Текст книги "Стой, ты мой (СИ)"
Автор книги: Гринч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Глава 12
Так, если щелкнуть зажигалкой четыре раза, а потом прикурить – пожара не будет.
Если не наступать на шов между бетонными плитами, а держаться ближе к перилам – крыльцо не расколется, и мы не провалимся в царство Аида.
Если в следующей Машиной фразе число слов наберется четное – отвечать нельзя, дело попахивает кладбищенскими гвоздиками.
– Саша, а я тебя предупреждала, эта девка втянет Егора в какую-нибудь глупость – вот, пожалуйста, нашего сына подозревают в вооруженном налете!
Тыц-тыц. Двадцать, включая слова из одной буквы.
– Ты меня, вообще, слушаешь?
Четыре слова.
– Саша, куда ты пошёл, я с кем разговариваю?!
Восемь слов. Дура не собирается следить за речью. О, это невозможно. Кажется, мне хуже.
Спускаюсь вниз и отхожу к авто. Жена идет следом и засирает мне уши.
Торчим в отделении всю ночь. Уже заполдень, а их все ещё не отпускают.
Как банда вчера вечером выставила ювелирный – записали камеры торгового зала. Охранника оглушили красным баллоном с гелием. Служащим угрожали оружием. Они забыли в салоне две гранаты – муляжи. И пистолеты, возможно, в магазине игрушек покупали.
И не надоело полицаям мурыжить детей, ну они же не совсем идиоты, так подставляться – несколько дней светиться на весь интернет, и как ни в чем не бывало грабануть лавку на двадцать пять миллионов.
На площади и других придурков в костюмах задержали. Версии отрабатывают.
Ох, дурдом. Где таблетки.
Скрип двери бьет мне по мозгам. На крыльцо выходят Ваня с Егором, за ними девочки.
Умоляю, не наступайте на швы в плитах, ну не сложно ведь.
– Егор! Отпустили! – Маша семенит на каблуках к сыну. – Ну что?!
– В понедельник опять вызывают, – Егор морщится на солнце.
Кристина хмуро косится на Машу. Видит меня и улыбается, а когда я не отвечаю, опускает уголки губ.
Малыш такого не заслуживает, знаю.
Она теперь думает, что я хотел все между нами свести к атанотомии, и я моральный урод. И лучше бы так, но я ведь тоже влюбляюсь. А если у них с сыном что-то есть – не буду же девушку у пацана отбивать. У них жизнь только начинается, а у меня экватор.
Если бы она поехала вчера со мной, путь назад отрезала. А у нее должен выбор быть.
На пальцах тогда ее запах остался. Вперемешку с антисептиком, но от нее часть. Мне бы всегда с собой. Настоящий женский, и я, как парфюмер, законсервировал бы его, если б мог. Быть близко – значит, взращивать помешательство мое. В розовой куртке. Шоколадку.
– Ты! – Маша направляет указательный палец с красным глянцевым ногтем в Кристину. – Добилась своего? Егора всю ночь из-за тебя в этой казенной дыре продержали! Там же воздуха нет! А если приступ?
Виски простреливает. Двадцать слов. Чётное, Маша, ты играешь с судьбой. Кажется, ещё и бетон идёт трещинами?
– Начинается, – Кристина закатывает глаза. – У вас фишка семейная на меня собак спускать?
– Дерзишь мне?
– Отстаньте, я устала.
– Егор, как она со мной разговаривает?
– Мы тут все пострадавшие, – влезает между ними Попкова-Беркут. – Должны быть на учебе с десяти утра. И нам до половины восьмого на парах щас сидеть. Не кричите.
Ну вот. Подружка за нее заступается, а у Егора язык в жопе. Что за отношение. За косички девочку во втором классе дергают, а не на втором курсе. Так внимания не добиться, балбес.
Может, я накручиваю, и там просто с Винни Пухом тема, без всяких симпатий? Но он ведь гадил, чтобы я ее уволил или еще зачем-то. В то, что это не Кристина верю уже. Да и она сама, кажется, выбор сделала, это я туплю. А она хорошая.
Да, осталось выйти на середину дороги. О той прекрасной девушке на земле. Ты, ветер, напой мне.
– Поехали скорее, Егор, одни хабалки вокруг, – Маша, грациозно подхватив подол, устраивается на водительском черного крузака. – Ванечка, садись давай, подвезем.
Бросать так девчонку и уезжать никуда не годится. А сын спокойно сваливает.
