Текст книги "Виноватых нет! (СИ)"

Автор книги: Gellalina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Что теперь делать?

Готовиться к самому худшему. Выпрашивать у мадам Помфри зелье от ядов и проклятий, желательно покрепче, после чего идти и униженно просить прощения. А не легче ли сразу оправиться прямиком к Воланде-Морту, преподнести себя ему, так сказать, на блюдечке с Василиском в роли декорированного украшения, идущего по краям?

Ещё сумка эта… Нельзя игнорировать следующие уроки, но принадлежности для них сейчас по-прежнему отлёживаются у Снейпа. Гарри живо представил себе дракона, ревностно стерегущего кучку золотых монет, а потом отчётливо увидел такую же картину, только с деканом слизерина и своими вещами в главных ролях. Получалось довольно забавно – профессор, выпускающий струйки пара из ноздрей, сидит на сумке и пристально следит за каждым, кто косо смотрит.

Но настоящий Северус Снейп, злобный, мстительный и, трудно признаться хотя бы самому себе, теперь до синих чёртиков страшный, во много раз опаснее какого-то там дракона. Последний по сравнению с первым кажется всего лишь безобидной ящерицей с претензией на недо-величие.

Обдумав множество аргументов “против” и ничтожное количество “за”, Гарри принимает опрометчивое решение: он подождет окончания урока, состряпав сожалеющее лицо и в целом виноватый вид, без изысков пойдёт извиняться. Попробует хотя бы немного смягчить свою участь и забрать оставленные в порыве ярости принадлежности. Мало ли, вдруг поможет?

К окончанию урока Гарри нетерпеливо прохаживался перед кабинетом, курсируя туда-сюда в ожидании друзей. Пока он проделывал обратный путь от комнаты гриффиндора, успел придуматься более удачный план развития событий.

Сумку ему принесёт либо Рон, либо Гермиона, на худой конец – кто-нибудь из однокурсников. И можно будет никуда не заходить, только вечером, уже на отработку, когда Снейп немного перебесится и, вероятно, передумает воплощать в реальность смертоубийственные планы. Тогда можно будет подумать о том, чтобы принести совсем не искренние, но уместные извинения. Он сволочь, конечно, порядочная, однако, как-никак, всё ещё преподаватель.

Наконец-то в двери повалили толкающие друг друга ученики, из числа которых разительно отличились Рон и Малфой, потому что последний вцепился в рыжую шевелюру и настойчиво тащил следом за собой. Гарри провожает странноватую парочку озадаченным взглядом и, когда она окончательно скрывается за углом, решает расспросить о вещах у Гермионы.

– О, вот ты где, – она призывающе машет ему свободной рукой из толпы выходящих, смотрит осуждающе, выдыхает утомлённо и, видимо, решает перенести разнос полётов и психики за одно на более приемлемое время, – Не смотри на меня так, я правда хотела забрать твои принадлежности. Но когда я почти это сделала, профессор не позволил. Сказал, чтобы ты сам их забрал. Я не посмела перечить, понимаешь? Он выглядел так, словно еле-еле сдерживается.

– Да ещё бы.

– Ты придурок, Гарри. Вот, я должна была это сказать. И… Удачи. Пригодится.

Гермиона уходит вслед за другими учениками, что увеличивает затихнувшее немного волнение раза в три, не меньше. Припрятанные в одном из карманов школьной мантии конфеты в количестве трёх штук вспомнились неожиданно сами по себе. Пришлось дожидаться, пока все выйдут, а потом, для общего настроя, нервно проглотить их все.

И, подрагивая руками, несмело поскрестись в дверь зельеварения.

Тяжело соображать, когда боишься. Гарри не понимает, от чего становится невыносимо жарко, до потеющих ладоней и разрастающегося жара посередине груди.

Комната опустела практически полностью, если не считать преподавателя за большим столом и оставленные нетронутыми котлы. Осторожный взгляд, украдкой брошенный на бесхозно брошенные тетради вместе с разложенными на столе принадлежностями, заставил ворочаться в душе поочерёдно то ненависть, то страх. Гарри кажется себе жалким ужонком, загнанным под маленький камень.

