Текст книги "Пули на васильковом поле (СИ)"

Автор книги: Freude der Berge

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Наличие неограниченного и никем (почти) не контролируемого свободного времени кружило голову. Конечно, значительно остужало её полное незнание местного языка, но просто выйти и медленно гулять по улицам, наслаждаясь чистым, мирным небом, ничто ему не мешало.

Однако через пару дней воодушевление стало покидать его. Всё чаще начали сниться кошмары, будто шокированный случившимся организм наконец решил напомнить о себе: о лагерях, о далеких полях сражений сорок первого, что он застал и что навечно засели в его памяти. Просыпаясь, он, выравнивая хриплое дыхание и отирая пот, долго не мог понять, где находится, почему помещение такое большое и где другие люди, с которыми, он был уверен, засыпал бок о бок.

Это выматывало. Высыпаться не выходило, хотя его постоянно клонило в сон от безделья. Ограниченный круг доступа, ограниченный круг общения – всё это выводило его из себя сильнее, чем следовало бы.

Ему казалось, что его вырвали из реальной жизни, из движения, опасностей, когда нельзя было сидеть на одном месте долго, и запихнули сюда, в тягучее болото мирной реальности.

Ему казалось, из одних тюремных стен он угодил в другие, успев лишь на секунду глотнуть свежего воздуха.

Ему казалось, он – горсть земли с червями, что закинули в деревянную бочку и выбросили в море; черви-воспоминания всё мечутся, запертые внутри, а вода-безопасность всё прибывает, норовя размягчить сознание.

Царившая в доме тишина звенела в ушах контузией. Он всё пытался сбежать от неё, вырываясь на улицу или в городской парк. Наташа подсказывала музыку и фильмы, а Коля, открыв для себя интернет, вместо этого углубился в историю Великой Отечественной войны, и однажды, досматривая видео-воспоминания одного советского солдата о взятии Рейхстага и неосознанно широко улыбаясь, неожиданно почувствовал соленые дорожки на щеках.

Николай так не рыдал лет с восьми, когда случайно потерял папину старую будёновку, почти единственную вещь, оставшуюся от него. Он даже испугался, когда пару минут подряд не мог остановить слёзы, и так тяжело было в груди, что в пору было просто ложиться и помирать.

Видит Бог, он не хотел становиться дезертиром.

Общительный и шутливый человек, не утративший эту черту даже в концлагере, здесь он почти ни с кем не общался. Не мог, не понимал язык да и не стремился понимать. Коля, прошедший войну, не раз побывавший в сантиметрах от летевшей в него пули, не понимал людей вокруг, даже солдат Щ.И.Т.а, которые фактически ведь тоже – бывалые военные.

Отрадой для него была Наташа. Она приходила каждый день в девять утра, вела его в здание Щ.И.Т.а, рассказывая про город: перечисляла продуктовые точки, современные местные нормы поведения; они садились в свободном кабинете, и несколько часов занимались каждый своими делами: Наташа разбирала отчеты прошедших операций, выявляя ложь, логические несостыковки, умолчания, искажения фактов или просто недостоверную информацию, Коля, захлебываясь в воспоминаниях, писал мемуары, как просил Фьюри. Свои впечатления от начальства, имена товарищей, сколько из них погибло и как, описывал людей, с которыми познакомился в застенках лагерей, – всё, что мог вспомнить. Он выскабливал всю свою память изнутри чайной ложечкой, передавал её бумаге, чтобы не забыть, чтобы убедиться, что действительно было.

После они с Романов придвигали стулья поближе друг к другу, и она терпеливо начинала учить его английской грамматике и словам. Глядя на Наташу, Ивушкин снова чувствовал себя на школьной лавке и испытывал щемящую благодарность за то, что встретил её здесь.

Иногда она не могла оставаться с ним, и тогда Николай уходил бродить по улицам, не желая возвращаться в пустой дом. Часто в это время он замечал слежку некоторых молодых агентов и только вздыхал: вряд ли они ожидали от него намеренных глупостей, скорее, смотрели, чтоб ни во что по неопытности не влез.

