Текст книги "Пули на васильковом поле (СИ)"

Автор книги: Freude der Berge

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Я снайпера засек. На северо-востоке, примерно через шесть домов. Оттуда выстрел.

– Саша?

– Похоже на неё.

Лью только вздохнул, облизал пересохшие губы и кивнул.

Аарон легко кивнул в ответ, развернулся, тут же пригнулся и побежал, наверняка планируя обойти пару домов и подобраться к вражескому снайперу сбоку. Ему оставалось только пожелать удачи.

Льюис мотнул головой, приходя в себя, и перевёл взгляд на Сэма. С придурком надо было что-то решать.

Он выглянул из укрытия. Того на месте уже не было: услышал выстрел и сменил позицию. Вот же чёрт. Лью, выдохнув, перебежал за соседний угол, а потом рывком пересек дорогу. Выглянул из-за дома, снова перебежал. И нашёл его.

Сэм быстро менял укрытия, поглядывая по сторонам, но пока не замечая врага. Стоило только Лью вскинуть пистолет и прицелиться, «русский» оглянулся и тут же выстрелил, но чудом промазал; выстрелил снова. Лью спрятался и ругнулся под нос. Подумав, стал обходить дом, но не с той стороны, с которой Сэм точно ждал его, а ринулся прямо в противоположную, что было медленнее. Быстро прошёлся вдоль нескольких тихих домов, внимательно оглядываясь и, не выдавая себя ни единым шорохом, нашёл глазами противника. Тот напряженно оглядывался, ожидая какой-либо пакости. Не желая раскрыть себя, Льюис присел за углом и выстрелил на выдохе.

Фигура впереди пошатнулась и без вскрика упала плашмя. Льюис с облегчением выдохнул, роняя голову на стену на пару секунд.

И тут же услышал шаги. Вскинулся и наткнулся на уставившееся на него дуло пистолета. Ему показалось, что он не уловил даже звука выстрела.

***

Ивушкин перевел дух, поглядев на упавшее тело «немца». Покосился на Сэма.

Ситуация была не самая плохая: он лишился как минимум двоих, когда Ягер – троих. Это, конечно, ничуть не определяло исход сражения, ведь люди Николая были разбросаны по всему полю, и собрать их вряд ли бы вышло. А в данном квадрате он вообще остался один.

Со стороны Саши вдруг послышались выстрелы: один, второй, третий, – почти одновременно, и вдруг всё затихло.

«Кажется, сняли нашего снайпера», – удрученно решил Коля и вздохнул.

И резко, но ожидаемо – единственный сухой щелчок из самого начала поля – его группа особого назначения пришила немецкий резерв.

–… Будете нашей группой особого назначения.

– Что это значит? – удивленно скосил на него глаза солдат.

Ивушкин усмехнулся:

– Сейчас расскажу, – пообещал он. – Зная этого фри… э, в смысле уважаемого господина Ягера, как и ты, парень, он захочет перестраховаться. Это логично, да? Первое желание – сохранить кого-нибудь в тылу, резерв, на случай, если основную команду разобьют. Однако так он ослабляет основной отряд, а потому больше одного-двоих в тылу не останется. Ваша задача – найти этот резерв и избавиться от него. На словах просто, – качнул головой Коля, – на деле сложнее.

Он наклонился к карте и внимательно рассмотрел её.

– Вы пойдете по самому краю территории, под прикрытием домов, – протянул он, ведя пальцем по маршруту. На карте вились многочисленные улицы. – Вначале мы вас прикроем, конечно. Но дальше сами.

– Да, сэр.

***

Ягер оглянулся на звук выстрела, совсем рядом, буквально через пару домов. Подобрался, аккуратно скользнул туда, приближаясь.

Тихие шаги: из проулка, крадучись, двое «русских». Обошли их по периметру, иначе мимо отрядов было бы не пробраться. Надо было предусмотреть это. Теперь исправлять.

Клаус прислонился спиной к стене, сполз на корточки и осторожно выглянул. Последовательно взял на мушку крайнюю долговязую фигуру, выстрелил. Мягко ушёл из зоны видимости, без спешки пересёк несколько домов, меняя позицию и оказываясь вне зоны видимости находящегося в взвинченном состоянии оставшегося бойца. И плавно выстрелил снова.

