Текст книги "Канун середины зимы (СИ)"

Автор книги: Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– А я-то что? – пожал плечами светловолосый нолдо. – Теперь мы знаем, что в одного Тьелпэ точно влезает три яблока подряд!

Майрон, помешивавший на плите в огромной кастрюле булькающий соус, фыркнул. Майтимо передразнил брата, сбрасывая ножом огурцы в необъятную миску:

– Да, Тьелко, прямо как в тебя!

Канафинвэ утвердительно покивал с нарочито спокойным видом. Музыкально высвистел что-то.

– Но хурмы в тебя влезает намного больше, – заметил он и бросил на брата короткий взгляд. – Тьелпэ пока не побил твой рекорд.

Тьелкормо возмущенно засопел и взмахнул ножом, возвращаясь к приготовлению мяса. Упоминание об инциденте, когда он объелся в детстве хурмы, Тьелко никогда не нравилось.

– Провалитесь оба! Братья-овощерезки!

Вместо ответа Майтимо картинно подставил ладонь, на которую Канафинвэ положил кусочек сладкого перца. Майтимо прищурился, целясь, и щелчком отправил его прямо в лоб Тьелко.

Мелькор со смешком поглядел на сероглазого мальчишку, пялившегося на него. Протянул руку, перемазанную апельсиновым соком и горьковато пропахшую цедрой.

– Привет, – говорил он тихо, продолжая наблюдать краем глаза за перепалкой старших фэанорионов.

Тьелкормо возмущенно выругался.

– Проклятые… – он выпустил сдавленный вздох, словно давясь ругательством более грубым. – Ёжики! Зеленый лягушатник, а не братья!

– Немедленно прекратили! – Нерданэль возмущенно хлопнула ладонью по столу, обрывая беззлобную склоку. Тьелпэ вздрогнул, вжимаясь в ножку стола. – Старшие, а ведете себя как дети! Нельо, как закончишь – иди-ка помоги Морьо в саду со столом! Он там один, в отличие от вас! – она красноречиво указала скалкой в сторону дверей.

Тьелпэ покосился на бабушку, испуганно приоткрыв рот, потом посмотрел на Мелькора, потом снова на Нерданэль, и в этот раз Мелькору показалось, что мальчишка не знает, кого боится больше. Серые глаза стали похожи на блюдца.

– Эй, – тихо окликнул он ребенка. – Не бойся. Иди сюда.

Мальчишка опасливо подошел ближе и робко коснулся маленькими пальцами крупной сильной ладони Мелькора, и тут же отнял руку.

– А это правда, что ты настоящий айну? – говорил мальчишка шепотом, словно боялся спросить что-то неподобающее.

Мелькор тихо фыркнул.

«Дети».

– Правда, – он покосился на мальчишку и бросил в большую чашу очередной очищенный апельсин. – А ты что, боишься?

Мальчишка задумчиво поглядел на него и очень серьезно нахмурился.

– Не-е, – потянул он, но взгляда не отвел и вновь перешел на шепот. – А можно потрогать?

«Чего?»

Мелькор тихо усмехнулся.

– На руки хочешь?

Щеки мальчишки вспыхнули ярким румянцем.

– Я большой для этого! – обиженно выпалил он.

«Да уж, конечно».

Тьелпэ запнулся и смутился.

– Я прошу меня простить, – до умиления заученно и серьезно произнес он. – Я видел у девчонок куклы, – он отвел глаза и тут же посмотрел обратно, пунцовый до ушей. – У них такие же дивные волосы сделаны. Дли-инные. Как у тебя, – теперь мальчишка смотрел с надеждой. – Можно?..

«Да чтоб меня. Серьезно?!»

От удивления Мелькор еще несколько мгновений смотрел на мальчишку. Ситуации нелепее он не мог припомнить за все свое существование. Он знал, что перекинутые за спинку стула волосы только что не подметают пол, к тому же собраны у висков украшениями разве что ради приличия: в остальном копна была едва расчесана, пушилась и вилась, напоминая самому Мелькору большое птичье гнездо.

– Ты хочешь потрогать мои волосы? – переспросил он.

Тьелпэ закусил губу. Зажмурился. Открыл глаза. Энергично кивнул.

Какое-то время он смотрел в глаза мальчишке, а внутри боролся здравый смысл и нежелание идти на поводу у ребенка. Победил здравый смысл, а подтолкнула его к этому Мариэль.

