Текст книги "Стой, ты мой (СИ)"
Автор книги: Гринч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
– Вызвал? Уехал? Молодец. Скоро эвакуация начнется, что будем делать?
Глава 21
У меня есть двести десять тысяч рублей.
За каждый пройденный круг игры банк выплачивает двести тысяч, десять у меня было, я играю по второму кругу, в квартире я, "Монополия" и полночь.
Вместо макарон попыталась испечь пирог, но или с духовкой непорядок, или с моими умениями – тесто не пропеклось, не отдиралось от листа, я расколошматила эту лепешку лопаткой и унесла на мусорку. Саша остался без ужина.
По телевизору показывают российский фильм: каждый год тридцать первого декабря мужчина ждет женщину на площади, она не приходит, а он ждет, и вот она пришла, а его нет. Страшный случай, но я не переживаю, смотрела уже – они встретятся в конце и будет все у них тип-топ.
Зимняя сказка на подходе.
До праздника осталась какая-то неделя, мы купили ёлку, но на ее наряд времени не хватило, игрушки в коробке под деревом, там есть и шары, и звездочка на верхушку, и гирлянды пушистые, и лампочки, и даже Дед Мороз.
А еще купили мне зубную щетку и крема, и выделили мне две полочки в шкафу.
И поставили мою фотографию на заставке на его ноутбуке. Это я сама, конечно, управилась, но он вроде как не против.
У него в квартире не хватало немножко меня. Когда на ручке холодильника висит его галстук и рядом за бретельку моя новая ночнушка – это красиво напоминает утро, как он хотел принести мне кофе в постель и не успел, я проснулась и чудесно позавтракала сексом на стойке под бодрящий аромат выкипающей на плите арабики, м-м.
Не знала, что так бывает, даже если просто смотрите вместе стендап и сидишь далеко, он тащит к себе по дивану, чтобы ближе была, и когда встаешь, смотрит, куда пошла, и слушает все, что ты болтаешь, и расстраивается, когда ты есть не хочешь, а он специально для тебя готовил.
Наливаю вино под скрежет ключа в двери, тороплюсь в коридор и морщу нос, вместо Алекса на пороге топчется Егор. Расстегивает куртку и сбрасывает на полки, разувается, проходит мимо меня в квартиру.
– Он в клубе остался, – бросает через плечо. Поворачивается. – Ты мне из-за него помогаешь. Из-за отца. Но все равно. Спасибо.
– Спрятал рюкзак?
Он кивает.
– В ДК?
– Да.
Пью вино.
Сегодня в доме культуры собрание для алкоголиков, в том же кабинете, где наркоманы собираются. Захламленное помещение, куча шкафов, сумку с деньгами он тогда за шкаф сунул, теперь, получается, и рюкзак туда же. Не то, чтобы идеально, но все таки.
Как по мне, лучше всё тихо отдать полиции. Если награбленное к ним вернется, то и стараться, наверное, не будут, преступников вычислять. Просто еще разок анонимно позвонить и сказать, где деньги и драгоценности.
Моя карьера пока не началась, а уже в криминальных пятнах. Беда.
– У вас с ним все хорошо, да? – Егор садится на диван, смотрит на разложенную на столе "Монополию". – Сама с собой играешь?
– Короче, – ставлю бокал на клеточки. – Ругаться неуместно.
– Не собирался, – он откидывается на спинку. – Спросить только хотел. Зачем в сентябре после секса меня заблокировала. А папу почему не заблокировала? Наоборот, почти живешь здесь. Когда свадьба? Пригласишь?
– Ты меня пристыдить хочешь? – хмыкаю. – Это не твое дело. Вообще.
– Сказала бы сразу, чего тебе надо. Примерь, – он лезет в карман и выбрасывает на стол горсть колец. Как игральные кости по картону, разлетаются в стороны, блестят камнями и падают на пол. Живописные, дорогие, ворованные штрихи для холста о бесконечном счастье, атрибут лиричной баллады о легендарной любви. – Я не придурок и понял, что первый был, – он встает с дивана. – И кровь видел на резинке. Ты могла не включать недотрогу оскорбленную? И все было бы нормально у нас.
– То есть ты переломишься, но не признаешься девушке, а я виновата? – медлю. Пинаю украшения. – Тебе лишь бы понтоваться, какой ты мачо. Ничего не было бы нормально у нас.
– Я не один всё запорол.
– Уже нет разницы.
