Текст книги "Серебряные стрелы"

Автор книги: Георгий Юров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Эта книга написана мною

и другом моим

Интернетом

Киновия служительниц Непорочной Девы-Матери возвышалась уединённо над опушкой соснового бора подступавшего к каменным стенам почти вплотную по склонам крутого холма. С другой стороны отрога земная твердь обрывалась стофутовой пропастью белой как мел скалы, над руслом изгибавшейся подковой речки, соединённой с Обителью серпантином деревянных мостков.

Всё что нельзя было вырастить на отвоёванном у пустоши огороде, привозилось извне и, хотя сёстры не предавались чревоугодию, им всё же требовалось на сезон немало продуктов. Река являлась единственной дорогой связывавшей их с внешним миром. За лесом начинались непроходимые топи болот, и лишь немногие храбрецы рисковали отправляться туда, с надеждой вернуться назад. Воду для питья доставали из глубоких колодцев; она была холодной, чистой как слеза не оставляя осадка даже по истечению долгого времени и как считалось, обладала целебными свойствами.

Киновия стояла здесь с незапамятных времён, но история её возникновения оставалась весьма таинственной. Строилась она втайне от всех, хотя сюда и так редко кто забредал – тут не было ни больших дорог, по которым постоянно двигались повозки с товаром заезжих купцов, ни городов поблизости, да и река становилась полноводной лишь недолгое время после разлива. Пустошь была дикой и безлюдной и вдруг на этом месте, неожиданно для всех появился Храм Девы-Матери, словно из неоткуда – вот вчера здесь ещё не было ничего, а сегодня белёные мелом стены уже играли на солнце к удивлению проплывающих мимо рыбаков да забредших охотников.

То был дар всемилостивейшей Матери Всего Живого; стала Обитель плоть от плоти Её, как само непорочное зачатие, только поговаривали злые языке о незавидной судьбе строителей – дабы не болтали лишнего сбросили их вниз со скалы.

В келье верхнего этажа под самой крышей было не слишком тепло в эту пору середины весны, но пот тёк по телу молящейся сестры Эрины. Страдая от исходящего, словно изнутри её жара, она разделась, открыв взорам белых стен своё, не знавшее родов стареющее тело с маленькой грудью, заплывшей жиром талией и широкими бёдрами. Молитве предшествовал семидневный пост, что туманил сознание, но отрывал разум голосу, ясно звучавшему теперь внутри неё. Точнее сказать то был не голос, а чехарда бессвязных видений, внезапно появляющихся перед нею, словно сотканных из воздуха.

Одна за другой умирая мучительной смертью, гибли женщины, разного возраста и социальных сословий. Переживая их смерть вновь и вновь, Эрина выла от боли сострадания, от бессилия что-либо изменить и лишь смотрела покрасневшими от слёз и бессонницы глазами, впитывая в себя видения. Это были божественные откровения данные ей свыше за самопожертвование и отреченье от мира. Она могла видеть, чувствуя боль разрываемого на части тела; она истекала кровью, умирая на полу своей кельи, и воскресала вновь, дабы узреть новые муки и новые страдания. То было предостережение, без дат, имён, привязки к конкретной местности; всё могло произойти на этой неделе, а могло и через много лет или даже веков, но в том, что увиденому рано или поздно уготовано случиться, провидица не сомневалась.

События развивались стремительно одно за другим, и единственное что их объединяло это ночь, лишь мрак являлся сообщником страшных деяний. Да ещё то, что видела она глазами зверя, иначе и не назвать существо способное на такое. Картина изменилась, но тревога в душе не стала меньше. Сердце всё также било набатом, разгоняя кровь по венам и капли пота изломанными линиями текли по её, не знавшему плотских утех телу.

