Текст книги "Годовщина (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

…

Он не знал прежде, что способен на всё, что делает теперь. Фальшивый рыцарь в золоте и парче, он не знал, что под позолотой живет кто-то настоящий, тот, с кем ему прежде не доводилось встречаться взглядом в зеркале.

Но самое главное – Джейме Ланнистер не знал, что по-настоящему полюбит Бриенну именно тогда, в страшной снежной разлуке, когда белая занавесь метелей и холодов построит между ними преграду будто бы навсегда. Перебирая в памяти их встречи с самой первой, он влюбится в нее отчаянно, безнадежно, мучимый невозможностью вернуться назад и начать сначала.

Все и разом забыть, быть с ней, пока не поздно. Сорвать с нее одежду на первом их общем привале и научить ее восхищаться собственным телом. Обеими руками прикасаться к ее груди, обеими ладонями обхватывать крепкие плечи.

На севере, за Стеной, переоценивая собственную жизнь, Джейме Ланнистер не мог найти себя иначе, как в воспоминаниях о Бриенне с Тарта. Собственные поступки до нее казались ему сплошь безумием и бесчестьем, собственные мысли – чуждыми, внушенными, ненастоящими. Он не мог вспомнить себя. Прошлое – это Серсея и ее ложь, ее блеск и роскошь ее объятий до того, как он прозрел и увидел ее по-новому. Прошлое – Тирион, отец, даже леди-мать, но себя Джейме не находил в этих воспоминаниях. Никогда, пока не появлялась она рядом.

Вехи ускользающего прошлого, такого далекого. Глупые намеки Серсеи, терявшей в его воображении свой блеск и превращавшейся в злую ведьму из детских сказок. Игры детей, ручонки Мирцеллы, обвивающие его шею, ее легкий поцелуй в его щеку, нежный запах от ее волос. Визжание Томмена, когда он впервые купается в море. Презрительно поджатые губы отца. Вся жизнь перед глазами, прятки в лопухах в Кастерли-Рок, подглядывание за случкой лошадей, посвящение в рыцари, турниры, пиры, турниры, пиры, Винтерфелл, леди Кейтилин у постели своего сына, и вдруг, в мраке и пепле безнадежного падения – ошеломительная вспышка: Бриенна.

И все изменилось, даже если он сам этого не понял сразу.

Она где-то далеко-далеко, на юге. Пусть только будет в безопасности. Защищайте ее, одичалые, северяне, южане, все. Но не смейте смотреть на нее, она моя.

Может быть, он за нее цеплялся так отчаянно, потому что больше у Джейме не оставалось ничего и никого.

В холоде, пронизывающем до костей, вспоминалось тепло ее больших надежных рук. Как он скучал по Бриенне! По медвежьей хватке ее объятий, когда она притискивала его во сне. Особенно скучалось в метели. Мир сжимался до размеров костерка и навеса над ним, до горстки сухарей и фляги жуткого северного пойла, от которого сводило печень и щербило горло. Ничего не оставалось, как черпать силы жить в прошлом. И в этом прошлом он искал призраки смысла так отчаянно, что восьмидесяти девяти ночей категорически не хватало. И тогда Джейме придумывал им обоим истории задолго до этих ночей.

Снова и снова спасал ее от насильников, из ямы с медведем, выручал ее из всех передряг, утешал ее в ее печалях. Снова и снова был сжат в ее крепких объятиях и приникал губами к нежной коже. Ловил сладкий и немного болезненный вздох, когда она впервые была близка с ним, и Джейме узнал, какова она – как женщина, и открытие это сотрясло его суть до основания, поменяло все раз и навсегда и изменило мир вокруг. Потому что Бриенна в определенном важном смысле тоже была его первой.

Джейме помнил, как взял ее – как его трясло от страха, что любой ее вздох станет последним, и она попросту улетит с этим вздохом вместе, не успев услышать, как сильно нужна ему, и как невероятно желанна. Помнил, как прижимался к ней, голой и холодной. И как добился своего, быстро, воспользовавшись небывалым моментом ее слабости. Бесчестно, быть может, поступив с ней. В очередной раз.