Он берет мое вино. Пьет. Звонит домофон. Повод смотаться в коридор.
Нажимаю кнопку и распахиваю дверь.
Не поворачиваюсь.
Мне неудобно, неловко, не по себе, хотя я ничего плохого не делала, просто так сложилось. Я ведь переживала из-за него, долго, а он только доставать меня умел, популярность, оказывается, может обернуться злом, привыкший, что к нему в кровать бегут по первой смске, гордость умерить не в силах, чтобы первый шаг сделать, способен лишь на ежедневные детские подколки, а ведь хватило бы той же самой жалкой смс, но с другим текстом, "я о тебе думаю", например. Но он бы, похоже, в собственных глазах упал, если бы открылся.
На этаже гремит лифт.
Сдвигаю брови и смотрю на Николь с Ваней в разъехавшихся дверях.
– За Егором следом, – говорит Ваня, отстраняя меня. – Как в детективах, прыгаешь в такси: командир, гони за той красной тойотой. Ну что? Опять отмазались?
– Кристина, я от тебя не ожидала, – Николь сбрасывает сапожки и по-хозяйски осматривает дом. – Классно устроились, ага. Егор! К чему были эти ограбления, и зачем ты нас втянул, объяснишь, наконец? Адреналина не хватало? А ты в курсе, что за нами теперь следят?
– Кто?
– Откуда я знаю? Какой-то чел на синей десятке. У нашего дома машину видела, Ваня ее видел, возле института ее видели, у клуба, и щас за нами ехала. Мы ждали, он так из двора и не сдернул. Что за хрень происходит? Это полицейские?
Они роются у Саши в шкафу, достают еще вино и ром, рассаживаются на диване, и перебивая друг друга, нападают на Егора.
Гашу свет и выглядываю в окно.
Во дворе фонари, но машин так много, ночь, люди спят или собираются, забили парковку, и рассмотреть синюю десятку не могу.
Рядом топчется Егор, тоже напрягает глаза и чешет затылок.
– Может, нас вычислили? – говорит.
– Почему тогда не арестовали?
Он жмет плечами.
– Эй, мы подробностей дождемся? – кричит Ваня. Гремит стаканами.
– У меня проблемы в семье были. И с девушкой, – оборачивается Егор. – Отвлечься надо было. Извините, ребят.
– Шикарно, – возмущается Николь. – Нас две недели треплет полиция, а тебе отвлечься надо было?
Сумерки, горит синяя подсветка в обеденной зоне и голубой экран плазмы, они распивают запасы Сашиного бара и примеряются к "Монополии" – отличное занятие в половину первого ночи накануне двух экзаменов.
На выходные Аверин собирает всех сотрудников на репетицию Нового Года. Полным составом редакция катим в дорогущий санаторий в глуши – горы, лыжи, искрящийся снег, съёмки для журнала. С начала декабря он убеждал Егора компанию им составить, а теперь мы все тоже сотрудниками считаемся, и на полных правах можем присоединиться, а Николь с Ваней и хочется, и колется ехать. Я вот тоже рассчитывала на классный отдых, а не на выяснение отношений с ночи до утра.
Николь разбрасывает фишки. Встаёт на ноги, покачивается, хватается за Егора:
– Где тут спальня? Я напилась, кажется. Егор, клянись, что ты теперь все будешь говорить. Никаких секретов. Или мы поругаемся. И больше свои конспекты тебе не дам, ни за что.
Когда приезжает Алекс, они втроём рядком дрыхнут у него в кровати.
– Мило, – оценивает он. Снимает пальто и смотрит, как я собираю рассыпанные по стойке сигареты обратно в пачки. – А это что?
– Начну курить, – сую сигарету в рот и щелкаю зажигалкой. Отхожу ближе к вытяжке. Вдыхаю дым и строю невозмутимость, но неудачно разражаюсь кашлем.
Он скептически кивает.
– Уверена? – перегибается через стойку и тянет меня к себе. – Фу-у, – морщится.
– А по-моему круто, – затягиваюсь дымом. – У меня куча здоровья, будем вместе сокращать жизнь. Сигарета минус пять минут, за сутки сколько набежит? Так глядишь, и обойдемся без поисков твоего счастливого числа, скоро сыграем в ящик.
– Воспитательница, – он улыбается, вырывает у меня сигарету. – Шантаж, Кристин, – поднимает бровь, жует щеку. – Я понял тебя, подумаю, – оглядывается на заставленный бутылками стол. – С чего они накидались?
