Текст книги "Морок над Архемом (СИ)"
Автор книги: Eifersucht
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
У него действительно было дерьмовое предчувствие. И даже не потому, что новый напарник оказался его младше лет эдак на десять и говорил с сильным славянским акцентом. Дело было в Монике, женщине весьма преклонного возраста, его первом трупе.
Моника жила в мансарде старого дома в западной части Архема. Там, где из окна открывается чудесный вид на сверкающий в лучах закатного солнца Мискатоник, а в густых палисадниках высятся старые платаны.
Леонард был стопроцентно уверен, что старушка любила свой дом и вид из окна. Поэтому в знойный полдень четырнадцатого августа, – кстати, ровно через четыре часа после того, как Маккой занял должность детектива полиции в третьем отделении Архема и уже предвкушал уютный вечер с мужем – Моника нашла трехметровую пеньковую веревку, обмотала один конец вокруг собственной шеи, второй привязала к батарее и смело шагнула в окно.
Дерьмовое предчувствие Маккоя только усилилось, когда Чехов – Чехов ведь? Из-за акцента не разобрать! – несся через весь город на сверхсветовой скорости, едва не выбивая страйки прохожими. Леонард молился, вцепившись в ручку двери, и просил лишь об одном – чтобы древняя баржа, явно по ошибке именуемая «автомобилем», а на деле являющая собой красную Плимут «Фурию», не развалилась на части. Серьезно, не было ни одной детали в этом четырехколесном внебрачном детище американского автопрома и нечистой силы, которая не издавала бы звуков при движении.
Уголовщиной на мансарде не пахло. Пахло пылью, старыми книгами, масляными красками, старостью и трупом, проболтавшимся на солнышке пару часов. И корицей. Совсем немного.
Чехов курсировал из комнаты в ванную и обратно, то и дело касаясь отошедшего листа обоев, некогда белого, в мелкий синий цветочек. Маккой брезгливо осматривал труп, стараниями патрульных затянутый в дом. Три иссохшие лилии в веселенькой, синей – прямо в тон цветочкам на обоях – вазе, грустно покачивались на сквозняке.
– Старушка монахиней не жила, – не к месту весело сообщил Чехов. – В ванной полный набор любителя плотских утех. И пять презервативов. Использованных, – пояснил мальчишка, демонстрируя пакет с уликами. – Также имеется смазка в ассортименте, вибраторы и дилдо разных калибров, наручники, плеть, стек, розги, ну и так, по мелочи. Ты ее осмотрел? Что-то интересное?
Леонард словно взглянул на Монику по-другому. Его собственная бабуля, доживши до таких лет, имела в арсенале покойного супруга и ручную кошку.
– Да. На языке татуировка, старая, не могу определить, что это. Похоже на знак…
– Это культ Ктулху, – спокойно отозвался Чехов. – А, ты не местный, – Маккой придержал язык на тему язвительного «русский гений». – В этом дурном городе культистов больше, чем во всех Штатах, вместе взятых.
– Много знаешь про культистов? – внимательно разглядывая парня, отмечая его нездоровый ажиотаж, спросил Леонард. – Может, что-то интересное расскажешь? И часто они «так» развлекаются?
Павел поманил его к выходу.
Лестница безбожно скрипела древними досками, рассохшимися чёрт знает от чего: от сырости или от жары, да так, что, казалось, вот-вот развалится. На улице Чехов прислонился спиной к старому стволу платана, закатывая рукава белой рубашки, словно это могло спасти от жары, и закурил, показушно, красиво и как-то немного по-детски, как те, кто совсем недавно начал курить и получал больше удовольствия от осознания действия, чем от никотина.
– И?.. – поторопил его Маккой.
– И. Здесь нехорошее место, нехороший город. Море рядом. Океан. Особенно жутко здесь осенью в шторма. И наибольшее количество жути и висяков именно в это время.
– Ага, – усмехнулся Маккой. – И в море русалки. Я жил в Провиденсе, на берегу Атлантики, наслушался дерьма всякого.
Павел фыркнул, стряхивая пепел, направляя взгляд вверх, в крону, где среди ветвей вдруг запел козодой.
– Дурной знак, – заметил парень. – Нужно прошерстить архивы. Заедем в библиотеку.
Маккой согласно кивнул, признавая правоту мальчишки и вслушиваясь в мелодичный плач птички.
– Странно, они же на рассвете поют?
