Текст книги "Серебряные стрелы"

Автор книги: Георгий Юров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Так я тебе мешаю? – смутилась девушка; ей давно уже пора было уйти, но что-то держало её здесь, вероятно необычность ремесла своего нового знакомого.

– Нет, буду заканчивать. Я работал с утра, а сейчас уже совсем стемнело. Если знаешь время своего рождения, могу составить тебе гороскоп.

– Нет, не надо. Не хочу, нечем платить, да и ни времени, ни даже дня когда родилась, я не знаю, только месяц посередине зимы. Мать знала, но она давно умерла, а отец уже забыл.

– У тебя хоть отец есть, я вообще рос без родителей. Меня воспитали друиды – странствующие мудрецы. Полу колдуны, полу шарлатаны, – усмехнулся Матфей грустной улыбкой, – но именно они научили меня читать звёзды.

– Ты такой умный, – с уважением произнесла Октавия, с опаской глядя на свитки и карты, словно одного взгляда было достаточно, чтобы проклясть себя на всю жизнь.

– Нет, я ведь этому учился и для меня это моя работа. Примерно то же, как ты на базаре безошибочно выбираешь продукты, – улыбнулся он, скрестив руки на груди. – Если хочешь, могу заняться твоим обучением.

– Я тоже смогу читать звёзды?

– Если будешь прилежной ученицей. Начнём прямо сейчас. Ты просто слушай и запоминай, а потом я буду задавать вопросы, а ты на них отвечать. Если никуда не спешишь, то присаживайся, – собрав лежащие на табурете свитки с рунами, Матфей, не сворачивая засунул их на полку у камина, и приглашающе пододвинул гостье, сам же так и остался стоять, готовясь к возложенной на себя роли. Хотя девушке порядком влетело от госпожи за нерасторопность, на сегодняшний вечер она была свободна, правда рассчитывала провести его дома. Но так хотелось послушать, чему будет её учить Матфей, обладающий гораздо большими знаниями, чем мадам.

– Вот знаешь ли ты, как устроена наша земля?

– Конечно, знаю! Госпожа мне не раз говорила об этом и я запомнила. Астарта, Богиня–Мать наша сотворила мир из хаоса смерти. Создала земную твердь, отделив воды, что на земле от тех, что под землёй. Реки и горы, поля и леса. Всех животных и птиц, вообще всё, что есть живого, а потом слепила человека из глины, перемешав со слюной и кровью. Первый человек был бессмертен, но он согрешил, возжелав Богиню–Мать, решив возлечь с ней как со своей женой, и тогда Она лишила его бессмертья, наделив из бесконечной доброты мудростью. Земля наша как плоский диск, лежит на спине слепой черепахи, и звёзды с луной ходят по кругу над нею. А вокруг стена до самого неба, наподобие наших Валов, за которой тьма с адскими созданиями, демонами, драконами и фуриями.

– А для чего Валы были, как ты думаешь? – спросил Матфей, с поощрительной улыбкой. Когда девушка рассказывала о творении мира, лицо её преобразилось: глаза горели внутренним светом, щёки раскраснелись, а голос взволновано звенел. Девушка сбилась, смутившись, видно на этот счёт госпожа ничего не говорила и тогда он продолжил: – Валы построили Древние, те кто пришёл на эту землю тысячу лет назад, для защиты от Иных. Живущих куда дольше людей и обладающих чудовищной силой…

– Но это уже легенда, глупые сказки!

– Как и то, что рассказала ты.

– Нет, то чистая правда и я в это верю.

– Пусть так, не будем спорить. Но я читал об этом руны в древней рукописи, хочешь, воспринимай это как сказку. Иные – первые дети Богов или Богини, неудавшееся творенье. Всего было шесть сотен Богов, триста жили на небе, триста на земле, трудились в тяжком труде. И для того чтобы облегчить себе жизнь они создали Иных, для самой трудной работы. Но те взбунтовались и тогда Боги их прокляли. Была большая битва, большинство Иных погибло, уцелела лишь малая часть. А потом, через много, много лет появились люди, и когда Древние пришли сюда, началась новая война, уже с людьми. Вот из–за этого и построили стену.

