Текст книги "Surface tension (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Реакционную смесь из бадьи они сливали в колбы небольшими порциями и, частично отогнав растворитель на каком-то жужжащем приборе (Нюша догадывалась, что это и есть испаритель, со взрыва которого все началось, но в дом через окно заглядывать не решалась, предпочитая крутиться на улице), заливали остаток эфиром. В очередной раз собираясь открыть кран на реакторе, Лосяш неожиданно передумал и протянул колбу Нюше. – Вы хотели поучаствовать, старательная моя? Это несложно, попробуйте.

Хрюшка кивнула и нерешительно шагнула ближе. Их копыта соприкоснулись на стеклянном горлышке, и Нюша, заливаясь краской до корней волос, неожиданно для самой себя выпустила колбу. Та ударилась боком о металлический кран и раскололась еще в полете. Лосиния красноречиво уткнулась лбом в копыто. Нюша испуганно пискнула, ее глаза мигом наполнились слезами. Обиднее всего было то, что вчера вечером ничего подобного не было. А сейчас… будто искра проскочила. Кажется, так говорят. Хотя самой Нюше ее состояние казалось подобным расслаблению сжатой пружины. Хрюшка жалобно шмыгнула пятачком, изо всех сил стараясь не разреветься.

Лосяш растерянно моргнул: он не умел успокаивать плачущих женщин. А уж детей – так тем более. Вытянув из кармана халата несколько круглых листов фильтровальной бумаги, он неловко протянул их Нюше. Та прижимала копытца к груди, и по пунцовым от стыда щекам первой красавицы долины уже ползли предательски мокрые дорожки. Иногда Лосяш переставал ее понимать, и в последнее время это случалось все чаще. – Нюша, перестань, ничего страшного. Никаких причин для слез, подумаешь, колба… – не дождавшись от нее хоть какой-то осмысленной реакции, он потянул ее за собой подальше от осколков (и от бадьи, на всякий случай) и, развернув к себе лицом, осторожно промокнул фильтровальной бумагой мокрые Нюшины щеки. – Лосиния, поройся наверху в посуде, там вроде такая же была.

Лосиха собрала битое стекло и удалилась в дом. Нюша к тому времени уже оставила безуспешные попытки сохранить лицо и теперь просто плакала, горько и беззвучно, так непохоже на ее традиционные показные рыдания, каковые она регулярно устраивала по поводу или, чаще, без. Не вполне понимая, как ее успокоить и, что более важно, из-за чего она так расстроилась, Лосяш привлек ее к себе, и хрюшка уткнулась ему в плечо. У нее был шанс. А она… снова выставляет себя дурой. И снова она ребенок в его глазах. – Я… я такая неуклюжая, – сквозь слезы выдавила Нюша и зарыдала с новой силой.

– Глупости, со всеми случается.

– Лосяш! – позвала из дома безупречная ассистентка, с которой уж явно ничего такого не случалось – Нюша, внутренне кипя от злости на саму себя, была в этом уверена. – Тут только маленькие колбы, мы что теперь, по сотне сливать будем?

– Лосиния, ну с тобой-то сегодня что?! – осторожно отстранив Нюшу, ученый вручил ей остатки фильтровальной бумаги, гневно всплеснул копытами и направился в дом. Хлопнула дверь, Нюша вздрогнула, как от удара. Оставшись одна, она потерла бумагой мокрые щеки и, стараясь не шмыгать пятачком, тихо подошла к окну. – Я же сказал, поройся наверху! Вот две колбы, сейчас достану.

– Тише, успокойся. Я достану сама. Лосяш, ты ничего необычного не замечаешь? – Нет, а что я должен заметить? – ученый тоже понизил голос. Лосиния обладала каким-то особым навыком справляться с его гневом.

– По-моему, эта девочка в тебя влюбилась. Когда ты рядом, она даже дышать забывает от волнения. – Лосиния, не говори ерунды, а? Она ребенок, я для нее – старый пень вроде Кар-Карыча.

– Как я любила эту твою черту… пока тебе прямым текстом не скажешь, ты не поймешь, – Лосиния тихо рассмеялась. Дальше слушать Нюша не смогла. Закрыв глаза копытцами, она бросилась прочь.

