Текст книги "Солнце в соседнем окне (СИ)"

Автор книги: Freya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Второй день подряд это утро начинается без внимательных зеленых глаз, ласкающих каждый сантиметр её обнажённого тела.

На улице подул прохладный ветер, обещая нагнать дождевые тучи. Стало холодно. А может, всё дело в том, что влюблённые глаза больше не согревают её своим теплом?

Глупости. Марина встряхнула своими золотистыми кудрями и спрыгнула с подоконника, затушив не выкуренную и наполовину сигарету в пепельнице.

Проходя мимо шкафа, она захватила лёгкую белую рубашку и быстро надела её, не застёгивая пуговиц. Захотелось выпить кофе.

Ничего удивительного. Ведь эти два дня она упорно пропускает завтрак, стараясь побыстрее выпроводить родных на работу и усесться на подоконнике в ожидании Риты. Раньше ей никогда не приходилось ждать. Казалось, эта девочка круглые сутки проводит возле чуть прикрытых занавесками окон в надежде увидеть её.

Она всегда видела её робкий взволнованный взгляд. Чувствовала его кожей, и ей это нравилось. От этого хотелось улыбаться. И она улыбалась – ласковому утреннему солнышку, голубому небу, а потом не выдержала и улыбнулась ей. Странной девочке в противоположном окне.

Девочке.

Признаться, сначала она решила, что на неё смотрит парень. Мальчик. Совсем молоденький, хрупкий, с несколько длинноватыми волосами, узким бледным лицом и в вечных бесформенных футболках. Но однажды Марина заметила девочку, шедшую по улице с большим запакованным холстом в руках. На ней была чёрная маечка, которая обтягивала острые плечики и обрисовывала пусть небольшую, но всё-таки женскую грудь. И ещё эти два маленьких смешных хвостика на затылке. Как в детстве мама делала.

Марина тогда ещё с грустью вспомнила родителей и снова почувствовала, как скучает по ним. Особенно по маме. И этим маленьким хвостикам. Волосы уже давно стали длинными, да и сейчас она могла сделать себе любую самую хитроумную причёску, вот только те глупые маленькие хвостики никак не получались такими, какими делала их мама. А эта маленькая девочка напоминала ей себя саму. Лет этак в 12, когда она ещё счастливо жила со своей семьёй и ничто не предвещало ту страшную аварию, в которой она чудом останется жива в отличие от её родителей.

Впрочем, этой милашке, с тоненькой талией и худенькими ручками, должно быть, уже было не меньше 15. Где-то около того. «Вполне взрослая» – подумала тогда Марина и тут же скептически фыркнула на саму себя – мол, что это вообще за мысли? Милый ребёнок, но к чему это?

Но упрямица продолжала испепелять её взглядами каждое утро, и Марина уже рефлекторно после душа тянулась за сигаретами, только чтобы найти повод забраться на свой любимый подоконник. Затяжка, выдох и этот привычный взгляд.

Зачем только она тогда решила ей улыбнуться?

И всё завертелось. Реакция маленькой наблюдательницы её просто очаровала. Столько смущения в этих невинных глазках! Марина просто не могла устоять от соблазна.

«МА-РИ-НА» – она выводила эти буквы с ухмылкой, но очень старательно, так, чтобы с противоположного окна наверняка можно было их рассмотреть. А вдруг у неё плохое зрение? Вряд ли. Ведь она так внимательно следит за ней каждое утро и ни разу её глаза не прятались за стёклами очков.

Реакция девочки на эту записку развеселила Марину ещё больше. Теперь уже вызвать ответную реакцию было делом чести.

Но девочка, окончательно смутившись, кажется, решила больше не шпионить за незнакомцами.

Нет, Марина не могла это оставить просто так. Слишком мила была эта худенькая брюнеточка в окнах напротив. А её горящий взгляд давал ей надежду на… на что? Марина сама не верила, что увлеклась совсем ещё девочкой.

А потом этот глупый порыв, и вот она уже у неё в квартире.

Такая смешная и милая. И красивая. Вблизи гораздо симпатичнее, чем сквозь стекло и задёрнутый тюль.

