Текст книги "Дорога до Луны"

Автор книги: Джей Брок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Или нет? Ведь выхода нет лишь тогда, когда человек мертв. А пока все иначе, ничего не решено. Я нахожусь за тысячу миль от Руфи и люблю ее сильнее, чем когда-либо. Одновременно с этой любовью в моем сердце живут злоба и ненависть. Оно разрывается от противоречий, создаваемых мыслями. Почему, что случилось, когда, как? Я должен увидеть ее, хотя бы один раз.

Все эти размышления нашли во мне двойной эмоциональный отклик по причине того, что в поездке я совсем не пил. Ни капли за все время пребывания. Поэтому мне приходилось драться с мыслями каждый день. Они были более полными, сильными и сформированными, а я был более слабым и неподготовленным.

Свои дела я разрешил, как нельзя удачней, пройдя огромную кучу бюрократических проблем, сдав массу биологических анализов и триста раз посетив военкомат. Я наконец добился своего. Главный врач определил мою «болезнь» – камни в почках. Он явно старался, в документах размер этих камней так огромен, что их можно спутать с Плутоном. А меня по этой проблеме можно записать в клуб тех, кому за семьдесят. Но мне абсолютно плевать, что там со мной на бумаге, в реальности, я чувствую себя физически здоровым. Только несколько раз кололо в животе, но это, скорее всего, из-за жирной пищи.

На данном этапе документы отправляются в Лондон, где все бумаги перепроверят и, при условии, что все хорошо, меня признают негодным к службе. А я отчалю в Эверхайд, где буду ждать результатов.

Я вновь ощущаю двойственные чувства. Я очень рад, что я почти избежал службы, я боялся отправиться туда, потерять время, себя, Руфь.

Однако, я осознаю, что все это совершенно не имеет смысла. Потерять себя – а кто я? Я задумался и не смог ответить. Руфи нет со мной и все мечты рассыпались, как замок, сделанный на песке.

Перед уездом я решаю навестить отца. Завтра у меня поезд, который вернет меня в мир алкоголя. Я выхожу из автобуса на улице Революции, наш номер дома семь. Абсолютно ничего не изменилось. Тучи поглощают маленькое, кирпичное, пятиэтажное здание, у фасада которого растет очень много деревьев.

Я захожу внутрь и во мне что-то слегка волнуется. Может, это стыд за свое поведение, а может неуверенность от того, что не видел отца больше полугода. Я приезжал в августе, но его не было в городе, он ездил в деревню к тетушке Хелен и бабушке.

Я стучу в железную дверь. Через несколько секунд я слышу, как отец встает с дивана, на котором он просидел, как минимум, четверть жизни. Грузными шагами он приближается к двери.

– Кто?

– Это я, пап.

Видимо, он смотрит в глазок. Наконец дверь открывается. Отец выглядит немного помятым. Никак не привыкну к тому, что он стареет. К тому же двадцать лет алкоголизма сказываются на внешности.

– Проходи, говнюк, – говорит он и улыбается.

Я тоже не могу сдержать улыбку. Захожу в квартиру, в которой я прожил восемнадцать лет жизни, ставшую теперь такой пустой, и мы обнимаемся.

– Ну, как дела, – спрашиваю я.

На обеденном столе полнейший бардак, окурки сигарет лежат в тарелке с недоеденным супом. На полу расположились несколько бутылок из-под коньяка. Отец смотрит на меня некоторое время, затем улыбается.

– Говнюк ты, – он начинает смеяться, – почему у меня не жил, а?

– Не хотел видеть тебя пьяным.

– Сын, – оправдывается он, – да разве же это пьяный? Я обрадовался, что увижу тебя вот и решил открыть пузырек.

– Я понимаю, но вся эта атмосфера мне не по душе, я не хочу помнить тебя таким.

– Много ты отдал за гостиницу? – он говорит слегка заторможено, очевидно, и вчера пил.

– Сто пятьдесят фунтов. – отвечаю я отцу.

– Черт тебя побери, ну чего ты такой упертый баран! – причитает он. – Пожил бы у меня, я бы тебя не беспокоил, не трогал.

Я слушаю его с серьезным лицом, но внутри мне очень смешно от того, что он называет меня упертым, ведь на самом деле мы оба такие.

