Текст книги "Имя дракона (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Хм, – опять промолвил старичок-крестьянин, – и какие же истории?

– Хотя бы о драконе вашем. Не боитесь вы его?

Все переглянулись и… расхохотались, как будто менестрель только что разыграл шута, а не самым серьёзным тоном задал вопрос. Юноша нахмурился. Старичок снисходительно похлопал его по плечу:

– А сам-то не боишься? С чего бы нам нашего господина бояться?

– Как же! Говорят же, что драконы людей едят? – вспомнил одну из легенд менестрель.

Все снова переглянулись, но на этот раз состроили серьёзные физиономии, а старичок-крестьянин беззаботно отмахнулся:

– А, об этом… Едят, конечно, по человеку в год – так заведено исстари. Быть может, господин наш Дракон тебя именно для этой цели и приволок. Жалеет своих-то.

Менестреля пробрал холодок.

– А черепа складывает, верно, в одной из кладовых, – продолжал старичок с серьёзным видом. – Немалые тысячи!

– Позволь-ка, – перебил менестрель, которого даже некий зародившийся в душе страх насчёт личины Дракона не смог сбить с толку, так что мыслил он ясно и рассудительно, – сколько же ему лет?

Старичок-крестьянин постучал по столешнице:

– Видишь кольца? По ним возраст дерева определяют: одно – за год. А мерил бы Дракон – так одно за сто лет. Не меньше!

Трактир менестрель покидал озадаченным и даже растерянным. Пошутили над ним или нет, но задуматься стоило, если уж не о плотоядности драконов, так о долгожительстве. Легенды о подобном умалчивали, упоминая лишь смерть драконов от руки доблестных рыцарей. А если думать своим умом, то Дракон не должен быть слишком уж стар, даже если летоисчисление драконов и отличается от человеческого, ведь в его янтарных волосах не было и тени седины, а морщины на лбу – так это обычное дело для людей (или драконов) серьёзных и вдумчивых.

– Кладовая на тысячу черепов… – пробормотал менестрель, вернувшись в башню и невольно разглядывая каждый угол, как будто думая отыскать там или сами черепа, или тайные знаки, которые непременно должны к этим самым черепам привести.

Не особо надеясь на успех (понятное дело: если уж и прятать черепа, то в подземельях, а туда юноша в одиночку ни за что бы не сунулся), менестрель пробежался по лестнице, заглядывая в каждую из дверей. Все они были отперты, за исключением двери на четвёртом пролёте. Менестрель подёргал, повертел ручку, даже попробовал наддать плечом, но всё безуспешно. Тогда он встал на колени и приложил глаз к замочной скважине, пытаясь хотя бы так рассмотреть, что внутри. Черепов видно не было, комната вообще казалась пустой.

– Что это ты делаешь, господин менестрель? – удивился Дракон, который как раз вернулся в башню и застал юношу за этим недвусмысленным и точно неприглядным занятием.

Менестрель вскочил на ноги, вспыхнул стыдом и под пристальным взглядом Дракона как-то против своего желания или воли начал рассказывать о том, что увидел, услышал и узнал в деревне.

«Как же это так выходит? – думал он в то же самое время. – Слова-то как будто сами собой изо рта вылезают».

Дракон, воспользовавшийся вольно или невольно толикой своих чар, чтобы разговорить менестреля, слушал с серьёзным, даже несколько суровым видом, но в углах его рта то и дело подрагивало улыбкой, которую он пытался скрыть за этой напускной суровостью, а глаза начали озорно посверкивать, и уже это скрыть было сложнее.

А менестрель, выпалив свою исповедь единым духом, заключил её прямым вопросом:

– Так верно ли это, господин дракон, что драконы людей едят?

Дракон взял юношу за плечи и подтолкнул к лестнице со словами: «Идём, так уж и быть, расскажу». Они спустились в трапезную, мужчина водворил менестреля за стол, сам присел на угол и, искоса на юношу взглянув, поинтересовался:

– А что, страшно услышать правду?

Менестрель подумал, взлохматил рукой волосы и засмеялся:

– Так-то страшновато, конечно, но больше любопытно.