А дальше было какое-то сумасшествие. Потому что девочка оказалась гораздо старше. Студентка. Ну, кто бы мог подумать? Вот только с причиной взгляда она не ошиблась. Она такая же. Ей тоже нравятся девушки.

Всё, что случилось потом, просто не могло не произойти. Марина это знала.

А что дальше?

А дальше они стали любовницами. Хотя, признаться, ей приходила в голову мысль попробовать повстречаться с Ритой. Сколько можно порхать беззаботной бабочкой? Это одиночество порой угнетало. Конечно, всегда можно позвонить Артёму или даже той же Шипке – она всегда не прочь поразвлечься. Вот только в последнее время всё было как-то не так. Неправильно, невесело. Всё, кроме тех мгновений, что она проводила с Ритой. С этой странной девочкой, больше напоминающей мальчишку. Неловкой, стеснительной и совсем неопытной в плане каких-либо взрослых отношений.

Но она училась. И притом весьма быстро. Буквально пары наглядных примеров хватило этой угловатой девчонке, чтобы раскрепоститься и научиться чувствовать себя и своего партнёра, как в поцелуях, так и в том, что происходило после них. С каждой их встречей Рита удивляла Марину всё сильнее. Шипка с её нарощенными ногтями и привычкой кусаться за губу, уже не шла ни в какой сравнение с этим юным дарованием. Марина даже пару раз отказала Артёму, чтобы провести лишние несколько часов с Ритой.

Осознание этого её и напрягало. Неужели она начинает привязываться к этой девчонке?

Может и так. Что, собственно, в этом страшного?

Вот только мысли обо всей этой истории с Ланой бередили старые раны, которые, как ей казалось, она давно излечила кучей ничего не значащих поцелуев. Видимо, что-то не так было с этой странной девочкой. Ведь ни один из любовников не заставлял её чувствовать себя такой безоружной и уязвимой. Может ли быть такое, что она снова начинает влюбляться?

Нет. Хватит. Лана была первой и последней. Ей так надоело терять любимых. Ведь невозможно ничего сделать, чтобы уберечь их, удержать. Рано или поздно они уйдут и заставят страдать. А потому лучше и не любить вовсе. Ну что такого офигительного в том, чтобы любить? Секс можно получить и без любви. Хороший секс. Неважно с женщиной или с мужчиной. Для неё это никогда не было важно. А вот чувства. Они как волны – нахлынут, чтобы со всей силы ударить тебя лицом о каменный берег и оставить умирать в одиночестве от адской боли, которую нельзя излечить никакими медикаментами.

Но почему именно Рита? Она не была похожа на Лану. Ничем. Совершенно. Ну разве что своей искренностью и этими глазами, полными настоящей любви. Так не хотелось замечать, но она прекрасно знала – девочка любит её, самой честной и ранимой первой любовью. Как глупо! Ведь она ещё не знает, какую плату приходится платить за это чувство. А Марина знала и боялась, что однажды Рита, как и Лана, начнёт твердить о любви и ждать ответа.

И потому в тот самый день, когда она услышала это короткое, нечаянное «Люблю тебя», ей стало так невыносимо страшно.

Одна часть её ликовала от восторга, а другая хотела убежать на край света, заткнуть уши и не слушать! Не видеть! Не знать!

Но поздно. Она всё знала. И самое страшное, что в то мгновение ей тоже захотелось прошептать: «Я люблю тебя…»

========== Часть 16 ==========

Кофе остыл, пока она пыталась вынырнуть из своих тяжелых мыслей.

Марина застегнула пару пуговиц на рубашке и снова забралась на подоконник. Взгляд непроизвольно скользнул по противоположным окнам. Темно. Вот уже два дня.

Курить не хотелось.

И завтракать тоже.

И вообще хотелось только одного – снова увидеть её.

Хотя бы разок, хоть одним глазком.

Но Риту тоже можно понять.

После того, что произошло, её нежелание видеться вполне объяснимо.

Марина и сама не могла понять, как это всё вышло.

Она ненавидела себя за такое безрассудство и откровенную глупость, и даже проклятую Элеонор, которая упросила покрасить ей волосы в срочном порядке, потому что наутро у неё было важное собеседование.