Его до сих пор жгло ощущение тяжести ее головы, когда Бриенна после рыдала ему в плечо, и это было так больно, и так правильно одновременно. И Джейме радовался, что это было именно так – ни провожаний, ни свидетелей, ни долгих прелюдий. Только между ними.

Он тосковал. По каждой клеточке ее тела. По ее глубокому, тягучему голосу – небеса свидетели, такого больше не было ни у кого, и Джейме был готов душу перезаложить десять раз, чтобы услышать его снова.

Моя женщина, жди меня. Жди меня. Жди.

…

– Я здесь! – крикнул Джейме, наконец-то добираясь до нее и откашлявшись. Одышка раньше никогда не появлялась так быстро.

Бриенна ни слова не молвила, лишь продолжала во все глаза смотреть на него, тревожно и как будто не веря. Это было меньше всего похоже на встречу любящих супругов. Джейме первым решил нарушить дистанцию. Прикоснулся к ее волосам – напряжение, прошившее ее с ног до головы, ощутил сам, как свое. Осторожно оглядел шрам через щеку, проведя по нему рукой. Немного шелушилась кожа, но первые несколько лет это вполне нормально для таких ран. Как она измождена! Под яркими, как звезды, глазами залегли странные тени. Горестная морщинка между бровей стала как будто глубже. А полные губы заалели и были искусаны в кровь.

– Я здесь – повторил он, не зная, что еще можно сказать, – обними меня, женщина.

Неловкое объятие, которое последовало, мало исправило ситуацию. Он только открыл рот, чтобы изречь какую-нибудь душевную шутку, когда Бриенна ухватила его за руку и почти силой уволокла за собой. Смешок Бронна в спину заставил Джейме сжать зубы.

Этот должок я припомню. Потом.

Немного ныло в груди – кашель то отступал, то возвращался, и все чаще длился едва не по полчаса. Чертов холодный север.

В комнате, которую выделила леди Санса своей новоприобретенной подруге, было душно, но тепло.

– Бриенна, – ее прямая, как межевая палка, спина была всем, что он увидел, стоило ей отпустить его руку, – ответь мне, с тобой все хорошо? Ты странная.

– Да, сир. Милорд.

– Бриенна.

– Я… все хорошо. Джейме.

Вошедший Пейн обратно удалялся вдоль стенки, словно опасаясь быть замеченным. Джейме окликнул его, сам подивившись властности своего голоса, так напомнившего вдруг голос отца.

– Принеси вина миледи, Под.

– Э-э…

– Принеси милорду, – глухо подала голос Бриенна, – мне не нужно.

Джейме схватил ее и с силой повернул к себе, стоило только Пейну выйти. Бриенна, не глядя на него, неловко задрала рубашку, замерла так.

– Помочь раздеться? Это с моей-то ловкостью? – он поднял деревянный протез вверх.

Ее губы задрожали.

– Женщина, прекрати меня пугать, – Джейме закашлялся, – что… ради всего… происходило тут? Тебя кто-то… – противный холодок ухнул вниз, ударил в солнечное сплетение, – кто-то… – он не хотел произносить слова «обидел».

Ее было не так-то просто по-настоящему обидеть. По крайней мере, до сих пор это удавалось только ему.

– Я буду ужасной матерью, – наконец-то она произнесла это.

Джейме не сразу понял, что она имеет в виду. Он напрочь забыл, что оставил Бриенну – как ему справедливо показалось – на начальных сроках беременности.

Тишина между ними была такой необычной, что у Джейме почти шумело в ушах.

Когда это бывало с Серсеей, ему казалось столь естественным прикасаться к ней, с интересом испытателя исследовать ее меняющееся тело. Им всегда было легко, потому что они никогда не разлучались, всегда представляли собой нечто цельное. Достаточно долго – до мучительного расставания во взрослом возрасте. О Серсее он знал все, но о любой другой женщине не знал ничего.

И как подступиться теперь к собственной жене, Джейме Ланнистер не знал.

– Ты здорова? – это все, что он догадался спросить. Она уверенно кивнула.

Растерянность все еще не отступала.

– А… когда… каков срок?

– Я не знаю.

– Ты не была у мейстера? Или повитухи?

– Я недавно узнала.