– Посмотрите на меня, Поттер. – Бархатистый голос (жалко, доставшийся такому отвратному человеку) мягко надрезает напряжённую тишину хорошо различимыми повелительными нотками. Повиноваться не хочется, но приходится, чтобы не показаться слабаком, трусливо встречающим опасность с глазами, направленными в пол. – Или у вас совсем не осталось чего-то хотя бы отдалённо напоминающего храбрость?

Гарри, с неимоверным трудом превозмогая на удивление стойкое волнение, вызывающе резко вскидывает голову и тут же безнадёжно теряется в глубине чёрных, магнетически-притягательных глаз. Он с трудом соображает и, понятное дело, ни разу не понимает, откуда появился горячий комок в районе солнечного сплетения, расползающийся по телу покалыванием и лёгкой, приятной вибрацией. На лбу выступило несколько бисеринок пота, одна из которых плавно опустилась по виску до самой шеи.

Это до какой такой степени надо было перепугаться? Чтобы аж вот так?

– Ну вы и устроили сегодня, Поттер, – голос у зельевара вкрадчивый, нарочито нежный, от него внутри всё переворачивается неоднократно, – Хотя бы представить себе в состоянии, что я могу сделать?

Гарри откровенно, чуть ли не демонстративно, ненавидит Северуса Снейпа. Ненавидит, но всё-таки опасается. Он с грациозностью хищника, которая ни коим образом не вяжется с его внешним обликом, выходит из-за учительского стола и угрожающе медленно приближается к застывшему ученику, всё ещё чувствующему на себе множество мурашек.

И в душе тоже что-то вспыхивает. Сердце жаром обдаёт.

– П-профессор… – слова упрямо застревают в горле, когда между Снейпом и Гарри остаётся всего-то около метра. Надо, наверное, прямо сейчас извиниться, или сделать виноватый вид, или вообще сделать хоть что-нибудь, но выражение лица зельевара лишает всех мысленных процессов, подчистую. От его не исходит ни злобы, ни ярости. Только что-то загадочное.

Но ведь Гарри никогда прежде ничего такого не ощущал. Неужели какое-то новое хитроумное проклятье? Он ни сказать ничего не в состоянии, ни даже просто двинуться.

– Сегодня после уроков, – Гарри с трудом удерживается и не кивает судорожно, а хотелось. Очень хотелось, жутко, но если бы Снейп не сказал этого, он бы самолично по собственной инициативе заявился, наплевав на всё. Что такое приличия, субординация, когда тебе подобное до лампочки и совершенно не колышет? – И не дрожите так, ради Мерлина, ваши откровения не были для меня чем-то неожиданным или оскорбительным. Как вы помните, я не говорил, что предстоящий визит в этот класс связан с инцидентом фиолетовой шевелюры Драко. Ведь не говорил же, а? Гарри?

Голова качается в утвердительном жесте с неимоверными усилиями, вообще ни разу не въезжая в ситуацию и теряясь в том, как всё происходящее расценивать. Снейп не ругается и травить, по всей видимости, не собирается. Что с ним не так?

Гарри. Он назвал его по имени.

Этот мир только что отклонился от своей оси, соскочил с орбиты и вприпрыжку убежал прямиком в бескрайнее космическое пространство.

Разом начали извергаться все, без исключения, даже давно потухшие, вулканы.

Мэрлин несколько раз перевернулся в гробу.

У Гарри – жёсткий разрыв стереотипа.

– Свободны, – впечатление от собственного имени в исполнении Снейпа закладывает уши, мешая адекватно воспринимать всё остальное. Приходится с широко раскрытыми глазами и топорным выражением на лице молча взирать на учителя снизу вверх, чувствуя себя при этом ещё хуже, чем просто придурком, – Можете идти, но после уроков жду вас на отработку.