– Сказки! – возразила Октавия. – Что тебе ещё руны рассказали?

– Рассказали что война была долгой и жестокой, много погибло людей, но и Иные пали все, последний был убит не так давно где–то в этих краях.

– Ты что в это веришь? – Матфей взял возвращённый девушкой подарок и, подойдя к ней сказал: – Я не знаю, надеюсь что ошибаюсь, но все эти страшные вещи происходящие в городе… Мне кажется что убили не всех, остался ещё один Иной, последний, вот именно он и убивает женщин, возможно, пытаясь отомстить нашей общей прародительнице. Я не хочу, я очень не хочу, что бы ты пострадала и поэтому, для защиты, возьми, пожалуйста, этот кинжал.

Зажжённые свечи кроме одной догорели и погасли; в полумраке изломанные длинные тени пересеклись где–то на середине потолка. Октавия всегда была предоставлена самой себе, отец не занимался её воспитанием и так же мало интересовался её жизнью. Всё что имела молодая особа, она добилась сама, и вот теперь появился человек, которому она не безразлична. Пусть даже всё, что он рассказал, было лишь для того, чтобы испугавшись, девушка взяла подарок. От мысли, что теперь она не одинока, что есть тот, кто готов пожертвовать многим, а возможно и всем, ради неё, на душе стало тепло. Тепло расходилось по телу, заставляя краснеть щёки, и сердце билось в такт её неровного дыханья.

– Хорошо, – сказала она, наконец. – Пусть будет по–твоему.

Вместо ответа Матфей наклонился к ней и прикоснулся своими губами к её. По телу Октавии побежали мурашки, разбегаясь от груди к животу и ниже, а потом, плохо соображая, что делает, она ответила на поцелуй. Затрещав погасла свеча, и тьма, нависнув над ними, вжимала их друг в друга сливая в объятьях. И не было ничего, что могло разъединить их, как не было никого счастливей…

Ночь, стирая мосты и дороги заливала город безбрежным мраком, слышалось лишь как скрипят, закрываясь городские ворота, да кричат часовые на башнях окликая друг друга.

***

– Учитель, поведай нам, что стало с тобой, – спросили Валаама, когда был он уже далеко от Драконьего Когтя в просторном доме своих друзей, что стал вдруг мал от числа собравшихся. – Мы думали, что больше не увидим тебя и душа твоя уже в раю, ведь ещё ник–то не уходил от Первосвященника по своей воле.

– Говорю вам: нет ни рая, ни ада и дух человеческий умрёт, прежде чем птицы склюют с костей его мясо. Не стоит об этом. Пожалуй, я сам виноват в том что, случилось, подобно глупцу упиваясь своим могуществом, которого на самом деле не существует. Скажу лишь, что был брошен в крысиную яму в подземельях Храма, превращённого ныне в рассадник скверны и себялюбия. И был там лишь я да ещё крысы, что лакомились плотью моей, воруя крохи, что бросали мне сверху тюремщики.

– Почему же учитель не смог ты приказать крысам не трогать тебя? – изумлённо спросил кто-тоиз учеников и Валаам ответил, неопределённо пожав плечами:

– Не знаю. Я думал даже, Бог отвернулся от меня, но может дело в том, что в крысах попросту нет души. И там, на краю я так долго смотрел в бездну, что однажды бездна взглянула в глаза мои, – добавил он, вспомнив историю с крысой. Тут он заметил, что некоторые выводят стилосом на глиняных дощечках, а другие пишут пером на бумаге, макая его в чернила.

– Что делают они? – удивлённо спросил он Роланда, одного из самых преданных своих учеников и тот ответил смутившись: – Записывают слова твои, дабы оставить потомкам.

– Всё, что я говорю?

– Нет, лишь то, что кажется им мудрым.

Валаам увидел Равена, входящего в дом вместе с дочерью; Фейга быстро пошла к нему, глаза её заслезились от радости встречи, и уже не сдерживаясь, она бросилась ему в объятия, к удивлению всех. Увидев, что лицо девочки обезображено ещё незажившим ожогом он отстранил её от себя, разглядывая, и опечалился этому.