– Решили, что за ними следит какой-то тип на синей десятке.
– Да? – резко переспрашивает. – И где он?
– Не знаю, я сомневаюсь, что он есть.
Он курит. Стряхивает пепел на стойку.
Готовить я не умею, а вот прибиралась целый час и мне обидно за такое наплевательское отношение к чужому труду.
Иду к дивану и собираю со стола пустые стаканы. Мысленно обзываюсь.
Чувствую, как на талию ложатся его руки, сжимают, поворачивают меня. Он оттягивает воротник футболки, целует плечо, и я сражаюсь с мурашками, невероятно, так быстро, память подбивает на секс, не могу, это что-то странное, в глазах темнеет, и я словно закинулась его психотропами, не соображаю, отключаюсь от мира, хочу его.
– У нас там пьяные гости, – говорит, убирая мои пальцы с ремня брюк. – Повтори экономику назавтра. Или английский. Помочь?
– Сама, – цежу. Включаю свет и раскладываю тетради.
Он варит кофе. Садится рядом с кружками и учебниками. Я смиряюсь и мы вместе готовимся, у него в четверг история медиа.
К десяти утра он подвозит нас в институт.
Учеба грузит, сдаем экзамены, тащимся домой и готовимся с Николь к арт-критике, в среду сдаем последний на этой неделе. И я последняя, чуть не засыпалась на трансмедийных проектах.
Когда выхожу из аудитории, он ждет меня у окна. С цветочком.
Расплываюсь в улыбке и бегу к нему, тяну руку за розочкой, он тянет ладонь в ответ:
– Зачетку покажешь?
Гордо демонстрирую заполненные клеточки. Он улыбается, прижимает к себе, висну у него на шее и целую, краем мозга перевариваю громкий шепот, ну да, мы же в институте, а он еще не уволился, меня, наверное, ненавидят теперь, урвала самого прекрасного мужчину на свете.
Становится остро грустно, что с января мы здесь не встретимся, никто не будет дергать бороду и закатывать глаза на тупые вопросы на лекциях, и запрещать занимать средние ряды.
– Почему только два первых и два последних ряда? – спрашиваю, садясь в машину. Держу нос в розочке и чувствую себя победительницей шоу "Холостяк", мой цветочный иммунитет на веки вечные.
– Ряды, как шамхатная доска, – говорит, выкручивая руль. – Скучно с вами было.
– То есть ты возомнил, что мы там у тебя пешки в клетках? – оскорбляюсь. – Не двигаться, пока ты не разрешишь? Тебе не стыдно?
– Кристина, в шахматах не только пешки. Еще кони, слоны.
– Я где сидела? Конь?
– Ферзь.
– А ферзь это кто?
– А это моя королева, – не отрываясь от дороги он целует мои пальцы, и я готова разреветься. Знаю, что ему совсем не нужен этот институт, но так не хочу отпускать, мне учиться годы, а у него давно диплом, и распорядился он им отлично, у него успешный бизнес, просторная квартира, машины, дорогие костюмы, а я... – А ты умница, закончишь учебу и каждый год будешь получать документальные новостные премии, – говорит, заметив, что я рыдать собираюсь. – Ты чего, малыш?
Дергаю плечом.
С другой стороны, его Мария вроде как хозяйка салонов красоты. И по ней не скажешь, что она красным дипломом вбивает гвозди в небоскреб карьеры, а он ведь ее любил, все равно.
Мне ревниво.
По дороге заезжаем в редакцию, и планы рушатся, он уезжает на встречу с кем-то. Слоняюсь по офису, пока Антон Геннадьевич не отправляет на очередной корпоратив.
– Подвезу, – говорит, открывая мне дверь джипа. – Заскочу в ресторан тоже.
Пишу сообщение Николь и всю дорогу любуюсь Антоновской перекошенной мордой. Заколебал, я его не просила катать меня.
В холле сдаем одежду. Ему кто-то звонит, собираюсь отойти, но слышу имя "Мария" и торможу. Подслушиваю.
– Да, тебе Саня не говорил? – трещит в трубку. – Всей редакцией. У нас бронь на выходные, едем в пятницу с утра. Кто? Ну, если твой Герман выбьет места, пожалуйста, присоединяйтесь. Там отличный воздух, всё включено. Да, Маш, да. Усадьба.
Скриплю зубами.
Марии только нехватало.
Не надо ее туда, плиз.