– Даже и не знаю, что тебе сказать, господин менестрель… – Дракон сосредоточенно почесал затылок, прищурился. – Может быть, и едят. Что же до меня, то никакой «кладовой с тысячью черепами» в башне нет. А слухи эти… – Он засмеялся, уже не скрывая озорства, что никак не вязалось ни с его внешностью, ни с возрастом. – Слухи эти я сам пустил, ещё когда люди сюда впервые пришли и вздумали здесь поселиться… чтобы не докучали. В прежние-то времена боялись, теперь – дело прошлое, вместо сказок детишкам рассказывают.

Щёки менестреля залил румянец. Досадно было не за то, что старичок его обманул, а за то, что он едва тому не поверил, – как дитя малое, в самом деле! Однако же другое занимало его ум.

– Так ты, верно, стар, господин дракон? – предположил он осторожно, боясь навлечь на себя его гнев столь неучтивым вопросом.

– Ещё как стар, – весело подтвердил Дракон и похлопал ладонью по столешнице, говоря: – Посмотри-ка сюда, господин менестрель.

Столешница, как и в трактире, была из среза дерева, но диаметром превзошла бы и ту, что сам Святой король для Круглого Стола предложил.

– Видел я эти деревья ещё молодняком. И те, что до них были, и многие дерева до этого. Точнее не скажу, господин менестрель: время для драконов течёт иначе, чем для людского рода. – И Дракон любовно погладил столешницу, а взгляд его несколько затуманился, как будто он припомнил что-то или пытался припомнить.

Менестрель хотел счесть кольца, но счёт давался ему нелегко: дальше сотни он помнил смутно, нечего было считать такими громадными цифрами. Юноша посмотрел на руку, загибая пальцы, и прикинул, что Дракону в таком случае должна быть не одна тысяча лет. Он удивлённо вскинул брови, гадая, действительно ли Дракон «стар», или по драконьим меркам – это самый расцвет сил.

– Так что съесть я тебя не съем, господин менестрель, – заключил Дракон, посмеиваясь. – А на крестьян не серчай, они не со зла: чужаков они редко видят, больше из любопытства над тобой подтрунили.

Они ещё говорили о разном в тот вечер: и о земле, на которой Старая Башня стоит, и о крестьянах, которые живут под Драконом уже не одну сотню лет, и о порядках в Драконьем уделе, и о прочих россказнях, которыми люди тешатся во всех королевствах, но которые мало общего имеют с тем, как обстоит на самом деле…

***

Менестрель к Дракону быстро присмотрелся. Бояться его не стоило, верно говорил старичок-крестьянин: суровость – напускная, немногословность – всё больше спросонья или от погоды, в прочее время и беседу вёл охотно, и смешлив был не по возрасту; работой не гнушался и каждое утро самолично чистил конюшни и лопатил грядки, сам готовил, сам посуду мыл, сам прорехи починял, хотя мог бы отрядить на эти работы любого из крестьян; не кичлив, а уж верно мог бы гордиться происхождением, что древнее самой этой земли.

Менестрелю всё это в Драконе бесконечно нравилось, и он вскоре сам в этот неприхотливый быт втянулся: то двор вызовется подмести, то с сорняками расправиться, – в общем, что по силам – за то и берётся. В деревню изредка заглядывал, когда Дракон по своим драконьим делам из башни отлучался, крестьян о том о сём расспрашивал, потом на песни перекладывал, а Дракон слушал и даже иногда что-то советовал (в песнях-то Дракон понимал едва ли не больше самого менестреля, вот только сам никогда не пел и никакого желания подтягивать менестрелю, даже после нескольких кубков, не изъявлял). Потихоньку башню исследовал: верёвкой обвязавшись, прошёлся по лабиринтам подземелий, там всё больше кладовые с припасами были или вовсе пустые карманы, ничего загадочного; парочка черепов таки отыскалась, но то, верно, были останки или незадачливых мародёров, которые попытались в отсутствие Дракона ограбить башню, да так и не смогли выбраться, или некогда обитавших в этих пещерах-лабиринтах древних людей, живших ещё прежде Дракона.

