Текст книги "Годовщина (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

«Если мы выживем, я скажу ей, что люблю ее. Если я увижу, что смерть близка, я скажу ей. Если один из нас будет умирать, а другой окажется рядом, я скажу. В любом случае, это все, что мне остается – признаться».

========== Поется в песнях ==========

Любовь находит человека по велению свыше; желание существует отдельно от любви; но неугасающая страсть, сочетающая и то, и то – это самородок-редкость, и рождается в неожиданных обстоятельствах.

Джейме Ланнистер с того дня и часа, как подпал под воздействие странных чар, соединивших его с Тартской Девой, задумывался о природе своей тяги к ней, но прийти к единому выводу никогда не успевал. С чего она началась, за какие якоря держалась, эта тяга?

Бриенна определенно не была из доступных девиц. Не склоняла к себе открытой лестью. Не делала намеков. Если, конечно, не считать за намек ее бесконечно влюбленный взгляд, стоило им только встретиться. Но к влюбленным взглядам Джейме привык, а вот взаимности удостоилась лишь одна женщина. И почему она – он не знал.

Может быть, дело было в ее физической силе. Она потрясала его с самого первого дня их знакомства. Выносливость и упрямство, так бесящие Ланнистера нередко, его же и восхищали. Бриенна шутя управлялась с самой тяжелой работой, ничуть при этом не уставая, даже не потея. Джейме знал, что значит потеть – особенно в доспехах. Дамы на турнирах не зря находились от своих славных воителей на расстоянии.

Вспотевшая Бриенна пахла, хоть и не розами, но чем-то безусловно приятным. Во всяком случае, не отвратительным. Чем-то, чем ему нравилось дышать. И это было в новинку для Джейме, потому что запах Серсеи, как и запах всех троих их детей он не чувствовал, не узнавал – настолько он не отличался, видимо, от его собственного. Поймав Бриенну за обнюхиванием его собственной рубашки, Джейме, конечно, вдоволь над ней посмеялся, но это было общее для них. Они проговорили о запахах, приятных и не очень, целый вечер.

И это было второе очарование Бриенны. Если ей не мешала природная застенчивость, она представала на редкость умным, рассудительным, деликатным собеседником. Свойственный юности максимализм ее оставил, а приступы ханжества окончательно канули после визита на Север. И не было для Джейме Ланнистера большего наслаждения, чем разговоры с женой, когда она забывала, что они женаты, и не пыталась притворяться сама перед собой покорной, женственной, загадочной девицей из романов или баллад. Бриенна определенно была героиней других историй.

Может, притяжение основывалось на более чем равнодушном отношении женщины к тому, что ее, собственно, делало женщиной. Она была – хороший друг, верный клятвам меч, исполнительный подчиненный. Она была женщиной только в его объятиях, сама, кажется, не очень веря в то, что все это на самом деле происходит с ней и вокруг нее. И при этом Бриенна чрезвычайно презирала половые различия и искренне недоумевала, почему остальные не разделяют ее мнения. Если же кто-то был с ней не согласен – у нее всегда имелся в запасе удар клинком. Жаль только, это работало лишь в честном поединке, среди идеальных (несуществующих) рыцарей.

Но даже вера Бриенны в рыцарей заставляла Джейме желать стать таковым для нее.

Так или иначе, его к ней тянуло, и это было нечто большее, чем желание просто ее иметь. Он находил большое удовольствие, неожиданное для себя, просто находиться с ней рядом, молча, когда каждый был занят своим делом.

Было, конечно, кое-что, что удручало Джейме. Например, то, как она выдернула у него руку, когда он хотел ее поцеловать при всех. «Сир Джейме! Все смотрят», – и все тут. А ему отчего-то ничего так не хотелось, как поцеловать ее – и чтобы люди видели, что ему это позволено. И не только это.

Только слепые и глухие не знали о том, что их лорд-командующий женился на Бриенне Тартской, а ему все было мало.

Бронн, например, давно уже рассказывал, что страстность четы Ланнистеров стала поводом для новых шуток, поговорок и даже нескольких песенок. Первую из которых Джейме услышал, даже не добравшись до Королевской Гавани.

