Текст книги "Герой из героев. Дело привычки (СИ)"

Автор книги: Элтэнно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

I. 1. Пара пустяков. Глава 8

Глава 8.

Мне было известно, что своевременно закрытые глаза могут сделать мрак более податливым, а потому я и не оказался столь беспомощным, когда под ногами вместо пола оказалась мостовая.

Прежде всего мой взор устремился в ту сторону, откуда слышался детский голос, и я сразу увидел Катрин. Девочка сидела на толстом суку яблони, что росла под окнами дома напротив, и с чем-то копошилась. Наверняка с лентой, удерживающей в плену её любимого медведя. Она даже не обратила внимание, как на неё уставился мягко приземлившийся альп.

Альпы считаются не чистым видом нежити и принадлежат ко второму уровню возвращённых к жизни существ. Второй уровень означает, что для их создания используются не люди или животные, а какой-либо иной вид нежити. В данном случае основой послужил вампир из собаки, соединённый с низшим демоном. Комбинация давала уйму преимуществ в ловкости и проявлении инстинктов, но являлась малоразумной. А потому договориться бы не вышло. Выступать против такого существа с одним мечом – глупее некуда. Во всяком случае для меня.

Мне было очень тяжело признаваться в этом самому себе, но я – тот, кто с лёгкостью не так давно разрушил целый мир, не мог справиться с этой бестией без магии. За десятки лет путешествий по междумирью я много раз сменял один отменный клинок на другой, но, считай что, не тренировался с ними. Не было у меня нужды навыки владения холодным оружием повышать. А потому всё моё умение основывалось на уроках, некогда полученных в Чёрной Обители.

Помнил ли я что-нибудь толковое с тех занятий? Смог бы повторить сейчас?

– Арьнен, – простонал мастер Гастон так, словно был смертельно ранен. – Арьнен! Что угодно. Убей эту тварь!

– Я не могу.

«Я не хочу», – поддел меня внутренний голос.

Дельно поддел. Потому что я мог нарушить условие Хозяев и спасти Катрин. Мгновения для этого ещё имелись, но… тогда бы мне пришлось расплачиваться за вмешательство. И отдать свою жизнь за какую-то девчонку я не был готов.

– Я достала Масика! – радостно воскликнуло дитя.

И это был последний звук, прежде чем раздалось отвратительное чавканье. С челюстью собаки сложно изящно пить кровь.

Альпы превосходили по скорости обычных вампиров. Их жертвы редко когда успевали вскрикнуть, так что Катрин умерла быстро. И не мучительно. Страдания достались тем, кто остался в живых. Позади раздался шум падающего тела. Скорее всего, это Аннет лишилась сознания. Мастер Гастон со стоном ринулся ко мне и попытался отобрать меч, чтобы самостоятельно разобраться с убийцей. К счастью, мастер был уже слишком стар и слаб, а потому я не только не дал ему сделать это, но и сумел втащить в дом.

– Дверь закрывайте! – приказал я рыдающим Мишель и Герде.

Они послушно, хотя и дрожащими руками, выполнили приказ. Герда даже сняла с пояса матери кольцо с ключами, чтобы запереть замок, и после спрятала его за спиной. Я же откинул в сторону ненужный меч и попытался удержать по-звериному воющего мастера Гастона на месте. Пришлось заламывать ему руки.

– Нельзя уже ничего сделать! Нельзя! – беспрерывно кричал я ему в лицо, пока тот наконец-то не обмяк. Тогда я отпустил его. И он, прикрывая лицо морщинистыми сухими руками, бессильно заплакал:

– Катрин, Арьнен. Катрин!

Вид горько плачущего старика коробил моё нутро противным отвращением до глубины души. Правда, я не мог сказать к кому или к чему именно испытал это отвращение. Были ли виноваты слёзы? Слабость глубоко уважаемого мной мастера Гастона? Или я сам себя вдруг возненавидел?

– Арьнен, – повторил он и запричитал. – Что же мы наделали? Почему мы не справились? Почему мы оставили её одну?

Это «мы» ножом полосовало мои нервы. Я ничего такого не сделал, чтобы ныне испытывать вину. Почему «мы»? Отчего я должен был следить за девчонкой? Отчего я обязан был её защищать? С какой стати мастер Гастон чего-то от меня ожидал?!

В этот момент, словно подслушав мои мысли, старик уставился на меня мокрыми от слёз, но ясными глазами:

– Почему ты не вмешался, Арьнен?