***

«Вот же ж черт», – мысленно протянул Коля, уловив сначала несколько четких выстрелов со стороны Саши, а затем – от предполагаемо уничтоженного врага на юге.

Николаю подумалось, что его зеленые бойцы не заметили второго «резерва», страхующего первый, а выстрелы означали их перебранку. Оставалось лишь надеяться на их удачливость.

Снайпер молчал: скорее всего, его уже не было. Как бы он сам не остался последним. Было так же интересно, где лазал Ягер; не пристрелили ли его уже.

Поле молчало, секунды текли. Нужно было двигаться вперед.

Он вылез из укрытия и на полусогнутых пошёл вдоль стены. Открытая улица, тишина и пустота. Ни шороха.

И вдруг – мелькнувшая тень в ряду домов напротив. Ивушкин немедля выстрелил и быстро ушёл в сторону. Судя по всему – не попал. Он тут же рванул вдоль дома, прижался к смежной стене, и отчетливо уловил цоканье дротика там, где был пару мгновений назад. Николай принялся обходить ряд зданий, присел на корточки и осторожно высунул нос наружу. Рядом тут же ударил дротик.

– Да твою ж мать, – дернулся обратно Коля.

Точно гребаный фриц. Только эта гадина так могла.

Он выждал немного времени, поднял маленький камешек и, размахнувшись, швырнул его в противоположную сторону, тут же выскакивая и перемещаясь за стоявшее в метре от дома черное авто. Перевел дыхание.

И, подавляя прерывистый вздох, услышал тихий шорох шагов. Те приближались, мягко ступая всё ближе и ближе. Ивушкин приготовился стрелять, положил палец на курок, медленно переместился к краю машины. Когда враг подошел совсем близко, Коля выглянул из-за дальнего бока машины, выбрасывая вперед пистолет.

Там было пусто.

Он быстро развернулся – Клаус, улыбаясь, стоял в трех шагах от него и целился из пистолета.

– Бах, – выдохнул он, но не выстрелил. – Я выиграл.

– Сукин ты ж сын, – беззлобно выдохнул тот, пытаясь успокоить начавшую активно развиваться тахикардию.

Ягер только усмехнулся довольно.

Через пять секунд зазвучал сигнал окончания игры.

***

– Это… довольно занимательно, – проговорил Николас Фьюри с небольшой задержкой, не отрываясь от экрана. – Напомни-ка мне, сколько они знакомы?

– По известным нам данным, – с расстановкой произнесла Хилл, – впервые пересеклись в бою, через три года – в концлагере, где контакт продолжался примерно около месяца…

– Изучили друг друга, – усмехнулся директор, – надо как-нибудь поставить их в пару. Это обещает быть интересно. Объявляй завершение.

– Да, сэр, – кивнула Мария.

Послышался сигнал.

========== Глава 8 ==========

Работа, выпавшая на долю Ягера, особенно ввиду его… особенной ситуации, выходных не предполагала. Однако они негласно, как запаздывающие хорошие вести, приходили сами.

Первый такой «условный выходной» вышел на конец июня, примерно через два месяца после начала его «исправительной службы».

Клаус даже мысленно запнулся об эти злополучные два слова, что так его раздражали. Как человек, так и не успевший прочувствовать горечь народного поражения, вакханалии, царившей накануне и после падения системы, душевного опустошения и бессильной ярости, а только после узнавший обо всём из исторических источников, он испытывал по этому поводу смешанные чувства недоверия, потерянности и обособленности от произошедшего.

Для него война была событием недельной давности. Он отчётливо помнил тесноту танка и оглушающие выстрелы пушки. Закрывая глаза, мог фантомно ощущать скрипящую форму на теле, давление фуражки на лоб, камни и осколки разрушенных зданий под берцами. Для него всё это так и осталось незаконченным, обрезанным, замершим в сознании в статическом положении. И никакие источники и воспоминания участников событий, теперь уже седых, сморщенных стариков, которые были одного года рождения с самим Ягером, не могли убедить его.