– Мелькор? – окликнула она его. – Тьелпэ тебе не мешает?

– Нет, – он махнул недочищенным апельсином в руках и кивнул Тьелпэ. – Ладно. Так и быть, можно.

На недолгое время в кухне воцарилась сосредоточенная тишина. Мелькор, все еще занятый проклятыми апельсинами, косо поглядывал на Майрона, который подошел и что-то сказал на ухо Нерданэль. Женщина выслушала майа со всем вниманием и серьезно кивнула.

– Конечно.

«Что «конечно»?!»

Праздничная суета определенно была лучше одиночества, но тишины захотелось слишком быстро. Смешно и думать: о каком участии в празднике могла идти речь, если у них не было ни подарков, ни связи с хозяевами дома, кроме слабого подобия дружбы? В приглашении Нерданэль Мелькор теперь чувствовал жалость, и это выглядело унизительно. Хотелось выйти куда-нибудь подальше и подумать об этом.

Он покончил с апельсинами и отставил в сторону очищенную корзину, заполненную ошметками и корками. Нерданэль улыбнулась ему через стол:

– Нужно их порезать и бросить в гвоздичную настойку. Майтимо! – квенди окликнула сына. – Покажи ему, где она, когда пойдешь помогать Морьо!

– Да, мам, – достаточно вяло откликнулся нолдо. – Обязательно.

На взгляд Нельяфинвэ, направлять Мелькора в погреб с настойками было плохой идеей, но сейчас и сегодня его никто не спрашивал.

Мелькор попытался привстать со стула и почувствовал, что волосы больно дернуло, отчего он поневоле осел обратно. Обернувшись, он понял, что неугомонного сына младшего Куруфинвэ нигде не было.

– Тьелперинквар! – Мелькор выругался, осознав, что шкодный ребенок ухитрился заплести его волосы вокруг ножки стула.

«Потрогать он хотел. Крысеныш».

Он почувствовал, как раздражение и тень обиды заполняет все внутри так сильно, что больше всего захотелось выйти прочь с этой проклятой кухни и расстаться с дурацкой идеей провести праздник здесь. Раз уж и детей хлебом не корми – дай понасмешничать.

– Что он натворил? – Мариэль тут же поднялась, отыскивая взглядом сына. Как в щеки эльдиэ бросилась краска неловкости и раздражения, не укрылось ни от кого. – Тьелпэ! – сурово окликнула она мальчишку, который как испарился.

– Он мог натворить все, что угодно, – Тьелкормо методично начинял мясо специями. – Я же говорил!

– Он запутал мои волосы, – тихо прошипел Мелькор, отталкивая от себя проклятые апельсины. – Вокруг стула!

– Тьелпэ! – на этот раз в голосе матери мальчишки звучала уже неподдельная ярость. Мариэль сурово огляделась. – Куда ты делся?! Иди сюда! Сейчас же!

– О, Эру, – Нерданэль закатила глаза к потолку, накрыла гигантский пирог белым полотном и отнесла на полку отдыхать. – Прости его, – она обернулась к Мелькору с улыбкой, полной безупречного материнского терпения. – Сладкого ему сегодня больше не достанется.

Майрон хмуро сполоснул руки, подошел к Мелькору и опустился на колено. Он попытался обернуться к майа, но Майрон грубовато развернул его голову, заставляя сидеть на месте.

– Сиди спокойно, – проворчал он. – Или уже подбери их.

– Я хотел, если ты помнишь, – огрызнулся вала. – Но ты же не дал мне этого сделать!

– Да ну? – потянул Майрон за его спиной. – Сиди и режь свои апельсины!

– Ай! Не дергай!

– Мальчики, вам дать ленту? – голос Нерданэль прозвучал с обеспокоенной заботой.

От осознания, что все смотрят на них, Мелькор чувствовал себя глупо и униженно. А когда Нерданэль выудила откуда-то золотую ленту и протянула ее Майрону, а Майрон принялся заплетать ему дважды подобранную косу, чтобы волосы доставали хотя бы до середины спины, вала окончательно почувствовал себя, как ребенок.

– Я схожу за подарками, – тихо произнес Майрон почти ему на ухо. – Это невежливо. Нужно подарить хоть что-нибудь приятное.

«То есть, ты собираешься бросить меня в одиночестве?»

– Конечно, – ядовито фыркнул он. – Конечно, Майрон.

