Текст книги "Пришедший из моря - и да в море вернется (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Он ступил в чёрный провал и зажег фонарь, сразу заметив на земляном полу свежие следы. Коридор устремлялся вниз, в самые глубины гор. Кем и когда он был прорублен – оставалось загадкой, однако вряд ли возраст подземных тоннелей превышал сотню лет. Спуск замедлялся, становясь всё более пологим, пока не перешел в ровную дорогу, потолок которой терялся в густой темноте. Пабло нигде не было видно, однако бегущие вперед следы красноречиво указывали на то, что сын губернатора держался того же пути.

Лаборатория, скрытая под землей, открывалась перед глазами зрителя неожиданно, словно выныривая откуда-то с ещё большей глубины, в своем гнилостном сиянии грибовидной поросли на стенах. Дрожащий синеватый свет открывал взгляду ряды книжных полок с древними трудами и множество приборов, о назначении которых сложно было даже догадываться. Пабло оказался впереди, он стоял в центре комнаты и, выжидающе скрестив руки на груди, смотрел в теряющийся в темноте противоположный угол. Там шлепнулось на пол что-то тяжелое и скользкое, и Хорхе инстинктивно потянулся к закрепленному на поясе пистолету. Из темноты, отталкиваясь непомерно вытянувшимися щупальцами и опираясь на руки, появилась Ухия. Медленно поднялась, выпрямляясь, словно кобра перед прыжком. Священник убрал руку с оружия и несколько растерянно взглянул на неустойчиво покачивающуюся тонкую фигуру: увидеть здесь Ухию он никак не ожидал. Женщина вытянула из темноты длинные щупальца и, подобрав их под себя, медленно опустилась на этот зловещий клубок. Её губы тронула усмешка, тусклый недобрый взгляд был устремлен на Пабло.

– Орфео, – раздосадованно выплюнула она, наклонив увенчанную диадемой голову. – Я плохо похоронил тебя?

Пабло с холодным любопытством продолжал рассматривать свернувшееся перед ним существо. – Это, значит, жена моего тела? – после недолгой паузы хмыкнул он. – Да ты шутник, Ксавьер…

3

Губы женщины брезгливо скривились. Капитан Камбарро медленно шагнул к ней, не упуская из вида ни одного её движения. – Ты не хочешь, чтобы я увидел, каким ты стал? То, что ты делал с собой все эти годы, разрывая связь с Глубоководными… Твои дворцы в Й’хантлеи тебе больше не понадобятся. Море не примет тебя, Ксавьер. Дагон не примет тебя.

Женщина передернула плечами. Её движения, поначалу порывистые и неуверенные, становились всё более осознанными – Ксавьер привыкал к новой оболочке. – Я достиг куда большего, чем мог бы дать мне Дагон, – осклабился он, красивое лицо неузнаваемо исказилось под этой гримасой. – Куда большего, чем добился в свое время ты. Зачем ты пришел?

– Чтобы выполнить приказ, полученный среди колонн Й’хантлеи. Чтобы разрушить тропу, ведущую за Порог. Дагон милосерден к своей пастве, но он не терпит измены. Я построил это место, чтобы с помощью древних знаний приблизиться к нашему богу. Ты открыл отсюда дорогу вовне. Ни среди людей, ни среди нас… ты стал таким же, как они.

В слабом свете грибной поросли медленно скользила по стене длинная узкая тень – химера, балансирующая на уродливом подобии ног. Длинное золотистое одеяние и ритуальная диадема на отступнике были для старого капитана страшной насмешкой над его верой. В ответ на невысказанный вопрос химера лающе рассмеялась. – Ты думаешь, оттуда, снизу, всё видно? Я принял меры предосторожности, Орфео…

Пабло вздрогнул, словно очнувшись после долгого сна. Присутствие чужака сбивало, искажало все инстинкты отвращением к собственному телу. Одновременно с этим он понял, что именно эта сущность рвалась в его сознание несколько дней назад. Сумбурный поток мыслей прервался давящей волей чужой частицы. – Если бы она не защищала тебя тогда, все было бы уже кончено. Убей. Ксавьера.