***

После ночной вылазки Карычу не спалось. Неудовлетворенное любопытство не давало ему покоя, заставляя ворочаться с боку на бок и снова и снова прокручивать в голове разговор с Лосяшем. Поведением Нюши ученый удивлен, но не более того. В отличие от своей энергичной коллеги, ворон не мог столь однозначно сказать, хорошо это или плохо. Конечно, пары бы из них не получилось… он – гений науки, она – будущая светская львица, это и сейчас уже видно. По единому мнению старожилов долины, Бараш был для хрюшки куда более подходящей партией: он находит счастье в том, чтобы любить, она – в том, чтобы быть любимой. Пусть это и звучало немного цинично, но Карыч и Совунья прожили слишком долгую жизнь, чтобы до сих пор оставаться во власти сентиментальных иллюзий. С Лосяшем девочка действительно зачахнет.

Но с другой стороны, даже сквозь призму прожитых лет коллеги не могли отрицать, что первая любовь – прекрасное, хрупкое чувство, и нет ничего прекраснее, чем вспоминать ее без горечи. А если смотреть под этим углом… черт знает, может, и правда, было бы лучше, если бы он ответил? Забыть про годы, их разделяющие, и про разницу мировоззрений, и хотя бы попытаться сделать эту девочку счастливой. Карыч в гневе на непрошеные мысли смял крыльями ночной колпак. Нюша в любом случае останется с разбитым сердцем. Проворочавшись так полночи, ворон пришел к верному, как ему казалось, решению. Он должен поговорить с Лосинией. Белокурая лосиха – единственный ключ: несмотря на долгую разлуку и туманные обстоятельства разрыва, она знает Лосяша как никто другой. Возможно, ее послало провидение. Бараш пусть и дальше строит маловыполнимые планы, а он, Карыч, пойдет своим путем. Хоть какая-то определенность дальнейших действий немного успокоила ворона, и он заснул прежде, чем небо у горизонта начало светлеть.

Просыпался Карыч всегда поздно: Совунья, например, в это время уже обедала. Захватив с собой свежую газету, ворон вышел на улицу – он решил не тратить время зря. Уже на подходе к дому Лосяша Карыч едва не был сбит с ног Нюшей, которая, не разбирая дороги, мчалась прочь. Когда, столкнувшись с ним, хрюшка на мгновение отняла копыта от лица, ворон машинально отметил лиловые струйки вокруг ее заплаканных глаз. Последний раз он видел хрюшку такой, когда прошлой осенью вышли из моды сарафаны. Настоящие, не показные, рыдания можно было легко отличить по этим потекам на ее лице. Карыч не был медиком, и причины такой реакции его не интересовали. Он просто наблюдал.

Даже не поздоровавшись, Нюша исчезла в направлении своего дома. Ворон покачал головой и продолжил путь, и уже через несколько минут его взору открылась хорошо знакомая лужайка с украшенным рогами домом и бадьей во дворе. Реактор этот, к которому Карыч из благоразумной осторожности предпочел не подходить, сегодня выглядел несколько иначе: мешалка крутилась на полную мощность, создавая внутри сосуда воронку бесцветной жидкости. Упомянутая жидкость подавалась в реактор через один из шлангов, тянущихся из окна, и через приоткрытый кран сливалась внизу в большую канистру, распространяя вокруг себя раздражающий эфирный запах. С непривычки ворон закашлялся и торопливо зажал крылом клюв.

– Что это такое? – по большой дуге огибая бадью, скорбно вопросил Карыч. Лосяш и Лосиния, явно его не заметившие, одновременно оглянулись.

– ТГФ, – невозмутимо ответил ученый, словно о чем-то очевидном. – Реактор моем.

– Спасибо, – скептически процедил Карыч сквозь крыло. – Это был риторический вопрос. Вы бы этим дома занимались, вся природа завянет скоро!

– ТГФ летит, – пожала плечами Лосиния. Этот факт, видимо, должен был Карыча успокоить. “Я уже понял”, – мысленно согласился старый путешественник, однако вслух дискуссию продолжать не стал. Подойти ближе он не мог: было жарко, вещество и впрямь безбожно летело. Но и уйти ворон тоже не мог себе позволить. Когда они поставили под слив уже четвертую по счету канистру (три предыдущих гордо красовались на ступеньках) и вновь обратили внимание на гостя, Карыч деликатно кашлянул в крыло.