Про «Кэпа», великого Капитана Америка, он узнал от особо ярых фанатов, которые в деталях рассказали его историю. С самим Стивом Роджерсом они почти не пересекались. Коля иногда ловил краем глаза на его нерешительный взгляд, будто тот хотел подойти. Может, его терзало желание поговорить с кем-то, кто понимал, что есть война; поговорить о чем угодно, начиная от целесообразности действий армий и заканчивая тем, какое мерзкое это чувство, когда гарь смешивается с серой, соляркой и оседает на стенках глотки, что не вдохнуть, не выдохнуть. Однако Стив, сторонясь Николая, почему-то сдерживал себя и так ни разу и не подошел.

Тоска по родине ещё не оформилась окончательно и не получила своё название, но ощущалась тянущем, настырным чувством в груди, которое несколько терялось на общем фоне.

Всё изменилось через полторы недели.

Вернувшись как-то вечером в квартиру после уроков Наташи, Ивушкин обнаружил дверь закрытой изнутри, и сразу всё понял: немец вернулся. Интересно, какими волшебными пилюлями его кормили, чтобы добиться такой скорости? Пришлось стучаться в свою квартиру, как в чужую.

(Ивушкин мимоходом напомнил себе, что это, вообще-то, общая квартира, и тут же забыл об этом).

Немец открыл быстро, но неторопливо: плавно потянул дверь на себя, поднимая взгляд на русского. Выжидающее, изучающее: «Что дальше?».

Николай шагнул в комнату, и Ягер отступил, пропуская. Остался у двери, опираясь на тумбу, и поглядел, как тот подпихнул кроссовки к стене у входа, кинул выданную ветровку на крючок. Коля искоса глянул на него, замер и откинулся на противоположную стенку в коридоре, не представляя, зачем вообще заварил эту баланду и с какого края к ней теперь подступиться. Немец, вероятно, решал те же вопросы бытия, судя по задумчивому взгляду. Его волосы, заметно отросшие, ещё не просохли после душа и влажной, растрепанной полотенцем соломой торчали в разные стороны, отвлекая внимание и добавляя картине какую-то домашнюю, совершенно не напряженную обстановку.

– Суп нашёл? – вдруг вырвалось у Ивушкина, сложившего руки на груди.

Клаус растерянно приподнял брови:

– Что?

Николай вдруг усмехнулся и побрел в комнату за наушниками с переводчиком. Пора бы уже выучить чертов немецкий. Пришлось повторять вопрос. Ягер, растерянно помедлив, всё же качнул головой:

– Ещё нет. Я только полчаса назад пришел.

Ивушкин пожал плечами:

– Тогда пошли есть. Я с утра и маковой росинки в рот не брал.

Клаус с недоумением посмотрел на него. Было ли это чувство вызвано фразой или самим предложением, Коля выяснять не стал, доставая кастрюлю и ставя её греться. Повернулся к севшему на крайний стул Ягеру, который чувствовал себя явно некомфортно.

– Давай пропустим вопрос, зачем я это сделал, потому что я сам не знаю, – предложил русский, и Клаус фыркнул, чуть насмешливо глядя на него:

– Надо… разобраться, как нам с тобой уживаться, – сказал он негромко.

– А чего разбираться? Ты убивать меня планируешь?

– Знаешь же, что нет, – выдохнул тот, едва удерживаясь от того, чтобы не закатить глаза. Этот вопрос успел ему порядком надоесть.

– Вот и я не планирую. Пока, по крайней мере, – уточнил Коля, – А до тех пор, пока в этом доме не остался хозяином только один, дела будут обстоять так: я займусь едой, а ты будешь следить за уборкой. Согласен?

– Приемлемо, – Клаус чуть улыбался. – У тебя суп кипит.

– Ах, черт, – ругнулся русский, дергая вентиль. Он осторожно разлил по тарелкам густую жидкость, в которой плавали разварившиеся кусочки картошки, морковки, нарезанные короткие полоски солёных огурцов и перловая крупа.

– Позволь уточнить, что это? – заинтересованно склонился над тарелкой Ягер.

Ивушкин пожал плечами:

– Рассольник. Ленинградский, – зачем-то уточнил он; подумав, снова добавил, – мама часто готовила.