Пабло опустил взгляд на свои руки. Тот самый нож, тонкий, с тяжелой рукояткой, уже потемневший от времени, но не потерявший былой остроты. Теперь этот нож лежал на его левой ладони, дьявольски поблескивая гибким лезвием. – Я… – Или ты уже забыл свою Барбару?

Нескольких секунд промедления было достаточно: химера бросилась вперед. – Я видел, что вы идете ко мне! Л’сеф нга й’и фаитр лгб инг-йа!..

Старый капитан, в незапамятные времена заключивший сделку с Глубоководными, на мгновение растерялся: отступник, потерявший доступ к силам моря, призывал нечто совершенно чуждое. Промедление означало смерть. – Огтродаиф гебл-их Дагон! – Пабло наблюдал словно со стороны. Как его собственная рука выбросила вперед ритуальный нож, как блеснул в руке химеры извитой клинок – «Йа! Йа! Кастула фатага!». Бьющаяся в цепях Барбара, кровожадная, очаровывающая улыбка Ухии.

Женщина рухнула как подкошенная, в глазах сверкнула бешеная ярость.

– Кем бы ты ни стал… – уверившись в силе произнесенного, капитан занес нож. Химера с непомерно длинными щупальцами, ошеломленное и обездвиженное чудовище. Слишком долго Ксавьер Камбарро изучал самые глубины тёмных знаний, чтобы быть бесславно убитым собственным ножом.

От автора

Заклинание, которое произносит Орфео, – часть «Нисходящего узла, Хвоста дракона». Восходящий и Нисходящий узлы являются парным заклинанием призыва и, соответственно, уничтожения. Позаимствовано у Лавкрафта, на драконьи хвосты и головы я не претендую.

========== Глава 4 ==========

Из записок Пабло Камбарро

Бесконечно долгой показалась мне та минута, в течение которой я, беспомощный, загипнотизированный, словно кролик перед удавом, смотрел в глаза моей жены. Её тело было пригвождено к земляному полу силой, природа которой оставалась для меня загадкой. Лишь щупальца Ухии, ещё недавно сплетенные в смертоносный клубок, конвульсивно содрогались. Она не могла задушить нас с Хорхе своими щупальцами, и это пробуждало в лежащей передо мной химере древнюю, первобытную ярость. Мы нарушили её уединение, и теперь она жаждала нашей крови.

Мы потревожили демона Имбоки.

Всплеск чужой воли словно взорвался в моем сознании. «Убей Ксавьера! Убей отступника – и ты станешь главой деревни, ты станешь героем глубоководного племени!» Лицо моей жены кривилось в неестественной гримасе. Яркими губами Ухии ухмылялся Ксавьер Камбарро. Я перевел взгляд на свою руку и с ужасом обнаружил, что всё ещё сжимаю тяжелую рукоять ритуального ножа. Ни за какие блага мира я не смог бы сейчас ослабить сведенные судорогой пальцы. Я должен убить химеру. Убить отступника, чтобы племя глубоководных благоденствовало в океане. Я принадлежу к этому племени – и я исполню то, что мне предначертано. Паника в глазах Ухии постепенно сменялась мрачным торжеством.

– Ты опоздал с Нисходящим узлом, Орфео, – свистящий шепот Ксавьера, казалось, отражался от земляных стен. – Я похороню тебя снова, бессмертие Глубоководных не спасет тебя. Л’сеф нга й’и фаитр!..

Мой нож был у самого горла чудовища. С ужасающей ясностью я понял, что если, надеясь на помощь моего таинственного напарника, позволю Ксавьеру второй раз завершить заклинание, то другого шанса не будет ни у меня, ни у Имбоки, ни у целого мира. С отчаянным воплем я направил ритуальный нож на горло жены, голос Ухии сорвался на нечленораздельное бульканье. На расстоянии порядка трёх дюймов я просто не мог промахнуться. Сокрушительный удар сзади отозвался взрывом боли в моей черепной коробке. Меня отшвырнуло в сторону, нож вылетел из моей руки. Последним, что я увидел, прежде чем окончательно лишиться чувств, была огромная, ужасающих очертаний тень, поднимавшаяся откуда-то из глубины пещеры.