– Завтра я пойду к Мариам, но вначале расскажи мне, что случилось с дочерью.

– Не стоит туда ходить, милорд, – ответил Равен, помрачнев. – Во–первых, солдаты будут ждать тебя там, а во вторых Мариам больше нет. – В доме, радостно галдящем по случаю возвращения целителя стало вдруг тихо и каждое слово звучало теперь отчётливо и ёмко. – Когда тебя схватили, для Рыбачьей слободки настали трудные времена. Те, что зовут себя твоими учениками ушли с тобой и не вернулись, а в лагере остались только больные и именно на них, да на бывшую твою кормилицу обрушилась десница гнева Первосвященика. Дом Мариам подпёрли бревном, и подожги, как и лагерь и многие тогда сгорели заживо, а тех, кто не сгорел, тех добили из милосердия.

– Но за что?! – изумлённо воскликнул недавний узник, он почему–то думал, что происходящее касается только их двоих.

– За то, видели тебя, их глаза, и ты исцелял их, и воскрешал из мёртвых. За то, что учил их, что есть праведно, а что грешно – и в этом было их единственное преступление. Фейге повезло, она смогла выбраться через окошко, но и ей досталось. Зато сейчас девочка вернулась домой, ведь лучше быть поцелованной огнём, чем смертью.

– Оставь её со мною, Равен, утром я исцелю её.

– Ненужно, пусть люди видят, что она искупила свой грех. Да и сейчас все кто, так или иначе, связан, с тобой подвержены смертельной опасности, и если узнают, что ты вновь прикасался к ней, чего доброго ещё сожгут как колдунью. Я хорошо к тебе отношусь, Валаам, но поверь, лучше бы тебе так и оставаться мёртвым.

Шесть дней он ходил по трущобам правого берега Леи, исцеляя людей и читая им проповеди. Иногда выходя за город в окрестную дубраву, где на поляне разбивал лагерь. После будничных дел, когда все собирались у костра он говорил то, что пришло ему за день на ум:

– Сегодня хочу рассказать вам о трёх вещах, на которых строится наша жизнь. Они как фундамент, от которого позже вырастет и лачуга бедняка и царский дворец. Зная их, вы сможете избежать ненужных ошибок, просто помните о них.

Есть три вещи, что не возвратятся уже никогда: слово, возможность, время. Три вещи, нельзя терять ни при каких обстоятельствах: честь, спокойствие, надежда. Три вещи наиболее ценны в этом мире: доверие, убеждение, любовь; как нет ничего ненадёжнее трёх вещей: удачи, власти, богатства. Лишь три вещи создают человека: достижения, честность, труд и разрушают его тоже три вещи: злость, вино, гордыня. Братья и сёстры мои не по крови, но по вере в Господа нашего, помните о трёх вещах, что труднее всего сказать человеку: «помоги», «прости», «люблю».

Теперь вы знаете природу трёх вещей и, зная её, сможете открыть для себя скрытую в тумане страстей истину мироздания, по крайней мере, направить мысли в правильном направлении. Живите же отныне, руководствуясь правилом трёх вещей отделяя зло от добра, повторяйте их как молитву трижды в день, чтобы видеть их перед собой также как видите сейчас меня и ждёт вас тогда в конце пути Царство Небесное.

Многим успел он помочь за второе пришествие своё, но ещё больше было тех, кто ждал с ним встречи. Клирики и слуги Первосвященика следили за ним, смешавшись с толпой, но была она слишком велика, чтобы могли они сделать дурное. Наконец призвали они стражников, что окружили ищущих мудрости его и исцеления и начали прижимать к реке. Тогда Роланд, упросив, лодочника увезти целителя подошёл к нему:

– Если ты останешься здесь, то тебя снова схватят и уж тогда точно убьют. Поэтому лучше уехать пока. Я знаю этого старика, он перевезёт тебя на другую сторону и никто не последует за тобой в такую бурю.