– Лосяш, я заберу у тебя ненадолго прекрасную Лосинию?

– А? Да, конечно, – ученый кивнул ей и чуть подкрутил кран. Лосиха подошла к Карычу и недоуменно взглянула на него. Она была в заляпанном разноцветными пятнами халате, из прически привычно торчал карандаш. Ворон галантно взял ее под копыто и отвел чуть в сторону.

– Могу ли я просить вашей помощи, Лосиния? – при необходимости он мог задействовать весь свой арсенал светских манер. Лосиха немного подумала.

– Если это в моих силах, я постараюсь вам помочь.

До ее приезда в долину Карыч считал себя знатоком чужих душ. Он гордился тем, что может читать их, словно открытые книги. Лосиния, однако, была для него не просто закрыта, – она была для него на замке.

– Видите ли, – он замялся, старательно разыгрывая смущение. – Я хотел сделать сюрприз Совунье и преподнести ей целебный сбор сушеных трав. Но если я приду лично, это не будет сюрпризом. Вы не могли бы сегодня вечером забрать его у меня и оставить где-нибудь на видном месте: в ее кресле или на веранде… чтобы завтра с утра она нашла этот подарок. Вы окажете мне большую услугу, Лосиния.

Она вытащила карандаш из волос и удивленно на него воззрилась, словно видела впервые. Ворон терпеливо ждал.

– Лосяш! – Что? – Ты все это сегодня будешь чистить?

– Ну а когда, если мы завтра по новой начинаем? А вы, коллега, что-то от нее хотели? – оставив свой пост, к ним подошел Лосяш.

– Хочу сделать сюрприз Совунье, – вновь пустился в объяснения Карыч. – Прошу твою прекрасную ученицу об одолжении отнести небольшой подарок. Для сохранения интриги, так сказать.

– А, – лось понимающе кивнул. – Сюрприз – это интересно, я люблю сюрпризы. Лосиния, я могу тебя отпустить, помоги им. А то ведь так и будут кругами ходить.

– Эй! – возмутился ворон. – Мы не кругами ходим, а ответственно относимся к чувствам друг друга!

– Ты один справишься? – Лосиния стряхнула с халата ученого красноватую блестящую пыль. – Это ты в чем, собственно?

– Нафтол с крышки просыпался, – нетерпеливо отмахнулся тот. – Лосиния, я вообще работаю один.

Карычу захотелось снова кашлянуть, однако он сдержался. Лосиха обернулась к нему. – Я зайду к вам в шесть, идет?

Ворон кивнул. Все указывало на то, что ему пора откланяться.

Лосиния оказалась пунктуальна, что было несколько необычно для ученицы Лосяша. Ибо он, как уже давно и прочно усвоили в долине, жил в каком-то своем, альтернативном времени, лишь изредка пересекаясь с распорядком дня окружающих. Но, как бы то ни было, ровно в шесть часов лосиха постучалась в дверь Карыча – тот как раз прилаживал перед зеркалом новую бабочку. – Не заперто!

Лосиния открыла дверь и вошла. – Добрый вечер. Я готова отнести подарок Совунье.

Ворон развернулся и как мог грациозно, едва не приплясывая, приблизился к ней. – Счастлив вас видеть! Как вы находите мою бабочку?

– Думаю, вам идет.

– Ну же, не стойте на пороге, окажите честь старому фокуснику! Может быть, выпьем по чашечке чая? Вы же еще не были у меня, я не смею отпустить вас просто так.

– Благодарю, – не стала сопротивляться Лосиния. Ворон бросился накрывать на стол.

Лишь когда по первой чашке ароматного чая все с тем же клубничным вареньем Совуньи было выпито, Карыч решился приступить к делу. Отчасти он не хотел затягивать потому, что боялся: Бараш наломает дров. А отчасти потому, что не любил неразрешимых задач. – Лосиния, простите мне маленькую ложь… я должен был побеседовать с вами наедине. Тут довольно тонкое дело, а вы обладаете достаточным жизненным опытом…

– Побеседуйте с Совуньей, ее опыт больше, – лосиха не обратила внимания на его извинения.