Мнимые воспоминания, приходящие ко мне теперь, подсказывают, что тот роковой удар нанес Хорхе. Священник был единственным, кто имел такую возможность. Нейтрализовав меня и капитана Орфео, который не мог управлять моим телом, не опираясь на мое сознание, Хорхе разрушил ту невидимую силу, что держала Ксавьера в нашей власти. Хорхе, которого я считал своим другом… Вновь получив возможность двигаться, Ухия села на полу. Думаю, уже падая, я всё же ударил её ножом, и теперь чудовище зажимало ладонью кровоточащую рану у основания шеи.

На дальней стене лаборатории кривлялась гигантская тень. В полумраке, рассеиваемом лишь флуоресцирующей грибной порослью, её очертания выглядели ещё более ужасными. То, что призывал своими богомерзкими завываниями Ксавьер, покорно шло на его зов. Это и было, я уверен, то самое порождение Порога, одинаково отвратительное и людям, и глубоководным обитателям. Ксавьер имел дело с силами, которым не было места в этом мире. Тень разрасталась, будто приобретая объем, она двигалась в нашу сторону. Не знаю, имею ли я, в чьих жилах течет кровь морских тварей, право благодарить Бога, но сейчас я искренне возношу Ему молитву за то, что позволил мне в те минуты не видеть творящегося вокруг кошмара. Только благодаря этому я сохранил рассудок и способность уже без паники, хоть и с чувством крайней обреченности изучать приходящие в мои сны картины мнимых воспоминаний.

Тень разрасталась, приближаясь. Сгустки тёмного тумана со стен тянулись к моей жене. Ухия продолжала сидеть на полу, зажимая руками рану; кровь окрасила ворот золотой туники. Неожиданно Ксавьер заговорил снова, и с каждым звуком я всё больше обретал уверенность в том, что никогда, даже заняв её тело, отец моей жены не привыкнет вновь к обыкновенным человеческим губам, и даже спустя полстолетия он будет неестественно кривить её рот, превращая в бездонный провал. Долгая тирада Ксавьера была обращена к тени на стене, и, повинуясь его приказам, существо Порога подалось назад. Туман ушёл с гнилостной поросли на стенах, сжимаясь до первоначального размера, а затем и вовсе начиная растворяться.

Вслед за этим земляной пол лаборатории задрожал. Казалось, сами горы исполняли под завывания Ксавьера какой-то ритуальный танец. Далеко внизу под порывами шквального октябрьского ветра бушевало море. Я не мог ни видеть, ни слышать его, но я знал, что оно там, внизу, оно пристально следит за нами. Риф Дьявола захлестывают волны, не давая даже самым смелым из глубоководных обитателей подняться по его острым, словно бритва, выступам, дабы бросить взгляд на горы, где сейчас решалась судьба подводного племени. В такие минуты море объединяло под собой все сущности, когда-либо взращенные им, превращалось в единый организм. Что бы ни происходило здесь, в Имбоке, море всегда оставалось незримым, но одним из основных участников разворачивающихся событий.

Не берусь считать, сколько времени я провел без сознания. Когда я наконец открыл глаза, то не сразу понял, где, собственно, нахожусь. Уверен я был в одном: это больше не лаборатория в горах, ибо земляные стены, покрытые зеленоватой светящейся плесенью, я не перепутал бы ни с чем. Было и ещё одно существенное отличие: там, наверху, за несколько километров от кромки берега, рыбный запах ощутимо слабел. Сейчас же он вернулся с полной силой. С первым моим осознанным вдохом я лишь усилием воли справился с подкатившей к горлу тошнотой. Я всё ещё был в Имбоке.

Постепенно запах гниющей рыбы, водорослей и каких-то благовоний стал казаться мне смутно знакомым. Пока я, наконец, не сообразил, что нахожусь на этаже Ксавьера, в одной из комнат, где мне уже посчастливилось побывать. Осознав это, я вновь мысленно вознес хвалу Деве Марии. Я лежал на старой кушетке в комнате, которую во время своего первого визита сюда мысленно окрестил приёмной. В комнате почти не было мебели, да и кушетку, полагаю, сюда принесли лишь затем, чтобы не класть меня на пол. Окинув помещение взглядом, я вновь закрыл глаза и принялся горячо молиться: Ксавьер мог устроить меня и в своём кабинете, где я вынужден был бы любоваться на его коллекцию накладных лиц. Видимо, он не желал, в свою очередь, наблюдать там посторонних, а потому не сделал этого, и я, избавленный от созерцания натянутых на распорки скальпов, благодарил всех известных мне святых.

