Текст книги "Стой, ты мой (СИ)"
Автор книги: Гринч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
– Не ушиблись?
Она не в платье, не в ритме Чикаго. В черной маске с блестками, в черной футболке с надписью " Shut the fuck up " ( что-то знакомое? ), касается губ зажатой в руке рацией, а на бейджике...
Ну конечно, Кристиан, прелесть моя. Явилась, наконец.
Глава 3
Опа.
Здрастье, Алекс, кусок черной тряпки на глазах вас не спасет.
Та же зачесанная назад шевелюра, на которую он ежедневно вытряхивает банку геля, будто итальянский мафиози, и те же лапы в татухах, которые он убирает с моей футболки, когда я вздрагиваю.
Тупо пялюсь на его зеленый браслет. У нас на сейшенах всё, как на светофоре: красный обруч на запястье– стоять, греховодники, я тут со второй половиной; желтый– я в ожидании новых знакомств; зеленый– готов идти в приват прям щас, детка. Зеленых вечно не хватает, а мы усиленно рекламим преимущества цвета травы.
Он заинтересованно осматривает меня, от кожаных мокасин до резинки для волос с пластмассовой клубничкой. Поджимает губы.
Не понравилась?
Чумачечно.
Какого лешего ему здесь надо? Приперся на свингер-вечеринку, рили? Сегодня стыдил меня за переписку с клиентом, якобы я непотребством занимаюсь. А сам нацепил зеленый браслет, значит он из тех, кто "давай греби ко мне, крошка, кем бы ты ни была".
Мистер шалун.
Становится смешно. Закрываю лицо рацией, уповаю на то, что он свою студентку не узнает – синий клубный свет, искажающий черты и маска задурят ему мозг. Но Алекс вдруг открывает рот:
– Кристиан, мы с вами пока не знакомы, вас в мое отстутствие наняли. Но, видите ли, я хочу сделать небольшие кадровые перестановки...
– Что? – выплевываю, прервав его неторопливую речь, ловлю ускользающий от меня смысл прозвучавшей дикости. – Вы хозяин клуба?
– ...поэтому должность второго администратора упраздняется, – невозмутимо продолжает он. – Вам выплатят компенсацию в размере месячной зарплаты и... спасибо, были рады поработать. Надеюсь, никаких обид. Вопросы есть?
Смотрю на него, а его глаза шарят по сторонам. Он высказался и до меня ему больше дела нет. А я не верю в абсурд, что услышала: Аверин и есть тот страшный-престрашный хозяин, и (атас!), он меня уволил. Да. Это как большая непруха, только по всем фронтам один и тот же чувак бомбит, и на работе, и в институте.
Дорогая зебра – ты кровожадный монстр, убери от меня сей черный фатум, что за бесконечные подставы, м?
– Кстати, – Алекс переводит взгляд на меня. – Вы знаете Егора Аверина? Он ведь вас сюда устроил, верно?
Я не успеваю ответить. Меня больно толкают в бок, отпихивая с дороги, и на шею Алексу вешается холеная тетя в коротком полупрозрачном платье.
– Санечка! – верещит она и слюнявит его бороду смачными поцелуями. – Ты не глюк?! Сколько мы не виделись, месяца три? Гадкий, гадкий мальчишка! – шлепает его по щекам тонкими кожаными перчатками.
Санечка...
Мальчишка...
Круглыми глазами наблюдаю, как они обнимаются и перекидываются радостью от встречи, он по-хозяйски обвивает руками ее поясницу, ведет ладонью ниже, на бахрому подола, касается пальцами кружевной резинки сетчатых чулок. Про экс-админа Санечка забыл уже, теперь он прикидывается леденцом, его слова: "Маришенька, занят был, но сегодня я весь твой" тянутся патокой, липкой и горячей, точь-в-точь как белый вязкий фонтан, которым он зальет Маришеньку, после одиннадцати минут тет-а-тет наверху.
Тьфу, гадость.
Держась за руки, лавируя в толпе, "на четверть часа влюбленные" пробираются к лестнице.
Вокруг гремит маскарад, мы его готовили всю прошлую неделю. Броско и эпатажно, повсюду шелка, бархат и атлас. Бандито-гангстерито гуляют.
Ведущий орет в микрофон.
