Текст книги "Пришедший из моря - и да в море вернется (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Мы будем жить в море, Ухия. Вечно. Мы будем плавать среди колонн Й’хантлеи, – голос мой к концу фразы пораженно оборвался, и я так и застыл, судорожно сжимая пальцами ткань её платья. На коже Ухии не было ни следа той раны, что я нанес ей в лаборатории. Ни единого намека. Этого просто не могло быть. Сраженный своим неожиданным открытием, я отпустил Ухию и бессильно уронил голову. Жена наклонилась ко мне, плед, скрывавший её щупальца, соскользнул вниз.

– Обязательно будем, Пабло, – горячо зашептала она, почти касаясь губами моего уха. – У нас впереди вечность. А теперь спи. Капитан Орфео больше не потревожит тебя.

Я наконец остался один. Не открывая глаз, я слушал доносившийся из коридора стук колес её кресла. Каким бы ни был случившийся со мной кошмар, я готов поклясться, что он был реален. Ксавьер, чей разум захватил тело моей жены, лаборатория в горах с покрытыми гнилостной порослью стенами и гигантская тень, поднимающаяся откуда-то из глубины – это не могло быть сном, не могло быть даже порождением того лихорадочного состояния, в коем мой мозг пребывал под воздействием ужаса Имбоки. Если Ухия желает убедить меня в том, что я стал жертвой видения, это может означать только одно: планы Ксавьера нарушены, и он не намерен раскрывать их до тех пор, пока не поставит в них окончательную точку.

Я никогда не признáю, что то, что со мной случилось, происходило во сне. Голос моего прадеда звучал в моей голове, он уверенно вёл меня по дороге в горы, не позволяя ни на шаг отступить от намеченной цели. Я должен был попасть в лабораторию в горах, чтобы вмешаться в планы Ксавьера. Благодаря капитану Орфео перед губернатором Имбоки предстал не напуганный юнец, которого он так привык видеть. Чужая воля поддерживала мою собственную храбрость. Я произнес Нисходящий узел, лишь силой своих слов ударив химеру и пригвоздив её к полу. Если бы не это, меня бы уже давно не было в живых.

Ухия права: ни Пол Марш, ни Пабло Камбарро не в состоянии не то что произнести Нисходящий узел, должным образом воспользовавшись его мощью, – американский миллионер и сын демона Имбоки, бесполезный чужак, так и не ставший здесь своим, не знают даже о существовании подобного заклинания. Имея некоторые знания в области тайных наук, я всеми силами старался избегать подобных запретных областей. Справиться с Ксавьером мне помог старый капитан, и я, человек, который всем сердцем ненавидит сектантов, поклоняющихся морскому богу, принял эту помощь, объединяясь с Орфео против чего-то ещё более ужасного.

Им не удастся убедить меня в том, что все мои воспоминания – не более чем сон! Увидеть тень, ползущую по стенам, формирующуюся в чудовище, одного взгляда на которое достаточно, чтобы сойти с ума, я не мог даже в самом страшном кошмаре. В Имбоке я впервые столкнулся с созданиями, древность которых не поддается никакому осознанию: морской бог был ровесником первобытного хаоса, он прибыл на землю в незапамятные времена, когда наша планета представляла собой лишь раскаленный шар, и затаился, ожидая своего часа. Тень, которую мне довелось увидеть в горах, провела миллиарды лет в космическом хаосе, чтобы однажды быть призванной отступником.

С улицы донесся звук работающего автомобильного мотора. Моих сил едва хватило на то, чтобы сползти с кушетки и осторожно, на коленях, пересечь комнату, чтобы подобраться к плотно занавешенному окну. Причина моего состояния оставалась для меня загадкой. Я чувствовал себя так, словно мои жизненные силы были безжалостно выпиты чем-то неведомым. Слабость, как после долгой болезни, усиливала мое состояние беспомощности перед враждебным мне окружающим миром. Не могу сказать, что мне было легче противостоять ему, будучи крепким здоровым мужчиной, однако сейчас истощенное состояние всё больше угнетало меня.