Развернуться на сто восемьдесят и спокойно выползти за дверь неожиданно тяжёлая задача, если при этом постараться не сподкнуться о собственную ногу и не втрескаться в один из косяков, которых на пути встречается в количестве целых двух штук. Сердце отдавало в уши раскатистым набатом как минимум лондонского Биг-Бена, готовое выпрыгнуть из груди, вернуться туда, назад, в кабинет зельеварения.

Только ноги упрямо уносили Гарри на следующий урок, давая призрачную надежду на то, что всё произошедшее ему привиделось.

========== Часть 3 ==========

Рону всегда было тяжело сопротивляться самому себе, если что-то реально выбешивало или, наоборот, приносило дикий восторг. Эмоциональность – врождённая семейная черта, которая развивается как-то непомерно, вызывающе быстро. Он даже начинает замечать, что одергивать порывы иногда гораздо более уместно, чем демонстрировать во всей красе. Иначе в конечном итоге кто-то или что-то обязательно пострадает.

К сожалению, Рону не чуждо от случая к случаю грубое рукоприкладство. Неудержимый, глубоко проникающий гнев – та самая, легко возгорающаяся спичка, потушить которую всегда проблематично. Отвратительная ругань, зачастую нецензурная и до неприличия громкая, целенаправленно поганит отношения со всеми окружающими без исключения. И поделать с этим нечего вообще никак, что обидно, потому что гены. Очень просто собственные косяки списать на проявление наследия шумного по сути семейства Уизли. Ибо даже Перси иногда по-глупому забывается, и тогда только в сторонку убраться, заныкаться получше, молясь потихоньку, чтобы не задело.

Именно так, в принципе, всё и происходило до недавнего времени. Пока перед Роном не появилась главная задача за весь текущий год: поставить, наконец-таки, на место оборзевшего белобрысого хорька. Заставить его не раз и горько пожалеть о том, что смотрит на гриффиндорца и всё его семейство как на нищеброд.

Рон и любимый отпыск Малфоев, этот слизеринский принц с позолоченной ложкой очень глубоко прямиком в пятой точке, не поладили ещё на первом курсе, если не раньше. Семьи пересекались незначительное количество раз на элитных званых ужинах и обедах в некоторых именитых менорах, уже тогда взирая друг на друга подчёркнуто враждебно. Слишком различные интерпретации жизненных ценностей, а также понятий о добре и зле (разница хотя бы в том, что Малфои стёрли между ними всякие границы, в то же время как Уизли чётко видят их и соблюдают, находясь на сугубо светлой стороне).

Так что детей ещё чуть ли не с рождения воспитывали непримиримыми кровными врагами. Лет примерно в пять они испытывали только-только навязанную родителями взаимную неприязнь, которая с неумолимым течением времени переросла в собственную, подкрепившись фактами, усвоенными сразу уже во время обучения в общей школе магии.

Честно, возненавидеть Малфоев было легче лёгкого, и Драко в этом плане выбивался вперёд с большим отрывом, контактируя теперь с Роном непосредственно.

Ещё на первом курсе слизеринец хорошо засветился, Уизли никогда не испытывал настолько устойчивой антипатии к человеку – она обозначилась внутри него после самой первой выходки ненавистного хорька. Именно Драко собственноручно поджёг эту спичку, которую Рон теперь бережно хранит глубоко внутри себя и подкармливает всякими нехорошими мыслями и представлениями о том, как прекрасна будет месть. Раз за разом. Сколько бы Драко ни захотелось испытывать его терпение и психическую устойчивость.

А ещё он запомнил, как начал действительно отвечать.

Как и то, что это, оказывается, может приносить особенное, ни с чем не сравнимое, какое-то отличное от простейших методов, удовольствие. Рону прямо-таки понравилось использовать грязные приёмчики Драко против него же: гриффиндорец с неподдельным интересом штудировал книги проклятий с незначительными, но неприятными последствиями, искал и находил щадящие ядовитые отвары, инициативно придумывал подставы и попутно представлял, как Малфой во всё это попадётся. Как будет сатанеть и поминать своего хитроумного теперь врага не единственным многоэтажным матом.