– Я знаю, что это было бы выгодней, но мы договорились с тобой, что ты меня встретишь. Ты этого не сделал, хотя возможность была, меня это обидело. К тому же тебе нельзя столько пить, это очень вредно. Ты уже девять дней не выходишь из дома, обнявшись с бутылкой, а твои коллеги неплохо зарабатывают. В пятницу я катался с Бредом, он вез полный салон, пока ты сидел дома. Я это не понимаю, поэтому и принимать не хочу.

Всю юность я катался в автобусе с отцом, мне было интересно колесить с ним по нашему городу. Были и конкурирующие маршруты, приходилось иметь смекалку, чтобы ехать в нужное время и забирать весь «улов» себе. Я был штурманом для него и иногда с чувством выкрикивал советы. По вечерам мы ездили на заправку, пили лимонад или ели мороженное, довольные тем, что мы есть друг у друга здесь и сейчас, нам не одиноко, нам весело и вдвоем на автобусе мы могли отправиться в путь хоть по всей галактике. Тогда он не пил так часто, до и то, в основном, кружку пива вечером.

– Завтра я выйду на работу, отдохнул и готов вернуться.

– Ну вот, а мы так и не прокатились.

– А когда у тебя обратный поезд?

– Завтра.

– Ну ничего, потом еще не раз прокатимся, ты сделал все свои дела?

– Да.

– Удачно?

– Думаю, да, меня должны будут уведомить о результатах заключения.

– Понял, самое главное сделал все, что надо.

Полминуты мы стоим молча. Он смотрит на меня и начинает смеяться, а смех его всегда был слишком искренним, а от того звонким. При этом голубые глаза отца тоже улыбались, они были отражением его души. Грустные, веселые, потерянные – неважно. Главное, всегда настоящие, играть он не умел и не особо пытался. Эта честность простого рабочего меня всегда в нем подкупала.

– Жук ты, – смеется он, – больше так не делай. Ну выпил я маленько, чего домой-то не ехать?

– Хорошо, пап, я понял, ты тоже не увлекайся сильно алкоголем.

– Да я разве сильно? – вновь спорит он, у нас разное понимание относительно дозировки.

– Ладно, мне пора, – говорю я.

– Позвони, как приедешь домой.

– Хорошо.

Мы обнимаемся, и я ухожу из своего родного дома.

Глава 6.

– Мне ужасно неловко, что вам двоим пришлось все это разгребать.

– Брось, я знаю, если бы ты был в городе, все было бы иначе. Просто, немного не совпало, – говорит Артур.

Мы стоим с ним на относительно небольшом складе магазина. Он забит алкоголем до потолка. Абсолютно весь, яблоку негде упасть. За два года работы я вижу такое впервые. Мой поезд из Пьюртауна приехал сегодня в четыре часа утра.

– Много машин было?

– Три, но приезжали по очереди. Робби принялся таскать коробки вместе с грузчиками, и пока они, не спеша, заносили по одной, Робби бегал с десятью сразу. Бедные старики были похожи на умирающих лебедей, а на нашем Робби не выступило и капли пота.

Обычно приезжала одна машина, и разгрузить ее, казалось нам, непосильным трудом. Я представляю, какой ад тут творился, и как сильно устали ребята. В этот момент, я очень сожалею, что меня не было рядом.

– Кстати, забыл показать, смотри, что я обнаружил с поставкой.

Артур берет сверху стеллажа коробку и ставит передо мной.

– Что это? – недоумеваю я.

– Загляни, – хитро улыбается он.

Я начинаю изучать содержимое. По началу не замечаю подвоха. Шесть бутылок, только все разные, я беру одну из них и вытаскиваю.

– Погоди ка, это же «Зеркало графа Дракулы».

– Да, – довольно отвечает Артур.

– Не верю своим глазам.

– И тем не менее, это оно.

«Зеркало графа Дракулы» – название очень редкого вина, его производят по Франции, разливают всего двадцать пять тысяч бутылок в год. О его существовании нам рассказывал Джетро. Мы долго мечтали заполучить его в продажу. У бутылки очень красивая этикетка: вся темная, выполнена в серых мрачных тонах, в центре нарисовано зеркало без отражения, снизу и сверху выведено название готическим шрифтом. Я аккуратно ставлю бутылку обратно и достаю соседнюю. Вновь чувствую нереальность происходящего.