Что произошло со мной за те дни, которые, как утверждает Ухия, я провел в комнатах её отца, мучимый бесконечно реальными видениями? Стал ли я жертвой тайных обрядов, проводимых Ксавьером с целью лишить меня возможности сопротивляться власти Имбоки? Сейчас я не мог ответить на эти вопросы, и неведение грызло меня, словно стая голодных крыс. Оставшись наедине с собой, я жалел о том, что не успел спросить Ухию ещё об одной крайне важной для меня вещи. Я должен был знать, что произошло с Ксавьером. Ответит ли она правду или сообщит мне заранее подготовленную версию, по сути, не имело сейчас значения. Я должен знать хоть что-то, что смогу интерпретировать максимально приближенно к истине, опираясь на опыт проживания в этой проклятой деревне. Что произошло с телом Ксавьера после того, как частица его разума захватила тело моей жены?

За годы учебы в Мискатоникском университете в мои руки попало несколько книг из закрытой секции университетской библиотеки. Из них, стараясь пропускать описываемые в них ужасы сквозь призму здорового юношеского скептицизма, я смог уяснить, что освобожденное от разума тело обречено на обыкновенное трупное разложение ещё до дня фактической смерти. Такое тело подходит к своей смерти уже мертвым. Сейчас, однако, я понимаю, что не обладал тогда достаточной подготовкой для того, чтобы извлечь из размытых рассуждений безумных авторов крупицы точных знаний, и тексты древних алхимиков казались мне, при всех тех ужасах, что описывались на пожелтевших, хрупких от времени страницах, бессмысленно объемными.

Опираясь на известные мне обрывочные рассуждения, я мог лишь предполагать, что тело Ксавьера Камбарро постигла именно такая участь. Мой разговор с Ухией нисколько не успокоил меня, наоборот, сейчас, возвращаясь к нему, я понимал, что не знаю и не могу окончательно определить, с кем из них я вёл свою беседу. Не точит ли мозг моей жены безумная частица Ксавьера, затаившись в её сознании подобно смертельной болезни? Кто она, женщина в золотой тиаре, жрица, что бросает амулет в каменный колодец, – всё ещё Ухия или старый отступник, проложивший тропу за Порог?

Я приблизился к окну и, дрожащей рукой вцепившись в подоконник, отодвинул занавеску. Сквозь мутное стекло окружающий мир воспринимался как сквозь толщу воды, свет, падавший с улицы, не мог рассеять полумрак комнаты. Я прижался лицом к стеклу и выглянул во двор. У крыльца был припаркован автомобиль Ксавьера. Ухия, опираясь на услужливо выставленную руку водителя, забиралась на заднее сиденье. Уже когда моя жена скрылась в салоне, я мог ещё с минуту созерцать длинные, извивающиеся по земле щупальца, после чего исчезли и они, и дверь за Ухией захлопнулась.

Я должен бежать из этого дома. Я не знаю, кто именно находится сейчас в сознании моей жены, и никогда не узнаю, учитывая окружающую меня атмосферу лжи. Одно из двух: или это и в самом деле Ухия, и тогда Ксавьер затаился, дожидаясь нового подходящего момента, или моей женой управляет её отец, и тогда мне необходимо, пока не поздно, спасать свою жизнь.

Но куда я мог пойти в этой деревне? Я сын Ксавьера и муж своей сестры, которая является жрицей Дагона. В Имбоке нет ни одного жителя, который не знал бы меня в лицо, – у них было достаточно возможностей, чтобы хорошо запомнить чужака, потревожившего покой деревни. Вся Имбока собралась у алтаря Дагона в день нашей свадьбы с Ухией. Потом я, принуждаемый Ксавьером, неоднократно появлялся на их торжественных богослужениях. В этой проклятой деревне все без исключений были ознакомлены с тем, как выглядит Пабло Камбарро. А учитывая тщательно скрываемую ненависть ко мне, чужаку, рожденному за пределами Имбоки, при любой попытке прятаться в деревне сектанты выдадут меня Ксавьеру без каких-либо колебаний.

