Текст книги "Без оправданий (СИ)"

Автор книги: erichanti

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Робин Мур сдвинул брови и непонимающим взглядом посмотрел на Дэниэла Эрхарда.

– Минут десять назад меня посетила Реджина. – ответил на незаданный вопрос Эрхард, – Какого хрена ты тут делаешь, Робин?

– Мне стоило прийди восемь лет назад и просить у тебя что произошло. Почему ты оказался достаточно хорош для нее, а не я. Только деньги?

– Долги Генри Миллса, которые я покрыл. А потом я потребовал их назад. Без ее согласия, – Дэниэл Эрхард усмехнулся, – прижал к стене и трахнул. С моими словами в суд ты не пойдешь, а она давно себе объяснила, что поступила, как очень дорогая шлюха. Я тогда понять не мог, Мур, что она нашла в таком посредственном парне, она должна была стать моей, а не твоей?!

– Дэнни, ты ее…

– Я бы не назвал это насилием, но Реджина, как и Аманда Уолш, посчитали это насилием. Я не верно выбрал Аманду, стоило выбрать еще одну такую же, как Кейт, а не женщину со скальпелем. Мне советовали в период моего восстановления Кейт, как психолога, который работает с травмами, – Дэниэл Эрхард открыл рукой в черной перчатке пачку сигарет и прикурил, кинул ее на середину стола, вытащил из ящика пепельницу второй рукой в перчатке, глубоко затянулся, – Но я справился со своей жизнью без помощи Кейт. Хочешь набить мне морду?

– Нет, – Робин Мур взял сигарету и прикурил ее, – Сколько раз это у вас было без «явного согласия»? Она тогда продолжала жить со мной? На твои деньги она уехала?

– Ты ищешь для нее оправдания или обвинения?

– Дерьмово, спустя столько лет, ставить диагнозы – я был слепым.

– Реджина тогда так считала. Зачем я сделал это с ней в первый раз? Зачем она пришла во второй – роль для себя жертвы, сбежала от тебя, захотела получить еще порцию денег, потеряла иллюзию о безвозмездной дружбе? Очень много бессмысленных «зачем».

– Как она считает теперь? Эрхард, она была у тебя. Зачем?

Мужчина усмехнулся:

– Посмотреть прошлому в лицо, – мужчина вжал сигарету в пепельницу и принялся стягивать перчатку с руки, – Вот непоправимое.

Дэниэл Эрхард улыбнулся второй половиной лица и снял вторую перчатку. Робин Мур нервно провел рукой по волосам.

– Доктор Эрхард больше никогда не доктор, это непоправимо, Мур! Это! Аманда знала, как уничтожить!

Робин Мур вновь нервно провел своей рукой по лицу и почувствовал подкатывающую к горлу тошноту, смешенную со страхами однажды быть выброшенным из профессии – руки, которые не имеют права дрогнуть. Робин Мур взял сигарету из раскрытой пачки, Эрхард вновь надел перчатки. Робин Мур выпустил дым:

– Отец Реджины не считал меня подходящим, я не считал себя достойным. Эрхард, что ты сделал, когда оказался выброшенным из профессии?

– Потерял много крови, выжил и разделил прошлое и настоящее. Я вкладываю в социальные программы, осознаю каким я был, искупаю своей жизнью сейчас то, чем я был в прошлом. Я выбрал тебя на то первое свидание, потому что ты был самый не престижный, ты был таким далеким от нашего с Реджиной мира, таким, который не мог быть мне конкурентом, парень из Квинса. Я был зол, что ты перешел мне дорогу, я был зол, когда я имел твою женщину, я был очень зол, что жизнь не справедлива ко мне! А она справедлива сейчас в плате за мою злость. Если увидишь Реджину еще раз, скажи ей то, что я не сказал сегодня: я не оправдываю себя, но испытываю чувство вины за свое прошлое, чувство вины перед ней.

Робин Мур вжал сигарету в пепельницу и встал со своего места. Дэниэл Эрхард тоже встал со своего места. Робин Мур посмотрел на свою руку и остановил привычный жест – протянуть, пожать.

– Что с Амандой теперь, после того, что она сделала с тобой?

– Вновь вскрывает трупы в Айдахо. Она могла убить меня, но не сделала этого. Я часто задаю себе вопрос почему она этого не сделала.