Джейме отсутствовал почти три месяца. Он фыркнул. Серсея тряслась над своим лунным циклом, как будто от одного лишнего или недостающего дня зависела жизнь всего Вестероса. Бриенна, судя по всему, просто однажды обнаружила растущий живот, который сложно было втиснуть в привычное облачение.

– Тебе смешно? – насупилась женщина, и Джейме постарался подавить слишком уж искрометное веселье на лице.

– Я подумал… подумал, что ты сослужила добрую службу родителям отвязных девиц Семи Королевств, – он постарался смягчить свой тон, – подумать только, что они станут говорить своим дурно воспитанным дочерям. «Она сражалась храбро и честно и была лучшим воином, но потом вспомнила, кем рождена и ступила на тропу семейной добродетели». Достойный образец для подражания.

– А что же теперь делать, Джейме?

И, словно ее глупейший вопрос открыл какую-то тайную дверь между ними – они шагнули друг к другу в объятия.

– Я скучал, женщина. Я так страшно скучал.

Он боялся, что не сможет просто отпустить ее, словно прикосновения к ней мистическим образом питали его силы, но когда отпустил – поспешил сесть на кровать. В груди по-прежнему кололо.

– Ты ранен? – деловито осведомилась Бриенна, усаживаясь на пол и принимаясь стаскивать с него сапоги. Джейме задумался, было ли это среди тех вещей, которые ей полагалось делать как жене.

– Я замерз, устал, голоден, но нет, женщина, – я не ранен.

Он кашлянул. Короткий кашель потянул за собой другой, тот, который до сих пор удавалось подавить. Грудь страшно болела от него. Бриенна растерянно созерцала приступ, встав и прижимая к груди его сапог.

– Я в полном… порядке, – он, наконец, откашлялся и с облегчением вздохнул.

Но когда Джейме поднял глаза, то Бриенна была бледна как снег и смотрела на него широко распахнутыми глазами.

– Нет, сир Джейме, – тихо произнесла она, ставя его сапог к огню и выпрямляясь вновь, – ты не в порядке.

На светлом льне подола ее туники от его кашля рассыпались мелкие красные капельки крови.

*

Ему стало гораздо хуже за каких-то несколько дней. Словно кто-то специально дал ему шанс дотянуть до Винтерфелла, чтобы увидеть жену, узнать о наследнике, и он должен был быть счастлив хотя бы этой возможности, но уже не получалось.

Слишком болела голова; кашель, даже самый легкий, вызывал ужасную боль в затылке, ползущую вверх, почти лишающую зрения. Поэтому большую часть времени Джейме проводил, пялясь в потолок или просто закрыв глаза. Если бы можно было не дышать, что рождало новую боль в груди – и новый кашель.

Духота исчезла. Началась лихорадка. Джейме ненавидел лихорадку. Больше всего из-за того, что упускал детали происходящего вокруг, что делало мир немного менее реалистичным и рождало странные иллюзии. Голоса из освещенного дверного проема начинали казаться голосами родных и давно мертвых знакомых, а еще появлялось твердое убеждение, что каким-то образом на свое место вернулась его правая рука.

И это, наверное, было худшим из видений.

Он не сдавался, пока мог. В одно из светлых мгновений даже поймал Подрика над своей постелью. Паренек вытаращился на него, словно на ожившего мертвеца, что лишний раз напомнило Джейме, как печально обстоят дела.

В этот раз, кажется, это конец.

– Убери… леди Ланнистер, – хриплый свист сопровождал каждое слово, но он подтянул Подрика ближе, – отсюда подальше. Я заразен, а она носит дитя. Уведи ее.

– Я знаю, сир. Но она не уходит.

– Раздери тебя… найди, кто… най…ди…

Следующий раз, когда он пришел в себя, в комнатушке было тесно. Казалось, прошла минута или две, но все изменилось. Бриенна убежденным голосом доказывала мейстеру Тарли, что имеет полное право находиться рядом с Джейме Ланнистером, будь даже он болен чумой, и тот под ее напором готов был послушаться, но Подрик возразил – и Джейме благословил его так вовремя развязавшийся язык. «Сир-миледи в положении, это может быть опасно».