– Совунья не подходит, – поморщился ворон. – Кхм. С чего бы начать…

– Начните с начала, – посоветовала она. – Обычно это помогает.

Карыч тяжело вздохнул. – Лосиния, получится сразу с места в карьер, но того требует ситуация. Видите ли, наша Нюша… вы же знакомы с ней? Ну так вот, наша Нюша, кажется, питает некие романтические чувства к Лосяшу. Девочка запуталась, ее взросление в связи с этим происходит непоследовательно, какими-то рывками. Она уже не ребенок, но вы и сами понимаете, что это разные поколения, фактически разные плоскости.

Лосиния кивнула, не обнаружив, впрочем, особой заинтересованности полученной информацией. Карыч начинал нервничать. – Поэтому я позвал вас.

– И что вы хотите от меня услышать? Подробности наших отношений, дабы передать девочке сей бесценный опыт? Боюсь, вы выбрали заведомо проигрышный вариант: я уже вышла из того возраста, когда этим положено с гордостью делиться.

– Лосиния..! – старый ворон горестно вздохнул, окинув собеседницу взглядом. – Простите. Даже я сам не совсем понимаю, чего от вас хочу, – честно признался он, оставив попытки пробить ее безразличие. – Вы знаете его так, как не знает никто из нас. Вот и все.

– Между нами уже давно ничего нет. Даже я переболела, хоть и не думала, что это когда-то случится. Вы же психолог, Кар-Карыч, да? Тогда это по вашей части.

Ворон разлил по чашкам свежезаваренный чай. – Лосиния, вы удивительная женщина. Вы никогда не просите о помощи?

Она молчала. Иногда Карычу казалось, что она его вовсе не слышит, полностью уйдя в свои мысли. И от этого психолог в его душе распалялся все больше. Слишком долго Карыч ждал, пытаясь собрать воедино мозаику разорванных фактов и фраз, чтобы сейчас остановиться. – Вы боитесь, Лосиния. Вы расстались, имея каждый свою версию происходящего. Он обвинил вас в легкомыслии, ведь так? А вы? Ревность или что-то в этом роде, ведь вы же были…

– Я была молодой, – лосиха внезапно улыбнулась. А у нее, оказывается, такая искренняя улыбка. – Вы правы, хоть и психолог…

– Что значит “хоть и психолог”?! – взвился ворон. – Я и есть психолог! Знаток душ!

– Не подумайте, что причина в моем упрямстве. Я просто пытаюсь понять, зачем вам это. Записать еще одну байку в историю долины? Как-то смысла нет. Или вы хотите наставить вашу девочку на путь истинный? Я бы в этом случае больше боялась за Лосяша – ему будет скучно, он быстро от нее устанет.

Ворон покачал головой. – Я бы хотел вам помочь, Лосиния. Если вы мне позволите понять то, что вы когда-то называли поверхностным натяжением.

Лосиния встала из-за стола и, заложив копыта за спину, принялась мерить шагами комнату. Карыч не отрывал от нее взгляда. – Совунья? – понимающе усмехнулась лосиха. – Как быстро у вас здесь распространяется информация. Ладно, ваша взяла. Хотя это уже очень давняя история, да и не столь интересная, как вы думаете. Я была аспиранткой Лосяша. Сначала мы просто вместе работали, потом начали встречаться. Хотя я бы не сказала, что что-то изменилось, просто он впустил меня в свою жизнь. На первом месте для нас по-прежнему была работа. Мои подруги ходили на свидания в парке и получали по праздникам букеты и воздушные шарики, а мы… вы будете смеяться, мы могли просидеть всю ночь в лаборатории, за расчетами или гоняя какой-нибудь синтез для совместного проекта с конкурирующей кафедрой, и это было нормально. Потом мы первый раз поехали за границу – на недельную школу-конференцию. Там он встретил какого-то приятеля, кивнул на меня: “Она умная девочка, справится одна”, – и утащил его в буфет на два часа. А я краснела как школьница, потому что никогда не видела столько академиков сразу.

Не сдержав смешок, Карыч прикрыл клюв крылом. – Я почему-то предполагал нечто подобное. Он учил вас плавать – по-своему.

Лосиния кивнула.