Осень между тем свои сети над лесами раскинула: пожелтели и начали облетать листья с деревьев, только клёны ещё держались и сияли алыми всполохами, как маяки, да невозмутимо качали пушистыми лапами ели. Травы и кусты скукожились первыми заморозками, поля редели и плешивели. Птицы ещё не подались на юг, но уже сбивались в стаи и кружили над полями, оглашая воздух пронзительными криками. Тоскливая пора!

Дракон, как подметил менестрель, перемены в погоде чувствовал острее людей: ел он теперь мало, подолгу дремал на своём троне, а ещё беспрестанно ёжился, будто под чьим-то колючим взглядом. Песнями его развлечь не получилось, так что менестрель вздумал завести разговор и заодно выспросить, верны ли его предположения насчёт таких разительных перемен с Драконом.

– Скажи-ка, господин дракон, – спросил менестрель за трапезой, – а драконы в спячку впадают?

Дракон удивлённо приподнял бровь, повёл плечами:

– Не впадают, а что?

– Не в обиду будет сказано, но ведь драконы сродни ящеркам да змеям, вот я и подумал, что тебе засыпать время пришло, – осторожно объяснил юноша, следя за лицом Дракона и намереваясь тут же извиниться и умолкнуть, если заметит на нём хоть тень гнева.

Мужчина рассмеялся – впервые за несколько недель:

– Верно, заставил тебя поволноваться, уж прости.

На том разговор и кончился. Продолжать его менестрель отчего-то не стал, сам не понимая почему: то ли побоялся расспрашивать дальше, то ли успокоился этим смехом, то ли почувствовал во взгляде Дракона благодарность за проявленную заботу и смутился тому.

А Дракон сказал:

– Да, чуть не забыл, есть у меня к тебе просьба, господин менестрель. Поможешь мне завтра утречком в одном деле?

Юноша кивнул, но о подробностях этого «дела» Дракон распространяться не стал, так что было над чем подумать в оставшийся вечер.

– Помоги-ка расстелить, – попросил Дракон утром, раскидывая по траве большую холстину, и менестрель помог, гадая, для чего это понадобилось.

Мужчина же оборотился драконом и стал по холстине топтаться, иногда вскидывая крылья и трепеща хвостом. Что это был за ритуал – юноша не представлял, но всё оказалось проще, чем он думал. Потоптавшись так порядочно, Дракон схлынул и перескочил на траву, а менестрель увидел, что на холстине остался ворох чешуек, поблескивающих всеми цветами радуги на холодном осеннем солнце, и догадался, что вся хандра Дракона – от линьки. Однако для чего же было собирать чешую?

Они с Драконом взялись за края, сворачивая холстину в узел, и пересыпали чешую в большую дубовую бочку, которую мужчина притащил из башни загодя.

– Время подати собирать, – сказал между тем Дракон, оттащив – без особого труда – бочку к изгороди. – А мне ещё нужно слетать к окраинам, глянуть, нет ли где пожаров. Так что тебя попрошу, господин менестрель, меня подменить.

– Как же я смогу? – растерялся менестрель.

– Премудростей-то никаких, – возразил Дракон и начал объяснять: – У крестьян бери, что бы ни принесли, а взамен раздавай чешуйки. Поверье у них есть, что драконья чешуя удачу приносит, оберегом от разных невзгод служит и от колдовства защищает. Уж не знаю, насколько это верно, силы-то в ней самая малость…

Менестрель сунул руку в бочку, поворошил чешуйки и подумал, что такие поверья на пустом месте не появляются: драконы же существа волшебные, почему бы и чешуе их некоей долей чар не обладать? Казалось (или он это себе надумал?), от чешуек исходило тепло, приятно щекочущее ладонь, – точно волшебные!

Дракон же счёл, что этих объяснений достаточно, и улетел, обещав вернуться не позднее полудня. А юноша стал ждать крестьян.