Те два злополучных слова, которыми Фьюри обозвал его службу в Щ.И.Т.е, по ощущениям, преследовали только цель принизить и напомнить о положении победителя и побежденного; по факту же работа мало чем отличалась от той, к которой привык Клаус: постоянные вылазки и операции, бумажная волокита и отчеты, тренировки и контроль сверху.

Ничем не отличалась, честное слово.

Разве только привычной «Пантеры» под рукой не было. Без неё он часто ощущал себя безоружным во время операций их отряда. На скорую руку сколоченная команда заслуживала отдельного комментария. С одной стороны, своей неопытностью она сильно напоминала солдат Ягера. Однако с другой…

Это были совершенно чужие люди, в которых Клаус не видел ничего общего не только с собой, – чему уж тут удивляться – но и между ними самими. Это было постоянное соперничество, какая-то обособленность людей друг от друга, и Ягер, как ни старался, не мог объединить их. Оставалась только маленькая надежда, что проблема заключалась в коротком сроке совместной работы, и позже станет лучше.

Он с тоской вспоминал своих людей, вверявших ему свои жизни и выступавших под его началом. Простые солдаты всегда были ближе ему, чем люди собственного положения; Клаус не искал у начальников одобрения или покровительства, не пытался взобраться выше, чем ему выпадало. Он просто делал то, что ему приказывали: делал ответственно и основательно. За это-то снискал уважение и любовь своих солдат, компании которых не чурался.

Ягер вздохнул. На самом деле, всё, конечно, было сложнее: случались и конфликты со своими людьми, и прикрикивать на них приходилось постоянно, но теперь, в сравнении с настоящим, прошлое казалось ему более приближенным к идеалу.

Впрочем, это уже детали. А важно было то, что сегодня раньше срока успешно окончилась совместная миссия оперативников Щ.И.Т.а с его непристрелянным отрядом, и в награду за прошедшие без осложнений действия их всех распустили на отдых. И вот начало второго дня, а он уже почти дома.

В квартире пусто – Ивушкин наверняка на своих курсах переквалификации в здании Щ.И.Т.а. Первым делом Клаус тут же направился в душ, с наслаждением смывая с себя пот и пыль мощной струей горячей воды, переоделся в домашнее, помыл обувь, убрал её, заглянул в комнату, отмечая одежду Николая в вещевой корзине, добавил свою и поставил стирку. Заглянул между делом в холодильник, организовал себе по-быстрому обед из вареной картошки и нескольких кусочков мяса.

Что определенно вызывало удивление у Клауса – так это технологии. В душе падкий на нововведения в военной промышленности, он с интересом изучил все предоставленные организацией бытовые приборы, которые, как оказалось, являлись теперь типичными и зачастую доступными для любого человека. Однако, пользуясь приспособлениями для облегчения хозяйственных забот, он парадоксально не доверял аппаратам для переговоров, беспроводным телефонам в частности, и старался минимизировать своё пользование ими.

Информацию он предпочитал хранить на бумажных носителях, в дневниках и записных книжках, к которым тоже испытывал сильную тягу, а их складывал, не запирая, в ящике стола, зная, что Ивушкин вряд ли воспылает к ним интересом, ведь Николай, хоть и делал начальные шаги в изучении немецкого, занимался этим нехотя и совершенно бессистемно.

Через некоторое время Ягера сморил сон. Открыв глаза примерно через два с половиной часа, он принялся за свои обязанности по хозяйству, разделённые с Николаем. Стоило отдать тому должное, еда в доме всегда была, иногда необычная, но всегда съедобная и сытная. Иногда Клаус с усмешкой замечал попытки Коли навести порядок в доме: наивные и поверхностные попытки, к слову.

Закончив, он решил заняться русским языком, грамматика которого упорно ему не давалась. Возникала даже мысль обратиться за объяснениями к Ивушкину, но, вздыхая, Ягер раз за разом отказывался от этой идеи: русский оставался удивительно несведущим в основах и зачастую на вопрос «почему?» отвечал «ну, потому что так», что, конечно, не исчерпывало интереса немца к проблеме.