По плану через пятьдесят минут начнется конкурс, одну гостью проиграют в карты и счастливицей займутся три ряженых громилы в шляпах борсалино. Еще через час будут искать тайного шпиона, а когда найдут накажут плетками, тоже горячее трио в штанах с подтяжками, без рубашек и с бабочками на шее. Потом похищение, потом номинация на лучшую преступную парочку, в общем, в три пополуночи все будут потные, без белья и без стыда абсолютно.
И я уже научилась давать людям эмоции, за которыми они идут сюда каждый понедельник. А этот козерог, без причин, просто взял и выгнал меня. Справедливость, ау, где тебя носит, плак.
– Прохлаждаться не устала? – напротив вырастает взмыленная Линда. От громкой музыки поднос в ее руках трясется, и вермут плещется из бокалов.
– Тебе-то что? – мрачно смотрю на бутылку с вином. В ладони оживает рация, голос Василины требует срочно подойти в зону релакса. Цепляю передатчик за ремень брюк. – Ты куда?
– В курительную.
Плетусь следом.
– О чем с боссом шептались? Фуф, – официантка дует на вуалетку с падающими на лоб черно-белыми перьями. – А ты почему не переоделась еще?
– С чего вдруг Аверин приперся сегодня? – удивляюсь, какой я лох. – С сентября ни разу ведь не появлялся.
– Да там история ого-го. У Саши бизнес раньше какой-то был, но он всё в унитаз спустил. Крупный скандал, в интернете долго полоскали. – Линда замолкает. Расставляет бокалы. Улыбается двум веселым мужичкам с толстыми сигарами в зубах. – Что-то еще?
Те лыбятся в ответ: "мерси, сладкая", качают головой. Линда зажимает поднос подмышкой, поворачивается с хитрым выражением на лице и тянет резину.
Ликует. Впервые я к ней лезу со сплетнями, до этого и некогда было, и кости чьи-то мыть развлечение не мое, если сыр-бор не касается "профессии – репортер". Но для Линды трясти грязным бельем второй промысел, только уши подставляй.
– А дальше? – подставляю. Идем к стойке.
– Дальше развелся, жена там, как я поняла жаба та еще, – с готовностью трезвонит официантка. Мечтательно закатывает глаза, – так что он свободен. Дура она. Такой экземпляр потеряла. Вот я бы...
– А по теме? – перебиваю ее глупости. Раздуваю ноздри.
Дифирамбы преподу играют мне на нервах, сверлят череп и выносят мозги. Почему мужчины так себя не ведут? Не выкладывают розами дорогу для женщины, не целуют песок, по которому она шла, как в песнях? Как же, зачем им, если девушки и так штабелями валяются под ногами.
– Так это по теме, – спорит Линда. – Развелся, грустил, все лето здесь зависал. Мы в шоке были. У него крышу капитально сносит, как на батарейках с ночи до утра хлестал "Бакарди", а потом наверх с цыпами. Те так орали, нам на первом слышно было.
– Сильно, – вежливо оцениваю ее впечатления. – И потом? – едва бармен ставит стакан на поднос, забираю, делаю глоток зеленого коктейля. Морщу нос на сердитый взгляд парня. – Ну не злись. Спасибо. Сделай гостю новый, плиз.
– И с осени он вроде как на другую работу вышел и пропал, – заканчивает Линда. – У него с Егором терки, ты не знала? Но раз вернулся в наше гнездо разврата, значит устал играться в приличия, – она хихикает. – Судьба дает второй шанс. На балдеж с Сашенькой на красном шелке простыней. Если он напьется в дрыбадан.
– Поэтично, – вяло пережёвываю оливку. Стучу пальцами по тонкой высокой ножке фужера.
Линда забирает порцию вермута и тарелку с пастой по классическому рецепту. Вдыхаю запах чесночного соуса и хмыкаю – наш повар волосы рвал и по кастрюлям метал, когда вчера Василина подсунула ему "Поваренную книгу мафии" и заставила прочитать перед тем, как он начнет творить меню на вечеринку. Бедняга размахивал фартуком и причитал: " я вам скорострел что ли, за ночь эти писульки осилить? Вы демоны!"
Старшая админ опять о чем-то верещит в рацию. Слушаю скучный джаз золотого голоса Америки, на расстоянии чокаюсь с гостем, сидящим через стул и в несколько больших глотков расправляюсь с коктейлем.
В атмосфере риска и опасности в голову приходит мегаидея, как вернуть работу.
Презентацию Алексу сделаю. С ним в главной роли. И для этого всего-то нужен телефон.