Нет, этот вопрос был последней каплей. И до сих пор не знаю почему я не сорвался, но мой голос прозвучал ровно:

– Когда я выбежал на улицу, то альп как раз собрался для прыжка на Катрин. Мы видели её улыбку, слышали последние слова, но, мастер Гастон, она уже была мертва. Опередить альпа ни у кого из нас не вышло бы.

– Почему?! – после краткой паузы и долгого стона, громко вопросил старик. – Почему я не заметил её ухода раньше тебя?!

– Однажды вы сами мне объяснили, что есть вещи, которые уже нельзя изменить или исправить. Нам приходится жить с ними, потому что ничего другого не остаётся…

Долгих две недели Эветта тайком каждую ночь при помощи верёвочной лесенки сбегала из дома и возвращалась только под утро. Я никак не комментировал это её поведение. Не высказывал претензий, что от неё всё чаще несёт отвратительным запахом браги. Молчал о том, что она абсолютно перестала помогать мне в исследовании. Даже если мы совместно выбирались к Эмэр’Альнен, Эветта просто расстилала покрывало и ложилась спать. С Арнео я тоже разговаривал односложно и по необходимости. Холодно здоровался, если встречал его, задавал приличествующий ситуации вопрос. Отвечал иногда на какой его. И на этом всё. Сжигающая меня обида казалась всеобъемлющей. Однако в один из дней я пересилил себя и, чтобы завязать с Эветтой необходимую беседу, во время завтрака заметил:

– В конце месяца надо будет вернуться в Чёрную Обитель.

Девушка вздрогнула и замерла. А затем, словно просыпаясь ото сна, обратилась ко мне:

– Арьнен, а ты уверен, что нам стоит возвращаться?

– Конечно.

– Неужели тебе не хочется остаться в Юдоле? А если не в Юдоле, то в каком ином городе? Твоих навыков уже хватает, чтобы написать научный трактат, достойный мага. Но ведь ты можешь выбрать и какое угодно иное ремесло. Ты талантлив! Мастер Гастон постоянно предлагает тебе пойти к нему в ученики. А если поговорить с Арнео, то он не откажет научить тебя премудростям бардов… Попроси его! Тогда можно будет странствовать по разным странам всем вместе! Чего сидеть в Амейрисе?

– Странствовать вместе?

– Да! На слияние лун Арнео хочет сесть на корабль и переплыть Серое море. Он направляется в Шрай-Хан. Ты не хочешь побывать в стране Золотых Песков?

– Эветта, у нас же цель. Мы занимались исследованием для того, чтобы, возможно, аж сам Совет оценил наши результаты. Для кого-то такая работа подчёркивает итог всей жизни, но мы-то знаем, что это только начало. Что можем лучше. Больше. Грандиознее! А ты говоришь о том, чтобы переплыть море ради того, чтобы петь по трактирам и кабакам? Что с тобой?

– Это с тобой что-то не так. И давно уже причём! – огрызнулась она. – Неужели ты не видишь, что за своим стремлением совершать открытия утрачиваешь самое главное?

– Что самое главное?

– Вкус первого поцелуя, трепет любви, восторг от сияния звёзд, радость… радость ощущения свободы. Неужели ты действительно хочешь замуровать себя в чёрные одежды мага? Хочешь нацепить амулет и забыть о том, что ты родился живым? Хочешь, чтобы люди обходили тебя стороной и за спиной складывали защитные знаки?

– А что в этом плохого?

– Вопрос в том, а чего хорошего? – она вдруг едко и неприятно усмехнулась. – Думаешь, я не заметила, как после встречи с Жизель ты ведёшь себя? Не знаю, что ты щупаешь себя, когда думаешь, что один? Тихо стонешь от наслаждения!

Её взгляд остановился на моём паху, и я ощутил прилив крови к щекам. Моё поведение явно выходило за рамки приличия, но сдержать себя, стоило начать, становилось всё сложнее и сложнее… Мне и не думалось, что Эветта могла подсматривать!

– Арнео мне много чего рассказал о магах.

– Ты рассказала ему о нас?!

– Нет, конечно. Но ничто не мешало задавать вопросы. Вот он и отвечал.

– И что?

– Став Чёрным магом, ты уже не сможешь вернуть то, что имеешь сейчас. Выйдя в мир, мы обязаны дать страшную клятву.

– Какую?