…

– Ты слышала? – ворвался он в шатер, где Бриенна безуспешно третий раз за утро пыталась влезть в свои доспехи, – слышала, что они… о, Семеро, женщина, что это?!

Последнее, что он надеялся увидеть на своей жене, был корсет. Один из немногих случаев, когда у него, без преувеличения, отвисла челюсть. Женщина упрекала его за то, что в походных маршах он таскал за собой зеркало в полный рост, но сама теперь крутилась перед ним, и Джейме был рад, что вошел в эту минуту.

Подойдя сзади, он скептически оглядел ее попытки утянуться. Они все еще не знали, каков срок ее беременности, но очевидно было с первого взгляда, что прятаться больше невозможно.

– Нацепить корсет, чтобы влезть в доспехи. Вот она, моя леди. Я определенно счастливчик.

– Помоги, – пыхтя, Бриенна попыталась достать до крючков сзади. Джейме оценил результат ее трудов.

– Если хочешь, я достану расширитель.

– Это сира Брука, – глазами указала женщина вниз на корсет, поднимая руки, – скоро я буду такой же толстой, как и он.

– Ты не толстая. Ты беременная.

– Одно и то же, – шнурок, за который потянул Джейме, выскользнул у него из пальцев, а второй лопнул.

– На тебе ни грамма лишнего жира, Бриенна. Большая часть тебя – это чувство вины и муки совести. Ну-ка опусти руки… – один крючок у нее на спине погнулся от этого движения.

– Уф.

– Еще одна попытка – и сир Брук может забыть про свой брюходержатель. Может быть, – он потянулся, чтобы выглянуть из-за ее плеча и заглянуть ей в лицо в отражении, – пора от доспехов просто отказаться? На время? Ненадолго?

Это был тяжелый момент. Напряженное лицо женщины не выдавало битвы в ее душе и разуме, но затем она со вздохом принялась расстегивать крючки на корсете.

Джейме знал, что быть слабой, зависимой и бесполезной его леди-жена боится почти так же, как однажды проснуться снова в одиночестве. Как-то раз Бриенна призналась ему, что уже не хотела бы, как когда-то раньше, внезапно оказаться красоткой вроде Маргери Тирелл или Сансы Старк. Они тогда еще поспорили о понимании красоты, после чего она обиделась и закрылась от него, задетая его словами.

Большая и сильная, Бриенна переживала из-за своей внешности точно так же, как любая другая девушка. Джейме знал, что доспехи являются для нее чем-то большим, чем просто знаком принадлежности к рыцарству. Без них она превращалась просто в женщину, не только для него – для всех; и беременность, которую уже невозможно было скрыть, лишний раз подчеркивала ее уязвимость и слабость. А на этом поле она сражаться боялась, потому что никогда не могла победить прежде. Он пообещал себе, что однажды, сколько бы ни пришлось заплатить, купит ей победу, если это будет необходимо.

– Так я хотел сказать тебе, – как ни в чем не бывало продолжил Джейме, – они сочинили песню. О тебе и обо мне. «Хороши в постели, хороши в бою».

– Это про нас? – севшим голосом поинтересовалась Бриенна. Джейме горделиво кивнул.

– Но мы действительно хороши. Послушай-ка: «В руке могучей Верный Клятве меч, невинность отдала за помощь в битве…», – на голос Ланнистер никогда не жаловался, так что его точно слышали и снаружи шатра, – а вот припев: «Мир спасли над пропастью, сдержали на краю – хороши в постели, хороши в бою; алый и небесный стяги, вам я песнь пою – хороши в постели…».

– Сир Джейме! – ее смущение всегда легко превращалось в гнев, – это неприлично!

– А здесь никого, кроме нас нет, -…а гнев – в желание.

Он подтянулся к ее уху, подул, убирая растрепавшиеся волосы-опять она слегка неровно их подрезала у висков – и зашептал, не смолкая, пока рука его путешествовала вниз – под распущенные шнурки корсета, под рубашку, под штаны, кажется, тоже не ее собственные…

– Ты с мечом, Бриенна, это то, о чем, безусловно, стоит петь. Но я видел зрелище прекраснее.