Люди потянулись к башне через час с лишним. Сложного в сборе податей, действительно, ничего не было: крестьяне складывали что принесли возле изгороди, менестрель благодарил их («Да будет с вами благословение благодетеля нашего Дракона на весь год!») и давал каждому по чешуйке, крестьяне кланялись, желали того же и самому́ менестрелю и отходили, уступая очередь другим. Юноша подметил, что некоторые подходят по нескольку раз, с новыми дарами, очевидно, желая заполучить побольше чешуек, но, поскольку Дракон ничего не говорил насчёт того, сколько чешуек давать в одни руки, делал вид, что так и нужно, и приветствовал их прежними словами, не показывая, что признал их.

Полдень давно прошёл, Дракон ещё не возвращался, так что юноше пришлось справляться одному. Людской поток схлынул ещё нескоро, как раз к вечерней заре, и менестрель успел раздать все чешуйки до последней, а возле изгороди образовалась порядочная куча из принесённого крестьянами. Но, глядя на то, что он собрал, юноша почувствовал некоторую неуверенность и даже опасения: а стоило ли принимать в качестве податей, к примеру, какие-то пучки травы (сорняки сорняками!) или нанизанные на верёвку камешки? Обнаружился среди прочего даже череп какого-то некрупного животного, скорее всего, овцы. Как ни посмотри, а несли крестьяне Дракону всякий хлам!

Были, конечно, и вполне приличные и ожидаемые дары: туго набитые мешки с зерном и мукой, свежеиспеченный хлеб, восхитительно пахнущие окорока, некрашеные холсты, восковые свечи, вырезанные из дерева миски, выкованные новенькие инструменты: ножи, подсвечники, мотыги, грабли, – словом, всё, что может понадобиться Дракону в житье-бытье. Но монет никто не принёс, и это менестреля удивило больше всего: в других королевствах, он знал, требовали налоги серебром, а то и золотом.

Менестрель перевернул пустую бочку и сел ждать Дракона. Тот вернулся усталым, пахнущим гарью, с выпачканным сажей лицом, тяжело привалился к изгороди и приветственно поднял руку – у него не было даже сил говорить, и юноша понял, что где-то случился пожар.

– Вижу, и без меня справился? – отдышавшись, спросил мужчина.

Менестрель помялся и пожаловался ему на столь бессмысленные, по его мнению, подношения. Дракон их бессмысленными не считал.

– Травы эти – лекарственные, – объяснял он каждую из наречённых юношей «хламом» вещей, – а можно и чай заварить. Камни – чтобы огонь добывать, это кремний.

Насчёт черепа, правда, он хорошенько подумал и потом не слишком уверенно предположил, что из костей, если их истолочь хорошенько, может выйти что-нибудь полезное. А может, и подшутили крестьяне, намекая на историю с «кладовой», которой пугали менестреля: мол, ещё один череп в коллекцию. Юноша при этих словах сильно покраснел.

Как бы то ни было, Дракон остался собранным весьма доволен, и они с менестрелем почти до самой ночи перетаскивали дары в башню, а потом полуночничали запоздалой трапезой: Дракон нарезал окорок, наломал хлеб и накипятил чаю с травами, и проголодавшемуся за день менестрелю казалось, что ничего вкуснее он в своей жизни не едал.

========== Дракон из Серой Башни и менестрель. О луковом рыцаре ==========

Бывают дни, когда заняться совершенно нечем, – особенно поздние осенние дни в предчувствие зимы, – но именно в эти-то дни непременно что-нибудь да происходит.

Зимы в здешних краях не отличались суровостью, разве только утрами трава становилась седой от холодного дыхания заморозков да вода подёргивалась тоненькой корочкой льда, похожей на слюду, а в остальном – осень осенью. Снег выпадал редко и надолго на земле не задерживался, тая под пристальным взглядом нахохленного солнца. Было ли то от витающего в воздухе колдовства или по самой природе – неизвестно.

В один из таких дней менестрель, закутавшись в плед, сидел на подоконнике и читал одолженную у Дракона книгу.