Элька не была её лучшей подругой, но Марина всё же в определённой степени ей доверяла. В конце концов, Элеонора была знакома с ней с самой школы и даже когда погибли родители, Элька с пониманием терпела все её сумасбродные выходки. Была рядом и когда опекуны, тётя с дядей, не помогали советом, потому что как ни старались, не могли в полной мере заменить ей родителей. Более того, подруги даже успели побывать в одной постели.

На одной из шумных школьных вечеринок в квартире одноклассника. Обе изрядно напились, что и привело к такому вполне логичному, если поразмыслить, результату. На самом деле, Марина тогда лишь сделала пару глотков пива, да и Элеонор лишь изображала пьяные танцы на столах, в действительности же просто входя в кураж. Так что обе они прекрасно отдавали себе отчёт в том, что стало происходить за закрытой дверью спальни. Эльке понравились новые непривычные ласки, да и Марина, давно помышлявшая о сексе с подругой, осталась вполне довольна. Наутро обе девушки благоразумно сделали вид, что были пьяны и эта ночь ровным счётом ничего не значит. Про ориентацию подруги Элька всё знала – это отчасти и подстёгивало её любопытство: а каково это, с девушкой? Вот только ставить под вопрос свою натуральность, а значит и отношения с Толиком, сыном директора и удачной партией по словам мамы, благоразумная Элеонор не планировала. Марине же в конечном итоге было всё равно. Так этот давний инцидент и поблек в памяти с течением времени.

Надо заметить, что на отношения подруг этот эксперимент никак не повлиял. Спустя годы, Элеонор по-прежнему доверяла свои драгоценные длинные волосы исключительно Марине, а та иногда позволяла себе пооткровенничать за чашкой чая.

Так произошло и в тот вечер.

Час, потраченный на окраску отросших Элькиных корней, а также стрижку и укладку за компанию, не прошёл даром. Загруженная тяжкими размышлениями, Марина выпалила всё подруге на одном дыхании. И про воспоминания о Лане, и про странную девочку Риту, которая всё поставила с ног на голову в её налаженной вроде бы жизни.

Про всё, связанное с Ланой, Элька была наслышана. В конце концов, немалых усилий тогда ей стоило вернуть подругу к жизни. И повторения той печальной истории она определённо не хотела. А вот от повторения чего она действительно не отказалась бы, так это того первого безбашенного опыта. Об этом она помышляла не раз, потягивая мартини в клубе, пока Марина веселилась на танцполе. Но ветреная подруга то и дело оказывалась в компании нового ухажёра или строила глазки милой барменше, и Элька не вмешивалась, понимая что таким способом та переживает разрыв с Ланой. Успеется ещё.

Но вот появление какой-то там Риты в жизни подруги никак не входило в планы Элеонор.

А Марина тем временем уже час как изливала ей душу, недвусмысленно давая понять, что влюбилась в эту пацанку едва ли не с первого взгляда. Эти душеизлияния нужно было срочно прекратить. Что Элька и сделала, нагло припечатав её губы поцелуем.

Марина не сразу сообразила, что к чему, но потом успела вставить пару возражений, как только упрямые губы Элеонор позволили ей вздохнуть.

– Стоп! Что это ты творишь?

– Марин, ну хватит тебе, а? Мы свободные взрослые люди. И я просто хочу освежить приятные воспоминания. Нам уже не 17 лет, и мне тоже есть, что предложить тебе.

Маринка только покачала головой и выставила вперёд руки, повторив своё решительное «нет».

– Допивай свой чай, а я пойду под холодный душ – что-то от жары голова совсем не варит.

Душ тогда не особо помог. Ко всем прочим проблемам с Ритой прибавилась ещё и ходячая неприятность в виде неуёмного либидо Эльки. Но с другой стороны, может, предложение подруги было кстати? Клин клином вышибают, разве нет?

Выходя из ванной, в закреплённом на груди махровом полотенце, Марина даже не знала, хочет ли увидеть одинокую кружку с недопитым чаем или…

Перед ней предстала Элеонор. Во всей своей красе. Высокая, худая – идеальная модель – собственно, именно ею она и работала последние пару лет. Длинные темные волосы забраны в высокий хвост, а на смуглой коже эротично просвечивается чёрное кружевное бельё.