Пальцы прошлись по гладкой теплой коже ее округлого живота, легли между завитков волос на лобке, чуть скользнули ниже – и Бриенна глубоко втянула воздух носом, подставляя шею его первому поцелую.

Джейме не знал по личному опыту, но много раз убеждался, слушая байки соратников, что ни одна из прочих женщин не обладает столь же развитой врожденной чувственностью, как его леди-жена. Она отвечала на каждое прикосновение. Не оставляла без внимания ни один его намек. Она чувствовала его – и всегда давала ответ.

И это не всегда была битва, о нет. Сейчас, например, это была целительная нежность с его стороны. Джейме знал, что Бриенна расстроена, и надеялся ее утешить. И, что заводило его до опасности кончить, даже не приступив к сладкому действу обладания ей, так это ее реакция на его слова и касания.

Он мог позволить себе с ней почти все, чего хотел.

–…даже если ты будешь в доспехах… кто посмеет ответить на твой вызов, кроме меня, любимая?

– Джейме, – жарко выдохнула она ему в рот, почти сдаваясь.

– Это мое имя.

– Джейме!

– Скажи, что ты моя.

– Я твоя, – выпалила Бриенна тут же.

– Скажи, что ничья больше.

– Ничья. Джейме! – его пальцы опустились ниже, и он ощутил горячую влажность под ними.

– Скажи, что любишь меня.

Молчание было ему ответом.

– Женщина?

Она тяжело дышала, расставляя ноги шире и опускаясь ниже, чтобы поймать больше его прикосновений, сделать контакт полным, но молчала.

«А что, если нет? Что, если на самом деле нет?».

– Ты… молчишь? – желание боролось со страхом внезапно оказаться отвергнутым. Это не поддавалось осмыслению. Страх просто был.

Внезапно Бриенна, чуть отпрянув назад, растрепанная, прекрасная, с неподвижным лицом – блестящие мокрые губы, решительность воина в глазах – опустилась перед ним на колени. Глупо, но Джейме был готов услышать что-то вроде рыцарской клятвы или присяги на верность, только не ожидал, что она ловко расшнурует его штаны и…

– Женщина, что… о, женщина… – стоны вырывались у него из горла один за другим, он просто не мог их сдержать при мысли, что Бриенна решилась на это…

…из той стыдной фантазии, которой он жил месяцы за Стеной, и которая посещала его и раньше, и всегда заводила – ее губы на его члене, горячая глубина ее большого рта, и даже ее собственная рука, зажатая между ног и двигающаяся в такт его члену между ее губ…

– О, женщина, – он просто не мог замолчать, ноги подгибались, он схватился рукой за что-то, что оказалось опорой шатра, слишком далеко, слишком шатко, – еще, еще… да… еще, так хорошо, прошу…

В голове гудело. Джейме слышал мир вокруг, ощущал всем телом, но сам был очень далеко и высоко – где-то с Бриенной вместе и тем, что она вытворяла с его членом ртом и руками.

За палаткой раздавались шаги, голос Подрика: «Как-то это все-таки неправильно», ответный невозмутимый голос бродяги Бронна – и что ему не сидится где-нибудь подальше? – «А что такого, один рыцарь отсасывает у другого, привыкай, давно пора» – «Сир! Почему вы думаете, что они делают именно это?» – «Ты слышишь голос нашей леди? Нет? Значит, рот у нее занят». Гогот у костра, гогот чуть дальше, чей-то возглас «Услышь мой рёв!», снова смех…

– Бриенна! – она не позволила ему отстраниться, обхватила за ягодицы и притянула к себе; глотала его семя и облизывала затем его член – уже без давления, осторожно, едва ощутимо, глядя на него чуть затуманенными глазами, а затем медленно поднялась, опираясь о него и придерживая живот, чтобы обхватить его шею руками.

– Тебе понравилось?

Гортанное звучание ее голоса и вопрошающий почти невинный синий взгляд едва не заставили Джейме упасть на колени уже перед ней.