Немец промолчал, дуя на исходящую паром ложку. Атмосфера после упоминания города ощутимо потяжелела, по всё ещё оставалась какой-то замедленно выжидающей.

Клаус пригубил и не смог не признать:

– Вкусно.

Ивушкин фыркнул: ещё бы. После госпитальной-то еды.

– Но, – продолжил вдруг Клаус, – думаю, имеет смысл нам иногда меняться обязанностями…

– Заметано, – тут же поймал его на слове Коля, пока немец не успел вставить дополнительные условия, и стал медленно опустошать свою тарелку.

Поднялся, сложив ту в раковину. Оповестил:

– Посуда на тебе.

Немец не возразил, занятый едой. Ивушкин проверил кастрюлю, где осталось уже меньше половины, вздохнул. На завтра хватит, а там думать придётся. Идея с рассольником возникла у него совершенно спонтанно: просто захотелось домашнего. А перловка к тому же напоминала о передовой. Немцу здорово повезло, что его выписка совпала с супом – были дни, когда Ивушкин перебивался исключительно хлебом.

Совершенно рефлекторно он налил чая, как раньше, когда ещё жил с матерью. Две кружки, себе и Ягеру. Поставил на стол. Тот глянул на русского с растерянным удивлением, но благодарно кивнул. Протянул шутливо:

– Из тебя бы вышла отличная хозяйка.

– Сейчас этот кипяток окажется у тебя за шиворотом, – беззлобно отозвался Ивушкин, делая первый глоток. – Что тебе Фьюри говорил? Насчет боя нашего показательного?

– А, это, – Клаус кивнул, довольно откидываясь на спинку стула на секунду и переводя дух, а в следующую уже поднимаясь и подходя к раковине. Засучил рукава, открыл воду:

– Сказал, что даст на выбор каждому из нас слабо тренированных бойцов, примерно по пять человек.

– Чего? – не расслышал Коля, у которого из-за громкого напора воды микрофон отказывался различать слова.

Немец фыркнул, в молчании домыл посуду и сел обратно, принимаясь за ещё не успевший остыть горячий чай:

– Сказал, все произойдет примерно через неделю. Мы будем выбирать себе в команду бойцов, которых он предоставит, по пять человек, – терпеливо повторил Клаус, – на одном из этажей – огромный тренировочный зал, имитирующий поле. Директор расскажет подробнее, когда придет время.

Ивушкин вздохнул, поглядывая в кружку:

– Побыстрее бы. Я тут от скуки готов на стены лезть. Как твои отчеты, кстати?

– Отчеты?

– Записи о прошлом, – подсказал Коля.

Ягер поморщился:

– Только ими и занимался, когда в госпитале лежал. Всё, что мог, уже зафиксировал.

– Оперативно, – хмыкнул Ивушкин, глядя в темное отражение на поверхности чая.

– Я могу занять свободную комнату? – уточнил Клаус в повисшем молчании.

– Дальняя моя, – вяло донеслось ему вслед.

***

Сон не шёл. По-хорошему, Коля уже должен был храпеть на весь дом, наконец зная, что за стенкой кто-то есть. Но за стенкой был фриц, враг, и за пару дней это не проходило. Он напоминал себе, что Ягер – неправильный фриц, но сон от этого не возвращался.

Зато появилось много времени на раздумья. В частности, его занимал вопрос, какого хрена он вообще, мало того, что решил остаться здесь, так ещё и настоял жить с ним, как с соседом, под одной крышей. Почему?

Как ни странно было это признавать, но вместе с опасением перед Ягером-фашистом, пришло и спокойствие перед Ягером-солдатом. Он был уверен, что пришло.

Прежде всего, потому что с приходом немца исчезла тишина. И даже если тот молча сидел в своей комнате, звона в ушах больше не ощущалось. Но главное заключалось в другом. Клаус помнил всё, что произошло по ту сторону злополучной реки: их сражения, концлагеря, войну, – он сам был там, как и Коля. Он знал, что это не было сном. И, глядя на его изуродованную половину лица, Ивушкин заново убеждался во всём. Как ужасно неправильно это бы ни звучало, здесь, в чертовой Америке двадцать первого века, Клаус был для него ближе, чем кто-либо, ближе, чем Наташа, с которой он был знаком чуть больше недели и по-прежнему не знал о ней ничего.