– В Ордене нет места любви. Маги Тьмы могут иметь детей, но обязаны оставить их сразу по рождению. И ни один человек не должен вызывать у Чёрного мага привязанности большей, нежели служение Ордену. Координаторы порой устраивают показательные казни. Мне хватило и краткого пересказа, чтобы понять, почему большинство мужчин оскопляет себя.

– Оскопляет?

– Они отрезают себе то, чем могут любить. Чтобы более никогда и ничто не мешало блюсти правила.

– Вырезают сердце? – удивился я тому, что такое возможно.

– Нет. То, что ты теперь тайком теребишь руками… Но руки не идут ни в какое сравнение с тем, что может сделать с этим кусочком плоти женщина.

– А что может сделать женщина?

– Ха! – Эветта откинулась на спинку стула, моментально поняв, что поймала меня на крючок. Любопытство всегда было для меня самой лакомой приманкой. – Если хочешь, то могу поговорить с одной девушкой. Она сможет очень хорошо показать. Если ты, конечно, закроешь свой рот, позволишь ей делать всё без комментариев и не убежишь от первых прикосновений.

– Может, ты сама?

– Нет, Арьнен. У каждой женщины должен быть свой мужчина. Один.

– Почему?

– Потому что такие женщины называются порядочными. А я хочу быть порядочной женщиной.

– Мне противно представить, что кто-то будет меня касаться.

– Как знаешь, – она взяла яблоко и, прежде чем уйти с кухни, сказала. – Кстати, не вздумай ничего расспрашивать у мастера Гастона. Такие темы не принято обсуждать, просто это я не могу молчать и дальше. В твоём возрасте уже стыдно пребывать в полнейшем неведении о том, что каждый ребёнок знает.

– Ребёнок?

– Да… А, вот, кстати. Посмотри за окно.

Я повернулся вбок и увидел двух собак. Одна из них напрыгнула на вторую и играла, стараясь придавить её к земле ритмичными движениями.

– Ну? Видишь?

– Нет.

– Присмотрись.

Последовав её совету, я искренне смутился. С меня словно колпак сняли. Словно сошла пелена, застилающая глаза! Мне вмиг стало ясно, что на самом деле означала фраза «дать женщине семя».

– Выглядит отвратительно.

– Только выглядит… Мне поговорить о тебе с той девушкой?

– Ни в коем случае!

Она ушла наверх отсыпаться. Я же, не зная, чем себя занять из-за внутренней растерянности, пошёл к мастеру Гастону в мастерскую и предложил свою помощь. С тех пор как между мной и Эветтой возникла не пойми откуда взявшаяся стена, я проводил в этой комнате всё больше и больше времени. Раскрашивал посуду, привлекая нетипичными сюжетами новых клиентов. Мастер щедро платил за мои задумки. Так что у меня даже начали появляться свободные деньги, которые можно было тратить по своему усмотрению. Мастер Гастон, когда мы вот так сидели вдвоём, часто рассказывал о бывшей жене и о своём детстве. О дочке он говорил мало, объясняя тем, что до сих пор сердится на неё из-за выбора мужа и переезда в Варжень.

В общем, жизнь не закончилась на неприятном разговоре с Эветтой. Она шла своим чередом. Соседи узнавали меня на улице. Мы здоровались друг с другом и даже порой обсуждали какие-то моменты вроде погоды или прошедшей ярмарки. Но чаще они спрашивали моё мнение по выбору нужного снадобья от недуга. Я советовал. Они восторженно внимали, радуясь, что не приходится идти на приём к единственному оставшемуся на весь город лекарю – Храм повысил налоги на использование светлой магии, а тёмная к целительству была малопригодна. Один раз, когда я занимался доставкой посуды заказчику, на меня хотел напасть какой-то смутьян, но Жером, тот самый здоровяк, чей огород я столь часто обчищал по ночам, живо поставил негодяя на место. Да ещё и добавил, чтоб тот никогда не смел лезть к такому хорошему парню, как я. Мне похвала понравилась. И чтобы сделать её ещё слаще, я купил у проходящей мимо торговки большую медовую булку с орехами и отломил половину Жерому. Сосед принял дар, рассмеялся и потрепал меня по волосам. Отчего-то я даже не вжал голову в плечи. И понял это только тогда, когда мы с ним разошлись каждый по своим делам.

