Текст книги "Это их война (СИ)"
Автор книги: FevraLina
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
Чувствую себя предательницей. Хотя так оно и есть. Я только что ответила на поцелуй другого мужчины. Ответила не потому, что заставили, а потому, что сама того захотела. Я открылась ему. И если бы не СМС, пришедшее на его телефон, кто знает, чем бы все это закончилось. Снова хватаюсь за виски и начинаю медленно раскачиваться. Не могу больше думать об этом. Это сведет меня с ума.
***
Дмитрий
Да, что, черт возьми, сегодня за день? Он решил окончательно меня добить? Сижу на полу, вцепившись в волосы руками, и стараюсь выровнять дыхание. То, что творится в груди, не передать словами. Сердце, как железный молот, барабанит по ее внутренним стенкам, отдаваясь звоном в ушах. По лбу стекают капли пота. Взгляд непроизвольно падает на принесённый Элиной поднос и чувствую новый прилив злости. Подскакиваю и в одну секунду подлетаю к прикроватной тумбочке, намереваясь разбить несчастный поднос об стену, но в последний момент передумываю. Отдергиваю руку, смотря на то, как дрожит вода в стакане, и снова вспоминаю ее податливость.
Подушечки пальцев бьет мелкая дрожь. Кости ноют, будто их переломали, а кожа горит, словно прикасалась к раскаленному железу. Каждая клеточка тела изнывает от боли и хочется кричать. Заламываю руки, хрустя костяшками пальцев, и издаю хриплый стон. Сегодня я бесповоротно предал отца. И это рано или поздно меня убьет…
***
Элина
Второй час ночи, а сна ни в одном глазу. Сижу на постели и рассматриваю свадебную фотографию. Обвожу указательным пальцем лицо Павла, восстанавливая в памяти тот день. Тогда казалось, что все изменится. Не будет больше слез. А вместо прежней боли и одиночества придут счастье и любовь. Ведь рядом будет он… Павел. Тот человек, который стал для меня спасением, отдушиной, целым миром. Пленив своей искренностью, честностью, надежностью, он подарил мне новую жизнь. А я, обещавшая всегда быть верной и любящей женой, сегодня его предала. Исковеркала наши чувства, отношения. И теперь, бесконечное число раз обводя контур его взрослого красивого лица, пыталась найти себе оправдание. Но его не было. Я не знала, как это могло случиться. Что мною двигало в тот момент. И почему вместо того, чтобы поставить Дмитрия на место, я позволила ему себя поцеловать.
Также я не понимала, зачем это понадобилось Дмитрию. Что он хотел этим доказать? Ведь получается, что мы вдвоем предали Павла. Этот поцелуй не был невинной шалостью двух подростков. Слишком сильные и противоречивые эмоции он во мне пробудил. Страшно было себе признаться, но никогда прежде я не испытывала такого наплыва страсти. Никогда прежде не теряла головы от обычного касания мужчины к моему телу. Порой даже казалось, что вся та сносящая все на своем пути страсть, бывает только в тех книгах, которые я так любила читать. А в жизни все более приземленное и естественное. Я не верила, что смогу когда-нибудь потерять над чувствами контроль. Моя любовь к Павлу была безусловна. Таковой и оставалась. Вот только этот поцелуй что-то надломил во мне. А что, для меня самой оставалось загадкой…
Касаясь своих припухших губ, я понимала, что до сих пор думаю о нем. Смотрю на Павла, а в мыслях его сын. Я только сейчас поняла, как они не похожи. Ни внешне, ни внутренне. Совершенно разные. Полные противоположности друг другу. Если Павел – это идеал доброты и порядочности, то Дима – воля, гордость и сила. Именно эти качества читались в его непоколебимом взгляде, устремленном на меня. Я робела перед ним, ноги отказывались меня нести, внутри все кипело, и было готово в любой момент вырваться из груди раскаленной лавой, но каждый раз, оказываясь в поле его зрения, я старалась держаться из последних сил, выражая всем своим видом непринужденность, расслабленность и спокойствие.