Комментарий к Часть 11

Хотелось бы комментариев)

========== Часть 12 ==========

Кейт Холуокер забрала Роланда Мура из школы. Всю ее квартиру, такую нежно-розовую и теплую, продул ветер. Кейт Холуокер закрыла окно резким движением, Роланд Мур кинул рюкзак и пронесся через свою комнату, забрав оттуда конструктор, в столовую. Разложил разноцветные детали на стол и увлеченно принялся собирать одно лего к другому. Кейт Холуокер так же молча разогрела ужин. Желтые и красные детали приобрели форму нескольких стен, Кейт протянула мальчику поднос и он освободил стол. Появились тарелки, салфетки, кружки – все в едином стиле легкой, летней, теплой, оптимистичной Франции, которую Кейт никогда не видела по-настоящему. Она никогда не была за океаном. За чаем, поедая одну за одной печенье с кремом, цепкий взгляд, такой же, как у Реджины Миллс, выжидающе рассматривал Кейт Холуокер.

– Кейт, не делай, как папа, – сказала мальчик, поедая уже четвертую печенинку, забирая крем сверху на пальцы, а потом слизывая его с пальцев.

– Как делает папа?

– Молчит.

– Сегодня ты активно участвовал в прогулке?

– Не, сегодня я сидел около горки.

– А в дискуссии?

– Не, они говорили про то, как Молли любит собак.

– Роланд, ты…

– Взрослым позволено отмалчиваться, а детям нет?

– Роланд, это обучение и оно построено на коммуникации.

– Кейт, ты вместе с папой молчишь о важном, я не хочу коммуницировать про собаку Молли. Не делай, как папа, ответь мне про эту женщину. Пожалуйста, Кейт… Я читаю шпионские романы для двенадцатилетних!

– Она не шпион.

– Когда она перестанет спать у нас и уедет?

– Я не знаю.

– Не сегодня, Кейт?

– Роланд, я не знаю!

– Она добрая?

Кейт Холуокер вытерла руки мальчика полотенцем и положила перед ним поднос с конструктором. Вздохнула:

– В прошлом она бывала доброй.

– Она красивая, да?

– Да, Роланд.

– Ты ее раньше любила?

Кейт Холуокер кивнула.

– А папа ее раньше любил?

Кейт Холуокер вновь кивнула.

– Она не любит детей?

– Роланд! Займись конструктором, – Кейт Холуокер отвернулась к посудомоечной машине и принялась складывать тарелки.

– Если вы ее любили, а сейчас она молчит, то она такая же как вы?

– Роланд?

– Такая же, как я? Я молчу, когда что-то сломаю у тебя или дома, чтобы ты сейчас не расстраивалась, а расстроилась потом. Мне стыдно, что я сломал и не придумал, как это починить, поэтому я молчу. Я подарил ей вчера комикс и долго ждал, что она придет ко мне поговорить про комикс, но она не пришла, папа так делает, ты так делаешь, а она так не делает, значит она молчит, потому что ей стыдно передомной за то, что она была далеко от меня.

Кейт Холуокер побледнела и опустила тарелку в посудомойку так, что тарелка встала криво. Кейт резко попыталась закрыть дверку, дверка хрустнула и тарелка разломилась. Кейт опустила взгляд, Роланд тоже опустил взгляд на пол, усеянный стеклянными осколками, пронесся быстро по столовой и вернулся со шваброй. Кейт Холуокер вздохнула и принялась подметать осколки, отдвигая Роланда, который наловил поднять большие и забрать себе.

– Роланд, ты понимаешь кто она тебе?

– Я думаю, Кейт, что она мне та, кто не ты. Ты меня любишь?

Кейт отобрала из рук Роланда большой кусок тарелки, осколок вошел в ее палец. Женщина выругалась и облизала палец, села рядом с Роландом на пол, поравнявшись с ним:

– Я люблю тебя, – Кейт Холуокер второй рукой взлохматила волосы мальчика, – очень сильно, – сжала его очень сильно в своих объятьях.

– Она тебя обманывала?

– Роланд, взрослые часто говорят про то, что им не нравится, обсуждают собак, как у Молли и часто врут, чтобы не обидеть другого, врут из уважения, из других мотивов, врут и себе тоже, хотя в глубине души знают, что это вранье.

– Ты меня любишь по-настоящему или так же, как ее – врешь, что любишь?