– Мэлко, – тихо и устало потянул майа.

«Это хлопотно» , – бросил Майрон ему через осанвэ и неожиданно мягко коснулся ладонью шеи у основания, словно бы невзначай слегка разминая ее. – «Я справлюсь быстро. Обещай мне не лезть в неприятности, не киснуть и не пить. Я вернусь через пару часов. Ты и не заметишь».

Мелькор недовольно дернул плечом, сбрасывая руку Майрона.

«Не обещаю», – даже мысль прозвучала угрюмо. – «Иди за своими подарками».

Последние штрихи добавились подаркам быстрее, чем рассчитывал Фэанаро. Крошечные самоцветы, вставленные в предназначенные им гнезда, отполированные последний раз крупные рубины и бриллианты, вычищенная после резьбы крошка на изысканном хрустале – доделаны были все нужные и ненужные мелочи.

Чем дальше тянулось время, тем тягостнее становилось предчувствие, что когда-нибудь трогательное угрюмое единение отца и сына закончится. Осознавая, что заняться больше нечем, кроме как бесцельно сидеть на месте, Фэанаро, скрепя сердце, решил приступить к тому, что отделяло его и Куруфинвэ-младшего от необходимости вернуться к женам и увидеть поблизости от них тех, кого оба видеть не желали.

Никакое прощение Валар не могло убедить Фэанаро в том, что Мелькор больше не нес угрозы каждому живущему в Амане, и его радовало знание, что некоторые из Валар разделяли подобную мысль. Бдительность Тулкаса Астальдо и великого Оромэ точно не могло усмирить никакое лживое покаяние.

«А прочим еще придется вспомнить наши подозрения и мысли. Горем обернется их слепое доверие к падшему».

С этими размышлениями Фэанаро прошел к хрустальному, похожему на опаловый лед, ларцу, где сегодня хранились Сильмариллы. Самоцветы вынесли из сокровищницы в мастерскую. Каждый праздник он надевал эти камни, оправляя их причудливыми украшениями, и в этот раз своей очереди ждал венец, похожий на вязь восьмиконечных звезд и эмалированных можжевеловых ветвей.

Сын мрачно раскладывал по местам инструменты. Вот уже второй раз выравнивая каждый из них по несуществующей границе.

Но возле стола Фэанаро не поверил собственным глазам, и сердце его забилось, словно кипящая лава, а потом рухнуло и разбилось, наполняя нутро холодным ужасом.

Крышка ларца была откинута. Сильмариллов – не было. Фэанаро сглотнул, замерев перед столом. Его бьющийся рассудок уцепился за последнюю возможность:

– Куруфинвэ, – низким и хрипловатым изменившимся голосом позвал он. – Где Сильмариллы?

Одно выражение удивления на лице сына уже заставило его ощутить неподдельный ужас, способный лишить всякого разума.

– Они в шкатулке, – уже с долей сомнения произнес Атаринкэ, хмуря брови.

– Их. Там. Нет, – отчеканил Фэанаро.

Сын приоткрыл рот от удивления и гнева, мгновенно бросив свои дела.

– Что?!

Фэанаро обрывисто выдохнул, потирая виски пальцами.

«Нет. Невозможно».

– Куруфинвэ… – голос Фэанаро сел. – Посмотри. Ты точно их не брал, чтобы вделать в венец? Может… они где-то здесь.

Атаринкэ напрягся, но им потребовались считанные минуты, чтобы обыскать мастерскую до последнего уголка. Каждую полку, каждый стол, каждую шкатулку: но Сильмариллов не было нигде, и жутким напоминанием правды служил раскрытый хрустальный ларец с выемками для Сильмариллов.

– Как?! – неверяще развел руками Атаринкэ. – Отец, нужно было быть по меньшей мере бесплотным, чтобы мы не заметили их пропажу отсюда!

Они посмотрели друг на друга, и мысль пришла им в голову одновременно.

– Лишь одна тварь сейчас в нашем доме может быть лишена плоти, – голос Фэанаро тихо звенел от гнева, как струна. – Вот чем обернулось гостеприимство твоей матери.

Фэанаро смолк, переводя дыхание. Сжал кулак.

«Мелькор. Нет! Моринготто, будь он трижды проклят, раз осмелился нарушить покой моего дома и лгать каждому, будто он лишен блага этого края! Проклятая ложь, чтобы разжалобить сердце мудрых!»