А сегодня… Сегодня все вышло из-под контроля. Я до сих пор помню его глубокий взгляд. В глубине которого затаилась настороженность и грусть. Сегодня он был иным. Другим. Не таким, как обычно. Казалось передо мной совсем незнакомый мне человек. Тот Дима, которого я знала прежде, исчез. Испарился. А на его смену пришел новый: ранимый, чувствительный и нежный. Он смотрел так, что невозможно было отвести взгляда. Гипнотизировал. И я поддалась. Падая в пропасть его океанов, я, затаив дыхание, забыла, кто он, кто я. Осторожное касание его пальцев к моим губам стало последней решающей каплей, после которой все полетело к чертям и я позволила случиться необратимому. Я ответила на его прикосновение, обхватив палец губами, а потом раскрылась для поцелуя. В тот момент я ни о чем не думала.
А сейчас… Сейчас, вновь и вновь обдумывая случившееся, чувствовала, как вина перед Павлом съедает меня изнутри, как больно сжимается сердце. Я не представляла, как буду смотреть ему в глаза, как буду жить с этим. Этому не было оправдания. Я предала Павла. Предала себя. И это медленно, но верно убивало меня, причиняя невыносимо сильную боль.
***
Дмитрий
Все самое необходимое собрано. Осталось дождаться утра и оповестить ба о своем решение съехать к Ритке. Не могу больше оставаться в доме. Ее близость убивает. Шарахаюсь любого шороха, как пятилетний пацан. Кажется, что она сейчас войдет и все… Пиши: «пропало». Боюсь снова не сдержаться. Эта девчонка с самого начала сносила крышу, но сегодня все зашло слишком далеко. Настолько, что я зарекся больше никогда не оставаться с ней наедине, не подходить, не смотреть, не говорить… Избегать любого прямого контакта. Это не должно повториться. Она – жена моего отца. Моя мачеха. И все, что нас может связывать – это отец. Отец, которого я предал.
Предал… Как же жестоко реальность бьет по сердцу. Сегодня я переступил черту. Я все это время ненавидел ее. А сейчас ненавижу нас двоих. Ее за то, что ответила. Не оттолкнула, хотя могла… Должна была. А себя за то, что рядом с ней терял самообладание. Забывал про все на свете. И мечтал прикоснуться к тому, что мне не принадлежало. О чем даже думать было неправильным. Запретным. Опасным. Она делала меня другим. И это злило.
Злило и то, что я не мог оставаться рядом с ней равнодушным. Она вызывала во мне взрыв противоречивых чувств. От беспричинной ненависти до неконтролируемого желания прикоснуться к ее податливому телу. Я понимал, что так не может продолжаться. Это надо прекращать. Иначе ничего хорошего из этого не выйдет. Слишком много боли мы принесем тем, кто нам дорог и кому дороги мы. Поэтому, собрав вещи и закрыв дверь на замок, я стал ждать утра, неустанно проклиная тот день, когда впервые ее увидел.
Глава 15
Дмитрий
– Ты уверен, что это хорошая идея?
Я утвердительно кивнул. Бабуля же развела руками, показывая свое недовольство. Она беспокойно замахала перед лицом ладошкой и на выдохе произнесла:
– А мне кажется, что это не лучшая идея. Где оно видано, чтобы парень жил у девушки, а не наоборот?
– Ба, не начинай, – попытался отмахнуться я, – мы живем в современном мире. Сейчас на такое никто не обращает внимания.
Но бабуля не собиралась униматься.
– А об отце ты подумал. Ты же знаешь, как он привязан к тебе. Мало того, что в течение года отсутствовал. Так еще на каникулах решил уйти из дома.
Я прекрасно понимал, что дело было не в отце. Маловероятно, чтобы он сейчас думал обо мне. У него теперь на первом месте молодая жена-вертихвостка, которая только кажется тихоней, а на деле… Прошедший вечер доказал мне, что Элина, куда опасней, чем кажется. Мало ей отца, она решила и меня обвести вокруг пальца. Вскружить голову, а потом…
Да. С каждой секундой я все больше убеждался, что мое решение съехать было единственным верным в этой ситуации. И никакие бабулины уговоры не смогут его изменить.