Почему-то сама идея того, что белобрысый думает о нём, наполняла душу согревающе-приятным, отчасти злорадственным волнением. И ещё вдохновением. Вот как сейчас, например, Рону очень хочется воплотить свою гениально проработанную задумку в реальность до такой степени, что просто так отсиживаться на кровати становится невыносимее с каждой неиспользованной по делу секундой.

Только сначала надо выпить немного жароутоляющего – видимо, эпидемия гриппа уже дотянула до него свои загребущие ручонки. Необходима профилактика, причём срочно. Пока вездесущая болезнь окончательно не захватила его хоть и крепкий, однако обыкновенно человеческий организм.

– Гарри! – сначала завопил и только после этого припомнил, что друга в комнате сейчас не имеется. После сегодняшнего удачного перекрашивания Малфоя Снейп с чего-то заподозрил бедного невиноватого Гарри. Рон, как порядочный и верный лучший друг, остался после урока, попытавшись признаться во всём содеянном, но упрямый зельевар либо не поверил, либо просто не захотел ничего менять. Только каркнул в своей излюбленной манере, чтобы выметался из кабинета вместе со всеми однокурсниками.

Теперь ему очень сильно не по себе. Из-за выходки, пускай даже удачной, Гарри незаслуженно оставили на очередную отработку, хотя он и так регулярно, чуть ли не каждый божий день, усердно горбатится на Ужас Подземелий. При этом даже отпор давать запрещено – учитель же, чтоб ему Бродяга что-нибудь особенно необходимое откусил.

Неожиданно в комнату осторожно заглядывает какой-то однокурсник Джинни и достаёт из кармана пижамы маленький неприметный флакончик, оказавшийся жароутоляющим:

– Это от твоей сестры. Она сказала, чтобы ты выпил всё до последней капли, – парень оставляет пузырёк на прикроватном столике и уходит. Некоторое время Рон заторможенно рассматривает лекарство, но уже через несколько секунд ловко его открывает и, зачем-то принюхавшись, опрокидывает в себя около половины.

Состояние в целом оставалось таким же. Либо у него замедленное действие, либо Джинни перепутала флаконы, что бывает. Слава Мэрлину, не слишком часто.

Ну, ничего непоправимого. Какая-то лёгкая, практически незаметная температура не может помешать выполнению его идеального, до самых мелочей продуманного плана. Рон обязательно воплотит свою задумку прямо сейчас, в отместку за сегодняшнее происшествие после памятного зельеварения. Хорьку предстоит мучительно, невыносимо, невероятно долго и смачно страдать. Уж в этом-то гриффиндорец уверен, потому что стараться будет, как в последний раз.

Да, кстати, фиолетовые волосы тоже стали целиком и полностью заслуженным актом неминуемой справедливости. Рон своеобразным образом хотел воздать наглеющему на все лады хорьку по заслугам. Как видно, просто на отлично преуспел.

Только не учёл, что змеёнышу захочется вернуть ему “услугу” немедленно, прямо там, под самым носом Ужаса Подземелий.

Было не слишком больно, больше неприятно, когда Малфой сразу уже после окончания урока отделился от массы слизеринского факультета, стремительно приблизился и неожиданно крепко вцепился в шевелюру ничего не подозревающего Уизли. Его лицо опустилось чуть ли не вплотную к уху Рона, удивлённого до самой глубины души.

Послышалось тихое, но хорошо различимое гневное шипение:

– Ну, что, котёнок, выйдем, поговорим? – Гермиона, обалдевши выпучившись, во все глаза смотрела на удаляющихся к выходу враждующих учеников, а Рон, тихо матерясь, послушно вышагивал за Малфоем. А что ещё оставалось делать? Выдираться? Свои-то волосы жалко. Это, наверное, очень больно.