– Я переехала к нему на наш второй совместный Новый год. Нас всегда связывала прежде всего работа, эта связь для нас была дороже любой романтики. Он настаивал, чтобы я выходила на защиту до завершения третьего года. Планировалась очередная раздача ставок, и я могла стать научным сотрудником практически сразу после. Защищаться мы думали в июле. Ну, точнее, я в июле, он в августе. Но год у нас начался неудачно: мы упустили крупный грант, на который он уже расписал оборудование, на это наложился конфликт с деканом… Вы знаете Лосяша, он бывает упрям до абсурда. Ну и апофеоз… рога.

– Рога?

– Точно. Он вообще забыл о моем существовании, а я была слишком подавлена. От депрессии меня спасал бывший одногруппник – дарил всякие милые глупости, таскал по музеям. Старый друг, знаете…

Ворон потер клюв. Он догадывался, чем это пахнет. Лосиния печально усмехнулась.

– Моя ошибка, но тогда я этого не понимала. Моя ошибка в том, что я была молодой. Мы и поссорились-то только однажды, где-то в начале июня. Тогда и всплыл этот вопрос рогов, – они у него, видите ли, маленькие, и меня это не устраивает. Меня не устраивало то, что мы разучились друг друга понимать, но никак не это! Я и не подозревала, что все настолько серьезно… пока не осталась у разбитого корыта, с написанной работой, но без руководителя. Хотя, с другой стороны, если бы он меня не бросил, я бы, наверно, ушла сама. Моя защита для меня была как поминки. Меня успокаивали всей лабораторией, когда я рыдала через полгода на вручении диплома. А что толку… глупо вышло, правда?

– Глупо, согласен. Нужно же разговаривать, обсуждать… слушать друг друга, наконец!

– Он был безумно упрямым, а я – просто молодой. Вот поэтому мы друг друга и не поняли. Дальше истолковывайте как хотите, здесь я вам не помощник. Я могу вас предупредить только о двух вещах. Очень трудно стать для Лосяша по-настоящему близким. Я была последней, кому это удалось. Он общителен, он легко заводит друзей, способен увлечь своей идеей… но всё это – шелуха, она для него ничего не значит. И еще одно. Он почему-то уверен, что окружающие о его настроении должны догадываться сами, что можно сколько угодно молчать и ждать, пока проблемы в отношениях решатся действиями противоположной стороны. Будь у меня чуть больше времени, я бы постигла эту науку. На откровенный разговор его можно вызвать только прямым текстом, намеков он не поймет. Вот и все. Я удовлетворила ваше любопытство?

Ворон медленно кивнул.

– Я подозревал что-то подобное… Как все-таки жизнь иногда любит над нами посмеяться. А молодость… это такой грех, Лосиния, который излечивается сам собой.

Она встала со стула, протянула ворону копыто. Карыч пожал.

– Копаться в себе – это, конечно, трата времени, но иногда помогает. Надеюсь, я сумела вас развлечь.

– Лосиния! – Карыч скорбно воздел крылья к небесам. Она улыбнулась.

– Давайте ваш подарок, зря я, что ли, приходила? У нас еще гора несделанной работы, да и почистить растворитель – не газету прочитать.

Ворон поспешно протянул ей несколько былинок, торжественно перевязанных алой лентой. Лосиния удивленно моргнула, но промолчала. Ей незачем было знать, что эти былинки Карыч надергал у себя под окном буквально перед ее приходом.

Она ушла. Старый ворон, стоя на пороге, задумчиво проводил ее взглядом. Чутье психолога бесновалось от осознания ошибки, совершенной несколько лет назад. Какая же все-таки странная штука жизнь… В кои-то веки ему не хотелось, чтобы здесь была Совунья.

2

Первая красавица долины, заперевшись в своей розовой крепости, посвятила вечер безутешным рыданиям. Напрасно Бараш пытался ее выманить, распевая под окнами серенады, – Нюша была непреклонна. Если бы кто-то спросил у нее, что произошло, хрюшка поначалу не сразу нашла бы приемлемый ответ, а потом разразилась новой порцией слез. Ей казалось, что теперь, когда ее чувства уже не являются для Лосяша тайной, ее сердце вот-вот разлетится вдребезги. Пылкая любовь юной хрюшки пока что не доставляла ей особой радости.