Смотрю на Антона, но он мое заклинание не считывает. Теребит пуговицу на рубашке и говорит:
– Маш, я уточню. Если кто-то из наших не поедет, разумеется, дам знать. Давай, на связи.
У меня портится настроение. Николь прилетает за полчаса, но Антона не застает, выслушиваю ее ахи-вздохи и пью шампанское. Хотели чуть-чуть отметить удачное начало сессии, а я пыхчу, как старая бабка.
И, вообще, могли бы уже завтра мотануть в санаторий, но ждем Сашин экзамен.
Надеялась увидеться с ним, но он весь четверг торчит в институте с утра до девяти вечера, несколько групп принимает.
Зато в пятницу с самого утра мой.
Николь и Ваню везет Егор, а мы вдвоем, по белоснежной трассе, играет радио, я ем конфеты.
Как бы мы едем не совсем отдыхать, а работать, январский выпуск журнала про вечеринки, и у них взаимная договоренность с санаторием, пиар, а в обмен пару дней мы бесплатно тусим в офигенных номерах у подножия гор.
На лыжах я каталась только в школе, но там была такая физра, что жуть. Потеешь несколько кругов по лесочку на время в чьих-то вонючих лыжных ботинках, получаешь оценку и красная и мокрая торопишься в раздевалку.
А сейчас меня обещали научить кататься. И у нас люкс на двоих.
Прибываем по темноте, аккурат к ужину, я успела вдоль и поперек изучить историческую справку.
Огромная усадьба когда-то принадлежала какому-то графу. Трямс, добрый вечер, граф, не желаете ли заглянуть на ужин в нашем веке? Санаторий "Сказочно", версия 2.0.
Автобуса с остальными пока нет, машины Егора, вроде как, тоже, стою возле ограждения и слежу, как Саша вытаскивает чемоданы.
Встречать здесь праздники собираются одни крутышки, а мы на бюджетной основе, поэтому нам выделили места на служебном паркинге.
– Кристин, а ты учебники не взяла что ли? – спрашивает, ковырясь на сиденьях.
Не отвечаю, прижимаюсь к желтому столбу и пропускаю машину. Синяя десятка проезжает мимо, втискивается между двумя иномарками и останавливается.
Жду водителя, но тишина, никто не выходит. Хм. Заражаюсь паранойей.
Глава 22
Обеденный зал находится в пристройке, потолок словно окно в небо. Можно жевать грибную запеканку и любоваться звездами, в хорошую погоду очень романтично.
Кристина лениво листает меню. Ничего не выбрав, откладывает кожаную папку. Ковыряет остатки салата в тарелке и двигает по скатерти на край стола.
Малыш наелся. Хмурится на меня. Не дождавшись реакции, берет вилку и ворошит шампиньоны в моей порции.
– Ну что? – вытираю губы салфеткой.
Она как пилочка. В-ж-ж, весь ужин пилит мне мозг на тему подозрительного парня из синей авто.
Пропускаю мимо ушей. Едва перестал закидываться колесами, а она с транспарантом маячит "пое-е-хали, ну же, сбросим опять тебе крышу, как ковер-самолет, в дальнюю даль уплывет твой рассудок"
– Вон, – Кристина стреляет глазами в сторону. – Даю зуб, он точно замаскировался под официанта.
В зале красивые резные столы и стулья из южного ореха. Обслуга рассставляет блюда с разной деликатесной всячиной перед гостями. Народу полно, и знакомых лиц тоже, селебрити, то и дело мелькают в глянце.
Ее подозрительный тип похож на меня. Бородатый, волосы темные, фигура крупная. Моложе, на вид лет тридцать. И живота у меня такого нет. Чтобы аж над ремнем нависал. Пиджак не застегивается.
– Кристин, – отпиваю кофе. – Может, он не маскировался. Может, он и есть официант. Глянь, у него даже поднос в руках.
Я все понимаю. У нее возраст такой. И профессия. Ей хочется ребусы отгадывать. А я целый день за рулем, и я устал.
– Фух, вот это я дал, – гремит над ухом голос Антона. Он двигает стул, ножки скрежещут по мраморным плиткам. Бухается сбоку от меня. – Дорогу не на шутку заметает, думал встрянем где-нибудь. Пурга, ничего не видать.
У нас тепло, светло, в углу пианист по клавишам бряцает, но мы сидим у окна, и слышно, как завывает ветер, стучит снег в стекло.