Комментарий к Часть 12

Мне хотелось бы услышать ваше мнение на этот диалог. Он мне был содержательно нужен, как эпизод в истории, но я в его подаче не уверена. Что думаете вы? Как вам Роланд и Кейт, их диалог и отношения? Роланду, кстати, 9 лет.

========== Часть 13 ==========

Погони не было. Было слишком рано для погони – Реджина Миллс посмотрела на часы – только семь вечера. Ближе к ночи, рыбы, как люди начинают погони друг за другом – подумала Реджина Миллс и принялась рассматривать других посетителей. Знакомого официанта, свою вторую половину мяса в вине и свою кружку кофе, которые были куплены на деньги чужих. В этот вечер, в другие прошлые вечера в этом чужом Нью-Йорке, мэрия которого не сильно заботилась об знаниях, безработных, социальных программах образования и помощи, о счастье каждого в общем аквариуме «Нью-Йорк» – кинула здания и статую свободы обвешала праздничными лентами-водорослями. Она бы подискутировала сама с собой про мутную воду чужого города, чтобы заглушить другие мысли. Мысли внутри головы, внутри которой отделили одно от другого и оставили лоскутами ткани свисать на второй половине лица. Реджина Миллс улыбнулась официанту, который подлил воду в ее стакан.

– Как всегда в десять, – сказала женщина.

– Сегодня не нужно ждать десяти, – сказал вместо официанта Робин Мур, подошедший быстро за белую форменную куртку, сел напротив Реджины Миллс, – Ты не будешь ждать десяти, а мы поговорим.

Реджина Миллс подняла вверх бровь и ничего не ответила.

– Мы поговорим так, как должны были.

– У меня нет долгов.

– У меня есть, Реджина.

– Стал смелый, – Реджина Миллс усмехнулась, – как нашел меня?

– Аквариум, – ответил Робин Мур, – мне пришлось обойти всю округу, я редко хожу по ресторанам.

– Они любят кровати больше разговоров и еды?

– Кто они?

– Другие. Которые после меня. Сколько?

– Три или пять.

– Ничего не меняется, Робин, это я уже слышала. Три или пять до и три или пять после. Ты постоянен? Или мне так везет? Ты засчитал наш раз после виски на днях?

– Реджина, мы были сегодня с тобой у Эрхарда.

– Заказать тебе лазанью? – Реджина Миллс окликнула официанта.

– Мы были с тобой у Эрхарда сегодня! – вновь повторил Робин Мур, отмахиваясь от официанта.

– Мужчина будет лазанью, – сказала спокойным голосом Реджина Миллс.

– Мне плевать на лазанью! Я узнал правду, что у вас было! Ты слышала меня? Не делай вид, что тебе безразлично!

– Робин, мне безразлично какую правду ты узнал.

– Мне не безразлично! Роланду не безразлично!

– Твоему сыну?

– Нашему!

– Твоему, Робин! Моего звали бы Генри! Генри, а не Роланд! Ты сделал так, как ты хотел! Ты навязал мне его, я бы избавилась…

Робин Мур схватился за голову, резко отбросил волосы назад, воткнул вилку в стол. Реджина Миллс посмотрела на мужчину, на приближающегося официанта и произнесла спокойным голосом:

– Я оплачу порчу имущества.

Робин Мур вышел из ресторана. Реджина Миллс вытащила вилку из скатерти, кинула ее на тарелку, переглянулась с официантом и рассчиталась наличными.

Улица мегаполиса, пронизанная ветром и множеством людей, машин, обрывков слов. Женщина прикурила сигарету и присмотрелась к каждому в толпе, провела глазами по головам и портфелям спешащих по своей жизни, окинула взглядом скамейки в парке, подростки с телефонами и Робин Мур в расстегнутом пальто. Перебежала дорогу и склонилась над ним.

– Робин, ты пытаешься найти мне оправдания, а его нет. Нет правды, Робин. Нет той правды, которая бы тебя устроила. Ты, как я считала в прошлом, хороший человек и полагаешь, что мир вокруг держится на плечах таких, как ты.

Реджина Миллс поставила портфель на скамейку и села. Поерзала на месте.

– Чтобы установить хорошую скамейку в общественном месте, нужно проверить ее собственной задницей. Это фуфловая. Меня возненавидели подрядчики и их дизайнеры, когда я заявила, что их скамейки для портлендского парка в заливе дерьмовые и годятся только для выставок высокого искусства.

– Зачем ты мне это сейчас говоришь?