Николай чувствовал, что немцу от него ничего не надо, кроме одного своего присутствия, – и это тоже успокаивало его.

Может, тот ощущал что-то похожее?

Не выдержав бесцельной траты времени, Коля рывком сел, оглядел тёмную комнату и вышел в коридор. Дверь в комнату Ягера была приоткрыта, и оттуда лился тусклый свет ночника. Ощущая себя разведчиком на вражеской территории, Ивушкин подошёл ближе и заглянул.

Клаус сидел у изголовья кровати и читал, держа книгу в темно-синем переплете вертикально.

– Не спится? – не отрывая взгляда от строк спросил немец.

Он был в расправленной рубашке, а глаза немного покраснели от плохого света и напряжения. Николай сначала вспомнил, что забыл переводчик в своей комнате, а потом вспыхнул экран лежащего тут же на тумбе устройства Ягера, и механический голос ровно проговорил вопрос на русском.

– Как-то не особо, – согласился Коля, ничуть не смущенный своим разоблачением, – читаешь?

– Изучаю язык, скорее, – поправил тот, поднял и показательно покрутил в пальцах лежавший тут же карандаш.

– И как успехи?

– Тяжело, но не невозможно, – Ягер чуть улыбнулся, заложил закладку и закрыл книгу, – Чего-то хотел?

– Я? А, нет, ничего. Просто… так.

– Как видишь, дисциплину не разлагаю, – хмыкнул тот, намекая на сказанные в порыве воодушевления слова в кабинете Фьюри.

– Не разлагаешь, – негромко согласился Коля, – Спокойной.

Вышел за дверь и вернулся к себе.

И зачем приходил?

***

Клаус всегда спал чутко, частью сознания оставаясь на поверхности дрёмы и реагируя на любые посторонние звуки. Что поделать, привычка. В стенах госпиталя бездействие и сбитое расписание только усилили её, а четырех дней в стенах квартиры было недостаточно, чтобы вернуть ему давно потерянную возможность засыпать глубоко.

А потому раздавшиеся посреди утонувшей в тишине ночи квартире вскрик и бормотания тут же выдернули его из шаткого забытья. Ягер привстал на локти, прислушиваясь. Бормотания, то снова набирающие отчаянных ноток, то успокаивающиеся, повторились.

Николай.

Ягер, подумав, всё же сел на кровати, потом поднялся на ноги и тихо прокрался к чужой комнате. Дверь была открыта, но веяло из темного проёма недобро. Клаус уперся взглядом в линию порога и, тихо выдохнув, всё же переступил её.

Ивушкин, сорвав простынь и сбив её под собой в один большой ком, обнимал себя руками, неразборчиво шептал что-то, иногда поднимая голос до вскрика, перебирал ногами, дергал головой – демонстрировал все признаки кошмара.

Несмотря на то, что завтра у них обоих был запланирован плановый визит в Щ.И.Т. и стоило выспаться, Клаус решительно положил ладонь на чужое плечо и тряхнул. Кошмары – не отдых, а лишняя усталость и разбитость на весь следующий день, он знал это по себе.

Русский очнулся не сразу, и даже раскрыв глаза, так и не пришёл в себя окончательно. При виде Ягера его и без того больные глаза отразили новую гамму эмоций, от ярости до страха и бессилия. Явно пребывая под впечатлением от только что увиденного во сне, Николай не колебался: в мгновение развернулся, пиная Клауса ногами в живот, опрокинул спиной на пол и взвился следом, тут же придавливая врага к земле своим весом.

Без размаха с силой впечатал кулак в чужую скулу.

Боль в костяшках отрезвила его. Коля заморгал, ослабляя захват, взгляд стал растерянным и каким-то непонимающим.

– Почему… ты остановился? – тихо прошептал Ягер снизу.

Ивушкин сглотнул: немец не глядел на него озлобленно или обиженно, напротив, он спокойно и задумчиво продолжал сканировать лицо обидчика, будто бы рассеченная скула ничего не значила.

– Ты ведь ради этого всё затеял? Этого всё время хотел? Бей.