Ивушкин загремел ключом в замочной скважине около шести, потом неловко отрывисто постучал. Кивнул Клаусу в качестве приветствия, окинув его удивленным взглядом. Вошёл в квартиру, тут же бросая ключи на тумбу, а обувь – под неё, широкими шагами прошёл в ванну. Клаус вернулся к себе и снова взялся за справочник, улавливая сначала шум воды, потом – громыхание кастрюль и писк микроволновой печи, звяканье посуды.

Через пятнадцать минут Николай заглянул к нему:

– Ты сегодня рано, – начал он на английском с жутким акцентом, будто пытался подстроить чужие слова под русское произношение.

Вынужденные жизнь бок о бок с носителями языка, они оба довольно быстро выучили разговорную его составляющую, и она стала неким мостом понимания между ними: переводчики наконец были убраны прочь.

– Быстро окончилась миссия, – кивнул Клаус, откладывая книгу и долгим изучающим взглядом упираясь в русского, который, привычно облокотясь на косяк, так и не пересек порога комнаты.

– Погода хорошая, – заметил Коля, поглядывая на него не то неловко, не то отстраненно. – Есть предложение проветрить голову.

– Вполне неплохое предложение.

Ягер едва слышно хмыкнул, чуть растягивая губы в улыбке.

На улице было жарко, но не душно; прошедший рано утром дождь проредил воздух и прибил к земле пыль и вонь машин. Было много людей, и каждый второй почитал своим долгом оглянуться на Клауса и пристально рассмотреть изуродованную шрамами половину лица. Он сначала держался уверенно и спокойно, но вскоре постоянное внимание надоело ему. Коля, часто кидавший на него обеспокоенные взгляды, всё норовил выбрать тропу побезлюднее, и в конце-концов они вышли к окраинам парка.

К вечеру становилось прохладнее и дышалось легче. Тёзки шли молча, выдерживая между собой небольшое, но красноречивое расстояние и иногда косо поглядывая друг на друга.

– Как работа? – вдруг спросил Коля, глядя перед собой.

Ягер моргнул, сгоняя сонливую отрешенность.

– Мало отличается от старой, – наконец произнес он, вызывая улыбку у собеседника.

– Да уж, – пробормотал тот, – та же военка. Только американская. Ты до этого был в Америке?

Клаус, не раздумывая, отрицательно качнул головой. Когда б ему?..

– И я не был, – признал Ивушкин, – может, поэтому всё такое…

– Какое? – уцепился немец.

– Странное, – после минутного молчания выдал Николай, – чужое. Враждебное, может даже. Я один это чувствую?

Клаус понимающе глянул на него и не ответил: и так ясно.

– Ты Стива видел? – снова заговорил Ивушкин, – который Капитан Америки или как его там называют. Вроде же союзник, тоже с вами воевал, – Ягер на это чуть приподнял брови, намекая на нарушение нейтральной зоны общения. – А всё равно он другой, – не обращая на чужую мимику внимания, закончил Коля.

– Думаю, всё же дело в геолокации, – задумчиво отметил Клаус, чуть поджимая губы и щуря глаза на солнце. – Вполне логично, что чужая страна, к тому же, в ином времени, будет непохожа на то, к чему ты привык. Разве это не очевидно? Неужели ты думал, что здесь будет как в твоём Союзе?

Ивушкин с досадой выдохнул:

– Душно тут. Дыхание перебивает.

– Лето, – качнул плечом немец, – жара спадёт, будет легче.

Николай покосился на него и поймал спокойный, умный взгляд. Конечно, он всё понял, но во избежание неприятностей решил отговориться.

Ивушкин длинно выдохнул, потирая глаза ребром ладони.

– Чёрт с тобой, – беззлобно выдал он наконец.

Клаус смешливо фыркнул.

– Больше всего сейчас скучаю по тридцать-четверке, – неожиданно даже для себя вдруг выдохнул Коля.

– Понимаю, – протянул немец, – мир слишком большой без танковых стен.

– И такой яркий, – подхватил русский. – А ещё не хватает этого чудесного запаха солярки и пыли.