– Мне нечего сказать тебе иного и нечего сказать того, что ты хочешь услышать.

– Что я хочу услышать, Реджина?

– То, что я сожалею.

– Эрхард передал тебе, если я тебя увижу, что он сожалеет.

Реджина Миллс усмехнулась:

– В руинах от себя и в жалости к себе он способен извергать только сожаления. Стал бы он это говорить при других условиях? Никогда! Он бы сделал еще раз точно также, я уверена.

– А ты?

– И я, попав в те условия, в которых я была.

– А знай ты, что… Если бы ты видела все наперед? Все, как сейчас? Я живу на Манхеттене, во мне нет больше пацана, который старается всеми силами выплыть в нормальную жизнь уважаемого мужика, который способен…

– Ты тот же парень из Квинса. Ты все еще ешь китайскую лапшу?

– Да.

– И хот-доги. И сидишь в парке, примерзая к скамейки за книгами. И говоришь тонны успокоительной лжи своим пациентам, когда у них только один шанс из ста выжить?

– Они выживают! Я должен сказать, что у них нет шанса, когда есть один процент?

– Когда ты говоришь жертвам аварий, что у них нет шансов, Мур?

– Когда у них нет головы.

Реджина Миллс глубоко затянулась и хотела было уничтожить сигарету в урне, Мур посмотрел на женщину, и она протянула ему сигарету. Мужчина выдохнул дым.

– Ты знаешь, как дерьмово было получить твое прощальное письмо? Ты знаешь, как Роланд орал ночами, потому что тебя не было? Ты знаешь, как Кейт разыскивала тебя, как ищейка по всем штатам! Ты знаешь, как я много раз слышал в голове твои слова – «Я перепихнулась пару раз с Дэнни». Я бы никогда тебе так жестоко это не сказал!

– Ты это сделал с Кейт! Сраное доверие, любовь, верность, Мур! Твое сраное неуместное предложение, когда я все потеряла! Где оно было пять лет до?! Где оно было, когда я его ждала и наблюдала за тем, как выходят замуж мои одногруппницы, сраные тупые неудачницы за сранных тупых идиотов!

– Я ничего не делал с Кейт! Я с ней дружил! Она исключительный человек!

– Да, от нее веет теплом, как мне казалось, она восхищала меня, она… Я ей верила, а она любила того… ты был мне самым близким человеком!

– Я ничего не делал с Кейт!

– Я была у Кейт! Жаль, что не застала самый интересный момент, то могла бы тебе кинуть в лицо какую-нибудь грубость! Прямо в лицо! В самый момент, когда ты внутри нее!

– Реджина, у нас с Кейт никогда ничего не было и быть не могло. Ты думала, что могло?

– Робин, я была у Кейт. И меньше всего я хочу представлять, как это могло быть. Представляла, долго, в красках, уничтожая все чувства к тебе.

– Реджина, – мужчина поднял глаза и посмотрел прямо в глаза женщины, – мне бесполезно переубеждать тебя?

– Да. – женщина отвела взгляд и спрятала руки в карманы, – Эти скамейки крайне неудобны, так и представляю возмущенных старых леди, когда они пытаются устроится своими больными спинами на них. Пойдем отсюда?

– Домой?

– В твой дом, я отвернусь к спинке дивана и попытаюсь заснуть до завтра, а завтра вновь вернется моя жизнь со счетами, документами, кредитками и телефоном. Спасибо тебе, что не выкинул меня в коробку на улице, – Реджина Миллс протянула свою руку Робину Муру.

Мужчина встал, отряхнул брюки и поправил волосы, провел рукой по подбородку, приятная вечерняя щетина, посмотрел на женщину сверху вниз, ее волосы раздувал ветер. Он любил эти волосы у Роланда, он любил, когда ветер играет с ними, он любил их запах и их цвет. Осанка женщины была очень прямой, ее взгляд был устремлен мимо Робина Мура.

– Все-таки я голоден. Съедим лазанью в ресторане?

– Нашему возвращению удивятся.

– В другом, – мужчина широко улыбнулся, – как хорошо, Реджина, что только в этом были эти бойцовые рыбы. Позволишь мне съесть лазанью в твоей компании?

– Мур?

– Да?

– Этот взгляд мне знаком. Я уже отдала тебе давно невинность. – Реджина Миллс улыбнулась мужчине.

– Идем есть лазанью?