Весь проделанный подобным крайне неприятным способом путь до самого северного крыла, которое сегодня “на удачу” оставалось сравнительно немноголюдным, возрастала вполне оправданная жажда с размаху впечатать уже зудящие кулаки в чью-нибудь физиономию. Даже очень конкретную физиономию. Бледную, надменную, вечно брезгливую и такую…

Бесячую, что аж выносит.

Малфой с силой отшвыривает Уизли таким образом, что последний неловко спотыкается на ровном месте и едва не падает на мягкую точку, чудом удержавшись на ногах. Его неслабо пошатывало из стороны в сторону, голова, которая провела в неправельном положении довольно много времени, теперь гудела, выдавая разноцветные круги перед глазами. Кровь шумела в ушах, покрасневших от едва удерживаемого гнева вместе с пылающими от напряжения щеками.

Выровнявшись кое-как, Рон с поднимающимся откуда-то изнутри и уже нескрываемым бешенством буравит взглядом внешне невозмутимого, но тоже, вероятно, взбешённого по самое не балуйся Драко. Обладатель изумительного баклажанового оттенка в волосах угрожающе-медленно наставляет палочку на своего врага, вызывая у последнего промелькнувшее на задворках мыслей удивление:

– Пора бы тебя проучить, а то заигрался что-то, я погляжу.

– Даже не надейся, я тебя уделаю, и глазом не моргнув, – Теперь, наверное, следует отметить, что Рон по сути своей всегда оставался человеком себе на уме и на провокацию никогда не вёлся. В этом случае произошло то же, что и всегда.

Поднятая недвусмысленно волшебная палочка оставалась целиком и полностью проигнорированной, вызывая, разве что, ещё более интенсивное закипание.

– Уизли, ты что, совсем отупел? Палочку доставай, придурок.

Ну, всё. С этих его последних во всех известных смыслах слов гриффиндорца таки вынесло. Посмотрев на застывшего в надменной позе непозволительно беспечного для сложившейся ситуации хорька, как на дибила, Рон бесхитростно, но зато с удовольствием, кидается на него с кулаками, ощущая крышесносящее желание если не прикончить к Мордреду, то хотя бы покалечить. Причём, желательно, таким образом, чтобы на всю жизнь воспоминание осталось у них обоих.

Какая такая “палочка”? Да заклинания все в один короткий миг из головы выветрились, вместе с жалкими остатками здравого смысла и тормозной жидкости.

Не ожидавший настолько примитивного, даже варварского, подхода к ситуации, Малфой вынужденно пропускает несколько не самых слабеньких ударов, направленных сначала в плечо, а потом – в живот. Правда, затем он очень вовремя группируется, вспомнив, что является, по идее, отпрыском старинного богатого рода потомственных волшебников, где каждый чуть ли не с младенчества умеет постоять за поруганную честь семейства и себя в том числе.

– Грязный выродок… – Драко шипит от боли, явно желая прикончить Рона, и тут же решает отомстить ему прицельным попаданием кулака прямо в челюсть, разбивая последнюю до крови. Коричневатые пятнышки веснушек смешались с насыщенным ярко-алым – гриффиндорец как-то совершенно неожиданно сообразил, что у интеллигентного на первый взгляд соперника с избытком физической силы, но момент уже был упущен. В последствии Рону достаётся гораздо больше, нежели возможно было вообразить. – Так будет каждый раз, когда ты меня окончательно доведёшь, Уизел, – последнее слово Малфой выплёвывает ругательством и гордо удаляется по своим делам, так, словно его ни где и никак хотя бы немного не задело.

Всю обширную палитру “приятных” ощущений Рона, валяющегося на полу посреди коридора и лишившегося самоуважения, тяжело вспоминать с равнодушием. Теперь он с раздражением потирает содранную щёку и облизывает лопнувшую губу, морщится, думая о том, что месть его в этот раз будет изобретательно ужасной. Страшной. Он уже разработал подробный идеальный план, как незаметно выследить врага, и, аккуратно двигаясь по возможности на носочках, бесшумно выскальзывает из гриффиндорской спальни. Благо время сейчас довольно позднее – большинство коридоров пустует, в том числе и переход на стратегически опасную слизеринскую территорию.

