду вернуться к отцу.

«Что?!»

Майрон отказывался принять мысль о логичности всего происходящего и, чувствуя себя еще нелепее прежнего, поднялся по мраморным ступеням к тронам Валар. Тулкаса среди них не было, и трон пустовал. Тишина стала оглушительно неловкой: нарушал ее лишь тихий треск огня, шепот ветра, да чуть слышное пение Древ, со звоном ронявших с цветов капли росы.

– Меня хотели видеть? – осторожно поинтересовался майа, перехватывая одну из корзин с подарками поудобнее.

Манвэ Сулимо смерил его таким взглядом, будто увидел впервые. Варда Элентари крепко сжала губы и вздохнула.

Ответил на вопрос Аулэ, потерев каштаново-медную бороду с задумчивым неудовольствием, и голос его прозвучал слегка ворчливо:

– Прибудь ты раньше, я бы потребовал объяснений, Майрон, да сейчас это уже без всякой пользы.

Разговоры прервал пронзительный орлиный крик, и в небе мелькнула гигантская крылатая тень, описывающая плавный круг под тихо падающим крупным снегом. В тени Майрон с содроганием признал Торондора. Первый из великих орлов опустился на утоптанную поляну меж Кругом Судеб и Эзелохаром: с одной стороны ее ограничивали деревья, с другой – расставленные для празднества столы.

По собравшимся пронесся благоговейный вздох: перья Короля Орлов отливали серебром и золотом, и сверкал в угасающих лучах Лаурелин золотой клюв.

А дальше происходящее, на взгляд Майрона, окончательно превратилось в абсурд. Король Финвэ крепко ухватил рванувшегося вперед Фэанаро за локоть, вновь продолжая что-то говорить голосом успокаивающим и мягким, а Манвэ Сулимо быстро поднялся со своего трона и последовал к Торондору с невесомой и немыслимой скоростью, будто поземка.

Майрон не знал, что делать с корзинами, поэтому плюнул на все, оставил их на ступенях Круга Судеб и попытался догнать Сулимо. Торондор недовольно повел могучей шеей, встопорщив бурые и снежно-белые перья, и посмотрел себе за спину, аккуратно расправив крыло.

Со спины птицы, неловко припадая на левую ногу, соскользнул Мелькор. А вслед за ним скатились в снег две рыжие, страшно виноватые и очень маленькие тени.

«Слава Эру. Или нет?!»

Майрон облегченно выдохнул, увидев, что Мелькор, по крайней мере, цел и невредим, пусть и выглядел ужасно: одежда была перепачкана в смоле, в растрепанных волосах застряли иголки, и в довершение всего – руки Мелькора распухли от укусов… пчел?!

«Какие пчелы зимой?!»

Амбарусса выглядели так, словно вот-вот расплачутся: во всяком случае, ресницы мальчишек уже были липкими от слез, а глаза красными. В руках они крепко стискивали Сильмариллы, и Майрон по-прежнему не понимал, как все это могло быть связано.

Куда больше его сейчас, правда, занимал вид Мелькора, который ушел недалеко: на белом, как мел, лице, полыхали черным огнем глаза, и выглядел вала разгневанно и жалко.

«Проклятье. Да он же напуган… до смерти!»

– Мэлко, – на лице Манвэ читался ужас. Он резко остановился, глядя на то, как Мелькор скривился, пытаясь сделать шаг, и Майрон ошарашенно заметил, что снег рядом с Мелькором стал красным от крови. – Ты что, правда ранен? Как?!

Сулимо изумленно моргнул, когда Майрон подошел ближе и подхватил валу под локоть. Мелькор сдавленно выдохнул и ругнулся, но все же позволил себе опереться на него.

От Мелькора остро и горько пахло смолой и хвоей, и Майрон даже от первого прикосновения почувствовал, что тело валы пробивает едва ощутимой, но глубокой дрожью: не то холода, не то отпускающего напряжения.

– Кто это сделал? – спросил Майрон, крепко сжимая пальцы на предплечье Мелькора, затянутом в темно-лиловое одеяние.

Мелькор прикрыл глаза, выдохнув, а потом стиснул губы и взбешенно посмотрел на брата: так, что Сулимо отступил на полшага, увидев, как черные глаза наполнились янтарным огнем.

– То есть, ты даже не поверил, что я ранен, пока не увидел, – голос Мелькора прозвучал взбешенно-тихо и тут же сорвался почти в крик. – Какая разница, как, вы, оба?! Я же всегда получаю по справедливости!