Не было лишних слов и хоть каких-то попыток остановить неизбежное. Пара поцелуев освежили воспоминания, несколько осторожных прикосновений начали заводить обеих, а там было уже рукой подать и до постели.

Конечно, Марина помнила про открытое окно и раздёрнутые шторы. И она знала, что, скорее всего, Рита всё видит. Эта мысль сверкнула где-то в сознании и была тут же отправлена восвояси холодным «Так будет лучше».

А потом были только Элькины сладкие губы и чересчур наигранные стоны. И с каждой минутой становилось всё противнее. Дежа вю, не иначе. В сознании рефреном била мысль: «Это не она. Это не Рита». В точности как тогда, когда место Ланы попыталась занять случайная девушка из бара. И только в эту минуту Марина осознала, что же общего было между женственной чувственной Ланой и скромной, похожей на мальчишку Ритой. Она их обеих по-настоящему любила.

========== Часть 17 ==========

Эльку выталкивать из квартиры пришлось едва ли не пинками. Отмазкам про то, что тётя Ира с мужем скоро вернётся, Элеонор категорически не верила. Да и истинную причину перемены в настроении подруги она поняла без труда.

– Надеюсь, хотя бы в этот раз мне не придётся смотреть, как ты в одиночестве зализываешь раны, – грустно улыбнулась Элеонор, застёгивая молнию на платье. – …Ну, а если передумаешь – звони, – ухмыльнулась она, неспешно пройдя в коридор и провожая нахмуренное лицо подруги сверкающим взглядом.

В тот момент Марина ненавидела саму себя. Неужели жизнь совсем ничему её не научила? Что ж. Значит судьба такая – раз за разом кидаться в объятья одних и тех же граблей.

Она прекрасно осознавала, что Рита всё видела, и ей было невероятно стыдно за все те мысли и уж тем более за то, что было с Элеонор. Но как объяснить это Рите?

А нужно ли объяснять? Действительно ли она так сильно обижена?

Ведь Рита знала про все её встречи с Артёмом и наверняка понимала, что и с другими женщинами она тоже может встречаться. Впрочем, на самом деле не было никаких других женщин. Была только Рита. И уже давно никто другой Марине не был нужен. Вот только все точки давно расставлены над i – они любовницы, не более, и Рита явно смирилась с таким положением вещей. Так будут ли последствия у этого маленького недоразумения?

То, что последствия будут и притом не маленькие, Марина поняла уже на следующее утро.

В комнате Риты никого не было. Всё утро она провела на подоконнике, выкуривая одну сигарету за другой, но любимая наблюдательница так ни разу и не промелькнула в окнах напротив. До самого вечера в квартире вообще не обнаруживалось признаков жизни, и только ближе к ночи в зале загорелся свет, впрочем, окна Риты по-прежнему скучали в темноте.

Наутро повторилось то же самое, и теперь Марина уже не на шутку волновалась. Неужели, так сильно обиделась? Наверное. И это легко понять. Видеть любимую, целующуюся с другой, да ещё и так бесцеремонно, на её собственных глазах… Марина чувствовала себя действительно паршиво.

А ещё было холодно. Тонкая рубашка не помогала согреться.

***

«Я должна ей всё объяснить», – наконец убедила саму себя девушка, резко вскакивая с подоконника.

Короткое чёрное платье, больше напоминающее длинную майку в обтяг, босоножки на шпильке. Волосы собрать в хвост, или распустить? Рите больше нравится, когда они свободно струятся, спадая на плечи…

Какие глупости! С этой мыслью Марина выбежала в подъезд, поспешно отсчитывая ступеньки ударами шпилек о бездушный камень.

Через несколько минут она уже стояла возле заветной двери и нервно теребила в руках по привычке прихваченную с собой пачку сигарет. Глупости. Всё будет хорошо, она поймёт, непременно поймёт и простит.

Марина отчаянно жала на кнопку звонка. Она знала, что Рита дома. Чувствовала. В конце концов, по ту сторону стены явно раздавался едва различимый шорох, но её родители обычно в это время на работе, а значит, это…

– Марина? – на пороге стояла мама Риты. В домашнем халате, с небрежно забранными в хвост волосами и невероятно усталым осунувшимся лицом.