Идёт снег. Если четыре раза открыть и закрыть дверь, а потом сесть за руль – с крыши не упадет сугроб на мою машину и сосулькой меня не зашибет тоже.
– Александр Александрович, – Николь, путаясь в мягких ослиных штанах, торопится ко мне. – Вы нас не подбросите? Ужасная ночь. Переоденемся и поедем в институт, но мы как лимоны выжатые. Тут нам недалеко.
– У меня дела, извините, девочки.
У Николь вытягивается лицо – не рассчитывала на отказ.
Мне их жаль, да. Но я сухой сухарь в Сахаре, и моя вода тут рядом, но пить ее нельзя, ведь я начну и никому не дам.
– Александр Александрович, – Кристина дергает меня за пальто. – Одиннадцать лет школы нас обманывали, получается? Что учитель старший товарищ. Вы, как дипломированный журналист, отказываетесь помочь братьям по профессии до дома добраться. Вдруг в маршрутке уснем и нас ограбят? Это не по-человечески.
Отчитывает меня. Старается серьезно, но улыбается краешком рта. Завидный оптимизм. Не обижается, не сдаётся, и чтобы так искренне радовались одному только моему присутствию – не помню такого счастья, у меня от нее грудную клетку защемляет. Области тьмы, области сердца.
Смотрю на часы. Сбиваюсь с правильных решений, что больше суток грызли. Брошу таблетки, и курить, и все, что попросит, и сверну на ближайшем светофоре без считалочек, и никого из-за этого не выкинет на обочину.
Я ее не отбираю и не заставляю, если она изначально моя.
Жестом показываю, чтобы залезали.
Николь шныряет на переднее сиденье:
– У вас же марк два? А где ягуар?
– Сломался.
– Жалко как! – она откидывается на спинку и чешет блондинистую голову. – И у нас непруха. Щас проверка начнётся соцсетей, где мы задания получали от банды. Нам, знаете, что тот усатый сказал? Что мы, вообще, могли сами себе сообщения слать, чтобы подозрение отвести.
– Ясно, – беру с панели засветившийся телефон и принимаю вызов. – Антон, ты? Только хотел набрать, что задержусь.
Слушаю бомбезную новость. Инвесторы в курсе, что я ищу им замену и мужикам канитель не нравится, разумеется. Ехать разруливать треба скоренько.
Йокарный бабай.
У меня пары с трех часов.
Жую губу.
– Приеду, понял, – отключаюсь, листаю контакты. Магера заменит в институте. Не забыть ей издание по медиаграмотности в интернете заказать. И подснуть в стол. Как взятку. Принципы у нее не брать напрямую, странная дама.
– И костюмы на шайке такие же были, – Кристина вклинивается между сидений. Толкает мой локоть, но не замечает, вываливает возмущения. – Я одна на Пятачка не похожа, но якобы могла переодеться. А то, что их шестеро, а нас четверо – так типа сову с тигром найдут, когда связи наши в институте прошерстят.
У меня срочный звонок, но я забиваю. Ее эмоции распирают, и перебивать грешно, даю выговориться. Киваю, киваю, киваю.
– И даже по голосам не опознать, – продолжает. – С продавцами разговаривал поросенок. Дышал гелием из шарика и раздавал указания. Парень или девушка, фиг знает.
– Короче, вы в полиции на карандаше, – подытоживаю пресс-релиз.
– Ага. Ну вы хоть верите, что это не мы? – вопрос Николь застает врасплох. В эту сторону не думал даже. Что они сами преступники. Смешно, конечно.
Набираю Магеру и намекаю на учебник. Договариваюсь о замене. Заезжаю во двор. На углу дома девушки видят мой ягуар. Николь вопросительно поворачивается, но я игнорю.
Времени не было отогнать в сервис. Он в тот вечер не завелся, когда Кристина ушла. Созвучно со мной расстроился. И я его бросил, родного, разозлился.
Кристина дожидается, пока Николь поблагодарит и выйдет, возится на заднем диване. Но ослица никуда не собирается. Накручивает на палец светлую прядь:
– Спасибо вам, Александр Александрович. Значит, вашей пары не будет сегодня?
– Нет. Ладно, девочки, увидимся, – даю понять, что мне пора. В зеркало смотрю на Кристину. Тоже хочу два слова сказать, но лишние ослиные уши мешают.
– Кристина, пошли, – она поворачивается и следит, как та недовольно пыхтит и выбирается из машины. – До свидания.