Так что, наверное, и прошли бы оставшиеся до отъезда деньки в блаженном покое, какой я нашёл, несмотря на отстранённость Эветты. Но, видно, Арнео этого было мало. Да. Всё-то ему было мало, любил он мне жизнь портить.

Нехорошее началось внезапно. Одну из ночей моя подруга, ожидая, что под её окном вот-вот появится воздыхатель, так и просидела до самого утра в полном одиночестве. Мне это было доподлинно известно, ибо с наступлением темноты я снова наведался в огород Жерома за добычей и едва не помер от страха, когда тот за моей спиной спокойно поинтересовался:

– И долго так копать-то собираешься совочком? На, держи лопату.

– Э-э-э, – только и смог протянуть я.

– Чего ты там мычишь? Не разберу.

– А-а-а.

– Бери уже лопату и копай. За середину ревуна перевалил, урожай давно поспел. Вот эти семь мешков мне наполнишь. Оставшееся, так и быть, забирай.

– А вы…

– А что я? Попросил бы по-человечески, так днём бы вопрос разрешили. А так сейчас работай, ночной гостенёк.

Оставив мне уйму плодородной, тщательно обработанной и густо засаженной земли, Жером отправился почивать. Луны уже основательно сблизились и потускнели, готовясь соединиться ночей эдак через пять, чтобы после по одиночке набирать силу вновь. Но звёзды от этого светили лишь ярче. Их свет хорошо озарял грустное и печальное лицо Эветты. Она тоскливо и неотрывно глядела за окно.

– Бери лопату и выходи! – в какой-то момент не выдержал я, но подмоги так и не дождался. Подруга лишь показала мне язык и напоказ повернула голову в другую сторону.

Днём Арнео тоже не дал о себе знать. Это я ведал также точно, ибо Эветта, страшась гнева мастера Гастона, который отчитывал её всё чаще и чаще, насильно разбудила меня до рассвета и начала упрашивать выйти с ней на улицу на его поиски. Мои стенающие от уборки урожая мышцы воспротивились и отказались шевелиться. Так что я предложил ей перебрать коренья, раз уж у неё имеются силы хоть на что‑то. В ответ она только хлопнула дверью, но к вечеру работа была сделана. Подходящие для зелий корнеплоды лежали отдельно, а те, что могли пойти только в пищу, в свою очередь тоже образовали отдельную кучку. И часть из них оказалась даже почищена и превращена в похлёбку. Отсутствие Арнео определённо положительно сказывалось на поведении Эветты! Но сама она как-то это не оценила, становясь всё угрюмее.

– Хорошо. Утром пойдём его искать, – наконец, согласился я.

– Можно и сейчас!

– Сейчас ночь. Слышала, что вчера гуль на соседней улице человека загрыз?

– Только бы это не был Арнео!

– У-у! – разозлился я, но вспомнил, что уже не только почти что взрослый мужчина, но и почти что маг, а потому проявил снисходительность. – Мастер Гастон сказал, что это сын пекаря. По каштановой шевелюре и опознали. А Арнео светловолосый.

Едва рассвело, как хотела Эветта, из дома мы не вышли. Я настоял на плотном завтраке – нам, вероятнее всего, предстояло длительное и муторное мероприятие. Это было разумно… И отчего-то приятно попахивало местью. Но, если быть честным, Арнео искать не пришлось. Он, прикрывая зевающий рот ладонью и открывая миру, как могли выглядеть совершенные мешки под глазами, снимал похмелье горячим густым рассольником в таверне, где жил.

– Вот ты где! – бросилась к нему Эветта и, прижав свои ладони к его щёкам, поцеловала в губы. – Я так переживала! Куда ты пропал?

– Такова стезя поэта! – воскликнул он с откровенно притворной горечью. – Я начал писать новую балладу и забыл о том, что ночь меняет день и наоборот. Не помнил ни о чём, кроме властвующей рифмы.

– Даже о еде? – удивился я.

– И о еде!

– И о сортире?

– Арьнен! – грозно посмотрела на меня подруга. – Он же объяснил, что творил.

– А мысль для творца, – начал Арнео, и Эветта продолжила фразу вместе с ним, – и еда, и вода, и в ней его вся любовь.

– Это невозможно! – постарался уверить их я в обратном. – Сами подумайте…

– Эветта! – падая на одно колено, перебил меня Арнео. – Прошу тебя! Пойдём со мной, я зачитаю тебе свои новые строки! Лишь твоё чуткое сердце сможет достойно их оценить, и лишь твои прекрасные ушки достойны первыми их услышать!