Переплетающимися змеями, уходящие в небо столбы чёрного жирного дыма застилали полуденное солнце, висевшее раскалённым пятном над широкой рекой. От зловонной гари разъедало глаза, и светило плыло в мареве горячего воздуха. Рой стрел летел в обе стороны жестокой битвы происходившей у стен огромного города, и женщине показалось, что она узнаёт знакомые очертания из прошлой мирской жизни. Но точно сказать было нельзя, ведь это была так давно – её другая жизнь, да и многие пристройки цитадели казались, ей незнакомы, и всё же что-то подсказывало, что это именно он, величественный город её детства.

По приставным лестницам нападавшие лезли вверх, на их головы сыпались камни, лилось горячее масло из огромных котлов. Массивные глыбы из метательных орудий падали то на одной стороне, то на другой смешивая боевые порядки и крики проклятий, ужаса, боли, ярости тонули в гуле сраженья. Кровь текла рекой, смешиваясь с речными водами, и от обилия её река покраснела, став мутно багровой. От пряного запаха к горлу женщины подкатила тошнота, видение помутнело и вдруг из клубов дыма горящих брёвен, одежды и человеческой плоти показалась огромная деревянная голова дракона, с серебряной чешуёй на мощной выгнутой шее. Было слышно, как хлопают в порывах ветра огромные чёрные крылья. Кровь, лившаяся во все стороны падала на морду чудовища и там где касалась серебряной кожи, оно оживало; мёртвые глаза светились ненавистью и злобой, резные губы зашевелись, пасть раскрылась, обнажив окровавленные клыки. И в этом порыве уже была конкретика – оживающее существо тоже видело монахиню, по крайней мере, ощущало её присутствие и теперь извиваясь, старалось дотянуться до неё, но тело, оставшееся деревянным остовом корабля, мешало и чудовище выло от бессилия своей неистовой ярости.

От нервного истощения Эрина потеряла сознание, а когда пришла в себя, уже не было ни смутно знакомого города, ни реки с покрасневшими от крови водами, ни армады вражеских кораблей. Боевые порядки двух армий стояли друг против друга на огромном поле. Падал дождь, ещё не шёл, но капли его уже срывались с неба, скользя по щитам и кольчугам. Солдаты расступились, давая дорогу закованному в броню всаднику на серой кобыле, и с противоположной стороны ответили тем же, выпуская своего бойца. Рыцарь проскакал вдоль ощетинившихся поднятыми пиками боевых порядков, отдавая дань каждому и воины, приветствуя его, били мечами в свои щиты, а потом, вернувшись на середину опустив копьё, поскакал навстречу судьбе. Его противник был заметно крупнее, это был настоящий гигант на огромном рыжем коне с зелёной попоной, грудь которого закрывали железные пластины.

Расстояние стремительно сокращалось, с обеих сторон затаили дыхание, с волнением ожидая исхода дуэли. Боевые кони, ощущая важность момента, неслись, закусив удила, ещё мгновение и копья сойдутся с бронёй, но в этот момент, когда общие взоры были прикованы к поединку, небеса разрешили его по-иному. Ослепив вспышкой близкого удара, разряд молнии вошёл вместо схватки, поразив всех её участников. Мёртвые лошади и мёртвые люди, секунду назад бывшие непримиримыми врагами, лежали мрачной грудой тел под усиливающимся дождём, а противоборствующие армии смотрели на них, сбитые с толку неожиданной развязкой. И грянул гром.

В бедно обставленной келье со знаком трёхликой Богини над дверью пахло озоном, как бывает после грозы. Неслышно появившиеся послушницы замерли на мгновенье, увидев лежащее на полу бездвижное тело сестры. Вошедшая следом настоятельница, склонившись над провидицей, приложила палец к вене на её шее и, убедившись в наличии пульса, кивнула остальным. Те, по-прежнему молча облачили женщину в тёмно-серую тунику и, подняв с пола, уложили на постель с начертанным у изголовья символом Ордена – взятым в круг крестом.