Я могу уйти в горы. Но хватит ли у меня сил, чтобы преодолеть хребет в одиночку? Это путешествие даже при самом благоприятном раскладе представлялось мне весьма трудной затеей, браться осуществлять которую без необходимого снаряжения и запасов провизии означало обречь себя на гибель от холода и истощения. Сборы же, в свою очередь, вызвали бы подозрение и моментально раскрыли Ксавьеру мой план.

Как бы то ни было, я не намеревался сдаваться. Моя жизнь в Имбоке начиналась с того, что я боролся против сумасшедших сектантов, расправившихся с Ховардом и отдавших Вики и Барбару своему ненасытному богу. Я был намерен раз и навсегда положить конец господству подводного племени. Не знаю, как бы я смог это осуществить, учитывая, что я был всего лишь чужаком, не подготовленным к подобным испытаниям человеком с другого континента. Там, у колодца, я не успел спасти Барбару, не успел даже убить самого себя – Ухия увлекла меня под воду. А потом она плыла рядом со мной мимо алтаря подводного бога, которому мне ещё предстояло принести несколько последовательных клятв. Тогда я был больше человеком, чем сейчас.

Принадлежность к подводному племени и родственная связь с потомственными жрецами Дагона вовсе не сделала меня лояльным к этой секте. Я по-прежнему считал и до сих пор считаю, что и сами Глубоководные, и их потомки, продукт вырождения человеческой расы от противоестественных связей с морскими жителями, должны исчезнуть с лица земли. Их кровожадному богу, их проклятому золоту из моря нет места на этой планете. Однако последние события несколько изменили расстановку сил на поле, вынуждая меня оставить бесплодную борьбу и стать едва ли не союзником тем, кого я ненавидел всем сердцем. И мне, и подводному племени противостояло нечто, пришедшее из неведомых глубин космоса. У нас не оставалось иного выбора, кроме как сообща сражаться против демонов Порога, существ, о природе которых я не знал практически ничего.

С кем я мог поделиться своими мыслями? Открываться Ухии было опасно – я знал, что Ксавьер имеет доступ к её сознанию, а значит, все мои планы могли стать ему известными. С прочими обитателями деревни у меня не сложилось не только дружеских, но даже нейтральных отношений: они терпели меня и держали свою враждебность при себе лишь потому, что я был сыном Ксавьера Камбарро. Единственным, кто хоть как-то подходил на роль моего доверенного лица, оказывался всё тот же пастор Хорхе, с которым мы совершили наше путешествие в горы. Хорхе был в курсе чужого голоса, что посещал меня последнее время, он видел химеру, балансирующую на длинных щупальцах в голубоватом свете грибной поросли, и слышал то кощунственное заклинание, отзвуки которого до сих пор вызывают у меня нервную дрожь. Заклинание, которое Орфео Камбарро, по всей видимости, готовый к такому повороту событий, отбил Нисходящим узлом. Несмотря на то, что именно Хорхе нанес мне в ту ночь роковой удар, иного выхода у меня не было.

К тому же я твердо решил смотреть правде в глаза. Если я не сумею выяснить причину того удара, смыкающееся вокруг меня кольцо непонимания сожмется ещё сильнее. Я должен знать, смогу ли хотя бы в малой степени доверить священнику свои мысли. Не спрашивать и не ждать ответа, но постараться понять сам. В Имбоке я мог рассчитывать только на себя.

Насколько я успел уяснить ежедневное расписание дел местных жителей, сейчас они все собрались на дневную службу. Туда же уехала и Ухия. Она никогда не пропускала служб, проходивших или в церкви Ордена Дагона, под которую сектанты переделали старый костел, или на высоком каменистом берегу, откуда почти век назад впервые под экстатические завывания толпы был сброшен в воду золотой амулет. Во время ежедневных служб моей жене не нужно было исполнять свои обязанности жрицы. Ухия сидела среди толпы уродливых соотечественников и молилась вместе со всеми, слушая, как Хорхе читает длинный монотонный текст. Я был единственным, кто, присутствуя на их коллективных богослужениях, не понимал ни слова из речи священника, обладавшей столь хорошо знакомыми мне интонациями: голос Хорхе напоминал шелест волн и их ритмичные удары о выступающие из воды чёрные рифы.