– Забыл про пороховую гарь.

– Вши…

– О мой бог, Николай, об этих демонах я точно не скучаю! – Клаус смеялся глазами, пытаясь сохранять возмущенное выражение лица.

– Затекших ног и спины, – продолжал Ивушкин.

– Духоты и пота, заливающего глаза…

– Вечно рассеченного от резких торможений лба…

Николай не выдержал и после своих слов прыснул со смеху, пуская по вискам и скулам сотни морщинок. Успокоившись, отдышался, видя, как, по своему обыкновению, с мягким прищуром смотрит на него немец. На душе стало немного легче, но в то же время – грустнее.

***

Весна пришла дождливой и хмурой, и, насколько Ивушкин мог припомнить, она оказалась самой тоскливой из всех, что были тут до неё. Быстро и насыщенно, лениво и медленно, но пять лет минули в одночасье, обернувшись самым слякотным апрелем.

Николай открыл глаза, оставаясь лежать в постели без движений. В стекло пятого этажа бил дождь. Мерный стук капель приводил в состояние меланхолии, затягивал глубже в мысли, но не усыплял, как это обычно бывало.

Нельзя сказать, что в Щ.И.Т.е он праздно проводил будни. Николай сам настоял на том, чтобы пройти дополнительные профессиональные курсы, и с тех пор на официальной основе часто устраивал будущим сотрудникам организации практические упражнения: планировал тактические игры, отрабатывал приемы командной работы – в общем, издевался над ученичками, как того желало изнывающее от скуки сердце.

Иногда он напрашивался и в антитеррористические или другие специальные операции, куда его сначала с неохотой, с подсказок Фьюри, а потом все активнее принимали. Николай обрастал дружескими связями, доводил до идеала разговорный американский, как можно насыщеннее проводил дни – и все равно оставался одиноким и чужим для этих людей человеком.

Он часто поглядывал на перманентно уставшего Клауса, возвращавшегося с работы. Тот тоже не выглядел довольным жизнью. Немцу, впрочем, и не положено было, все же исправительные работы, однако иной наслаждался бы и профессиональной компанией, и возможностью остаться в военной сфере, и умным, хоть и иностранным начальством.

Ягер не наслаждался. Часто он подсаживался к Коле и телевизору, совершенно не выказывая желания предъявить претензии на пульт или передачу, и просто молча сидел рядом. И Ивушкин отчего-то чувствовал, что понимает его. Атмосфера, царившая в Щ.И.Т.е по отношению к фрицу, не изменилась ни на йоту после первого впечатления. Конечно, многие, например, добровольцы из их показательной тренировки, которые после составили основной костяк отряда Ягера, уважали его за мастерство и тактический склад ума, но основная часть работников продолжала по-прежнему посылать неприязненные взгляды в спину. Но больше всего наверняка угнетала атмосфера рабочего места, где он так и не стал «своим». И, сидя вечерами бок о бок с Колей, Клаус отдыхал в самом спокойном для него обществе.

Сам Николай давно перегорел к нему. Нет, дело не в том, что он забыл все беды, что принес враг их стране, – не забыл, и никогда не забудет. Но сам Клаус уже не был тем, кто тогда пересек границу Союза. Да и не ассоциировался он больше с войной, хоть от него и продолжало нести порохом и кровью, а в ящике своего стола, под кипой документов, как самое настоящее сокровище, держал он единственную оставшуюся медаль «За ранение».

В мыслях Ивушкина Клаус теперь ощущался другим: усталым, замученным выплатой долга, спокойным и молчаливым, оживающим во время их разговоров и азартным – в соревнованиях. Такой Ягер был, признаться, больше по нраву Коле – он намного сильнее походил на человека.

На самого Ивушкина.

С ним можно было говорить о чём угодно, желательно лишь обходить старые темы. Клаус пытался восполнить свои пробелы в истории, искусстве и литературе, много читал. Однако он также много пропадал и на миссиях, иногда исчезая на несколько суток.

Сейчас его тоже в доме не было: комнаты погрузились в тишину, и разбивал её только мерный стук дождя по стеклу.