– «Шэйм» …

– «Шэйм», – шепотом повторяет Артур.

Купажированный шотландский виски, прибывший прямо с острова Скай, двадцать пять лет выдержки. Эта малышка прошла войну. Благодаря этикетке, я могу сделать вывод, что эта ограниченная серия создана в тысяча девятьсот тридцать седьмом году. Ее автор Уильям Блейк, выдающийся мастер купажа. Лучший из лучших в своем деле. К несчастью, несколько лет назад умер, и у меня в руках одна из его великих работ. Очень редкий экземпляр.

Рядом стоит бутылка шампанского, я ее узнаю, это «Адетта». Наш привычный ассортимент. По началу мое чувство прекрасного недоумевает. Почему с такими шедеврами положили простенькое шампанское?

– Достань ее.

Я поднимаю бутылку и вижу, что это «Адетта» винтажа тысяча девятьсот сорок пятого года. Это невероятная редкость, большинство коллекционеров элитного алкоголя мечтают о ней и годами не могут отыскать, а бутылок становится все меньше.

В оставшихся трех бутылках, я узнаю не менее шедевральные и дорогие напитки: красное вино «Петрюс», коньяк «Бризе» и джин «Верлорен». От последних двух я впадаю в замешательство. Я никогда не видел их вживую, только лишь слышал об их существовании, но до конца не верил, настолько они хороши и редки. В этой коробке – целое состояние.

– Мать твою, я совершенно не верю, что держу это в руках, Артур, наши давние мечты воплотились в реальность.

Артур улыбается.

– Постой, – говорю я, нахмурившись, – мы не могли это выписать, ведь даже не знали, что у вдовы Крейн это есть. Надо сказать ей спасибо за такие драгоценности. Я уверен, что мы найдем покупателя.

– Это тебе надо сказать спасибо, – отвечает Артур.

– В каком это смысле?

– Это не для продажи. Читай.

Артур дает мне конверт, на нем написано «Мистеру Рейну лично в руки». Конверт распечатан, внутри письмо.

«Добрый день, уважаемый мистер Рейн. Мы с вами не знакомы, но, возможно, вы когда-то слышали обо мне в силу своей профессии. Я очень наслышана и впечатлена вашими успехами в алкогольном бизнесе, а также шикарными приемами, знаменитыми на весь Эверхайд. Хочу предложить вам посетить мой дом для знакомства, обмена опытом и обсуждения деловых вопросов. Мой адрес: Уидон, Айспик стрит, дом 41. Буду ждать ответа. P.S. Я позволила себе небольшую вольность. Вместе с письмом отправляю вам подарок: коробку с некоторыми напитками, которые могут показаться интересными. Я не знаю, что вы пьете, поэтому решила положить всего по чуть-чуть. Надеюсь, этот скромный подарок придется по душе. С глубоким уважением и жарким ожиданием встречи, Рене Крейн.»

Дочитывая до конца, я от удивления присвистываю.

– Ну дела, настоящие страсти, – говорю я.

– Согласен, видишь, что происходит?

– Она, кажется, слегка потеряла голову от мистера Рейна.

– От его образа, Джей.

– Да, точно. Пока я читал – сам поверил в его существование.

– Ну, частично ты сказал правду, наш мистер Рейн и впрямь гуляет на широкую ногу и устраивает вечеринки, ты сам видел, когда привозил ему алкоголь.

– Это так, но в остальном мы ничего о нем не знаем. Может он вообще просто наследник богатых родителей и проматывает их состояние?

– Может быть все, что угодно, – говорит Артур, – Да будь он хоть индийским принцем – нам-то какое дело, Джей? Мы получили огромное количество товара и коробку с сокровищами в придачу. Когда мы продадим ее кому-то из Сильвер-Лейк – вот это будет песня.

– Не знаю, Артур, во мне немного сыграла совесть, мы обманули женщину.

– Деньги не знают слово совесть, помнишь? Джетро так говорил. К тому же она сама сто раз нас обманывала, нагло врала в лицо о пустых складах, любое «Шабли Премьер Крю» вымаливали по полчаса. Я вообще пять часов просидел с ней в опере, слушая как поют кусты и мужики в колготках.

Артур убедителен, мои весы справедливости уравниваются.