– Они гнездятся на кладбищах, – бросил Чехов. – Я вызову труповозку.
Леонард остался под платаном в одиночестве, в полной растерянности. Он бросил взгляд на часы, отметив, что время перевалило за три пополудни. Значит, домой вовремя он не попадёт. Дерьмовое предчувствие повисло над ним тяжёлым камнем.
Хреновый день. Один из тех, что длятся бесконечно долго и наполнены таким количеством разнообразных событий, что разум не успевает осознать их все. И что-то обязательно упускает.
***
– Культисты, масоны, алхимики и ведьмы разного калибра. Я, когда сюда переехал, честно, охреневал. В России много про что говорили, но там так, сказки-присказки, лешие, избушки на курьих ножках, бабы на помеле, – фыркнул Павел. – Здесь то туристы тонут там, где утке по колено, то в лугах кострища с трупами обнаружатся, то вниз по реке, ближе к океану, черт-те что творится, и везде сплошь слухи ходят, вроде как сезон штормов близится, задабривают Спящего, – Чехов все же прикурил. – И вот тебе загадка – из городских вроде как все на месте, приезжих не видят с собаками, трупы – сплошь неопознанные, левые, никто их знать не знает, требовать не требует.
– Херня, – отозвался Маккой, листая подшивку пыльных газет хрен-его-знает какого года.
В библиотеке Мискатонского университета было сумрачно и туманно, то ли от самокруток Чехова, то ли от тусклой лампы, то ли от того, что Леонард действительно устал. Газеты радовали глаз фотографиями мест преступления, в девяти случаях из десяти как-то связанных с оккультными ритуалами, будь то висельник в ветвях платана или залитый кровью жертвенный камень.
– Что за Спящий? – негромко поинтересовался Маккой. – Местная легенда?
– Не шибко местная. Подожди, – парень встал и направился к тёмным стеллажам, оставляя за собой облачка синего дыма.
Леонард поежился и выудил из кармана телефон, с раздражением отметив отсутствие связи и пропущенное сообщение от Джима, со столь любимым им вопросом о том, что готовить на ужин. «Охрененно, – подумал Маккой. – Изведётся ведь!»
– Ознакомься, – Павел появился из сумрака и положил на стол книгу в кожаном переплете. – Один из пяти экземпляров. Тебе повезло, она на английском. Видимо, так и не отправили в Инсмут…
– Инсмаут, – привычно исправил Маккой и притянул к себе книгу.
Чехов пожал плечами:
– А как правильно? На самом-то деле? И так, и так произносят…
– Не знаю. С твоим акцентом как не произнеси – все не так, – пробормотал Маккой. – Ты спешишь домой?
– Да нет, – гиперактивность парня начинала угнетать. – Я совершенно свободен.
– Вот и займись, найди мне эту секту или хотя бы кого-то из ее представителей. Просто для «поговорить».
– Легко. Моя девушка трется в тех кругах, – Павел взглянул на часы. – О, чёрт… Никакого мне ужина. И секса.
– Сочувствую, – Леонард хлопнул его по плечу и ушел, его, если он еще успевал вернуться, ужин ждал.
Уже садясь в машину, Маккой снова услышал тихий и протяжный плач козодоя. Поискав глазами не в меру певчую птичку, он увидел, что она сидит под стрехой. И, Боунс мог поклясться, птица смотрит на него.
– Чертовщина, – пробормотал он, радуясь, наконец, своей машине.
Мерзкое дело, передернул он плечами, размышляя, будет ли злиться Джим. Точнее, то, что будет – сомнений не вызывало, главным вопросом было то, настолько сильно будет он злиться.
И как долго.
Леонард припарковался у дома, глубоко вдыхая, вылез из машины и прислушался. Тишина его не пугала, но после сегодняшнего дня все казалось странным и неправильным. Поэтому он поспешил зайти в дом.
– Джим! – позвал он мужа, устало прислонившись к стене.
Тишина, навалившая на него, стала казаться угрожающей. Он испугано бросился в комнаты и увидел лежащего на диване мужчину: глаза закрыты, рука безвольно свисает и грудная клетка не двигается.
– Джим! – он бросился к дивану, падая на колени, пытаясь проверить пульс супруга.
– Боунс, ну ты чего? – сонно отозвался вдруг тот.
– Напугал, – выдохнул Леонард, целуя не соображающего и сонного Джима.
