Текст книги "Great Depression (СИ)"

Автор книги: Дора Иствуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Прошу, прекрати! Мне тоже больно вспоминать об этом! – просит Хедер, глотая слёзы.

– Ты не поехала искать меня! Тебе плевать было, ты пьяная валялась на этом своём Ниле!..

Замолк на минуту. Хедер напряглась, но говорить не смеет: слёзы душат её голос.

– Хедер… – выделяет её имя Иккинг, чувствуя на языке какую-то горечь, – Пока я лежал в больнице, я всё время думал о тебе. И знаешь, тогда я ещё любил тебя, хотел вернуть… Но теперь этого нет. Я больше к тебе ничего не чувствую.

Опять тишина. Хедер хочет что-то сказать, но Икк её перебивает:

– Забудь меня. Давай забудем всё, что было между нами. Сожги мои подарки где-нибудь в карьере, не знаю, перестань терроризировать своих друзей по поводу меня, умоляю, я им никаким боком не сдался, как и они мне. Хедер, прекращай это всё.

– Хорошо, – соглашается она, – Я поняла тебя… Как у вас дела с Астрид?

– Отлично. Знаешь, она ведь мне нравилась. А ты меня ослепила.

– В… смысле… – тихонько выговаривает девушка, несколько недоумевая.

– Ты встала передо мной, и в итоге видишь как вышло? Смешно, правда? – Иккинг начинает горько усмехаться и злорадствовать, – Я такой наивный, повёлся! «О, боже мой, она так прекрасна! Как кошечка – так грациозна и мила! Прости, Астрид, но я больше не люблю тебя, Хедер запала мне в сердце!» – пародирует он сам себя, следом понижая голос, – Так глупо… Придурок.

– Я не знала…

– Нет, ты знала. Но молчала.

– Иккинг-

– Ты не переубедишь меня. Ты предала не только меня, Хедер, но и Астрид. Как ты вообще посмела?

– Да, я виновата! Да, вини меня во всех смертных грехах, Иккинг, давай! – восклицает вызывающе Хедер.

– Всё понятно, началась та же песня… – вздыхает Иккинг, закатывая глаза. Он уже знает, к чему всё идёт, – Хотя, нет. Тут мы и закончим. Я теперь не поведусь на твои провокации.

– Стой, я не договорила!

– Я всё сказал. Разговор исчерпан, Хедер. Не звони мне больше вообще, слышишь меня? Не нервируй себя и меня… Я тебя прощаю. Правда. Пока.

Иккинг отключается, шумно вздыхает. Тут же отправляет номер девушки в чёрный список, кидает сам телефон куда-то на стол. Наконец-то долгожданная тишина.

– Ха, а я ведь терпел это дерьмо, – ухмыляется Иккинг, немного вскидывая правой бровью, – Зато теперь заживу… Астрид же неконфликтная персона.

В памяти его всплывает тот день…

***

… Летали с тобой, летали вслепую, этот танец – любовь, я с тобой танцую…

Иккинг и Астрид тогда просто пошли гулять. На часах пять вечера, на улице лютая жара, солнце ещё не спешит садится – лето всё-таки. В голове Хофферсон просто возникла спонтанная идея.

– Иккинг, ты занят?

– Нет.

– Пошли гулять.

– Погнали, миледи.

Хэддоку всё равно делать нечего, а потусоваться с подругой – милое дело. Он ещё не знал, чем всё обернётся.

Вроде пошли в магазин купить по стаканчику мороженого, и вдруг, когда они стояли у кассы, к ним подошёл охранник. Ему показалось, что подростки что-то украли, ибо Иккинг подозрительно прятался за Астрид, и у него странно выпирало живот из-за худи. Мужчина был несколько слеповат и смешон внешне, поэтому когда всё утряслось и парочку отпустили, они пошли на отдалённый холмик и начали просто громко смеяться, причём почти не прекращая шутить, подливая маслица в огонь.

– А ты случаем не беременный? А то живот что-то подозрительно выпячиваешь, словно на третьем месяце, – еле выговаривает Иккинг, задыхаясь от смеха; из глаз давно текут слёзы, воздуха в лёгких почти нет. Астрид сидит рядышком и тоже потихоньку помирает, – А почему у вас шоколадное мороженое, а не клубничное? Младенцу в животике витамины нужны, ягодки больше кушайте!