– А Рита… дома? – пробормотала девушка, подсознательно ощущая тяжесть этой тишины. Пауза затягивалась, а пристальный тяжёлый взгляд заставлял мурашки бегать по коже. Он ни оставлял ни тени сомнения, что Марина больше не просто подруга и пример для подражания в глазах Ритиной матери. Теперь между ними стояло что-то, заставившее женщину взглянуть на девушку другими глазами.

– Зайди. Мне нужно с тобой поговорить, – несколько суровый голос всё же развеял угнетающую тишину, и Марина осторожно шагнула на порог.

***

Сигарета.

Ещё одна. Какая по счёту? Неважно! Ничто не важно, кроме этой боли в сердце.

«Дурочка, глупая моя, любимая… Что же ты наделала? Как же теперь…»

И беспорядочный хоровод мыслей. Таких тяжёлых, что голова болит. Марина без сил роняет её на колени, с ненавистью откидывая в сторону сигарету, которая ни черта не помогает успокоиться. Обхватывает ноги руками и из последних сил старается удержать слёзы.

Зная, что не выйдет.

Старый обшарпанный подоконник в подъезде казался просто ледяным. Не то, что родное уютное местечко в своей квартире, до которой она так и не дошла. На автопилоте шаг за шагом она брела к своему любимому подоконнику в надежде спастись от этих мыслей… А был бы он таким любимым, если бы не те глаза, ласкающие её обнажённое тело восхищённым взглядом?

В этот момент и подкрались удушающие слёзы, и она бросилась к ближайшему окну в пролёте между этажами и чиркнула зажигалкой.

Вот только в этот день всё было не так, и сигареты не помогали. Она по-прежнему боялась оторвать лицо от коленей, словно это укрытие спасало от того страшного взгляда, которым одарила её мама Риты, произнося: «Она вскрыла себе вены».

И будто током через сознание, а потом волной по телу, прямиком в сердце.

– Когда? Почему? – шептала она, силясь понять слова женщины.

– Я думаю, тебе виднее, почему…

Они обе замолчали.

Неужели из-за…

«Из-за меня, из-за меня…» – бормотала Марина, с каждой секундой ненавидя себя всё сильнее. Риточка, глупенькая. Зачем же ты так…

Губы дрожали, и снова хотелось курить и плакать.

Только на кафельном полу валялась пустая пачка сигарет, а слёзы так и стекали вниз по горящим щекам, не переставая.

Она всё помнила. Каждое слово, каждый взгляд. И помнила ту страшную фразу, которую так и не смогла договорить:

– Она… Она…

– Жива, – произнесла её мать, и Марина с болезненным всхлипом выдохнула. Спасибо, Господи! Спасибо, что не дал ей совершить непоправимое! – А теперь, я думаю, тебе есть, что мне рассказать, – добавила Ритина мама, выждав паузу. И Марина поняла, что точка возврата давно пройдена. Поняла, что расскажет ей про них с Ритой всё, потому что просто не сможет врать женщине, чья дочь сейчас лежит в больнице с перебинтованными руками. Чью дочь она любит и чуть было не потеряла из-за собственной глупости.

– Простите меня, пожалуйста… – начала она, зная, что вряд ли получит это самое прощение. Эта правда должна была открыться совсем не так. Только не так. Ради Риты, не ради неё. Но поздно посыпать голову пеплом – Рита сама так решила и уже этого не изменить. Вот только как произнести вслух – «Я люблю Вашу дочь. И она меня тоже…». На самом деле не так уж и сложно. Гораздо труднее сейчас сидеть на этом чёртовом подоконнике и осознавать, что потеряла единственный шанс хотя бы раз снова увидеть любимую девушку, попросить у неё прощения и почувствовать на себе её любящей взгляд.

А на каменном подоконнике было так чертовски холодно.

========== Часть 18 ==========

Вот уже неделю я открываю глаза и вижу белый потолок одинокой больничной палаты.

Она ничем не лучше моей комнаты. И не хуже. Почти то же самое.