Тишина больше не угнетала, как раньше. Казалось, Ивушкин к ней просто привык. Ему откровенно не хватало общности, большой компании; он часто выпивал и гулял с вояками Щ.И.Т.а, не желая походить на унылого Капитана Америку, национального героя, который даже нажраться как свинья не мог.

Сам Стив, казалось, так и не очнулся после льдов. Ивушкин ужасно не хотел утонуть в той реке в Чехословакии.

Он решительно поднялся: вот только сопли разводить не пристало.

Можно было бы сварганить чего вкусного. Макароны по-флотски, хотя б.

Проходя мимо корзины грязного белья, он невольно поглядел на небольшую кучку, едва приближающуюся к трети ведра. Клаус не позволял себе доводить даже до такого. Ивушкин фыркнул, сорвал сегодняшнюю рубашку со спинки стула и с размаха запустил туда.

Доваривая макароны и планируя по-быстрому перемешать их с мясными консервами и не напрягаться, он испытывал то чувство облегчения, которое всегда находило на него, стоило заняться чем-то знакомым из прошлой жизни. Вызывали его иногда виденные раньше вещи или запахи, звуки посылали дрожь по телу.

Часть его до сих пор не могла поверить, что война закончилась.

Коля рассуждал о предметах быта, которые, хоть и были удобными, почти не вызывали восторга, когда в замочную скважину снаружи не с первой попытки попал ключ.

(Ивушкин специально закрывался по вечерам, если был шанс, что Ягер вернётся домой посреди ночи: не просыпаться же из-за него)

Коля, перекинув полотенце через плечо, как заправская хозяйка, вышел в коридор и прислонился к косяку.

Немец, буквально убитый морально, не видя ничего, машинально разувался и стягивал куртку. Он хотел было по своей привычке пойти и сразу вымыть обувь, но оступился, с грохотом выпуская грязную пару из рук, и растянулся бы на полу, если бы Коля не подхватил его.

– О-о, – протянул он, со слабой жалостью оглядывая Ягера, – да ты, товарищ, совсем на ногах не стоишь.

И он потащил его, даже никак не отреагировавшего на обращение, в комнату. Повалил на кровать, вытряхнул из штанов и рубашки, натянул тонкое одеяло до подбородка и приказал:

– Спи.

Немец на секунду глянул на него серым мутным взглядом и тут же отключился.

***

Был вечер того же дня. Из-за облаков стемнело рано, и уже в начале шестого можно было со всей уверенностью включать электрическое освещение. Коля этого не сделал, только отыскал специально купленные на экстренные ситуации, вроде отключения света, самые простые восковые свечки, поставил одну из них в высокий стакан, налил себе чаю и принялся наблюдать.

Огонек трепетал, махонький, пугливый. Но, едва окрепнув, запылал ровно, хоть и не слишком ярко, пуская по комнате волнистые тени. Так мирно и успокаивающе было смотреть на этот язычок пламени, что Коля, не выдержав, лег головой на стол, подложив руки под щёку.

В коридоре раздались по-стариковски шаркающие шаги, и на кухню вошёл Клаус, зябко кутаясь в простынь. Его явно морозило.

– Что ты делаешь? – сиплым со сна голосом негромко спросил он на русском с едва заметным акцентом.

Ивушкин, не глядя на него, чуть-чуть улыбнулся:

– А на что похоже?

– На медитацию, – подумав, ответил тот.

– Вот считай, что это она и есть.

– А на самом деле?

– А на деле… – Коля слегда пожал плечами, весь расслабленный и растекшийся по столу. Клаус, подумав, сел напротив. – Не знаю. Просто вдруг захотелось так сделать. Тебе долго ещё осталось?

Вопрос относился к вынужденной службе в Щ.И.Т.е, и оба прекрасно понимали это.

– Примерно полторы недели, – подумав, произнес немец.

Услышав спасительные цифры, Ивушкин даже поднял голову, оживая на глазах.

– Ну наконец-то, – проворчал он с облегчением, переводя взгляд на Клауса.