– Ты один? – оглядываюсь. – Надо позвонить нашим, узнать, где едут
– Мы с худредактором, он в номере вроде, распаковывается, – Антон щелкает пальцами, привлекая внимание официанта. – Остальных не будет. Кто-то отменил автобус. А завтра им уже смысла нет мотаться. Здрастье, – говорит подошедшему парню в смокинге. – Мне...
Он перечисляет, чем щас полакомится, я смотрю на Кристину и жую губу.
С Антоном мы последнее время не ладим. Я пока не сказал, что в курсе, как он дурил издательство эти полгода и какую сумму себе выкачал. Если обвинять, то сразу во всем. И в том, что весной я под капельницами валялся тоже. Но я один раз ошибся с Егором, вешать косяки теперь и на друга не могу. Или не хочу. Чего-то жду, сам не знаю.
– Что значит кто-то отменил автобус? – Кристина наклоняется вперед. – Специально помешали нашим сотрудникам мотануть сюда отдохнуть? И кто?
– Мотанули мы сюда, как ты выражаешься, работать, – морщится Антон. Берет стакан и откидывается на стуле. Делает глоток рома. – Съемки по договору. Притомило всё вам разжевывать, Кристина.
– От одного предложения утомились, Антон Геннадьевич? – ставлю локти на стол, упираюсь подбородком в ладонь.
У Кристины тренькает телефон. Она вчитывается в сообщение и встает:
– Николь пишет. Они приехали. Я наверху буду.
Она подмигивает. Уже у Антона за спиной корчит ему рожу. Показываю ей знаком, чтобы прекратила. Заметно, что он ей не нравится, но ведь люди кругом.
Антону приносят заказ. Тот самый пузатый официант. Ставит на стол блюдо с яйцами и бокал с белым вином.
Вроде бы он другое что-то просил.
– Это вареные яйца? – спрашивает Антон.
– Да, – кивает парень.
– И вино?
– Именно.
– Дружок, у тебя скорлупа в бороде застряла.
– Я вытащу.
Парень закрывает бороду подносом и уходит. Антон чистит яйцо.
Моргаю.
– Это что было? – смотрю вслед официанту. Поворачиваюсь к Антону. – Ты же рыбу заказывал?
– Какая разница, – Антон трясет солонкой. – Здесь белка еще больше.
Он невозмутимо двигает челюстями. Белком насыщается. Не сотрясает кулаки в угрозах, что официант пробкой вылетит с работы, просто ест то, что подсунули – какая-то странная реакция.
И сам диалог. Чушь про скорлупу в бороде. Не было ее там.
Будто бы шифром разговаривали.
– Александр, – меня трогают за плечо.
Поднимаю глаза и узнаю управляющего Дениса. Он безразлично-любезно улыбается тонкими губами и спрашивает, как добрались. Для справки уточняет, вкусно ли кормят, недоуменно косится на вареные яйца. Присаживается к нам за стол и переходит к делу – если мы завтра хотим покататься на лыжах и поснимать пейзаж, то интерьерами уже сегодня надо заняться. Мужик волнуется, что не успеем.
Допиваю кофе и включаюсь.
С фотографом крутимся в холле. Громадное помещение, со светло-голубыми стенами, и мы, словно пассажиры до прошлого, прибыли. Высокий потолок выложен ярко-синими плитками с лепниной в виде ангелов – интерьер шикарный, по обе стороны холла тянутся лестницы наверх, в номера. Перила витые, узор на них плетется с балкона второго этажа в холл, извиваясь, и у подножий заканчивается скульптурами баранов.
Денис так и лезет в кадр, мелькает туда-сюда, шпала. Понемногу начинает меня раздражать. Плюс, у меня никотиновая ломка. Не курил уже... со счету сбился.
А налево по коридорчику, за изразцовой печкой специальное помещение. С мягкими креслами. И я, в-общем-то, обещал Кристине подумать, а не бросить вредную привычку, так что от одной ничего не будет. Последняя.
Управляющий прется со мной и мучает мне уши россказнями о ценных фресках на потолках в номерах. Крылатые кони, колесницы и воины, барокко наше все.
Навстречу из курилки выходит пузатый официант. Бочком, прижимая к стене живот, протискивается мимо нас.
Да, Кристина права, подозрительный тип. Морда кирпичом, сросшиеся брови, дружелюбием не веет. И за ужином эта хрень с яйцами.