– М-м-м… – Джим закинул руки на его шею. – Где тебя носило? Фу-у-у… – скривился он. – Чем это от тебя несет?
– Полагаю, что трупом.
– И корицей, – уточнил Джим, отпуская его. – Вали в душ. И не приближайся к нашей кровати, пока от тебя воняет.
– Ладно, – Маккой вздохнул. И встал, разглядывая оставшегося лежать Джима.
– Купайся, а я пока накрою. Ужин. Все то, что ты любишь, Боунс.
– А ты на десерт? – усмехнулся Маккой. – Я весь день хотел пообжиматься.
– Пообжимаешься, только не смей мне ничего рассказывать про свою работу! Ни слова!
– Ну разумеется, детка, – Леонард кивнул и направился в ванную.
Их новый дом ему нравился: большой, высокий и просторный, и двор со старыми раскидистыми платанами. А на заднем дворе Джим уже собирался разбить небольшой огород. В следующем году. После штормов и прочего… Маккой вздохнул. И на него впервые накатило осознание того, что этот город хоть и замечательный, как нарисованная яркая картинка, все-таки с какой-то сильной внутренней гнилью. И он слышит, может ощутить этот странный вкус, но не видит ничего необычного.
Кроме чудного напарника и старушки-оккультистки.
Леонард обернул полотенце вокруг бедер и вышел из ванной. Еда ждала на столе, Джим разливал вино и красноречиво скользнул взглядом по его почти обнаженному телу.
– Первый день, и так… – улыбнулся он. – Я уже люблю этот город. Тут странно, – красиво склонил голову Джим, вино завораживающе медленно наполняло бокалы.
Маккой подошёл к нему ближе, обнимая со спины.
– Да.
– Но мне нравится, разве что птицы немного раздражают.
– Птицы? – Боунс коснулся губами шеи Джима.
– Да. Они целый день верещали, и… кажется, в подвале что-то сдохло. Мне туда идти страшно. Боунс, я серьезно. Может, там дохлый енот? Надо найти и выкинуть…
– Все потом, даже рассказы про мертвых зверей не могут отвлечь меня от того, что ты такой красивый и весь мой.
Джим повернулся лицом к нему и ласково потерся носом о щеку.
– Да? То есть ты рад, что женился на мне?
– О, я дико счастлив, что ты согласился быть моим мужем.
Джим провокационно подергал его за полотенце и усмехнулся:
– Так мы будем ужинать?
– Я голоден в несколько ином плане, – Маккой прижал супруга к себе. – И ты тоже.
– Да-да-да… Можешь трахнуть меня прямо на столе, но я бы предпочел кровать, Боунс. Или хотя бы диван?..
– Но на столе… – прошептал Леонард и подхватил Джима, усаживая на стол.
– Но ужин! – пискнул тот.
– Мы аккуратненько, – простонал ему в шею Маккой, Джим покорно выгнулся, позволяя Боунсу стащить с него джинсы. Леонард огладил член любовника, вырывая глухой стон.
– Можешь не нежничать, – прошептал Джим. – Я без тебя развлекался, так что ты можешь отыметь меня грубо и без прелюдии…
– Ах ты развратник, – выдохнул Маккой, опрокидывая Джима на стол, тот сильнее сжал его бока ногами, без лишних слов намекая, чего именно он хочет.
Боунс сбросил полотенце, потираясь о любовника:
– Негодный мальчишка…
– Да, – простонал Джим и сильно укусил его за шею. – Я думал о том, как мы с тобой будем заниматься сексом прямо в нашем саду и размышлять, видят ли нас новые соседи?..
– Только я могу тебя видеть без одежды, – прорычал Маккой, толкаясь.
Кирк выгнулся, практически становясь на лопатки и совершенно теряясь в ощущениях. Боунс огладил его бедра и, набрав средний темп, дотянулся до бокала с вином. Рывком осушил его и, жадно прижавшись к губам Джима, принялся делиться вином. Кирк обхватил его руками за шею, жадно глотая, лаская его язык своим. Наслаждаясь тем, как они синхронно двигаются, тем, как Маккой имеет его, так сильно и правильно.
Маккой был всегда жаден до его тела, но сегодня, сейчас, после чертовски хренового дня, он почти слетел с катушек. К тому же Джим любил пожестче, и у него в общем-то не было никаких ограничений. Именно поэтому Кирк жарко дышал, стонал, хрипел, просил еще, совершенно потерявшись в ощущениях, зная только то, что с ним Боунс и что ему охренительно хорошо.