Клаус говорил на английском, иногда примешивая слова из родного языка и путая времена чужого, однако был уверен, что русский поймет его. Тот понял.

– Нет, черт тебя… – от странного чувства омерзения Николай отшатнулся от него, вскочил на ноги и поспешно отошел на пару шагов к стене.

Ягер остался лежать на полу, расслабленно откинув голову:

– Разве не так?

– Нет, – поспешно ответил Ивушкин.

– Ты врешь и мне, и себе, – возразил снизу Клаус, безмятежно складывая руки в замок на животе и поглядывая в темный потолок. – Тебе не нужно этого делать. Сейчас никто не осуждает тебя, Николай. Не думаю, что это вообще кто-то сделает.

– Просто свали из моей комнаты и не шляйся тут по ночам, – сквозь зубы процедил русский; его отчетливо била дрожь, и вид был усталый, понурый, брошенный.

Ягер вздохнул и сел ровнее, облокачиваясь на стену:

– Я знаю, ты не станешь затрагивать тему нашего общего прошлого днём, при свете солнца, ведь ты правильный человек, Николай, и правильно – прощать врагов, сколько бы горя они не принесли. Но оглянись – сейчас не светит солнце. Сейчас темно, и это нужно тебе. Скажи мне.

– Вы начали всё это… – помолчав, всё же решился он, – ради какого-то чертова чувства превосходства, ради того, чтобы доказать миру, что вы лучшие. Угробили миллионы, и, блять, как это вообще можно простить?!

– Верно.

– Мирную жизнь скольких стран вы разрушили?! Сколько калек и сирот оставили? Как, как ты вообще по ночам спать можешь, гнида, зная, что за тобой километровый след из трупов?!

– Продолжай.

– Это из-за тебя мы здесь сейчас, – прошипел Николай яростно, – чёрт знает где и без какой-либо возможности вернуться домой. Подумать только, ещё полгода, и я бы праздновал победу со всеми, вместе с другими восстанавливал бы города, вернулся бы к матери… а вместо этого…

– Да, Николай. Это моя вина.

– Тогда какого чёрта ты заставляешь меня говорить всё это? – устало выговорил Коля, выдыхаясь, – И, чёрт возьми, со всем соглашаешься?

– Знаешь, – чуть приоткрыв голубые глаза, Клаус пронзительно и внимательно поглядел на него, – сколько раз я слышал всё это в госпитале? От тебя, по крайней мере, звучит искренне.

Зажмурив глаза, Ивушкин скатился на корточки и спрятал лицо в ладонях.

– Не понимаю, почему они не убили меня, – задумчиво протянул Ягер, поглядывая в черноту. – Разве так не было бы проще? Почему ты не убил меня, Николай?

– Не смог, – впервые не задумываясь признался русский, – не чувствовал в тебе ответного желания убить меня. Ты, как придурок, гонялся за мной, загонял в угол, а последнего шага не делал.

– То есть, опять виноват я? – растянул губы в ухмылке немец.

– Выходит, так.

– Что за напасть. Николай?

– Чего?

– Я больше не враг тебе.

– Теперь бы только поверить в это.

========== Глава 7 ==========

Ивушкин украдкой проглотил зевок – сейчас было вообще не время для сна. Кто виноват в том, что в последний день отдыха он опять не мог заснуть допоздна, потом плюнул на всё и подбил Ягера до четырех утра смотреть фантастику, что совсем немного младше их с немцем? В половину пятого его всё-таки отрубило, а через три часа набатным звоном в ушах загремел будильник – та самая показательная тактическая битва между ним и Клаусом должна была состояться сегодня.

Ивушкин покосился на немца, стоявшего в двух шагах. Вот гад, и как у него это получается? Даже глаза в кучу не сходятся. Точно, когда в ванной был, спичек туда повтыкал.

Фьюри толкал какую-то речь, – именно речь, правила он уже объяснял, – а напротив них стояла шеренга в одиннадцать подобранных директором претендентов. Как и говорил Клаус, у каждого под руководством будут находиться по пять бойцов, выбирают по очереди. На каком-то-там этаже у Щ.И.Т.а целая тренировочная комната для подобных боёв. Фьюри хвалился – во всей своей полноте воссоздано несколько кварталов, почти тридцать домов. Коля слабо представлял, каких размеров должно быть такое помещение, но директор выглядел самоуверенно.