Стоит упомянуть, что Дракон попытался поставить на окно решётку, но менестрель тому воспротивился («Да это как в клетке сидеть, нипочём не стану!»), и оба сошлись на компромиссе: Дракон вкрутил в стену массивное железное кольцо – такое бы и тягловая лошадь вырвать не смогла, куда уж щупленькому человеческому созданию! – и теперь юноша, выглядывая в окно или усаживаясь на подоконник читать, непременно должен был обвязываться верёвкой, что спасло бы его, свались он с башни снова, а Дракону не составило бы труда втащить менестреля обратно.

Книга, которую читал менестрель, была скучна, но других в башне не нашлось.

У Дракона была роскошная библиотека: в комнате, что на третьем пролёте, хранилось бессчетное количество рукописей и книг, – и он разрешил менестрелю ей пользоваться в своё удовольствие, но, к великому сожалению, практически все книги, за исключением неполного десятка, были написаны на неведомом менестрелю, а может быть, и вообще всему людскому роду языке. Быть может, язык этот был драконий; во всяком случае, Дракон эти книги умел читать. А то, что мог прочесть менестрель, – невероятно скучная история крестовых походов (он как раз её и читал), канцоны о рыцаре и прекрасной даме и ещё несколько книг подобного толку.

Книга была скучна, и менестрель то и дело клевал носом и уже успел потерять нить повествования, запутавшись в прозвищах и порядковых номерах королей, в этих крестовых походах участвовавших: то ли это был Фредерик XV, то ли Фредерик Чернобород с неупомянутым номером – что за смехотворная традиция называть королевских отпрысков одинаковыми именами! К середине книги – спустя четыреста лет истории! – королевская семья всё-таки проявила фантазию, и на страницах появился король Родерик, но фантазии хватило лишь на это, и все последующие упомянутые короли тоже были Родериками.

Менестрель уже успел дочитать до того момента, когда король Родерик VII Рыжий – не путать с Родериком V Рыжим! (на этом месте менестрель фыркнул и пробормотал: «А, провалиться, теперь уже и прозвища одинаковые!») – собрал рыцарей, чтобы отправиться в очередной поход на поиски гробницы Святого Короля…

Дракон в это же самое время предавался размышлениям, сидя подле полыхающего камина. Мысли были сонные, путанные, не особо важные, навеянные теплом огня, и упоминать их, верно, не стоит даже для истории.

И вот тут кто-то заколошматил в дверь. Сон с Дракона как рукой сняло, он подошёл и глянул одним глазом в решетчатое окошечко, что слева от двери (прежде никакого окошечка там не было, но не так давно вывалился из стены булыжник, как раз на уровне глаз, и Дракон решил приспособить отверстие под смотровое окно). Глянул и поморщился: объявился какой-то рыцарь.

Рыцарь был настолько бесцеремонен, что спешился у изгороди, привязал свою куцехвостую лошадёнку, перелез через воротца, проявив недюжинную сноровку (в доспехах ведь), и вот теперь колошматил в дверь кулаком, щуря близорукие глаза; забрало было поднято, открывая бо́льшую часть его лица с куричьим носом и жидкой бородёнкой рыжеватого цвета.

– Открывай и сразись со мной! – дребезжащим голосом завёл рыцарь.

– Зачем мне с тобой сражаться? – спросил Дракон через окошечко.

– Я сражусь с тобой, чудище, – героическим тоном объявил рыцарь, – и освобожу похищенную тобой принцессу!

Мужчина поморщился на «чудище» и поскрёб затылок. Выходило явное недоразумение: слухи о похищенной принцессе, видно, дошли до рыцаря с опозданием. Стоило бы отворить дверь и разъяснить неудачливому визитёру, что он явился впустую, но Дракон медлил. Разумеется, не из страха перед рыцарем или нежелания сражаться – просто от рыцаря немилосердно смердело, и хотелось поскорее от него отделаться. Дело в том, что рыцари непременно носили под доспехами луковицу – в качестве амулета, что само по себе подванивало, а у стоявшего на пороге рыцаря, должно быть, луковица и вовсе сгнила, пропитавшись потом, и вонь от неё окружала рыцаря плотным облаком. Что творилось в этот момент с чувствительным носом Дракона!

Менестрель, услышав шум, отложил книгу (довольный, что не пришлось дочитывать про очередного Родерика, кажется, тоже Рыжего, но ещё и Смелого, причём уже XVI) и спустился вниз.