Правда, есть маленький трабл – на время смены Василина запирает все сотки в сейф, правилами клуба запрещены гаджеты, чтобы не допустить незаконной съемки, и гостям нельзя, и сотрудникам, никому.
Но я хитра, как лиса из басни, да-да.
Поворачиваюсь к стойке и докапываю бармена:
– Котик, поможешь мне? Срочно на пять минут достать телефон.
– Забудь, – Котик меланхолично трясет стального цвета шейкер. – Сегодня еще и хозяин здесь, Василина точно трубку не даст. Ни за что.
– Знаю, – наклоняюсь над столешницей и понижаю голос. – Поэтому надо взять у нее ключи от сейфа. Тихонько. И потом вернуть. Мне на пять минут, клянусь.
– Неа, – он мотает головой. Выливает мешанину спиртного в мартинку. Рядом ставит еще один пустой стакан и пузатую бутылку. Кратко поясняет подошедшей официантке. – Боссу, – показывает глазами наверх.
Пьют, значит. Весело им. Ну погодите.
– Проси, что хочешь, – подтягиваюсь на руках и нависаю над стойкой. – Давай, с подругой познакомлю? Шикарная блондинка, красотка, умница, со мной учится, – нахваливаю Николь.
– Умницу не хочу, люблю глупышек, – Котик вздыхает. – Крис, эпикфейл. Если спалят...
– Не спалят, – торопливо заверяю. – Просто вызови Василину сюда и поставь ей подножку. И держи ее, когда она падать будет. И все. А я в карман к ней залезу, – вдохновенно выкладываю план.
– Гляньте на щипача, – Котик скептически поднимает бровь и хихикает. – Жажда к разбою заразна? – кивает на ряженых гостей.
– Тебе сложно помочь? – оскорбляюсь и задираю нос. Не сдамся, нет уж, я должна попытаться.
– Не сложно, – он жмет плечами. – Просто план какой-то...отстойный, – признается.
– Другого нет, – отрезаю.
– Ладно, мне то что, – Котик вытирает мокрые руки белым полотенцем и берет рацию. – Но смотри, если попадёмся, я тебя сдам, уголовница.
Вот мы аферисты, животик надорвать. Но под ногами пол горит. Искать другую работу, когда через месяц новый год и нужны деньги – это анреал.
Так просто я не свалю, не надейся, Аверин.
Сначала все идет ровно, и я собой горжусь.
Котик говорит Василине, что у него лампочки над стойкой коротят. Через пару минут в зале появляется ее фигура ростом с баскетболиста. На метровых каблуках админ, виляя бедрами, важно вышагивает мимо столиков. Обходит стойку.
Скольжу невидимой тенью к Василине за спину.
Так, у нее на плече болтается сумочка.
Бармен вытягивает вперед ногу в безразмерном ботинке, админ запинается, я дергаю за ремешок...
А дальше катастрофа.
Горе-сообщник своими кривыми щупальцами не может ее удержать. Василина заваливается назад, на меня. Я путаюсь в ремешке и не успеваю отскочить. Котик рушится на нас сверху.
Держусь за столешницу, но ноги подкашиваются, и я размазываюсь по полу, как лаваш. Чувствую, что сломала пару ногтей. И рёбер.
Василина бьется, сталкивая бармена, тычет острым локтем мне в живот, а я сжимаю зубы и щупаю девушку.
Где эта дурацкая сумка, я все равно достану ключи, во мне нарастает ослиная упрямость. Натыкаюсь, наконец, на ремешок и тяну со всей дури, Василина пытается просочиться между мной и Котиком, и кроет нас матом с небоскреб.
Маленькая бисерная сумочка, похожая на кошелек, соскальзывает с ее руки и плюхается на пол, рядом с моей головой.
О да, это джекпот.
Швыряю кошель подальше, по начищенному полу он летит куда-то под стойку.
Багровый бармен поднимается и мямлит извинения. Василина поправляет съехавшую набок черную шляпку с вуалью, оборачивается и голосит:
– Крис! Черте что, ты в релаксе была? Чего ты тут шоркаешься, когда дел по горло?! Эй, я с кем разговариваю?
Молча, на карачках ползу вдоль стойки, собираю коленками капли коктейлей и заглядываю между коробок с бутылками. Натыкаюсь на сумочку, клацаю застежкой.
– Это я Крис позвал, – заступается Котик. – Говорил же, с освещением дрянь непонятная.