Пустой бокал печально звякнул о нетронутую тарелку, и Маккой вжался в мужа до упора, сотрясаясь в глухом удовольствии. Джим лениво скользнул по его спине руками, отпуская его, раскинувшись на столе, словно готовый к употреблению ужин.
– Ох, Джимми… – выдохнул Маккой, со странным чувством удовлетворения глядя на супруга, лениво водящего пальцами по животу, размазывающего по коже собственную сперму, зрелище нелогично завораживало, Джим всегда был прекрасен.
– Боюсь, мне не до ужина… – выдохнул Кирк и мягко улыбнулся. – Ты будешь есть, м-м-м?
– Я бы тебя съел…
– Это звучит немного неправильно, – разулыбался Джим.
– Зато честно, – усмехнулся Маккой. – И это все от большой любви.
– Ага, – фыркнул Джим, легко отпихивая Боунса и вставая со стола. – А нормально мы есть будем?
– Да, – улыбнулся Леонард. – И спать, и есть, и обжиматься.
***
Маккой проснулся среди ночи, чувствуя, что чертовски замёрз. Он сел на кровати, автоматически провёл ладонью по половине кровати, где обычно спал Джим, и удивился, что постель пуста. Нет, Джим любил выбираться из теплого семейного гнезда покурить или попить воды, но сейчас одеяло было откинуто и постель успела выстыть, значит, Джим встал с полчаса-час назад.
Но куда…
– Джим? – позвал Маккой, прислушиваясь к тишине дома. – Джимми!
Тихо выругавшись, он встал и осторожно обошел дом, второй этаж – может, ему в ванной плохо стало? – затем спустился на первый, успев заметить, что гараж вроде как закрыт, и от шума заведенного двигателя он бы проснулся раньше.
– Джим! – Леонард все же вышел на улицу, зябко ежась на ветру.
И чуть не подпрыгнул, когда увидел мужа: тот совершенно недвижимо замер рядом с платаном, отбрасывающим странную, слишком резко очерченную тень. Тихий шипяще-вибрирующий звук издавала сверкающая на него глазами птица, вцепившаяся в плечо Джима когтями так, что Боунс рассмотрел тонкую струйки крови, казавшуюся черной в этом слабом освещении.
– Господи, Джим… А ну, кыш! – Маккой подошёл ближе, стараясь согнать птицу с плеча мужа.
Джим иногда бродил по ночам. Очень редко и, как правило, просто шёл в кровать, стоило позвать его по имени. Козодой зашипел, раззявив отвратительный клюв и встопорщив крылья, скользнув маховыми перьями по безэмоциональному лицу Джима, тот напоминал красивую античную статую.
– Свали от него! – Боунс целенаправленно схватил птицу, но ощутил только порыв воздуха и пустоту.
Козодой вдруг пронзительно закричал в ветвях платана.
– Джимми?.. – негромко позвал Боунс, приобняв мужа. – Идем домой.
– Домой? У нас нет дома… Земля, кажущаяся такой безопасной, – отмер Джим и шагнул ближе, так что Маккой ощутил холод его кожи. – Они здесь. Всегда будут и всегда были. Ктулху зовет нас, Боунс. Почему только мы его слышим?
– У нас есть дом, Джим, – все происходящее пугало. – Здесь ты и я. Ктулху – просто глупая сказка. Ты весь ледяной. Идем, – Маккой медленно повёл супруга к дому.
Джим покорно шел, но двигался изломанно, словно забыл, как ходят люди.
– Сейчас ляжем спать, да, Джим? – Леонард завёл его в дом и провёл в спальню. – Вот так. В кровать.
Кирк слушался машинально и, уже когда они легли и Маккой отогревал собой замерзшего мужа, сказал:
– Это правда, он наблюдает…
– Тише-тише, спи, Джим, – все это пугало до трясучки, но Маккой старался держать себя в руках. – Это дурной сон.
– Море, – не сдавался Кирк, пытающийся успеть ему что-то объяснить. – Оно неправильное, здесь совсем близко к Р’льеху…
– Да, Джим. Завтра утром все будет хорошо, – Маккой поглаживал мужа по волосам.
– Ты мне не веришь, – неразборчиво ответил Джим. – А завтра я не буду верить себе. Он сказал не искать его.