В мгновение ока все изменилось, и Бриенна, Тартская Дева, обратилась в леди Ланнистер, слегка не в себе от грядущей потери супруга.

Насколько Джейме мог видеть, Бриенну скрутил Тормунд. Все другие не рисковали к ней прикасаться или пытаться ее увести. Угасающим зрением Джейме смотрел на то, как рыжий верзила с сочувствием взирает на умирающего лорда перед собой, а потом шепчет на ухо Бриенне что-то, от чего она прекращает свою знаменитую тартскую истерику упрямства, и сдается.

Но в следующий раз, когда он открыл глаза – и кажется, на этот раз прошла вечность – она вновь была рядом. В просторной рубашке, какие носили все на севере, без каких-либо признаков другого белья, сонная и уставшая, она хлопотала возле него с мокрой тряпкой, и ему стоило немалых сил остановить ее руку.

Слишком часто она сталкивается со всяким дерьмом из-за меня. И не раз еще, судя по всему, столкнется.

– Тебя здесь быть не должно, женщина, – говорить было все еще больно, как и лежать на спине, но в любом другом положении у него слишком быстро начинала кружиться голова и идти кровь носом.

– Мейстер Тарли сказал, это не заразно.

– Главным научным достижением мейстера Тарли является лапанье всех девах в Городке. Он большой специалист по подъюбочному пространству, знаешь ли, но не по заразным болезням.

– Джейме. Это воспаление легких. Это не заразно.

– Так мило с твоей стороны пытаться меня обнадежить. И вообще, ухаживать за мной.

– Я твоя жена, – просто ответила она, присаживаясь рядом вновь и старательно закутывая его ноги одеялом, – мы же давали кля…

Джейме едва не взвыл:

– Пощади меня, женщина, мне нельзя смеяться, я задохнусь, ни слова больше, особенно о твоих клятвах.

Она притворилась обиженной и замолчала. Честно говоря, Джейме был счастлив видеть ее рядом, занятую его состоянием. Если бы ему было чуть легче дышать, он бы непременно поговорил с ней еще. Но дышать становилось труднее, и он ограничился улыбкой, протянув ей руку – правую, потом, спохватившись, левую.

Женщина взяла их обе.

– Бриенна. Мне нужно сказать кое-что очень важное, – так, вроде, полагается делать умирающим лордам? Завещание нужно начинать именно с таких слов, – если у тебя… у нас родится мальчик… как ты относишься к имени Брандон?

Казалось, шире она глаза распахнуть просто не могла.

– Девочку назови как пожелаешь, но я был бы признателен… за Брандона.

Эту страницу своей истории он желал бы вырвать, сжечь и забыть. Но, чего ни желай, а есть вещи, которых не стереть вовек.

– Ты не умрешь, – вот и все, что вдруг она сказала в ответ, склонившись над ним, – мейстер сказал, тебе лучше, и ты выздоравливаешь.

– Не обманывай себя, милая, – ему стало совсем тоскливо при мысли о том, какую надежду она питает и как цепляется за любые добрые знаки, – пообещай, что не дашь похоронить меня в крипте Винтерфелла.

– Джейме. Ты не умрешь. Кризис миновал, – продолжала Бриенна упорно выговаривать ему, – ты выздоровеешь.

– Передай нашему ребенку Верный Клятве, когда он – или она, неважно, вырастет. Не дай им рассказать ему – или ей… – он закашлялся и сплюнул мокроту на пол, едва найдя силы повернуться, – скажи, что я не был тем засранцем, которого во мне все видели.

С минуту их глаза терзали друг друга. Потом Бриенна внезапно улыбнулась, вновь подсела и заботливо поправила подушку под ним. Набитая соломой, она была жестче той, на которой он спал обычно даже в походах. Нахуй Север! – ожесточенно произнес Джейме про себя, жалея, что приходится умирать именно здесь. О чем он не жалел, так это о женщине рядом с собой.

– Джейме, – женщина наклонилась ближе и ласково пригладила его грязные, слипшиеся от пота волосы на висках, – если ты не заткнешься и не прекратишь меня доводить разговорами о смерти вот прямо сейчас, я назову нашего сына Ренли. Или Эддардом.