Имею ли я право обращаться в своих мыслях к Господу? Давно, бесконечно давно, ещё до того, как я узнал о существовании Имбоки, душа моя яростно отвергала все попытки матери навязать мне веру. Как большинство испанцев, моя мать была католичкой, и лишь теперь я в состоянии понять, откуда поселилось в её душе столь сильное стремление делить свою жизнь с высшими силами.

Особым доверием моей матери пользовалась Святая Маргарита Кортонская, грешница, раскаявшаяся после смерти своего патрона, с которым жила вне брака. Без молитвы Святой Маргарите у матери не начинался ни один день, и я, считая себя весьма прогрессивным молодым человеком, периодически позволял себе посмеиваться над тем, с какой серьезностью мать относилась к уединенным беседам с почившей в далеком средневековье итальянкой.

Несмотря на мой здоровый скептицизм, религия никогда не была предметом наших ожесточенных споров. Мать не переставала регулярно звать меня к мессе, получая в ответ неизменный отказ, приправленный долей юношеского презрения к «бабьим сказкам», однако никогда не злилась и не повышала голоса, лишь как-то обреченно качала головой и уходила, оставляя меня наедине с моим упрямством. Сейчас, лёжа на скрипящей кушетке и уставившись в рассохшуюся обшивку потолка, я начинал понимать, почему именно Маргарита Кортонская.

Моя мать видела в её судьбе определенное сходство со своей. Уроженка юга Испании, вступив в брак не по католическому обряду, а в церкви Ордена Дагона, для своей веры она жила с Ксавьером во грехе. С той лишь разницей, что, в отличие от Святой Маргариты, моя мать не дожидалась смерти этого чудовища. Она бежала из Имбоки, боясь оглянуться и уже зная, что ждет дитя. Думаю, я понял бы её, если бы она решилась меня убить. Мать замаливала грехи до самой смерти, лишь я, ничего не зная о своем настоящем отце, не мог этого понять.

Сейчас, спустя тридцать лет, я оказался там же, где мать испытала самые ужасные потрясения в своей жизни. Полагаю, именно здесь, в обители греха и всеобщего упадка, её душа впервые по-настоящему потянулась к Господу. Я ощущал сейчас почти физическую потребность в молитве, мне казалось, что если я не попытаюсь открыть свое сердце вере, то потеряю последнюю надежду. Но имел ли я на это право? Я, рожденный во грехе не столько из-за того, что отец и мать никогда не состояли в браке, – просто Ксавьер Камбарро не был человеком, он являл собой чудовище, поднявшееся из глубин, чтобы однажды туда вернуться. Я принес две клятвы Дагону и должен принести третью. У меня нет этого спасительного права.

Груз безвыходности лежал на сердце тяжким камнем. Погруженный в свои мысли, я даже не заметил, что нахожусь в комнате не один. Осознание этого пришло ко мне неясными полувзглядами, едва слышным шорохом ткани и тихим постукиванием ритуальных колец. Признаюсь, мой мозг находился тогда в состоянии некого оцепенения: слишком много непередаваемого, древнего ужаса выпало на мою долю за последнее время. Я просто устал реагировать и чувствовал себя безумно истощенным, будто страх высосал до дна все мои силы.

Медленно повернув голову, я увидел Ухию. Жена сидела рядом со мной в хорошо знакомом мне кресле с высокой резной спинкой. Золотую тунику, в которой я видел её в последний раз, Ухия сменила на одно из своих платьев, щупальца были скрыты тонким пледом. Внешне она сейчас ничем не отличалась от обычной женщины.