– Что?
– Не ищи Ктулху. Иначе найдешь.
– Джим, дурной бог забытой религии мёртв, – Маккой вздрогнул, вспомнив иллюстрацию из кожаной книги.
– Нет. В подводном городе Р’льехе мёртвый Ктулху спит и видит сны… Ph’nglui mglw’nafh Cthulhu R’lyeh wgah’nagl fhtagn.
Вот теперь Маккой по-настоящему испугался.
– Не ищи его, – еще раз приказал, не попросил Джим.
И отключился.
– Вот чёрт… – Боунс прижал мужа к себе.
И не спал до самого утра, притянув Джима к себе и размышляя над всей этой чертовщиной.
***
– Дерьмово выглядишь, – поприветствовал Маккоя Чехов. – Ночь любви?
– Давно по зубам не получал? – огрызнулся Боунс и осекся: – Ты что-то знаешь, ну или слышал про… Р’льех?
– Логово Ктулху, – пожал плечами мальчишка. – Легенда. Ты же читал вчера про них? В Некрономиконе.
– Не читал, – похолодел Боунс. – Не читал…
– Что случилось? – настороженно спросил Чехов, удобно облокотившись об его стол. – Может, я что-то смогу подсказать?
– Ничего. Мой муж… Не знаю, наверное, перенервничал во время переезда. Он иногда гуляет во сне и вчера говорил о Ктулху и Р’льехе, и…
– Козодои? – Павел вдруг изменился в лице. – Запахов странных нет в доме?
– Ох, черт, – поморщился Боунс. – Джим говорил, что в подвале явно что-то сдохло, типа енота или крысы…
– Вот как… – мальчишка закурил и махнул рукой официантке. – А я не знал, что ты гей, – усмехнулся он. – Местный шеф полиции ярый гомофоб.
Он отпил из чашки и перевёл взгляд в окно. Леонард слегка удивился резкой перемене настроения Павла.
– Я рад за нашего шефа, – отмахнулся Боунс. – Еще Джим говорил на незнакомом мне языке, и вот это было совершенно непонятно.
– Здесь много чего странного творится, – пожал плечами мальчишка. – Привыкнете, думаю. А твой… муж занимается?
– Чем? – не понял Маккой.
– Ага, чем? – хихикнул Чехов.
– Он художник, – ответил Боунс. – А я совсем не рублю в искусстве…
– Погоди, – зашипел Чехов. – Ты говорил «Джим»? Джим Кирк?
– Да.
– И он твой муж, – подытожил Павел. – Ты реально не рубишь в искусстве. Мне нужен его автограф!
– А я думал, он просто малюет что-то на чердаке, – усмехнулся Маккой. – Я спрошу у него.
– Пиздец, – Чехов теперь смотрел на него словно на вымершего динозавра. – Я хочу к тебе, к вам в гости…
– О как, – рассмеялся Боунс. – Мне нужно переговорить с супругом. Насчёт визита. Слушай, а что он вообще рисует? В каком стиле хоть?
– Абстракции. И монстры… – Чехов довольно зажмурился. – Ты даже не знаешь, кого тебе посчастливилось иметь!
– Мы мало говорим о работах друг друга, – отмахнулся Маккой. – Что будем делать с делом?
– Можно посетить Храм? – предложил Чехов.
– Храм?
– Угу… – пробормотал Павел. – Пообщаешься с культистами. Про Монику расспросим. Может, она именно с культистами так и развлекалась. Как ее на столько раундов-то хватило, до сих пор об этом думаю…
– Господи, блядь, Иисусе, я только перестал об этом думать! – простонал Маккой.
Луиза принесла счёт, и Павел, бросив деньги на стол, поманил Боунса за собой. Поездка на красном монстре снова вогнала Леонарда в состояние, близкое к обмороку.
Храм стоял на высоком берегу Мискатонака и выглядел… неброско. Но за дверьми, в сумрачном зале, где картины на стенах оживали в дрожащем свете свечей, было действительно жутко.
– Павел! – миловидный юноша подскочил к ним и взял Чехова под руку. – Тебя давно не было.
– Я по работе, – улыбнулся Павел. – Навалилось всего.