Картина, которую Нюша выстроила в своем воображении, соответствовала действительности лишь отчасти. Лосяш действительно не замечал ни ее смущения, ни томных многозначительных вздохов, но причина этого была не в Лосинии, которая постоянно находилась рядом с ним. Причина этого лежала на поверхности – в его мышлении гениального ученого и ее юном, ограниченном журнальными шаблонами сознании. “Девушка не должна делать первый шаг”. Нюша пыталась действовать окольными путями, даже напросилась в помощники, но в ее собственных глазах это была всего лишь жалкая попытка.

Ждать помощи от доброй бабушки Совуньи было бесполезно, – та и слышать не хотела, чтобы Нюша дала Барашу отставку. Но ведь это Нюшино сердце, в конце концов! Хрюшка решительно утерла слезы и села на кровати. Солнце скатывалось за лес, золотя вершины деревьев. Она потратила весь день на детские слезы – и почему? Потому что Лосиния, безразличный призрак прошлого, разгадала спутанный клубок ее чувств куда точнее, чем обычно это делал опытный психолог Кар-Карыч.

Вот только теперь, когда Лосяшу известно о чувствах маленькой хрюшки, она уже никогда не отважится к нему подойти. Такова была путаница ломающихся детских мыслей, пышным цветом распускающаяся в ее душе.

Нюша сползла с кровати и подошла к зеркалу. Оттуда на нее глянула печальная мордочка с лиловыми потеками вокруг глаз. “Это всё от слез”, – уже в который раз безразлично подумала красавица долины и плюхнулась на пуфик. В дверь раздался стук.

– Бараш, я же сказала, что не хочу тебя видеть! – крикнула Нюша, даже не обернувшись. Бараш в таких случаях обычно разражался монологом о равнодушии красавиц. Однако за дверью было тихо. Пауза затягивалась. Нюша заинтересовалась. Пусть она и выглядела сейчас не лучшим образом, но всё-таки.

– Бараш ушел, Нюша. Это я.

– Лосяш?! – она вскочила, опрокинув пуфик. Торопливо распахнула дверь. Еще вчера, наверно, она бы мечтала остаться с ним один на один, – сейчас Нюша уже не понимала, чего хочет.

– Нюша, вы не заняты? Думаю, нам нужно поговорить.

========== Глава 6 ==========

1

Хрюшка отошла в сторону, пропуская Лосяша в дом. Закрывая за ним дверь, она торопливо смахнула остатки слез и утерла копытом пятачок. Не хватало еще вновь разреветься… Ученый прошел в комнату, выдвинул из угла розовую вращающуюся табуретку и сел. Избегая встречаться с ним взглядом, Нюша снова устроилась на пуфике. Лучи заходящего солнца, падавшие в окно, ласково щекотали ее ухо, привнося в ломающийся, спутанный Нюшин мир хоть что-то из привычной детской беззаботности.

– Может, чаю? – после долгой паузы предложила хрюшка. – У меня малина есть…

Ученый кивнул. Нюша вскочила с пуфика, набрала в чайник воды и поставила на плиту. Хоть что-то делать, только не сидеть на месте. Суетливые, беспорядочные движения отвлекали ее, не позволяя вновь поддаться давящей напряжением неопределенности.

Лосяш молчал, не сводя с Нюши задумчивого взгляда. Натура ученого требовала искать причины разворачивающихся событий, строить логические цепочки и делать выводы. Если это не удавалось, Лосяш приходил в замешательство. Вот и сейчас он выглядел озадаченным. Нюша сновала от плиты к столу, насыпала в кружки заварку и сушеную малину и все еще старательно прятала глаза. Она так и не повзрослела – и вместе с тем она другая. Не та, что еще неделю назад бегала в догонялки с Барашем. Будь ты хоть немного старше… Сейчас на месте маленькой розовой хрюшки Лосяш впервые отчетливо видел свою бывшую аспирантку.

Такой, какая она была в самом начале. Вчерашней студенткой с двумя косами, смущенной, растерянной, постоянно боящейся ошибиться. Он менял ее характер, сам того не замечая, а остальное доделало время. Впервые после их расставания Лосяш почувствовал запоздалый укол совести.

Второй раз он просто не имеет на это права.