Ухия выглядела утомленной. Ни слой косметики, ни две заколки в виде тонких расходящихся лучей, скреплявших пряди волос на висках, не придавали свежести её лицу. Заметив, что я смотрю на неё, Ухия кивнула мне и слабо улыбнулась. Кто она сейчас? Неужели я вновь оказался наедине с Ксавьером? Худшего поворота событий нельзя было и представить. Я лежал перед Ухией абсолютно беспомощный и мог пошевелить разве что пальцем – от осознания того, что отец моей жены имел все шансы убить меня без какого-либо встречного сопротивления, меня прошиб холодный пот.

– Ухия?

– Да, Пабло? – её голос звучал по-прежнему тихо и певуче. Я привык к этому голосу. Несмотря на мое отвращение к её щупальцам и деятельности жрицы, я привык к этой женщине. Именно она пела мне, прогоняя непрошеные видения и навевая сны. Моя жена и моя сестра, она клялась мне в вечной верности у алтаря Дагона, а я смотрел в её тёмные глаза и не мог вымолвить ни слова в ответ.

Вне всякого сомнения, голос принадлежал ей. Исчезли уродливые гримасы Ксавьера, делавшие её красивое лицо бесконечно отталкивающим. Мог ли я быть уверен, что сейчас говорю со своей женой? По крайней мере, я хотел в это верить.

– Кто ты? – спросил я первое, что пришло в голову. Хотя самым логичным лично для меня было бы «какого дьявола творит твой отец?!». Разумеется, я не надеялся получить правдивый ответ, а потому продолжал внимательно наблюдать за её лицом. Мимика Ксавьера была для меня легко узнаваема, однако сейчас я не замечал ничего даже отдаленно похожего на его кривляния под накладными лицами. Ухия широко распахнула густо накрашенные глаза.

– Пабло, ты болен? Я твоя жена, помнишь? Ты обещал, что мы никогда не расстанемся. И будем жить в море… вечно. Помнишь? – уже настойчивее повторила она и склонилась ко мне, почти касаясь губами моего лба. Я невольно задержал взгляд на её шее. Если за время, пока я лежал без сознания, такому успел научиться Ксавьер, то я их не различу. Для простоты я принял поистине соломоново решение: считать, что рядом со мной действительно находится Ухия, однако не терять бдительности. Я так и не смог разобраться в тонкостях их дьявольских заклинаний.

– Я помню, Ухия. Мы будем жить вечно среди колонн Й’хантлеи.

Ухия определенно удивилась. Она отстранилась от меня и снова выпрямилась в своем кресле, даже не пытаясь замаскировать цепкий недоверчивый взгляд. Мне не составило труда понять, что своей неосторожной фразой я возбудил у неё какие-то подозрения, а потому решил впредь быть осмотрительнее.

– Тебе известно о существовании Й’хантлеи, Пабло? – Ухия задумалась, тонкая морщинка прорезала её лоб. Однако спустя несколько секунд моя жена радостно захлопала в ладоши. – Значит, Дагон принял тебя! Дагон позволил тебе увидеть священный город. Ведь ты видел его во сне, да?

Не видя смысла спорить, я кивнул. Эта версия пришлась мне по вкусу. Казалось, Ухия, поглощенная радостью, уже забыла о своих подозрениях, и я решил, что момент достаточно благоприятный, чтобы продолжать задавать вопросы. Я должен во что бы то ни стало узнать, чем закончился наш с Хорхе поход в горы.

– Пабло, придет время – и мы вместе поплывем среди колонн Й’хантлеи. Уже не во сне, а наяву, и у нас с тобой будет вечность. Тебе осталось лишь принести третью клятву великому богу.

Меня вновь озарила догадка. Название Й’хантлеи было произнесено капитаном Орфео, который в тот момент находился в моем сознании. Беседа про колонны подводного города велась фактически между старым капитаном и его внуком – выходит, Ухия либо не помнит ничего, что происходило после захвата её мозга частицей Ксавьера, либо считает, что не помнить лабораторию в горах полагается именно мне. В таком случае, будет лучше, если она будет считать, что город действительно явился мне в снах.

– Ухия, скажи мне… – я тщательно подбирал слова, опасаясь вызвать у неё новые подозрения. Не нужно показывать излишней осведомленности, это может быть опасно. – Сколько времени я здесь нахожусь?