– Благодарю, миледи, – собственный не слушался, никак не получалось отдышаться, – это было… это было… весьма доходчиво. Позволите мне извиниться за неуместные вопросы? Минут через… через некоторое время.

Окончательно испорченный корсет упал к ее ногам с последним словом.

…«Хороши в постели» звенели над лагерем всю дорогу до Гавани, а затем вместе с возвращавшимися солдатами расползлись по всему остальному Вестеросу, обрастая новыми куплетами и похабными припевами в течение многих следующих лет.

========== Тяжелые дни ==========

Брандону было меньше года, когда у него родился брат – Гербрад. Восстав против собственной природы, Бриенна не сдавалась и упорно продолжала тренировки в доспехах до тех пор, пока могла в них влезть, не реже двух раз в неделю, даже когда падала от слабости, а когда не смогла их надеть, продолжила без них.

Третий сын, Ланс, наполнил душу Джейме небывалой отцовской гордостью, но столь интенсивное деторождение могло повредить здоровью его леди (как ему тогда казалось), и с новыми наследниками решено было повременить.

Беседа о столь интимных тонкостях изрядно повеселила лорда Ланнистера: его жена, ничего не боящаяся, смелая и безумно отважная (пожалуй, «безумно» было ключевым определением в данном случае), подобных разговоров не переносила, добавляя своим смущением новых поводов для шуток и подтруниваний.

Джейме честно пытался быть осторожным во время близости – но оказалось, после мучительных пяти месяцев куцых сношений, что даже проверенный дедовский способ лишь дает небольшую отсрочку неизбежному результату. Результатом стала Марисабель – их четвертый ребенок и первая дочь. Завоевавшая сердце отца в первые полчаса своей жизни, Марисабель, сама того не зная, окончательно поставила точку на его попытках ограничить рождаемость в Кастерли-Рок.

Бриенна тоже пыталась. Травяные сборы вызывали у нее чесотку и сыпь, но на ее способность к деторождению никак не влияли. Компрессы, примочки и алхимические средства скорее способны были убить, чем помочь в таком деликатном вопросе. После Марисабель были двойняшки Джемма и Джейрис, и количество сыновей и дочерей в доме Ланнистеров сровнялось.

Ненадолго, правда. До появления Селвина.

В конце концов, мейстер Тарли, ныне признанный главным знатоком вопросов женского здоровья, с умным видом сообщил плодовитым супругам, что самым надежным способом избежать рождения новых детей является полное воздержание.

Но единственный раз, когда Джейме всерьез задумался о целибате, пришелся на день рождения вторых близнецов.

*

Это последнее, чего хочется Тириону – сидеть с братом в ожидании того, когда умрет его жена.

Джейме выглядит ужасно. Кажется, это он умирает с ней там, наверху, где она третьи сутки рожает. Обычно это происходит легко, так, что Тирион уже сейчас теряется в толпе племянников, и с удовольствием хвастается их количеством.

Что-то пошло не так. Это ее седьмые роды, и раньше она легко давала жизнь всем своим детям, даже близняшкам-девочкам. Двоих сыновей вообще родила в дороге, а Марисабель – на конюшне. Тирион больше всего на свете боится, что увидит повторение собственной истории. Только несчастных в ней будет больше. Гораздо больше.

«Что, если она умрет, рожая карлика?». Это кажется нелепым, невозможным, этого просто не должно быть – не с Бриенной, во всяком случае.

Лицо у Джейме осунулось и посерело за эти трое суток. Он почти все время молчит. Как назло, в замке полно людей, Тирион полагает, так быть не должно. Тишина почти траурная, к Джейме никто не подходит, не рискует с ним заговорить: полувдовец. Все ходят на цыпочках, говорят заунывными голосами или шепотом. Начинаются четвертые сутки, и все решится в следующие несколько часов. В любую минуту.

– Спасибо, Бронн, за вино. Если не возражаешь, я желал бы…

– …я уже убираюсь, – Бронн умеет быть понимающим. Он хороший, верный друг, какой бы сволочью не притворялся. Он слышит все, что важно, в мертвенном голосе лорда Ланнистера.