– Ну, если не об отце. Обо мне то хоть подумай… – Ба обреченно опустила плечи, ссутулившись, а печальный взгляд любимых глаз мучительно больно резанул по сердцу. Я подошел к ней и, присев рядом, обнял, прижимая к груди. Ее сложенные на коленях ладошки немного задрожали, а потом нежно обвили мои руки, поглаживая пальцами грубую кожу. Бабуля облокотилась щекой о мою грудь, и я прильнул губами к ее седой макушке. – Хорошо, поезжай, поживи у Риты, но с одним условием.
– С каким? – Я не смог сдержать улыбки. В этом была вся ба: как бы сильно она не злилась на меня, была со мною не согласна, она всегда быстро остывала, прощала, шла на уступки. В подростковом возрасте я не раз этим пользовался, когда нужно было скрыть от отца порой не детские шалости или уговорить его на какую-нибудь авантюру. Ба с неохотой, но все-таки помогала мне, правда при этом всегда выдвигала какое-нибудь хитрое условие, от которого мы оба оставались в шоколаде.
– Сразу по возращению отца ты знакомишь нас с Ритой. И никаких возражений я не принимаю. – Я еще сильнее прижал ба к груди и, скрыв улыбку в ее волосах, ответил.
– А никаких возражений и нет. Особенно, если ты пообещаешь, что ужин приготовишь сама.
Ба похлопала меня по колену. Она знала, что я шучу, а я знал, что семейный ужин бабуля готовила всегда сама, никому это не доверяя.
***
Элина
Заснув только под утро, я еле заставила себя открыть глаза и поднять с подушки тяжелую голову. На сегодня было запланировано много дел, которые должны были спасти меня от встречи с Дмитрием. Сначала я думала отправиться к Антону, чтобы уже точно убедиться, что с парнем все в порядке, а потом, забрать машину и наведаться к тете, узнав, как ее дела. Затем я хотела сходить на могилку к отцу, чтобы поделиться с ним о наболевшем.
Но все мои планы нарушил один неожиданно громкий звонок. Звонили с незнакомого номера.
– Да, – ответила я, чувствуя, как внутри закипает тревога.
– Алло. Здравствуйте. Это Элина Эдуардовна?
– Да, это я. Я вас слушаю.
– Вам звонят с центральной больницы. Мы не смогли дозвониться до Антона Игоревича, поэтому позвонили вам… – а дальше все, как в тумане. Я с трудом различала то, что тараторит эта женщина своим безучастным голосом, пытаясь хоть что-то понять. В голове трепетной венкой билась единственная мысль: «Это все… Все… Ее больше нет…», а сердце сжималось от нестерпимой боли и тоски. – Элина Эдуардовна, вы меня слышите? – Женщина повысила голос и только благодаря этому я опомнилась.
– Да… – растерянно произнесла я, понимая, что все прослушала.
– Я говорю, что Ирине Михайловне резко стало плохо. Ее готовят к срочной операции. Вы не могли бы сейчас подъехать?
– Операция? – Значит тетя Ира жива. Жива. Она жива. Глотая слезы и превозмогая дрожь в коленях, я сказала, что скоро буду и, сбросив звонок, бросилась к шкафу. Достав первый попавшийся сарафан, я быстро оделась и, не разбирая дороги, побежала вниз.
***
Дмитрий
Я уже собирался уходить, когда позади услышал торопливый шум шагов. Резко обернулся и встретился взглядом с быстро приближающейся фигуркой Элины. Девушка неслась на нас так, словно ничего перед собой не видела. Ее легкий шифоновый сарафан развивался на лету, подчеркивая стройность слаженного тела. А волосы непослушными локонами спадали на хрупкие плечи. Я пробежался по ней глазами, отмечая, что сегодня она выглядела как-то иначе. Ее лицо было чересчур взволнованно и вроде бы мне не привыкать его таким видеть, но сегодня в ее глазах рядом с волнением приютилась безнадежная печаль и какая-то странная отдаленность. Резкая походка еще больше подчеркивала волнение девушки, ее тревогу. А быстрые шаги окончательно уверили меня в том, что девушка куда-то спешит, очень сильно нервничая и переживая. На мгновение я стал соображать, что могло случиться. Но быстро отогнав от себя эти мысли, списал все на больное воображение, и отвернулся.