Был сильный ветер, волны гнались друг за другом и неистово бились о берег, и никто не рискнул выйти на воду, лишь пожилой рыбак, по просьбе Роланда, согласился помочь Валааму. Видя, что целитель снова ускользает от них, подстрекаемые клириками стражники стали спускаться с обрыва, разгоняя людей плетьми и пуская стрелы из луков. Валаам сел в лодку и люди оттолкнули её от берега, предавая вволю стихии.

Убрав парус, чтобы ветром не сломало мачту крепкий высокий старик в фетровой островерхой шляпе правил вёслами, выгребая к середине, а там, предоставив лодке плыть по течению, вдруг сложил их внутрь. И толпа, стоявшая на берегу двинулась следом, не теряя фелюги из вида.

Взяв высокий почерневший от времени посох, рыбак упёрся им в пол лодки для равновесия и, придерживаясь второю рукой за мачту, обратился к Валааму, что сидя на лавке, смотрел на него снизу вверх:

– Говорят, ты творишь чудеса, и называют тебя Пророком. И что совершил ты уже чудо умножения хлеба и воскрешал людей и возносился на небо – деяния, предсказанные в Книге Бытия. Так соверши же теперь чудо укрощения воды, и мы признаем тебя и воздадим тебе почести достойные Пророка.

– Но я никогда не звал себя Пророком и не творил чудес, а лишь исцелял больных телом и немощных духом, чтобы могли они ощутить на себе божественную благодать. И чтобы делать это мне не нужно чьё–то признание. Но, кто ты, старик?

– Я – Бальтазар, последний Верховный жрец Отвергнутого Бога, чьё божественное начало узурпировано одной самозванкой, объявившей рожденье бастарда чудесным зачатием, пришедшей следом за второю.

– Чего же ты хочешь от меня? – поднявшись на ноги, спросил Валаам, с трудом удерживая равновесие.

– Укроти ветер, прикажи волнам стихнуть и пройди по воде словно посуху.

– Но стихии не подвластны мне – я могу лишь исцелять людей, да и рос я среди пустыни и совсем не умею плавать и если шагну за борт в такое ненастье, то уже не доберусь до берега.

– Ну что же, тогда придётся тебе призвать рыб и по их спинам, как по мосту выйти на сушу.

– Что видишь ты? – вдруг спросил Валаам, вытянув вперёд руку с раскрытой ладонью и, экзарх ответил с мрачной усмешкой:

– Твоё колдовство не действует на меня, чародей. Кем бы ты ни был, тебе придётся сойти с моей лодки, – быстрым движением посоха он ударил Валаама его изогнутым сучковатым верхом в грудь и тот, оторвавшись от досок, на которых стоял, полетел за борт, вначале коснувшись ногами воды. Казалось, он устоит, но река разверзлась под ним, принимая его в своё лоно, и он скрылся под набежавшей волной. Лодка помчалась дальше, качаясь на волнах, а толпа, видевшая это с берега, вдруг издала жуткий протяжный вой, жалея целителя и сострадая ему.

***

Он был зверем. Он снова стал зверем безжалостным и беспощадным, идущим по следу перепуганной жертвы. Панический ужас, исходящий от неё вёл по следу лучше любых указателей и он понимал звериным чутьём, что добыча близко. Узкие переулки Добробрана ничем не напоминали бескрайней пустоши южных земель, лишь кровь его охотничьих трофеев была одинаково пряна на вкус. Зверь любил охотиться и теперь после вынужденного воздержания навёрстывал упущенное, став ещё беспощаднее.

Он не выбирал их специально, все это были одиноко идущие за–полночь женщины. Хищник никогда не нападал врасплох, он давал им время наполниться переполняющим волю ужасом до холодящей кровь паники, до недержания мочи. Жертва забывала обо всём, цепляясь за призрачную надежду на спасение которую давал, преследуя городскими лабиринтами. Он не спеша появлялся и также медленно отнимал жизнь, упиваясь звенящим криком.