Мальчишка улыбнулся и скользнул ладонью по спине Чехова. Маккой заметил это ненавязчивое движение. Интересно, а напарник знает, что его мечтают выебать на любой удобной поверхности? Судя по тому, как Чехов улыбался юноше, он не только знал, но и был всеми конечностями «за». Интересное знание о новом напарнике. Оставался еще шанс, что мальчишка виртуозно играет, но в него верилось мало.
– Павел, – невысокий мужчина, солнечно улыбаясь, подошёл к ним. – Я рад видеть вас.
– Мистер Морстен, это мой напарник, Леонард Маккой, – Павел кивнул в приветствии. – Мы хотели узнать о Монике Лессен.
– О… – Морстен печально вздохнул. – Мне так жаль её. Она была нашей сестрой более сорока лет. Так больно терять столь верных последователей великого бога. Мы все любили ее…
Маккой в красках представил, как все ее «любили», и ужаснулся.
– Расскажете все, что можете о ней? – попросил Боунс, борясь с накатившей тошнотой.
– О, конечно, с удовольствием. Она является, являлась нашей последовательницей много лет, практически с момента основания храма Спящего в этом городе.
– Именно поэтому она шагнула в окно? – позволил себе усмешку Боунс.
Глава культа покачал головой и поманил Маккоя в небольшой кабинет. Маленькое помещение было таким же мрачным, как и остальной Храм, разве что вместо свечей темноту разгоняли тусклые лампы. На низких полках пылились толстые книги, гравюры на стенах словно сошли со страниц Камасутры.
– Древние поощряют радости жизни, – пояснил Морстен, заметив направление взгляда Маккоя. – Спящий видит сны о том, как мы наслаждаемся друг другом с его благословения…
– Вы не создавали впечатления поехавшего культиста, – Боунс передернул плечами.
– Вижу, вы не разделяете наших убеждений, – Морстен достал из стола бутылку виски и два стакана. – Ваше право.
– Благодарю, – Леонард пригубил виски. – Так почему же Моника покончила с собой?
– Я скажу так, как сам думаю. Спящий, при всем его великодушии и любви к нам, ужасен на вид. Моника была художницей, более тонко, чем обыватели, чувствовала этот мир. И, конечно же, добилась больших успехов в медитации. Боюсь, она зашла слишком далеко и узрела самого Ктулху, – он печально покачал головой. – И разум её помутился.
– То есть… – Маккой скрыл улыбку за бокалом. – Думаете, она увидела этого вашего божка и съехала с катушек?
– Он не «наш», – нахмурился культист. – Это мы – его. Но даже самые ярые его последователи знают – не стоит искать Ктулху. Иначе найдёшь.
– Странная фраза-напутствие, – заметил Боунс, – особенно для последователя.
Тот, забавляясь, качнул головой:
– Поймите меня правильно, детектив; поиск – настоящий поиск – нужен только безумцам, мы же предпочитаем знание. И Веру.
– И секс. Много секса. Безо всякого стеснения и оглядки на нормы приличия? – уточнил Маккой.
– Разве это плохо? – изумился культист. – Разумеется, секс с оглядкой на такие вещи, как элементарная безопасность и такое… – он картинно щелкнул пальцами в воздухе. – Такое понятие, как верность партнеру.
Леонард автоматически провернул кольцо на безымянном пальце и нахмурился.
– Мы никого не осуждаем за выбор пути, – снова странно посмотрел на него культист.
– Замечательно, – Маккой прочистил горло. – То есть никакого криминала в смерти Моники вы не видите?
– Нет, – твердо заключил Морстен. – Криминала в этом нет. Только мистика, но она, увы, не интересует полицию…
– Удивите меня.
– Показать фокус? – усмехнулся культист. – Вы безумно любите мужчину. Это многим не нравится. Но у него такие глаза и улыбка…
– Какая мистика? Город маленький, мы явно привлекаем внимание.
– Вот видите? Вы объясняете мистику рационализмом.
– Ладно, ваше дело. Спасибо за информацию, – Маккой встал. – До свидания.
– Вы знаете, где меня найти, – отозвался культист, странно улыбаясь.
Леонард быстро вышел из кабинета, стараясь отыскать взглядом Павла. И нашел. Милый напарник вальяжно сидел на странном кубическом постаменте и целовался с невообразимо грациозной темнокожей девушкой. Маккой моргнул и только потом понял, что она совершенно обнажена.
– Чехов… – прошипел он и подошёл ближе. – Павел!
Темнокожая леди хищно зыркнула на него, но отпустила Чехова.
