Текст книги "Такие разные...(СИ)"
Автор книги: Flake
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Откинувшись на спинку стула, Дин с хищной улыбкой посмотрел на вошедших.
Сначала его взгляд зацепился за парня среднего роста, ниже самого Дина, со светлыми, коротко постриженными волосами. Весь его внешний вид будто кричал: «Я сексуален, детка!». Черная футболка, явно меньше ему, как минимум, на один размер с похабным вырезом, лукаво подмигивала всем девушкам, а обтягивающие светло-синие джинсы обтягивали там, где не надо было. Его алая сумка была перекинута через плечо, а сам он держал руку на талии другого парня.
– Слушай, Охотник, это точно девчонка! – заржал Змей, скалясь на новеньких.
Но Дин уже ничего не слышал. Его взгляд был прикован ко второму парню. Ярко-синие глаза без всякого интереса смотрели вокруг сквозь прозрачные стекла вайфаеров в пестро-рыжей оправе. Черноволосую макушку украшала клетчатая шляпа-хомбург с кожаной коричневой лентой. Стройные ноги были затянуты в ярко красные скинни, заправленные в высокие фиолетовые конверсы. Парень хоть и выглядел беззаботным, но все же нервно теребил край своей белой футболки с каким-то непонятным принтом. В свободной руке он держал небольшую замшевую черную сумку с несколькими значками.
Все эти детали жадно впитывал в себя Дин, подобно губке. И как парень изредка покусывал губы, как дергался при каждом прикосновении к нему второго новенького…
– Хэй, Охотник, а не в геи ли ты подался? – спросил Змей, продолжая сидеть на парте одноклассника. В его тоне было все же больше надежды, нежели отвращения.
–Агх… – раздался непонятный звук сбоку от Дина, и Змей вздрогнул, забыв о присутствии Бенни.
Тот смачно потянулся, и смерил одноклассника острым взглядом.
– Сходи-ка, покури, Захария… – хмыкнул Олссон, недобро скалясь.
Как только Змей резво соскочил с парты и быстренько смотался из класса, Бенни расплылся в добродушной улыбке, и вновь улегся на парту, но уже поглядывая на друга:
– Он на тебя запал… – констатировал факт Медведь, тыкая Дина в плечо пальцем.
Бенни имел прозвище не только Медведь, но и Вампир, и не только из-за того, что все девушки после свидания с ним ходили с покусанными шеями, но и за то, что любой его удар не обходился только синяком. Олссон бил всегда четко, сильно и до крови. А Медведем его называли из-за его особенности зимой очень много спать. Ну, и конечно же, он просто был похож на медвежонка.
– Мммх… – промычал Дин, продолжая пожирать взглядом новенького парня, который уже сел за вторую парту первого ряда, вместе с тем «большим вырезом», как назвал про себя светловолосого Дин.
Проследив за взглядом друга, Бенни хмыкнул, а потом посмотрел на часы.
– Так, до начала занятия пять минут. Схожу-ка я к Гарту, и поспорю, что ты за месяц уложишь новенького в свою кровать и на выпускном танцевать будешь с ним.
– Ммх... – ответил Винчестер, не вслушиваясь в слова лучшего друга.
Он следил за этим странным парнем со странным вкусом в одежде. Тот сидел в пол оборота, и разговаривал со своим соседом, негромко смеясь над его шутками. Он запрокидывал голову, прикрывал глаза, но Дину казалось, что в нем нет ни капли искренности. Что он выдавливает из себя эту легкую улыбку, специально запрокидывает голову слишком высоко, и широко раскрывает рот.
Но, несмотря на все это, в парне было что-то, благодаря чему, Дину хотелось увидеть его настоящего, увидеть его искреннюю улыбку... А так же смотреть в эти волшебные синие глаза…
Весь урок он пялился на новенького, пока не понял одну вещь: он не слышит преподавателя, он думает о том, как лучше подойти к парню…
Когда прозвенел звонок с урока, Дин, под пристальным взглядом Змея и насмешливого Бенни, потеребив свою торбу, подошел к Кастиэлю – именно так звали новичка. Парень собирал вещи в свою сумочку – иначе Дин никак не мог назвать её – пока Бальтазар, второй парень, прижимался к нему сзади.
– Привет! – улыбнулся Винчестер.