– Почти два дня. Отец нашел тебя в своем кабинете, ты был без сознания, Пабло. Отец сказал, ты читал одну из его книг. Не нужно этого делать, – мягко упрекнула она и провела рукой по моим волосам. От неожиданности я вздрогнул так, что она отдернула руку и взглянула на меня с неясным оттенком обиды, очевидно, решив, что мне неприятны её прикосновения. Однако сейчас это было меньшее, что меня интересовало.

– Что? – не веря своим ушам, переспросил я. – Ксавьер нашел меня в кабинете?

– Да, Пабло.

Рука Ухии коснулась моего плеча. Я искоса видел крупные перстни и широкий браслет, охватывающий её запястье. Все украшения, что носила верховная жрица Дагона, принадлежали к сокровищам, которые сектанты поднимали из морских глубин. Дагон – золото из моря. В ответ на молитвы он посылает своей пастве рыбу и золото и требует взамен человеческих жертв. Как знать, быть может, одно из колец Ухии пришло в её руки в обмен на жизнь моей Барбары. От этой мысли я невольно вздрогнул и отвел взгляд, стараясь не смотреть на поблескивающий желтый металл, испещренный диковинными орнаментами.

Мне необходимо было подумать. Присутствие Ухии отвлекало, вынуждая постоянно держаться настороже, не давая полностью сосредоточиться на полученных сведениях. Однако, как бы мне ни хотелось сейчас остаться одному, Ухия была единственной, на чью помощь я мог рассчитывать, пытаясь разобраться в происходящем. Иного выхода не было. Я предпочел бы наведаться за разъяснениями в уже хорошо мне знакомый дом деревенского священника, однако я с трудом мог даже пошевелить рукой – думать о том, чтобы подняться на ноги, было бы слишком самонадеянно с моей стороны. К тому же… Хорхе, которого я считал своим единственным другом в этой проклятой деревне, нанес мне тот сокрушительный удар в спину. Начиная думать о причинах его поступка, я неизменно приходил к выводу, что всё меньше понимаю логику творящихся вокруг меня событий. Я не мог избавиться от ощущения, что все в этой деревне – Ксавьер, Ухия, священник и жители – носят накладные лица. Нет смысла искать под масками хоть каплю правды, в которой я мог бы быть уверен. В Имбоке у меня нет права на беспечность. Чужак, сын главы этой деревни, я могу полагаться только на себя, иначе их расправа надо мной не заставит себя ждать.

Я предпочел оставить Хорхе на потом – хотя бы до того времени, пока силы не вернутся ко мне и я вновь не смогу уверенно передвигаться. Ведение моих записок помогает мне сохранять здравый рассудок и по мере возможности систематизировать мои знания об этом месте, однако я стал замечать, что испытываю определенный страх, заглядывая на уже давно исписанные страницы, – будто я боюсь увидеть что-то, что успело скрыться в спасительном забытье, дабы не позволить мне окончательно утратить разум.

– Два дня назад? – продолжил уточнять я, надеясь, что всему виной мое недостаточное знание испанского. Однако за время, проведенное в деревне, язык, который я так и не успел выучить благодаря отвращению матери ко всему, что было связано с её родиной, становился для меня понятным. Я не мог ошибиться.

– Да, Пабло, – Ухия смотрела на меня с сочувствием, будто перед ней лежало больное дитя, нуждавшееся в покое и утешении. – Ты пришел в кабинет отца, взял книгу из шкафа… Пабло, ведь тебе не знаком язык, созданный Глубоководными, и иные тайные языки, которыми владеют жрецы Дагона. Что привело тебя туда?

В голосе Ухии по-прежнему звучал мягкий укор. Словно она хотела убедить меня, что ни она, ни Ксавьер Камбарро не против того, что я явился сюда непрошеным гостем, однако считают мой поступок крайне неразумным. Но почему она утверждает, что меня нашли здесь читающим книгу? Я готов поклясться, я отчетливо помню, как и в самом деле поднялся на этаж Ксавьера, прошел в кабинет и попытался разобрать диковинные значки в древнем фолианте, как при виде натянутых на распорки накладных лиц в стеклянном шкафу меня едва не стошнило, а потом, прогоняя вызванное затхлым воздухом комнаты видение, передо мной появился старый губернатор и приказал убираться вон. Я помнил события того дня настолько четко, словно это было вчера.