– А она у нас электрик что ли? – сбавляет тон Василина. – Господи, я работаю с идиотами. Давай показывай, где замыкает.
– Да вот тут мигало.
Заграбастав связку с железяками, выпрямляюсь и выскальзываю в зал. Едва смешиваюсь с толпой, как на поясе щелкает передатчик и голос Василины требует:
– Живо в релакс! Новенькие ликбез по игрушкам ждут.
– Ждут-подождут, – стягиваю маску на шею и до красноты расчёсываю вспотевшую кожу вокруг глаз.
Сворачиваю в комнату персонала. Забрав из сейфа смартфон, поднимаюсь на второй этаж. Неслышно ступаю по далматинчатому грязезащитному ковру. Останавливаюсь у каждой двери и прислушиваюсь. Заглядываю.
С четвертой попытки мне везет.
Комнаты для привата кроваво-алые, и стены, и мебель, минимум обстановки, зато огромная душевая кабина за широкой стеклянной дверью.
У них тоже играет джаз, негромко поет Фрэнк Синатра.
Алекс стоит возле красного кожаного дивана, одет, лишь снял маску и расстегнул брюки. На прозрачном столике стаканы, а на полу перед Авериным Маришенька, в платье с оголенной спиной. Навожу камеру и всматриваюсь в картинку. Приближаю.
Вроде бы даже при таком освещении понятно, что это он. Его, вообще, сложно с кем-то спутать благодаря тату и буйной растительности на лице.
Ставлю на запись.
Репортера они не замечают. Он занят тем, что наматывает на кулак длинную нитку жемчуга, болтающуюся на ее шее, словно за поводок тянет ее голову к своим бедрам, а она стонет, как сломанный пылесос, но не останавливается, прилежно делает влажную уборку его хозяйства.
Я здесь видела и не такое, но не могу унять дрожь, и телефон в руке трясется.
Перед глазами оживает Егор, и я сама. Сына Аверина нельзя обвинить в серьезном отношении к девушкам, три девицы за неделю – его стабильность. В конце этого лета все вернулись, кто с отдыха, кто из родного дома в общагу и мы собрались группой перед началом учебы. Играли в фанты, пили много пива из пластиковых стаканчиков, ноль забот и легкость – всё, как на студенческой вечеринке.
В тот день Егор привел меня в клуб. А вечером мы бросили одногрупников и оказались в его машине. Он вряд ли понял, что он первый. Я не сказала, и не кричала от боли, и крови почти не было. И не почувствовала ничего особенного. Новые ощущения, да, но какие-то обычные, без восторга в груди, и адреналин не зашкаливал. Что-то такое бытовое.
Утром мне стало очень сильно стыдно. Вечером Егор написал "может, повторим?", а я не ответила. Через пару дней пришел сентябрь и мы сделали вид, что ничего не было. То есть я сделала, а он с чего-то решил, что отныне мы враги.
И теперь интеллект тревожат грязные мысли. Смотрю на Маришеньку, и она ведь от апатии далека бесконечно, их обоих штырят те незамысловатые повторяющиеся движения. Аверин почти душит ее и бусами этими, и своей дубиной, что пихает ей в горло, а она мычит, сжимает его брюки, но остается на коленях перед ним.
И если это и есть секс во всей красе, то что тогда было у меня?
– Крис, если ты сию секунду не метнешься в релакс, я тебя убью, – на весь коридор орет моя рация.
Сердце едва не выпрыгивает. Смотрю на экран смартфона.
Там Алекс вздрагивает, поднимает голову и пялится прямо в камеру. Маришенька хрипит. Натянутая в его руках нитка трещит, лопается, на пол сыпятся белые бусины. Он сдирает презерватив, укладывает беспорядки в штанах, застегивает ширинку, толкает в сторону женщину, срывается с места и...
Скользит на рассыпанном жемчуге, падает, матерится.
Я выхожу из ступора, все так медленно. Медленно нажимаю на стоп, сохраняю. Неудачно вышло, что теперь делать-то?
И вдруг встречаюсь с ним взглядами. Не через телефон, будто он далеко, а прям тут, вживую, и это неисчерпаемое бешенство на его лице придает мне ускорения.
Хлопаю дверью, и выпущенной к звездам ракетой несусь по коридору.
Налетаю на какую-то парочку, даже не извиняюсь, слышу, как позади снова хлопает дверь. Хватаюсь за перила и, перепрыгивая через ступеньки, лечу вниз.