– Что тут происходит? – удивился он страдальческому виду Дракона.

Луковый рыцарь между тем твердил своё, и юноша понял, что явился тот за вредной принцессой. Не понял только, отчего Дракон до сих пор не прояснил это недоразумение. Запах он тоже почувствовал, но отвращения к нему не испытывал: у людей обоняние устроено не так, как у драконов.

– Нет тут никакой принцессы, – заявил менестрель, подходя к окошечку, – она давно уже к родителям вернулась.

– Лжёшь, чудище! – завопил луковый рыцарь. – Подъезжая, я видел, как томится в башне принцесса!

Дракон и менестрель удивлённо переглянулись. А потом глаза юноши заблестели, он расплылся в улыбке и показал Дракону пальцем на себя. Рыцарь сослепу принял менестреля за принцессу! Дракон накрыл рот ладонью, с трудом сдерживая смех, и знаками показал менестрелю, что надо бы сказать об этой ошибке луковому рыцарю. Но юноша возразил страшным шёпотом:

– Погоди, господин дракон, есть у меня идея получше.

Правда, озорной блеск в глазах с этим шёпотом не вязался, и можно было предположить, что менестрель задумал какую-то шутку.

– А что же ты собираешься делать с принцессой, если мы тебе её отдадим? – спросил менестрель в окошечко.

– Как это что? – даже растерялся рыцарь. – Разумеется, увезу её с собой, женюсь на ней и получу полкоролевства в придачу.

– А не отступишься от своих слов?

– Я от своих слов не отступаюсь! – важно и даже горделиво заявил луковый рыцарь.

– Тогда подожди немного, принцесса сейчас к тебе выйдет, – пообещал менестрель.

– И без сражения отдадите? – недоверчиво, но с явным облегчением уточнил луковый рыцарь. Он плохо себе представлял, как сражаться с драконами, просто так было положено – требовать принцесс через поединки.

– Отдадим… если пожелаешь забрать, – прибавил юноша и уткнулся лицом в плечо, чтобы не расслышал рыцарь его смех.

– Что ж, тогда подожду, ибо решимость моя некобе… не-по-ко-бе-ли-ма, – ещё важнее, чем прежде, объявил луковый рыцарь и упёрся руками в снятый с пояса зачехлённый меч (эта поза непременно должна была произвести впечатление на принцессу – так он считал). Не такой уж он был и образованный, как оказалось.

Менестрель, кивнув Дракону, поспешил наверх.

«Что это он выдумал?» – подумал Дракон, поглядев ему вслед, а ещё подумал со вздохом, что, наверное, придётся откупаться от рыцаря, когда он обнаружит обман и разгневается: ну не сражаться же с тем, кого можно одним щелчком зашибить?

Менестрель же выдумал вот что: поднявшись к себе, он порылся в шкафу, достал оттуда одно из принцессиных платьев – выбрал жёлтого цвета почему-то, будто других и не заметил, рука сама потянулась – и облачился в него, а после напялил на голову колпак с фатой, какие носили прежде девы королевских домов, – и превращение можно было считать завершённым. Так-то оно так, может быть, он бы и сошёл за принцессу, особенно если глядеть издали, но отросшие за ночь усики и бородка (растительность на лице менестрель терпеть не мог и каждое утро изводил её, скребя по подбородку и скулам ножом, а в это утро ещё не успел) предательски торчали в разные стороны, повествуя о том, что под платьем принцессы скрывается то, чего там быть никак не должно. Менестрель подумал, что это отличная шутка, чтобы повеселить ударившегося в осеннюю хандру Дракона.

– А вот и принцесса! – провозгласил юноша, вернувшись к двери.

Он ждал, что Дракон засмеётся, увидев его, но Дракон не смеялся. Его глаза округлились, причём зрачки вытянулись в драконьи, и он отчего-то побледнел, словно увидел перед собой привидение.

– Господин дракон? – встревожился менестрель, которому показалось, что мужчина готов упасть в обморок.