Но ведь именно после моего визита на этаж Ксавьера мое сознание стали посещать чужие мысли, я стал слышать голос своего давно ушедшего в море предка, чувствовал попытки капитана Орфео проникнуть в мой мозг. Я окончательно укрепился в своем решении выяснить, почему Ксавьер лишен права носить ритуальный нож, а обязанности жрицы исполняет Ухия. Я, подгоняемый чужой волей, отправился в сопровождении Хорхе в опасную экспедицию в горы и наткнулся в лаборатории на химеру с лицом моей жены.

Паническое непонимание происходящего продолжало упрямо биться в моей голове. Неужели удар, что обрушил на меня священник, был настолько силен, что я, потеряв память, явился к Ксавьеру во второй раз?

– Ухия, скажи мне… что было после того, как мы вернулись из лаборатории в горах?

Я увидел в глазах моей жены непередаваемое удивление, однако, самонадеянно решив, что если продолжу вываливать перед ней всю известную мне информацию, то лишу Ухию возможности придумать подходящий ответ, продолжил:

– Когда мы с пастором Хорхе пришли в лабораторию в горах, мы обнаружили там Ксавьера. Его частица заняла твое сознание, вытеснив тебя, Ухия, поэтому, полагаю, ты не помнишь ничего из произошедшего. Ксавьер – отступник, он больше не верит в Дагона. Он не может возглавлять Тайный орден и лишен права носить ритуальный нож. Он владеет знаниями, которых достаточно, чтобы призвать существо Порога. Если ему это удастся, и людям, и подводному племени придет конец. Я пытался его остановить, потому что так приказал капитан Орфео. Однако мне не удалось. Что произошло потом, Ухия? Почему я здесь?

Во время своей отчаянной тирады я имел возможность наблюдать, как подвижное лицо жены приобретает крайне растерянное выражение. Я видел, что Ухия шокирована моими словами, и втайне испытывал какое-то неясное торжество: если они думали, что я не помню ничего из случившегося, они глубоко заблуждаются. Пабло Камбарро больше не позволит водить себя за нос. Теперь я понимаю, что тогда мне следовало крепко держать язык за зубами, однако я слишком устал бояться в этой деревне даже собственной тени. Мне необходимо было выговориться, хоть как-то вернуться на игровую доску.

Одно из двух. Или Ухия ответит мне правду, или соврёт. Но что вообще в этой деревне есть правда? Имбока одним своим существованием будто растворяла границы реальности.

– Пабло, ты говоришь ужасные вещи, – наконец произнесла Ухия и испуганно поднесла руку к лицу, словно отгораживаясь от меня. Я вновь невольно бросил взгляд на браслет на её запястье: на широкой золотой полосе были выгравированы уже хорошо знакомые мне узоры, являвшиеся отличительной чертой культуры подводного племени. Переплетение тонких выпуклых нитей передавало невоспроизводимое изящество и вместе с тем несло в себе затаенный ужас, который видели лишь те, кто не был рожден в Имбоке. Я никогда не смогу спокойно смотреть на эти орнаменты – и у меня нет ни капли желания привыкать к ним, вливаться в ряды тех, кто создает подобные украшения.

– Мой отец – преданный последователь Дагона, – в голосе Ухии зазвенела ярость. – Орден Дагона основал капитан Орфео. Когда пришло время и он покинул нас, чтобы уйти в море, нож и амулет взял в свои руки Хосе Камбарро, после него – мой отец. После отца – я, дабы дать ему возможность спокойно подготовить свое тело и душу к тому, чтобы спуститься под воду и навеки примкнуть к пастве великого бога. Все члены семьи Камбарро верят в Дагона, Пабло. Ни у кого ещё не было повода обвинить нас в измене нашему богу.

– Ксавьер разочаровался в той силе, которую приносит поклонение Дагону, – казалось, в тот момент я искренне наслаждался её испугом. Ухия отодвинулась назад, неотрывно глядя на меня широко распахнутыми глазами. – Он призывает демонов Порога, дабы поработить морское племя.