– Мы должны немедленно найти… Моринготто и предупредить Айрэ Тари и Короля Сулимо, – тяжело произнес он. – Слишком давно этот падший зарился на сокровище нашей семьи.

От ясных и зорких глаз Куруфинвэ старшего и младшего укрылось лишь одно: на самом краю поля их зрения, далеко в глубине сада, за заснеженным кустом на мгновение появилась макушка в красной шапке.

Появилась – и исчезла. Амбарто сидел в снегу на корточках, раскрасневшийся и взволнованный. Глаза блестели, как изумруды, светлые веснушчатые щеки налились ярким румянцем.

Он сам не верил, что у брата вышло пролезть в мастерскую так тихо и аккуратно. Ох, как гордился бы ими Тьелко, учивший прятаться!

Амбарто облизал пересохшие губы и лизнул отломанную с одного из окон огромную сосульку. Ни старшие, ни родители этого не позволяли, а сосульки вообще-то были вкусными.

– Амбарто, – тихим шепотом позвал брата второй близнец, такой же краснощекий от волнения, растрепанный и со съехавшей на бок шапкой. – Они у меня! Пошли!

Двигаясь тихо и быстро, и конечно же, только по расчищенным дорожкам, чтобы не оставлять следов, близнецы шустро перемахнули через ограду, украшенную ветвями ели и символически отмечавшую границы дома. И, разумеется, самым логичным местом пребывания госпожи Айрэ Тари и Манвэ Сулимо близнецы посчитали чертоги на белоснежной Таникветиль.

По самому благоприятному расчету Фэанаро, у него и сына ушло не меньше получаса, чтобы перевернуть вверх дном почти весь дом и столько же – на сад. Точнее, сад обыскивали недоумевающие и притихшие от страха Морифинвэ и Нельяфинвэ. Куруфинвэ старший и младший взяли на себя дом.

Никаких подтверждений, доказательств, объяснений и размышлений, кто на самом деле украл Сильмариллы, уже не требовалось. Какими убедительными и правдивыми теперь казались все подозрения, будто бы больше всего хотел присвоить себе Сильмариллы Мелькор, в гневе уже прозванный Фэанаро Моринготто, черным врагом. А слова Нельяфинвэ, будто бы он краем глаза видел Моринготто, уходящего в глубину сада, лишь укрепили подозрения Фэанаро.

Нерданэль недоуменно поглядела на разгневанного мужа, ворвавшегося на кухню. Тьелкормо и Кано ненадолго оставили женщин и Тьелпэ в одиночестве, отправившись принести еще продуктов для готовки.

– Где эта тварь? – резким и низким голосом поинтересовался Фэанаро.

Мариэль сморгнула, переводя взгляд то на старшего Куруфинвэ, то на Нерданэль. Тьелпэ теребил игрушку в виде тряпичного Нахара с золотой сбруей. Мальчишка был надут, как снегирь, найден, наказан отсутствием сладкого и усажен под строгий присмотр матери.

Нерданэль пожала плечами и поставила на полки отдыхать ряд аккуратных, как на подбор, пирожков.

– Если ты о Мелькоре, дорогой, то он ушел в погреб. Только его что-то долго нет.

Фэанаро глубоко выдохнул и посмотрел на жену гневно и прямо, а голос его звучал с тихой кипящей яростью:

– Его нет в погребе. Он посмел украсть Сильмариллы, Нерданэль! Я немедленно сообщу об этом Кругу Валар. Оставайся здесь. Одному Эру известно, что еще он может устроить.

Тьелперинквар вытаращился на деда так испуганно, что потащил в рот лапу Нахара, как сущий младенец. Мариэль ахнула, прикрыв рот ладонью.

– Но… – Нерданэль даже не успела договорить, когда муж вышел с кухни, будто огненный вихрь. Женщина вздохнула и проморгалась, словно стряхивая повисшую в воздухе ярость.

– Госпожа, – почтительно и испуганно окликнула ее Мариэль. – Разве мы не должны помочь Фэанаро?

Нерданэль вздохнула, пожала плечами и улыбнулась Мариэль так широко, что обозначились теплые ямочки на щеках.