Все прочие этот текст понимали, и в нужных моментах тихое сопровождающее пение сектантов прерывалось слаженными выкриками. Подобное времяпрепровождение могло длиться часами. Я вовремя сообразил, что большинство слуг, постоянно отиравшихся в особняке, тоже отправились молиться, а потому я мог выскользнуть из дома практически незаметно. Странно, но с уходом Ухии я стал чувствовать себя немного лучше, кажется, силы понемногу возвращались ко мне. Разумеется, не следовало забывать об обыкновенной осторожности, ведь я не хотел, споткнувшись на лестнице, загреметь вниз и переломать ноги. Мне нужно было в целости и сохранности добраться до пастора, который жил почти у самого берега.

Наконец я смог подняться на ноги. Внимательно следя, чтобы на пути не попадалось никаких препятствий, я вышел из комнаты и оказался в уже знакомом мне коридоре, тускло освещенном единственной лампочкой. Двери с тихим стуком закрылись за моей спиной. На миг мне показалось, что разумные амфибии, занимавшиеся на выпуклых барельефах какими-то не знакомыми мне видами деятельности, искоса поглядывают в мою сторону. Узоры на дверях, созданных из металла, неожиданно заменившего здесь мрачное золото из моря, выглядели пугающе живыми. Я отвернулся от них, резко отсекая себя от всего, что могло связать меня с Ксавьером, и зашагал к скрипучей лестнице на первый этаж.

Как я и предполагал, в доме не было ни души. Я беспрепятственно выбрался во двор. Из расположенного в стороне гаража доносились булькающие голоса – очевидно, там продолжали трудиться нанятые Ксавьером механики. Стараясь не производить лишнего шума, дабы не привлечь их внимание, я вышел из ворот и отправился по центральной улице к прибрежным кварталам. Я намеревался дождаться священника у него дома: бродить по деревне с моей стороны было бы верхом неблагоразумия, а потому даже сейчас я стремился держаться в тени и не привлекать к себе внимания. Разумеется, мне, одному из немногих человеческих существ среди целой колонии рыбьих морд, это было не так-то просто, но какие у меня были варианты?

Чем ближе я подходил к берегу, тем удушливее становился рыбий запах, идущий от моря. Со стороны церкви до меня доносилось слаженное пение, перекрываемое голосом пастора. На улицах не было ни души, в часы служб Имбока будто вымирала, и всё же я не мог избавиться от ощущения постоянного преследования. Незаметно оглядываясь назад, я, однако, каждый раз убеждался, что я – единственный, кто находится сейчас не в церкви.

Найти хижину священника не составило особого труда. Я толкнул незапертую дверь и вошел. Как я уже успел заметить, в Имбоке нет на дверях замков: у здешних обитателей не возникает даже мысли о воровстве. Зачем, если под водой таятся несметные сокровища, и каждый, рано или поздно спустившись в море, сможет к ним прикоснуться. Золото здесь – скорее предмет культа, знак благосклонности бога, но никак не средство или признак обогащения. Им это просто не нужно. Полагаю, я всё-таки сумел добраться до Хорхе незамеченным, и это давало хоть какое-то ощущение успеха. Хотя, учитывая мое положение, скорее иллюзию успеха, но выбирать мне не приходилось.

Пастор появился, по моим расчетам, где-то через час – я уже начинал дремать, сидя на единственном во всей хижине стуле. Увидев меня, Хорхе порядком удивился. Он закрыл дверь, снял с головы широкий золотой обруч и уставился на меня своими немигающими глазами.

– Я рад тебя видеть, Пабло. После нашего последнего разговора ты пропал почти на неделю. Что-то случилось?

Я недоуменно встретил его взгляд. Кажется, я снова не всё знаю.

– Когда был наш последний разговор?