Ба, стоящая рядом со мной, наоборот только сейчас обратила на Элину внимание, вмиг став настороженно серьезной. Она вышла вперед и, преградив ей путь, взялась за маленькие плечи.
– Милая, у тебя все хорошо? Ты куда собралась в таком виде?
Элина, резко остановившись, непонимающе захлопала ресницами, смотря на бабушку так, будто увидела НЛО. Проморгавшись, она наконец-то пришла в себя и на одном дыхание выдала:
– Тетя… Она в тяжелом состоянии. Нужна операция. Мне нужно ехать…
Элина попыталась обойти ба, продолжая то ли специально, то ли и в самом деле, не замечать меня. Но бабуля схватила ее за запястье и запальчиво ответила:
– Нет. Одна в таком состоянии ты никуда не пойдешь. – А потом, пригвоздив ко мне взгляд, продолжила, – Дима, отвези Элину в больницу и уладь там все вопросы, касающиеся операции. – Я опешил. Ба это, конечно же, заметила. – Мы не можем отпустить ее одну. – Ответила она на мой немой вопрос.
Заскрипев зубами и не удосужившись взглянуть на девушку, я утвердительно кивнул и, развернувшись к выходу, через плечо бросил.
– Поехали…
Элина беспрекословно отправилась следом за мной. Я всей спиной ощущал ее присутствие сзади. На этот раз она шла быстро, но почти бесшумно, словно стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. А я, идя впереди, снова сетовал на судьбу за то, что она в очередной раз послала мне испытание в виде этой зеленоглазой чертовки.
***
Подъехав к больнице, я припарковал машину на стоянке и только хотел заговорить, как Элина, резко выскочила из машины и чуть ли не бегом понеслась в сторону трехэтажного здания. Смотря ей вслед, я хотел было остаться в машине, но, вспомнив бабулин наказ, молча, выругался и, выйдя из машины, пошел следом, стараясь ее нагнать. Зайдя в помещение, девушка, не дожидаясь лифта, стала подниматься по лестнице вверх, а я шел за ней по пятам, чувствуя себя полным идиотом. Еще утром дал себе клятву, держаться от нее, как можно дальше, а сейчас шел за ней, чуть ли не наступая на пятки, и понимал, что не могу ослушаться ба и уйти. Она мне этого не простит.
Борясь с желанием послать все к черту, я все-таки дошел до третьего этажа, не выпуская из поля зрения девушку, чьи резкие движения продолжали говорить о том, что она вся на нервах. Элина, ни разу за все это время не обернувшаяся в мою сторону, добежала до двери, на которой большими буквами красовалась надпись «Операционная» и, прильнув к маленькому окошку, замерла.
***
Элина
Я бежала по длинным стеклянным коридорам больницы, не разбирая дороги. Передо мной то и дело возникали каталки с больными и неулыбчивые, одетые в белое, медсестры. Кто-то даже попытался окликнуть меня, но я не остановилась, торопясь скорее на третий этаж. Туда, где была операционная, за дверьми которой находилась тетя. В тяжелом состоянии.
Добежав до нее, я прильнула лбом к холодному окошку, пытаясь хоть что-то увидеть. Но за закрытой дверью никого не было. Коридор был пуст. А в воздухе повис запах одиночества и смерти. От этого мое сердце забилось еще быстрее. И я, почувствовав слабость в ногах, присела на рядом стоящую кушетку, продолжая вслушиваться в посторонние звуки.
За своими мыслями и переживаниями, я не заметила, как пролетело время, и опомнилась лишь тогда, когда из операционной вышел тетин лечащий врач. Подпрыгнув на месте, я вскочила на ноги и тут же оказалась перед его носом. От неожиданности мужчина немного опешил, но быстро собравшись, посмотрел на меня так, как будто оценивал, смогу ли я перенести полученную информацию или нет. Я же, сглотнув подступивший к горлу ком, перевела дыхание и, схватив его за руку, дрожащим голосом прошептала:
– Как она?.. Ей уже лучше?..