Рассветное солнце осветило Обитель, разбавив алым цвет слоновой кости. Тьма, вновь побеждённая в извечной борьбе, пряталась в тенях у стен, словно получившая пинок собака, чтобы скопив силы вечером заявить о себе. Неслышно провернувшись на смазанных жиром петлях, открылись кованые железом ворота, и одетый в дорожный плащ вестник, в походной суме которого лежал пергаменный свиток, быстро спустился по мосткам к ожидавшей его на водной глади фелюге. Выйдя в фарватер, команда подняла парус. Лёгкое судно покачиваясь на волне уходило за поворот, ветер гнал лодку вниз по течению, а идущая на убыль луна смотрела с заоблачной высоты как восходит над киновией солнце, давая начало новому дню и легенде о Трёх Пророчествах.

Часть первая

Пророк

В нагромождении хаотичной застройки Верхнего города (когда почти впритык к одному зданию ставили другое), в заросших молодой порослью деревьев развалинах храма Отвергнутого Бога собралась дюжина одетых в белое мужчин.

Вернее застроено всё вокруг было лишь с трёх сторон – с четвёртой руины стояли на почти отвесном обрыве Леи, и солнце, поднимаясь над горизонтом, заливало остатки храма. Гонениям подверглись впавшие в немилость жрецы, многие из которых встали на защиту священного огня, горевшего внутри культовых сооружений, и были либо убиты, либо навечно брошены в подвалы крепости, но событие, которого они так долго ждали, заставило выживших потерять осторожность. Ведь даже простое упоминание имени Отвергнутого Бога, могло дорого обойтись. Астарта – Непорочная Дева, новая богиня Добробрана, оказалась милостивой к тем, кто возносил ей молитвы и беспощадной к своим хулителям.

Пол в разрушенном храме тщательно вымели, застелив белым покрывалом, раскрашенным красными и зелёными цветами. Белый цвет по учению Ария – пророка Отвергнутого Бога, символизировал чистоту и благость, зелёный – процветание и возрождение, а красный был символом воинской доблести.

Бальтазар, один из немногих оставшихся в живых Патриархов, поглядывая на солнце, не торопясь произвёл ритуальное омовение из белого кувшина, что держал совсем ещё юный жрец и, вытерев насухо лицо и руки, приступил к чтению священного писания. Уложенный в железный оклад с медными застёжками фолиант представлял собой толстый пергаменный кодекс длинною в добрых полтора фута и в фут шириной – книгу, написанную, на тонко выделанных листах из ослиной кожи. Когда он уставал второй по значимости священник, подхватывал текст заповеди из своего, меньшего размера кодекса, стоя лицом к лицу с Бальтазаром, но ни в коем случае не спиною к солнцу и горевшему в чаше священному огню. Все эти люди вели двойную жизнь, все они где–то работали, занимаясь насущными делами, но под мирской одеждой носили подпоясанную шерстяным поясом священную рубаху из цельного куска материи.

Последователи Ария верили, что такое одеяние защищает душу от зла и соблазнов, а кармашек над сердцем является копилкой благодеяний, и старались как можно меньше времени находиться без неё. Шесть каменных чаш с благовонным деревом стояли по внешнему краю храма. Под чтение молитвы Бальтазар зажёг их все от пламени седьмого сосуда, огонь в котором не гас никогда. Так было уже сотни лет, жрецы умирали от старости или болезней, а огонь так и горел, помня прикосновения рук давно ушедших людей.