– Ну, ничего. Ещё посмотрим, кто кого.

Кроме всего остального, Уизли прекрасно осведомлён: Драко в одинаковое время практически ежедневно направляется в библиотеку, и подкараулить принца изумрудного факультета где необходимо не составит сложности.

Одного только предусмотрительный Рон не смог учесть: тот факт, что слизерин по части сталкерского мастерства уже давным-давно лидирует над всеми остальными. С огромным отрывом.

– Не меня, часом, поджидаешь, рыжее недоразумение? – враг подло подбирается со спины, заставив чуть ли не подскочить от неожиданности. Рон порывисто оборачивается и уже готовится ответить какой-нибудь ядовитой фразочкой, однако планы рушатся в одночасье. Вместо того чтобы уверенно подобраться и вовремя выдать остроумную гадость, парень окончательно потерялся и, оцепенев, смотрел во все глаза на самодовольно ухмыляющегося Малфоя.

Который рассудил, что нечего попусту тратить драгоценные секунды, толкнул растерявшегося соперника прицельно между лопаток, вынуждая неуклюже уткнуться носом в ледяную шершавую стену.

Рон же в это время по-прежнему находился в бессрочном мыслеплавании, и даже боль ни капельки не отрезвила. У него там были какие-то планы, вроде бы ненависть, желание причинить как можно больше боли, но всё это начинает постепенно отходить на задний план. На первом оказываются новые непонятные ощущения в груди.

Это было очень похоже на пожар. Быстро разрастающееся пламя, которое вот-вот охватит ничего не понимающего Уизли, продолжающего стоять с девственно чистыми, безыдейными глазами. Пульсирующий ком в районе солнечного сплетения взрывается сверхновой, оглушая и стремительно расползаясь приятной, тёплой негой в каждой клеточке: на некоторое время гриффиндорец подчистую забывает, где находится, и что живому человеку вообще-то полагается дышать.

– Что, даже сопротивляться не будешь? Трусливый же ты котёнок, оказывается, – тихий, но хорошо различимый мягкий голос режет по ушам, возвращая в реальность. Рона бесцеремонно разворачивают спиной к стене и с силой вдавливают в каменную кладку, опасно близко нависая сверху.

– Зато из тебя змеёныш прямо-таки на зависть, хоть ты и хорёк белобрысый, – сквозь навязчивую пелену, которая постепенно затягивает сознание сонным, тёплым маревом, Рон соображает кое-как: от его сегодняшнего, специально предназначенного для Малфоя, варева врагу маловато досталось. Если не сказать – просто капельку задело по касательной. Ему без особого труда удалось избавиться от эффекта, так что теперь натуральный цвет как и прежде оставался на законно положенном месте.

– Я сейчас из тебя такое сделаю, что даже твоя привычная ко всему противоестественному грязнокровная семейка за своего не примет. – Тихое, буквально на грани слышимости, и потому весьма эффектное шипение раздаётся в опасной близости от уха, когда наклонившийся поближе Драко невольно дышит на чужую шею. Рону кажется, что табуны мурашек браво маршируют вниз по позвоночнику и уверенно добираются до самых пяток, заставляя подрагивающие колени слабо подгибаться.

– К-хк… – это он действительно не совсем удачно постарался выдать что-то остроумное или хотя бы осмысленное, но что-то пошло не так. Вместо колкости получился толе невразумительный хрип, толе скулёж. Настолько провокационная близость ненавистного слизеринца вызывает неожиданно противоречивые чувства. Рон получает редкую возможность рассмотреть его лицо с по-аристократически тонкими чертами, благородно бледную, идеально чистую кожу и тонкие аккуратные губы, кривящиеся сейчас в предвкушающей улыбке.

И в голову почему-то приходит запоздалое понимание того, что Драко, наверное, довольно популярен среди девушек.