– Милая моя, мой драгоценный супруг не пожелал даже выслушать мое напоминание, что на самоцветах лежит благословение владычицы Элентари, – она поправила волосы и вытащила из-под стола для готовки бутылку янтарного вина. – Я уверена, что Мелькор, имей он злые намерения, не смог бы и коснуться их, не закричав от боли. Ведь он не знает об этом благословении, – она задумчиво сжала губы, и вслед за вином достала два причудливых бокала, напоминающих едва раскрывшиеся пятнистые лилии. – Я думаю, случилось недоразумение, и мой супруг скоро сам с ним разберется, возможно, даже не разгневав Валар. – Нерданэль аккуратно поправила фартук. – Не знаю, что именно произошло, но уверена, что это скоро прояснится.

Мариэль глубоко вздохнула, глядя на то, как в бокалы струится вино.

– О, Эру. Мужчины. Атаринкэ порой так похож на своего отца. Я люблю его всем сердцем, госпожа, но…

Нерданэль сочувственно кивнула и аккуратно отерла горлышко изысканной витой бутылки, возвращая ее под стол.

– Но порой они так скоры на решения и так переполнены огнем, что его будто и девать некуда.

Мариэль чокнулась бокалом с хозяйкой дома. Изящное стекло издало мелодичный серебряный звон.

– И кажется, что успокоить его может один маленький Тьелпэ, – посетовала она.

Нерданэль глубоко вздохнула и сделала глоток.

– Мужчины.

Два великолепных скакуна белее света звезд и быстрее ветра пронеслись по крепко утоптанной снежной дороге в Валмар многозвонный.

Площади и улицы рядом с величественным Маханаксаром преобразились и дышали радостью. Золотой свет Лаурелин разливал тепло, и сквозь снег у его подножья прорастали дивные пурпурные цветы, упрямые изумрудные травы и синие колокольчики. Венки и гирлянды, благоухая хвоей и крупными лилиями, увивали троны Валар. Аметистовой крошкой, цитриновым блеском и алмазными тенями золотился снег. Сверкала вдали хрустальными игрушками и опущенными на ветви крохотными звездами великая сосна Тавробэля.

Фэанаро знал, что в час угасания Тэльпериона наступит светлая серебряная ночь, когда звезды на небесах станут так крупны и ярки, что уподобятся драгоценным камням. А вслед за краткой, лишенной всяких страхов ночью, бывающей лишь раз в год, разгорятся оба древа, заполнив светом весь Аман. И даже соловьи отзовутся в зимний день счастливым пением, призывая тепло.

Фэанаро Куруфинвэ счел удачей, что он застал великих Айнур в их видимом облике: каждый из них сейчас готовился разделить радость праздника с эльдар Амана. Каждый в этот день возносил хвалу Эру Илуватару и бытию мира, любви, теплу, пониманию и дружбе.

Подобная благоухающему цветку Вана плела венки в окружении стайки детей, и звонкий смех лился там, где под ногами валиэ таял снег и вскидывали сонные бутоны подснежники. Доблестный Оромэ наблюдал за стрельбой из лука и одаривал каждого своей помощью и вниманием: особенно тех, кто из радости и любопытства взял лук впервые. Отважный Тулкас смотрел за дружеской борьбой юношей и девушек в снегу. Манвэ Сулимо и Владычица Элентари, облаченные в белые плащи, отороченные сияющим мехом, отпускали в небеса вместе с возлюбленными воздушные фонарики, похожие на звезды. Лишенным слез оказалось даже лицо владычицы Ниэнны, тихо напевающей музыку, исполненную светлой печали и сияющей надежды, подобной тысячам зажженных во мраке свечей. С особым трепетом Фэанаро взглянул на воплощение великого мастера Аулэ, полное уверенной силы и почти отцовского тепла. Он, вместе с госпожой Кементари, помогал готовить столы к празднеству, смеясь и разговаривая с эльдар. Дары владычицы оказались щедры и изобильны: среди них были и летние ягоды, и дивные фрукты, и сладкое вино.

В свете Древ танцевала прекрасная Нэсса, и в музыке струй хрустальных фонтанов явился даже Ульмо. Чудесные праздничные ткани Вайрэ, что была в сопровождении супруга Намо, создавали воздушный шатер под открытым небом, подобный танцу хрустальной поземки, и благоуханием наполняли воздух целительные травы Ирмо и Эстэ. Яркие огни горели перед Эзелохаром и тронами Валар, наполняя день и сам воздух счастьем.

