Текст книги "Great Depression (СИ)"

Автор книги: Дора Иствуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Чел, я понимаю-

– Ну раз понимаешь, какого хрена ты здесь-то?! – выпаливает Иккинг; он начинает плеваться слюной, – Не надо мне ничего передавать, вы меня этими подачками и просьбами затрахали уже! Оставьте меня все в покое!

– Чел-

– ВАЛИ ОТСЮДА НА ХРЕН, ПОКА Я ПОЛИЦИЮ НЕ ВЫЗВАЛ!

Нил действительно сильно напугался резкого выпада парня, поспешил уйти прочь, так что-то и не передав.

– Ещё раз увижу, ружьё принесу и мозги вынесу к хренам собачьим! – кричит он вдогонку, задирая рукава толстовки. Пот потёк по его красному лбу. Нил ещё раз глянул на него, прежде чем скрыться за стеной и раствориться в толпе людей в коридорчике.

Иккинг всё ещё злится, посему что-то нечленораздельно бормочет сквозь зубы, трясёт кулаками; доходит до мусорного бака и сильно пинает его. Ему плевать, что на него смотрят как на сумасшедшего. Ему плевать, что к нему подбегает Астрид: вся напуганная, нервная.

– Иккинг!

– Я тут всех порешаю прямо сейчас! – не глядя на подругу выпаливает парень, сильно топает пяткой по кафельному полу, – Какого хрена вообще происходит?!

– Иккинг! – опять восклицает Астрид, хватая друга за плечо. Того будто кипятком ошпарило, он тут же падает на пол от резкого касания. Замирает на долю секунд, смотрит на Хофферсон ошалелым взглядом.

– А-Астрид, э-это ты… – Иккинг сразу побледнел, сильно затрясся, – Прости, не увидел тебя, да и не расслышал… Чёртов Нил со своими подачками.

– Нил? Здесь был Нил? – Астрид пытается помочь другу встать, но тот не спешит принять её протянутую руку, старается встать сам.

– Да. Сказал, что ему нужно что-то передать от ___. Но я его любезно попросил свалить и больше не появляться мне на глаза. Потому-то я так и вспылил, – встав на ноги, Икк опять пошатнулся, – Чёрт возьми… Тут можно куда-нибудь присесть вообще?

Астрид и Иккинг присаживаются на скамейку, молча сидят где-то с минуту.

– Даника была здесь. Они как сговорились, – начинает говорить Иккинг, потирая зудящее плечо, – Мол, она ищет тебя. И что дальше-то? Я сказал, что всё, хватит докапываться до меня. Потом, когда собирался выйти в раздевалку, этот мне путь преградил. Ну, я и наорал на него. У меня прям так кулаки зачесались, хотелось ему лицо начистить.

– Он ничего не передал?

– Не-а. Говорю же, он свалил.

– Ну и хорошо. Нам же лучше… Меня теперь тоже преследуют. Я же всё, перестала с ней разговаривать. А самой ей подойти либо лень, либо страшно. Я же тоже не прочь кулаками помахать, – говорит Астрид, слабо улыбаясь. Она искоса поглядывает на Иккинга, что натянул на себя капюшон толстовки, – Ты как себя чувствуешь? Получше?

– Не сказал бы. Голова кружится. Слабак никчёмный, – ругается тот, потирая пальцами глаза, – И спать хочу.

– Может, тогда пойдём? Всё равно спектакль прошёл…

– Угу. Я тебя провожу.

– Лучше давай я тебя провожу, – слабо хмыкает Астрид. Тот молчит, предпочитает не отвечать и просто встаёт с места.

***

… Пока надежда жива – буду жив я…

До дома Иккинга пара шла молча; каждый просто думал о своём. Астрид мельком поглядывает на него: уткнувшегося в большой воротник куртки, с почти закрытыми глазами.

– Можно тебя спросить кое-что? – наконец говорит девушка. Парень останавливается на месте.

– Конечно.

– Не знаю, как лучше и сказать, – признаётся Астрид, начиная краснеть, – Как ты относишься… к касаниям лица? Также болит и жжётся?

Иккинг недоумённо выгнул бровь, задумался над этим странным вопросом.

– Без разницы. Всё одно, Ас. Если ты хочешь потянуться к моему лицу и поправить мою чёлку, то можешь рискнуть. Потому что я реагирую когда как. Но лучше не стоит, я падаю сразу, – с горечью усмехается Иккинг.

– Всё, я поняла тебя… Просто мне стало любопытно, как бы ты мог отреагировать…

Астрид недоговаривает окончания предложения. Постеснялась, наверное (да). Иккинг сам напрягся, когда не услышал продолжения фразы; что-то смутно заподозрил, но тут же обрубил на корню странную, немного наивную мысль. Щёки его стали чуть румянее. Причём не от мороза.

– Ну, я пойду? – делает усилие Хэддок над собой. Ему надо идти домой, как и ей.

– Да, конечно… До встречи, – оклималась от размышления Астрид.