– А господа командиры по-нашему хоть понимают? – вдруг нахально подал голос третий в цепочке. Он был курчавым и черноглазым, стоял ровно, крепко и вид имел уверенный.

– Понимают-понимают, не боись, – в тон ему отозвался Ивушкин, начиная немного просыпаться. – А ты знаешь, что болтунов первыми косят?

– А пускай попадут сначала, – совершенно не растерялся парень, не смущенный ни официальной обстановкой, ни присутствием директора.

– Имя? – задумчиво поинтересовался Коля.

– Сэм Уитокер, сэр.

– Давай, Уитокер, оправдывай свой длинный язык, – Николай чуть усмехнулся и похлопал себя по бедру, намекая встать рядом, – Ягер, не возражаешь?

– На тебя похож, – дернул уголком губ тот, – я у себя такого не потерплю.

– Намекаешь на свою несостоятельность как командира? – подтрунил над ним Ивушкин.

– Оставлю разбираться с дисциплиной тебе, может, сам научишься, – не остался тот в долгу.

Пререкания проходили на английском, и многие в шеренге уже втихомолку улыбались. Напряжение, если такое и сковывало бойцов раньше, растворилось. Это позволило выбрать себе первого члена отряда и Ягеру: он приметил паренька, по-прежнему стоявшего спокойно и сдержанно. У него на лице не было написано никакого волнения, но он и не позволял себе расщедриться на улыбки в присутствии начальства.

Очередь перешла к Коле, и тот снова сделал выбор. Они быстро менялись местами, укомплектовывая свои команды, пока в конце не осталось трое. Два не настолько хорошо тренированных бойца и девушка лет двадцати четырех. Строгая на вид, она держала светлые волосы заплетёнными в тугой пучок, который натягивал кожу на лбу и висках.

Ягер признавал за собой довольно предвзятое отношение к женщинам и менять его не собирался. Война – мужское дело, а потому поощрять равенство в вопросе, которого и быть-то не могло, он не считал верным.

– Милочка, – позвал её Ивушкин между тем, – иди-ка ты ко мне.

Клаус проследил облегчение на её лице, мелькнувшее за маской собранности от того, что её выбрали, а не оставили на задворках, и фыркнул тихо, качнув головой. Да, весьма красива. Однако это не повод намеренно уменьшать боеспособность своего отряда. Сам он махнул рукой одному из двух оставшихся претендентов; второй исчез.

– Эй, Ягер, – весело, предвкушая хороший бой, окликнул его Ивушкин, – смотри не поддавайся на этот раз!

– В голову буду метить, – пообещал он, принимая вызов.

– Стреляете дротиками со слабым транквилизатором, – ворчливым тоном в сотый раз повторил Николас Фьюри, с беспокойством поглядывая на своих воспитанников. – Может, хоть это заставит вас со всей серьёзностью подойти к данному состязанию. Так, – он вздохнул, – у вас полчаса на обсуждения. Разошлись по комнатам в разные стороны.

***

– Ладно, – Николай длинно выдохнул и махнул рукой, – давайте все на позиции.

Ивушкин оглядел пятерых молодых людей, смотревших на него и, кажется, забыл всё английское из того, чему Наташа учила его. Он всё ещё держал переводчик под рукой на крайний случай, но надеялся, что тот не понадобится – не в этих условиях.

Черт, он в пехоте-то служил, может, недели полторы от силы, когда его первый танк подбили. И ничего, кроме правила «сначала вместе со всеми стреляй, потом вместе со всеми беги», оттуда не почерпнул.

Однако пять пар глаз выжидающе смотрели на него. Надо было начинать.

– Та-ак, – протянул он медленно, думая, с чего б начать. – Ребят, кто не знает, я Николай. К сожалению, у нас нет времени ни на знакомства, ни на притирки друг к другу. Я смутно представляю, что с этим вообще делать, поэтому вам надо сейчас быстро рассказать о своих слабых и сильных сторонах, договорились? Среди вас есть хороший снайпер? У нас пистолеты и одна винтовка, но, насколько понимаю, довольно убогая.