– Ладно, надо подумать, что делать дальше. Она ждет от него ответ.

– Вот мы и ответим, – спокойно говорит Артур.

Я удивленно смотрю на него.

– А что?

– Впрочем, – поразмыслив, отвечаю я, – Ты прав, можно вежливо уклониться, а если она продолжит писать – будем думать дальше, согласен?

– Годится, – добавляет он, – На первое время тактика найдена.

Так и решили.

Я выхожу в зал и любуюсь новыми винами, полки очень сильно пополнели.

– Джей, – кричит со склада Артур.

– Да? – я смотрю на этикетку итальянского Совиньона, на ней нарисовано зеленое поле и яркое небо. В моей душе на миг воцаряется умиротворение.

– Я забыл сказать, к нам в магазин звонила какая-то женщина. Спрашивала тебя, просила перезвонить, когда ты появишься, добавила, что это важно. Я записал ее номер.

Я сбит с толку, так как не общаюсь практически ни с кем, и понятия не имею, кто мог мне звонить, еще и с важным вопросом.

– Она не представилась?

– Да, она сказала ее фамилия Конте. Точно, Франческа Конте.

Умиротворение во мне сменяется тревогой.

Наступил вечер, за окном давно темно, листья уже опали, голые деревья выглядят очень одиноко. На часах девять вечера, я держу в руке листок с записанным номером, в другой руке телефонная трубка. Франческа Конте – мама девушки, с которой я учился в Пьюртауне. Ее зовут Флоренс.

Я слышу уже третий гудок, ответа на который нет.

Мне известно, что Флоренс переезжала в одно время со мной в Эверхайд в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Она должна была поступать в медицинский институт, больше я ничего про нее не слышал.

Пятый гудок. Я решаю услышать еще один и повесить трубку.

– Алло, – раздается голос из телефона.

От неожиданности и резкого голоса я на мгновение теряюсь.

– Алло, говорите! Я слушаю.

– Добрый день, миссис Конте, – осторожно начинаю я. – Это Джеймс Брок.

– Ах, Джей, это ты, – ее голос сразу обретает мягкость и доброту. – У тебя есть свободная минутка?

Вопрос странный, ведь я звоню сам, значит, просто вежливость.

– Разумеется, – отвечаю я.

– Послушай, Джей, у меня к тебе просьба, мне очень неудобно просить тебя, – «неудобно просить, ведь, обычно, я приказываю людям» – думаю я про себя, ведь мама Флоренс работает в мэрии Пьюртауна. Этим же я объяснил себе, откуда она узнала, где я работаю. Впрочем, может она придумала другой способ. – Но сейчас, кроме тебя, обратиться мне не к кому.

Она меня заинтересовала, часто все просьбы людей вокруг сводились к деньгам. У семейства Конте денег более чем достаточно. Об этом кричит огромный загородный дом, несколько автомобилей, украшения на руках и в ушах Франчески, а также коллекция наручных часов ее отца, которую я видел, когда, будучи школьником, приходил к Флоренс в гости.

– Как ты помнишь, Флоренс находится в Эверхайде. Я не могу дозвониться до нее уже неделю, не мог бы ты проведать ее, узнать, как у нее дела? Зайти к ней буквально на пятнадцать минут.

– Я могу заплатить, – с легким отчаяньем добавляет она.

– Что вы, не нужно, я зайду к ней. Завтра у меня как раз выходной, говорите адрес.

– Фух, – измученно выдыхает она, – Спасибо тебе, Джей, спасибо большое! Записывай. Сибил стрит, дом шесть.

– Записал, Сибил шесть.

– Спасибо тебе, Джей.

– Не за что, – не успеваю ответить я, она бросила трубку.

Она всегда хорошо ко мне относилась. В школе, кроме меня, с Флоренс почти никто не дружил. Она была очень обособлена от всех. Одноклассники считали ее, по меньшей мере, странной. Не смотря на привычную легкость и плавность речи Франчески, я уловил оттенок нервоза, меня это смутило. Это не было похоже на переживания за дочь.

«Мать твою – думаю я, вновь глядя на адрес – это же в Сильвер-Лейк».