Фэанаро на мгновение остановился, зная, что покой следовало нарушить, разрушив одним горьким словом праздничную радость, принеся взамен тяжелую тоску. Так и было: в худшем сне он и представить себе не мог, как обращается с принесенной им новостью к владыке Сулимо, чей сияющий лик мгновенно станет суровым.

Радость, смех, танцы и песни сменились звенящей тишиной, когда он говорил перед собравшимися в Кругу Валар владыками: коротко, резко и гневно, проклиная Мелькора за зло, совершенное против всех законов Арды в благословенном краю, и нарекая его черным врагом Моринготто. Тихий ропот пронесся даже среди ваниар, возмущенных более прочих поступком падшего айну, равным хуле над милостью Единого.

– Ужасны твои обвинения и сказанное тобой, Фэанаро Куруфинвэ, – произнесла Варда Элентари, выслушав речь и обвинения нолдо, и голос ее напоминал перезвон серебряных струн.

– Ужасны, – согласился Манвэ Сулимо. – И тяжелы, – он умолк, и никто не смел нарушить его кратких раздумий, кроме птиц, слетевшихся к трону, и яркой сипухи, севшей на руку повелителю ветров. Она резко крикнула, взмахнув крылами, и как будто гневно повернула голову к Куруфинвэ.

Манвэ нахмурился, сдвинув светлые брови, и отпустил сову.

– Взор мой и птицы мои не видят тени, повисшей над благословенным краем, – голос короля Арды звучал легко, словно голоса ветра в листве. – Но после таких обвинений я хочу видеть моего брата.

В спешке поднялся со своего трона Тулкас.

– Чего ждем мы?! Разве лгал нам когда-нибудь сын короля Финвэ? Пошли меня за преступником, чтобы привести его сюда, владыка Сулимо!

А среди ваниар выступил вперед прекрасный сын благородного короля Ингвэ, Ингвион, облаченный в белое и золотое, и в синих глазах его горело пламя, подобное отблескам в сапфировом скипетре Манвэ.

– Владыка ветров! Повелитель Арды! – голос принца, юный и звонкий, вознесся в морозном воздухе, когда он ступил в круг, опускаясь на колено. – Позволь мне отправиться рядом с отважным Астальдо! Ибо это оскорбление нанесено всем нам, и я не убоюсь тьмы и мрака! Мое копье пронзит даже Моринготто, если на то будет твоя воля!

Тут же принялись встревоженно перешептываться готовые к празднику квенди, а Фэанаро стоял перед Валар, озаренный праведным гневом так ярко, что казалось, будто воздух полнится искрами вокруг него.

Слово среди тихого ропота взял Аулэ, и говорил великий мастеровой Арды тяжело:

– Если Моринготто нарушил все обещания, данные нам, а пришел к нам с вестью о воровстве Фэанаро Куруфинвэ, но не бывший мой ученик Майрон, думаю я, будто нам надлежит отыскать двух воров.

Но стоявшие рядом с Кругом Валар эльдар видели, как посуровело, точно небо перед штормом, лицо Манвэ. Он поднял руку, призывая к порядку.

– Астальдо! И ты, юный Ингвион, – ропот улегся, едва стоило Манвэ произнести первое слово. – Приведите сюда моего брата и майа Майрона, что обязался следить за ним. Если они пожелают явиться, и мы уверимся, что они не совершали сказанного – тебе надлежит извиниться перед ними, Фэанаро. И больше не сметь произносить имя, которое ты измыслил брату моему, – все видели, как Куруфинвэ набрал воздуха в грудь, словно смея возразить повелению, и был остановлен лишь движением белой, как кость, кисти владыки ветров. – Но если же Мелькор не пожелает прийти или вовсе исчезнет – мы будем считать, что горькую правду несут твои слова, и день этот станет не праздничным днем, но днем печали, когда на нашей земле свершилось зло. Я сказал свое слово. Пока же умерь свой гнев и ожидай.

В одиночестве и в снежном саду ему стало заметно легче. Неуемный детский гвалт сменился тишиной, казавшейся бальзамом для ушей, а мороз приятно холодил лицо.

Мелькор ушел из владений Фэанаро, перебравшись туда, где пролегала дорога к обширным заснеженным садам, больше подобным ухоженному лесу. Он позволил себе закрыть глаза, поступая, как в первые дни после освобождения из Мандоса, когда чутье и связь с воплощением приходилось возвращать, смакуя каждое чувство поодиночке. Вот и сейчас он с закрытыми глазами ощупывал плотный, гладкий и влажный снег, таявший в руках, а в ушах звенела тишина, нарушаемая лишь скрипом его собственных шагов.