Так продолжалось до тех пор, пока не иссяк запас в генераторе шуток Иккинга. Начало темнеть, и Астрид просто легла на мягкую травку, пыталась придти в себя после очень долгого смеха. Иккинг разглядывает её нежно-голубую футболочку, белую юбочку до колен, нежно-розовые балеточки… Зрение потихоньку мутнеет из-за уменьшения количества света на улице, но пристальный и наблюдательный взгляд зелёных глаз Астрид замечает без сомнений.

– О чём задумался? Об очередной шутке? – ухмыляется Астрид, поворачиваясь на правый бок; подкладывает ладошку под голову и смотрит на Иккинга.

– Да так, о разном… Думаю, куда бы завтра пойти. Найти приключений на пятую точку, – улыбается Иккинг своей фирменной кривой лыбой, когда встречается взглядом с подружкой.

– А мне с тобой можно? Ну, искать приключения?

– Конечно! Можем сразу вдвоём искать… Хотя, одно уже само нас нашло, – гогочет коротко Иккинг, – Эта фигня вряд ли теперь отпустит меня…

– Да, это точно… Наша локальная шутейка, – улыбается Хофферсон, – А помнишь, когда мы по заброшке лазили?

– Помню… Этого я никогда не забуду, миледи! Из-за тебя, между прочим, я получил люлей от отца!

– Ну, ты сам виноват, что пошёл за мной, – парирует девушка, всё не прекращая улыбаться; Иккинг ложится к ней рядом на спину, глядит на потемневшее фиолетовое небо.

Иккинг обожает это время, когда солнце заходит за горизонт, но не совсем; когда начинает потихоньку темнеть, и небо из голубого становится каким-то таинственно-сиреневым, потом сапфировым и в итоге чёрным, как смоль. Когда лица не видно – ни своего, ни чужих – в этом есть какая-то изюминка, когда ты не видишь эмоций другого человека, и слышишь только голос, что заметно меняется с наступлением потёмок.

Ночь – это другая сторона реальности, что-то непостижимое… В это время всё самое тайное чуть приоткрывается, и можно познать некую истину, которую либо забудешь к утру, либо не забудешь никогда.

В этот вечер, а потом и ночь, Иккинг осознал одну важную вещь, которую прятал столько времени в своей душе, и наконец признал её…

Он лежит рядом с Астрид, глядит в её голубые глаза. На душе так легко и хорошо, что и словами описать невозможно.

– Иккинг…

– М?

– Можно тебя обнять?

– Конечно. Ты ещё и спрашиваешь?

Они чуть ближе двигаются друг к другу, приобнимаются… Так и лежат, помалкивают. Астрид смотрит на него как-то томно, может быть даже влюблённо, а он смотрит на неё слегка прикрытыми глазами. Да, это было сродни какому-то сладкому сновидению, уж больно всё было как-то сказочно и просто. Но Иккингу этого не хватало столько времени, как и Астрид, посему они наслаждаются обществом друг друга в тишине, лёжа на мягкой травке, под большим раскидистым деревом, на холмике с видом на город… Идиллия одним словом.

И в этот момент Иккинг понял, что любит. Да, вот так просто. До этого он видел в Астрид хорошую подругу, возможно сестру, но только сейчас до него наконец дошло, что всё не так просто. Сердце странно реагирует, когда он видит её, переживает, когда собирается к ней в гости, нервничает, когда у неё что-то случается неприятное или вовсе ужасное…

Губы тут же наровятся выдать только что сделанный разумом вывод, но Иккинг тут же их поджимает. Нет, рано. Да и она может не понять.

– Блин, надо бы собираться. Отец будет названивать, – говорит Астрид, поворачиваясь на спину. Иккинга словно током ударило в этот момент; встаёт первый, помогает подруге встать, подаёт ладонь.

– Я тебя провожу, – говорит Иккинг.

– А твой отец не будет ругаться?

– У меня комендантский час в одиннадцать, так что успею дойти, не переживай, – улыбается парень; в его ладони всё ещё лежит ладошка Астрид.

– Ну, тогда хорошо. Пойдём.

Проходит минут двадцать, и парочка идёт вдоль линии домов, после которых идёт многоэтажка, в которой живёт Астрид. Девушка молча взбирается на небольшой бордюрчик, и идёт по нему. Иккинг, тоже молча, протягивает ей свою ладонь, дабы поддержать её, чтобы не упала; идут чуть медленнее, наслаждаются странным затягиванием времени. Хэддок мило улыбается, поглядывает на счастливое лицо Астрид. Волосы её отливают золотом из-за света фонаря.