– Пять дней назад, – Хорхе непонимающе пожал плечами. – Ты явился ко мне, утверждая, что находился в воспоминаниях Ксавьера и там кого-то убил. Потом мы вместе вышли отсюда и попрощались уже неподалеку от вашего особняка. С того дня я тебя не видел.

– То есть… как? – сипло выдавил я, не в силах скрыть растерянности. – Пять… дней?

– Именно, – подтвердил священник и вновь выжидающе уставился на меня, сцепив пальцы и пряча руки в длинных рукавах своего одеяния. – Постой-ка. А что именно так тебя удивляет? Я пытался за эти дни поговорить с Ухией, чтобы выяснить, где ты и что с тобой произошло, но не мог этого сделать так, чтобы не наткнуться на Ксавьера. Общение с ним не входило в мои планы.

– Пять дней… – обреченно повторил я. Кажется, Хорхе заметил панику в моих глазах. – Я ничего не понимаю…

Пастор смотрел на меня с нарастающим удивлением. Затем, будто разрывая повисшую в воздухе тревогу, он резко взмахнул рукой.

– Когда ты ел последний раз?

– В том-то и дело, Хорхе, что я не знаю.

– У меня есть рыба и хлеб. Ты можешь поесть, а потом расскажешь, что последнее ты помнишь. Судя по твоему лицу, наш дорогой губернатор устроил тебе очередное испытание. Я предупреждал, будь осторожен со своими мыслями в его доме.

Я только неопределенно мотнул головой. Я действительно не знал, когда ел в последний раз, однако голода не испытывал. И всё же я решил, что не будет лишним подкрепить силы. Сложность моего положения заключалась в том, что реальность и видения сливались в пугающую бесконечность, а я абсолютно не представлял, что может произойти со мной в следующий миг.

– Могу я попросить тебя, пока я ем, рассказать мне максимально подробно, что происходило в нашу с тобой последнюю встречу?

Хорхе не стал возражать и сел напротив меня на грубо сколоченную скамью. Я разломил хлеб дрожащими пальцами и принялся жевать.

– Перед приливом, как раз перед службой, я сказал тебе, что Ксавьер лишен права носить ритуальный нож. Это действительно так, но причины мне не известны. Нож, амулет и обязанности жрицы принадлежат твоей жене, и такое в Имбоке впервые – новый жрец принимал атрибуты служения Дагону лишь тогда, когда предыдущий спускался в море. Так было раньше – и с Хосе Камбарро, и с самим Ксавьером. А потом… что-то произошло. Думаю, ты заметил, что мне не особенно удается ладить с губернатором. Я считаю, что он – лишь препятствие на пути имбокцев к истинной вере. Ты заинтересовался и решил найти причины конфликта Ксавьера с нашим богом – для этого тебе требовалось проникнуть на этаж Ксавьера и исследовать его бумаги, ты надеялся, что найдешь там ответ. Твоя затея удалась. Во всяком случае, я сужу по тому, что, когда ты явился ко мне в тот же день, ты выглядел так, словно увидел свою смерть. Ты бормотал что-то о том, что видел воспоминания Ксавьера и в них в твои руки попал ритуальный нож.

– После того дня я начал слышать чужой голос. Если я правильно понимаю, в мое сознание пытался вторгнуться ваш покойный капитан Орфео.

– Орфео не покойный, – заметил священник. – Он ушел в море. Однако если это действительно Орфео, история звучит весьма странно. Те, кто покинул землю, обычно больше не вмешиваются в её дела. У них свой мир, где стоят огромные подводные города, подходящее место для того, чтобы провести вечность. Если капитану Орфео потребовалось вмешаться в жизнь своего правнука, значит, его вынудили некие обстоятельства.

– Я начал замечать, что веду записи чужим почерком, – продолжал я. – Уже перечитывая написанное, я узнал о лаборатории в горах, которая была построена самим капитаном. Он требовал, чтобы я пошел туда.

Мой собеседник помолчал, словно взвешивая что-то в уме, потом наконец решился.