Разве что окна.

В них нет тебя. И мне безумно холодно тут одной.

Я совершила глупость. Сейчас я хорошо это понимаю.

Помню мамины слёзы и хриплый голос: «Зачем? Зачем, Рита?» Да я не знаю, зачем, мама. Я даже не помню, как очутилась в этой ванной и когда всё вокруг окрасилось в красный. Страшно вспоминать – когда очнулась на несколько секунд и увидела свои руки в крови, в ужасе не могла поверить, что действительно пыталась… пыталась…

Я запуталась. Я сломалась. Нет, милая, я не виню во всём этом тебя. Здесь только моя вина, мой грех, но я так устала от одиночества.

Знаешь, когда я увидела тебя с Ней, я просто поняла, что это никогда не сбудется. Мои заветные мечты. О том, что мы вместе, по-настоящему вместе, понимаешь?

Бог мой, как глупо. Как ты себе это вообще представляешь? Уютная квартирка с общей постелью и праздничные ужины в кругу семьи? Бред, бред, вся моя жизнь напоминает один сплошной бред! Не будет этого никогда. НЕ БУДЕТ!

…

Первые пару дней мама молчала. Отец появлялся редко. Я видела, как он привозил маму, но неизменно уезжал, даже не заходя в палату. Я его не виню.

А мама только суетилась возле моей кровати. Таскала еду, можно подумать, я в состоянии столько съесть. Да и с аппетитом было совсем никак. А от вида томатного соуса для домашней пасты меня пару раз вывернуло, после чего из моего рациона пропало всё красное. Врачи говорят, что так бывает.

Она говорила обо всём на свете – о Лильке, о бабушкиных астрах, которые залило дождём, о прогнозе погоды на остаток лета, даже о каких-то соседях, которых я сроду не знала. Мне кажется, она пыталась заполнить тишину, усердно обходя самые главные вопросы. И я была благодарна ей – не было сил отвечать. Хотя я и знала, что рано ли поздно этот разговор случится.

Случился он через пару дней. Раны плохо заживали и иногда ни с того ни с сего начинали кровоточить, хотя на первый взгляд уже успели затянуться. Доктор даже заволновался за мою кровь и сделал пару анализов, но ничем конкретным объяснить это не вышло. А ещё были бесконечные разговоры с психологом. Я понимала, что без этого никак – они желают убедиться, что я не закончу начатое, едва выписавшись из больницы. Поначалу сопротивляться стационарному режиму я не стала. В голове был полнейший сумбур, и я вообще немного отстранённо реагировала на все происходящие события. Но спустя какое-то время всё немного улеглось, и я поняла, что постоянно смотрю в это дурацкое больничное окно в надежде увидеть тебя.

Как глупо.

И всё же однажды я произнесла:

– Мама, а Марина… не спрашивала обо мне?

Хотелось бы мне прочесть в ответном взгляде, что она ни о чём не знает. Но напрасно. В глазах сверкнуло что-то холодное и острое, и я поняла, что мама знает всё.

Догадалась, да?

Я весьма смутно могла припомнить события того вечера, но всё же не думаю, что произносила её имя. Нет, среди того бреда, что я несла, совершенно точно не прозвучало «Марина», а значит, она просто сопоставила факты. Что ж, это и впрямь несложно. «Я люблю её» – я произносила только это. Снова и снова, пока сознание не отключилось. И это правда, с которой я ничего не могу поделать. Я люблю её. А она…

– Забудь её, ладно? – ответила мама, и я застыла возле окна, по привычке пряча забинтованные запястья в подмышках. Мне стыдно, когда на них смотрят.

– Я… – не зная, как продолжить, я замолчала, но, кажется, моего ответа и не ждали.

– Я, наверное, плохая мать, – эти слова ножом резанули по сердцу. Мне хотелось броситься к ней в объятья, плакать, умолять простить меня и говорить, что это вовсе не так. Во всём этом нет её вины. Нет ничьей вины, кроме моей собственной. Кроме моей слабости. – …Я не заметила, как тебе плохо. Я не почувствовала, как ты страдаешь от одиночества. И даже не заметила, что ты… не такая как все. И что любишь эту девочку.