Прошло от силы минуты три, но казалось, что это было очень долго (но в хорошем смысле). Вот уже и конец бордюра, и Астрид плавно спрыгивает на асфальт, приземляется рядом с Иккингом. Доходят до входа во двор.

– До завтра, Иккинг. Пиши и звони когда хочешь, я отвечу, – говорит она, касаясь своими ладошками плеч Иккинга, далее обнимая парнишку.

– Хорошо… До встречи, Астрид, – улыбается Иккинг, обнимая девушку в ответ. Она пару раз трёт его спину своими ладошками, тихонько хихикает, потому что худи на ощупь было прикольным. Сам парень молчит, но улыбается чуть шире; ещё сильнее хочет сказать те три слова, но прикусывает кончик языка.

Идёт домой молча, опустив низко голову; но несмотря на это, улыбается, думает о будущем, таком далёком и светлом… С ней в нём.

Иккинг смеётся на весь дом, вспоминая этот день. Пространство поглощает звуки, словно вакуум. На лице широкая улыбка.

Три минуты, и смех затихает совсем, растворяется в воздухе. Иккинг опять грустный, плетётся на кухню – пить таблетки.

Хочет вернуться туда, в прошлое, полное беззаботности и радости. Полное приключений и вечерних прогулок…

Иккинг ещё раз глубоко вздыхает, потирает пальцами краснеющие глаза. Нет, депрессия не отпускает его, как бы он не пытался справиться с собой.

У депрессии нет лица (прямо как у людей в ночной тени). Иккинг поддаётся порыву, и опять начинает лить бесконечные слёзы. Он устал от них, но так надо.

Нужна разрядка. Нужно низвергнуть эту чёртову хандру. Если он не поплачет, эта боль не уйдёт, она будет душить его до тех пор, пока тело не начнёт ломить, а сердце опять не откажется работать нормально.

Звенит телефон. Иккинг несколько медлит, прежде чем брать трубку, ибо знает, кто ему звонит с утра пораньше. Хочет успокоиться, прежде чем ей ответить. Он всё равно подходит ближе к телефону, берёт его в руку…

– Алло? Привет, Иккинг.

Широко улыбается; чувствует соль на губах и влагу на лице. Пару раз шмыгает, прежде чем сказать тихо и еле внятно (и нежно):

«Привет, Астрид…»

========== The Broken Body ==========

Комментарий к The Broken Body

Люто люблю раскрывать подробности прошлого героев, о которых сначала пишу вскользь. Если я это не напишу, будет не понятны некоторые эмоции персонажей, да и моя душа будет несколько тосковать по флэшбэкам и их старательному продумыванию…

***

… Ради тебя я живой. Лишь ради тебя я живой…

Как же сильно болят лёгкие. Очень сильно болят ноги, в ушах угрюмый гул ветра. А сердце болит ещё сильнее всего…

Иккинг бежит куда-то на запад, в незнакомый доселе район города. Тут нет фонарей, везде темно, хоть выколи глаза. Домов тоже мало…

Зато есть мост. Большой такой, с замочками на балочках… Серый: цвета стали и бетона, пыли и дождливого неба. Хедер как-то говорила, что хотела купить замочек, чтобы на нём написать своё имя и Иккинга… Прицепить этот замок на балки моста, закрепив таким образом их любовь…

Иккинг останавливается на пару мгновений, когда видит издали этот мост, о котором говорила девушка. Пару раз хлопает раздражёнными красными глазами и снова бежит, в сторону постройки.

В голове лишь один вопрос: «Почему?» О другом у него нет сил думать. Он чувствует себя крайне ужасно, что и описать трудно (абсолютно спокоен, как пульс покойника); мозг и чувства укрыла странная ночная пелена. Тело само бежит куда-то. Кусок мяса, внутри которого умерла душонка размером с кулачок…

Иккинг добегает до начала моста, разглядывает эти чёртовы замочки с сердечками, мигающие при свете тусклых жёлтых фонариков. Хочется их сорвать и кинуть в воду с лютыми криками, чтобы все и вся услышало, как с шумом падают на дно чьи-то чужие сердца… От своего сердца у него ничего не осталось, почему бы не уничтожить чужие? Да, они не виноваты, и Иккинг знает это. Но разум настолько его не слушается, что всё же идёт по рядам, ищет эти слабо закреплённые, либо просто лежащие рядом с балками замочки. На некоторых даже есть ленты, красивая гравировка…