Запах восковых свечей и церковных масел становился сильней и наконец, повернув очередной раз в лабиринте городских улочек, строившихся весьма произвольно и потому не имевших общего плана, увидел впереди бегущую фигуру, иногда спотыкающуюся в темноте о разбросанный хлам. В отличие от человека зверь во тьме видел как днём, в два огромных прыжка он оказался рядом и сев на задние лапы разглядывал свою новую жертву. Она была уже не так молода, невысокая, измождённая постом и молитвой жрица Ордена Матери–Девы. Скорее ощутив чем, увидев его, понимая, что бежать больше некуда она принялась молотить в закрытые ставнями окна; толи дом был нежилым, толи домочадцы предпочли не вмешиваться в происходящее, но никто не отпер ей дверь и даже не выглянул из окна. Поняв, что обречена, женщина закричала пронзительно и страшно.

Крик её, страха, отчаянья, боли которым она прощалась с этим миром, открывая дорогу в мир иной, оборвался внезапно и, слизывая его с городских стен, опустилась на встревоженный переулок мёртвая, гнетущая тишина, от которой готовы были лопнуть барабанные перепонки.

***

– Пятая за четыре последних месяца, – проворчал начальник городской стражи, оглядывая растерзанное тело, которое словно кромсали огромными клинками. Капюшон плаща был накинут жертве на голову, и лица не было видно, на уровне же груди ткань отсутствовала и взорам открывалась огромная выеденная рана на месте брюшной полости. – А кто она, известно?

– Её звали Тира, жрица из Храма, шла с вечерней службы, – откликнулся стоящий чуть поодаль старший караула, высокий, статный мужчина лет сорока пяти. Он был одним из тех, кто нашёл тело и первым кто его осмотрел.

– Странные раны, – произнёс Мастер Эндрю, поворачиваясь к королевскому лекарю; женщина была мертва, помощь ей уже не понадобилась и поэтому немолодой, располневший в последнее время врачеватель даже не открывал кожаный футляр со своими инструментами.

– Если не сказать большего. Точно такие же повреждения были и на телах остальных несчастных. Кожа разрезана чем–то чрезвычайно острым и вместе с мышцами задрана вверх, словно рубашка до уровня шейных позвонков. Видишь эти точки на позвоночнике? Кто-тоили что-то высосало из них жидкость до последней капли. За свою жизнь я видел много ужасных смертей, но такое на моей памяти впервые, – лекарь вздохнул, а потом, достав из ручной клади небольшой кожаный мешочек с вином сделал хороший глоток. Как понял Мастер Эндрю по румянцу на его щеках уже не первый за это утро.

– Это ты так сразу можешь сказать? – недоверчиво спросил он, глядя в лихорадочно блестящие глаза старого знакомого.

– Да тут и говорить нечего – позвоночник пуст, как мой мешок, а эти раны точно такие же, как и у остальных, – перевернув свою фляжку, доктор грустно смотрел как, сорвавшись, летит вниз последняя капля тёмного, словно кровь хмельного напитка. Мастер Эндрю и сам с радостью выпил бы пинту эля, но ему в отличие от приятеля нужна была ясная голова.

– Но кто мог сделать такое, Марк? Лютый зверь? Но нет в Добробране таких зверей, тогда кто, человек? Но, как и зачем?

Это был даже не вопрос, а крик души старого солдата, сочувствовавшего растерзанным бедняжкам и не способного уберечь от беды следующих жертв. А в том, что они будут, начальник городской стражи уже не сомневался – всё, что он мог сейчас, это сторонним наблюдателем разглядывать убитых и от собственного бессилия у него на душе становилось ещё гаже. Между погибшими не было абсолютно никакой связи: убитые со звериной жестокостью женщины происходили из разных социальных слоёв, не были знакомы и не имели ничего общего.

– Я вот тоже всё думал, думал над этим, – проворчал лекарь, со злостью разглядывая пустую флягу в своей руке, – но понять так и не смог. А человек ли это?

***

Полумиллионный город загудел, как растревоженный улей; началось всё с базаров и уличных сборищ. Давние знакомцы уже с опаской смотрели друг на друга, всеобщая нервозность и подозрительность опасной инфекцией охватила Добробран, а самые осторожные уже стали отправлять свои семьи подальше от городской черты. На рынках, в корчмах, питейных забегаловках, постоялых дворах только и было что разговоров об жутких расправах, а люди всё больше сходились во мнении, что это дело рук северян.