Ладно, успеем. Главное, решение принять, а все сомнения лесом.
Стартую до ресторана. Беседа с этими типами – как пальцы в розетку совать, шандарахнет в любой момент. Обоюдно друг друга достали, но бизнес...В апреле думал, что они меня убить хотят. А тогда еще не параноил, все по-настоящему, шрам есть, из-за вымысла от кровопотери не отдыхают в коме.
Может, это не они покушались, не узнать, а я таперича каждый день вижу мнимые смерти от дурацких вещей. И плохого жду. Если на голову упал кирпич – это не случайно, чувак считалкой не озаботился.
Но работать с партнерами нам напряжно. Я не суюсь в издательство, они вкладываются в журнал – такой договор. Бесит меня это.
И когда в десять вечера звонит Василина с доносом, что Егор с друзьями нажрались у меня в клубе и спят на диванах – я нахожусь в стадии "писюкатый злыдень".
Музыка в клубе орет.
Я его, наверное, продам.
Терпение с катушек капитально слетает. Егор требует ремня. В январе двадцаха человеку стукнет. Двушка в центре в подарок, с восемнадцати лет просил. Обойдется. Ремень и подарю.
– Где? – кричу, наткнувшись в проходе на Василину.
– Вон, – она указывает на стол, заставленный стаканами и бутылками. На диванах сын с Ваней, дровами валяются, – админ мнется на месте. – Но там Крис с подругой пришли с ними. Пока без драк.
Я уже и сам вижу.
В цветных пятнах, прыгающих по платьям. На танцполе зажигают. Она и Николь. Рядом два шкета-атлета вьются. Она танцует, руки перебирают воздух. Тянет к себе атлета за невидимый галстук. Он держит какой-то коктейль и короткими шажками к ней чешет. Вертит стакан перед ее лицом. Она смеется.
Меня даже таблетка от бешенства не спасет.
Вот этого я и боялся.
Выставлять себя дураком постоянно.
За малолеткой бегать.
Ей гулять и гулять.
А меня расклад не устраивает.
Тараню толпу, разбрасываю препятствия. Первой меня Николь видит, и глупая улыбка переходит в испуганный писк, когда я хватаю Кристину и разворачиваю к себе:
– Плечо не болит? Или мало в прошлый раз об стену покидали?
– О, ты здесь, – она убирает прилипшую к щеке прядь волос. Ей неудобно с завернутым локтем, пытается высвободиться и не может. Еще и удивляется, – что случилось?
– Эй, дядь, ты кто, – меня хлопают по спине. Пьяно хрюкают. – Папаша ее что ли?
Втягиваю воздух.
– Слыш, засранец, – замахиваюсь у него перед глазами и пацан отшатывается, расплескав на футболку коктейль. – Щас всеку разок, и домой друг на руках понесет, – нагибаю за шею и толкаю на второго кренделя.
– Ты что делаешь? – она подпрыгивает рядом. Трет локоть . – Мы же танцевали просто.
Поправляю пиджак. Занять руки. Чтобы не взять за шкирку. И не тащить через весь клуб. Как...папаша, отгоняющий шмелей от цветочка.
– Сегодня без танцев, Кристина.
– Кто сказал?
– Я.
– И почему ты командуешь?
– По кочану.
Она смотрит на Николь. Я тоже. Потом замечаю Василину, Линду с подносом. Народ забыл, чем занимался. Отлично. Я перед всеми сразу лоханулся.
Она отворачивается от меня, идет к дивану. Выдергивает из-под Ваниных ног сумку.
– Подожди, – удерживаю за ремешок.
– Я в туалет.
– Сядь, говорю.
Толкаю, и она плюхается на стол, опрокинув пару бутылок. Сидит, теребит сумку. Вскидывается, впечатывает её мне в живот.
– На. Я макияж поправить хотела. Что я не так сделала?
Не постигает. Сам виноват. Столько гадости наплел. И жду, чтобы других не было.
– Какой праздник? – меняю тему. Киваю на отрубившихся парней.
– Провал отмечали, – она мрачно оглядывает Ваню. Тот храпит, положив ее куртку под голову. – Медведь удалил аккаунт, нам теперь точно не напишут. В институте все думают, что банда мы. И моберы в личку строчат шутки. Собираемся мы миллионами делиться или нет. Они ведь помогали на площади. Мы бездари. Нас посадят, да?