Все парни единодушно повернулись к девушке, которая едва-едва растянула губы в улыбке.

– Звать?

– Саша Ва…

Николай перебил её укоризненным взглядом.

– Саша, – понятливо исправилась та.

Он кивнул:

– Дальше…

Саша быстро забралась на второй этаж голого изнутри бетонного дома и принялась устанавливать и маскировать винтовку. Перед ней открывался обзор на две расходящиеся пустые центральные улицы. В воцарившейся тишине она была совершенно одна, но это нисколько не нервировало. Единственный вход она забаррикадировала, и сейчас этот этаж – едва ли не самое безопасное место на всём игровом поле. Саша чуть сдвинулась и наткнулась глазами на маленькую трещину в бетонной стене – след от прошлых тренировок других команд. Она осторожно тронула выемку, а после тряхнула головой и легко, привычно скользнула глазом к окуляру.

– Итак, что мы имеем? В первую очередь, цель: полное уничтожение врага.

– Командир, – прервал его Сэм. – Может, включите экран? Будет проще объяснять.

Он махнул рукой на висевший темный экран на стене. Ивушкин недовольно отвлёкся на секунду, даже не особо всматриваясь, и ткнул в лежавшую на столе бумажную карту и торопливо продолжил как ни в чём не бывало.

– Отсидеться в засаде тоже не выйдет, у нас временное ограничение в полчаса. Тем более, директор будет оценивать подвижность. Есть предложения?

– Очень много домов, – отметил Коди, крепкий и высокий парень с каким-то постоянным выражением сомнения и осторожности на лице. – Много мест для засады. Мы можем разбежаться по самым краям карты, окружить их и расстрелять.

– И так же легко они расстреляют нас по одиночке, – возразил Сэм.

– Может, всё же стоит оставить кого-то в тылу?

Николай качнул головой.

– Нет, нас с вами и так мало. В тылу останется наш снайпер. Это хотя бы будет полезно.

Ивушкин вдруг чуть прищурился, оглядел ребят, кивнул на одного из них, светлого и кучерявого:

– Ага, вот ты. Бегаешь быстро? Выбирай себе напарника. Будете нашей группой особого назначения.

Светлого и кучерявого парня звали Шон Трестен и теперь он застыл, совершенно не дыша. Рваные перебежки противников оборвались буквально в сорока сантиметрах, и отделяла их друг от друга теперь только холодная бетонная стена. «Немцев» было двое или трое.

«Ни в какие незапланированные бои не вступать, какой малочисленной ни была бы группа врага, это ясно? У вас своя, отдельная задача».

Шон неслышно перевёл дух, когда шаги возобновились, и враги стали отдаляться. Он сделал жест напарнику, и они тенями выскользнули из дома, двигаясь дальше по пустой улице.

– Сашка, тебе особое поручение, – поддел её Ивушкин, – ты идешь вот сюда, – он указал на дом, находящийся почти на самом краю территории. Выбор для винтовки был хорошим – чистый обзор на две улицы, откуда может прийти враг, да и своих видно, по большей части, подстраховать можно.

– А теперь мы с вами, – обратился он к оставшимся двоим. – Мы пойдем вместе, на небольшом отдалении, друг за другом, – Коля потыкал в постройки пальцем. – Пока команда «немцев» зайдет с юга и будет двигаться вверх по карте, мы зайдем с севера и успеем занять нужные позиции.

– Друг друга стараться держать в поле зрения, – напутствовал их Коля, глядя на приунывшие лица, – за ситуацией следить, на одном месте долго не находиться – сами всё это знаете, не маленькие. Под пули не кидаться, от пуль не бегать. Ясно? Тогда вперёд.

***

Оставить кого-то одного за спиной было рационально.

– Выжидай, – говорил Кевину Клаус, – если выдашь месторасположение, тут же его меняй.

Ягер чувствовал слабую атмосферу пренебрежения и недоверия вокруг себя, однако ему было не впервой восстанавливать дисциплину.

– Если хотите опозориться – пожалуйста, – повел плечом он, – или вы всё-таки чего-то стоите? Докажите мне.

Его слушали.