Да-да, не смотря ни на что, во мне до сих пор продолжала теплиться надежда, что все обошлось. Что вскоре увижу тетю здоровой и скажу ей те слова, которые так долго не решалась произнести. Я люблю тебя, тетя. Люблю. И благодарна тебе за все… Я не думала о плохом. Старалась не думать. Ведь она сильная. Ее обязательно спасли.
Вот только крепко сжатые ладони врача и последовавшая за ними фраза окончательно выбили почву из-под ног, заставляя меня напрячься.
– Элина Эдуардовна, я думаю, вам лучше присесть…
Я медленно закачала головой из стороны в сторону, беззвучно шепча: "Нет, нет, нет…" Моё сердце отказывалось признавать очевидное. Оно стучало так, что его буханье отдавалось в ушах. Волнение возрастало, а врач тем временем пытался отвести меня от операционной, продолжая уговаривать сесть.
– Элина, вам надо присесть. Пройдемте в мой кабинет. Там и поговорим.
Но я стояла неподвижно, как изваяние, не поддаваясь на его уговоры. Я не хотела никуда идти, и тем более садится. Я хотела услышать от него, что все хорошо. Что уже, не о чем переживать. Что все обошлось. И сейчас тетя отходит от наркоза, а уже через каких-то пару часов я смогу ее увидеть.
– Роман Юрьевич, пожалуйста, скажите, что все хорошо. – Не узнавая свой голос, жалобно пролепетала я, еще крепче сжимая ладони врача. – С тетей же все в порядке? Правда…
Но Роман Юрьевич отрицательно качнул головой и взглядом приказал – взять себя в руки.
– Мне очень жаль, Элина, но нам не удалось её спасти.
Я никогда не забуду его голос. Равнодушный, отстранённый, ни разу не дрогнувший. Проработав столько лет в больнице, этот человек привык видеть смерть, говорить о ней. А я… За все двадцать лет видела её всего раз. Один единственный раз, когда потеряла отца. Ещё тогда мне казалось, что это все. Жизнь на этом обрывается, оставляя пустоту и одиночество. Но тётя, моя милая тётя, протянула мне руку помощи. Она, как лучик света, дала мне надежду на то, что все будет хорошо. Она объяснила, что жизнь на том не заканчивается, что папа хотел бы видеть меня счастливой и я должна хотя бы ради него – жить. Учиться жить заново. Без него. И только благодаря ее поддержке, ее плечу я не сломалась.
А сейчас, стоя в этом длинном холодном коридоре перед человеком в белом халате, я снова ощутила себя той пятнадцатилетней девчонкой, у которой живьем вырвали сердце. Грудь разрывалась от нескончаемой боли. А по щекам ровными дорожками текли горькие слезы, застилая собою мир. Я не понимала, в чем смысл жизни. Если в итоге мы все умираем… Я отказывалась верить в то, что смерть – это начало чего-то нового. Потому что не понимала, зачем нужно новое, когда в старом твоя потеря разрушает чьи-то жизни, оставляя после себя полынный привкус горечи.
– Мы делали все возможное, но сердце Ирины Михайловны…
Дальше я уже не слышала его слов. Перед глазами все поплыло и последнее, что я успела уловить перед тем, как упасть в обморок, были чьи-то теплые руки, которые схватили меня со спины и, оторвав от земли, прижали к горячей широкой груди своего владельца…
Глава 16
Дмитрий
Я стоял в шаге от Элины, когда увидел, как обмякает её тело, падая вниз. Моя реакция не подвела. Я молниеносно подхватил девушку на руки и тут же обратился к врачу:
– Где ваш кабинет?
– Пройдёмте. – ответил седовласый мужчина, проходя мимо нас.
Я последовал за ним и, войдя в кабинет, огляделся. Справа от меня стоял небольшой диванчик. Уложив на него Элину, я подошёл к врачу, который уже восседал в дорогом кресле и, окинув его взглядом, пояснил:
– Я близкий родственник девушки. Можете все рассказать мне. А ей, – кивнув в сторону Элины, я ненадолго задержал на ней взгляд. В таком беспомощном состоянии она казалась еще большим ребенком, вызывающим жалость и сострадание. И как я не старался, не думать о вчерашнем, мои мысли то и дело возвращались к ее тонким изящным губкам, сосущим мой палец, и даже сейчас, стоя в абсолютно белом больничном кабинете, перед пристально изучающим взглядом врача, я чувствовал, как твердеет член, готовый вырваться наружу. Невыносимо было думать о том, что даже сейчас она действовала на меня так губительно. – я расскажу сам.