На полторашке между этажами кидаю телефон в белый горшок с драценой, смартфон прячется под длинными острыми листьями.
Я попискиваю.
Вот это влипла.
Всегда так кичилась своей сообразительностью, и что в перебор не скатываюсь, лавирую на грани.
Хожу по краю.
На острие ножа.
Довыпендривалась.
Надо было просто уматывать, когда он уволил.
Бегу через синий зал, и меня колотит от страха. Боюсь обернуться, увидеть, что он догоняет, кажется, что он меня на месте прибьет. Врываюсь в комнату персонала, с размаху падаю на дверь, закрываю, но к моему ужасу в щель между косяком протискивается мужская блестящая туфля.
Мама, папа, прощайте.
Дверь с треском ударяется об стену.
Он идет на меня, я пячусь назад, натыкаюсь на крутящееся кресло и спотыкаюсь об колесики. Он швыряет меня на сиденье, ногой толкает кресло, и я качусь в нем к окну. Врезаюсь в подоконник. В несколько размашистых шагов он сокращает расстояние и нависает надо мной, уперевшись ладонями в подлокотники.
Пауза.
Рукава его рубашки закатаны, узел парчового модного галстука расслаблен, и ткань болтается у меня перед носом, мелькая дурацким узором, напоминающим козырный фон для снимков – выцветший настенный палас.
– Телефон. Сюда.
Говорит еле слышно, шепотом. От него несет спиртным. Слабый запах ирисок, банана и лекарств – почтенный сэр налакался пиратского рома с карибского побережья выдержкой в дюжину лет. Мрачнее не придумаешь. Спорить с пьяными, особенно, когда они и трезвые адекватом не блещут – самоубийство. Но я все же набираю в грудь смелости и тоже шепчу:
– Телефон в надежном месте.
Аверин шумно выдыхает. Смотрит на часы. Дергает бороду – раз, два, три, четыре...Провожаю глазами его пальцы в картинках. Опять. Что происходит? Это какой-то ритуал?
– Твою ж мать, Абрамова! – он пинает кресло. – Зараза. Откуда ты выползла? Чёрт, щас сорвусь, – выпрямляется. Трясущейся рукой вытряхивает из кармана какие-то таблетки. Высыпает на ладонь сразу две. Вижу, как тяжело вздымается под рубашкой грудная клетка, рискую, но смотрю выше, в его бледное лицо и черные глаза с нездоровым блеском. Рискую еще раз и открываю рот.
– Александр Алескандрович, мы, наверное, неправильно друг друга поняли, – голос сипит, я откашливаюсь. – Я не собираюсь никуда выкладывать то видео. Это не шантаж.
Он трет веки. Лоб. Так же хрипло говорит:
– А что это, Кристина.
– Вы сами сегодня в институте задали мне продумать манипулятивную стратегию. Помните? – он не спорит, я осторожно встаю с кресла. – Вот, я выбрала тему. Преподаватель по медиа тире владелец свингер-клуба. Что скажет ректор. Или наши гости. Маришенька, допустим. Гипотетически.
Аверин смотрит на меня несколько секунд, переваривает. Переварил. Делает шаг вперед, и я плюхаюсь обратно на стул. Страсти-мордасти, ему бы автомат Томпсона подмыхой и готов новый Аль Капоне.
Король преступного мира, смерть моя.
– Чего вы хотите, Кристина? – спрашивает он вкрадчиво, наклоняясь ко мне.
– А вы? – с трудом сдерживаюсь, чтобы не отвести глаз. Иду в атаку, – уволили, не дали даже шанса показать, как я работаю. Я хороший сотрудник, за те три месяца, что я здесь, вдвое увеличилось число гостей, решившихся на зеленый браслет, – вываливаю козырь. – И ведь людей, готовых на всё, всегда мало.
Он молчит. Злость испаряется, и на его лице мелькает одобрение, знаю это выражение, оно появляется на парах, когда ему нравятся мои ответы, и я мысленно пою гимн своей болтливости, спасибо, спасибо, спасибо тебе, длинный язык.
– А вы в числе тех раритетов, да? Готовы на всё, до конечной в пол топите, – Алекс неожиданно улыбается. Снисходительно, как ребенку, который заявляет, что когда вырастет станет космонавтом. – Ладно, – смотрит на часы. Сует руки в карманы и идет к двери, говорит не оборачиваясь. – Видео удалите. На сегодня свободны. Завтра утром жду.