– Последние дни мне не однажды снилось, что я поднимаюсь в горы. О лаборатории в горах здесь ходят легенды, но Хосе Камбарро, сын капитана Орфео, был последним, кто посещал её. Во всяком случае, если Ксавьер туда и наведывался, то этот факт держится в строгом секрете. Лаборатория была построена для уединенной работы и постижения тайных знаний, помогающих приблизиться в своей вере к нашему богу. Никто из жителей, включая меня, не знает о её местоположении и никогда её не видел. Во сне моим проводником в горы был капитан Орфео.

– Я шел в горы вместе с тобой, – перебил я, и мы пораженно уставились друг на друга. Выходило так, что в моей версии событий мной управлял давно почивший капитан, в версии Хорхе капитан был полностью на моем месте. Добавьте к этому уверенность пастора в том, что он видел сон, и попытку Ухии убедить меня, что и со мной ничего подобного не происходило наяву, – и вы поймете степень моей растерянности. Сказать по правде, я уже давно перестал что-либо понимать. Кто я? До сих пор Пабло Камбарро, в прошлом Пол Марш, сын бежавшей в Штаты испанки, или капитан Орфео, почти век назад призвавший в Имбоку морского бога?

Хорхе пересказывал мне всё то, что происходило с нами в горах. Он помнил, как бросилась на нас моя жена, управляемая частицей разума Ксавьера, и заверил меня в том, что химера пыталась произнести некое ужасное заклинание, однако на мою просьбу повторить его отрицательно покачал головой и невольно оглянулся в сторону окна, за которым плескалось море.

– Я верю в могущество Дагона, Пабло. Я не оскверню свою веру ни словом из тех, которыми вызывают существ Порога. Иначе море отвергнет меня. Но, клянусь тебе, в моем сне я явственно слышал эти слова. Капитан Орфео применил против твоей жены Нисходящий узел.

– Что вообще представляет собой Нисходящий узел? – решил на всякий случай уточнить я. Пока что я знал о нём лишь то, что подобными вещами не следует играть неподготовленному человеку вроде меня.

– Формула уничтожения, – Хорхе не стал вдаваться в подробности. – Если уметь им пользоваться, в ряде случаев можно остановить творимое зло. Капитан Орфео умел им пользоваться, однако он не успел. Полагаю, Ксавьер был готов к сопротивлению. Снизу, из самой земли, начала формироваться тень.

– А потом ты огрел меня по хребту, и я отключился, – скептически закончил я. – Нечего сказать, хорош союзник.

– Я не трогал тебя, Пабло. В моих снах тебя не было вообще. Тем более, никогда в жизни я не смог бы ударить капитана Камбарро. Он привел Дагона в Имбоку. Он – святой. Мои сны всегда заканчивались тем, что по стенам лаборатории скользил чёрный силуэт. Ни разу я не смог заставить себя взглянуть на него. Даже смотреть на созданий Порога значит осквернить нашу веру. Этим существам нет места в мире Глубоководных.

– Допустим, – кивнул я, мысленно рисуя схему. Одно из ответвлений похода в лабораторию заканчивалось тупиком. Другое – моё – продолжалось тем, что я терял сознание после удара и просыпался уже в особняке, под бдительным надзором Ухии. – Но почему ты уверен, что ничего из этого не происходило в реальности?

– Во-первых, капитан Орфео Камбарро, спустившись в море, больше не появлялся на поверхности. Это другой мир, Пабло, уходя в море, наши братья оставляют наверху все проблемы и тревоги прежней жизни. Под водой у них есть только вечность. Для беседы со своими предками имбокцы сами посещают подводные города. Те же, кто соединился с Дагоном, не вмешиваются в дела живых. Во-вторых… во сне у меня был пистолет. Но здесь, в деревне, оружие есть только у охраны Ксавьера. Я не умею стрелять, Пабло.

– Я ничего не понимаю, – озвучил я ещё раз ту мысль, что билась в моей голове с момента моего пробуждения в особняке. – То есть ты утверждаешь, что всё это – сон? Что нет ни лаборатории, ни перемещения разума, ни демонов извне?