И врач мне все рассказал. Как выяснилось, это был не первый раз, когда сердце Ирины Михайловны давало сбои. Ей уже давно требовалась операция. Но женщина все время писала отказные, ссылаясь на отсутствие денег. А сегодня утром ей неожиданно стало плохо. Ее тут же подготовили к срочной операции, которая, по словам врача, прошла безупречно, вот только женщина так и не смог её пережить. Умерла на операционном столе.
Взглянув еще раз на Элину, я понял, что тетка была для нее не последним человеком. Столько застывшей боли читалось на казалось бы, расслабленном лице. Она верила в то, что ее еще можно спасти, но судьба распорядилась иначе.
***
Элина
Не размыкая век, протягиваю пальцы к ноющим вискам и, как сквозь вату, слышу чьи-то голоса. Говорят мужчины. Где-то совсем близко. Пытаюсь открыть глаза, но ничего не выходит. Кажется, будто их залепили скотчем. Или, что еще хуже, заклеили клеем. Прилагаю все усилия, и наконец-то мне удается их немного приоткрыть. Но этого достаточно, чтобы разглядеть впереди стоящего ко мне спиной мужчину. Я его сразу узнаю. Дмитрий. Впереди него сидит тетин лечащий врач, Роман Юрьевич. Мужчины о чем-то беседуют. Напрягаю слух, пытаясь вслушаться в слова.
– Я сам организую похороны. Все оплачу. – Говорит Дима, а я начинаю вдумываться в услышанное. И тут на меня словно ушат горячей воды выливают. Я вспоминаю, по какой причине оказалась в больнице. И тело начинает бить мелкая противная дрожь.
Пытаюсь привстать, но от легкого головокружения падаю обратно, издавая тихий стон. Мужчины одновременно оборачиваются в мою сторону. И я вижу боковым зрением, как Роман Юрьевич встаёт из-за стола и приближается ко мне, держа в руках стакан с водой. Но я не смотрю на него, мой взгляд прикован к Диминым глазам.
Он смотрит на меня так, что головокружение усиливается. Все вокруг расплывается, исчезает, словно кроме нас в этом мире никого больше нет. Я кожей ощущаю его сосредоточенный взгляд на своём лице. Он скользит от глаз к губам и обратно. Нет в нем больше того превосходства, которым он был переполнен раньше. Сейчас Дмитрий смотрит на меня иначе. Да я и сама смотрю на него без прежнего испуга, но с диким волнением, словно готовлюсь прыгнуть с парашюта. Стук сердца отдается в ушах. И я чувствую, как внутри, где-то в районе груди, разливается непонятное тепло, струящееся по венам ко всем точкам моего тела.
– Элина, вам уже лучше? Выпейте, пожалуйста. – пытаясь вложить в голос, как можно больше искреннего сочувствия, поинтересовался Роман Юрьевич, и я наконец-то спускаюсь с небес на землю. – Примите мои соболезнования. Ирина Михайловна была сильным человеком. Вот только сердце её подвело…
Сильной… Вот именно она была сильной, тогда почему же вы её не спасли, кричит мое сердце, но вслух произношу другое:
– Спасибо. – И опускаю взгляд в пол, чувствуя, как по щекам текут непрошеные слезы.
Мужчина кладет руку мне на плечо, пытаясь успокоить. Но мне нет дела до его слов. Я полностью погружаюсь в свое отчаяние и безысходность, понимая, что снова пришел конец. И нет ему начала. Нет той другой реальности. Есть только здесь и сейчас, где тетины глаза больше никогда не откроются и не увидят этот свет. Где я больше не почувствую ее поддержки, ее плеча. Сердце отказывается верить в плохое, но голова понимает, что это не сон. Это самая настоящая жестокая реальность, которая второй раз забирает самого близкого мне человека.