– М-м-м… Чего? Уже поговорили? – Павел вздохнул. – Быстро вы.
– Очень быстро. Ты тоже быстро, подругу завел.
– Это Ухура. Моя девушка, – усмехнулся Павел. – Нийота, это Маккой, мой напарник.
– Совершенно неприятно познакомиться, – мило ответила Ухура.
– Что же вы так, девушка? – усмехнулся Маккой.
– Потому что вы гей, – заявила она. – А жаль! Так жаль!
– То есть вероятность того, что я хороший человек, даже не рассматривается. Жаль, —
Маккой, едва сдерживая ярость, развернулся и направился к выходу из храма.
Вскоре за ним вышел и Павел, непривычно смущенный чем-то и злой.
– Твоя девушка культистка? – изумился Маккой. – Я думал, ты умнее.
– Не твоё дело, – огрызнулся Чехов.
– Ладно… Узнал что-нибудь?
– Да что я узнаю, пока там Нийота? – расстроился Павел.
– Твоя гомофобная подруга мешает тебе работать, – вздохнул Маккой. – Покури пока. Я позвоню Джиму, ладно?
– Ага, – отозвался Чехов, грустно глядя на закрытые двери Храма.
Маккой вздохнул и отошёл в сторону, вытаскивая телефон из кармана. Джим ответил после первого же гудка, словно лежал на телефоне.
– Джимми, как дела? – Леонард прислонился к невысокому забору и закурил.
– Все хорошо, Боунс, – тихо отозвался Джим. – Что такого я учудил ночью? Ну, просто у меня рана на плече заклеенная, вот мне и интересно. Я сам не звонил – не хотел тебя отвлекать из-за глупостей.
– Ночью ты пошёл прогуляться. И оцарапался где-то, уж как не проснулся… Как сейчас самочувствие?
– Нормально, – судя по голосу, Джим был опечален. – Я тебя не напугал?
– Ну, я думал, что ты ушёл от меня к молодому доброму парню, – Леонард усмехнулся. – Но ты всего лишь шатался по двору.
– Боже… – Джим вздохнул. – Мне так жаль.
– Ничего, милый, – Боунс взглянул на часы. – Представляешь, мой напарник – твой фанат.
– Что? – Боунс мог слышать растерянность в таком красивом голосе. – Фанат?
– Да. Ты же чувствуешь самодовольство, м-м-м? – Маккой улыбнулся.
– Я чувствую ужас! – искренне заявил Джим.
– Жаль, он как раз хотел в гости, посмотреть на тебя, – рассмеялся Боунс.
– Я что, зверюшка из зоопарка? – хныкнул Джим. – Ну ладно. Я разберусь тут немного, и приводи его вечером.
– Только в подвал не спускайся! – предостерег его Маккой.
– Не буду, – рассмеялся Джим. – Боунс, я до одури боюсь темноты, так что туда я точно не пойду.
– Хорошо. До вечера.
– До вечера, – Джим сбросил вызов, и Леонард вздохнул, представляя, как долго и муторно будет тянуться время до этого «вечера».
– Ладно. Павел! – Маккой обернулся. – Джим не против твоего визита. Он очень даже «за».
Мальчишка заметно повеселел и вдруг снова опечалился.
– Как думаешь, он даст мне автограф или нет?
– Слушай, Джим очень стеснительный, не думай, что он зазвездившийся идиот. Так что попросишь – он тебе на чем угодно распишется.
– Это так классно, – разулыбался парень. – Ты даже не представляешь, насколько это клево. Вот у тебя есть кумир?
– Э-э-э… Ну, Моррисон мёртв, так что нет. Нам нужно в морг, хочу глянуть отчёт коронера, – Леонард поежился. Кажется, собирался дождь.
– Кто такой Моррисон? – непонятливо спросил Чехов.
– Моррисон. Дорс. Не, не зашевелилось в душе ничего? People are strange when you’re a… – напел Маккой и вдруг запнулся. – Ладно, поехали.
Чехов пожал плечами, отвлеченно размышляя, что вкусы людей обычно дико и безумно разнятся.
В морге было прохладно и не воняло, что чертовски порадовало Маккоя.
– Так, в желудке кусок пиццы, в крови героин, сердце пошаливало… – зевая, сообщил врач.
– Ну да, – протянул Чехов, равнодушно разглядывая обстановку. – Это все объясняет, она обдолбалась.