На глаза парню попадается тёмно-зелёный замок, ничем вовсе не примечательный. На нём маркером была подписана всего лишь одна дата: 28 сентября. Хэддок сделал вывод, что замок повесили сегодня, в этот чёртов день (мозг твердит, что он последний в этой грёбанной жизни), без труда снимает его и рывком кидает в воду, наговорив про себя кучу колких фраз и ругательств. Сильный всплеск воды, и замок исчезает из виду, как и дата на нём.

На перилах моста Иккинг замечает кусочек зелёного стекла. Такой привлекательный, ибо был очень острым с одной сторону; такого искушения парень никогда не испытывал – осколочек так и говорил ему: «Да, давай, возьми меня и порежь мной вены, чтобы я скорее облегчил твои страдания. Я же вижу, что ты из последних сил держишься здесь… Давай! НУ ЖЕ!» Поддаётся, берёт его в ладошку и идёт прочь с моста.

Переступая бордюр, Иккинг услышит в дали карканье воронов. Они все сидели на ветках ближайших деревьев и словно переговаривались между собой о чём-то. Было слышно один сильный голос, и сотни тихих; суд над пропащей душой и сломанным телом. Не обращает внимание, идёт вниз – во тьму, в неизвестность.

Под мостом было очень холодно и влажно, но Иккингу уже всё равно (в голове мелькает мысль, что это его последнее пристанище). Садится на чёрную и жёсткую траву, вертит в пальцах кусочек стекла, прислушивается к птицам, чуть усилившим громкость. Они пытались перекаркать друг друга, видимо, начался какой-то спор.

Иккинг устал от этого; поднимает рукава водолазки – полосатой и чёрно-белой – её любимой. Хоть и было темно, можно было понять, что руки парня заметно побледнели, покрылись тёмными, как трупными, пятнами. Остриё кусочка стекла красиво блеснуло в темноте, когда Иккинг подносит его сначала к левому предплечью. Легко проводит левой стороной зелёного кусочка полочку. Потом ещё одну. И ещё одну. Жжётся, но так приятно.

Как только и на правом предплечье появляются четыре параллельные друг другу полоски, из которых начала сочиться вишнёвая кровь, чёрные вороны вдруг громогласно взлетели в воздух, и небо вместе с ними загремело как-то неистово, словно готовится упасть на землю. Иккинга это оглушает и наводит на мысль, что сейчас что-то случится. Посему равнодушно ложится на спину, смотрит наверх; принимает свою судьбу таковой, не пытается бороться более. Небо вынесло ему приговор и огласило его неожиданным шумом.

Над ним нависают металлические балки, сталь и бетон. Глаза опять слезятся, больно щипят и не дают рассмотреть то, что сверху. «Один, два, три…» – Иккинг считает каждую балку, пытаясь отвлечься от ослабевшей боли в руках; крушится, думая, почему Хедер не ищет его, не звонит ему больше. Да, он сам сказал не искать его, но если бы она любила…

Вдруг опять наступает тишина. Птицы словно испарились, и воцарился вакуум. Всё считает балки, начинает потихоньку сходить с ума; ему кажется, что он заживо похоронен в гробу и смотрит на его крышку изнутри, что чертовски пугает.

Нет, передумал. Нет, он не хочет умирать. Пожалуйста, хватит, пожалуйста, хватит!..

В глазах почему-то желтеет, ноги и руки холодеют. Неужто…? Глаза сами закатываются куда-то наверх, но голова ещё трезво мыслит, умудряется продолжать счёт просто так. Считает не только балки, но и время до потери жизни. Из последних сил глядит на свои руки, и видит мелкие полоски, одну одинокую струйку крови, сползающую вниз на тыльную сторону предплечья. Иккинг рвано дышит, глядя на свою кровь.

Не сказать, что он гемофоб, нет. Когда он сильно ранился, он просто старался не смотреть на кровь, а если и приходилось смотреть, то тут же жмурил глаза, ибо было неприятно и боль сразу усиливалась. И сейчас, когда он не в себе, он хочет отвести взгляд, но не может. Смотрит как вкопанный, выглядывает что-то.

