Текст книги "Годовщина (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Не без гордости Джейме занимал свое место на трибуне напротив со своими тремя старшими сыновьями в ряд, остальные сидели выше, вместе с матерью. Бриенна никогда не садилась в первый ряд. По правде говоря, она так и предпочитала держаться в тени.

– Леди Санса встретилась со мной сегодня, – прошептала Бриенна, гладя мужа по плечу, – по-моему, она и ее дочери единственные, кто не встает рядом со мной только для того, чтобы лучше смотреться на моем фоне.

– Ты опять? – он зевнул.

– Ты не поймешь, потому что ты мужчина.

– Ты умоляла меня привезти тебя на турнир, женщина.

Она вздохнула. Джейме знал, что она хотела бы сражаться снова. Снова победить. По-настоящему, как раньше, но то время ушло, и, даже если она до сих пор могла надрать задницы молодым крепким мужчинам, и не одному за раз, ее появление в доспехах было бы неприемлемо, даже если бы она не была беременна.

Ну и, конечно, он не мог допустить вероятности созерцания другими его жены в лосинах, которые она обычно надевала под туники.

– Джейме, – эту интонацию ее голоса он знал очень хорошо: понижающийся тон, – может быть, хотя бы раз мы могли бы…

– Нет. И я не буду говорить на эту тему опять.

– Один раз, – настаивала Бриенна, приподнимаясь и мечтательно глядя вдаль, – я выберу кого-нибудь послабее.

– Боги, женщина, ты упрямая ослица, ты даже упрямее самой упрямой из ослиц! Почему ты не можешь просто повиноваться мне?

Она затрясла головой.

– Я сражалась за Винтерфелл с Брандоном внутри.

– Я знаю. Это было четырнадцать лет назад.

– Я победила троих разбойников с Лансом. Безоружная.

– И я все еще зол на тебя за то, что ты отправилась в тот лес одна. И за историю с Марисабель.

– Так сделай вид, что ты ни при чем.

– Ты моя леди, – он перевернулся, чувствуя, как начинавшееся было похмелье отступает, и столкнулся с Бриенной, глядящей на него в ожидании.

Так она смотрела на него с мечом в руках. Так она смотрела на него, когда он брал на руки их очередного ребенка. Когда они зачинали следующего. Когда встречала его после дневных дел за ужином. Когда он вернулся, подавив мятеж в Хайгардене. Когда-то Джейме поверил, что ее глаза говорят правду, и так оно и было. Вопреки тому, что произносили ее губы, он читал совершенно другую историю их обоих в ее глазах. Тысячи признаний. Самые нежные слова утешения и поддержки. Даже если Бриенна никогда не произнесла этого вслух.

– Тебе просто нравится со мной спорить, женщина, – прошептал он, проводя рукой по ее груди и немного щекоча ее, пока ее глаза не потемнели, и он не смог увидеть в них свое отражение.

Они сели, сбрасывая одеяло, одновременно. Взглядами договорились о том, чего хотят.

Джейме только протянул руку к ее груди, не для ласки, не ради соблазна – дотронуться до нее, вернуть себя на землю здесь и сейчас – и она запустила пальцы в его волосы.

Джейме знал, что седины там прибавилось за последние годы. Как и морщин на лице, тяжелых следов их общей жизни. Потери маленького сына еще до того, как он сделал первый вдох. Болезней детей. Тяжелых времен на грани разорения или ссылки. Битвы с врагами – живыми, ожившими или мертвыми.

Шрамы внутри и снаружи. Сотни мелких белых шрамиков на ее животе и бедрах, оставшиеся после рождения детей. Длинный порез на ее спине сзади с последней битвы, который не заживал почти полгода. Ее лицо и ужасный шрам на нем. Это все еще она.