– Отчего же, демоны Порога существуют. Но иметь с ними дело означает неминуемо навлечь на себя гнев моря. Если Ксавьер и впрямь однажды на это пойдет, он разрушит себе путь к вечности.

– Это не может быть сном! – в отчаянии воскликнул я, вскакивая со своего места. – Я видел эту лабораторию! И потом, и ты, и я видели тень, которая пришла по зову Ксавьера. Люди не видят одни и те же сны!

– Пабло, это Имбока. Здесь сны сильнее и реальнее, именно в них открываются истинные способности людей. Мы никогда не узнаем, что происходило с тобой за эти дни, но, в любом случае, придется продумать возможные ходы на будущее. Скоро октябрьские празднества в честь нашего бога. Если что-то и будет происходить, то только в эту ночь.

– И что мне делать? В моей голове чужие голоса, то, что я считал реальностью, оказывается сном, да к тому же никто не знает, где я пропадал несколько дней! Почему моя мать не убила меня ещё до моего рождения… – я безнадежно уткнулся лицом в ладони. Эта деревня, с её уродливыми жителями, вездесущим рыбьим запахом и фанатичной верой сводила меня с ума.

– Я бы искренне хотел посоветовать тебе возможный выход, но я его не вижу. Пабло, ещё ничего по-настоящему не случилось. Ксавьер не может быть настолько сумасшедшим, чтобы призывать созданий Порога, этим он перекроет для себя всё. Он готовил себе путь к вечности, думаю, с того дня, когда взял в руки амулет. У него дворец в подводном городе, неподалеку от алтаря нашего бога. Если Ксавьер предаст веру, море не примет его.

– Хорхе, как ты можешь быть настолько слеп? – в состоянии крайнего нервного возбуждения я принялся метаться по комнате. – Ты, кто видел лабораторию в горах, ты утверждаешь, что ничего не произошло? Перед тобой появлялась эта тень, и я тоже её видел!

– В отличие от тебя, я согласен с мыслью, что это был всего лишь сон. Я вырос в Имбоке, Пабло. Я не однажды видел, как Ксавьер проводит обряды и закалывает жертв ритуальным ножом, я был ещё ребенком, когда принес первую клятву Дагону. Здесь другие порядки. Здесь нет иного бога, кроме Дагона. Дагон – золото из моря, он дает нам пищу. Возможно, Ксавьер потерял доверие нашего бога, он управляет деревней и пользуется для этого неведомыми силами, но… я не верю, что он может иметь дело с демонами внешних сфер. Пойдя на это, он потеряет всё.

– То есть ты утверждаешь, что он использует в Имбоке какую-то постороннюю силу, – торжествующе откликнулся я. – Так почему не можешь допустить, что мы оба действительно были в той лаборатории в горах и слышали, как он вызывает из бездны тень Порога? Почему ты настолько упрям, что не можешь принять это как реальность?

– Это не было реальностью, Пабло. Это слишком невероятно, чтобы происходить на самом деле.

Я вышел на улицу полностью ошеломленный, загнанный в тупик упрямством моего собеседника. Чем больше меня убеждали в том, что все мы, и в первую очередь я, видим невероятные реалистичные сны, тем сильнее становилась моя уверенность в реальности произошедшего. Меня не могли убедить ни отсутствие раны от ножа на коже Ухии, ни отговорки Хорхе по поводу того, что ушедший под воду Орфео Камбарро не мог принять участие в делах живущих. Я был в лаборатории в горах и встретился там с ужасом, вызванным из глубин. И теперь я должен готовиться к тому, что моей жизни угрожает опасность. Я видел недозволенное.

Сам того не заметив, я дошел до кромки берега. Сейчас, при дневном свете, деревня производила иллюзию нищего, но достаточно спокойного места, – именно такой Имбока показалась нам с Барбарой. Мелкие детали проявлялись вблизи: уродливые рыбоподобные жители, запах гнили, к которому я так и не смог привыкнуть, общая атмосфера запустения и упадка. Волны ритмично били по выступающим чёрным рифам, то скрывая их, то обнажая обратно, будто остатки гнилых зубов. Где-то там, под водой, находится алтарь морского бога, выложенный диковинными плитами и вкраплениями того самого материала, которое здесь называют золотом из моря. Я до сих пор так и не смог уяснить, золото ли это на самом деле или просто диковинный материал, аналога которому нет на земле.