Джейме сидит за столом в парадном зале и смотрит в одну точку, сложив руки перед собой. Вылитый Тайвин, хоть в глазах и больше чувства.

– Держи. Выпей.

– Нет, благодарю.

– Что-то ты пить и есть должен. Держи, говорю.

Джейме нет. Он – пустая оболочка из боли и ужаса. Глаза красные, воспаленные, седина в волосах и отросшей щетине на щеках внезапно заметна, как и возрастная скуластость, приобретенная с годами и испытаниями худоба. Не такая, как у отца. Но похоже. Тириону сложно выражать сочувствие. Но они всегда были близки, и он просто находится рядом, потому что они братья по крови, и это долг – быть с братом, даже когда предпочел бы быть где угодно еще.

Рассвет отмечает далекий горизонт голубеющим светом, когда приходит неуверенным шагом девушка-служанка. Тирион смотрит на нее внимательно, угадывая дурные вести. Джейме даже не поворачивает головы. Он так и просидел последние сутки здесь, почти не вставая.

Троих из своих детей лорд Ланнистер помогал принимать сам. Узнав об этом, чувствительные дамы морщили носы и хватались за грудь. «Немыслимо, ужасно», говорили они. Но Тирион знает, что у брата с Бриенной особая связь, связь более глубокая, чем лишь телесное влечение или общие приятные воспоминания. Когда она в нем нуждается, Джейме даже не спрашивает, чтобы убедиться. Теперь эта связь надорвана, потому что его брат теряет свою леди. Джейме снова ополовинен, снова не похож на себя, снова далек от цельности.

– Милорд. Разрешилась.

Девушка не рискует подойти ближе. Она боится. Тирион кивает ей:

– Как леди?

– Очень плоха, милорд.

Она не говорит о том, кто родился, мальчик, девочка, жив, здоров ли ребенок, и Тирион не собирается спрашивать. Это право отца и мужа, но старший брат им не пользуется. Он роняет голову на руки, упирается лбом в стол и беззвучно рыдает. Тирион смотрит, как мелко трясутся его плечи, и не хочет даже дышать, обозначая свое присутствие.

– Я подожду тебя, – говорит он и с трудом закрывает за собой тяжелую дверь, оставляя Джейме одного.

…

Шаги по коридору почему-то не отдаются в ушах. Пусто. Пусто в сердце, в голове, пусто везде вокруг. Замок уже опустел. А ее нет рядом всего-то три дня.

Как я буду без нее. Как дети будут без нее? Как весь мир возможен без нее…

Он эгоист, и знает это. Бриенна знает тоже, но всегда прощает ему все: его глупое ребячество, его насмешки, прошлое, настоящее, ошибки, огрехи, оговорки. Неуместную болтливость. Комплименты – она ненавидит комплименты, всегда ненавидела. А Джейме иначе не умеет. Он так долго молчал о чувствах рядом с ней, так долго не мог понять, в какую форму облечь то, что с ними происходит, что все, что он может (после того, что им довелось пережить вместе) – слова, слова, слова. Он повторяет все эти глупые слова, которые так не подходят Бриенне, не от него их ей слышать. Кроме одного.

«Моя».

Это так странно и нелепо, но даже о Серсее он не мог этого сказать, потому что нельзя назвать что-то своим только потому, что оно является частью тебя, и, как время показало, не лучшей частью.

Но Бриенна его, а он её, и невозможно, чтобы мир существовал, если останется кто-то один.

Чувства обострены до предела, когда он шагает по коридорам Кастерли-Рок. Она далеко наверху, под самым небом, так далеко, что ему приходится дважды передохнуть – руки постыдно дрожат, тело ломит, это вино и отсутствие сна.

Он не знает, найдет ее живой или мертвой. И если второе – то он предпочел бы упасть замертво по дороге до того, как войдет в спальню.

Возвращает память в прошлое. В самый первый раз, который он так боится воскресить в памяти, потому что тогда тоже была ее смерть, и трудно поверить, что прошло уже восемь с лишним лет.