Вчера я даже не пил перед сном. Во-первых, я решил, что выполню свое обещание ответственно и отправлюсь к Флоренс, как только проснусь. Во-вторых, у меня осталась последняя бутылка виски, в которой чуть меньше половины, деньги для меня сейчас очень сложный вопрос. Ближайшие месяца два-три придется ужаться во всем, если не произойдет чуда. Повезло, что у Артура была возможность занять мне.

По этой же причине, я поехал к Флоренс не на такси, а на автобусе. Все же я решил поехать вечером, мне показалось, что утром у нее могут быть дела. На часах шесть, я надеюсь, что она находится дома. С другой стороны, сегодня суббота, очевидно, Флоренс не работает, на учебу тоже не нужно, а в такую погоду гулять не сильно хочется. На улице минусовая температура, думаю, что уже скоро мы увидим первый снег.

Я вышел и побрел от остановки в сторону домов Сильвер-Лейк, думая, покурить мне сигарету или оставить на потом. С «Морским волком» расстаться тяжелее, чем с выпивкой. К тому же поднялся сильный ветер, а я не люблю, когда он выкуривает половину сигареты за меня. Я шел мимо домов, надеясь не увидеть кого-нибудь из клиентов. Быть инкогнито мне помогала темнота.

Наконец я вышел на улицу Сибил. Она была довольно короткой, подойдя к дому номер шесть, я увидел, что дальше по обеим сторонам улицы расположилось всего четыре дома. Хотя на главной улице Сильвер-Лейк стоит около пятидесяти домов по каждой стороне.

Дом Флоренс выглядел очень хорошо, яркий свет фонарей падал на фасад и крышу, освещая двухэтажное кирпичное здание. Я не сомневался, что миссис Конте арендует для своей дочери элитное жилье.

Я подхожу к двери и нажимаю на дверной замок. Раздается громкий троекратный «динь-дон». Я терпеливо жду, начиная чувствовать себя неловко, я очень давно не видел Флоренс. Никто не открывает, я вижу, что в окнах, выходящих на улицу с фасада, нет света.

«Позвоню еще раз и обойду дом».

Я вновь нажимаю на кнопку, после завершающего звона, я слышу звуки за дверью. Через несколько секунд Флоренс подходит к двери.

– Кто там?

– Это я, Джей.

– Какой Джей? – недоумевает она.

– Джей Брок, – говорю я в ответ.

Медленно открывается дверь. За ней стоит Флоренс с потерянным выражением лица. На ней шелковый халат от известного английского дизайнера. По подобным вещам создается впечатление, что у человека все в порядке, но ее внешний вид говорит об обратном: нездоровая худоба, сутулые плечи, осунувшееся лицо, впалые зеленые глаза, в которых что-то дотлевает, короткие кудрявые волосы, придающие ей мальчишеский вид. Особенно выделяется нос. На контрасте с худым, изможденным чем-то неведомым мне лицом, выделяется крупный нос. Пожалуй, это самая большая выпуклость на ее теле. Она смотрит на меня, но взгляд у нее такой, будто она смотрит сквозь, будто бы меня нет.

– Джей? Привет, что ты здесь делаешь? Я не ожидала тебя увидеть, проходи в дом, не мерзни.

– Спасибо.

Я вхожу и снимаю пальто с шарфом, Флоренс уходит вперед по коридору.

– Как разденешься, иди за мной.

– Хорошо.

Внутри дом выглядит очень богатым, я успел заметить шкаф из дуба от компании «Маркрайз», она находится недалеко от нашего магазина, вся мебель оттуда стоит очень дорого. Я видел похожий шкаф в прихожей Андре. Пол сделан из паркета, но он не обычный, сделан мозаикой и, по всей видимости, здесь сразу несколько пород древесины. Аренда такого дома, наверняка, очень дорого обходится семейству Конте. Даже зная, что они богачи, мне кажется, что выгоднее было купить квартиру в более скромном районе.

Я иду за Флоренс прямо по коридору и сворачиваю налево. Здесь находится огромная кухня. Такого простора и такой мебели я еще не видел. Уверен, что у мистера Рейна, Андре или Джордана обстановка не хуже, но в их домах я не был дальше коврика в прихожей.

В центре большой стеклянный стол на шесть персон от Марка Райза. Интерьер выполнен в темно-синих тонах, они довольно приятны глазу. Я замечаю винный шкаф, его приблизительная стоимость около полутора тысячи фунтов стерлингов, вместимость пятьдесят бутылок. Кстати, он не пустой, но бутылки хранятся лежа, как и положено, поэтому я не вижу их этикеток.