– Убить человека для них обычное дело, будь то воин, старик или невинная девушка, – убеждённо говорил мужчина со шрамом, рассёкшим ото лба до подбородка его заросшее поседевшей бородой лицо с блестящими от выпитого эля глазами. – Их языческие боги до сих пор заставляют совершать человеческие жертвоприношения. Я видел сам, как жрец вырезал сердце ещё живого человека, умиротворяя разгневанное божество. Шесть долгих лет, показавшихся вечностью, я был у них в плену. Таскал навоз, спал в хлеву со свиньями и жрал то же что и они.

– Но ведь эти убийства совершил явно не человек, а дикий зверь и северяне здесь не причём, – возразил невысокий парень, апеллируя к здравому смыслу, но возбуждённая разогретая спиртным толпа слышала лишь то, что хотела слышать.

– Много ты знаешь!

– Языческий заступник!

– Не видел этого сам, но знаю от людей, которым можно верить: тамошние жрецы обучены магии и при необходимости могут обратить человека в волка, медведя. Могут парить по небу, глядя на мир глазами птицы.

– Не знаю уж, правда это или нет, – пробасил верзила в промасленном кожаном фартуке, – но одно знаю точно: они нас не любят и нам их любить не за что.

Горячие головы, собравшись в отряды, делали вылазки, в приграничные деревни, сжигая овины и угоняя скот. Северяне не заставили себя ждать с ответом и запылали уже сёла Добробрана. Былые обиды саднили не заживающей раной, и нужен был только повод для начала новой войны.

Война скакала на пегом жеребце с ярким плюмажем на шлеме. Рассветное солнце, пробиваясь сквозь тучи, играло с железом натёртых до блеска лат. Отряд, называвший себя Мстители Добробрана, заходил всё глубже на территорию северного королевства, перейдя вброд границу по одному из притоков Леи, и когда солнце вовсю засияло на небе всадники, поднимая клубившуюся над дорогой пыль, увидели перед собой стоящую на холме ветряную мельницу. Размеренно вращались деревянные лопасти на выстроенном в форме башни белённом мелом высоком кирпичном строении с чёрной двухскатной крышей, служившем мельнику и домом, и складом, и местом работы. Сам он стоял у до половины разгруженной телеги с мешками прошлогоднего ячменя, глядя из под приложенной ко лбу ладони на приближающихся всадников.

– Кого–то ищите, добрые люди? – спросил он, разглядывая геральдические знаки на притороченных к крупу лошадей щитах. – Похоже, вы сбились с пути, до границы с Добробраном добрых тридцать миль.

– Ещё кто-тоесть на мельнице? – вопросом на вопрос ответил один из воинов, сир Герхард Мэнсон, мелкопоместный дворянин, большая часть земель которого давно была продана из–за накопившихся долгов.

– Только я и мои работники, – произнёс мужчина, отряхивая от пыли мозолистые ладони. Заметив спускающихся с пригорка воинов, он отправил мальчишку слугу зажечь сигнальный огонь на холме, но говорить об этом мельник не стал.

– Мы не сбились с дороги, а пришли сюда в поисках справедливости. Никто не будет безнаказанно совершать убийства на нашей земле, и за каждую невинную жертву, будет взыскано в десять раз больше.

– Вы не там ищете, сир. Мы мирные люди и зарабатываем себе на жизнь тяжким трудом…

– Меня утомила твоя болтовня, глупый крестьянин. Мы здесь не для того чтобы вести разбирательства, мы пришли исполнить приговор, – перебил его рыцарь и выхватив из ножен меч рассёк непокрытую голову. Обливаясь кровью, мельник повалился на бок, но жизнь не спешила покидать мощное тело и он, цепляясь руками за плетённый из лозы забор, пытался подняться. Спешившиеся солдаты бросились к мельнице, и все кто был на ней в этот роковой час, вскоре оказались преданы смерти.