– Кристина, никто вас не посадит, – поднимаю её лицо за подбородок. Расстроенная. Страшно ей. Ей поддержка нужна от сильного человека, а не ревнивые предъявы. Спускаюсь на корточки и пожимаю ладошки. – Клоунов этих найдут. И статью свою напишите, как главные участники событий, – молчу, перебираю ее пальцы. Ногти обкусанные подрезала. Лаком намазала. Темным, в цвет помады. Красиво. Откашлявшись, говорю. – Я неправ был. Можно мне извиниться?
Она сводит брови.
– Все в порядке, – широко улыбается. Торопливо заверяет. – Я не обиделась, я не маленькая. Ты освободился?
– Да, – взгляд падает на спящего Егора. Чешу затылок. – Ребят только домой транспортировать.
– А с тобой нельзя?
Представляю Машину мину, когда мы вместе приедем и морщусь. Здесь их не бросить. Кристину просить дождаться меня – вспоминаю атлета, и снова морщусь.
– Щас, – достаю телефон. В такси называю свой адрес. Нахожу в кармане ключи от квартиры и кладу ей в колени. – Поедешь первая? Я недолго.
– Серьезно? – она недоверчиво косится на связку.
– Ага.
Кристина цепляет на палец кольцо от брелока и зажимает ключи в кулаке, вскакивает на ноги и все так быстро. Волнуется, что я передумаю и отберу.
Хочется засмеяться, но она надуется. Оставляю её, иду к охране. Они загружают парней в машину, я еду до Маши.
Мне открывает Герман. Помнит нашу первую встречу и едва не хлопает дверью у меня перед носом, но я ставлю ногу в проем, распахиваю.
– У него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля, – цитирую, изучая его домашний костюм. Треники привез, а в тапочках моих ходит, не заморачивается.
– В смысле?
– Парней из машины помоги дотащить, – оглядываюсь на авто. – Егора привез.
– Герман, кто там? – Маша высовывается из гостиной. Запахивает красный шелковый халат. – Саша! Не смей его трогать!
Не собирался.
Следующие пять минут она охает и ахает над дровами, которые мы затаскиваем в спальню, но я не слушаю, у меня превосходное настроение. Нос ощущает родные запахи, полгода не заходил сюда, а память не стерлась. Но ностальгия слабо цепляет, не свербит, как в прошлый раз, здесь моя семья живет, а у меня дом в другом месте, так бывает.
Моя доброжелательность разъедает гель в ее губах, кривит, и она переходит к обвинениям: Саша не уследил за сыном, Сашин притон необходимо закрыть.
– Единственное злачное место в городе, естественно, – соглашаюсь. – Спокойной ночи.
По дороге думаю позвонить Кристине, может, ей в магазине что-то купить. Но у нее же телефон забрали. У салона нашли. И ладно, не буду звонить. Вдруг она не дома. Взвесила все, и решила, что не поедет. Оставила ключи в клубе.
И все так хорошо быть не может.
А я размечтался.
Дорога в кошмар превращается, осади, Сань.
Заезжаю во двор и сразу смотрю на свои окна. Меня ждут. Лампа горит.
И внутри меня кто-то свет включил.
Глава 13
Если на горячую сковородку с маслом добавить аджику, то соус для спагетти не получится. Вспыхнет огонь. А если ты к тому же криворукая, то испугаешься и уронишь сковороду на дорогущий паркет.
Пол у Аверина на кухне – "черно-белые соты". Я только что прожгла белый ромбик.
У меня есть чёрный лак для ногтей и я закрашиваю безобразие. Тошнит. Алекс пригласил в гости Эдварда руки-ножницы. Руки-крюки. Руки-попа.
Но у него нечего было кушать. И я подумала (да-да, гениально), что вот он приедет, а тут я встречаю с ужином.
Как настоящая женщина.
Кухня в дыму и в аромате гари, и чует носик, что он вернётся и отправит хозяюшку восвояси. Выправлять конечности.
Но я, по крайней мере, вынесла из ситуации крайне важный жизненный урок: аджика и томатная паста – не одно и то же.
В кулинарии куча тонкостей. И почему я раньше не научилась готовить? С семи лет, поваренную книгу в зубы сразу после букваря, и к плите, нести вахту.
Ох, проклятье!
Макароны забыла снять.
Вскакиваю и хватаю кастрюлю, бегу к равковине. Капрон прилипает на ромбике, и мы с макаронами падаем. Шипим вместе с кипятком.