И не было ничего, что вспоминалось бы ему теперь, но то мгновение, когда он впервые поцеловал ее – совершенно внезапно для обоих, на глазах у всех, кто мог за ними наблюдать, склонившись к ней на тренировочном дворе в Королевской Гавани, и не удержавшись, чтобы не прикоснуться губами к ее губам и успеть уловить сияние ее изумленных глаз и рдеющий румянец на щеках. Джейме сто тысяч раз целовал ее после этого, и ему казалось, не забыл ни одного из этих раз. Это все еще она.

Хотелось бы мне найти слова, но, как бы я ни искал, не отыскал ни одного ни на одном языке мира. Хотелось бы мне иметь вечность для того, чтобы говорить снова и снова, как ты желанна, и как я люблю тебя, и как не могу насытиться тобой. И как безбожно ревную тебя с первого дня, как увидел; ревную к доспехам, Верному Клятве, ко всем исполненным обещаниям, к Бронну, пекло, я ревную к идиоту Бронну, к Подрику, к одичалым, турнирам, сраным оруженосцам и гербам, к ветру, который целует твои губы, когда ты скачешь верхом…

– Иди ко мне, – прошептал он, протягивая к ней руки, и больше не потребовалось слов.

*

Ночной лагерь в некотором отдалении от ристалища жил своей жизнью. Пиры закончились. Где-то еще звенели мандолины менестрелей и звучали сладкие голоса певцов, но ночь уже вступила в свои права, и зрелища и танцы закончились. Шатры Ланнистеров, конечно, занимали выгодное место почти у истоков ручья на зеленой поляне, но даже здесь земля уже начинала вязнуть, истоптанная копытами коней и сотнями пар ног.

– Сир, – Подрик Пейн улыбнулся старому приятелю Бронну, одиноко опустошавшему флягу у костерка. Тот промолчал, затем повел плечами. Когда он заговорил, то это было немного шепеляво – скула с той стороны, куда пришелся удар Джейме, распухла и было несколько ссадин.

– Даже ничего не говори, – предупредил Бронн ворчливо, – чтоб я еще пил с Ланнистерами! И не надо так на меня пялиться. Лучше иди и воткни копье в задницу Псу, пока он не разнес весь лагерь и ристалище.

Насколько мог видеть Подрик, лорд Винтерфелла как раз с демоническим хохотом гонялся полураздетый по полю с кем-то наперегонки, что было весьма затруднительно с настолько заплетающимися ногами и его хромотой. Кажется, его веселью это не мешало.

На мгновение Подрику показалось, что среди пьяного напева с той стороны доносится голос леди Арьи. «Показалось».

Что иллюзией точно не являлось, так это узнаваемый сладострастный стон голосом Бриенны Красотки из шатра под стягами Утеса и Тарта. Юнцы у костра захихикали, перемигиваясь. Вояки постарше дружно закатили глаза прежде, чем обменяться понимающими взглядами.

Бронн и Подрик тоже переглянулись.

– Позволите присесть? – поинтересовался Подрик, наконец.

– Подрик, старый хрен! Когда это у нас пошла мода на эти пидорские церемонии?

Оба молча выпили по первому глотку вина. Тирион знал толк в угощении. Вне всякого сомнения, вино было из личных запасов лорда Десницы.

Звуки ночного веселья – не бурного, всеобщего, но звуки от маленьких уютных компаний, раздавались над лагерем. Делились историями и планами старые друзья. Бурно обсуждали новости политики и цены межевые рыцари. Где-то молодые оруженосцы признавались в любви девушкам, которых любили. Где-то сварливо отчитывала загулявшего мужа его недовольная леди-жена. Секретничали девицы. Дрались коты. Крики с турнирных площадок затихли – кажется, Сандор Клиган наконец угомонился, нарезвился и отправился к жене и дочерям.

Бронн невольно начал выстукивать ритм ногой, когда от ближайшего костра – алые стяги гордо реяли выше прочих в лагере – раздалось дружное начало песни. Хохот и свист сопроводили ее. Бронн покосился на Подрика. Обычно у него не было никаких проблем с началом любой беседы. Деликатных или запретных тем для Бронна практически не существовало.