Он издал неясный звук возмущения, но Бриенна не смолкла:

– А дочь назову Клариссой или какой-нибудь…

– Ты так жестока, – простонал он, и следующая порция мокроты едва не задушила его. Бриенна вновь поддержала его, нависшего над краем кровати.

– Сиротка Эддард, – запричитала вдруг Бриенна издевательски, – как ему будет жить на севере, среди одичалых!

– Почему… на севере… – он не знал, что хуже: смеяться, кашлять или и то и другое одновременно.

– Я сбегу с Тормундом, вот почему. Но тебе не о чем беспокоиться, сир Джейме. Твой сын вырастет с таким отчимом могучим воином… надеюсь, не начнет есть человечину, хотя, он из породы хищников. «Северный лев», звучит? Решено, хороню тебя здесь по-быстрому и отправляюсь. – и снова ее руки подхватили его, пока он отплевывал слизь, копившуюся в легких и душившую его все это время.

Откинувшись назад и уставившись в темный потолок над собой, мужчина ощутил значительное облегчение. Голова уже не раскалывалась на части, не ломило в висках, да и грудь не жгло изнутри, а слегка пощипывало поверх кожи – кто-то, пока он спал, обмотал его горчичниками. Он знал, кто.

Эта женщина не отдаст меня Неведомому так просто. Как и я ее. Нет, никакого Эддарда в роду Ланнистеров.

========== Признание ==========

Комментарий к Признание

за несколько часов до “Леди мечтает”)

Каждое утро на тренировочном дворе Бриенна Тарт начинает с растяжки.

Джон Сноу привык, что в эти полчаса от северян из-за Стены пользы ждать не стоит. Одичалые смотрят на Красотку, и ничто более их не интересует. Джон раз или два глянул вместе с ними, не нашел того, чем мог восхититься, за что презрительно был именован «сопляком» и с позором изгнан, дабы не портить настроение и боевой задор настоящим мужикам.

Понимающим толк в женской красоте.

Джон пожимает плечами. Он ничего не знает о жизни. Женщин у него было две, и обе выбрали его сами, а поговорить об этом подробнее, кроме Робба и Теона, удалось только с Сэмом. Но что мог поведать Сэм?

Был еще отец, но отец ни разу не оскорбил леди Кейтилин рассказами о супружеских отношениях в спальне и на брачном ложе. Отец никогда не отпускал грубых шуток о женщинах. Отец много говорил о том, как заботиться друг о друге, как внушить уважение к себе без того чтобы применять силу, как не искать своего отражения в детях, а позволить им быть разными, быть самими собой, не посрамив при этом чести семьи.

Если бы знал отец…

Глядя на Бриенну Тарт, Джон понимает, что у нее тоже были хорошие отношения с отцом. Наверное, для девочек это важно тоже. Бриенна ведет жизнь мужчины, и каким-то образом ее отец позволил ей.

Джон устал отыскивать в ней все те достоинства, о которых днем и ночью готов дудеть Тормунд. Рыжий великан злится на младшего товарища, своего короля, между прочим:

– Она удивительная, одна такая женщина, дубина! Если кроме этого она может что-то большее, чем раздвигать ноги – она само совершенство.

Тенны перегибаются через перила. Пара-тройка лохматых приятелей Тормунда, выглядящих весьма угрожающе, замерли в тени дровника, все любуются – Бриенна Тарт разминается с утра. Джон Сноу не может не замечать, что движения ее день ото дня становятся более томными, приобретают своеобразную демонстративность, точно она напитывается особой колдовской силой от искренних восторженных взглядов.

Одного Тормунда и его приглушенных комментариев хватило бы, чтобы все Семь Королевств разом поменяли свои представления о женской красоте.

Бриенна Тарт тренируется. Легко и почти грациозно скользит, бесшумно ступая на всю ногу разом – ничуть не похоже на игры Сансы в зале для танцев. Ее новенькие сапоги поскрипывают, но только этот звук да ее ровное дыхание нарушают тишину. Бриенна сосредоточена на процессе. Глаза ее полны чувства, которого никогда нет вне тренировочной площадки или боя.

Одичалые наблюдают также в тишине. Тормунд замолчал, что-то обдумывая, – что уже пугает немного.