Роше резко обернулся к нему, и, прищурив свои голубые глаза, хмыкнул.
– Привет, вонючка!
«Так, еще один приверженец стереотипов…» – мысленно закатил глаза Дин, не обращая на парня внимания. Он даже не смотрел на него, его взгляд был прикован только к Кастиэлю, а тот в свою очередь внимательно изучал стоящего перед ним панка в камуфляжных штанах, заправленных в ярко-зеленые мартинсы практически до колена, и черную футболку с Веселым Роджером.
Пристальный взгляд синих глаз скользил по телу юного панка, буквально ощупывая каждый сантиметр, и казалось, что даже заглядывает в голову Винчестера, пока обладатель причудливых глаз не причмокнул. Он оттолкнул от себя Бальтазара, и, опираясь спиной на парту, улыбнулся Дину:
– Здравствуй…
Настоящую улыбку Кастиэля Дин не может описать словами. Это лишь чувства, сравнения. Когда он улыбается, кажется, что тебя окунули в холодную воду, а потом завернули в теплый плед и дали чашку горячего какао. Или же тебя с закрытыми глазами привезли на холм, а когда, наконец, открыли тебе глаза, то ты увидел черное небо, озаряемое яркими вспышками фейерверка. Но все же… Все это не то. Ведь улыбка Кастиэля – нечто неописуемое для самого Дина. Нет подходящего слова, которым можно было бы описать её…
В середине февраля Бенни, скрипя зубами, и глядя на улыбающихся Дина и Каса, которые обнимались и не могли насладиться друг другом, отдал Гарту двадцать долларов.
На то, чтобы собраться и пригласить Каса на свидание Дину потребовалась два месяца. Это случилось в октябре. На первый поцелуй – полмесяца. Это случилось в середине октября. На первую ссору – два месяца. Эту случилось где-то в декабре. На то, что бы помириться – месяц. Морозный январь. Перед первым сексом с Кастиэлем Дин смущался, как никогда. Но это случилось в середине февраля. Шесть с половиной месяцев.
После выпускного смеющийся Бенни принимал все те же двадцать долларов у Гарта. Дин с Кастиэлем ушли сразу же после первого медленного танца.
Они танцевали вместе, двигаясь плавно, нежно, глядя друг другу в глаза.
А Бальтазар лежал дома со сломанной челюстью, посылая проклятья ревнивому Дину.
====== 10′ ======
За восемь месяцев до событий в главах 6 и 8.
Входная дверь хлопнула и в коридоре кто-то завозился.
– Дорогой, я дома! – донесся оттуда знакомый голос с нотками усталости.
Ложка, которой Кастиэль помешивал суп, дрогнула в его руках, а сам мужчина прикрыл глаза, делая большой вдох. Когда-нибудь, мы все к чему-нибудь привыкаем. Или же смиряемся с этим. Но Новак не мог ни привыкнуть, ни смириться, с этим обращением. «Дорогой…», «Милый…»… Эти слова из уст Дина кажутся неправильными, не искренними. Словно кто-то заставляет его их говорить, или же он сам выдавливает их из себя, притупляя желание сказать совершенно другое… Кастиэль не может точно назвать тот момент их жизни, когда Дин сменил своё «детка» на «дорогой», «малыш», на «милый». Может, когда он, как обычно, пришел с работы и вместо сладких объятий и мурлычущего «Ммм, де-еее-етка…» получил только легкий чмок в щеку и «Привет, дорогой».
Мужчина хмыкнул, ставя на стол тарелку с овощами.
– Мой руки и садись ужинать! – крикнул он, зная, что его услышали.
Взяв с подоконника газету, Кас положил её на стол, проведя кончиками пальцев по краю жесткой бумаги, задерживая дыхание, словно сдерживая подступающие слезы.
Спустя несколько минут, в проходе появился Дин, в домашних штанах и застиранной старой футболке. Он зевнул, сладко потягиваясь, и Кастиэль проследил за тем, как напрягаются мышцы на его руках, как дрожат густые ресницы… Под глазами Винчестера залегли едва видные мешки, а сам взгляд некогда озорно сверкающих зеленых глаз потух.
– Привет, – улыбнулся Новак, опираясь бедром о столешницу.
– Привет, – ответил Дин, делая шаг ему на встречу, целуя в лоб, держа руки в карманах штанов. – Что у нас сегодня на ужин?