– Мам, не надо, пожалуйста…

– Надо, Рит. Надо было гораздо раньше. Надо было быть внимательней, надо было слушать, надо было видеть, а я… – тут она прикрыла глаза ладонью, и у меня болезненно что-то сжалось в груди. Что угодно, только не её слёзы. Они напоминают мне о той ночи, они причиняют боль. Порезы снова ноют. Мамочка, пожалуйста, не плачь.

Я плакала вместе с ней, хлюпая носом и занавешивая влажные глаза длинной чёлкой.

– Я должна была заметить. Ведь ты всегда была не такой, как другие девочки. Да, я замечала это, но боялась даже мысль допустить, что это может быть правдой. Какая же из меня мать?!

– Мамочка, не правда. Ты хорошая. Я очень тебя люблю, слышишь? Я дура. Я это по глупости. Я никогда больше… – а дальше только слёзы, в которых уже можно захлебнуться.

А она только крепко обняла меня, уткнувшись лицом в плечо, и продолжала:

– Мы тебя любой любим, Рит, понимаешь? Отец не приходит пока и молчит, но это он просто по-своему переживает так. Он придёт тоже, обязательно. И поймёт всё. И я пойму. Не сразу, но ты время нам дай, и мы придумаем с этим что-нибудь, честно. Ты только живи, ладно? Ты нам нужна. И мне, и папе. И Лильке. Ты же для неё кумир. Она просто капризничает иногда, потому что возраст такой. Но ты для неё пример, ориентир…

– Плохой, видно, из меня ориентир, – бормочу себе под нос.

– Глупости. Ты лучше всех. Доченька, ты же у меня такая умница, талантливая, и красивая… Даже в своих футболках и джинсах всё равно самая красивая. Хочешь, мы купим тебе что-нибудь новое, как только выпишешься, а? Ты же платье хотела, да? Мы в магазин собирались.

– Это я… ради неё хотела… – отвечаю, стыдливо опустив голову, и мама тут же замолчала.

– Рит. Забудь её. Ни один человек не стоит того, чтобы из-за него совершить такое.

– Мам, это не из-за неё…

– Вот и правильно. Просто забудь. Не сразу, но со временем. Всё наладится, вот увидишь…

Потом мы больше не говорили.

Снова были только больничные будни. Визиты мамы, болтовня медсестер, осмотр врачей, разговоры с психологом. Он кстати настоял на том, чтобы мне принесли краски и альбом. Первое время рисовать совсем не хотелось, да и кисточка в руках плохо держалась. От малейшего напряжения открывалось кровотечение и ладонь дрожала. Но вскоре пальцы окрепли, а от скуки тут же потянулись к бумаге, выдавая мрачноватые картинки. Впрочем, я всегда рисовала в тёмных тонах и редко пользовалась яркими чистыми красками, разве что ради зачётных работ в университете.

Когда психолог сообщил маме, что я прихожу в норму, «Во всяком случае, всё не так плохо, как могло быть», – сказал он ей, а я подслушала под дверью, – в тот день мне разрешили увидеться с Лилькой. Сестрёнке объяснили, что я порезалась нечаянно и поэтому попала в больницу. Лиля, конечно же, принесла мне свой подарочный рисунок с искренним пожеланием «Выздаравливяй», а ещё с аппетитом умяла принесённые для меня пирожки, которые пекла мама. Отец пытался её отругать, но я уверила его, что уже начинаю пухнуть на больничных харчах и поэтому всё равно не смогла бы найти для них место в желудке.

Да, в тот день впервые приехал отец.

И в его глазах было столько эмоций, хотя ни одна из них даже тенью не скользнула по лицу.

Спокойный и немного строгий лишь на вид, он осторожно поинтересовался:

– Доча, ну, как самочувствие?

И я благодарно кивнула, когда он чуть сжал мою руку. Мне даже показалось, что я услышала дрожь в его голосе. Но запрыгнувшая на кровать Лилька разрушила неловкую паузу.

– …Я тебя люблю. И это никогда не изменится, – спустя час чуть слышно прошептал он, уходя и унося на руках задремавшую Лильку. И я едва сдержала слёзы.