Они стоят ещё с полминуты и смотрят друг на друга. Хотят обняться, но один болен, а другая не хочет причинять ему вред. Так и стоят, пока Астрид не отворачивается первая. Отходит метров на семь. Хэддок всё стоит, смотрит ей в спину; округляет глаза, ибо забыл самое важное.

– Астрид!

Кричит ей в спину. Она поворачивается, молча глядит на него несколько удивлённым взглядом.

– Я хотел сказать… – громко говорит он ей, – Мне посоветовали записаться на танцы. Можно мне как-нибудь договориться, чтобы меня записали к тебе в группу?

Она мило улыбается ему, поправляет пальчиками чёлку.

– Конечно, я поговорю с тренером об этом. – отвечает она. Не смеет продолжить идти, немного замерла на месте, – Я позвоню тебе, если что, хорошо?

– Буду ждать звонка. – говорит Иккинг, слегка махая ей рукой. Та тоже машет ручкой, уходит дальше по тротуару.

Иккинг поворачивается в сторону своего дома; как только он открыл дверь и ступил на порог, прислушался. Дверь громко хлопает за его спиной, и в доме тут же наступает мрак и тишина.

Тихонько раздевается и спешит зайти на кухню, принять ещё пару таблеток. Облегчённо вздохнув, он тут же почувствует краску на щеках и небольшое волнение в животе. В голову опять закрались подозрительные мысли насчёт того, о чём Астрид его спрашивала. Может быть, она хотела…?

Кидается всем телом на диван и тыкается лицом в подушку. Полежав так минут пять, он поворачивается на спину и лежит пялится в потолок. Немного двигает губами, чешет их кончиком указательного пальца. Вспоминает какую-то примету, и тут же вспыхивает, с новой силой. Иккинг начинает что-то бурчать себе под нос, ему одному понятное.

Ещё минут пятнадцать странного и бредового психоанализа, и Иккинг поглубже вдыхает воздух в лёгкие и громко-громко орёт, чтобы все вещи в доме слышали его крик и поняли его:

«Она хотела поцеловать меня!»

Минутная пауза, и новый возглас:

«А я её!»

Опять ложится на диван, затихает ещё на пару минут. У Иккинга почему-то начинают течь слёзы из глаз; старательно вытирает их ладонями, а они всё текут и текут, не смеют останавливаться.

Входная дверь открывается, и внутрь заходит Стоик. Луч белого света устремляется в сторону Иккинга и проходит вдоль его лица: мокрого и бледного.

– Иккинг…? – аккуратно спрашивает мужчина, замирая на месте с кучей пакетов; его пугает, что по щекам сына текут слёзы, а глаза того вспыхнули красным цветом. Иккинг глупо улыбается, шмыгает носом, сидя ссутулившись на диване.

– Привет, пап, – бормочет он, шумно следом вздыхая. Хочет сказать что-то нормальное, но выходит лишь слабое и еле понятное:

«Мне плохо».

========== Feelings ==========

***

… Когда засыпаю, я верю в него. Мерзость везде, даже внутри, мам…

Нил шёл по ночному городу и оглядывался по сторонам. Он идёт к своей девушке на встречу. В голове лишь одна мысль: «Бедный парень…»

Ему было жалко Иккинга. Очень сильно, до глубины души. Его хотелось утешить, успокоить, дать хоть что-то, чтобы он не страдал более никогда. Его и так жизнь потрепала: живёт без матери, отец строгий до невозможности, друзей мало, вечно какой-то бледный и убитый, к тому же худой и болезненный на вид.

Нил не знал, что она вела двойную игру. Узнал он всё неожиданно, когда прибежал сам Иккинг. Глянув на его испуганные глаза и трясущиеся ладони, понял, что всё не так. Абсолютно не так.

Когда девушка сказала свои слова, Нил увидел страшную перемену в лице Иккинга. Хоть он и не знал его ранее, парень осознал, что тот перестал быть прежним. В нём словно что-то разбилось, надломилось. Глаза как-то странно помутнели, губы странно дёрнулись, а веснушки тут же потухли, и лицо стало белым, как первый снег. Но страшным было не это.

Страшным было то, что Иккинг молчал. После восклицания имени девушки, более он не сказал ни слова. Лишь медленно поворачивается и тут же начинает убегать. Нил отпихивает от себя свою девушку, пытается догнать парня, но тот словно комета испарился с этажа, уже был на улице.

– Нил! – кричит девушка вдогонку своему новому парню, – Ты его не догонишь.

– Почему ты не сказала мне про него?! – орёт на всю громкость голоса Нил. Он выглядывает на улицу, где было очень темно. Иккинг скрылся из виду так же резко, как и появился.

– Я хотела рассказать, но повод подвернулся лишь сейчас, – она натянуто улыбается, щурит поблёскивающие глаза, – Мы недавно ругались, потому и решила я ускорить процесс выбора между тобой и им. Как видишь, выбор я сделала.

– Ты могла нормально с ним, *****, поговорить?! – орёт матом Нил, – Ты в своём уме вообще?!