– На перекрестке, – сказал он, обращаясь к основной команде, – делимся на две группы; я пойду с первой, вторая уйдет вправо. Основная угроза – дома. «Русские» не будут ждать вас посреди улицы, как идиоты. Держитесь максимально внимательно. Вперёд.

Зазвучал сигнал начала. Отсчет пошёл.

Ягер проследил, как скрылась среди домов высокая фигура Кевина. Приказал отряду двигаться вперёд.

Кварталы были воссозданы мастерски. На земле изредка встречался даже бумажный и пластиковый сор. Стояли контейнеры для мусора, пустовали парковки, цвели невысокие пальмы в кадках. Не было только ветра, и это напоминало Клаусу о том, что битва не совсем настоящая, а пули в его магазине на самом деле дротики.

На пересечении дорог отряд, как и планировалось, разделился. Аарон Турсан, спокойный молодой человек, первый привлекший его внимание, повёл вторую группу на восток. Минут пять все продвигались молча, ни единого звука не упало на полотно напряженного воздуха: огляделся, скользнул за новое укрытие, затаился, прикрывая следующего. Медленно, но сравнительно безопасно.

Клаус поймал отблеск искусственного освещения на металле, перехватил за плечо рванувшегося было вперёд солдата и усадил его обратно. Прищурился. Выстрелил.

Судя по начавшейся ответной пальбе – мимо. Через пару секунд перестрелки неудобно устроившийся сосед Ягера попал под дротик и выпал из укрытия. Выстрелы из засады не прекратились полностью, но стали реже – солдат отходил, меняя позицию. Ягер знаком приказал своему бойцу мониторить его, а сам перебежал улицу и спрятался за другим углом. Поймают, никуда не денется.

За углом открылся хороший вид на тыловую сторону ряда домов, но самого «русского» не было. А буквально через несколько секунд выяснилось, почему.

Человек Ивушкина пересек бегом оставшиеся фасады домов и выскочил на дорогу, наверняка играя приманку. Второй боец Клауса решил воспользовался легкой возможностью и, аккуратно выглянув из-за угла дома и присев, «убил» его. Однако, – Ягер прищурился с раздражением: приманка, как она есть, – тут же покосился и рухнул на бок.

«Снайпер».

***

Льюис чувствовал дрожь, пробегавшую по позвоночнику от каждого неожиданного шороха. Конечно, это была далеко не первая его около-боевая тренировка, но он нервничал, как на первой. Зачем же ему тогда было пытаться пробраться в военную организацию? Он и сам не знал. Но работа в Щ.И.Т.е виделась чем-то совершенно необычным и секретно-захватывающим, а сам Льюис был человеком упрямым и принципиальным: хочу – добьюсь. Кроме того, материальное состояние позволяло, и отец одобрял, считая работу в Щ.И.Т.е довольно престижной.

И вот теперь он шёл по воссозданному кварталу, выполняя задание под началом какого-то появившегося из воздуха немца старой закалки.

Льюис сглотнул и за пару шагов перебежал в новое укрытие, поближе к Аарону, бывшему впереди. Они мелькали между домами, осматривали улицу и уходили обратно в проулки, чтобы через пару домов повторить всё снова. Примерно семь минут назад прогремели выстрелы с северо-запада; у них самих было пока тихо.

Когда до конца ряда зданий осталось два дома, Аарон знаком остановил их двойку под укрытием бетонного угла и расположенной тут же кадки с пальмой, поймал взгляд напарника и указал куда-то на два часа.

Льюис от желания увидеть врага даже прищурился. Выждал время, скользнул к Аарону за угол и шепнул:

– Это… Сэм, да?

– Ага, кажется, он.

Он вскинул винтовку.

И тут в металлический столб, расположенный буквально в пятнадцати сантиметрах от головы Аарона, врезался дротик, заставляя их обоих крупно вздрогнуть. Льюис тут же пригнулся и поспешил присесть, приникая спиной к стене; оглянулся на напарника, сделавшего то же самое, но пока не спешившего менять убежище.

– Ты сам с этим разберешься? – вдруг уточнил Аарон, имея в виду засевшего за домом Сэма.

– Ч-чего? – сглотнул Льюис.