От восторга готова скакать сайгаком, всё не зря, я его сделала. Но...
– Почему я свободна? – иду следом. – Сегодня ведь еще... – осекаюсь.
А-а-а, конечно, он меня отсылает. Маришенька первая в списке была, он планирует всю ночь таскаться наверх, а я буду мозолить очи до зуда в мягком месте. Невольно хмыкаю.
– Зря смеетесь, Кристина, – услышав, Аверин оборачивается. Окидывает красноречивым взглядом мою фигуру, а мой фурор окатывают холодом его следующие слова. – Вы сами, к сожалению, не понимаете, в какую преисподнюю влезли, затеяв со мной игру.
Глава 4
Всё, как в плохом кино. Просыпаюсь в мятой, измазанной чужой помадой рубашке, с гудящей башкой и пустыней во рту, а на сотовом два пропущенных от Маши, потому что:
это, наверное, чисто человеческое, нажраться в умат и доставать бывших эсэмэсками. Меня берёт дикий стыд, когда вчитываюсь в ленту сообщений без ответа.
Слушаю джаз и думаю о тебе
Давай виртом займемся, я уже в постели голый
Чё за педик тебя обнимает на фотках в рекламе салона?
Я приеду и всем вам втащу, дрянь, я же тебя люблю, что ты делаешь
Мне нельзя пить.
Отбрасываю телефон и шарю по карманам. Фломастер, сигарета, скурить до красной черточки. Если психотерапевт вернет крышу на место, и я перестану думать, что выкуривая половину проживу в два раза дольше, чем если бы дымил целой – подарю мужику новую тачку. Бессмысленные ритуалы мешают функционировать, еще чуть-чуть и обзаведусь нервным тиком до кучи.
Зову официантку и прошу две чашки "Карраро", семь видов арабики с привкусом шоколада и похмельные пассатижи, что давят черепную коробку, разожмутся.
Мечтаю, конечно.
Надо в душ. Тело ломит, тантра-диван в антивандальной эко-коже с волной под булками в тридцать три сантиметра годится для любви с глубоким проникновением, а для спины нет, уснуть на нем можно только будучи в дрова.
Сбрасываю провонявшие женскими духами вещи и достаю сменку, в кабинете неиссякаемый запас костюмов. Немецкий крой, ткань не мнется и не теряет формы, черный тотал-лук, но в нуарной, чернильной палитре я познал нирвану.
Зачесываю назад влажные волосы, закрпеляю лаком, ладно, высохнут.
Спускаюсь на первый этаж.
За стойкой, уткнувшись в ноуты торчат Василина и...эта малолетка Кристиан, прикатила таки.
Что у нее с Егором интересно.
Вообще, умница, не сдаётся, припереться с телефоном компромат записывать – из девицы выйдет отличная акула пера. И бог ее сохранил, что Марина не заметила камеры, один замес – и сразу жирное пятно на репутацию клуба.
Но Абрамова мне тут не нужна все равно. В альма-матер детский сад поперек глотки встал, а здесь взрослая территория, и я безраздельный хозяин. Правила мои.
– Доброе утро, Александр Александрович! – она поворачивается на высоком табурете. Улыбается. – Мы уже подбиваем итоги по Чикаго.
– Мне отъехать надо часа на полтора, Кристиан, дождитесь, будьте любезны, – киваю ей и набрасываю пальто.
По дороге к Маше торможу у цветочного.
Розы Секси Рэд, тридцать девять штук, и шляпную коробку не надо, охапкой брошу цветы к ее ногам. Я не видел жену с августа, с таких же последних извинений за мой пьяный бред. Но бредил, и славно, у меня теперь есть повод, так бы не решился навязывать себя снова.
На въезде в коттеджный поселок потеет лоб, хотя в машине минусовая температура.
Машина, кстати. В гараже стоят два четких авто с мощной печкой и подогревом сидений, и пора бы уже по сезону двигаться, а не мучать бедного ягу, какого дьявола я до сих пор туплю.
Останавливаюсь перед кованой калиткой и переворачиваю салон, где-то валялся пульт от ворот. Пустые упаковки, бутылки, пачки сигарет, тясяча чертей, сколько мусора, давно не был на мойке.
Нашел.
Жму кнопки, ворота разъезжаются, и я вплываю в обитель, бастион души моей.