Склонив голову на бок, Кас смотрел, как Дин ест, одновременно читая газету. Когда Дин стал её читать, он тоже не может сказать. Просто он сел за стол, а когда Новак повернулся к мужчине, чтобы поставить перед ним тарелку – тот уже был увлечен чтением последних новостей.
– Гвардиола одержал первую победу с “Баварией”, – задумчиво произнес Дин, зачерпывая ложкой немного супа. – Ммм, это было весьма предсказуемо, учитывая нечестную игру Боруссии…
Он хмыкнул, перелистывая страницу, бегая глазами по тексту, жадно впитывая в себя информацию.
Дин никогда не любил футбол…
– Перспективы развития экономики США в 2013 году, – улыбнулся мужчина, откладывая ложку в сторону. – Должно быть интересно.
Он прикусил одну нижнюю губу, сосредотачиваясь на тексте, не обращая никакого внимания на Кастиэля.
Дин никогда не интересовался экономикой…
Но это было давно. Девять лет назад? Пять? Или, может, год назад? Кастиэль не может точно сказать, потому что изменения в мужчине произошли практически мгновенно, и их было так много, что Кастиэль растерялся…
Он знает, что если сейчас поднимется в спальню, то найдет классические черные брюки, аккуратно перекинутые через спинку стула. А если выйдет во двор их дома, то прямо перед ним возникнет пиджак Винчестера, с закинутыми на верх рукавами. А если посмотрит в тумбу с грязным бельем, то увидит черную водолазку с высоким воротником.
Дин никогда не носил водолазок…
Раньше.
Сейчас же множество водолазок темных оттенков лежат на полке Дина, и только с высоким воротником.
Кастиэль облизнул губы, наливая в чашку кипяток, удерживая пальцем пакетик чая. Он знает, почему Дин носит именно их – чтобы скрывать татуировку на шее. Чтобы не показывать его отличие от других работников. Не потому, что Дин боится, или же не хочет вопросов. Он просто стыдится этого. Не Каса, а именно своего отличия от коллег. И Кас видит, как Винчестер пытается быть таким же. Видит, сдерживая слезы. Видит, засыпая на двуспальной кровати, зная, что Дин спит повернувшись к нему спиной, практически у самого края. Видит, но молчит – он не сможет этого сказать, голос мгновенно подведет и дрогнет.
Газета отложена в сторону, а сам мужчина смотрит поверх корзиночки с печеньем куда-то вперед.
– Так как прошел твой день? – спрашивает Новак, ставя перед Дином чашку с горячим чаем.
Он смотрит на колени мужчины, горько сглатывая. Когда же это стало запретным плодом?
Дин незаметно для Каса сжимает ручку чашки пальцами, до бледных костяшек. Он хочет сказать, что его все достало, что его терпение начинает кончаться, что он готов взорваться на работе, но вместо этого произносит лишь ненавистную ложь, дежурно улыбаясь:
– Все хорошо, опять с бумагами разбирался.
Он не может сказать Касу, что устал, не может признаться в собственной слабости, в том, что не в силах больше быть в образе «простого человека». Но он старается… Он сдерживает себя, что бы не завалить Каса на стол, как раньше… Он сдерживает себя, что бы не включить классический панк, как раньше… Он сдерживает себя, что бы не надеть когда-то любимую косуху, не начистить до блеска гриндера и сорваться ночью на какой-нибудь фестиваль, разбудив Каса, быстро собрав его вещи, и усадив позади себя на байк, как раньше…
Вместо того, чтобы встать из-за стола, оставив грязную посуду на нем; вместо какой-то современной песни; вместо классических костюмов, лакированных оксфордов, и раннего подъема ради работы, на которую он поедет на своей светло-серой Ауди, оставив Кастиэля дома.
Он сдерживает себя, чтобы не схватить Кастиэля за руку, шепча жаркие признания в любви тому в лицо, и не завалиться с ним на диван ради просмотра какого-то фильма, как раньше…
– Спасибо, было вкусно, милый, – он целует мужчину в подставленную щеку, грустно улыбаясь тому, как Кас подстроился под его изменения. – Я пойду наверх, поработаю.
И он уходит, не оглядываясь, все так же держа руки в карманах, оставляя Каса одного.