Когда у леди-воина есть противник, они свистят, голосят, шутят, но в ее одиночном полете это было бы почти святотатство. Они на нее просто смотрят, не отрывая взглядов. Нет лишь одной пары глаз. Сир Джейме Ланнистер на леди Бриенну не смотрит.

Джон щурится, но одно не меняется: Джейме Ланнистер смотрит не на Бриенну, а на Тормунда.

Затем направление его взгляда меняется, и Джон не хочет испытывать судьбу, отрываясь от созерцания леди Тарт.

– Добрый день, сир Джейме.

– Лорд Сноу, – чуть насмешливо отвечает Ланнистер, мельком глянув на Джона.

– Как вы думаете, надолго нам хватит такой армии? – интересуется Джон у лорда, и тот окидывает тренировочный двор коротким, но очень внимательным взором.

– Если они не перебьют друг друга, то месяцев на пять. При условии подходящей кормежки.

– Боги.

– Их маловато будет.

– Мда.

– То-то и оно.

Обмен короткими репликами удовлетворил потребность в беседе, к которой ни один не был расположен, и потому мужчины просто остались стоять рядом; Джон любопытствовал происходившим внизу на разгрузке последних скудных припасов, Джейме, судя по взгляду, составлял список всех, кто был заинтересован в Бриенне Тарт.

Не иначе затем, чтобы выплатить долги рано или поздно.

Джон знает, что ее зовут Шлюхой Цареубийцы, и знает, как лживы эти слухи. Каких только имен не дали его сестре Сансе. Вина некоторых женщин лишь в том, что они отказались плыть по течению и идти ко дну, когда того захотят мужья, родственники или любые заинтересованные лица.

Бриенна определенно не из тех, что плывут по течению.

*

Внезапно равномерный гул голосов внизу разорвал смешливый бас рыжего здоровяка:

– Леди Беляночка! Правда ль это, что ты клялась отдаться тому, кто одолеет тебя в схватке?

Одичалые моментально повеселели. Джейме напрягся. Но Бриенна, вопреки его ожиданиям, лишь широко улыбнулась. Вызов в ее сияющих глазах смешался с новым, незнакомым Джейме выражением. Что-то, приобретенное ею без него.

Не его подарок точно. С ним она никогда не бывала уверенной, игривой. Крайне редко веселой, и очень жаль, что это так.

– Не отдаться, Тормунд, а выйти замуж.

Мягкость ее голоса и его переливы не нравятся Джейме. Или нравятся. Кто не нравится точно, так это одичалый верзила, ухмыляющийся ей в лицо.

– Как ты застенчива, красавица. Даже с мечом в руках, ты такова. Мы, северяне, смотрим в корень. Так что же, ты клялась идти замуж и отдаваться тому, кто одолеет тебя?

Ответная нежность голоса дикаря заставляет Джейме тихо зарычать. Джон, кажется, покосился на него – но это не смущало. Больше не смущало. Не так, во всяком случае, как серьезное спокойствие лица Бриенны без примеси гнева или недовольства, когда Тормунд обходит ее по кругу, и его походка здорово смахивает на гарцевание жеребца перед кобылой. Рыжая грива и длинная борода довершают это впечатление.

– Что ж, я твой, леди. Я хочу, чтобы ты была моя. Если ты хочешь, чтобы Тормунд Великанья Смерть уложил тебя на лопатки перед всеми, так тому и быть. Если предпочитаешь сделать это наедине – моя палатка к твоим услугам.

Джон Сноу рядом закрывает лицо обеими руками и притворно стонет. Кажется, это не первый подобный спектакль с участием Тормунда. Самоуверенность рыжего одичалого бесит Джейме, но еще больше ранит едва заметная усмешка Бриенны. Словно она и рыжий дикарь обмениваются давней общей шуткой.

– И когда же этот блудник прекратит, – бормочет Джон Сноу себе под нос.

Джейме лишь скашивает на него недовольный взгляд. Его внимание приковано к паре внизу. К белолицей женщине с сапфировыми глазами, холодными как северный лед, теплыми, как южные моря…

Джейме обнаруживает культю правой руки прижатой к груди. Он поворачивается к действу спиной, не в силах уйти, не в силах остаться. За его спиной Бриенна и Тормунд делают первые несколько атак – вполсилы, только чтобы разогреться.