Счёт как-то сам собой перевалил за тысячу, когда Иккингу стало ещё хуже. Дышать стало тяжело, глаза горят огнём. «Сорок пять, сорок шесть…»

И темнота. Такая звенящая, что и пугает, и расслабляется одновременно. Вся боль утихла почти сразу…

Так было минут десять, пока вдруг не послышался крик. Иккинг не сразу понял, что кто-то нашёл его здесь, под этим чёртовым мостом. Углядели его в сумраке, ночной тиши… В крике этом, таком знакомом и в то же время чужом, доселе не слышанном, проскользнула знакомая нота…

Нет, не Хедер. Астрид.

***

… Между землёй и небом грусть… Слёзы напомнят мне моря вкус…

У Астрид есть особенная стать – появляться тогда, когда нужно. Или просто звонить вовремя, когда нужно собеседнику. За это Иккинг безмерно обожает и уважает её, ибо не каждый способен лишь одним своим звонком/присутствием/голосом вселить в душу человека радость и покой.

Сейчас, когда на него напал очередной приступ «тихой истерии», она звонит ему.

– Алло? Привет, Иккинг…

– Привет, Астрид… – Иккинг вытирает левой ладонью свои глаза, растирает влагу со щёк по всему лицу.

– Она звонила мне… Сказала, что дозвонилась до тебя. Всё в порядке?

– Честно сказать, нет, – признаётся Иккинг; губы его немного подрагивают, – Опять истерю, как девчонка. Когда уже это всё закончится…

– Может быть мне стоит прийти к тебе?

– Нет! – восклицает Иккинг, отчего-то пугаясь, – Не надо… Пожалуйста… Встретимся в школе, хорошо?

– Окей. Скажи мне, твоя фобия правда не распространяется на губы?

Неожиданный вопрос ещё пуще прежнего напугал Хэддока. С пол минуты просто молчит в трубку.

– Да, – отвечает наконец он, жмурясь, – Но только тогда, когда я сильно закрою глаза.

– А как ты вообще это понял?

– Не знаю. Как-то само вышло, что понял, – усмехается Иккинг, немного облизывая губы. Солёные…

– Понятно… Ладно, буду ждать тебя в школе. У меня с утра контрольные, может мы встретимся в столовой? Я куплю тебе булочку…

– Угу, – кивает Иккинг сам себе, следом начиная чуть шире улыбаться, – А я тебе кофе. Потому что мне к третьему, и я буду проходить мимо кофейни.

– Я с этого дня планировала прекратить пить много кофе, но ладно, – коротко смеётся Астрид, – Латте с шоколадной крошкой возьми, пожалуйста.

– Обязательно, миледи.

По пути в школу Иккинг зашёл в небольшую кофейню. Сильный запах кофе несколько опьянял, но не Иккинга – парню чужд был этот аромат, даже неприятен. Возможно, потому, что ему никогда не нравился кофе и его не пробовал даже? Подходит к пустой кассе, глядит на табло. Да, латте дороговат, но ради любимой девушки не жалко потратить деньги, правда?

Иккинг сразу краснеет, ругает себя. Как он смеет называть Астрид любимой девушкой, если они ещё не встречаются? Тем более, он сам еле осознаёт, любит он её, либо она ему просто нравится. Хотя, скорее первое, нежели второе.

– Молодой человек, что брать будете? – звучит звонкий голос какой-то девушки.

– Ой… Мне латте с шоколадной крошкой.

– Угу, через десять минут напиток будет готов, – оповещает она, уходя куда-то. Хэддок терпеливо стоит и оглядывается по сторонам. Ему кажется это место знакомым.

Он вспомнил: Астрид привела его сюда однажды летом, когда кофейня только открылась.

– Иккинг, кофейня! – восклицала она по нескольку раз, прыгая на месте от радости.

– Наконец-то можно попить кофе не из дома, да? – смеётся Иккинг; девушка кивает, широко улыбается, – Тебе купить кофейку?

– А что, можешь?

– Конечно! Я слышал там цены прям кусаются.

– Да ну, сама куплю.

Как только они заходят в кофейню и смотрят на табло…

– Чёрт возьми… – ругается Астрид, кусая губы, – И правда дороговато.

– И я о том же! Что тебе купить, скажи мне, – Иккинг достаёт свой кошелёк.