Глупая женщина. Почти наверняка, глупая мертвая женщина.

Когда он находит ее у стен Черного Замка, узнавая по Верному Клятве, намертво сжатому в ее ледяных пальцах, это почти облегчение. Живая или мертвая, она будет с ним рядом, когда он упадет на свой – ее – их меч и завершит эту глупую трагедию достойно. Но она жива.

Жива, пока они несут ее в замок, освобождая по пути от доспехов, живая, пока сдирают с нее сапоги, и живая, когда Джейме раздевает ее донага и раздевается сам, а Подрик таскает дрова в импровизированный очаг их общего на эту ночь угла, сооруженный из нескольких камней и двух цепей. Сизый дым собирается под потолком и уплывает в окошко. Подрик вжимает голову в плечи, стараясь не смотреть на голого Джейме, проворно ныряющего под меха к его госпоже.

У Джейме нет времени и желания задумываться о том, как выглядит это со стороны. Все, что он может чувствовать – ледяную тяжесть Бриенны рядом, ее слабое дыхание и изредка беззвучное, бессмысленное бормотание с ее стороны.

У меня всего одна рука. Я даже растереть ее достаточно не могу, но будь я проклят, если позволю к ней прикоснуться кому-то еще.

Он обнимает ее, вжимается в ее холодное неподвижное тело, закрывает глаза и принимает решение на всю жизнь вперед, сколько бы ее ни осталось: делить все поровну. Тепло, еду, кров, кровь, ночи и дни. Беды и радости. И, насколько это только будет ему удаваться, беды стараться забирать себе, но так, чтобы она не заметила. И уйти вместе с ней, если придется, сейчас или когда-либо.

Но она оттаивает. Дыхание ее выравнивается, она просто спит теперь, умиротворенная, все еще продрогшая, но уже розовеющая. И это самый неподходящий момент для того, что собирается сделать Джейме.

Он хочет поцеловать ее. Не только, конечно, но поцелуй – то, что простительно, и это то, чего он хочет совершенно определенно.

И целует.

В плечо, в шею, спину, покрытую веснушками и многими царапинами, кое-где натертыми следами неудачно впивающихся в тело доспехов. В правую грудь, потому что до нее может дотянуться, и это безумие, но она не просыпается, не реагирует на то, как он прикасается к ней, заставляя белую кожу под губами становиться красной. Ее грудь маленькая и высокая, сосок сморщился и торчит, маня обхватить его губами и попробовать на вкус. Что Джейме и делает. Она пахнет морозом и свежестью.

Света мало, и он почти не видит ее, больше чувствует под одеялом формы ее тела, от которого собственное реагирует моментально.

Это словно из древней легенды, где герой овладевает спящей воительницей, чтобы забрать ее силу до того, как она проснется и победит его, обязательно победит. Джейме сам сдастся ей, только пусть с ней все будет в порядке, и – она полежит рядом еще немного. обнаженная, теплая, желанная.

Но когда Бриенна просыпается и спустя всего лишь пять минут вырывает своим бодрствованием признание у него, Джейме впадает в панику.

Он не может просто уйти, он не может остаться, снова дилемма, и разрешить ее помогает только попытка близости. Джейме понял бы, если она его оттолкнула. Он по-своему желает этого. Бриенна все еще слаба. Все еще невинна. Определенно, невинна – она не знает, куда девать руки, что делать с ногами, она не умеет даже целоваться.

Он не представляет, что делать, тоже. Быть с Серсеей – это то же, что удовлетворять себя самому, это не нуждается в опыте или инструкциях. Но кажется, что Серсею от него отсекли вместе с правой рукой, и она никогда не вернется, ни молодость, ни прежняя цельность вместе с ней.

Быть с Бриенной – это быть беззащитным, быть перед ней открытой книгой. И не все страницы ему нравятся. Это откровенность, которой он боится и избегает всю жизнь. Но Бриенна – его правда, его жизнь, его истина, его поиски себя, и ему все равно, какова она, если это в самом деле она.