Замёрзни, дикарь. Убери от нее руки. И глаза убери.

А тот, словно назло, выдает очередную пошлость, обращаясь к Бриенне:

– Подумай, девочка, может быть, тебе не нужны синяки сегодня? Я имею в виду, когда ночью я открою твою тайную пещерку, тебе захочется, чтобы это было без лишней боли…

Немыслимо слышать комментарии Тормунда с его северным акцентом, смешки дикарей, вздохи восхищения, а главное – короткие звуки, с которыми Бриенна всегда наносит удар. Ему знакомо выражение лица, которое появляется у нее при этом. Сражаться с Бриенной, когда она в настроении – это лучше чем секс. В каком-нибудь общем смысле.

Не то чтобы секс именно с Бриенной. Интересно, как бы это было? Сегодня ночью, если Тормунд выиграет…, но нет, она не такова, чтобы отдать свое девичество какому-то дикарю. Не она, нет.

Невозможно. Это просто шутка. Только вот не смешно.

Джейме встряхивается, пытаясь найти опору в мыслях о чем угодно – хотя бы и о траханье с Серсеей, но это так далеко и безнадежно, так глупо, если посмотреть со стороны, что не помогает. Внизу звенит сталь все чаще, одичалые гомонят, а он все еще не может найти в себе силы посмотреть.

Так создаются настоящие пары. Так делают взрослые люди: дерутся, мирятся, договариваются, влюбляются. Не те, которые настолько безнадежны, что даже не стали искать или дожидаться, протянули руку и схватили то, что под нее первым попалось, пусть это и родная сестра.

– Он хороший человек, – вдруг раздается со стороны напряженно наблюдающего Джона, – он будет хорошо о ней заботиться, если все у них заладится.

– Что?

– Я знаю Тормунда достаточно долго, и могу сказать, что так обходителен он никогда не бывает. Как с леди Тарт. Во всяком случае, ее он добивался дольше, чем обычно. И, насколько я знаю, до сих пор не рассказал ей о случае с медведицей. Не иначе, он в нее влюблен, – слабая усмешка лорда Сноу кажется Джейме оскорбительной.

Северные байки Ланнистера интересуют даже меньше, чем собственно северяне. Будь его воля, он бы вообще никогда не оказался здесь, но чертова леди Тарт. которую теперь соблазняет дикарь внизу, произнесла слово «честь», и он попался.

– Леди Бриенна из благородного семейства, – все же вступает Джейме в беседу с королем Сноу, – не уверен, что это допустимо – подобные… игры, – он протезом делает общий жест, разумея Черный Замок и все, что в нем происходит.

– Для северян Тормунд то же, что какой-нибудь знатный лорд среди нас. И они с Тартской Девой, кажется, сблизились за последние месяцы.

Это ранит достаточно. Джон все еще относит себя к южанам хотя бы на словах. Но слова использует, как типичный бастард – смесь деревенского языка простонародья с наречием тех самых лордов, еще и вставляет незнакомые Джейме междометия Старой Речи, из тех времен, когда Первые Люди правили миром. Джейме чувствует странную необходимость немедленно вступить в полемику с Джоном, поспорить и переубедить его.

Интересно, когда Бриенна выдумала себе эту странную формулу помолвки – битва, выигрыш, пари? До того, как поняла, что никому не интересна, или после – в надежде на нищего честолюбивого рыцаря, одержимого мечным боем? Джейме злится на нее, понимая, что вообще не должен быть заинтересован происходящим.

– Она леди. Ей не стоит опускаться до подобных развлечений на потеху толпе.

– Она леди с оружием в руках.

– Но она все же настоящая леди.

– Может быть, – Джон, кажется, поддразнивал его, делая это так же, как если бы на самом деле был королем.

Схватка переходит в стадию, когда все по-настоящему, и Джейме рад, что не видел их прелюдии, почти нежных тычков, которыми они обменялись, приветствуя друг друга. Бриенна сражается с кем-то другим. Это такая болезненная измена, что теперь он и рад бы отвернуться, но не может. Он болеет за каждое ее движение, потому что Тормунд сильнее во много раз, и женщине приходится приноравливаться к его движениям, его манере наносить бескомпромиссные удары едва не насмерть, и это то, чего она никогда не умела.