– Латте. С шоколадной крошкой, – тыкает пальцем на строчку Астрид, будто она маленький ребёнок, просящий игрушку. Иккинг смотрит на табло с ценой.

– Тридцать пять…? Что ж, не купить мне сегодня три мороженки по акции в Лидл, – с некой горечью усмехается Иккинг, доставая пару купюр и мелочь.

– Я верну, если что. Просто у меня всего двадцать на карте, – оправдывается девушка.

– О, тогда купишь мне морожку на обратном пути. Одну.

Как только в руках Иккинга оказывается латте, он передаёт его Астрид. Девушка довольна, как говорится, до усрачки.

– Такой вкусный! Блин, это божественно! Икк, попробуй!

– Нет, спасибо, я пас… – отказывается Иккинг, улыбаясь, – Сама лучше пей.

– Ну, как хочешь, – пожимает плечами девушка, наслаждаясь напитком.

Иккинг пару раз моргает и возвращается в настоящее. Девушка как раз идёт с напитком на кассу.

– С вас тридцать пять… – Иккинг уже положил на лоток нужную сумму, – Спасибо, приходите ещё!

Уже в школе Иккинг из интереса принюхается к латте. Всё также сладко, с запахом шоколада. Про себя отмечает, что с самим напитком ассоциируется имя Астрид. В столовой Хэддок присел на своё место, стал дожидаться подругу.

Её долго ждать не пришлось. Быстренько присаживается, протягивает сахарную булочку своему другу с широкой улыбкой.

– Выгодный обмен, – усмехается Иккинг, протягивая девушке кружку латте. Астрид всё улыбается, но молчит.

Оба молча наслаждаются трапезой: один жуёт любимую сахарную булку, а другая пьёт любимый напиток. Перебрасываются мимолётными взглядами и короткими смешками. Спустя минуты три первым заговорил Иккинг:

– Знаешь, что я сегодня вспомнил?

– Что?

– Помнишь того мужика из Лидла? – Астрид тут же начинает смеяться. Да, она помнит.

– Конечно! Такое вряд ли забудется!

– А я вот забыл как-то… Хорошо вспомнил. А то мне показалось, что моя жизнь такая скучная была, а она вон какая интересная, оказывается, – горько усмехается Иккинг, – Каждый день – новое приключение…

– Да… Ещё не поздно вновь сделать её интересной, – задумчиво говорит Астрид.

– Думаешь? Куда же я попрусь со своим цветком болезней? Мне бы сначала избавиться от фобии.

– Избавишься, куда ты денешься. Завтра будет первый шаг на пути борьбы с твоей хворью, – Астрид прячет улыбку в кружке латте, но глаза её всё также сияют.

– Мне кажется, что мы будем дурачиться, как и всегда, – предполагает Иккинг, криво улыбаясь.

– Может быть… Хотя, нет. Всё будет крайне серьёзно.

– Ты хоть слышишь, что говоришь? – Иккинг вскидывает левой бровью, ухмыляется, – Мы ни разу ещё по-нормальному не занимались чем-то серьёзно.

– Исправим, – качает головой Астрид, немного щурясь, – За каждую твою шутку ты будешь получать подзатыльник.

– А можно не надо? – девчачьим голосом говорит Иккинг. Астрид тут же прыскает со смеху. Это была их локальная шутка, одна им понятная.

– Нет. Только не это.

– А какое стоп-слово?

– Иккинг!

Да, они и правда всегда дурачились, когда стоило бы быть посерьёзнее. Например, когда Иккинг приходил к Астрид домой, чтобы помочь ей с домашкой, они в итоге либо смотрели мемы, либо включали музыкальные клипы и комментировали их. Или когда наоборот: Астрид приходила к Иккингу, и они в итоге смотрели разные фильмы, так и не приступив к домашке/проекту и прочим школьным бесполезным и скучным делам.

Иккинг широко улыбается, разглядывая подругу. Астрид сильно покраснела из-за шуточек парня.

– Помидорка… – говорит вслух Иккинг, гогоча следом.

– А ты баклажан тогда, – парирует Астрид беззлобно.

– Это ещё почему?

– У тебя худи фиолетовое потому что.

– Хороший аргумент.

Звенит звонок. Подростки не заметили, что столовая как-то опустела, и они вдвоём сидят фактически одни.