Живая музыка и свечи. Реджина Миллс осмотрела пары, мило беседующие за другими столиками. Сложила руки на груди.

– Не закажешь себе кофе? – спросил Робин Мур, получивший свою лазанью.

– В меня влезало восемь кружек, пока я ждала время, когда мальчик заснет.

– Ты бы хотела с ним пообщаться, если бы я не запрещал это тебе?

– Робин, твоя лазанья остывает.

– Ты невозможна!

– Нет, Мур, я не подчиняюсь чужим планам, кроме собственного теперь.

– Как будто когда-то ты подчинялась, красотка… – Робин Мур осекся и подцепил вилкой большой кусок.

– Подчинилась нашим спорам про ребенка.

– Спасибо тебе, что подчинилась. Он классный, как бы с ним трудно не было. Его комиксная вселенная крутая, мы с ним вечером обсуждаем его работы, ему это важно. Если он принес мне новые листы истории, то я должен выждать время и прийти к нему, обсудить.

– Он ждал, что я сделаю так же?

– Не знаю.

– Но ты предполагаешь, Робин, что он ждал, что я приду?

– Я предполагаю.

– Мне понравилась идея спасения вселенной от «супа правды» в поезде. Он на что-то намекал? У него есть скрытый смысл в этой истории, Робин?

– Ты хочешь найти скрытый глубокий смысл в творчестве девятилетки? Реджина?

– Нет?

– Кейт и другие психологи, которые с ним работали считают, что у него такое активное раннее развитие. Он часто говорит такие вещи, которые… Он бывает очень точен в своих туманных определениях.

– У меня было раннее развитие, но моим сдвигом была математика. Папа с мамой искали мне репетиторов и заставляли выстраивать коммуникацию с людьми, которые мне были не интересны, желая получить нормального ребенка, а не холоднокровного монстра, живущего в цифрах.

– Ты была монстром?

– Я любила больше цифры, чем людей, а потом выяснилось, что за цифрами в экономике очень много людей и это важно, тогда я стала брать большие экономические задачи, а теперь я коммуницирую, считаю и ставлю лучшие скамейки в Портленде и вдыхаю в город дыхание новой жизни, когда она потухла в старых зданиях.

– Жаль, что Нью-Йорк лишился тебя.

– В Портленде все улыбаются по-настоящему или не улыбаются вообще. Второй зам занимается вопросами людей с чертовым гомосексуальным сдвигом и считает, что им отлично у нас.

– А ты?

– А за что мне любить и понимать таких, как Девис? Они должны быть равны, так как равны рыбы в аквариуме и затыкаться, когда их отшивают, как любых других мужиков. Какая ей привилегия? Что она женщина, которая любит женщин и это в тренде?

– Элеонор Девис имела к тебе притязания, когда ты работала в мэрии?

– Элеонор Девис была редкой сволочью, которая неумеренно пила, угрожала и пользовалась должностным положением.

– Почему ты молчала об этом девять лет?

– Почему, Мур, многие считают, что меня можно трахнуть, потому что я сексуальна, а выстраивать длинные уважительные отношения можно с такими теплыми людьми, как Кейт?

– Я не многие, Миллс. Я любил тебя.

– И трахал меня. Это редкая удача для мальчика из Квинса?

– Для человека, такого же равного с другими. Я любил тебя, красотка из высотки.

– Печальное разочарование, что она оказалась не такой, которую ты любил?

– Она… – Робин Мур вздохнул, попросил жестом счет, перевел взгляд на Реджину Миллс, – я съел свою лазанью в твоей компании, спасибо.

Реджина Миллс усмехнулась.

Квартира с плотными шторами. Реджина Миллс переоделась и спряталась в одеяло. Робин Мур долго ходил по комнате и тоже погасил свет. Реджина Миллс вспоминала, во всех мельчайших деталях, как они объехали за одни сутки весь город на ее машине с открытым верхом, как много солнца было вокруг. Как Робин Мур ей улыбался и вспомнила почти все его слова. Она не заметила, как мужчина пришел в гостиную и занял дальнее кресло. Молчание в квартире оборвалось его фразой:

– В наше первое утро я рассматривал тебя очень долго в той твоей квартире. Тогда я хотел всю жизнь тебя рассматривать и слышать твой голос.

– В утро после первой нашей ночи? – спросила Реджина Миллс.

– В утро после пьянки с Дэнни и Кейт, когда я попал в твою квартиру…

– Нужно выспаться, Мур.