– Присаживайся, Джей.

Только сейчас мне становится понятно, почему Флоренс показалась мне такой странной. Садясь за стол, я вижу бокал и бутылку Шираза из Бароссы. Называется «Бархат», стоит сто пятьдесят фунтов.

– Сейчас я достану тебе бокал, – говорит Флоренс растеряно, а затем добавляет, – Почему ты так хмуришься?

– Не хочу показаться капризным, но я больше привык к белым винам.

– Ой, – вальяжно отвечает она, – Нашел проблему. Что хочешь? – она подходит к винному шкафу.

– Что угодно, лишь бы белое.

Она берет бутылку и возвращается за стол.

– Держи.

– Спасибо.

Я чувствую некое напряжение, сказывается то, что мы давно не виделись. Я думал, что просто поговорю с Флоренс, стоящей на пороге, убежусь, что с ней все в порядке и пойду домой. Также меня озадачило то, что Флоренс пьет одна, в ее бутылке уже меньше половины.

– Прекрасное вино, это Шабли, – я держу в руке бутылку и беру штопор с другой стороны стола. Флоренс дает мне чистый бокал.

Я смотрю на ее лицо и вижу в нем оттенок грусти, она замечает это и улыбается мне.

– Рассказывай, Джей, как твои дела? – говорит она и резко смеется, а затем делает хороший глоток вина.

– Все хорошо, жаловаться не на что, я работаю, иногда пытаюсь писать.

– Где работаешь?

– В алкогольном магазине «Аромат», он находится на Ривер стрит.

– Я была там однажды, месяца три назад, но тебя не видела. Меня обслуживал довольно высокий, крепкий юноша, у него еще были усы.

– Да, это Артур, мой друг, он хороший парень.

– И как тебе работа, по душе?

– Не скажу, что я люблю ее или ненавижу. Скорее, я безразличен, главное, что платят.

– Понятно, а что ты пишешь?

Она спрашивает из вежливости, и я это очень хорошо чувствую. Когда я отвечаю, она смотрит по сторонам.

– Книги, пытаюсь писать. Одну уже написал, но это было два года назад. С тех пор я нахожусь в поисках новой идеи или сюжета, который меня вдохновит.

– Я бы прочитала ее, – говорит Флоренс.

– У меня нет печатного варианта.

Ее это слегка удивляет.

– Ты пишешь от руки?

– Да, я романтик, – шучу я в ответ.

Она только вздыхает, глядя в сторону.

– Романтик… – шепотом вторит она.

– А как твои дела? Как учеба?

Она молчит, глядя на бокал, затем она переводит взгляд на дверцу навесного шкафа, я тоже смотрю туда и вижу, что в центре дверцы разбито стекло.

– Флоренс, что случилось? – спрашиваю я, – Эта дверца упала?

Она начинает смеяться, но я слышу в этом смехе больше боли, чем радости.

– Можно сказать и упало, можно сказать ее разбили, разницы нет – результат не изменится, Джей, – туманно говорит она.

Ее странное поведение обескураживает меня, она слегка не в себе.

– Неважно, это всего лишь мебель, – говорит она и выключает свет, ставя на стол между нами свечу.

– Вдруг владелец дома будет ругаться? – спрашиваю я.

Флоренс вновь смеется.

– Я, конечно, чувствую, что у меня есть некоторые проблемы с головой, но не на столько, чтобы я ругала саму себя за испорченную деревяшку, – говорит она.

Я смотрю на нее с широко открытыми глазами, в которых она видит вопрос.

– Да, это мой дом, Джей, – с унынием говорит она, – Мать подарила его мне около года назад.

– Почему ты так грустно об этом говоришь?

– А что в этом хорошего? Это всего лишь дом, красивая мебель, но не более.

«Ничего себе» – думаю я. Я бы прямо сейчас поменялся с ней местами и вручил бы ей ключи от моей убогой, съемной квартиры на Линден стрит со словами: «не забудь платить хозяину двенадцатого числа каждого месяца».

– У тебя есть свое место, в которое ты можешь прийти и быть спокойной, зная, что тебя никуда не выгонят, разве это не ценно?

– Для меня этот дом – худшее из того, что я имею. На то есть свои причины, поверь, – говорит она, – Ты куришь?