Приспосабливаться.

Это их с Джейме всегда роднило.

Он ударяет кулаком левой руки по деревянным перилам, но на этот раз Джон Сноу рядом молчит.

«Только не поддавайся, Бриенна, – молит про себя Джейме отчаянно, – не поддавайся ему. Держи удар слева, держи удар слева, дура, он обманывает тебя, он…». Она, словно услышав его предупреждение, блокировала выпад. Тормунд весил слишком много, чтобы любой, даже удачно отбитый, удар отбрасывал женщину назад, дальше и дальше от центра площадки, где она могла контролировать то, что происходит.

Джейме потерялся в происходящем. Был он, усиливающийся снег и двое внизу. Был Тормунд, в пылу битвы срывающий с себя одежду, рычащий и гигантский, яростно-возбужденный, и была Бриенна – рядом с противником такая маленькая, тоньше его раза в три, определенно слабее, стойкая, смелая и немного испуганная, если судить ее лицу. Джейме знал, как она со стоном вытягивает вечерами свои длинные ноги, насмотрелся за их путешествия, Джейме знал, как она потягивается, когда никто не видит, и непристойное возбуждение в штанах напоминает ему…

Бани Харренхолла. Воспоминание, почти стертое – слишком часто он извлекал его наружу, чтобы полюбоваться гневной обнаженной Бриенной, а затем вспомнить, как его голова касалась ее груди, губы скользнули по ее руке, сильной, гладкой и мокрой.

Это было больно, теперь особенно. Потому что Бриенна там, внизу, с другим мужчиной, который почти загнал ее в угол, и Джейме впервые за годы, если не десятилетия, молится по-настоящему, не рискуя анализировать, что его толкает на это. И о чем он, собственно, просит.

Тормунд слишком силен. Он подавляет, берет что хочет, и Бриенна – то, чего он хочет. У него еще много сил, а она почти выдохлась. Наконец, одичалый швыряет ее перед собой на снег, два удара, справа, слева – Джейме почти чувствует, как немеют пальцы Бриенны от попытки не выронить Верный Клятве, отражая эти удары, – и выпрямляется над ней, грозный, торжествующий победитель.

Ему достаточно приставить клинок к ее горлу, чтобы объявить себя выигравшим эту схватку. Это, конечно, могло бы быть шуточным дружеским поединком, чем является по сути, но, если верить Джону Сноу, сближение между ними существует на самом деле.

Это не всерьез. Только не Бриенна, я ее знаю. Она не может. Я не могу. Не допущу.

Бриенна кажется беззащитной на коленях перед рыжим великаном. Но в ее взгляде – а Джейме видит ее лучше, чем что-либо или кого-либо – нет отчаяния, нет страха, нет даже злости, лишь спокойное, несвойственное ей смирение и некоторое любопытство. Женщина позволила себе проиграть, понял вдруг Джейме Ланнистер.

Тормунд делает движение плечом, намереваясь поставить точку в поединке, и в эту минуту снег, и так валящий крупными хлопьями, вдруг разлетается во все стороны разом, раздается карканье ворон, а затем – звучит скорбный зов рога.

– Почти, моя малышка, почти, – рычание в груди Тормунда совпадает с третьим звуком сигнала, все приходит в движение вокруг, но Бриенна пялится на него молча, – я был ближе, чем кто-либо, а?

Джон Сноу покидает тренировочный двор. Одичалые разбегаются кто куда. Все заняты, дозорные, стюарды, все, только Джейме обессилел, и отчаянно пытается найти в себе капельку гордости для того, чтобы отлепить спину от стены и не казаться трусом.

Если бы только его внезапная слабость действительно была связана с трусостью и явлением Белых Ходоков.

Но это было признание, которому не нужны свидетели, кроме него самого. То, что он осознал вместе с нахлынувшим облегчением, когда Тормунд покинул тренировочный двор, как и Бриенна – отправившись в другую сторону. То, что выжимало слезы из самой глубины его истерзанного сердца.