– Нужно выспаться, Миллс, но сна совсем нет.

– Ты пришел меня вновь рассматривать? Я тебе чужой человек, я тебе никто! Засунь ничтожную лирику прошлого в это прошлое!

– Если бы ты сейчас спала, а не думала о прошлом, то не услышала бы эту мою фразу. Ты думала… Миллс, если бы ты встретила меня сейчас и я бы захотел за тобой поухаживать, чтобы у нас был роман. Миллс, я был тебе интересен сейчас?

– С сыном в придачу?

– Да. Я был бы тебе интересен?

– Мур, о чем таком гипотетическом ты говоришь? Мы слишком много прошли до, чтобы забыть!

– Миллс, а если бы мы не прошли до, а встретились сегодня вечером в ресторане за лазаньей? Обсудили попсовые комиксы из 1920-х как средство от великой американской депрессии, твои портлендские скамейки, мои гранты и моих пациентов со сложными операциями на кистях, как у Эрхарда или стопах. Я был бы тебе интересен? Ты бы пошла со мной на второе свидание? Кстати, я не разучился шутить, улыбаться и…

– Ты не разучился шутить, Мур. У меня в Портленде есть мужчина.

– У меня в Нью-Йорке нет женщины. Ты в Нью-Йорке, Реджина.

Комментарий к Часть 13

Хотелось бы комментариев)

========== Часть 14 ==========

Один из видов напряжения – молчание. В нем больше фраз, смысловых оборотов, тоски, нервов, чем способно вместить в себя любое словосочетание, предложение, текст. Над Нью-Йорком осенняя ночь, над городом летают вертолеты медицинских служб, бегут полицейские машины, открыты шумные бары, закрыты коробки, в которых выживают те, чей дом улица. Бежит метро, неся внутри суповые наборы таких же молчащих, без доли правды внутри – для себя, для других, тонны оправданий и тонны желаний, которые оставлены на станциях, в переходах, в парадных за закрытыми дверями своих любовниц, чужих любовниц, домах родителей и сердцах детей. Напряженное молчание в квартире на Манхеттене. Реджина Миллс рассматривает абрис фигуры в кресле, садится на диване, откидывая от себя одеяло.

– Ты хочешь, чтобы я подошла к тебе? Потрясла за плечо?

– Нет.

– Ты хочешь, Робин, добиться от меня чего-то. Чего? Сожалений?

– Нет.

– Мне было хорошо с тобой в прошлом.

– И мне было хорошо, Реджина, – мужчина встал с кресла и сел около дивана.

Реджина Миллс села рядом с ним. Мужчина вытянул рукой сверху одеяло и протянул женщине.

– Спрячься в него, – произнес Робин Мур.

– Зачем?

– Это хоть как-то спрячет твое тело.

– Хочешь меня, Мур?

Мужчина не ответил. Реджина Миллс спряталась в одеало и придвинулась к мужчине.

– Секс это не про любовь? – Реджина Миллс повернула голову.

– Для подростков это высший смысл, – ответил Робин Мур.

– Эмоции, которые они причиняют друг другу это нехватка опыта и времени жизни? Они это делают, чтобы насытится тем, чего у них нет и есть у таких как мы, тридцатилетних?

– Насытившихся своей и чужой болью подростков, Миллс.

Реджина Миллс потянула свою руку и провела ей по голому торсу мужчина, повернула к нему голову:

– Можно? – спросили ее глаза, а рука скользнула ниже, – Ты очень возбужден, – констатировала женщина, убирая свою ладонь.

Рука мужчины скользнула под одеяло, в котором, спрятав плечи, сидела женщина.

– Ты тоже очень возбуждена, – Робин Мур притулил свои пальцы с запахом женщины к своих губам.

– Мы можем решить это напряжение по взаимному согласию, – сказала Реджина Миллс.

Мужчина придвинулся к женщине и вдохнул запах ее волос. Провел рукой по ним.

– За моей ненавистью эти годы к тебе сидело то другое, что есть в Роланде, что есть в той красотки из высотки.

– Я не хочу слышать это дурацкое словосочетание. Ее нет, она выросла.

– У меня были после другие женщины, они были чужими.

– Мур, это я тоже не хочу слышать. Ты заставляешь меня перемалывать внутри возбуждение и мысли в что-то несочетаемое. Займемся сексом? Наступит, наконец, завтрашнее утро, я уеду в Портленд.