– Болтливое посмешище Уизли молчит сегодня? Нонсенс. Где же твоё фирменное мастерство отборными ругательствами окатывать? Давай же, мне прямо интересно послушать.

– А не пойти бы тебе, знаешь, куда?

– Совершенно не оригинально, – Малфой театрально закатывает глаза и издевательски цокает. Последнее незамысловатое действие вынуждает Рона тяжело сглотнуть – парень мысленно настраивает себя не пялиться сильно на промелькнувший между идеально ровными белыми зубами язык, показавшийся розовым пятнышком. Какая-то сумасшедшая часть внутри него бьётся, словно в припадке. Кричит, или даже вопит уже, но при этом безудержно тянется приблизиться к тонким губам, попробовать их на вкус, ощутить на своих.

В общем, голова поехала окончательно и бесповоротно. Первоначальное желание проучить хорька испарилось подчистую, а мир сконцентрировался на одной-единственной точке, ставшей чуть ли не наваждением.

– Молчишь. Неужели я тебя сегодня до такой степени сильно уда…

Договорить он не успел, потому что Рон, совсем улетев куда-то очень далеко, порывисто затыкает его жарким поцелуем, подаваясь вперёд всем телом, желая чуть ли не слиться со своим противником (или уже не совсем) в единое целое. Просто внутри у потерявшегося непонятно где Уизли всё пылает, а потом и вовсе целиком сгорает. Каждая клеточка, словно только что возродившаяся из пепла, наполняется новой, никогда не ощущаемой до сего момента нежностью, ведь губы Драко были приятно мягкими и тёплыми.

Вообще-то, в целом поцелуй получался вполне целомудренный (на большее Рона не хватило по причине отсутствия необходимого в подобных ситуациях опыта), только вот сюрпризом оказалось то, что стало происходить потом.

Драко инициативно углубляет его, отвечая с настолько крышесносящей страстью, что гриффиндорец едва умудряется удержаться на ногах, которые подогнулись и мелко, слабо задрожали. Малфой, ни на секунду не отрываясь от скрупулёзного исследования рта обитающего в прострации Уизли и растворившись в головокружительных ощущениях без остатка, просовывает между ними колено, позволив таким нехитрым образом облокотиться на подставленную опору. А потом, словно требуя за помощь определённую плату, крепко хватает за руки, проигнорировав протестующий стон. С тихим, едва различимым между громким дыханием, голодным рычанием (Рона от этого несвойственного для Драко звука окатило новой, более мощной волной возбуждения) слизеринец поднимает их над рыжей макушкой и полностью обездвиживает “врага”, видимо, получая невообразимый кайф от всего происходящего.

Продолжительный хриплый стон срывается с их губ в унисон, когда совсем другой, приближающийся с каждой секундой, звук заставляет увлечённых поцелуем учеников с трудом оторваться друг от друга и замереть с ничего не видящими глазами.

К ним что-то приближалось. Судя по уверенной поступи, преподаватель или старшекурсник, и непонятно ещё, кто из них страшнее. Первый, который обязательно придумает наказание, или второй, который будет припоминать позднюю встречу, пока не выпустится из Хогвартса.

– Что за… – до гриффиндорца стало худо-бедно доезжать, в каком именно положении они с Малфоем могут быть обнаружены, как физически, так и фигурально. Он всё еще отчётливо ощущал прикосновение чужих рук на своих и колено, крепко упирающееся в пах.

Парни тут же, ни на секунду не останавливаясь и не оглядываясь назад, разбегаются в разные стороны.

Оказавшись в комнате и даже внимания не обратив на всё ещё заправленную постель друга, Уизли машинально запрыгивает в свою, с головой закапывается в одеяло и задыхается. Непонятно, от чего конкретно: пробежка виновата или всё же аномальное желание всё произошедшее повторить. Малфой однозначно воспользовался каким-то хитроумным галлюциногенным проклятьем. По-настоящему, без помощи тёмной магии, такого произойти не могло, ибо даже в самых упоротых фантазиях представить подобное тяжеловато.