Горячо, я обварила лапку. Цапку, культяпку. Дую на пальцы.
Звонит домофон. Алекс приехал. Пол испорчен и ужина нет.
Стряхиваю с платья лапшу. На неё слёзы капают – в тему, воду-то я не солила.
Заставляю себя подняться. В коридоре жму кнопку на трубке, слушаю, как пищит подьездная дверь.
У него видеофон и на экране мне видна лестничная площадка.
Классный дом. В том, где мы с Николь снимаем хатку лифт наполнен пресловутыми ссаками, а здесь чудесно. И квартира у него чудесная, лофт. Город, как на ладони. Дома-высотки, деревья далеко внизу, игрушечные машины, куклы-человечки.
И сам он лучший в мире мужчина.
Щелкаю замком и открываю дверь нараспашку. Топчусь на месте. Вытираю рукавом мокрые щеки и мельком смотрю в зеркало. Все еще не верю, что я у него дома. И нравлюсь ему по правде. Он в клубе ведь дал понять. Не постеснялся Николь и никого, не скрывает отношения, и плевать, кто что подумает. И зачем в машине тогда врал, что у нас все просто так?
На этаже гудит лифт. Потом его шаги и вот он – улыбается, весело спрашивает:
– У нас пожар? Дым аж на лестнице.
Запирается. Разувается, бросает пальто на длинную стойку с полками. От него пахнет морозом, когда наклоняется и целует. И сам он холодный, хочу скорей согреть, обнимаю за шею.
– Теплая какая, – прижимает к себе, запрокидывает голову. – Ревешь что ли?
– Соус, – шмыгаю.
Коридор расширяется, слева кухня, справа гостиная. Алекс огибает угол и обозревает пол, крушение меня, как повара – в мутных лужицах тонут спагетти.
– Обожглась? – поворачивает мою покрасневшую руку. – Под холодную воду, Кристина, несчастье моё, – снимает у меня с плеча макаронину и идёт к мойке. – Вот тут кран, если не разобралась.
Иду следом. Сую пальцы под струю воды.
– Где-то мазь была от ожогов. Так, а она у меня...– обходит перевёрнутую кастрюлю и открывает шкафчик. По пути заглядывает в сковородку с кусочками помидоров. – Хм. Малыш, а что готовила-то?
Малыш.
И он ухмыляется, кажется.
Пересекаю кухню. Упираюсь ему в грудь и подталкиваю назад. Он хмыкает. Послушно отступает. Прижимается спиной к холодильнику. Встаю на цыпочки и цепляюсь в рубашку, наклоняю. Чувствую тяжёлое дыхание на губах и, как мне в живот тычется его хотелка.
Я не малыш.
– Не смешно больше? – ловлю серьёзный взгляд. Целую в краешек рта и пищу, когда он сдавливает талию.
– Не смешно. Вернусь из душа и кое-что покажу, – он роётся в брюках и даёт мне телефон. – Любишь суши? Закажешь? – растегивает ремешок часов и смотрит время прежде, чем на стол положить.
– Что там высматриваешь вечно? – тоже заглядываю в циферблат.
– Вредная привычка.
– А точнее?
– Потом как-нибудь. Ужин сможешь заказать, не запутаешься? – останавливается в дверях.
– Хо-хо, – корчу ему рожу.
Он скрывается в ванной, а я ползаю по паркету и собираю изделия из твёрдых сортов пшеницы, коим не суждено уже стать едой. Так и в жизни бывает, из-за чьей-то ошибки страдают другие. Мы, например, как тесто – преступники нас использовали, и где мы оказались?
Хихикаю. Философские думы с поварешкиной неудачей к чертям летят, через пять минут из душа выйдет сногсшибательный мужчина. И сшибет меня с ног, да. На кровать.
А на диван я плюхнусь сама.
Растягиваюсь на серо-стальной коже и звоню в доставку суши. Три сета, будут через полчаса.
А я пока сделаю, что смогу. Видела в шкафчике ром. Давно попробовать хотела.
Наливаю два стакана и возвращаюсь к дивану. Ставлю на черный столик, и замечаю засветившийся экран телефона. Даже необязательно открывать сообщения, читаю шапку "Санечка, куда опять пропал? В понедельник встретимся?"
Маришенька. На секс зовет.
Отшивать гадкую тетку не решаюсь. Может, он ничего и не собирается менять? Меня в клубе не будет, не увижу, как Аверин на вечеринках бусами ее душит. Я наезжать не рискну на него. Не жена, чтобы наглеть. Но должна же я выяснить, кто мы друг другу, и вообще. Мы вместе или как?