– Да, хорошо… Арьнен, подождёшь меня здесь?

– Нет, – наотрез отказался я. – Я поеду к Эмэр’Альнен и останусь там до вечера. И если не хочешь нагоняя от мастера Гастона, то найдёшь меня сама.

– Эмэр’Альнен? – изумился Арнео. – Что делать в таком гиблом месте? Разве ты не слышал легенду о нём, мальчик?

– Я тебе не мальчик! И у меня есть имя – Арьнен.

– Ух! У мальчика начали расти яйца.

– Арнео!

Барду досталось такое же выражение лица, что и мне, когда я спрашивал о сортирах. Меня это успокоило. Я гордо развернулся по-солдатски и направился прямёхонько к конюшням, а там и к жиле. К моему удивлению, Эветта не стала дожидаться моего возвращения в город и дошла до места исследования пешком. Так что мы вторую половину дня мы провели вместе, сообща работая и внося невероятные предположения по улучшению процесса сбора данных. Некоторые из них звучали очень комично. Мы звонко смеялись, представляя, как осуществляли бы их. По итогу, мне даже не особо-то и хотелось ехать обратно. Я ведь словно вернул её прежнюю – мою Эветту.

– Ночью опять сбежишь? – ощущая болезненный укол в сердце, спросил я, когда мы оставили Матильду – нашу лошадь, на конюшне и пошли пешком по деревянным мостовым.

– Нет. Арнео сказал, что будет продолжать своё произведение и ему нужен покой.

– Оно действительно хорошее?

– Наверное, – неуверенно пожала она плечами. – Если честно, он не зачитал мне ни одной строки. Мы долго целовались и предавались неге, а потом он схватил перо и сказал, что я его муза. Так что мне пришлось уйти и не мешать… Но это не важно. Через три дня слияние лун, и он попросит меня уехать с ним. Мы всегда будем вместе.

Несмотря на заверение всегда быть вместе, следующий день Эветта провела со мной, а не с Арнео. Бард не прислал ей даже пары строк, чтобы смягчить часы разлуки. Не пришёл он и ночью. Не появился утром. Так что ближе к вечеру она, посмотрев на меня таким болезненным взглядом, что я не смог отказать, попросила сопроводить её до таверны. Ясноглазый блондин конечно же оказался там. Мы вошли в тот момент, когда он закончил петь, потребовав у музыкантов играть веселее, да закружился в танце с какой-то распутной красоткой, попутно осыпая её грудь поцелуями.

Кожа Эветты и так была белее снега. Но в тот момент она достигла пика своей белизны и прозрачности. Казалось, я мог увидеть насквозь всю тонкую паутину венок. Её розовые глаза сверкнули таким отчаянием, какое мне никогда не повторить на холсте, используя и самые лучшие краски. Непроизвольно её правая ладонь прижалась к сердцу.

– Ха, смотрите! Белая пришла! – рассмеялся во весь голос мальчишка-разносчик. – Во умора то сейчас будет!

Его детский наглый смех по всей видимости придал моей подруге какие-то необычные, сверхъестественные силы. Такие, на какие банальная магия просто-напросто не способна. Эветта опустила ладонь и с королевской грацией подошла к прекратившей танец паре. Сложно танцевать, когда музыка резко утихает.

– Что? – разводя руки в стороны, задал ей вопрос Арнео, привычно чарующе улыбаясь.

– Ничего не скажешь?

– Чтобы я ни сказал, это уже не будет сюрпризом.

– Может, я просто желаю узнать, как ты мне всё скажешь? Из уст барда это должно звучать красиво. Раз уж я не дождалась твоей баллады, так хочу услышать завершающие её строки.

Она не стала говорить никаких колкостей, вроде как: «Или ты такой бард, что не способен на это?». Эветта всегда умела выглядеть достойно.

– Не услышишь. Потому что не ты героиня моей баллады.

– Да. Верно. В ней один главный герой – ты… Пойдём, Арьнен.

Изящно приподняв подол платья, Эветта поблагодарила трактирщика за его доброе отношение к ней, похвалила кухню и качество пива, сказала, что с удовольствием порекомендует это заведение друзьям, и только потом неспешно и легко, как будто действительно только ради этой благодарности и заходила, покинула зал. Я с какой-то мрачной отрешённостью молча следовал за нею, но остановился у самых дверей, чтобы грозно посмотреть умолкнувшему Арнео прямо в глаза.