– Да.

– Будешь?

– Давай.

Она открывает золотой портсигар и протягивает мне. Внутри находится «Морской волк», вот так сюрприз.

– Спасибо, только не говори, что этот портсигар для тебя тоже ничего не значит.

– Абсолютно так, глупая, ненужная роскошь, – отвечает Флоренс.

– Зачем тогда ты его купила?

– Мне его подарила мать.

Второй раз за вечер я слышу от Флоренс слово «мать», и оно режет мне слух. Она выражается так, явно, не случайно, и слово это звучит не с любовью.

Флоренс выглядит очень уставшей, свет от пламени свечи озаряет ее худое лицо. Ее темные волосы не достают даже до плечей. В зеленых глазах оттенок тоски. Сколько таких вечеров она уже провела и почему?

Почувствовав себя пьяным, я замечаю, что время уже без пятнадцати девять. Скоро мне будет пора идти домой.

– Она знает, что ты куришь?

– Да, я ее не стесняюсь, давай сменим тему, Джей, я не хочу сейчас говорить о матери.

– Ты так и не ответила на мой вопрос об учебе, как успехи?

– В этом году последний курс. Это ужасная скука. Через пару лет я уже должна буду резать людей вдоль и поперек, а я до сих пор не уверена, что это то, чем я хочу заниматься. У меня ощущение, будто выбор сделали за меня. Мне тяжело в этом разобраться, – она вновь смеется, эти перепады с грустного настроения на веселое выглядят нездоровыми.

– Да, – соглашаюсь я, – Найти свое дело очень сложно, некоторым на это не хватает целой жизни.

– Жизнь… – говорит она и продолжает, – Вообще удивительная штука, когда я размышляю о ней – понимаю, насколько все непросто.

Я очень люблю философствовать, но предпочитаю делать это на работе с Артуром.

– Мне, наверное, уже пора, – вежливо говорю я.

– Как ты узнал мой адрес?

– Мне позвонила твоя мама, – лицо Флоренс трансформировалось в камень, – Она сказала, что ты не подходишь к телефону уже неделю и попросила проведать тебя.

Флоренс молчит, уйдя в какой-то свой мир, а затем, вынырнув из него, резко берет меня за руку и говорит:

– Джей, не уходи, останься, – она смотрит мне прямо в глаза, и я вижу мольбу в ее взгляде.

– Хорошо, – неуверенно отвечаю я.

Она улыбается, я чувствую, что опьянел еще сильнее. Она берет новую бутылку вина и бокалы, и выбегает из кухни.

– Пойдем за мной.

Я стою в нерешительности, сидя на стуле посреди кухни. Чего я так боюсь? О чем волнуюсь? Внутри у меня странное предчувствие, будто это не простая ночь. Мой взгляд падает на разбитую дверцу шкафа, и я замечаю сквозь нее баночки с таблетками.

«Мать твою, тут целая аптека!» – думаю я.

– Джей, – раздается крик со второго этажа, – Ты где?

Сперва я пугаюсь, этот голос едва похож на голос Флоренс, но все же это он.

Я захожу в спальню, бокалы наполнены, а бутылка стоит возле кровати, на которой лежит Флоренс. На прикроватной тумбе тоже упаковки лекарств.

– Залезай, – с вызовом говорит она, только это не похоже на похоть, это что-то другое.

«Нет, это измена, Джей, не ложись к ней. Измена кому? И не изменила ли тебе Руфь, придав тебя?»

Я лежу, глядя на потолок, который медленно начинает плыть. Флоренс лежит головой на моей груди. Я совершенно безразличен к ее телу, ее горячим обнаженным бедрам, которыми она прижимается ко мне. Лишь одна часть меня отзывается на ее прикосновения, и я над этой частью не властен, так решила природа. Но она этого, словно, не замечает. Она куда-то улетела, по ней это видно, я упустил момент, за который она так резко изменилась. Теперь ее лицо, окутанное дымом от «Морского волка», выглядит очень печально. На нем сосредоточена вся мировая скорбь и что-то в нем как будто кричит о надрыве. За окном бушует гроза.

– Ужасная погода, – говорит она совершенно чужим голосом.

– Согласен, но отсюда она не кажется такой страшной, верно?