– Хочешь меня спровоцировать, Миллс?

– Да.

– Знаешь почему я вернулся вновь после нашего дурацкого свидание на четверых?

– Оно не было дурацким.

– Было.

– Ладно, Мур, оно было дурацким, но не для нас.

– Ты сказала мальчику из Квинса с высоты своего идеального дома, быстрой машины, обалденной улыбки, красивых колкостей и восхищающего интеллекта, что он, мальчик из Квинса, такой же равный, такой же как все и имеет шанс выбрать то, что ему хочется. Ты заставила меня пригласить тебя в кино, рискнуть, остаться…

– Робин, когда мы ехали в такси до моего дома в первый раз я думала о том, хочешь ли ты меня поцеловать, потому что я хотела это сделать. Ты был классный парень из Нью-Йорка.

Робин Мур улыбнулся и обнял женщину за талию через одеяло.

– Мы сейчас здесь сидим и я думаю о том, о чем в том такси, Робин.

Мужчина рассмеялся.

– Нет, Реджина, я этого делать не буду. Ты забыла?

– О чем?

– Я не целую девушку на первом свидании, и на втором, только тогда, когда понимаю, что она…

– Что она что?

– Что она не просто девушка из груди и вагины, а… Я не хочу дружбы с ней, а хочу быть рядом, нос к носу, хочу выдержать все неравенства, выдержать прессинг ее отца…

– Был прессинг?

– Это было не только противоречие республиканцев и демократов. Твой отец не думал, что мы будет долго. Он не хотел бы видеть меня с тобой.

– Мур, ты поэтому не делал мне предложение?

– Твой отец отклонял мои попытки договориться с ним.

– Мой отец… Ты хотел на мне жениться?

– Мы не договорились с твоим отцом.

– Ты врал, Робин, что у тебя с моим отцом противоречия пустой демагогии между республиканцами и демократами?

– Я не врал, что были эти противоречия.

– Робин! Это называется врать!

– Не становись Роландом! Я не хотел выглядеть алчным альфонсом перед ним, женившись на тебе без его согласия!

– Мур, ты был со мной! Ты спал со мной, а не с ним!

– А ты была его дочь больше, чем моя девушка.

Реджина Миллс откинула одеяло и резко ушла в кухню. Загорелся не яркий светильник, отбрасывая тени на потолок. Женщина прикурила сигарету, налила из чайника в стакан воды и поставила перед собой. Летел дым, превращаясь в причудливые фигуры, истории, клубки и облака. Ночь завершалась не так, как могла. Каждый думал об этой возможности завершения – Реджина Миллс, водящая по кружке-пепельнице огоньком сигареты, Робин Мур, стоящий у стены, отделяющей часть столовой от части гостиной.

– Ты продолжил разговоры… – медленно проговорила Реджина Миллс, – вместо жаркого интима… с женщиной, которая согласна на него.

– Мне стоило сделать это раньше! Мне стоило приехать к тебе! Мне стоило забрать тебя оттуда, где ты без меня! Мне стоило… Я не мог!

– Почему ты не спал со мной весь год, после появления Роланда?

– У меня не было сил.

– Это правда?

– Правда. У меня была только работа.

– И никого другого?

– Никого.

– И Кейт не было?

– Кейт не было.

– Робин, я отдалилась от нее в тот год, она отдалилась от меня. Мне не у кого было… Я потеряла все плечи для слез, все уши… Черт! Я не думала до событий того года, что мне требуется кто-то, кому я могу рассказать о своих переживаниях, до того года у меня было все, а осталось… Портланд был только точкой на карте, в которую можно приехать на автобусе. Ты заставил меня сегодня вспомнить, стоять… – и Реджина Миллс договорила про себя «на мосту над местом для самоубийц и вглядываться в темноту вновь». Черт! Ты, сраный, лживый ублюдок, который… Ты решил сейчас вновь разрушить мою жизнь! – Реджина Миллс встала и ткнула своим пальцем в грудь мужчины, прямо напротив сердце, уперев указательный палец в его ребра, – Нет! Этого не будет, – произнес ее спокойный и хладнокровный голос, такой, каким дикторы читают некрологи, без доли эмоций. Женщина обошла мужчину, завернулась в одеяло и закрыла глаза.

Робин Мур остался стоять и рассматривать тени на потолке от светильника, дым от непотушенной сигареты и подступающий рассвет.