Любовь. Джейме не смеется над любовью больше. Это уже очень давно между ними. Хватит быть трусом. Пора признать то, что не перестанет существовать, даже если закрыть глаза и притвориться, что ничего не происходит.

*

Тирион привык всю жизнь к двум противоположным реакциям на свое появление. Его или замечают все, или не замечает никто. Второй тип реакции как нельзя более кстати сейчас. Он маленький и незаметный, и он необходим там, где находится.

– Дети, – плачет, не шевелясь, Бриенна на постели, и от того, как ее знобит, трясет всю гигантскую кровать, – как они будут без меня?

Джейме накрывает ее еще одним одеялом, вопросительно смотрит на мейстера Соллиса, тот одними губами складывает: «Кровотечение только остановилось».

– Холодно, – зубы у нее стучат. В этот раз она потеряла три передних. Это ничего – Тирион сам уже пережил вставление четырех золотых, причем сзади. Она выдержит это. Если.

– Нужна еще одна кормилица, – говорит мейстер, потом, глядя на лорда Ланнистера, вздыхает.

– Кормилица, – послушно повторяет Джейме. Тирион, глядя на брата, четко понимает, что тот ничего не слышит и не видит. Пора брать командование на себя. Десница он или кто?

– Найдите мальчикам еще одну кормилицу, – поворачивается он, удивляя всех своим внезапно обнаружившимся присутствием, к стоящим в коридоре слугам, – отправьте в Ланисспорт за еще одним мейстером. Должен быть кто-то, кто разбирается в детских болезнях. По дороге возьмите в Вороньем Логу ведьму – если она еще жива, – он обращается ко всем и ни к кому в отдельности, – она лечила мои ноги в детстве. Она знает, что делать с недоношенными.

Мальчики родились крошечными, слабыми, но они нормальны. Тирион смотрит на обоих – красные комочки плоти. Левый и Правый, он их называет, потому что они совершенно одинаково выглядят для него. Не к месту младшему Ланнистеру думается, что Джейме благословлен: у него нет разнополых близнецов, а это несколько снижает вероятность инцеста и в этом поколении.

Кстати о Джейме.

– Принесите ужин для лорда сюда. Питье для леди, – продолжает командовать Тирион, – гранатовый сок, который я привез из Дорна.

Он грозно смотрит на ту служанку, которую накануне отымел на кухне. «Гранатовый сок не про твою честь», говорит он ей глазами. Шлюха не посмеет много о себе возомнить.

– Джейме, – он тянет брата за плечо, – Джейме, уже утро. Тебе бы поспать.

– Я буду здесь, – брат подтягивает ноги на кровать, избавляется от туфель и съеживается около пребывающей в забытье Бриенны, – она нуждается во мне.

– Хорошо.

– В одиночестве ей было бы лучше, – ворчит мейстер, но, когда Джейме бездумно подчиняется, слишком уставший для самостоятельно принимаемых решений, женщина, до сих неподвижно лежавшая под одеялами, вдруг подается за ним вслед, бормоча:

–…не уходи, не уходи, сир, не уходи от меня опять…

– И принесите лорду Ланнистеру еще одеяло, – Тирион почти толкает брата обратно к дрожащей испуганной Бриенне, – он останется здесь.

*

Их браку восемь лет.

Их жизни в Кастерли-Рок чуть меньше. Лорд Ланнистер вспоминает, как привез ее в замок впервые. Помнил, как она смотрела на гигантскую кровать в их будущей спальне, как будто потрясенная каким-то невиданным чудесным зрелищем.

До сих пор они делили ложе где придется. Походы, марши, чужие койки, меховые подстилки, протертые шлюхами и их клиентами матрасы. Их первенец зачат в Черном Замке на ложе из нескольких горбылей. И Джейме настаивает на том, чтобы их первый вечер в настоящей спальне с настоящей кроватью был особенным.

– Посмотри на меня, – прошептал он, подходя к ней, придерживающей живот и глядящей в пол, – мы дома.

В бликах огня ее лицо всегда кажется ему прекрасным. Бриенна выдыхает, садится на постель, проводит руками по простыням.

– Лён.