А Дракон вдруг, как по наитию, сцапал его, обхватил руками за плечи и прижал к себе – менестрель и пикнуть не успел! Юноша растерялся и даже раскраснелся, не такой реакции он ждал.

– Господин дракон? – нерешительно окликнул он мужчину.

Тот как будто не слышал. Руки у него, заметил менестрель, сильно дрожали, и сердце часто билось, вот только иначе, чем у людей: биение шло переливами, точно расходились круги по воде от нечаянно упавшего листка или пушинки, – так же мягко, неощутимо, неведомо… Юноша сглотнул, сердце его ударилось в пляс – от неожиданности, скорее всего.

Дракон как будто опомнился, оттолкнул менестреля и что-то пробормотал – что-то похожее на извинения или объяснения, но такое невнятное, что менестрель ничего не понял.

– Так что ж принцесса не выходит? – гаркнул из-за двери рыцарь, и оба невольно почувствовали к нему благодарность: его окрик развеял то состояние неловкости, в котором оба пребывали.

– Уже выходит, – отозвался менестрель, к которому тут же вернулись и задор и шутливость.

– Не стоило бы… – начал Дракон, но юноша уже шагнул за порог.

Бедный луковый рыцарь! Он вытаращил глаза и, должно быть, дар речи потерял.

– Что оробел? – с напускной суровостью спросил Дракон, невольно втянувшись в «представление». – Или тебе принцесса не показалась?

Рыцарь что-то промычал и показал пальцем на менестреля. Тот взялся за края платья и сделал наивежливейший книксен – так ловко и с такой грациозностью, что Дракон подивился: манерам-то менестрель, видно, был обучен!

– Ужель и от слова своего отступишься? – поинтересовался юноша насмешливо. – А как же полкоролевства?

Луковый рыцарь попятился:

– Не надо мне полкоролевства.

– Так хоть давай тебе в награду за усердие покажу лодыжки, – предложил менестрель, ещё выше приподнимая край платья.

Показывать лодыжки было верхом неприличия – для принцесс, разумеется, – но также и способом выказать поклоннику свою привязанность и благосклонность. И откуда бы менестрелю знать такие тонкости!

– Не надо, – взмолился луковый рыцарь, по-прежнему пятясь, и пятился, пока не упёрся спиной в изгородь, не удержался и перевалился за неё; доспехи загрохотали.

Через минуту рыцарь уже сверкал пятками по дороге, лошадёнка потащилась за ним с обречённым видом, а менестрель крикнул вслед:

– А если передумаешь, так непременно покажу!

Скоро рыцаря и след простыл, остался лишь луковый дух, от которого избавиться было не так-то просто. Дракон чихнул.

– Уж больше не вернётся, – уверенно сказал менестрель, поворачиваясь к мужчине.

– Бедняга…

И тут юноша заметил, что Дракон избегает на него смотреть. Теперь, когда они опять остались вдвоём, сразу же вспомнилось то неловкое происшествие.

– Пойду переоденусь, – смущённо сказал менестрель, поспешно стянув с головы колпак, – теперь-то маскарад без надобности.

Дракон только кивнул.

«Что же я творю?» – как-то бесцветно подумал он, возвращаясь к себе и тяжело опускаясь на трон. Взял и обнял. По лицу Дракона разлилась краска, и он накрыл лицо ладонью.

Менестрель же поднялся к себе, переоделся в своё платье и завалился на кровать, размышляя о произошедшем. Почему Дракон так сделал – он не понимал (и думать об этом не хотел, но не думать про это не мог отчего-то: всё вспоминалось то странное пульсирующее биение в груди Дракона), а ещё больше не понимал, отчего никак не успокоится и всё продолжает стучать его собственное сердце – так часто, так мягко, так неведомо…

========== Принцесса с портрета и безымянный дракон ==========

– Кыш! – ругнулся менестрель, выходя во двор.

Курам на него было плевать, как и на то, что он шугнул их: они с кудахтаньем разлетелись в разные стороны, но тут же забыли об этой обиде и снова принялись квохтать, выхаживая по дворику, подбирая зерна и нещадно вытрепывая друг другу загривки – ровным счётом ни за что.