Новак сглатывает, провожая любимого взглядом.
Он убирает со стола посуду и ставит её в раковину, включая воду.
– У меня на самом деле все хорошо, Дин, я рад, что ты спросил… – начал мужчина, горько улыбаясь.
Губка плавно скользила по тарелкам, а теплая вода мощной струёй смывала жир вместе со средством. Движения Каса были неторопливыми, будто он не хотел отсюда уходить, покидать свой маленький, вымышленный мир.
– Работу Мартина отправляют на городскую выставку. Ту самую, над которой он трудился несколько месяцев. Ты не помнишь Мартина, он приходил к нам домой, я помогал ему, вне уроков… Ты не обращал на него внимания, тут же поднимаясь наверх…
Новак остановился, и закусил губу, сдерживая подступающие слезы. Грудь сдавливало от боли и отчаяния, но он продолжил, тихо произнося каждое слово дрожащим голосом.
– Меня позвали преподавать живопись в университете… Я согласился. Уже два месяца, как совмещаю работу там и работу в школе… Работу Мартина назвали самой лучшей, а еще отметили мои эскизы. На которых изображен ты, но ты не знаешь об этом...
Горький вздох вырывается из груди мужчины. Он закрывает кран, вытирая руки полотенцем.
– Так что меня и Мартина отправляют в другой штат, на новую выставку… У меня все хорошо, Дин…
Кастиэль грустно улыбнулся, ставя вымытую посуду в сушилку.
Подойдя к окну, он отодвинул шторку, и взглянул на темнеющее небо.
– А как у тебя на самом деле дела, Дин?
====== 11 ======
Он гнал машину по прямой трассе, вдавливая педаль, краем глаза замечая бешеную скоростную стрелку.
Ночь плотным сгустком опустилась на городишко, и только несколько неярких звездочек светило на небосводе. Они казались такими робкими, такими неприступными сейчас для человека, а сами звезды… Они хотели быть ближе к земле, хотели касаться тела мужчины, успокаивающе скользя по его коже.
– В античное время воплощением прекрасного был небосвод, – Кастиэль медленно подошел к учительскому столу и присел на его край. – Люди в этом видели вечность, бесконечность. Некую постоянность, которой им не хватало в жизни.
Парень робко улыбнулся, оглядывая кабинет, сталкиваясь со взглядом зеленых глаз. Их обладатель смотрел пристально на Новака, но со дна глаз уже начали подниматься озорные чертята, готовясь к своему сумасшедшему танцу. Он выделялся. Он был похож на яркое пятно в этой серой массе. Кас еле сдержал улыбку, глядя на парня в косухе, с короткими рыжими иглами и подведенными глазами.
– В средние века же, прекрасным считалось постижение истины. А что тогда являлось этим? – спросил Кас у класса, не надеясь на ответ. – Вера. То есть то, что ведет нас к Богу.
Ученики уткнулись в свои тетрадки, записывая информацию.
– Так, есть какие-либо вопросы? – спросил Новак, отстраняясь от стола, делая шаг к классу.
На минуту повисла тишина, но вскоре обладатель тех самых зеленых глаз встал со своего места, опираясь руками о парту.
– У меня, мистер Новак. Вы считаете, что небосвод – воплощение прекрасного?
Кастиэль нахмурился, с непониманием глядя на парня, который был старше учеников лет на восемь.
– Конечно… – ответил он, облизывая губы.
– Тогда почему вы каждую ночь отрицаете тот факт, что ваши глаза, мистер Новак, самое прекрасное на свете? Они же как такой любимый вами небосвод…
Небосвод….
Дин нервно хихикнул, крепче сжимая руль. Он поймал себя на мысли, что не помнит, какого цвета глаза Кастиэля. Синие, это точно… Но не чистый оттенок, волшебный, как будто обладатель этих глаз не из этого мира. Ангел. Точно, ангел…
А ведь раньше он мог бы несколько часов подряд описывать глаза возлюбленного…
Он помнит, как смущен был Кастиэль после той его выходки на уроке искусства. Кастиэль подрабатывал учителем начальной группы в местной школе, где работала подруга его мамы.
Им было тогда двадцать лет…
Это была их первая серьезная ссора.