Выглядел тот откровенно потрёпанным: взбитые после сна отросшие волосы, темневшие от бликов свечи шрамы на правой половине лица, углубившиеся морщины на лбу и синяки под глазами, заострившиеся скулы. Николай вздохнул, поднялся и, не включая основного света, положил ему большую порцию макарон. Ягер встретил её голодными глазами.

– Два дня ничего не ел, – признался он чуть позже, вычищая тарелку до конца, – всё гоняли террористов Гидры по городам, пока наконец не прижали. Думал, не дойду, там и свалюсь.

– Дошёл же как-то, – неопределенно качнул головой Николай, со скрытым удовлетворением наблюдая, как Ягер жадно глотал его еду.

– Потому что было куда, – невнятно выговорил тот.

Ивушкин задумчиво оглядел его, жёлто-чёрного в свете свечи:

– А что потом?

– Что? – переспросил Клаус, глядя на него снова загоревшимися, живыми кристальными голубыми глазами.

– После того, как ты закончишь… службу. Планы есть?

Ягер вдруг нервно покосился на него, облизал губы, собрался с силами и решительно сказал:

– Я… думал предложить тебе не расходиться.

Ивушкин украдкой выдохнул: он очень надеялся, что эту фразу не придётся произносить ему. Зато теперь можно было с умеренным объемом нахальности повести плечами и выдать:

– Ну-у, думаю, это не самая плохая идея.

Клаус кивнул, не отводя от него глаз. Коля поспешно заметил:

– Только уедем из Америки. Видеть её уже не могу, хуже горькой редьки надоела.

Ягер, к вящему удовольствию понявший смысл фразы, только фыркнул со смеху и поспешно закивал.

– Хочу найти потомков сестры, – сам от себя не ожидая, вдруг признался он. – Если кто вообще есть.

– Хорошая идея, – оценил Николай, – а потом мотнём в эту новую Россию. Хочу понять, так ли она не похожа на старую. Может, осталось хоть чт…

Он оборвал себя. Этому стоило оставаться внутри. Однако немец лишь поглядел на него понимающе и не стал ничего говорить.

Помолчали. Наконец, будто убедив себя в чём-то, Клаус рывком поднялся с места и подошёл ближе, замирая перед Колей, присел перед ним на корточки, оказываясь на одном уровне. Ивушкин только удивленно уставился на него.

– Николай, – официально начал он, – я давно должен был попросить у тебя прощение за действия свои и своего народа. Мы принесли твоему немало горя и…

– Просто замолчи, – резко оборвал его Николай, в тот же миг становясь серьёзным. – Войну я не забуду; просто не смогу, хоть и был на фронте всего полгода. Система ваша тоже не достойна прощения. Народ уже свое отстрадал. Ты же…

Клаус опустил глаза, однако быстро восстановил зрительный контакт.

– Ты же моё прощение давно заслужил, иначе бы я на шаг к тебе не приблизился и руки не подал. Не систему, но тебя я смогу простить. Услышал меня?

Ягер улыбнулся, пряча губы в тенях, отбрасываемых свечой.

– Весьма четко услышал, – с легкой насмешкой отозвался он, заметно расслабляясь и опираясь локтями о колени. – Знаешь, что мы сделаем первое, когда эти полторы недели закончатся? Заберем мой сапог с моими же наградами из-под того камня в Йосемите.

Вспомнив о «кладе», Ивушкин звонко прыснул со смеху, теряя вмиг весь настрой:

– Надеюсь, металл там не заржавел за всё это время. Боюсь, дорогой мой товарищ, они уже вросли в тот камень.

Ягер в показном раздражении потер лоб.

– Это была твоя идея, – проворчал он.

– Клаус, – вдруг серьёзно позвал Коля, вынуждая прекратить паясничать и обратить на себя внимание, – у меня к тебе есть один особый приказ, последний. Не смей, слышишь, не смей за эти полторы недели сдохнуть.

– Раз на кону шанс спасения моих наград, как я могу? – чуть усмехаясь и приподнимая брови, шутливо спросил тот, а глаза прожигали в Ивушкине огромную дыру, будто говоря:

«Не думай, что сможешь так легко отделаться от меня».