– Нет, Джей, гроза это в любом случае ужасно. Это страшно, она появляется так резко и стремительно, молния уничтожает прекрасные полевые цветы, дождь топит почву, давая ей слишком много воды, с которой она не способна справится. Гром от раскатов молнии оглушителен, он может свести с ума.

Я слегка теряюсь, она говорит совершенно серьезно, и мне пока не ясно, как на это реагировать. Поэтому, я решаю прибегнуть к логике.

– Но ведь перед грозой всегда появляются ее предвестники – тучи, ведь так? Тогда ты уже точно знаешь, что тебя ждет.

Она затягивается поглубже и слегка дрожит.

– Нет, Джей, в этом-то все и дело, бывают такие грозы, которые появляются посреди ясного неба, в момент, когда на небе нет ни облачка. Они-то как раз самые страшные и беспощадные, застигают тебя врасплох т обрушиваются в один миг.

– Это парадокс, Флоренс, – недоумеваю я, – как же могут появиться грозы без туч?

– Могут, я сама видела одну из таких, это было очень страшно. Я никогда ее не забуду, – она говорит шепотом, а на глазах наворачиваются слезы, – посреди ясного дня разверзлась настоящая буря, несущая в себе лишь разрушения.

«Она явно перепила» – думаю я. Будь такое происшествие в реальной жизни – читающий газеты Робби непременно сообщил бы нам о нем.

От дыхания Флоренс веет алкоголем, она уже совсем опьянела. Мы лежим около пяти минут молча, как вдруг она говорит:

– Меня разбили, Джей, – резко бросает она в воздух.

– Что? – осторожно шепотом спрашиваю я.

– Меня разбили, растоптали, разбили мне сердце, я не знаю, что мне с этим делать. Я чувствую себя такой несчастной и сломанной.

Я сбит с толку, она кажется совершенно другим человеком, даже ее голос изменился и стал каким-то настоящим. Она вся напряжена, в глазах у нее страх и отчаяние.

– Давно это случилось?

– Два месяца назад.

– Долго вы были вместе?

– Три месяца, – безжизненно отвечает она.

– Это не так много, – пытаюсь сказать помягче я.

– Ах, Джей, – вздыхает она, – разве время имеет значение, когда сильно любишь? Я полюбила по-настоящему, впервые в жизни, еще впервые в жизни я чувствовала себя счастливой. Порой, люди живут по сорок лет вместе и остаются безжизненными душами друг к другу. Я за четверть года прожила целую жизнь.

От этих слов я вспоминаю Руфь, и мне на сердце выливается кипяток. Хочется выпрыгнуть в окно и бежать под дождем без остановки куда глаза глядят.

– Флоренс, мне кажется, время лечит, как бы избито это не звучало, – я ей вру, я твердо убежден, что глубокие раны остаются навсегда, но мне хочется наносить ей новые шрамы на душу своими словами.

– Что такое, в сущности, время? – резко спрашивает она, я даже не успеваю поразмыслить над таким глубоким вопросом, как она продолжает, – Разве оно способно что-то вылечить? Создать? Нет! – с жаром говорит она, приподнимая голову, – Оно способно лишь разрушать. Время сделает нас стариками и превратит в ничто, оно уничтожит все, ничего не останется, никто в мире не способен противостоять ему. Время мне не поможет. В чем же тогда мне найти лекарство?

Я молчу, долго думая, что ответить ей.

– Все так запутанно, Джей, внутри я чувству себя маленькой девочкой, не готовой к этой странной, сложной жизни. Я даже не ощущаю себя частью этого мира, словно нахожусь в стеклянном замке, наблюдая за всем со стороны, жизнь проходит мимо. Мне больно от предательства, почему так происходит?

– Потому, что не все люди хорошие и не всегда все бывает так, как нам хочется. Нам всегда кажется, что мы несчастны больше, чем остальные. В своем горе мы не замечаем светлые моменты, которые всегда присутствуют в нашей жизни.

– Что светлого есть у меня? – допытывается она.

– Я не знаю, чем ты живешь, Флоренс, но думаю, хотя бы то, что ты не нуждаешься в деньгах, у тебя есть постоянная крыша над головой, а значит и возможность не думать о том, где искать средства к существованию. Ты можешь позволить себе посвятить время рассуждению о более глубоких и приятных вопросах.