– Чего уставился, мальчик? – буркнул он.

– Запоминаю.

– Угрожать что ли надумал? Мне?! Я известный поэт! Легенда!

– Мне всё равно, кто ты. Но Эветта просила последние строки для баллады, поэтому слушай их внимательно, – на удивление ледяным и пробирающим до костей, казалось чужим и совсем не детским голосом, ответил я. Словно через меня произносил слова кто другой. Взрослый, мудрый и… крайне опасный. – Однажды я увижу тебя вновь. И неважно, где это будет. Поле, лес, дом, трактир, улица или даже королевские палаты. Знай, однажды я тебя убью.

Сказав это, я достал свой маленький ножик и, не глядя, метнул. До этого мне не доводилось толком бросать ножи. Я вообще не умел обращаться с оружием, но отчего‑то был уверен, что этот бросок удастся. И он удался. Лезвие воткнулось в опорную балку до ручки, словно в масло. И буквально в сантиметре от виска Арнео.

– Я этого парня хорошо знаю, – авторитетно заявил один из присутствующих, в котором я легко узнал угрюмого, хромого и молчаливого соседа по улице – бывшего столичного мастера меча, – если так сказал, то так и сделает.

На этой ноте я покинул трактир. Эветта ждала меня у выхода. Её спина немного ссутулилась, но она слабо улыбнулась мне, и мы вместе, храня молчание, пошли к дому мастера Гастона. Тот был занят клиентом, а потому не особо-то и обратил внимание на наш приход. Эветта сразу пошла к себе в комнату. Я отправился на кухню, но по размышлении решил почитать. Чтением заниматься мне было приятно в апартаментах умершего мэтра. Так что по итогу я поднялся наверх и с удивлением услышал всхлипы Эветты. Она никогда не плакала. А тут ревела навзрыд! Мне откровенно стало не по себе. Захотелось мчаться назад в таверну и завершить делом угрозу Арнео!

Но я только потоптался у порога и нерешительно вошёл в комнату.

– Эветта, тебе плохо? – подойдя к ней, осторожно спросил я.

Она подняла на меня свои розовые глаза, ставшие казаться полностью красными из-за разъедающих их слёз, а затем обняла так крепко, что у меня аж кости затрещали. Но я не стал высвобождаться. Напротив, и сам обнял её. И так и стоял, пока она плакала. И плакала. И плакала. Наверное, прошла целая вечность, прежде чем Эветта всё же отстранилась и попросила:

– Арьнен. Увези меня домой, Арьнен! Я хочу обратно в Чёрную Обитель. В это мудрое место, навсегда лишающее возможности ощущать то, что переполняет меня!

– Обязательно. Нам здесь осталось пробыть всего шесть дней. Внесём последние данные и уедем.

– Как хорошо быть тобой! – горько усмехнулась она. – Как хорошо иметь каменное сердце, которое ни капельки не тревожат обычные человеческие заботы!

Сказано это было без упрёка. Напротив, с восхищением. Но меня покоробило от её слов, и я, сказав какую-то ерунду, так мне и не запомнившуюся, вышел из комнаты. Читать расхотелось. Поэтому я спустился вниз и присоединился к работающему в мастерской Гастону, уже закрывшему лавку.

– Если ты и дальше будешь так морщить лоб, то превратишься в старика, – нарушил мои угрюмые раздумья мастер. – Не хочешь рассказать, что у вас там с сестрой происходит? Я мог бы дать дельный совет.

– Вряд ли вы сможете помочь. Вы даже не маг.

– Не маг! – возмутился он. – Может, у меня и нет никакого необычного могущества, зато – заруби себе на носу, у меня есть мудрость! А могуществом без мудрости всякий балбес обладать может. Вот наоборот – куда как сложнее.

– Вы так думаете?

– Поживёшь с моё и согласишься. Так что рассказывай. Что там твоё нутро гложет?

– Я не знаю, как мне всё изменить, – признался я. – Если бы я тогда элементарно не упрекнул Эветту, то мы никогда бы не встретили Арнео. Если бы мне только знать то, что я знаю и понимаю сейчас, то всё можно было бы исправить. Она не страдала бы. А я не чувствовал бы себя таким… таким беспомощным!