Ссора, после которой Дин не находил себе места, и плюнув на все, пошел на урок своего парня, решив действовать по обстоятельствам…
Им было двадцать лет.
Сейчас им двадцать восемь.
Что же произошло за это время? Что изменилось? Почему Дин не смог поехать к Кастиэлю, попросить прощения, почему был так уверен, что его не простят? Не простят, так, как делали тысячу раз до этого…
Еще одна звезда зажглась на небе, и Винчестеру на короткий миг показалось, что они указывают ему путь.
Ведут к Кастиэлю…
– Кас, я, кажется, заблудился нахрен…
– Ты пьян. Господи… – на том конце трубки послышался обреченный вздох.
– Да. Я пьян. И я заблудился. Черт, Кас… А еще я возбужден. Твой голос… Ммм, детка… – пьяно засмеялся Винчестер, прижимая трубку к уху плечом.
– Ты идиот, ты это знаешь? – Кастиэль зашебуршал чем-то, а потом послышался звук закрывающейся двери. – Ты где?
– Без понятия, крошка… Тут темно… И деревья. Много деревьев! – парень, закусив нижнюю губу, запрокинул голову назад, глядя на Небо. – Ух ты!!! Тут та-аааа-акие звезды! Мне кажется, они мне подмигивают…
– Стой на месте, Дин! Опиши просто что ты видишь…
– Деревья, Кас! – засмеялся он. – Слушай, я пойду по звездам! Да!!! Они приведут меня к тебе!
– Дин!
– Я иду, Кас!!!
Еще одна звезда засверкала на чернеющем небе, и Дин крепко зажмурился.
Тогда его звезды вывели прямо к дороге, у которой уже стоял Кастиэль, теребя в руках телефон. Как же Новак кричал, как возмущался, как бил пьяного Дина в грудь… И как сладко потом было целовать его, слизывая соленные дорожки с его щек. Как приятно было сжимать дрожащего парня в объятиях, пьяно выдыхая глупые признания в любви тому в шею.
Но все воспоминания словно в тумане. Как будто кто-то специально каждый день потихоньку стирал их.
Дин сглотнул.
Он сам глушил в себе любовь к Новаку, сам шел к пропасти. Сам отвернулся от своих же звезд.
Как же сейчас пусто на душе, как же больно… От чего? От осознания всех своих ошибок, от своего неведения.
Одно единственное воспоминание было подобно яркой вспышке света.
Несколько месяцев назад… Именно тогда Дин впервые заметил грамоту в ящике стола Кастиэля. А потом еще одну. И еще. Сам Новак стал задерживаться на работе в школе, а среди его книжек для занятий теперь было несколько учебников с пометкой «для института». Все чаще Кас пропадал в своей мастерской, только теперь дверь была закрыта. Оттуда не играла инди-музыка, которую включал хипстер во время работы, не пахло ароматизированными палочками…
Сейчас, конечно, Дин винил себя в том, что проходил мимо, что не спрашивал, не интересовался, будучи погруженным в свою рутину, в свое поглощающее болото. Он хотел разобраться со своими проблемами, не замечая изменений в парне. Не замечая и его заботы, которой он окружал Дина…
И что теперь?
Винчестер прищурился, глядя вперед.
Он специально не стал переезжать слишком далеко от места, где жил с Касом. С его Касом, но…
Имеет ли он право так называть Новака? Считать своим, как и десять лет назад? Как тогда, когда они были молоды, когда жизнь не показала им свою обратную сторону, заставив слиться с толпой, потопив их индивидуальность. Их души. Но почему-то, Дин был уверен, что сдался только он. Что Кас, милый Кас, продолжал слушать инди-музыку, смотреть арт-хаусное кино и читать современную прозу. Что он так же любит кофе в Старбаксе, что продолжает носить узкие джинсы и широкие пестрые свитера…
Уверен, хоть и не помнит этого. Не помнит, когда в последний раз они давали выход своим эмоциям, срываясь на какой-то концерт, а не проводя выходные на диване.
До чего же они дошли? До чего же дошел сам Дин? Как он посмел бросить своего ангела?
– Я обещаю, Кастиэль Новак, что всегда буду с тобой. Что никогда не брошу и не уйду от тебя. Буду защищать до самой смерти. Мы будем вместе. Всегда. Клянусь.
Мужчина с силой ударил по рулю.