Комментарий к Часть 14

Хотелось бы комментариев…

========== Часть 15 ==========

Реджина Миллс долго раздумывала, рассматривая свои дорожные вещи. Возвращалась в комнату, где Робин Мур, спал на полу, сжавшись в клубок. Вновь возвращалась к зеркалу и рассматривала свое отражение – все как прежде – укладка, макияж, брючный костюм, последняя белоснежная рубашка из дорожной сумки. Сдержала себя, чтобы открыть дверь в комнату мальчика. Бросила последний взгляд на сумки, не взяв их, и закрыла за собой дверь.

Телефон Робина Мура, вместе с будильниками поедал батарею не умолкая полчаса. Мужчина разлепил глаза и посмотрел на часы – пять минут, как шло его дежурство. Десять, как он должен был быть в своем кабинете. Мужчина долго стоял перед своим отражением в зеркале с сжатой в руке бритвой. Медленно содрал с себя щетину, оставив на шее кровоточащие порезы. Несколько раз умылся, глубокие морщины не смывались. Он никогда до этого не замечал их. Телефон продолжал звонить. Прием начался без него. Ответил:

– Я не могу сегодня быть на работе, – ответил Робин Мур в телефон.

– Какое счастье, доктор Мур, – прощебетала в трубку его коллега, обычно сдержанная Мэри Абрамс, – Мы беспокоились, что с вами произошло что-то ужасное. Ужасного не произошло, доктор Мур?

– Я сегодня не могу быть на работе, – вновь сказал в трубку Робин Мур, – директор Браун может применять все дисциплинарные меры против меня.

– Доктор Браун взяла на себя ваших пациентов, она просила дозвониться до вас и сообщить об этом, она надеется, что с вами ничего серьезного не произошло.

– Старуха Браун, Мэри?!

– С вами никогда такого не случалось. Что произошло, доктор Мур? Что-то с Роландом? Директор Браун передала, чтобы вы решали свои проблемы и не беспокоились за прием и дисциплинарные меры.

– Передай ей… Мэри, скажи директору, что я заболел. Нет! Черт! Я не буду врать. Мэри, мне очень нужен сегодняшний прогул, я хочу попытаться остановить, изменить… Мэри, скажи что угодно, меня сегодня не будет на работе.

Реджина Миллс вышла за две станции метро до нужной ей. Она влилась в людской поток, она уворачивалась от вспышек фотоаппаратов ранних туристов. Она курила на ходу и не стояла ни на одном пешеходном светофоре. Слишком быстро преодолела расстояние до здания мэрии. Парковка только заполнялась сотрудниками – портфели, лица с остатками сна, лица, напыщенные самоуверенностью, уверенностью в собственной успешности, лица обычных нью-йоркских чиновников, охранников. Посередине парковки Реджина Миллс остановилась, заняв чье-то свободное место, прикурила еще одну сигарету – открывалось кафе с мороженным, парень катил с громом тележку с сувенирами и сладостями внутри, катил и оглядывался, полицейский переговаривался по рации, ухмылялся и поправлял фуражку – это был не разговор по работе, женский голос отвечал ему с того конца – это была обычная утренняя жизнь, такая же, как Портленде, как утрами из окна ее квартиры в высотке с видом на оживленный деловой центр и парковку премиальных яхт. Реджине Миллс давно сигналили, она обернулась, чтобы уступить машине место. Дверка хлопнула за ее спиной. Дверка другой машины распахнулась прямо перед ней. Элла Девис нажала на брелок, Реджина Миллс кинула взгляд внутрь ее машины с детским креслом.

– Ты сверхпунктуальная, – сказала приветственно Элла Девис, поравнявшись с Реджиной Миллс, – я подготовила тебе документы.

Реджина Миллс повернула голову в ее сторону, усмехнулась и зашагала к дверям мэрии вровень с Девис, покачивая портфелем. Они вместе поднялись по ступеням, ехали в лифте – мисс Девис сменила духи, ее одежда перестала быть столь кричаще сексуальной, как в прошлом, ее морщины говорили о давно наступившим сорокалетии, улыбка стала другой, движения, слова. Реджина Миллс неприкрыто рассматривала ее. Открылись двери и женщины вышли перед дверями приемной Девис. Еще более пунктуальный секретарь. Темный кабинет. Девис включила свет. Реджина Миллс поставила свой портфель на стул для посетителей.