– Несмотря на возраст и наркоманию, общее состояние здоровья было хорошим…
Леонард взглянул на Чехова.
– Но… – продолжил доктор. – Как вариант, вполне возможно, что леди совершила самоубийство в состоянии интоксикационного делирия.
– И культ совершенно ни при чем, – Маккой вздохнул.
– Думаю, что поставщиков найти будет невозможно, – грустно подытожил Чехов.
– Порасспрашивай свою девушку? – предложил Маккой. – М?
– Они не употребляют! – вскинулся Чехов, но покорно заткнулся, споткнувшись о раздраженный взгляд напарника.
– Спасибо, – Маккой перевёл взгляд на доктора. – Я возьму отчёт?
– Конечно, – доктор безропотно вложил бумаги ему в руки. – Успеха с этим делом.
– Спасибо.
На улице начался мелкий дождик, Леонард поморщился и закурил.
– Что делаем дальше? – тихо спросил неугомонный напарник, парень моментами залипал в телефон, и, судя по тому, как он хмурился, его подружка выгрызала мальчишке мозг.
– Расходимся? Или зайдёшь? – усмехнулся Маккой.
– Зайду, – вскинулся Чехов и отключил телефон.
– Не вызовешь на себя гнев Ктулху? – рассмеялся Маккой.
Павел поморщился:
– Разве что одной очень злой гидры.
– Расслабься, юноша, – Маккой приобнял Чехова. – Совместная жизнь тяжела.
– Мы в той стадии, когда просто трахаемся, – честно ответил Павел, и Боунс рассмеялся.
***
Джим курил на крыльце, когда они подъехали. Фурия отлично вписалась в пейзаж, заехав под дерево и породисто скрипнув тормозами. Маккой выбрался из уютного плена кресла-дивана и с наслаждением потянулся, наблюдая за игрой закатного солнца в звенящих на ветру металлических пластинах. Джим обожал подобные штуковины, и Леонард давно смирился с этим.
– Привет, – Кирк настороженно смотрел на Чехова, который, кажется, был готов запищать от восторга. – Я Джим.
– Я Павел, – отмер мальчишка. – У меня четыре твоих картины! На самом деле я хотел купить ту, с русалкой, но пока накопил денег, пока туда-сюда, она пропала с сайта. Наверное, ее купили…
– Наверное, – Джим улыбнулся. – Но я начал еще одну. Не с русалкой, но тоже морская тематика…
– И я могу ее купить? – Маккой искренне пытался скрыть улыбку, наблюдая за напарником.
– Если мы подружимся, то я подарю ее тебе, – рассмеялся Джим. – С ума сойти, вот он, мой оптовый покупатель!
Боунс точно знал три вещи. Первое – грязные носки, пролежавшие пару дней под стулом, только выглядят чистыми. Второе – не стоит мешать мексиканскую еду и кефир. И третье – если Джим разговорился с кем-то, то этот человек навеки становится другом семьи. Хочет он того или нет.
Теперь Чехов будет лучшим другом Кирка.
Леонард быстро поцеловал супруга в щеку и, будучи не совсем уверенным, что его присутствие заметили, все же взял фонарь и направился в подвал, решив быстро проверить наличие там мертвых зверей.
Воняло знатно, Боунс, не ожидавший такого запаха, покачнулся на древней лестнице, вцепившись в перила. Пахло не разлагающимся трупом, а чем-то аммиачно-серным, как смесь кислых помидоров и опилок из кошачьего лотка. Леонард осмотрелся, насколько это позволял тусклый фонарь, и горестно вздохнул. Даже если допустить, что это дохлый енот – его трупик не найти в куче старого хлама, оставшегося здесь от предыдущих хозяев.
И все это затянется надолго.
Еще немного постояв на верхних ступенях лестницы, Боунс решительно вернулся и запер к всем чертям подвал, благо дверь была снабжена массивной щеколдой.
– …четыре года, – голос Джима звучал откуда-то из дома. – Я тогда еще не знал, как себя вести, представляешь, стеснялся настолько, что на нашем с Боунсом первом свидании разбил бокал и сбежал…
– Вы про меня сплетничаете, это некрасиво.
Кирк с улыбкой обернулся:
– Прости. Я рассказывал о нашей встрече.
– Лучше расскажи, почему я не в курсе что ты «знаменитый художник»?