– Наши мастерицы известны на весь Вестерос.

– Кружево, – другая ее рука оказывается на подушках, разложенных в изголовье.

– Не мирийское, – Джейме улыбается, – ну что, женщина. Нравится тебе?

– Еще не знаю, – поднимает она светлый честный взгляд, и он тонет в ее глазах, как всегда прежде.

Они чисты, одежда на них новая, без дыр и латок, вокруг – тепло и чистота, безопасность и достаток. И это ново и даже как будто чуждо поначалу, но достаточно одного прикосновения, чтобы все снова стало правильным. Им доступны не все позы. Это кстати. Сейчас любимая у Джейме – когда она снизу, под ним, и он по-львиному берет ее сзади, склоняясь к самому уху, чтобы прошептать:

– Подними глаза. Посмотри на нас.

И она видит. Зеркало. Стон, который вырывается из ее груди, совсем не похож на крики страсти, за которые их так распекал завидующий Бронн.

– Чувствуешь? – он боится взвыть от плещущегося счастья в груди.

– Ты.

Мутный взгляд, разомкнутые алые губы, ее волосы, сила ее ритмичного, неспешного раскачивания под ним – это лучшее, что было с ним в жизни. Определенно, именно эта минута. И еще пара тысяч до. И еще миллион после.

– Я. Твой. Так? Еще? Так?

– О, Джейме… так близко, так… Джейме, еще… чуть… немного. – тихо, тонко, едва слышно она молит, и общий выдох на вершине блаженства получается тоже тихий, долгий, сладкий.

Ребенок в ее животе немного барахтается, Джейме чувствует его пинки в ладонь, когда обнимает ее.

– Это первый раз за сегодня, – сонно бормочет Бриенна, – я думала, он проспит до утра.

Но уже следующим же утром Брандон Ланнистер решает появиться на свет.

И с того дня их спальня обживается, как ни одна другая комната во всем замке. Отсюда начинается их дом. Скоро все крыло полно разбросанных игрушек, всевозможного оружия и книг об оружии, просто книг. Время меняет свой бег. Дети появляются один за другим. Их самих становится больше: общие дела, бесконечные споры и решения, которые нужно принимать сообща, гости, родственники, праздники, похороны, соболезнования. Джейме увлекается созданием гербария и садоводством. Бриенна начинает учить сыновей драться. Брандон учится считать и писать… одно только неизменно: их спарринги и тренировки, и то, что они всегда спят вместе, насколько бы это ни казалось странным в свете обычаев Кастерли, когда у супругов обязательно раздельные спальни. Но кого это касается?

…и вдруг – странный призрак прошлого, когда целая свита прибывает с Дейенерис и ее Десницей (а по совместительству – лордом-консортом) в Кастерли. Королева не задерживается надолго, но гости и не думают покидать Утес. Джейме очень давно не видел у своей леди-жены столь унылого выражения лица. Она обескуражена, напугана, ей трудно находить общий язык с прибывшими дамами, которых она не знает, и которые не знают ее. Она нервничает, тяготится своей ролью, которая до сих пор так удавалась ей.

Может быть, поэтому роды начинаются раньше положенного.

*

– Дети без меня, – шепчет сухими губами Бриенна, – дети.

Джейме молча обнимает ее, прижимая к плечу и бережно придерживая ее голову левой рукой. Она лежит под пятью одеялами, и только так дрожит чуть меньше.

– Солнце встает, любимая. Скоро станет теплее. Обязательно станет.

– Дети, – снова повторяет она слабо.

Она никогда не демонстрировала, как сильно их любит. Не говорила об этом. Язык ее любви – поступки. Для Джейме нет большей радости, чем наблюдать веселую возню его леди-жены с малышами. Вокруг нее их всегда много. Ее самой много в его жизни. Ее доспехов, оружия, планов и чертежей, ее одинаковых безразмерных рубах, которые она предпочитает всем нарядам на свете. Это важная, тщательно оберегаемая часть его жизни: лохматая, в своей робе топающая вдоль детских спален Бриенна, находящая для каждого свое пожелание на ночь.

Я не хочу без нее.