Спускаясь дальше, мимо неотрывно следящего за подводным миром гигантского золотого глаза, можно увидеть города. Колонны, уходящие в водную толщу, чёрные плиты, титанические размеры которых потрясают до глубины души, террасы, засаженные диковинными водорослями. Я неоднократно видел Й’хантлеи, город Дагона, хоть и не спускался ни разу на достаточную глубину, чтобы предстать перед ним воочию. Город манил меня, он ждал, что однажды мы придем туда вместе с Ухией. Никому из последователей Дагона не удавалось миновать Й’хантлеи, подводного рая этого уродливого племени.

Я остановился у самой воды. Сейчас мне казалось, что пустынный берег, тишину которого нарушает лишь шуршание воды по камням, – наилучшее место, чтобы ещё раз услышать в собственном сознании чужой голос. Я пришел сюда именно за этим. Понимание истинной моей цели открылось мне не сразу, оно было скорее неожиданным и внезапным озарением моего измученного бесконечной ложью мозга, но в какую-то долю секунды я окончательно уяснил для себя, зачем, покинув хижину священника, двинулся в сторону моря. Мне нужно было снова услышать голос Орфео, удостовериться в том, что я на самом деле слышал голос моего далекого предка, покинувшего мир семьдесят лет назад.

Я нуждался в подтверждении того, что я не сошел с ума. Хотя мог ли я считать себя здравомыслящим, будучи потомком жрецов морского бога и супругом женщины со щупальцами вместо ног? Я готов был отдать всё, что имею, за единственное слово, единственный признак того, что Орфео Камбарро находится рядом со мной. Только он мог подтвердить, что лаборатория в горах не была сном.

– Ведь это ты делал заметки моей рукой, – негромко обратился я к ближайшему к берегу чёрному рифу. – Ты пытался прорваться в мой мозг, напугав тем самым Ухию и заставив её петь эту странную песню, преодолеть которую ты не мог. Барьеры Ухии не пропускали тебя. Не знаю, зачем она так отстаивала перед тобой мое сознание, не думаю, что причина в её любви ко мне. Вполне возможно, моя жена боится тебя, дедуля, – я невольно улыбнулся тому, насколько необычно звучало это обращение в отношении моего давно превратившегося в рыбу предка. – А может, ей приказал Ксавьер, который не хочет снова видеть тебя среди живых. Они вдвоем не пускали тебя ко мне, заставляя мою голову разрываться болью.

Ты всё-таки прорвался, старый плут, ты смог становиться мной, вызывая провалы в памяти. Я не помнил, как делал записи, а потом удивлялся чужому почерку. Скажи, Орфео, ты чего-то боишься? Почему строчки про лабораторию в горах наполнены таким страхом, словно за тобой гонится сама смерть? Чего может бояться человек, который предпочел смерти превращение в рыбу и навсегда ушел в подводный город? А я отвечу тебе, Орфео, ты боишься неведомого. Существа внешних сфер, что не нашли своего места в мироздании, вселяют в тебя такой ужас, от которого не спасают колонны Й’хантлеи. Ты знаешь о планах Ксавьера и хочешь моими руками лишить его сил. Я не знаю, возможно ли в общепринятом смысле убить его, а ты не знаешь, на что он способен. Ты чувствуешь угрозу своему существованию. Скажи мне, что бой с химерой в свете гнилой поросли на стенах не был сном. Моими губами ты произносил Нисходящий узел, заклинание, о котором я не мог знать. Если я буду знать, что не ошибаюсь в своих суждениях, я смогу стать твоим союзником.

Я не обещаю, что изменю свое отношение к вашей секте, вы все – сумасшедшие уроды, продавшиеся рыбьему племени. Но если я смогу хоть что-то понять, я помогу тебе.