И синяя десятка правда могла за мной ездить, пусть психотерапевт дальше вещает про манию величия. Сначала за мной, потом за за Егором и компанией, а сейчас мы в снегах затеряны, ближайшая деревня километров через сорок-пятьдесят. Здесь, конечно, куча народа, и охрана на высшем уровне.
Но все таки.
– Давно у вас работает? – жестом показываю на парня. Захожу в курилку и с размаху плюхаюсь в кресло. Вытягиваю ноги.
– Нет. Директор твой, как его...Антон? Вот, Антон просил пристроить. Родственник его, из поселка. У нас тут текучка, сам понимаешь, добираться далеко, а жить на постоянку неудобно.
Он щелкает золотой зажигалкой и затягивается дымом.
– М-м, – привычно смотрю на часы. Часов нет, я изучаю узор тату на запястье. Снова за спиной какая-то шняга творится и провоцирует. Пойду и ушатаю кого-нибудь.
Лезу за таблетками, жуюсь, горько.
Долго продержался, несколько дней.
Тереблю маркер. Собираюсь черкнуть линию, но замечаю вдоль сигареты мелкую надпись черной шариковой ручкой: "Саша дурак".
Заглядываю в пачку. Усмехаюсь. На каждой предупреждение настрочила, мой маленький минздрав:
"Саша, будешь импотентом", "Саша, зубы почернеют" "Саша, не кури меня",
так, а вот тут:
"я тебя люблю".
Перечитываю. И еще раз, и еще.
На сигаретах мне в любви пока не признавались. Ровные буковки и кривое сердечко в конце. Гипнотизирует.
Складываю все обратно.
Без последней сигареты обойдусь. Ну а что, потерплю. Брошу. Три слова поддержки духа моего, мой палладиум.
Вот прям честно, любит?
– Саш? – в курилку суется голова фотографа. Редактор замолкает, его, наверное, давит моя широкая улыбка. В поисках причины веселья принюхивается, думает, похоже, что мы тут травку курим.
– Чего? – откликаюсь.
– Там это...– он встает в проходе. Неопределенно машет рукой в сторону. – Зимний сад понравился очень. Но модели нужны. И там еще зеркало, старое, рама металлическая, вся в пленке непонятной, то ли в плесени. Его убрать надо, некрасиво.
– Да-да! – подскакивает Денис. – Хорошо, что напомнили. Мы экспонаты как раз для праздника из музея одного взяли, а у них условия хранения, конечно, печальные, – он давит в пепельнице бычок. – Раму собирались пескоструем очистить. У нас мастерская внизу, мойка как бы, на все случаи. Щас займемся. Пошли, посмотрите.
Мооего фотографа он нарекает носильщиком. Парень тащит вниз по кривой лестнице тяжеленное зеркало и пыхтит. Управляющий несется вперед и нахваливает прелести усадьбы. В мастерской быстро оглядывается. Кивает на висящий на крючке нейлоновый фартук:
– Вот роба, вон пескоструй. Хм, а где работнички мои?
– Мы сюда зеркала драить приехали или что? – шипит фотограф. Прислоняет раму к стене.
Управляющий скачет кузнечиком наверх, на ходу вопит во все горло – потеряшек ищет.
В помещении сыро, не шибко светло, грязновато, обычный гараж. На полу две узкие колеи для слива грязной воды, компрессоры, столы с запчастями. Мойка и мойка, зачем ее фоткать? Чувак свихнулся уже на сдешних красотах.
– Давай, попробую, – набрасываю фартук. Беру со стола шлем и перчатки.
Давно интересно было, как им управляются.
Встряхиваю на весу аппарат. Небольшой бачок, накрытый крышкой-пистолетом, внтури песок, стреляет струей, счищая сильные загрязнения. Видел ролики, пробивает арбузную корку. Сначала слезает полосатая шкурка, за ней зеленая мякоть, а дальше показывается красное сочное нутро с косточками, эффектно. И громко.
Протираю смотровое окошечко в шлеме и направляю пистолет на зеркало. Песок бьет в раму. Оглушающе, с таким шумом хлещет вода из сорванной батареи.
Рама широкая, маленькое пятно быстро светлеет. Веду пистолетом, пытаюсь сердечко нарисовать. Шланг внизу подрагивает, натягивается, его длины едва хватает. Отпускаю ручку и кладу пистолет на стол. Снимаю шлем и наклоняюсь над зеркалом.
Не получилось сердечко.
– В усадьбу на полставки подвизался? – кричит со ступенек Антон.