Фахверковый дом с мансардой, на первом этаже терасса, на втором балкон, панорамные окна, на крыше лежит снег, елки и кусты белые, над входной дверью цветная гирлянда, я так соскучился. Столько нервов угрохал в проект, но зато есть ощущение, что живем где-то за рубежом, кругом лес и соседние коттеджи на приличном отдалении, никто не орет под окнами, и тишина, не то, что у меня в квартире.
Паркуюсь возле постороннего черного мерседеса. Надежная старая модель, их не выпускают лет так двадцать уже, не наш, явно. Кто-то застрял в девяностых. Хм-м.
Хозяин машины выходит из дома в момент, когда я забираю с пассажирского сиденья цветы.
Какой-то хмырь. Похож на актера из стёбной эротики про пятьдесят оттенков серой бредятины. Он продолжает разговор:
– ...и позавтракать жаль не успели. Ты мой телефон взяла?
Видит меня и зависает на пороге. Щурю глаза. Да, тот самый педик с фоток, которые я ночью мониторил. Листал жизнь бывшей жены в цифровом формате, пока милая дама из Чикаго показывала мне технику глубокого заглатывания. То ли поганка Абрамова сорвала вчера настроение, то ли секс-терапия больше не действует, но летом было легче притворяться, что это анфакбл.
Маша выглядывает из-за его спины.
– Саша? – жена выскакивает на улицу. – Ты зачем приехал?
Самая лучшая на свете блондинка. И самая стервозная из женщин, что я только встречал. Спрашивает у меня: зачем.
Аховый чертёж.
– Замерзнешь, – приближаюсь. Глаза жадно скользят по лицу, вниз, к обтягивающему короткому платью, упираются в стройные ноги, как всегда, на высоких каблуках. Моя Мария. Богиня красоты и любви, ты затмеваешь Афродиту и достойна поклонения, вечной жизни и весны. Почему же ты ушла.
– Саш?
Усилием заставляю себя оторваться от нее. Киваю на фигуру в дверях:
– Это кто?
Маша оборачивается, показывает ему знаком, чтобы шел к мерсу. Тот не двигается. Она смотрит на розы в моих руках. Протягиваю букет.
– Зачем? – она не берет, обхватывает себя за плечи. – Саш, давай закончим. Ты зря приехал. У меня своя жизнь. И уже давно.
– С ним что ли? – оглядываю конкурента. Натуральный истукан. Но он не уезжает, остается участником семейной сцены, словно имеет на это какое-то право, и я вдруг вникаю в расклад. Наверняка, она с ним спит. Она привела его в наш дом, в котором живет наш сын, для нее это окей, и значит – гляди, вон он памятник вранью "пока смерть не разлучит вас" . Серьёзно, приплыли, она не даст мне вернуться. Два десятка лет вместе давай выкинем на мусорку, у них кончился срок годности.
В ее взгляде читаю подтверждение «да, ты все понял верно». Зеленая радужка с коричневыми всполохами – болото с убойной топью, чавк-чавк, в трясине гибнет мой здравый смысл.
Где-то на задворках разума стучит фраза "только не психуй, Сань, просто выпей таблетки". Но, мон шер ами, я шлю сей помысел к шалавам.
Сжимаю зубы. Маша пятится назад, я подаюсь вперед и наклоняюсь. Раз, два, три, четыре – красные бутоны роз шлепают жену по щекам. Сбрасываю цветы в снег возле ее туфлей, и под Машины крики иду к ее моднику:
– Эй, ушлепок, ну-ка стоять.
Он шмыгает за мерседес и прячется от меня, вот это позор. Его поведение пробивает на бугага, и я хрипло смеюсь, от чего он роняет брелок, наклоняется, не сводя с меня глаз и шарит по обледенелой плитке. Так держат кого-то на мушке, когда ждут, что человек выстрелит или бросится на тебя, и я бросаюсь. Он скисшая клякса, ни убежать не может, ни отмахнуться, хватаю его за ворот пальто и швыряю на капот.
Все еще смеюсь, и лучше бы продал это буйнопомешанное карканье, как пацан из старой книжки, сам осознаю, что кажусь полоумным.
Меня пытаются оттащить. Егор. В ушах звенит его голос " пап, уймись", сын сжимает мне локоть, повторяет "пап, пап", и мое сбитое дыхание со скрипом, но замедляется.
Дальше и сын, и жена мне твердят: ты снова не в себе, уезжай, пожалуйста.