Он же обещал, черт возьми!!!
Глаза защипало, и Дин сглотнул комок в горле. Где сейчас тот отважный, плюющий на всех и вся панк, оберегающий своего любимого хипстера? Где тот, кто никогда не врал возлюбленному? Где тот, кто никогда не подчинялся родительскому слову? Тот, кто всегда ставил свободу выше остального?
Кас не простит, Кас не позволит, Кас…
Стало светать, и звезды на небе померкли, да и не нужны уже они были.
Заглушив мотор, Дин вышел из машины, не в силах идти медленно.
На этот раз он позволит Кастиэлю самому принять решение. Он отпустит себя, разрушит выстроенную внутри стену.
Если еще не поздно…
И от этой мысли, за спиной Дина ранее выросшие крылья испуганно затрепетали. Вновь испытываемое желание быть сильным и смелость померкли, угасая. Но не было желания покинуть это место, уехать. Ведь он обещал. Обещал, что не бросит Каса, что будет с ним до конца.
Вздохнув, Дин вошел в больницу, откуда ему позвонили и сообщили о состоянии Кастиэля.
Его детки…
У тебя забавы, утром все забыл
Музыка сорвалась, ты меня убил.
====== 12 ======
Как было сказано в группе одним человеком: “да ладно, все любят страдать. Просто некоторые не признаются)”. Колитесь, ребзяяя!!!
Сорвать цветок и поднести его к лицу.
Он так красив, необычная форма лепестков, и цвет. Кажется, что оттенки меняются каждую секунду. Оттенки зеленого. Тусклого зеленого, практически серого.
Кастиэль сжал в руке стебель цветка, крепко зажмурив глаза. Прохладный ветер бил прямо в лицо. Свежесть… Видимо, рядом море. Открыв глаза, парень обнаружил себя стоявшим на высоком обрыве. Шустрый ветер трепал его легкую рубашку и взметал вверх прядки темных волос. Он пробирал до самых костей, вызывая на коже мужчины толпы мурашек, но вот только он сам не чувствовал никакого дискомфорта.
Противный писк тихо звучал в ушах, раздражая мужчину, и он помотал головой, но это не помогло. Что-то пищало, хотя вскоре он понял, что звук не мешает. Даже успокаивает. Может, зовет?
Внизу забились о неровный склон бушующие волны, выкрикивая в пустоту мольбы. Это было похоже на звериный вой: так же пугающе, устрашающе… Волны ударялись о скалы и разбивались в пену, отползая назад, чтобы с новой силой накинуться на бесчувственный камень.
Мужчина, прикусив губу, смотрел вниз, не отводя взгляда от картины. Она гипнотизировала, приковывала взгляд, завораживала своим великолепием и такой острой болью и некой безысходностью. Одни и те же действия. Раз за разом. Накинуться – отступить. Обнять – отпустить.
В груди зародилось странное чувство дежавю, и робко забилось, затрепетало как бабочка. Испуганно, боясь быть осознанным. Словно он и раньше чувствовал это, будто волны разбивающиеся о скалы – он сам, тонущий в своих чувствах.
Солнце… Оно должно согревать и светить мягким, алым цветом заката, но…. Небо серое, а светило грязно-бордовое. Краски потухли, выцвели. Будто старинная картина на древнем холсте не восстановленная художником. Мужчина прищурился, и ему показалось, что он видит трещинки на небе. И само оно словно дрожало, подрагивало под натиском невидимой силы.
Стало страшно, и Кас крепче сжал цветок, цепляясь за него, как за ниточку, как за спасательный круг. Казалось, что в нем все ответы на незаданные вопросы, в нем причина его пребывания здесь. На обрыве, над взбешенным океаном, чьи волны не задумываясь разбиваются об острые камни, с диким ревом боли возвращаясь обратно, как проигравшие солдаты.
Перед глазами внезапно вспыхнули яркие краски картин, и мужчина вздрогнул, узнав их.
Да и не смог бы он не признать в улыбчивом, озорно сверкающим глазами зеленоглазом парне с розовым ирокезом и в алой кожанке Дина, а рядом с ним, с возведенными к небу глазами и в свитере цвета индиго – себя. Их молодые копии выглядели счастливыми беззаботными, с чистой, не запачканной грязью грешного мира душой. Их глаза горели молодым живым огнем, и они как будто светились изнутри. Как наяву Кастиэль ощутил прикосновение руки Дина к своему плечу и вздрогнул от этого призрачного прикосновения.