Шершавое холодное дерево. Мягкий снег. Гладкий колючий остролист. Пушисто-щекотная туя, крошащаяся, если сжать подушечки пальцев.

Возможно, дома его уже хватились, но на это было наплевать. И на то, о чем его просил Майрон – тоже. Всеобщая радость все равно вставала костью в горле и давила едким стыдом и ненавистью непонятно за что. Поневоле хотелось взбунтоваться, посмотрев, как праздник наконец-то утихает, сменяясь страхом и горем.

Или нет.

Он сам не знал, чего хотел. Хотя бы избавиться от всеобщей настырной радости и побыть одному. Но от осознания, что Майрон бегал по городу, окончательно поддавшись празднику, становилось неожиданно погано.

«Так всегда случается. Рано или поздно он бы стал заодно с Валар».

Возле мягко журчащего фонтана стояло заснеженное дерево, покрытое крупными рыжими ягодами хурмы. Мелькор бездумно коснулся пальцами одной из них – гладкой, большой и холодной, а затем сорвал и отгрыз кусок медово-сладкой, плотной, чуть вяжущей мякоти. Оранжевый сок капнул на ладонь.

Несколько толстых снегирей, чирикая, резвились около мраморной скамейки. Мелькор стряхнул снег и уселся, вытянув ноги, слушая тишину и тихое журчание воды.

Один из снегирей вдруг посмотрел на него, чирикнул, подпрыгнул и замер, глядя в глаза. Айну облизал губы, испачканные соком хурмы.

– Я тебя не понимаю, мелочь. Ты что, есть хочешь? На, – Мелькор вытянул надкушенную ягоду к земле, поближе к птице.

Снегирь сердито чирикнул, на этот раз громче, но никакого интереса к хурме не проявил. Встопорщил перья на алой грудке, став в два раза больше. Запрыгнул ему на колено. Клюнул.

– Эй! – Удар клюва даже сквозь одежду оказался болезненным, и Мелькор отогнал птицу свободной рукой. – Тогда нет у меня ничего! Иди сам ищи рябину!

Настырная птица взмахнула крылышками, увернулась от руки и ткнула его в колено ещё раз, уже порядком разозлив.

– Нет у меня ничего, и я тебя не понимаю!

Снегирь разлился нетерпеливой чирикающей трелью, как будто подзывая его куда-то. Он прыгнул в сторону фонтана, обернулся, вернулся и пролетел опять. Мелькор, напряженно наблюдая за птицей, задумчиво отгрыз еще один кусок хурмы.

Из раздумий его вывели тяжелые шаги, храп коня и две фигуры, появившиеся со стороны входа в сады.

– Ты! Иди сюда немедленно! – разъяренный Тулкас, словно не чувствующий холода, быстро шел через сад прямо к нему. Огненные кудри и пышная борода сверкали, светлая до красноты кожа пылала от гнева. Вероятно, в другие дни у айну был бы более достойный и степенный вид, но это происходило определенно не сегодня.

«Проклятье».

Мысль была кислой и чудовищно усталой. Меньше всего Мелькор желал видеть здесь эту бородатую обезьяну в компании принца Ингвиона, обожавшего пчел настолько, что полосатые твари слетались на его голос так, словно ванья был одним большим, чтоб его, цветочком. Украшенные желтыми бриллиантами пчелы окружали даже острие золоченого копья.

Мелькор нарочито медленно отгрыз от хурмы еще кусок. Прожевал и посмотрел на этих двух, стоящих перед ним. Конь Ингвиона в алмазной сбруе всхрапнул и топнул копытом.

– Что вам двоим от меня нужно? – раздраженно поинтересовался Мелькор.

Предчувствия у него были недобрые. На всякий случай он краем глаза смотрел по сторонам, лихорадочно соображая, как ускользнуть из этой части сада. И, возможно, выяснить наконец-то, почему Манвэ отправил за ним самого тупого среди Валар.

«И что они со мной сделают? Опять поставят на колени перед всеми Валмаром и заставят умолять о прощении? На этот-то раз что?!»