Смотрю на часы: девять ноль пять.
Вынуждаю себя послушаться. Не то, чтобы я прям не в себе, но охота уроду выпустить потроха. А это плохо.
Хлопаю дверью ягуара.
Девятого ноль пятого этого года в девять ноль пять они мне сказали тоже самое первый раз. Это вот второй и, видимо, последний. Верю в бога, в то, что женщины когда-нибудь научатся нормально парковаться, и в то, что цифры преследуют меня. Девятка и пятерка – мой личный крах.
Семья меня побрила, и я в бездне, сезон на преподавание ухлопал впустую. До нового года проскрипеть в кретинском институте, и не мять больше титьки, заняться своими делами, которые несколько месяцев висят на полшестого, как прибор у импотентов.
Опять смеюсь. Ну какая-то фантастика, что она в этом слизняке нашла, он же не мужик.
Ем таблетку и отвечаю на звонок Василины.
– Александр Александрович, так вы вернетесь в клуб? Я после ночи. Хотела отоспаться и часикам к пяти приехать обратно.
А, точно. Еще ведь с Абрамовой надо вопрос закрыть.
И машину поменять забыл.
Холодно.
В клубе та же картина, администраторы за стойкой работают на ноутбуках. Василина еще ладно, здоровая русская баба, каноничная очень, здесь не каждый выдержит, и она прям находка.
Но этот ребенок Кристиан, сидит, поджав под себя одну ногу, дует розовые пузыри "хуба-буба" и параллельно печатает памятку:
Мистер Икс в следующий раз хочет пожестче, ему надо конкурс с элементами садо-мазо
Морщусь. Не надо. Нечего тебе вообще в таком рассаднике извечного большого траха делать. Сама щас уволишься.
– Как настроение? – бросаю на стойку перчатки. – Не передумали еще трудиться в нашем заведении?
– Нет, с чего бы, – говорит, не отрываясь от клавиатуры.
Перехожу сразу к главному. Кладу руку ей на коленку и слегка сжимаю. Она отвлекается от экрана и с удивлением поворачивается. Подмигиваю. Она хлопает ресницами.
– Кристиан, хотел обсудить с вами пару моментов, которые входят в ваши обязанности. Вы очень заняты?
Указательный и средний палец ставлю как ножки, и потоптавшись на острой коленке, ползу вверх по ее джинсам. Мягкий светло-синий материал, с модной дыркой на ляжке. Ну и безголовая, это в декабре-то рваные джинсы?
– Но Василина объясняла не раз, – она растерянно оглядывается на старшую админшу, со скукой листающую таблицу с меню. – А вы что имеете ввиду?
Озадаченно следит, как мои пальцы пробираются по ткани к полоске загорелой кожи. Касаюсь. Нежная, быстро бегут мурашки. Недвусмысленно поглаживаю.
Кристина, дернувшись на стуле, меняет позу, спускает ногу на подставку. Молчит.
– Кристиан, вы сами не догадываетесь, чего я хочу?
– Нет. Вы уже чем-то недовольны? К чему этот разговор?
Непробиваемая, однако. Хотя и я раньше к малолеткам не приставал, может, у них так принято, размытые границы личного пространства. Чмоки при встрече, обнимашки, все такое дружеское.
Соскальзываю ладонью на внутреннюю сторону бедра и нагло ныряю рукой ей между ног.
Она так сильно вздрагивает, что шибает и меня, напряжение в двести двадцать вольт. И бинго. До неё доходит, наконец, что я ее действительно лапаю, никак это иначе не назвать. Хмурит брови и цепляется в мою руку.
Василина тычет в экран и что-то спрашивает, она отвечает и, не глядя, старается разжать мою хватку.
Господи, какие тонкие запястья. Несколько массивных браслетов, ей не тяжело? То ли обломанные, то ли обкусанные ногти царапают кожу, котенок, в сравнении с дикими кошками, что драли мне спину кроваво-красными когтями, тут одна смехота.
– Давайте поднимемся ко мне в кабинет, – предлагаю. – Заодно просмотрю ваши документы, еще не успел.
Крепче сжимаю ладонью зону бикини. Тру пальцем шов на джинсах, он врезается ей аккурат промеж ног. Она поворачивается с перекошенным лицом. Смотрю ей в глаза, и горячий шоколад закипает пеной, уже готов выплеснуться, а я не к месту чувствую шевеление в штанах.