Время близилось к полудню, но безоблачный день не давал света – тень лунного диска медленно, но неотвратимо наползала на солнце, заслоняя его сначала на четверть, потом до половины, пока не скрыла полностью. И стало вдруг днём темно, как бывает лишь вечером. Стих ветер, замолкли птицы, неслышно стало привычных звуков жизни огромного города – потрясённые люди, бросив дела, испуганно смотрели на небо. В наступившей тишине слышались лишь слова священного писания, что читал больше не глядя в текст Бальтазар, не было надобности в факелах, ведь он за долгие годы выучил его наизусть. Экзарх изменился: в оттенках тревожного света, бросающего на священную рубаху и белую круглую шапочку кровавые отблески, он стал величественнее, а аскетичное лицо сделалось суровым и почти таким же безжизненным, как у каменной статуи. Он словно стал выше, голос его гремел фразами священной книги, и сделалось жутко и от слов его, и от полуночного мрака, опустившегося на небо в середине дня. Казалось это жрец силой своей веры, скрыл свет от ветреной паствы, ещё вчера возносившей молитвы своему единственному Богу, а сегодня отвернувшейся от него.

И люди, глядели испуганно на жуткое зрелище, и кто-то видел лишь чёрный круг, а кто-то крылатое солнце с птичьим хвостом и двумя головами чудовищ смотревших в разные стороны. Но те и другие считали это знамением и не понимали его. Лишь Бальтазар взирал на него влажными от слёз глазами, читая молитву низвергнутому Богу. Старый жрец верил, что этот день наступит, верил и ждал всю свою жизнь, боясь лишь, что смерть прервёт его ожидание. Потому что знал, что вслед за крылатым солнцем на землю Серединного мира ступит Пророк.

***

Апрельское солнце падало в бездонную пропасть у края мира, заливая светом небольшую долину, зажатую изгибом реки с одной стороны и лесом с другой. По ней к воротам в крепостной стене возвращался рабочий люд, тянулись повозки, спешили всадники, сопровождая покрытую королевскими вензелями и дорожной пылью карету.

Велик был город Добробран и славен, и страшен Драконьей башней городского острога и местом казни у Касагранды – городского дома собраний. Хотя и звали его иногда Пёстрая Корова, ведь именно она, отбившись от стада дикого племени, спасла жизнь будущего основателя города, вскормив своим молоком. Та история случилась много веков назад, сейчас город сиял в зените славы островерхими шпилями Высокого замка и золочёными макушками храмов Девы-Матери; его заросшие мхом, покрытые боевыми шрамами неприступные стены, высоко уходящие вверх, гордо смотрели сквозь щели бойниц на спешащий укрыться за ними народ.

Уже много лет был мир на земле Добробрана, благодаря мудрой политике вдовствующей королевы Элисандры. Муж её, король Салозар, умер много лет назад от страшной болезни, за короткое время превратившей пышущего здоровьем нестарого ещё мужчину, настоящего гиганта в прикованную к постели развалину. Выданная за муж за Азгорское море дочь Салозара обвинила мачеху в убийстве отца, узурпации власти и навязыванию чуждой веры, приведя легионы мужа на земли родины. Но после долгой кровопролитной войны была разбита в решающей битве в долине Дев, и бежала на родину мужа, опасаясь расправы. Утвердившись на троне, Элисандра стала править одна, и хотя естественное увядание не обходило её стороной, она всякий раз отвечала отказом, сватавшимся к ней лордам.

Ехавший на ослике молодой человек лет двадцати семи был остановлен одетым в кольчугу и железную каску с широким щитком для носа городским стражником:

– Куда?

– Пусти меня, добрый человек, – ответил путник, глядя в суровое лицо воина и вся процессия на подходе к почерневшему от дождя и солнца подвесному мосту над глубоким рвом, с заострёнными кольями на дне, замерла и загудела нервно, не понимая причины проволочки. – Ведь скоро ночь и звери, как обычные, так и двуногие, уже готовы покинуть своё логово.

– Кто таков? – спросил стражник подозрительно, не убирая с дороги копья. – Откуда мне знать, может ты и есть первый разбойник?

– Я не разбойник, – с мягкой улыбкой ответил ему странник. – Я иду по миру, собирая по крупинкам его мудрость.

– Ты либо вор, либо блаженный. Но мне нет дела до этого, оплачивай городской сбор в две медные монеты и въезжай, не задерживая других. Если конечно ты не нищий.