Сир Мэнсон не принимал в этом участия, подъехав к умирающему мельнику, какое–то время смотрел на него, а потом воткнул окровавленное лезвие в его широкую грудь, прекращая мучения.

– Это всё что мы нашли, сир, – немолодой бородатый воин в круглом железном шлеме с защитной пластиной на переносице протянул ему два кожаных мешочка, один с медными монетами и второй вполовину меньше с серебром.

– Оставьте себе, – произнёс рыцарь, хмуро глядя на уходящие в небо столбы чёрного дыма, один совсем рядом и второй на линии горизонта. – Сожгите здесь всё. Нам пора уходить.

***

Конная сотня приграничной стражи северян оказалась на месте жестокой расправы, когда на разорённом подворье не было уже ничего, кроме догоравших головёшек да обугленных трупов. Следы кованых копыт вели к границе, и командир рыцарей сир Тревор Сайдик хотел было отправляться обратно, когда заметил крупный отряд, показавшийся на горизонте с северной стороны. После того как всадники с королевской звездой на штандартах поравнялись с догорающим пепелищем, их предводитель, Маршал Сайман Райт, сухо спросил после короткого приветствия: – Опять южане разбойничают?

– На этой неделе уже не первый раз: налетают, убивают всех, кто есть и скрываются до нашего прибытия. Мы гоняемся за этими шайками по всей приграничной полосе, но поймать пока не можем.

– Пора положить этому конец. Прикажите разбить лагерь, возможно ожидание будет долгим.

– Но милорд, – возразил, ему сир Тревор, удивлённый прибытием сюда прославленного полководца, – разбойники больше не появятся здесь, теперь они ударят где–то в другом месте.

– Мы ждём не их. Если всё получится так, как задумано, нападений больше не будет.

Лишь к вечеру королевское войско, насчитывавшее пятьсот конных рыцарей и около двух тысяч пеших солдат, прибыло на место. Командир отряда, невысокий почти тщедушный, за которым тенью следовал рыцарь, казавшийся квадратным из–за огромной ширины плеч, остался в седле и, узнав его, сир Сайдик, воскликнул: – Великий Канцлер?! Не думал увидеть Вас здесь.

– Защита королевства дело первоочередной важности. Хотя я давно не одевал доспехи, долг государственного мужа призвал и меня. Пришло время показать нашу силу. Завтра мы пойдём по следам убийц для того чтобы воздать справедливость и горе тем, кто встанет на нашем пути.

– Но это ведь война, – осторожно заметил начальник пограничной стражи, понимая, что разбойничья ватага давно уже на сопредельной стороне.

– Не мы её начали. Скажите лучше, Тревор, как ваша семья. Если не ошибаетесь, у вас четверо детей?

– Четверо осталось, ещё столько же умерло в течение первых семи лет жизни, – ответил воин польщённый вниманием канцлера. И хотя он не был представлен Лайфгарду, тот, видя его, впервые говорил с ним как с хорошим знакомым. За годы прошедшие после битвы в долине Ливенхола власть Рей Гарда над провинциями, окончательно укрепившись, стала незыблемой. И хотя отдельные местные лорды поначалу выказывали недовольство ущемлением их ранее бесконтрольной свободы, до междоусобной войны не доходило.

Тем более что в течение первых пяти лет все кто выказывал явное недовольство и пытался плести заговоры, странным образом отошли в мир иной. Кто был смертельно ранен во время драки на хмельной пирушке, что в принципе не являлось редкостью, кто умер от скоротечной болезни или от травм, полученных на охоте. Сторонники прежних порядков обвиняли в этом Рей Гарда и его окружение, но жрецы, принеся положенные жертвы в получивших богатые дары храмах, объявили о том, что так было угодно Небу.

Сэр Элиот Ксандер, женился на потерявшей мужа женщине из богатой семьи, и теперь пользуясь покровительством Лайфгарда, стал влиятельным землевладельцем и любящим отцом. Хотя и имел собственный замок, большую часть времени он проводил в Зелёном Доле, по–прежнему сопровождая канцлера во время дальних поездок. Несмотря на перемены в судьбе, сир Молчаливый, сохранил приятельские отношения с некогда приютившим его бродячим цирком, и теперь, когда артисты гастролировали в столице, всегда посещал их представления, а также радушно встречал в своём замке.