Взгляд натыкается на стол. Точно. Только что ведь смелость по стаканам разлила.
Опрокидываю ром. Р-р-р, бедный мой язык, черт, как жжется.
Залпом осушаю второй стакан. Бе-е-е, кошмар, как он его пьет?
Выбиваю чечетку на полу и обмахиваюсь журналом, внутри пожар, и отобрали весь воздух. Фу, умираю. Откидываюсь на спинку и глубоко дышу. Огонь переходит в приятное тепло, разливается по телу. Резкий вкус во рту сглаживается, и я теперь знаю, почему ему нравится это пойло. Ваниль, мускатный орех, чуть-чуть банана, замечательно.
Еще налью.
Встаю, покачнувшись, и хватаюсь за пальму возле дивана, едва не опрокинув кадку.
А, нет, достаточно пить. На старые клубные дрожжи шампанского меня разматывает. Квартира перед глазами слегка плывет, но, проморгавшись, вижу все даже лучше. Как у него классно. Строгая мебель, европейская стилистика, ничего лишнего, все безупречно.
А Маришенька тут была?
Меня берут бесячки. Забираю телефон и иду в ванную. Без стука распахиваю дверь. Белый кафель с черными фигурками. С одной стороны душевая кабина, в другом углу небольшая ванна. Он возле зеркала. Впиваюсь глазами в его голую татуированную спину в капельках воды, пока он заворачивает белое полотенце на бедрах. Шикарный. Оглядывается:
– Очередь в душ?
– Нет, – пытаюсь не пялиться. Выставляю перед его лицом телефон. Снова пошатываюсь и опускаюсь на бортик ванны.
– Ты когда накидаться успела, Кристина? – на телефон он не смотрит, с улыбкой наклоняется и принюхивается. – Ром мой пила? Лицо, как помидоры. Из которых ты соус делала.
– Танцевать мне нельзя, а тебе переписываться с Маринами можно? – трясу смартфоном, привлекаю внимание к экрану. – Я против. Надеюсь, это ясно.
– Да? И что предлагаешь? – он разглядывает меня. Все ещё улыбается.
– Удалить ее из контактов.
– Еще что-нибудь?
– Я не шучу, – надуваю губу.
Встаю, но он удерживает за плечи, и я плюхаюсь обратно. От него вкусно пахнет свежестью океана. Вода с блестящих волос скатывается мне на платье. Он касается прохладными губами щеки и негромко говорит:
– Библейскую мудрость знаешь? Женщина создана из ребра мужчины. Мужчина ставит условия, это естественно. А когда ребро кидает предъявы – это глупо, сама посуди. Согласна?
Моргаю.
Нет.
Неслыханно.
Меня сравняли с вещью. С костью. Кем он себя мнит царителем-повелителем-господином?
– Хозяин, но отчего в таком разе я до сих пор не на коленях и пятки вам не облизываю? – вырываюсь, отталкиваю его руки. Скольжу на бортике и проваливаюсь в ванну, но он успевает схватить за платье.
Тонкая ткань трещит в его пальцах, он тянет к себе. Спускает воротник с плеча вместе с бретелькой лифчика и кусает ключицу. Сжимает зубами кожу на шее, я в мурашках, но мне обидно. Бесполезно барахтаюсь, стенки корыта в воде и пене, и я катаюсь, как по маслу, подставляя ему тело.
Бью его по рёбрам, тем самым, из которых я сделана. С него падает полотенце, а с меня слетает все опьянение.
Мужскую гордость уже видела, когда компромат записывала. Но тогда не мне в рот толкали эту штуку. А пусть и не в рот, ни под каким предлогом, ни обманом, ни тайком этот маяк в меня не влезет, и его слова так себе смазка. Я вытерпела и смирилась, что в машине он звал меня на одну ночь, но тут же он прямо говорит, что, вообще, спрашивать меня не собирается, и слушать, и я ничего не решаю. Нагнет, как захочет, и адью. Инстинктивно сжимаю ноги, но он между ними как раз.
Замечает, что раздет, от холодной ванны ему неприятно. Встречаемся взглядами, и он поднимает бровь:
– Малыш, ты чего перепугалась? Вставай.
Вытягивает за руку и ставит на пол. Снова заматывается полотенцем. Подталкивает к дверям.