– Я не нищий, я богат духом и с радостью раздаю свои сокровища первым встречным.

– По тебе не скажешь, – хмуро заметил воин, разглядывая собеседника. Тот был среднего роста, худощав, чёрные волосы, схваченные медным обручем, падали ему на плечи. Был он смугл, с узким обветренным лицом и проницательными карими глазами. Одет в посеревший от времени некогда чёрный плащ с капюшоном, перехваченный в поясе бечевой, а на ногах носил сандалии из толстой кожи. Позади седока к крупу ослика был приторочен небольшой дорожный мешок.

– Пусти его, солдат, от него не убудет. Я заплачу за него, – сказала стражнику миловидная круглолицая девушка из окна поравнявшейся с ними кареты, протягивая деньги.

– Спасибо, юная леди! – крикнул путник, вслед тронувшейся карете и очередь у ворот вновь пришла в движение, чтобы вскоре раствориться в переулках городских кварталов.

***

Добробран был главным городом одноимённого королевства, состоящего из семидесяти с небольшим рыцарских замков, вольных городов и торговых посёлков окрестных земельных Магнатов, славных своими осенними ярмарками. Города не имели отдельного самоуправления – они также платили налоги и штамповали королевскую монету, в чём была их вольность, так это в том, что жители рождались свободными людьми, в отличие от принадлежавших Магнатам крестьян, служивших товаром наряду с землёй, недвижимостью и скотом.

Королевство по форме напоминало вытянутый овал, расширявшийся в северной части и сужавшийся к югу. На севере соседствовало с Домом Рей Гарда, лишь недавно сформировавшимся как единое государство из пяти некогда формально объединённых королевств. На юге его естественным пределом было Азгорское море, куда впадала бурлящая полноводным потоком на каменистых порогах Лея, разбиваясь в своей дельте на сотню рукавов, протоков и мелких речек. Красавица Лея давала жизненную силу южным пустынным районам, кормила рыбой и хлебом заливных лугов, беря своё начало далеко на севере, в верховья Скалистых холмов, словно нанизывая на себя примерно посередине оба государства. С запада границы королевства обрамляло море, с востока дружественное княжество Ланчестерон, владыка которого поддержал Элисандру во время войны с Византием. За морем лежал уже названный Византий, королевство Азгора и Ахеронское царство, являвшиеся центром Серединного мира.

Вопреки легенде свою столицу предки Салозара не строили, они пришли сюда во время великого переселения, когда лёд метровым слоем сковал их земли, на севере превратив в безжизненные, ледяные пустыни. Прежние хозяева города и всех земель от Скалистых холмов до моря, (цивилизация которых переживала явный упадок, хотя и была гораздо выше, чем у пришлых племён), особого сопротивления не оказывали, предпочтя присоединиться к тем, кого не могли победить. И возможно, поэтому Добробран, что в переводе с языка исконных жителей, айнов, означало «дом благой веры», не был стёрт с лица земли. Позже ассимилировавшиеся с переселенцами аборигены на тот момент давно покинули свою столицу, и жили в деревнях и каменных замках из её руин по течению реки, растеряв древние знания, а взорам измученных долгими переходами людей предстало заросшее молодой порослью безжизненное поселение. Поразившее невиданными доселе монументальностью, масштабом и красотой.

Исход был так давно, что о нём мало кто помнил, но ещё меньше было тех, кто знал об его причинах. Боги прокляли айнов, закрыв небо завесой облаков, такой плотной, что солнце не могло пробиться сквозь них. Долгие годы без лета, почти полностью выкосили этих удивительно рослых людей, настоящих гигантов, которым требовалось немало пищи, а выжили из них самые изворотливые и как ни странно слабые – это был чудовищный естественный отбор, поставивший крест на процветающей цивилизации. Река замёрзла, метели, дуя неделями и месяцами, заносили Добробран снегом так, что даже шпили самых высоких зданий оказались едва видны.