– Чёрт, у меня же история! – восклицает Астрид, шустро вскакивая с места, – Белч с меня кожу сорвёт!

– А у меня физкультура… Ёперный театр! – оба подростка с бешеными глазами убегают прочь из столовой; латте так и стоит недопитым наполовину, как и булочка так и лежит наполовину недоеденной.

Вот и небольшой холл. Ему надо вправо, ей – налево. Времени вообще нет.

– Ну, давай, до встречи, – бормочет Астрид.

– Да, до встречи.

Оба быстро обнимаются и разбегаются по сторонам. Только там, за поворотами, они застынут, как столбы на долю секунд. Да, они опаздывают, да, им прилетит от учителей, но, чёрт возьми…!

Иккинг ничего не почувствовал в тот момент, когда Астрид обняла его. Было очень приятно и легко. Никакого жжения или боли… Всё было как обычно! Будто у него нет этой чёртовой фобии!

«Что…? Какого…? ЧТО ВООБЩЕ, БЛИН, ПРОИЗОШЛО?! ГДЕ БОЛЬ?!» – восклицает в сердцах Иккинг, опять начиная двигаться в сторону спортзала. В голове ничего не укладывается.

Как такое могло произойти? На это он не может ответить. Лишь думает, что его тело будто сломано. Ибо если бы оно слушалось его, оно бы так себя не повело. Хотя, причём тут тело? Дело-то в другом…

«Вот ты где, Хэддок! В столовке был?» – слышит где-то вдали Хэддок. Поднимает глаза и видит тренера Стоунката: такого противного и желчного. Тот протягивает ему руку в знак приветствия, как обычно делает со всеми учениками парнями. Иккинг не протягивает ему руку, ибо чувствует, что она враждебна, причинит ему вред.

Нет, всё-таки сломано.

========== Contact ==========

***

… Часть меня в тебе никогда не умрёт, я не боюсь назвать это словом «любовь»…

Астрид прекрасно помнит тот день, когда Иккинг заявил ей, что он начал встречаться с Хедер. Помнит, как себя чувствовала. Столько радости и одновременно боли девушка ещё никогда не испытывала.

Он позвонил ей в двенадцать ночи в воскресенье, спустя две недели после дня на турбазе. Сказал, что захотел поделиться кое-чем важным.

– В общем, я предложил Хедер встречаться… И она ответила «да»! Представляешь?! Я думал, она отошьёт меня! Но в итоге видишь как всё вышло, я уже собирался подыхать от нервяка, напился энергетиков значит, чтобы легче вынести отказ. А тут «опа», и всё хорошо! Наконец-то всё будет хорошо! Астрид, ты, надеюсь, на связи?

– Да, конечно…

Астрид душится слезами, пытается не подать виду, что она плачет. Поэтому через силу улыбается; несмотря на слёзы, стискивает зубы и жмурит глаза, потому что больно. Горло пылает, как и сердце.

Она была рада за Иккинга, но в то же время негодовала. «Чем я хуже её? Он знает её две недели, а я его – больше пяти лет! Как так? Почему?» – задаёт себе вопрос за вопросом Хофферсон, продолжая слушать лепет Иккинга о его новой подружке.

И вот, спустя полгода отношений, у Иккинга нервный срыв и попытка суицида. Это был конец прежней жизни. Для него, и для Астрид.

Она чуть не потеряла друга. Она чуть не потеряла дорогого человека… Чуть не потеряла свою любовь.

Ту ночь Астрид не спала вообще. Ей утром в школу, а она всё плачет, не может успокоиться. Родители уговаривают её не идти на учёбу, и девушка смиряется, остаётся дома. Весь день Астрид чего-то ждёт. Наверное, когда ей позвонит сам Иккинг, скажет, что с ним всё теперь в порядке, скажет, что ему больно осознавать, что он заставил её переживать.

Но он не звонил. День, два, неделя, месяц, второй месяц… Иккинг словно стал живым призраком. Невидимкой. Он вроде и был рядом с Астрид, в её душе и сердце, но при этом находился где-то далеко.

Про Иккинга нарочно ничего не говорили. Стоик на расспросы девушки хранил молчание, или говорил, что он крайне нестабилен и пока к нему лучше не ходить. В школе про Хэддока молчали даже учителя. Чёртово молчание ягнят.