– Я не знаю, что там с ребром Адама, – начинаю. – Но если ты с этой Мариной...
– Кристина, брось, – перебивает. – Круглосуточно ты одна в моей голове, какие ещё Марины, зачем? Но с претензиями, правда, не стоит приходить.
– А если буду приходить?
– Рискнуть охота?
– Ага.
Он делает шаг ко мне, но звонят в дверь.
Прислоняюсь к косяку и смотрю, как он роется в пальто, достаёт кошелёк, расплачивается с доставщиком.
Улыбаюсь. День и ночь я в голове – главное услышала. А командирские замашки как-нибудь сгладим. Из руки там женщины, или из шеи растут, мужчины могут думать, как им удобно.
Алекс закрывается и кивает на моё измятое платье:
– Рубашку дать?
– Дать.
– На стол пока накроешь?
– Посмотрим.
– Куда ты там посмотришь, деловая, – он сбрасывает коробки с суши на стойку и ловит в объятия. – Носом щас потолок проткнешь, – щелкает по кончику.
Смеюсь и выворачиваюсь. Ногой наступаю на пульт, и оживает телевизор. С первых кадров узнаваемо – канадский сериал, где агенты учатся мыслить, как преступники.
– Поищи, что нравится, – Алекс поднимает пульт и кладет на стойку.
Пока он роется в спальне, сгребаю коробки и несу на столик возле дивана. Распаковываю рыбу и палочки, одним глазом смотрю фильм. Там идет дождь, и, вроде как, девушку похищают.
Широко зеваю. Когда я спала последний раз? Час ночи, и алкоголь расслабил, усталость накатывает, аж ноги не держат. Но мне так хорошо. Вечер с пятницы на субботу лучше не проводила.
Он появляется в дверях, кидает в меня черной рубашкой. Отходит к шкафчикам и возвращается с пузатой бутылкой "бакарди."
– У тебя такой же ягуар? – киваю на оранжевую машину на экране. – Ты отогнал его?
– Нет пока. А ты водишь машину? – плещет в стакан темно-коричневую жидкость, мочит губы.
– Умею, – перегибаюсь через подголовник и забираю с пола сумку. Вытаскиваю футляр для карточек и с гордостью показываю права. – С Николь вместе на первом курсе сдавали. Она меня, кстати, чуть не съела. Ты в курсе, что она на тебя глаз положила? Кристина, колись, как ты его захомутала, – передразниваю соседку. С набитым ртом вываливаю новости. – Она и из клуба со мной ехать напрашивалась, когда ты ключи дал. Домой не хотела. К нам родители ее прикатили из-за этой фигни с Пухом, представляешь, какой ужас? У нее мамаша сумасшедшая.
– А твои родители не приехали? – он перестает есть. Мрачнеет, мой возраст опять перекашивает черты его лица.
– Неа, мама не сможет, у нее маленький ребенок, – цепляю кубик "Калифорнии" и тычу ему в губы, пока он рот не открывает. – Братику два года. Он малыш, а я большая.
– А маме сколько лет? – спрашивает он, прожевав.
– Тридцать шесть, – сообщаю, и слежу, как вытягивается его лицо. Прикидывает. Моя мама младше его на три года, и меня одну это смешит, он серьезный и растерянный. – В семнадцать лет меня родила. И бабушка ее тоже в семнадцать. Это я запозднилась, – намекаю, что мне девятнадцать, и я не против вроде бы, если так сложится.
– А папе сколько? – он делает несколько больших глотков рома.
– Папе тридцать четыре, – говорю шепотом. Его глаза достигают размера летающих тарелок. Не выдерживаю и прыскаю. – Саш, я шучу, конечно. Пятьдесят один папе. Пятнадцать лет разница. По стопам иду.
– Инфаркта моего добиваешься, – он опрокидывает меня на диван и щекочет стопу, невыносимо до визга. – Все, доходилась.
– В ванную еще сгоняю и готово, – задыхаясь, сползаю на пол, хватаю рубашку. Под его пристальным взглядом шмыгаю в душ.
Завязываю волосы узлом на макушке, быстро споласкиваюсь, и думаю, что вот-вот он зайдет сюда. У меня проблемы, стресс, мне нужен секс. Он ведь не сопливый пацан, будет аккуратен и бо-бо не сделает. Или я потерплю вдруг что. Анестезии только добавить.
Натягиваю рубашку. Пахнет кондиционером для белья. Запах Франции, как говорят в рекламе, и слабо туалетной водой, не отстирывается.