Чешу щеку. Выпрямляюсь, оборачиваюсь:
– Ну, ты же родственничков пристраиваешь официантами. С пузом который, кто это такой?
– Да так, не знаешь все равно, – Антон спускается. Сует руки в карманы брюк. Насвистывая, идет вдоль стены.
Наигранно спокоен, а кадык дергается. Он подходит ближе, я беру пескоструй и целюсь в него.
– Фьють, – он выставляет ладонь. – Сань, осторожнее с игрушкой, там, по-моему, напор сильный.
Он смеется. Я тоже.
– "Лукоморье", "Кот ученый", "Русалка", – перечисляю названия липовых фирм, на чьи счета деньги утекали. Он даже заморачиваться не стал, взял слова из Пушкинской поэмы, за круглого идиота держит меня. – Удобно в директорском кресле? – говорю, оборвав смех. – А весной баксы на карту Егору ты кинул? Чтобы он мотоцикл купил. И я решил, что это он с дружками в подворотне ножичком размахивал. И щас официант твой засланный поди с кухонным тесаком за пазухой ходит. Нет?
Жду отрицаний.
Антон разубеждать меня не торопится. Избегает в глаза смотреть, теребит Иерусалимскую красную нитку на запястье.
В обереги верит, в магию.
А мне семью сломал. Путевку до рая организовать старался, молодец, друг. И этого не оправдать, хоть что он скажет, он возомнил себя Богом, распоряжается чужой жизнью. Теперь моя очередь.
Тычу пистолетом ему в грудь. Он неохотно поднимает голову. Жму ручку, и ему в глаз стреляет песок. Антон по-бабьи вскрикивает, закрывается рукой. Отступает, запинается в шланге и падает.
Сажусь перед ним. Он трет глаз и орет, что он ни при чем. Что здесь стоит свидетель – фотограф, и пусть я рискну его тронуть, он напишет на меня заявление.
Удерживаю его за горло и вдавливаю сопло в ноздрю. Стреляю непрерывно, он конвульсивно дергается, ноги криво-косо возят по полу. Продуваю вторую ноздрю.
Давлю на челюсть. Хочу накормить его песком. Да что там, хочу чтобы он задохнулся. Он первый начал.
Если песком горло прополоскать это смертельно? Если в упор и что-нибудь пробить там? И не оказать помощь?
Заставляю открыть рот, толкаю пистолет. Ладонь вспотела и скользит по ручке.
Чувствую, как меня кто-то оттаскивает за плечи, кричит прекратить, голос вдалеке где-то, знакомый и перепуганный, тонкие пальцы ложатся поверх моих и трясут, требуют бросить пескоструй.
Я не отпускаю, но и Антона не держу, он ползет в сторону, костюмом «by пожилой немецкий модельер» шоркает грязный бетон. Держится за нос и размазывает кровь.
Машинально тянусь к его штанине. Не знаю, зачем остановился, мог ведь просто нажать, и Антон бы проверил есть ли загробная жизнь, его же так волнует этот вопрос.
– Саш! – орет мне в ухо Кристина. – Перестань пожалуйста! – бухается рядом на колени и с трудом выдирает у меня пистолет. Обвивает рукой мою шею и оборачивается на Антона. – Ты больной?! Чего ты к нему лезешь?!
Через ее плечо смотрю на бледного фотографа. И бледного управляющего, и пару парней в ярко-желтых рабочих куртках.
Антон прислоняется к стене, задирает голову. Зажимает нос и гундосит, что ему нужен врач. Опираюсь на ладони и встаю, Кристина так и висит у меня на шее, держу ее одной рукой.
Делаю шаг, Антон бежит за спину Денису, взрослый мужик, спрятался и визжит, чтобы я не смел к нему подходить.
Мастера помогают ему подняться по ступенькам. И управляющий, и мой худредактор – все торопятся наверх, словно тут потолок вот-вот рухнет. Остается Кристина, обнимаю ее второй рукой, меня колотит , и ее вместе со мной.
Она говорит:
– Ты внушал мне учиться конфликты решать словами.
– Он сам виноват.
– По-детски звучит.
У нее голос дрожит и зрачки широкие, она боится, но не отпускает меня, а ведь я, кажется, только что готов был человека прикончить, власть гнева гибельна, травит сердце, оттуда по венам бурлит и над телом господствует, бескрайняя, будто космос, я на пути в черную дыру был.