– Нюша, я…

Лосиния тоже была непосредственной и смешливой. Вела ежедневники, потому что не могла ничего удержать в голове. Пекла кексы на праздники, собирала бутерброды на выложенном плиткой столе в лаборатории, мужественно терпела сумасшедшее расписание. С ней считались, – с юной белокурой аспиранткой, и уже никто не сомневался, что после защиты она не уйдет, как уходили многие, получив желанную степень. Единственная, кого выдерживал рядом взбалмошный гениальный завлаб, об упрямстве которого ходили легенды.

Лосяш моргнул, прогоняя наваждение. Нюша не Лосиния, и было бы жестоко пытаться восстановить иллюзию прошлого ценой чувств этой девочки. Хрюшка вручила ему кружку с чаем и наконец подняла голову, в ее взгляде явственно читалось непонимание. – Ты хотел мне что-то сказать, – робко напомнила она, снова устраиваясь на пуфике. В который раз за прошедшие несколько минут ученый пожалел, что не написал речь на бумажке. Лосиния… Снова Лосиния! Неужели нельзя подумать о ком-то, кто был до нее? Лосиния всегда догадывалась сама. Любил ли он ее… он никогда не задумывался над столь несущественным аспектом их отношений. Просто она была частью его личной системы координат.

– Нюша, я не психолог, – с этим к Карычу. Но когда ты пытаешься в своих чувствах на место Бараша зачем-то поставить меня… вот тут я и сам, честно сказать, теряюсь. Я не рыцарь, я не умею писать стихи и делать комплименты, никогда не умел и уже не научусь. Зачем вы вообще это затеяли, милая моя?

Нюша вздрогнула, едва не расплескав чай. Глубоко вздохнула и решительно отставила чашку на столик позади себя. Совунья была права… она всегда права. Это не влюбленный пылкий Бараш с его поэмами и пожаром души, это сложнее. Что ни говори, а Бараш, верный и давний поклонник, смотрел на Нюшу с высоты своего обожания: опекал ее, защищал от воображаемых врагов, – хрупкую слабую принцессу, от которой требовалось лишь слушать серенады и позволять себя любить. И Нюшу такое положение вещей устраивало – до недавних пор. Лосяш, гений, смотрел на нее иначе, и ему она должна была что-то отвечать, а не вздыхать в притворном смущении и прятать взгляд за опахалами длинных ресниц.

Но хуже всего было не это. Он абсолютно неверно истолковывал то, что она – неловко и, может быть, по-детски, но иначе она не умела – пыталась донести до него в последние дни. Нюша тихо шмыгнула пятачком. Даже Лосиния, при всем ее безразличии к окружающему миру, умудрялась понимать. А для Лосяша это было очередной Нюшиной игрой, попыткой привлечь внимание.

– Ты… неужели ты все еще думаешь, что я просто решила развлечься? – тихо спросила она. – Почему вы все сватаете меня за Бараша? Почему ты – ты же у нас умный, Лосяш! – почему ты цепляешься за прошлое, за свою Лосинию, с которой тебя связывает только эта ваша сказка про поверхностное натяжение, но не видишь того, что происходит в настоящем?

Напуганная собственной тирадой, Нюша зажала копытцами рот. В спину упирался край заставленного косметикой стола, не позволяя ей пятиться назад. В минутном порыве она выпалила то, что вот уже несколько дней крутилось в ее голове, накапливая гнев и обиду на этот неправильный взрослый мир. Может, и впрямь стоит остановиться? Ровесники – досконально, до мельчайших привычек изученная плоскость: Нюша, имевшая ограниченное любовными романами мышление, но далеко не глупая, уже давно научилась предугадывать и направлять действия своей свиты в нужное ей русло. Даже Крош и Ёжик (чего уж говорить о Бараше) при должной тренировке могут стать прекрасными пажами юной принцессы. Так зачем она тянется выше? Разве ей плохо в предсказуемом и привычном мире беззаботного детства? Когда-нибудь (Нюша представляла будущее весьма туманно) она войдет в приличное общество, сражая мир задорным взглядом и зелеными тенями, но – не сейчас.