Секса в ванной не будет. Значит, будет в гостиной. Я полна решимости.
Возвращаюсь, забираю у него стакан и опрокидываю залпом. Он смотрит, как я дергаюсь и хмыкает:
– Кристина, по-моему, тебе крепко.
– Ерунда, – отмахиваюсь и падаю рядом.
Сглатываю горечь. Рукой крадусь ему под полотенце. Натыкаюсь на жесткие волосы, щупаю дальше. От моих настойчивых касаний кровь приливает ему между ног и мыщцы твердеют в моей ладони, так просто, так быстро, кожа теплая и гладкая, и нежная, очень странно, единственное нежное в нем – это то, что делает мужчину мужчиной, эрекция на пару десятков сантиметров. Сжимаю крепче и ойкаю, вдруг ему больно, но он молчит, и я продолжаю проверку на прочность, мой личный урок анатомии. Член не гнется и реагирует сам, шлепает мою ладонь, познакомился со мной, тоже хочет двигаться во мне. Приглашаю насовсем.
Смотрю на Алекса. Другой рукой веду по заросшей щеке, спускаюсь к губам и обвожу контур. Он ловит ртом мой палец, прикусывает. Вздохнув, перехватывает запястье.
– Ш-ш-ш, маленькая, – чмокает мою ладонь. – Я сейчас сорвусь, а ты нетрезвая. Ляг поспи. Ладно?
Шоколадно. Хмуро наблюдаю, как он встает, складывает коробки на столе.
– Ты не знаешь, от чего отказываешься, – предупреждаю.
– Не сомневаюсь, Кристина, – говорит, не поворачиваясь.
Не прокатило. Ползу на диване выше и закидываю ноги на спинку. В потолке вместо люстры россыпь светильников, звездное небо имитируют. А я имитация женщины.
Веки тяжелеют и закрываются. Меня грубо отшили. Отказ студит мысли, наверное, недостаточно приятной внешности, я не умею кипятить кровь, чтобы он не соображал и срывался, без моральных думок и прочих гирлянд, но я не сдамся, освою роковую страсть и вот тогда...
Продираю глаза под назойливый звонок будильника. Голова трещит. В окно падает свет, утро. Вспоминаю, что с половины одиннадцатого два семинара, и стону, ну какой умник придумал учиться по субботам?
Нескольких минут хватает обнаружить, что я в квартире одна. Отлэ. Вчера продинамил, так еще и уехал. На столе нахожу его телефон и прилепленный на экран стикер "позже увидимся, заберу симкарту".
Жую яблоко, запиваю соком и вызываю такси. Его рубашка длинной, как платье, но в институт в ней ехать как-то не комильфо.
По дороге домой сбрасываю несколько звонков от незнакомых абонентов. Как он без связи справляется, интересно? Мстительно удаляю номер Маришеньки.
В квартире все вверх дном. Мама Николь уверена, что мы живем в грязи и наводит чистоту, громко комментируя свои действия:
– Свинство, натуральное свинство, девочки, вы в курсе, что мусорные пакеты нужно выбрасывать, а не коллекционировать?
– Быстрее давай, валим отсюда, – Николь влетает за мной в комнату. Тараторит, пока я влезаю в джинсы. – Кристина, что тут было. Она шмон устроила, искала ворованные драгоценности. И до сих пор ищет. Под предлогом уборки. А тебя не колышет, да? Клево с преподом развлеклись? – цокает. – Ты не могла сразу сказать? Я бы другой вариант прикидывала. Три месяца впустую светила декольте.
– А папа что? – кидаю учебник в сумку.
– Папа не верит. Считает, что у нас мозгов бы не хватило на авантюру.
– Мило.
– Девочки! – орут нам из зала, когда мы обуваемся. – После учебы сразу домой!
– Коммендантский час? – выталкиваю Николь на лестницу.
– Родительский контроль.
На паре садимся с Егором и Ваней. Выглядят хуже меня. Сонные, помятые, полбара вчера залили в себя.
– Короче, – Ваня трет виски и морщится от занудного преподского голоса. – Что будем делать? Так все оставлять? У нас преимущество есть, все думают, что мы мультяшки. Надо это как-то использовать. Выкурить банду.
– Как? – рядом Егор с шипением открывает минералку. Жадно пьет. – Другую ювелирку грабануть? На пятьдесят лямов. Они расстроятся, что мы больше урвали, и позвонят, да?