– Я не желаю этого слышать! – вскрикнула Ухия и, дрожащими руками дернув рычаги кресла, развернула его, чтобы наконец оставить меня одного. Однако неожиданно она остановилась. – Пабло, о чем ты говоришь? Я не понимаю. Ты пролежал два дня, не приходя в себя, а теперь начинаешь говорить страшные вещи. Ты не должен настолько серьезно воспринимать сны, Пабло, это опасно. Я знаю, ты был воспитан на другом континенте, ты не можешь привыкнуть к нашим обрядам, но это твоя судьба, не стоит ей сопротивляться. К тому же у тебя нет выбора. Ты рожден, чтобы служить Дагону, твой мир – Имбока, откуда ты уйдешь в море.

– Сны?

Я нашел в себе силы поднять голову. Ухия вновь внимательно смотрела на меня, и испуг на её лице сменялся прежним сочувствием.

– Сны, Пабло. Ты видел всё это во сне. Лаборатории в горах не существует.

– А демоны Порога? – я не желал сдаваться. Всё, что произошло в горах, чужой голос в моей голове, мое сражение с химерой в облике моей жены – всё это не могло быть сном. Слишком реально я снова и снова видел те ужасающие картины, где на земляных стенах лаборатории, скрывая светящуюся грибную поросль, появлялась гигантская тень. Лишь случайность спасла меня от необходимости лицезреть порождение безумия Ксавьера.

– Они существуют, – признала Ухия. её пристальный взгляд застыл на моем лице. – Но приближаться к ним и пытаться подчинить означает навлечь на себя гнев нашего бога. Те, кто скрывается у Порога, – порождения Азатота, не нашедшие своего места во вселенной, они чужды морю. Никто в Имбоке не пытается предать нашу веру, Пабло. Дагон – великий бог, он принес нам пищу и золото, Дагон – золото из моря, – она протянула руку, и орнаменты украшений вновь засверкали перед моими глазами.

– Я слышал, как он произносил заклинание, – я твердо встретил её взгляд. Ухия хмурилась – думаю, она не ожидала от меня подобного упрямства. Сейчас я понимаю, что не следовало так опрометчиво разжигать её настороженность, однако тогда меня словно вела необъяснимая, отчаянная храбрость. – Я остановил его Нисходящим узлом.

Губы Ухии тронула легкая улыбка.

– Нисходящий узел – не та вещь, которую смог бы применить ты, Пабло. Он требует знаний, тех знаний, что не даются случайно. Даже я не могу применять Нисходящий узел. Это был сон, Пабло. То, что ты мне рассказываешь, не могло произойти наяву. Этот сон истощил тебя. Отдохни, – она ещё раз осторожно погладила меня по голове. Неожиданно вспомнив одну важную вещь, я ощутил такой всплеск сил, что сумел резко поднять руку и схватить Ухию за запястье.

Там, в лаборатории, я ударил её ножом в ключицу. Лезвие пробило кожу и глубоко распороло плоть, заставляя Ксавьера зажимать рану рукой. Я словно вновь увидел, как моя жена сидит на полу, а капающая сквозь пальцы кровь окрашивает ворот золотистой туники. Не знаю, откуда брались эти воспоминания, – я лежал без сознания на полу и ни при каких обстоятельствах не мог этого видеть. Полагаю, за столь подробную информацию я должен благодарить капитана Орфео. В любом случае, если прошло всего два дня, след от достаточно глубокой раны никак не мог бесследно исчезнуть. Оставалось лишь убедить Ухию показать мне место, куда Орфео ударил Ксавьера.

Потому что это не было моим сражением с женой. Это пытались разрешить старый спор Орфео и Ксавьер Камбарро. Ухия постаралась высвободить руку, и я, чтобы не вызвать у неё ещё больше подозрений, разжал пальцы. Я целился ей в шею, и расстояние от лезвия ножа до её кожи не превышало трёх дюймов. Однако, падая, я промахнулся, и нож вошел под правую ключицу. Приподнявшись, я привлек жену к себе и потянул ворот её платья, сдвигая ткань ниже к груди.