– Спасибо, – одними губами.

Я была бесконечно благодарна им за все добрые слова и по-настоящему счастлива, что они все рядом. Впервые, я почувствовала, что не одна. Семья. Самое ценное, что у меня было в эти дни. Самое ценное, что, оказывается, у меня было всегда.

И мысли о тебе, с которыми я засыпала и просыпалась против своей воли.

========== Часть 19 ==========

Меня уже давно должны были выписать, я знаю. Думаю, это мама настояла на том, чтобы меня оставили в больнице ещё хотя бы на несколько дней.

Понимаю.

Она не хотела, чтобы я виделась с ней.

А я?

А я сходила с ума от ночных кошмаров. В которых была она и кровавая ванная. В которых мы страстно любили друг друга, а потом мои ладони начинали гореть от прикосновения к её коже. Просыпаясь, я помнила каждую частичку этих мучительных снов.

И я мечтала увидеть её хоть раз.

Солнце в соседнем окне.

Но только ты не придёшь, я знаю. Зачем? Я тебе не нужна, ведь так?

Мы никогда не были парой, и даже не подруги. Я вообще сомневаюсь, знаешь ли ты о том, что я натворила.

Хотя мама явно знает гораздо больше, чем говорит. Неужели вы с ней разговаривали? И что же ты ей сказала? Я не знаю. Но, так или иначе, она наверняка ни за что не позволит нам встретиться.

Мне плохо.

Каждый день мне всё холоднее без тебя.

Я люблю тебя. И запястья каждый раз пульсируют, когда я мысленно произношу эту фразу. Я люблю тебя.

***

Психолог мной недоволен. Я плохо сплю и во сне пару раз неосознанно разрывала швы. Мне по-прежнему снятся кошмары.

Я сижу на подоконнике и совсем не хочу рисовать. Все мои мысли только о тебе. Где ты сейчас? С кем? Думаешь ли обо мне? Хоть иногда. Марина.

Я прошептала твоё имя во сне, когда днём задремала после приёма таблеток. Мама была рядом, сидела в кресле, и, конечно же, услышала. Мы разругались, едва я проснулась.

– Хватит! Выкинь её из головы! Забудь её!

– Я не могу! Я её люблю!!! – впервые прокричала в ответ я, и мама замолчала с остекленевшим взглядом. А я заплакала, уткнувшись лицом в подушку. Вот и вся ссора, но мне было так страшно. Я снова ощущала, как чувства захлёстывают меня с головой. Я боялась вновь поддаться эмоциям. И я боялась, что больше никогда не увижу тебя.

Я делала вид, что сплю, до самого вечера. Мама ушла, так и не попрощавшись.

Ночью было хуже всего.

Я не хотела спать. Я лежала на жёсткой больничной койке и смотрела в сторону окна. Луна и звёзды, а мысли там, где сияет солнце. Моё личное солнце, которое никогда не станет моим.

И я беззвучно плакала навзрыд, пока сознание разрывала в клочья эта мысль.

***

Я открою глаза. Сейчас. Не знаю зачем. Но что-то подсказывает мне, что я должна это сделать.

Всю ночь мне снова снилась ты.

Без всяких кошмаров и лужиц крови на кафеле.

Просто ты. Твои сверкающие золотистые волосы. Очаровательная улыбка, нежные губы и прекрасное тело, завёрнутое в белую простыню. Ты сидела на своём любимом подоконнике и смотрела на солнце, а оно ласкало тебя своими лучами. Такая красивая. Тёплая и нежная, как это самое утреннее солнце. Распахнутые окна и лёгкий ветерок. Казалось, он доносил до меня сладковатый запах твоих сигарет. Блики солнца на твоей смуглой коже и расслабленная поза – тебе как всегда комфортно на своём маленьком троне. А я просто не могла оторвать взгляд. Но это был лишь сон.

А потом я проснулась, почти физически ощущая это тепло. Оно скопилось на кончиках пальцев, словно кто-то согревал их своим дыханием.

Я открыла глаза и долго не могла поверить в то, что увидела.

На узком больничном подоконнике сидела ты, и твои чуть влажные сапфировые глаза улыбались мне лучиками солнца.