Майрон видел, как Мелькор отчаянно сжал губы, тяжело выдохнул, и он почему-то почувствовал в себе горячее желание увести его отсюда. Увести и больше никогда и никого не подпускать близко в этот проклятый праздник.

Амбарусса испуганно посмотрели на них, округлив изумрудные глаза, как плошки. Один из братьев закусил губу и шмыгнул носом. Майрону сейчас не было до них никакого дела. Повелитель ветров обратил на них внимание и жестом подозвал ближе.

– Идите сюда, мальчики. Вы расскажете мне, что случилось, – голос прозвучал тихо и строго. – Но потом.

Он подошел ближе к Мелькору и неловко, будто бы нерешительно, положил белую узкую ладонь брату на плечо. Синие глаза Манвэ смотрели обеспокоенно и печально.

Успокаивающие напутствие на валарине больше напоминало Майрону мурлыканье:

– Kyrr, bróðir*. Астальдо и Ингвион… решили, что ты виновен? – говорил он тихо и мягко.

Мелькор прерывисто выдохнул, и Майрон крепко обхватил его поперек спины, перекидывая руку себе на плечи и снимая нагрузку с раненой ноги.

– Это валинорское копье, Манвэ, – зло произнес Мелькор. – Они бы и проткнули меня им, если бы могли. Так что ранение фана еще нескоро заживет.

– Да почему они вообще это сделали?! – возмущенно встрял Майрон.

Он мог бы понять, если бы Мелькора призвали в Круг Судеб. Но ранить, не разобравшись?!

Манвэ хмуро сдвинул светлые брови, и мгновение глядел на них, но Майрону показалось, будто бы ветер задул суровее, а по небу пробежала тень облаков. Амбаруссар опять испуганно всхлипнули, озираясь по сторонам в нерешительности – мальчишки теперь боялись и шевельнуться без приказа.

– Фэанаро обвинил моего брата в том, будто бы он украл Сильмариллы, – воздушный, сильный голос Манвэ звучал с ноткой неуловимой печали, но синие глаза потемнели от сдерживаемого гнева. – Я пожелал его увидеть, но вижу, будто Астальдо и Ингвион поверили Куруфинвэ и сразу решили, что ведут преступника. Пойдемте, – он пригласил их жестом вернуться к Маханаксару и строго посмотрел на замерших близнецов. – И вы тоже.

Мелькор зашипел от боли, сделав первый шаг по снегу. Мысленно он проклинал все на свете: Торондора, закладывавшего в полете такие повороты, что хотелось развоплотиться от ужаса, Амбарусса, которым пришла в голову идея утащить отцовские камни, весь Аман за то, что он существовал и, разумеется, рану – за то, что до сих пор кровоточила. А заодно и Майрона. Пристыженного, растрепанного и явно взволнованного.

«Конечно, теперь ты волнуешься! Раньше тебя ничего не беспокоило!»

Мелькор выругался себе под нос, замечая краем глаза вереницу алых дымящихся следов на снегу. Нога слушалась с трудом, боль вгрызалась в сустав, разливаясь по костям и мышцам, и он был вынужден подволакивать ее на каждом шагу. Его хватило ровно на пять, прежде чем Мелькор тихо и зло прошипел:

– Не унижай меня еще и этим, Майрон.

– Тебе же больно, – не громче шепнул майа и слегка наморщил нос, чувствуя, что Мелькор на очередном шаге перенес на него вес тела, больно упираясь локтем в плечо. – Ну, прости меня.

«Простить?! Замечательно, Майрон, самое время!»

От одного понимания, что сейчас на них смотрит чуть не весь Валмар, становилось омерзительно стыдно. В его теперешнем состоянии невыносимо хотелось уйти прочь и не являться на праздник больше никогда. Мелькор тихо фыркнул вместо ответа Майрону, заставив того почувствовать укол глубокой болезненной вины.

Он заставил себя сохранять остатки достоинства и сдернул руку с плеча майа, стараясь выдерживать медленный, но, по крайней мере, самостоятельный шаг, и опираться лишь на предплечье Майрона. Нога болела, как проклятая, и норовила подогнуться на каждом шаге. Руки зудели от укусов до желания содрать с них кожу. Манвэ впереди шел широко и издевательски энергично, а за ним обреченно плелись Амбаруссар. На них Мелькор злился до сих пор: растрепанный, искусанный и весь в смоле.

У Маханаксара тем временем уже появились и новые лица: он язвительно отметил про себя, что свои задницы наконец-то притащили Астальдо и принц-фиалка Ингвион, на которого хмуро смотрел облаченный в белое строгий отец. Мелькор заметил и Нерданэль на гнедой лошади с золотыми ромашками в гриве.