Я не замечаю, как мой тихий плач переходит в истерику. Сотрясаясь в громком рыдании на плече человека, который делал все возможное, но не смог вытащить тетю с того света, вздрагиваю от грохота бьющейся об стену двери и резко оборачиваюсь на стук. В дверях стоит Антон. Этот негодяй, из-за которого случилось неизбежное. Я отказываюсь замечать его побитое состояние. Потому что меня переполняет ненависть. Я ненавижу его. Ненавижу настолько сильно, насколько сильно любила тетю. Пригвоздив к нему убийственный взгляд и, не помня себя от боли и нахлынувшей злости, я подскакиваю с дивана и кидаюсь на него с кулаками:
– Это ты. Ты во всем виноват. Ты довел её до такого. Это из-за тебя её больше нет. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу тебя…
Бью его по груди, толкаю, зло сверкая глазами, рыдая и всхлипывая одновременно. А он стоит, как застывший столб. Ему нечего мне ответить. Он знает, что я права. Что это он. Он виноват во всем, что с тетей случилось.
Моя истерика продолжается, когда кто-то, подошедший сзади, нежно обвивает пальцами мой локоть и притягивает к себе. Обернувшись, я сквозь слёзы вижу Диму, смотрящего на меня с сочувствием и пониманием. Недолго думая, льну к его груди и, найдя в его объятиях своё утешение, своё пристанище, плачу ещё громче.
Он обнимает меня в ответ. В его руках так безопасно, там тепло, что на мгновение становится страшно. Вот только отталкивать нет сил. Да и не хочется. Кажется, что если отпустит, то все. Мир рухнет окончательно. И уже никогда не соберется воедино.
Глава 17
Элина
Прошло две недели с того дня, как я узнала о смерти тети. Ее похоронили на следующий же день. Дмитрий, как и обещал, взял организацию похорон на себя. Мне самой пришлось только сходить за медицинской справкой о смерти. Все остальное: прощание, отпевание, сопровождение до кладбища, захоронение, поминки, он провел сам. За что я была благодарна ему. Вот только сказать об этом не успела, так как за все то время, что шли похороны, ни разу не получилось остаться с ним наедине, а уже к вечеру парень и вовсе уехал, как потом выяснилось к своей девушке, у которой планировал остаться жить. И остался.
Павел, приехавший на следующий день после похорон, очень долго не отходил от меня, стараясь загладить свою вину. Вот только я не чувствовала обиды. И, находясь рядом с ним, почему-то ловила себя на мысли, что за эти два дня почти не вспоминала о нем. Почему? Сама не знала. Успокаивала себя тем, что все мысли были заняты тетей, ее потерей, болью, выжигающей на сердце еще одну неизлечимую рану.
С тех пор каждую ночь я старалась выйти из спальни, чтобы уединиться, побыть одной. Руки Павла по-прежнему оставались надежным укрытием от внешнего мира, но почему-то каждый раз, когда он пытался сблизиться со мной, внутри меня начинался какой-то немой протест, не позволяющий зайти дальше безобидных объятий.
Он обнимал меня со спины, умоляя при этом перестать грустить, говорил слова любви, нежно шепча их над ухом, проводил рукой по волосам, а я… Я ничего не чувствовала. Во мне жила пустота. Которую невозможно было заполнить нашими прикосновениями и объятиями. Мне ничего этого не хотелось. Я, конечно, позволяла ему себя целовать. В щеки, в шею, в волосы. Куда угодно, кроме губ. Потому что губы были особенным местом, куда можно было целовать только по обоюдному желанию двоих. А желания не было. Как не было и других чувств. Ровным счетом ничего. Одна боль, которая все больше и больше прожигала во мне дыру, оставляя после себя бесконечную опустошенность.
Я сбегала от объятий мужа, чтобы раствориться в своей боли. Дать волю непрекращающимся слезам, которые на утро оставляли черные круги под глазами. Я перестала смотреться в зеркало, чтобы в очередной раз не видеть там ходячее приведением, каким стала себя считать. Я просто закрылась ото всех, выстроив перед собой холодную неприступную стену.