Однако, в доказательство реальности пикантной ситуации, губы Рона всё ещё горят от чужого прикосновения, а низ живота скручивает и предательски приятно тянет.

========== Часть 4 ==========

Уже на полпути в слизеринскую гостиную Малфоя посетило понимание бессмысленности того, что он делает.

Убегает. Трусливо поджимает хвост, подобно шавке, бросая истинные желания на растерзание собственным страхам и обширному самомнению.

Ну, вернётся он в ставшие чуть ли не родными подземелья, покорно уляжется в постели и будет усиленно пытаться спать. Можно подумать, у него это получится. Как бы не так. В голове для этого слишком бедлам, и никакие усилия ситуацию не исправят. Драко банально перестаёт ориентироваться в происходящем: привыкший анализировать буквально каждую деталь, все мелочи и нюансы, он как никогда растерян.

А ещё в шоке. Потому что он сам, сам только что поцеловал Рона Уизли. Парня, во-первых и отнюдь немаловажных, ведь на самом деле у него, вроде бы, традиционная ориентация. Факты же, буквально вопящие об обратном, поставили перед тупиком и сбивают с толку, отправляя чуть ли не в нокаут. Во-вторых, поцелуй волею случая достался самому надоедливому, раздражающему непроходимой тупостью и, вероятно, страдающему последней стадией слабоумия гриффиндорцу. А они все там на голову пришибленные и чумные какие-то. К тому же – наивные. Один Поттер чего стоит, ущербный факультет, что тут скажешь.

Стыдно неимоверно, что позволил самому себе докатиться до подобного. Ничего бы не произошло, следуй Драко первоначальному плану, довольно неплохому, как ни посмотри. Сразу уже после памятного зельеварения и урока, который слизеринец с удовольствием преподал Уизли в отместку за испорченный цвет волос, Малфою захотелось отплатить ему монетой покрупнее. Драки и позорно проигравшего в ней врага на тот момент показалось как-то недостаточно. Планы в голове появлялись ежеминутно, как из рога изобилия, да ещё какие! Подогретый свежей порцией качественной ненависти мозг безостановочно генерировал одну гениальную идею за другой, а Малфою хотелось использовать их все, соединить в одну большую, грандиозную, чтобы уж наверняка.

Он может с лёгкостью припомнить, что ещё превосходно, как обычно, контролировал себя, пока возвращался после выяснения отношений с этим рыжим недоразумением в кабинет зельеварения, к Снейпу. Оттуда ещё Поттер вылетел на первой космической (так и оставив все вещи, гриффиндорцы все такие растяпы?). С помощью крёстного, тоже сегодня какого-то странного, находящегося в несвойственно незлобном расположении, Драко избавился от последствий неудавшегося прикола и прихватил лекарственную микстуру против жара. В пузырьке немного оставалось, но ему для профилактики только, не более того.

Как же сильно он тогда разозлился. Выпил после уроков остатки жароутоляющего и тут же ринулся на поиски ненавистного врага, желая всем сердцем умертвить этого грязнокровного болвана. Однако, неожиданно, удача выступила инициатором и преподнесла подарок в виде недалёкого Уизли прямо посреди перехода на слизеринсткое подземелье.

На то, что произошло потом, у Малфоя заканчиваются всякие адекватные объяснения.

Когда перед глазами оказался осторожно крадущийся чуть ли не на носочках Рон, захотелось умыться ледяной водой или вовсе встать под холодный душ – внутри образовался огонёк, тепло которого мгновенно растеклось по всему телу и прицельно ударило жаром в голову. Перед глазами поплыло всё, что не Уизли. Захотелось что-нибудь с ним сотворить. Прямо тут, в грёбаном переходе, даже если при этом вокруг них соберётся толпа из обоих факультетов.

Так что Драко с необъяснимым удовольствием прижал его, распахнувшего глаза так широко, как умеет только провинившийся домовик, прямо к стенке, а потом с любопытством заглянул в лицо. Зря, наверное. Потому что в районе сердца тут же ощутимо ёкнуло.