Холодно…
Ледяная невидимая рука.
Только цветок в руке горит, обжигая. Его стебель накалялся с каждым мгновением, а лепестки наливались цветом.
Кастиэль отвел взгляд от картины, разворачиваясь спиной к краю обрыва, раскидывая руки в стороны, вскидывая голову вверх.
– Ты для меня ничего не значишь…
Врун… прошипел внутренний голос, и слезы словно в подтверждение подступили к глазам парня, а внутри все сжалось в комочек и тут же стало неуютно, некомфортно…
Волны с новой силой атаковали склон, и слезы новым порывом хлынули из глаз мужчины, скатываясь по щекам острыми, горькими обжигающими каплями, исчезая, падая на холодный камень обрыва.
Внезапно руку обожгло, и Кастиэль недоуменно взглянул на цветок, который пестрел зелеными красками, но одновременно и жег руку.
Не задумываясь, не медля, мужчины выбросил распустившийся бутон через плечо в океан. Цветок, как смертник с камнем на шее, упал в воду, и она поглотила его в своей пучине с довольным воем.
А волны отступили назад, переставая обнимать склон…
Дин сидел перед больничной койкой, сжимая холодную ладонь возлюбленного.
Приборы мерно пищали, раздражая слух мужчины, но он старался не обращать внимания на это, разглядывая бледное лицо Новака.
– Глупышка… Господи, какой глупышка… – прошептал Винчестер, наклоняясь к ледяным губам мужчины, обжигая их поцелуем.
– Ты для меня ничего не значишь!
– Но почему тогда ты плачешь?
– Я для тебя ничего не значу!
– Но почему тогда я плачу?
====== 13′ ======
– Я готов! – воскликнул Эш, направляя камеру на друзей.
– Заглохни, Гейтс! – Бенни запульнул в друга напульсником.
Среди друзей Эша называли «Гейтс» из-за его страсти к программированию и вообще к компьютерам. Сам юный гений ничего против не имел, и лишь усмехался – хорошо, что не яблочным гением величают.
– Да от вас-то какой прок? – гордо вскинул подбородок Эш. – Стоите на сцене, ротик открываете и выдаете булькающие звуки! А мне-то работать! Ауч!!!
Парень не успел перехватить прилетевший ему в голову чей-то кошелек, и лишь потер ушибленное место.
– Ну, отлично… – пробурчал Кастиэль, выдувая из жвачки пузырь. – Озабоченный панк, металлист с глоссофобией и эмо с просроченной тушью… Чудненько!
Дин тихо хмыкнул, крепче сжимая руки на талии Новака, вжимаясь грудью в его спину.
– Не урчи!
Фыркнув, Кастиэль вырвался из его объятий, и, поправив на себе кожаную косуху Дина, прошел через всю комнату, нарочно виляя бедрами, и плюхнулся на диван.
– Между прочим, – голос Дина сорвался и он закашлялся. – Да! Я не был бы таким озабоченным, если бы ты не динамил меня все эти дни!
Он сложил руки на груди, глядя на своего парня. Тот удобно развалился на диване, кутаясь в куртку парня. Новак всегда был мерзляком, даже летом, именно поэтому косуха была надета поверх желтого балахона с Микки Маусом.
– Ты болел! И сейчас болеешь! – запротестовал Кастиэль, но не смог скрыть нежной улыбки.
Но все равно он переживал за своего парня, ведь он не выздоровел до конца, а собрался выступать в бриджах в шотландскую клетку и в одной легкой черной футболке с белым логотипом Misfits. Только Дина не заботило это. Он больше переживал за свой ирокез, с синими кончиками, который грозился развалиться на множество прядок.
– А вот если бы ты меня…
– Так, – Бенни на дрожащих ногах поднялся с дивана и одернул футболку. – Д-д-ддавайте, вы ос-с-ссс-ставите свои перрр-р-рррепалки и про-оо-ооо-ооодолжите их в более интим-им-имной обстановке….
Дин хмыкнул и в одно мгновение рухнул на колени Новака, обняв засопротивлявшегося парня за шею.