Когда тучи рассеялись, и вышло солнце, пришла большая вода, и чёрный дождь лил с неба, не переставая, превратив всё вокруг в бескрайнее море. Вода уходила неспешно в течение нескольких лет, а вместе с нею безжалостный мор из–за зловонных гор разлагающихся трупов косил оставшихся в живых, доделывая начатое годами без лета. Но не кому было убирать принесённую водой землю, хоронить мёртвых и бороться с паводком, ведь те, кому посчастливилось выжить бежали отсюда, ибо считали они, что город их проклят. Что было правдой из этих сказаний навсегда осталось загадкой, во всяком случае, теперешняя столица Добробрана оказалась завалена грунтом до середины вторых этажей. Новые жители, не утруждая себя раскопками, вживались в существующую реальность, приспосабливая засыпанные этажи под подвалы, а до половины, вросшие в землю десяти футовые двери под окна.

От легендарных времён остался величественный город, равномерно застроенный каменными зданиями с востока на запад. Жилища сооружали из прочного материала, зимой удерживавшего тепло внутри, а летом не пускавшего зной. То была не отдельная хаотичная застройка, а цельный комплекс с этажностью, доходившей до пяти и семи ярусов. Потолки в домах были высокими, как и дверные проёмы. В каждом жилище имелись отвод бытовых стоков и подведение питьевой воды, что казалось немыслимой роскошью привыкшим к кочевым условиям завоевателям.

Постепенно прежнее великолепие сменили руины; высотные здания оказались разобраны, из них новые хозяева строили неуклюжие постройки, пока со временем не научились делать вполне приличные здания в несколько этажей, крытые железом и черепицей. Проблема оказалась в том, что камня, из которого возводили дома аборигенов, не было в округе; всё больше не идущий в сравнение с ним известняк и ракушечник, что привело к окончательному сносу всех прежних строений. Из которых позже выстроили Верхний город и резиденцию королей Высокий замок.

На момент появления северян от былого величия народа, населявшего земли Добробрана осталось лишь невнятное эхо. Сам он постепенно вырождался, (ассимилируясь с переселенцами, позаимствовавших не только землю, но со временем и веру исконных жителей), хотя ещё даже местные женщины были выше мужчин северян. То были светлоглазые, светловолосые исполины, веровавшие в единого Бога и его пророка, указавшего человечеству путь к праведности и чистоте. Именно Бог, которого звали они Триолан, через Ария своего наместника на земле привёл их сюда, наделив мудростью и семью основами новой веры. Главной из которых была вера в мудрого Бога, как в благого творца и в его пророка принёсшего людям благую веру и указавшего путь нравственного развития. Он представлялся верующим первосвященником, воином и скотоводом, бойцом, образцовым главой дома и покровителем людей всего мира. Проповедь пророка носила ярко выраженный этический характер, осуждала насилие, восхваляла мир между людьми, честность, созидательный труд и утверждала веру в единое божество.

Согласно учению Ария свет (всё равно природный или искусственный), является зримым божественным образом, поэтому желая обратиться к нему, последователи учения становились лицом к свету, представлявшему для них направление молитвы. В большинстве своём уверовавшие в единого Бога люди являлись огнепоклонниками и потому ночные молебны при свете горящих алтарей по праздникам являлись обычным делом. На новый год, торжественно отмечавшийся в день весеннего равноденствия, огненное море пылающих факелов стекалось к главному храму, у которого читались молитвы одетыми в белые одежды Первосвященниками и приносились жертвоприношения.

Священна была не сама постройка, а храмовые огни в ней, как душа в человеческом теле, которые не гасились долгие годы и служители из поколения в поколение поддерживали горящее пламя, одевая на голову специальные маски с прорезями для глаз, дабы не осквернять пламени своим дыханьем. У храма с семью мраморными колонами при входе сидел на земле огромный каменный Триолан, представлявший собой бородатого старца с непокрытой лысой головою в белой рубахе из цельного куска материи, имевшей ровно семь швов и подпоясанную тонким поясом из семидесяти нитей белой овечьей шерсти.