Взрослые не умеют радоваться жизни. Придумывают себе несуществующие запреты, забывая, насколько это сладко – следовать своим желаниям. “Хочу!” – обычно топает копытцем Нюша, и мир расстилается перед ней. Но что бы только она ни отдала, чтобы заполучить в свой мир Лосяша… и не объяснять ему очевидные вещи. Самой признаваться в любви – немыслимо! Хрюшка буквально чувствовала, как роскошные героини прочитанных книг с осуждением взирают на нее, съежившуюся на пуфике, напуганную собственной откровенностью. А ему все равно. Он, похоже, даже сравнивать их не пытается, потому что видит в Нюше несмышленую малышку, ничего больше.

Хрюшка чувствовала, что ее вновь душат слезы. – Лосяш… почему никто не позволяет мне взрослеть? Я не хочу… как Совунья… стоять на берегу и махать платочком, я хочу действовать, жить, в конце концов! – лиловые потеки змеились по ее щекам, но впервые, наверно, за всю жизнь она не обращала на это внимания. – Я изменюсь, я даже перестану есть конфеты, только не говори, что я ребенок! Я стану… как она.

Последнюю фразу Нюша прошептала уже через силу, обещая это не столько ему, сколько самой себе. Лосяш тяжело вздохнул. Вряд ли она понимает, что говорит.

– Нюша, послушай меня. Ни для кого и ни при каких обстоятельствах не стоит пытаться себя менять. Спроси у Карыча, он объяснит. Ты замечательная, мы все здесь тебя любим. Но ты запуталась. Я не приму то, в чем ты пытаешься меня убедить. Постарайся снова начать относиться ко мне по-старому. Я могу быть тебе другом, Нюша, не больше.

– Но… почему? – не произнесла – выдохнула, одними губами, но Лосяш понял. Промолчал. Да и что он мог ей ответить… что при такой разнице в возрасте она неминуемо начнет ломать свой характер, подвергая принудительной огранке и наслаждаясь этим, списывая все на пылкую любовь, ломать себя, пытаясь стать для него единственной и близкой, сглаживая разницу поколений. Что у нее нет будущего среди колб и реактивов, она завянет там и так и не поймет, почему. Что она отвыкнет от новых платьев, макияжа и слащавых романов, перестав воспринимать их, словно фоновую погрешность? Или что она, даже повзрослев, не получит ответа на свои чувства, потому что не может разделить с ним его работу, зато ощущения собственной бесполезности наглотается сполна?

Лосиния ведь тоже была в своем роде экспериментом. Удачным, контролируемым, просчитываемым до последней строчки. Нюша такой не будет. Нюша – лавина, вулкан, полное неприятие полумер.

– Иди сюда.

Хрюшка утерла пятачок, нерешительно подошла. Лосяш обнял ее, поглаживая копытом по сотрясавшейся от беззвучных рыданий спине. Нюша жалобно всхлипнула, а потом, словно решившись, неловко коснулась губами его уха. – Я… глупая, да?

Лосяш покачал головой. – Просто запутавшаяся. Ты очень милая, трогательная…

… и ты еще такой ребенок. Бараш всегда будет оберегать свою принцессу. Эта мысль принесла что-то вроде облегчения. Несмотря на временную размолвку, кудрявый поэт по-прежнему ее любит.

– Просто… – Нюша чуть отстранилась и внимательно взглянула ученому в глаза. – Когда я увидела тебя… одного, перед этой разбитой установкой… ведь это тяжело, постоянно полагаться только на себя, правда? – что ни говори, а поначалу она была уверена, что одно лишь ее присутствие поможет Лосяшу справиться с неудачей. И только потом поняла, что для этого ему не нужна ни она, ни кто-либо другой из их маленькой сплоченной общины.

– Почему? – искренне удивился Лосяш: он не оценил весь драматизм вопроса. – Это, конечно, несколько неудобно, потому что нельзя делать сразу много дел, но, с другой стороны, избавляет от необходимости контролировать подчиненных. Я благодарен тебе за поддержку, моя дорогая… для меня она много значит, – немного подумав, добавил ученый. Сказать по правде, события той ночи он помнил весьма смутно. Он включил отгонку уже ближе к полуночи. Хлороформ с примесью бензола, повсюду этот запах – сладкий, вкрадчивый. В особо ветреные дни на запах приманивался взбешенный Копатыч: размахивая лапами, вопил, что ядовитые облака всякой дряни оседают на его рассаде.