Он даже не сомневался, что наверняка Круг Валар усмотрел в его действиях нечто опасное, как и всегда. Возможно, пьяные утренние жалобы долетели до слуха Варды, и она сочла это небезопасным. И его ожидало много слов о лжи, двуличности и всем том, чего он уже наслушался за долгие годы с избытком.

«Хотя откуда мне знать?!»

Тулкас нахмурился и скрестил руки на груди: так, что крепкие мышцы на обнаженных плечах очертились еще сильнее. Ингвион безмолвствовал.

«Конечно, ты даже зимой не носишь теплой одежды – поэтому проморозил своему воплощению весь разум, которого и так было немного!»

– Мне нужны украденные тобой камни Фэанаро! – веско и угрожающе произнес Тулкас, сжав кулаки. – Отдай их по-хорошему.

«Чего?!»

Мелькор своим ушам не верил. Обвинение звучало столь нелепо, что… обидно?!

Что там говорил Майрон насчет праздника? Союзы? Дружба? Понимание?! Магия в воздухе?!

«Вранье. На меня никакое понимание не распространяется. И нечего думать, что когда-нибудь будет».

Мелькор сжал зубы, чувствуя, как лицо начинает гореть от раздражения, злости и знания, что хоть криком объясняй происходящее – доказать что-либо этим двум невозможно. Чтобы Астальдо – и его послушал?! Как же!

– Если Фэанаро Куруфинвэ потерял свое сокровище, моей вины в том нет, – холодно произнес Мелькор. – Надо было следить лучше.

Ингвион одернул белоснежного скакуна, и Мелькор увидел, что синие глаза ванья сверкнули гневом.

– Мы не будем слушать твоих лживых оправданий, – произнес он. Его золотые волосы струились на наплечи доспехов, и сам он сиял, как будто весь умытый блеском Лаурелин: хоть жмурься. – Раз ты даже не отказываешься от обвинений – я уверен, что ты повинен в краже. И пусть Круг Валар решит, виноват ли ты, но у нас нет причин не верить словам достойнейшего из нолдор. А осквернить такой день мог только ты, Моринготто, – последнее слово он выплюнул с отвращением столь глубоким, словно его оскорбляло само произнесение этого имени.

«Какого?!..»

Мелькор почувствовал, как краска злобы, раздражения и обиды разом бросилась в щеки. Ему, с его знанием квенья, не требовалось объяснять, что означало это совершенно незнакомое прежде имя. Недоеденную хурму он резким движением отшвырнул в сторону.

«Черный враг. Замечательно! Твари».

– Что, уже и новое имя придумали? – прошипел он. – Молодцы. Быстро.

Мелькор не думал, что его сейчас захотят послушать. Астальдо и Ингвион давно все решили за него, определили наказание и, похоже, собирались силой притащить в Маханаксар, бросить на колени, а дальше наблюдать, как он униженно выпрашивает у всего Круга Валар прощение, оправдываясь за сам факт собственного существования.

«Надоело!»

Мелькор бросил короткий взгляд на низкую мраморную ограду садов. Припомнил, будто бы неподалеку было озеро, на льду которого конь явно мог поскользнуться, а Астальдо со своим горячим нравом – провалиться в воду, растопив своей пламенной натурой весь лед.

С учетом его прошлых шансов на оправдание, тяжести обвинения и убежденности в этом двоих, которые стояли перед ним, Мелькор счел, что вариант у него только один.

«В бездну ваш праздник. И весь Валинор!»

Он перемахнул через низкий забор с такой скоростью, что и ветер бы мог позавидовать. Фана резануло острой, режущей болью, впившейся во все существо: от необходимости принять частично бесплотную форму, которая двигалась быстрее ветра и больше напоминала потемневшую обиженную тучу с проблесками лилового, рыжего и алого.

– Стой, ты! – раздался за ним разъяренный крик Тулкаса.

«Да, прямо сейчас это сделаю!»

Мелькор мысленно выругался, проваливаясь в снег в прежнем воплощенном теле, на краткие мгновения чувствуя блаженное освобождение от боли. Он бегом метнулся к озеру, перепрыгнул через кусты остролиста, украшенного веселенькими золотыми бантиками, и проигнорировал ошарашенные и перепуганные лица эльдар. Парочки, семьи и дети счастливо катались на коньках, прежде чем с ужасом увидели, как через забор переметнулась обиженная туча, на лету превратившаяся в одного из айнур, а за ней вылетел бегущий Тулкас и вооруженный копьем Ингвион на боевом коне.