По преданию каменное изваяние пришло сюда само и село у холма над рекою, с которого потом и начался город, ставший столицей великой империи. Но все империи рано или поздно превращаются в прах, а на смену одним богам приходят другие и теперь на месте древнего истукана стояла колоннада Непорочной Девы, ставшей святыней нового Добробрана. А крылатое солнце, символ веры предков сменили три фазы луны, как ипостаси трёх жизненных циклов.

Если в давние времена прежние жители придавали большое значение чистоте жилищ и улиц, как и личной гигиене, обустраивая общественные бани, то теперешних хозяев это, похоже, волновало мало и даже столица королевства, изрядно пропахла нечистотами и смрадом гниющих тел, а ванная комната была далеко не в каждом доме. На главных улицах ощущалось зловоние отхожих мест, задние дворы провоняли дерьмом и мочой; лестничные клетки пропахли гниющим деревом и крысиным помётом, а кухни таверн смердели порченым углём и бараньим жиром. Жители выплёскивали содержимое ночных горшков и лоханок прямо на улицу, на горе зазевавшемуся прохожему и увернуться от льющихся из окон нечистот было не просто. Застоявшиеся помои образовывали смрадные лужи, неугомонные городские свиньи, которых было великое множество, дополняли картину, а блохи, вши и клопы кишели как в жилищах богатых, так и в домах бедняков.

Ширина выложенной брусчаткой важной магистрали, ведущей к Касагранде или Высокому замку, составляла до восьми ярдов; второстепенные улицы и переулки были значительно уже – не более семи футов, но иногда в Верхнем городе встречались проулки шириною в ярд. Уличное движение составляли три элемента: пешеходы, повозки, животные, ведь от заставы к бойне на Мясном рынке часто гнали стада.

Непроветриваемые комнаты постоялых дворов смердели затхлой пылью, жирными простынями, сырыми пружинными матрасами и едким сладковатым запахом ночных горшков. Из каминов воняло серой, из кожевенных мастерских – слезящей глаза щёлочью, из боен – свернувшейся кровью. Люди воняли потом и нестиранной одеждой, изо рта разило гнилыми зубами, из их животов луковым супом, а от тел, если они были уже не молоды старым сыром, кислым молоком и болезнями. Воняла Лея от сливаемых в неё нечистот, воняли площади и базары, воняли храмы Непорочной Девы немытыми телами своих прихожан, воняло под мостами и во дворах. Крестьянин вонял, как и священник, ученик ремесленника – как жена мастера, воняло всё дворянство и даже от королевы пахло старой козой и зимою и летом. В столице, замках, городах и сёлах не существовало ни единого вида человеческой деятельности, ни созидательной, ни разрушительной, ни единого выражения зарождающейся или отмирающей жизни, которую бы постоянно не сопровождала вонь.

***

Доморощенные пророки и их идеи спасения мира сквозь трансформацию бытия не интересовали Бальтазара. Ему повезло, он родился в богатой семье и, хотя его благосостояние уменьшилось в разы с приходом к власти Элисандры, он всё ещё мог позволить себе не заботиться о пропитании. Днём старик бродил по улицам, выискивая что-то необычное в поведении людей, в проповедях бродячих пастырей и хотя не находил, того чего искал всё ещё не терял надежды.

Вечерами экзарх обкладывался книгами в свете горящих канделябров, выискивая в них намёки на развитие дальнейших событий. Он просматривал книгу за книгой, лишь ненадолго давая глазам отдохнуть; вечер сменяла ночь, ночь – утро, а ответа на мучающие его вопросы всё также не было. Бессонные ночи и проводимые в скитаниях по городу дни сказались на нём; и так не особо полный Бальтазар, похудел ещё больше, черты его обветренного лица заострились, глаза впали – теперь он выглядел не мудрецом и провидцем, а самым обычным полоумным бродягой.