Я не выдержал чувств, неделями переполнявших меня и вдруг достигших своего пика, да зарыдал сам. Гастон тяжело вздохнул, поднялся, принёс мне платок и, похлопав по плечу, попросил рассказать всё по порядку. И я рассказал. Как оно было. Без утайки или каких-либо стеснений. Без приукрашивания собственных поступков или сглаживания глупостей. И в какой-то момент мне действительно стало легче дышать. Вот только помимо облегчения, мне нужно было и кое-что иное.

– Как мне сделать так, чтобы она не плакала?

– Никак, – спокойно ответил мастер Гастон. – И не тревожься из-за этого. Эветта стремилась стать взрослой, и вот она повзрослела. Её слёзы – это слёзы по покинувшему её детству. Пройдёт не так много времени, и она начнёт улыбаться.

– Улыбаться?

– Да. Уже не так, конечно, как ты привык. Потому что то были улыбки девчонки, а она стала женщиной. Но они будут искренними. И это главное.

– Но я хочу, чтобы этого всего и вовсе не случилось!

– И что тогда? – сурово посмотрев на меня, спросил мастер Гастон. – Ты сам начал свой рассказ, что если бы ты только знал и понимал то, что знаешь и понимаешь сейчас… А ведь тогда бы это знание обошло тебя стороной. Но это не значит, что оно перестало бы существовать, понимаешь?

– Да.

– Вот и молодец! Мудрый человек всегда принимает, что не всё подвластно его воле. И что есть вещи, которые уже нельзя изменить или исправить. Нам приходится жить с ними, потому что ничего другого не остаётся…

После событий с Катрин на внутреннее убранство дома словно легла вязкая тень мрачного короля. Аннет привели в чувство, и она вместе с дочерьми ушла в детскую. Мастер Гастон долгое время сидел молчаливо внизу, пока не спохватился, что у его гостя нет ни матраса, ни одеяла, ни подушки. Старик притащил их откуда-то сам и, неловко в силу возраста соорудив постель на кухне, пожелал мне заснуть и увидеть светлые сны.

Светлые сны.

Я лёг и прикрыл глаза. Перед внутренним взором сразу возникло предовольное округлое личико голубоглазой Катрин, на шее которой уже сомкнулись челюсти альпа. А потом мне вспомнились другие дети. Перед уничтожением мира Хозяева набирали новых служителей. В этом мире, в моём мире, существовал вполне вписавшийся с привычную картину жизни Орден. Но это только потому, что наш бог, с которым мне так и не довелось познакомиться, пошёл на всевозможные уступки вместо войны. Он был редким исключением. В основном боги не желали усмирять собственную гордость. И тогда начиналось жестокое действо, именуемое разрушением сопротивления.

В памяти промелькнули видения затоптанных толпой людей, ищущей от демонов и нежити спасения. Падали в основном самые беззащитные, а потому из месива плоти торчали крошечные пальчики или сплющенные черепа младенцев. Затем мысли перенеслись к переполненным загонам. Женщины истошно вопили, когда очередного подходящего ребёнка вырывали из рук матери. Затем их, ещё и не познавших толком жизнь, бросали в круги обращения, создавая послушную нечисть и нежить, вроде тех же альпов. Можно было бы использовать и взрослых, но юный материал оказывался более податлив. А сил на преобразование затрачивалось немало.

Их ужас. Чей-то серый глаз, покачивающийся в луже крови, уже не впитывающейся в землю. Все воспоминания казались чужими. Я ведь был любопытным исследователем, а не маниакальным убийцей. Сам я не мог ощущать то лютое желание терзать тела, и не испытывал бы экстаз от дробящейся на элементы материи мира!

Или мог? Я же так хотел власти над мирозданием. Всегда хотел. И не от того ли я вижу сейчас именно эти маски смерти, а не желаемые мне мастером Гастоном светлые сны?

Мысли обо всём этом крутились в моём сознании, но я, взяв себя в руки, умело отсёк всё лишнее и мешающее. И, потому как требовалось выспаться, перестал думать.

Что же. Сон без сновидений – это тоже отдых… И, быть может, лучший из того, что я заслужил. Потому что несмотря на то, что есть вещи, которые уже нельзя изменить или исправить, есть и те, что можно своевременно предотвратить.

Мастер Гастон, Аннет, Герда и Мишель могли бы сейчас не плакать. Я мог спасти Катрин. Я знал это. Она умерла, чтобы я оставил за собой возможность убивать других детей и разрушать тысячи иных миров.

И понимания этого было более чем достаточно.