– Голова пустая, – продолжал бормотать с досадой менестрель, – ни о чём не думают…

Куры, разумеется, были совершенно ни при чём. «При чём» был Дракон, «при чём» был он сам, а менестрель невольно вымещал досаду на чём придётся.

С того дня, как они выпроводили лукового рыцаря, всё пошло наперекосяк.

Так-то, как ни посмотри, ничего не изменилось: Дракон насчёт происшествия ни словом не обмолвился, менестрель, понятное дело, тоже помалкивал, разговаривали они как и прежде, трапезничали вместе… Но вот только юноша всё чаще подмечал, что Дракон на него смотрит, не уверен только был: смотрел ли на него Дракон, припоминая глупую выходку с переодеванием, или просто смотрел сквозь него, думая о чём-то своём. Но стоило Дракону заметить взгляд менестреля – он тут же отводил взгляд и делал вид, что и не смотрел вовсе.

И всё бы ничего, но в эти моменты сердце менестреля начинало дурить: подпрыгивало, заходилось частой дробью, гнало краску на лицо, заставляло задыхаться… и вспоминать, как Дракон тогда его обнял. Поневоле досада возьмёт!

Тогда юноша рассудил, что, видься они пореже, скорее бы забылось – что бы оно там ни было, и несколько дней безвылазно сидел на чердаке, притворившись, что сочиняет новую песню; но когда он всё-таки спустился, решив, что отпустило наконец-то, то сердце его так взбрыкнуло при виде трапезничающего Дракона, что он едва устоял на ногах и вынужден был ухватиться за стену, а это вызвало вполне искреннюю тревогу мужчины: тот подбежал, прихватил за плечи, начал расспрашивать… А что в этот момент с менестрелем творилось – и говорить не стоит! Нет, пришлось признать, что план провалился: уж лучше каждый день понемногу краснеть, чем вот так разом в обморок грохаться.

И вот тут-то уже бы надо догадаться о причинах… если бы не четвёртый пролёт.

Дверь на четвёртом пролёте, помнится, всегда была заперта, и сквозь замочную скважину комната выглядела пустой. Но была ли она таковой на самом деле? Для чего в таком случае запирать совершенно пустую комнату? Вот это занимало мысли юноши больше, чем странности, с его собственным сердцем происходящие. Было во всём этом что-то… страшное, да, страшное.

Любопытство, как известно, могло сгубить и кота и вообще всякую живую тварь, но от него никуда не деться. Менестрель, воспользовавшись отлучкой хозяина башни, ещё пару раз пытался разглядеть что-нибудь в замочную скважину и даже в щель под порогом, но безуспешно. Ключи пробовал подобрать, но те, что ему попадались, не подходили; наверное, ключ от этой двери Дракон всегда носил при себе. Был бы менестрель посильнее, он бы просто вышиб дверь, а потом бы уже придумал что-нибудь в оправдание, но с его силами не стоило и пытаться.

Оставалось только мучиться догадками… пока однажды днём, спускаясь с чердака вниз, менестрель не заметил, что дверь в комнату на четвёртом пролёте приоткрыта. Он поступил умно: замедлил шаг, едва ли не на цыпочках подошёл к двери и осторожно, краем глаза всего лишь, заглянул в комнату. Ничего не приметил: ни интересного, ни ужасающего, – вообще ничего, но в комнате был Дракон. Менестреля он не заметил: стоял и смотрел куда-то на стену, но с каким лицом смотрел! Юноша даже вздрогнул, настолько тоскливое выражение лица у мужчины было… как будто смотрел и умирал в тот же самый момент самыми страшными муками, какие только можно себе представить.

Менестрель отпрянул, сердце почему-то опять всколыхнулось, но на этот раз не расходилось, а сжалось в маленький комок, и всем своим существом юноша понял: Дракон ни за что не должен узнать, что он его видел, – иначе случится что-то ужасное, непременно ужасное! Он прокрался обратно на чердак, помедлил, потом нарочито громко закашлял, затопал, а когда дошёл до четвёртого пролёта, то увидел, что дверь уже закрыта, Дракон был где-то внизу.