Он вновь и вновь вчитывался в знакомые строки, боясь, что что-то понял не так или неправильно перевёл с языка айнов на речь Серединного мира. «Неужели я ошибся, и Бог окончательно отвернулся от нас», – думал верховный жрец, печально глядя на крылатое солнце, изображённое на стене его спальни, и теперь придётся ждать нового знамения, до которого он уже точно не доживёт. День шёл за днём, неделя за неделей и когда надежда стала покидать его, случилось то, чего он так долго ждал и в глубине души боялся.

– Мы нашли, нашли его, Отче! – возбуждённые крики и шум в прихожей нарушили уединение, безрадостные мысли не давали покоя, отгоняя сон, и хотя он забыл теперь, когда спал в последний раз, Бальтазар продолжал бодрствовать, словно в наказание за свою не прозорливость. Торопливые шаги взбудоражено галдящих людей слышались совсем рядом, наконец, дверь в комнату распахнулась, и внутрь ворвались с полдюжины молодых людей из его окружения.

– Разве так входят в мой дом? – строго спросил старик и Роланд, заводила всей этой кутерьмы, высокий худой юноша лет двадцати с побитым оспой лицом смущённо произнёс, пытаясь успокоиться:

– Извини, Бальтазар, что врываемся к тебе, но дело, дело слишком важное для каких–то условностей. Мы нашли его!

– Это я уже понял, – недоумённо вздохнув, проворчал старик. – Но кто-томожет мне объяснить, что, наконец, случилось?

– Им кажется Бальтазар, что они повстречали Пророка, – ответил ему входящий обычной для него вальяжной походкой Мельхиор, высокий статный мужчина лет пятидесяти, с которым верховный жрец читал молитву в день затмения. В душе старик недолюбливал его за импозантный вид лорда, за слишком красивое лицо и львиную гриву поседевших волос, эффектно лежащих на плечах. Всё это вызывало раздражение в душе аскета, меньше всего он хотел видеть своим преемником самовлюблённого павлина.

– То, что им кажется – не повод нарушать мой покой. Если пророк или тот, кого вы приняли за него здесь, вряд ли он покинет город в ближайшее время.

***

Небольшая толпа человек из тридцати повсюду сопровождала этого явно неординарного человека, которого, пожалуй, больше других можно было принять за Пророка. Звали его Валаам, то был мужчина лет тридцати среднего роста, в меру худ и в меру плотен. Он оказывал впечатление на людей и тому, кто встретился с ним однажды, хотелось увидеть его снова.

– Человечество делится на две категории: те, кто стремиться нести добро и те, что сеют вокруг себя раздор и ненависть друг к другу. Но услышьте меня: посеявший камень пожнёт бурю!

Благодаря Астарте – Божественной Матери, что дала нам жизнь, мы должны победить ложь и насилие. Мы должны жить праведно, ибо мы – братья и сёстры, вышедшие из чрева той, что незримо присутствует с нами и в радости, и в печали.

– Но язычники северяне утверждают, что это их бог создал небо и землю и всё что находится между ними. Да и мы до недавнего времени славили солнце в многочисленных храмах, воздавая ему честь и хвалу. Не слишком ли много богов? – спросили насмешливо из толпы и Валаам тут же ответил:

– Нет не много, брат мой – ведь Бог един, как бы не звали его и не изображали в дереве или камне. Солнце в каждом из нас, просто нужно дать возможность ему светить. И я говорю вам: не сотворите себе кумиров, ведь все они лишь камень и дерево, а я пекусь о душе. И если богиня или чей–то там бог учат вас другому, говорю вам: заткните свои уши! Бог не в рукотворных храмах живёт, но в сердцах наших и не требует служения рук человеческих, а только молитвы, которой, вы обратитесь к нему.