– За руку помощи, мой лорд, отдам я честь свою – хороши в постели, хороши в бою…

Бронн хотел было пошутить – у него было два варианта относительно «руки помощи», но – вновь взглянув на Подрика, понимающе усмехнулся и продолжил глядеть в огонь.

Молодость. Это было так давно. Это было незабываемо. И иногда – вот как сейчас – кажется, что это никуда не ушло.

Длинный проигрыш, исполняемый кем-то чуть фальшиво на пастушьей дудке, заставил обоих рыцарей вслушаться. Кажется, были еще куплеты, незнакомые им. Песни Вестероса жили сами по себе, рождаясь и умирая так же внезапно, как сменяли друг друга лето и зима.

– И на Стене, и у Стены, и во дворе – и за двором, и на столе, и под столом…

– Ишь ты, какая дыхалка, – восхитился Бронн мощному голосу и легким запевалы.

– …везде тебя настигну я, сдавайся, женщина моя; сорву с тебя доспехи прочь, будь долгой, северная ночь; прими теперь любовь мою-ю-ю – ах! – певец издал стон, почти совпавший с доносившимся из шатра четы Ланнистеров, – хороши в постели, хороши в бою!

– Хорошая песня, – грустно сказал Подрик, и Бронн хлопнул его по плечу.

– Все еще без ума от ее бездонных глаз? Спустя столько лет? – смешливость в его голосе, но понимание и немного ненавязчивого сочувствия в глазах, – ну, парень, это бывает именно так.

– Я никогда не думал о ней так, как они поют, – заговорил вдруг Пейн, опираясь локтями о колени, глядя в ночь и вдруг становясь из взрослого мужчины тем пареньком, что когда-то так умилял Бронна Черноводного своей наивностью и простотой, – она всегда была для меня чем-то совершенно иным, настолько чистым, прекрасным, недосягаемым… Я всегда видел, как она красива. Как добра. Хотелось защищать ее, беречь, спасти от всех… хотелось быть для нее другом, больше, чем другом…

– И правую руку чередовал с левой, – зевнул нарочито Бронн, затем обхватил плечо Подрика и встряхнул его, – эта хрень болела у всех, парень. У всех.

Это остается навсегда, подумал, но не сказал Бронн. Вздохнул, невольно окунаясь в картины из прошлого, память о которых тоже вспыхивала болью в его сердце.

Подрик благодарно кивнул, чуть улыбнувшись. Некоторое затишье продолжалось недолго. Рычание, стоны, шепот, вскрикивания и, наконец, бессмысленные возгласы из шатра набирали силу.

– Заткнитесь нахуй! Дети, блядь, спят! – от окрика Пса, донесшегося с другого края лагеря, и Бронн и Подрик вздрогнули и опасливо оглянулись. После вопля Сандора Клигана где-то заплакало несколько младенцев. Залаяли собаки. Засмеялись люди.

– Сдается мне, это всё уже было с нами? – Бронн обвел глазами лагерь, скосил выразительный смеющийся взгляд на шатер в нескольких шагах, откуда доносилась масса интригующих звуков. Подрик предпринял безуспешную попытку сохранить достойный вид.

Гроза громыхала где-то на западе. Уходила, оставляя дождь, оживляющий усталую засушливую почву. Бронн втянул полной грудью свежий прохладный ветер, предвещающий явление ливня и сюда. «Я еще не так уж и стар, – подумалось ему, – пока могу радоваться дождю». Из шатра за их спинами донесся двойной крик, долгий, протяжный, бесконечно счастливый. Рыцари снова переглянулись.

– Предлагаю вам произнести тост, сир, – серьезно высказался Подрик, извлекая флягу. Бронн ответно поднял свою.

– За долбанного Джейме Ланнистера, Цареубийцу, мать его, и леди Бриенну, Тартскую… Женщину.

И, усмехнувшись, покачал головой перед тем, как подмигнуть Поду:

– Ну точно как в старые хреновые времена, а?

THE END

happily ever after