– Вот что ты за человек, а, медведь? Даже во время стресса умудряешься язвить? Ладно, все готовы? Давайте тогда зададим жару!
– Подождите… эй, куда вы?! Я камеру не включил!!! СТОЙТЕ!!!!
Бар был заполнен в основном людьми с неформальной внешностью, перед которыми стояло по кружке пенящегося пива. Они шумели, переговариваясь между собой, обсуждая предстоящее выступление молодой группы. Та была известна в этом окружении благодаря Дину, который был желанным гостем как среди панков, так и среди байкеров и металлистов, легко находя язык с любыми людьми.
В этой толпе кожаных курток, цветастых жилеток и сумасшедших причесок, Кастиэль был опрятным, пестрым пятном со своим желтым балахоном, скинни в модном цвете «космос» и ядовито-зеленых конверсах. Вот только волосы его были уложены едва ли не впервые – в небольшой, зеленоконечный острый ирокезик. Дин, ставивший парню прическу, долго целовал потом Новака, и шептал, что ему приятно видеть своего парня в таком виде.
Парень вышел из жалкого подобия гримерки, оглядываясь, в поисках местечка напротив сцены. Ему хотелось быть ближе всех к сцене, к Дину, быть первым, кто поймает взгляд гитариста молодой группы, первым, кто услышит звуки мелодии. Первым…
От эгоистичных мыслей парень тихо хмыкнул и, под пристальные взгляды людей, прошел к столику, за которым уже ждала его Джо – дочь Эллен, хозяйки бара. На девушке было легкое голубое платье, и она сидела на стуле, закинув ногу на ногу, потягивая из трубочки какой-то коктейль.
– Они скоро? – поинтересовалась девушка, даже не поприветствовав Каса.
Тот лишь усмехнулся. Он прекрасно знал, что Харвелл была влюблена в Дина, и где-то глубоко в сердце лелеяла надежду, что однажды будет с ним, и тот забудет Кастиэля.
– Да, они уже готовы, сейчас выйдут, – дружелюбно улыбнулся Кас, поворачивая стул спинкой вперед, и садясь на него так, что бы положить руки на деревянную спинку.
Когда из гримерки выскочил Эш, то Кас дернулся, но стоило свету на сцене замерцать, и сердце Каса резко остановилось, чтобы через минуту пуститься в бешеный пляс.
На небольшой сцене бара появилось два парня и одна девушка. Бенни – бас-гитарист и вокалист, тут же встал напротив микрофона, и Новак заметил, что глаза металлиста крепко зажмурены; Дин – гитарист, тут же нашел взглядом Каса и подмигнул ему, облегченно выдохнув; Анна – барабанщица, поправила свою рыжую косую челку, скрывающую глаза девушки, шмыгнув носом, села на табурет, покрутив в руках палочки.
– Я готов, начинайте! – гордо крикнул Эш, направляя камеру прямо на ребят.
И как только Дин взял первый аккорд, Бенни широко раскрыл глаза, сверкая безумным взглядом. Решительным. Он пел, отдаваясь целиком публике, пел, извлекая каждую ноту из своей души, поражая публику сильным, крепким голосом.
Но только Кас смотрел на одного единственного человека, не сводя с него взгляда, ловя каждое его движение. Скользил взглядом по ловким пальцам, так умело перебирающим струны гитары, по напряженным плечам, обтянутым черной тканью футболки. Он и не заметил, как собственные пальцы сжали значок с котенком, потеребив его.
После каждой песни Новак громко аплодировал, улюлюкал, а однажды увидел, как Дин, глядя на него, шепчет одними губами «Люблю тебя!». Именно тогда он подошел к Бенни, прошептав тому что-то на ухо. Гитарист глянул на Каса и, усмехнувшись, отошел в сторону, вытирая пот со лба полотенцем, что-то сообщая Анне.
– Еще раз здравствуйте! – несмело улыбнулся Дин, нервно потирая двумя пальцами гриф гитары. – Знаете, в этом зале, среди вас есть один прекрасный человек. Самый лучший. Черт… Я не мастер красивых слов, поэтому… Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, КАСТИЭЛЬ НОВАК, ЛЮБЛЮ, ДЕТКА, И ХОЧУ ПРОВЕСТИ С ТОБОЙ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ, ТЫ, МАЛЕНЬКИЙ ДИНАМО!!!