Астрид сильная. Астрид невероятно сильная. Все дивились тому, как она спокойно переживала последствия того события. Если бы все знали…

Каждую чёртову ночь она открывала диалог с Иккингом: слушала его голосовые сообщения и смотрела их совместные фото, воспроизводила на повторе его любимые песни, что он частенько напевал себе под нос или наоборот во весь голос. Каждое утро Хофферсон просыпалась без лица, без нервов, без сердца. Продолжала жить, несмотря ни на что.

Встретив его спустя три месяца, внешне она была абсолютно спокойна. Но внутри её души была неоценимая никакими шкалами буря. Боже, кем он стал? Живой покойник! Так думала Астрид, пока глядела на него со стороны: эти стеклянные тёмно-зелёные глаза, потемневшие волосы, побледневшая кожа… На девушку глядел фантом того прошлого Иккинга, ничуть на того не похожий.

Будто два разных человека, хотя он один такой. Другого такого нет и не будет.

Она рада, что этот фантом всё же помнит что-то из того счастливого времени. Она рада, что этот фантом становится тем, кого она столько времени знает…

Нет, это не фантом. Это Иккинг. Её Иккинг, которого она любит всем сердцем и всей душой.

***

… веришь? Улыбаюсь от косяка до могилы, от косяка до могилы…

Искоренить фобию – крайне трудно. Тем более такую уникальную, как гаптофобия. Но её можно обмануть. Что каким-то чудесным образом и сработало.

Иккинг уже сидит дома, смотрит по телевизору музыкальные клипы. Он пытается понять, как так вышло, что обнять Астрид ему всё же удалось, причём без последствий; останавливается на мысли, что это произошло из-за того, что он просто торопился, и тело как-то не успело среагировать на раздражитель. Где-то в глубине сознания проскользнула маленькая мысль.

«Ты её любишь. Потому и не сработало. Она не враждебна, придурок» – говорит тихий, но угрюмый голосок, что заглушается мыслями об ином. Да, этот голос прав: Астрид близка Иккингу как никогда; возможно, тело вспомнило те их прошлые частые объятья и отключило действие фобии.

Да, Астрид и Иккинг часто обнимались. Прямо слишком. Из-за этого невозможность обнимать подругу серьёзно мучила Иккинга во время реабилитации в больнице. Да и до сих пор ощущается боль в груди…

– Боль… Обожаю, – обычно бормочет Иккинг, сильно следом жмурясь и стискивая зубы.

И вот, он обнял её спустя столько времени. Так мимолётно, что тело еле запомнило то тепло… Но всё же запомнило, как не странно; чувствуется аромат латте с шоколадом.

Звонок на телефон. Нет, не от неё. А жаль.

– Добрый вечер, Иккинг. Как ты?

– Здравствуйте. Всё в порядке.

– Это хорошо. Ты завтра идёшь к врачам каким-нибудь?

– Нет. Только на йогу после школы.

– Ого. Когда успел-то? – удивляется Цеппели по ту сторону трубки. Он не видел парня два дня.

– Успел вот. Как у вас дела с мистером Пастернаком? Как отдыхается?

– Иккинг, давай не будем, пожалуйста-

– Дайте угадаю, у вас и так всё болит после бурной ночки, не стоит напоминать, да?

– Ты поиздеваться надо мной вздумал?! – восклицает мужчина гневно; Иккинга это крайне забавляет, потому он смеётся в трубку.

– А я что, не прав?

– Так, прекращай паясничать.

– А что вы мне сделаете? Я в другом районе, – гогочет Иккинг.

– Понятно, у тебя особое расположение духа. Ну, не буду мешать тогда.

– До свидания!

Как только Иккинг отключается, он ещё пару секунд смеётся куда-то в сторону.

– Не хер звонить, когда не просят, – комментирует вслух Иккинг, тут же успокаиваясь, – Может позвонить Астрид? Хотя, она может быть занята…

Но всё равно звонит. Потому что хочет услышать её голос ещё раз, хочет вернуть их традицию – созваниваться перед сном…

Астрид отвечает спустя где-то минуту, на последнем гудке.

– Алло? Иккинг?

– Привет ещё раз… Сильно отвлекаю?

– Ну, не особо. Я просто перечитываю конспект по истории.

– Кстати, как там Белч? Сильно ругался?

– Он сам опоздал, – фыркает в трубку Астрид, – Так что всё хорошо… Иккинг.

– М?

– Ты же заметил, что мы обнялись?