Павел, как это всегда было, старался ко всему подойти с пониманием. А я уже не знала, нравилось мне это или нет. С одной стороны, я была ему благодарна, а вот с другой все было с точностью до наоборот. Где-то глубоко внутри себя я понимала, что мне не хватает его эмоциональности. Любой другой давно бы устроил скандал своей женщине, но мой Паша был другим. Спокойным, рассудительным, уравновешенным. Он не позволял себе повысить на меня голос. Или поднять руку. Он всегда старался угодить мне, все больше и больше напоминая этим моего отца.
Я уходила из спальни вторую неделю подряд, а он даже не пытался остановить. Я не разделяла с ним радости его победы в тендере, а он и не требовал этого. Просто молча и с каждым разом все реже обнимал меня за плечи, утыкаясь носом в макушку моих волос. А я, закрывая глаза, честно пыталась вернуть ту прежнюю Элину, которая встречала мужа с улыбкой на губах, вот только кажется, она умерла. Умерла в тот момент, когда не стало тети. А, может быть, еще раньше…
Такую гнетущую обстановку в доме не могла не заметить Марина Андреевна, для которой любимый сын, единственный сын, всегда был идеалом: самым умным, честным, справедливым. Ей было неприятно видеть, как Павел грустит, поэтому женщина всячески пытала научить меня, как нужно вести себя с мужем, как быть хорошею женой. Я не перечила ей. Всегда слушала ее советы, но вот изменить что-то в себе не получалось. Вроде бы свыклась с мыслью, что тети больше нет. Поняла, что на этом наша жизнь не закончилась и нужно жить дальше. Но переступить через себя не могла. Какая-то гнетущая депрессия подавляла во мне все отголоски разума о том, что так нельзя, что пора бы уже прийти в себя, иначе ничем хорошим это не закончится.
Я убеждала себя, что все это временно и вскоре пройдёт. Но время шло, а ничего не менялось. Павел даже хотел было отказаться от званного ужина, устраиваемого в честь его победы в тендере, но Марина Андреевна просто настояла на том, что он необходим. Она и мне внушила, что этот вечер поможет нам не просто развеется, но и сблизиться. Поэтому, взяв на себя организацию вечера, Марина Андреевна полностью ушла в него с головой, на время оставив меня в покое.
***
Дмитрий
– Коть, посмотри на меня. Как я тебе? – вот уже битый час Ритка бегала вокруг меня, примеряя уже, наверное, десятое платье по счёту. И назойливо умоляла обратить на нее внимание. Мне же это порядком поднадоело, но я старался скрыть свою скуку, в очередной раз, кидая стандартную фразу о том, как она великолепно выглядит. Ей было важно мое мнение, а мне было наплевать на то, в чем она собирается идти на сегодняшний званный ужин, устраиваемый моим отцом в честь его победы в тендере. – Коть, я хочу понравиться твоему отцу и бабушке. Помоги же мне определиться с выбором.
Наигранно надув губки, Ритка присела на мои колени и, обвив руками шею, захлопала ресницами. Как же я ненавидел этот кукольный образ дурочки.
– Ты во всем хороша, – уходя от прямого ответа, сказал я и, положив ладонь на ее колено, стал медленно поднимать ее вверх, – но голая ты мне нравишься больше.
– Ты все шутишь, а я серьёзно очень переживаю за сегодняшний вечер. Вдруг я им не понравлюсь.
Оторвав взгляд от её оголенных ног, я посмотрел ей прямо в глаза и в голос рассмеялся:
– Ты ж это несерьёзно, да? Маргарита Викторовна, куда делась ваша завышенная самооценка? Что за сопли. Вы меня пугаете.
Ритка недовольно пихнула меня в плечо и, спрыгнув с коленей, сложила руки на груди и со всей серьёзностью выдала:
– Да, представь себе, я действительно переживаю. И тебе ли не знать, почему…
Вот только вся проблема была в том, что я не мог относиться к ней серьёзно. Не смотря на то, что жил у неё уже третью неделю, она по-прежнему оставалась игрушкой, глупой куклой, которой я пользовался в своих интересах.