Тупо смотрю ей в глаза и разглядываю себя. В правденой мести за мертвое уже прошлое, заодно чуть не похоронил будущее, все едва не закончилось чем-то нехорошим, а я был так странно спокоен, как никогда.
– Саш, всё нормально. Ты не плохой и не злой, и ничего бы не сделал ему, просто запугивал, – она несмело целует.
И мне нельзя отвечать, она пытается меня отвлечь, как умеет, мягкостью, а во мне нарастает жажда, безумная тяга, замешанная на страхе потери. Нет никаких счастливых чисел, есть человек, сохранивший мою душу от непоправимой ошибки, и этого человека я давлю в объятиях.
Она верит, что я бы сам остановился, а я в себе сомневаюсь.
– Кристин, – наклоняюсь, пытаюсь снять ее с себя, но она только крепче цепляется.
– Ничего не случилось, – уверяет.
– Да.
– Ни на кого так больше не смотри. Как на него смотрел.
– Не буду.
– Всё, – она ведет языком по моим губам, пробирается в рот.
У меня было сокровище, все это время, вот мой мир и разрушению в нем места нет, будто шоковой терапией встряхнуло, мгновенная лоботомия. Зарываюсь пальцами в ее волосы, нависаю над ней. Она валится спиной на стол, кончик языка касается моей шеи, втягивает кожу, огонь моей алчности тушит огнем, и я выносить эти искры не могу.
Проникать до упора мало, очень мало, пытаюсь вырвать что-то из глубины обладания и запереть в себе, но я знаю, этого не взять силой, ее тонкое гибкое тело в моих руках цитадель нежности, меня накрывает пеленой сладкой одури, когда ощущаю, как осторожные движения и касания могут сводить с ума одержимого звериным голодом хищника, этой ласке подвластны инстинкты, она беспощадно тащит из меня голую ломкую чувственность, крушит заземление, секс превращает в эстетику, растягивает в вечности.
Вспоминаю, что дверь не заперта после того, как, возможно, наделал детей. Надеюсь, что наделал.
– Ты же будешь аккуратнее? – Кристина громко дышит мне в ухо. – Без разборок и все такое, – запрокидывает голову и смотрит с надеждой.
Волнуется, что до меня не дошло, что бурю спустя я накосячу в хорошую погоду. Но оно дошло.
– Плевать на всех. Ты еще не распаковалась? Может, уедем? Официант мутный, не хочу ковыряться.
По ее лбу бегут морщинки – думает. Спрыгивает на пол, одергивает майку:
– А Николь, Егор? Ваня?
– Ты за вещами, а я к ним зайду, – мельком оглядываю одежду.
Она послушно идет к лестнице, нагоняю, прижимаю к груди, поднимаемся медленно, но зато под ее хихиканье.
На втором этаже расходимся по разным номерам.
На всех дверях сюжеты религиозной тематики, замочные скважины и тяжелые ключи, неудобно, но реставраторы сохранили историчечкую ценность усадьбы. Заглядываю в номер к Егору и убеждаюсь, что внутри одинаково все, на стенах шелковые зеленые обои, трюмо-камин отделан позолотой, и позолоченный плинтус венчает потолок, как у нас с Кристиной. А у нас ведь люкс, в чем тогда разница?
Взмахом руки приветствую Егора, не успеваю сказать про отъезд, меня окликает управляющий.
– Александр! С Антоном порядок. Что-то с перегородкой в носу, ладно, до свадьбы заживет, – он быстрым шагом приближается и понижает голос. – Я хотел попросить на счет драки не распространяться. У нас хорошая репутация и слухи, что гостю ноздри пескоструем продули, не нужны.
– Да мне тоже, – верчу в пальцах пузырек с таблетками. Решился выбросить, а урны как назло нет. – И мы уезжаем уже домой. Фотограф остается, отснимет все, в январе пустим выпуск.
– Домой уезжаешь? – Денис хмыкает. – Ты на улицу выглядывал? Сугробы – во! – показывает высоту по колено. Явно преувеличивает, но судя по тому, что мы сюда еле добрались, ненамного. – Завтра выпишем снегоуборку из поселка. К вечеру думаю расчистят. А пока, Александр, вы у нас подзастряли. Да и зря ты так рано собрался, – манит пальцем к своему лицу. – Инцидент с директором отпусти, бывает. Новый год же, не тащи стычки. В усадьбе у нас хорошо, надолго запомните, – он подмигивает.