Впрочем, семейное положение изменилось и для властителей Севера. Рей Гард женился на девице голубой крови, породнившись с княжеством Роз, небольшим, но занимающим ключевую позицию в Серединных землях, благодаря местоположению на перекрёстке торговых путей. Ни один корабль не мог воспользоваться соединяющим два моря проливом без уплаты пошлины, что сильно раздражало соседних владык, всячески пытавшихся если и не подмять под себя непокорное княжество, то, по крайней мере, склонить на свой бок. Соблюдая равенство в интересах сторон тамошний правитель, был вынужден выдать свою единственную дочь за Рей Гарда, чьи богатые владения находились так далеко от родных берегов.

Сириус, сыграв пышную свадьбу, женился на дочери канцлера Роны, которую когда-то пытался выдать за короля. Брак без любви был призван сплотить если и не всё государство, то хотя бы правящую элиту и пусть в отличие от сановного друга, жена которого оказалась удивительно плодовитой на потомство, детей у Великого Канцлера всё ещё не было, отношения между супругами были самыми тёплыми. Обладая острым умом и природным тактом, Элизабет умела находить нужные слова на многолюдных застольях, всегда зная, когда её присутствие необходимо, а когда следует удалиться. Взаимное уважение стало краеугольным камнем их союза, у каждой стороны которого в домашних покоях была собственная территория. На пирах же и торжественных встречах они всегда сидели рядом, представляя собой образцовую чету.

Кривоногий канцлер, был заметно ниже стройной жены, впечатлявшей своею девичей красой, а большая почти огромная из–за непокорной шевелюры голова, в купе с узкими плечами делала его уродство ещё более заметным. Строгое почти суровое выражение лица и густая аккуратно подстриженная бородка сильно старили Сириуса, хотя разница в возрасте между ним и Элизабет была не такая уж большая.

Утром походный рог протрубил построение, и после коротких сборов войско северян выступило к границе. Следопыты–лесовики оставаясь невидимыми, ещё с вечера не теряя времени проследили путь разбойничьей ватаги до ближайшего форпоста южан, взяв его под наблюдение. Замок, Кротовьи Норы был не велик, представляя собой возведённое по всем правилам оборонительной архитектуры квадратное строение с выдающимися с внешней линии мощной крепостной стены башнями. К полудню походным маршем воины Великого Канцлера вышли к границе и, перейдя неширокую на изгибе реку, вброд вышли на сопредельную сторону.

Чем дальше они заходили во владения Добробрана, тем чаще стали попадаться отвоёванные у леса обработанные поля; крестьяне, бросив работу, испуганно смотрели на чужое войско, опасаясь расправы. То там, то тут в небо взвивались сигнальные огни, предупреждая об опасности. Честно говоря, канцлер и не рассчитывал сохранить в тайне своё продвижение.

Лишь к вечеру его маленькая армия оказалась под стенами приютившего разбойников замка. Разведчики и люди, бывавшие здесь раньше, указывали на единственный выход, но на всякий случай командиры каждого из трёх отрядов распорядились поставить усиленные секреты из своих людей по его периметру. Внезапно натружено заработали, придя в движение механизмы подъёма внутренней решётки и на мост над когда-то глубоким, но теперь сильно заиленным рвом, выехал рыцарь. Сир Сайман подъехал к нему; расстояние до ворот было небольшим и все остальные могли слышать их разговор.

– Милорд, я хозяин Кротовьих Нор, барон Роб Хелфорд, ваше войско вторглось на мои земли. Если сбились с дороги, то я охотно подскажу её вам, что бы вы поскорее убрались на свою территорию.

– Мы преследуем разбойников, барон, которых Вы, ведомо Вам это или нет, укрываете у себя и требуем выдать этих господ для справедливого суда, в противном случае нам придётся взять их силой.