А потом Нил получил звонок.

– Алло?

– Передай трубку ___.

Это был Иккинг. Голос был тихий, убитый. Нил не медля передал телефон девушке. Слышит с его стороны:

«Можешь не искать меня более, ___. Ты сделала свой выбор. Прощай…»

У девушки начинается истерика. Нил пытается её успокоить, предлагает позвонить Астрид, ведь она тоже знает Иккинга.

С того вечера Нил чувствует себя виноватым. Он фактически стал у истоков того, что уничтожило прежнюю жизнь Иккинга.

И вот, сейчас он идёт встречать главный источник беды. Отдавать обратно письмо, написанное от руки ей самой.

– Отдал?

– Нет. Наорал, и я ушёл.

Волосы цвета смоли слегка качнулись на холодном ветру. Зелёные глаза блеснули тусклым светом.

– Что именно он сказал?

– Сказал, что мне не стоит с ним говорить. Потом я попытался всё же с ним заговорить, ответил, что мы его затрахали просьбами и подачками. Крикнул, что вызовет ментов, если я не свалю.

– Чёрт, – ругается она, – Я попросила зайти в студию Данику, она видно тоже не смогла с ним нормально заговорить.

– Он всё ещё не в себе, ___.

– Я знаю, Нил… Меня мучает совесть.

– Он теперь тебя не подпустит. Как и нас. Ты сильно повлияла на его психику… Да и на его внешность.

– Что с ним? – испуганно шепчет она, прикрывая ладошкой рот.

– Бледнее смерти до сих пор. Под глазами огромные синяки, белки глаз жёлтые… Ходит весь в чёрном, с капюшоном на голове. Мне кажется, что у него даже волосы потемнели.

– Я так сильно виновата перед ним… И не знаю, как всё исправить. Нил, что мне делать?

Нил лишь пожимает плечами.

– Я не знаю… Но нам однозначно стоит оставить его в покое. Хотя бы на пару дней. Он действительно радикально реагирует на нас.

– Я не знала, что он побежит… И… – девушка прикрывает ладонями слезящиеся глаза.

– Никто не знал, ___. Возможно, даже он сам, – размышляет Нил, глядя куда-то в сторону.

– Он особенный… Уникальный… Я почти убила свою любовь… – шепчет сбивчиво она.

– Ты всё ещё любишь его?

– Конечно… Но не так, как прежде. Я охладела к нему, но чувствую, что часть моего сердца всё ещё с ним.

Нил лишь кивает на это, наконец смотрит на неё.

– Если любишь – отпусти. Он вычеркнул тебя из своей жизни, и тебе стоит.

– Нет, – отрицает девушка, – Я не вычеркну его. Это будет мне уроком.

– Рано или поздно ты успокоишься и забудешь. И он тоже. Время лечит.

– Может и так. Но времени нужно много.

– Да… Я помогу тебе выйти из этого состояния. В конце концов, мы же вместе, – Нил слабо улыбается, раскрывает широко руки. Она улыбается ему, припадает к его телу, обнимая крепко-крепко. Да, они пройдут этот этап вместе. Любовь спасает даже самые разбитые сердца.

***

… Звони другу почаще, он хочет тебя слышать…

Стоик сидит рядом с Иккингом на диване, держит в своих крупных ладонях коробочку салфеток.

– Она спросила про моё лицо. Мол, если его коснуться, оно тоже болеть будет, – Икк сморкается в салфеточку, откидывает её в сторону, – Я сказал, что вроде да. Хотя сам точно и не знаю, я обычно сразу падаю.

– И что дальше?

– Мы оба стояли тупо и молчали. Пап, она хотела поцеловать меня, я чую это. Я сам даже хотел!.. Но мне и так плохо. Она коснулась моего плеча, когда я был ещё в «Топ Бразил». Представляешь, там Нил был!

– Парень…?

– Да. Хотел что-то от неё передать, но я на него наорал. Он бесит меня до трясучки прямо, не могу! – Иккинг сжимает кулаки, трясёт ими в воздухе; аж сам начинает трястись, – Там ещё Даника была эта, ух, падла, порешал бы прямо на месте!

– Тебе бы силёнок не хватило, решун мой, – усмехается Стоик, – Ты просто наорал на них?

– Да. Хотя у меня уже кулаки чесались лица им начистить, честно сказать.

– Видимо, амитриптилин ещё действует на тебя.

– Уже неделя, блин, прошла! Должно уже всё пройти! Хотя, да, я до сих пор чувствую, что слишком сильно возбуждаюсь из-за всяких мелочей и раздражаюсь, – признаёт Икк, слегка закатывая глаза, – Ты купил настойку женьшеня?

– Нет. Я посоветовался с провизором, он сказал, что раз у тебя гипертония, то тебе нельзя. К тому же, тебе ещё пятнадцать, а его принимают только после шестнадцати лет.

– Блин… А замену ему есть?

– Я валериану тебе купил, но её можно совсем немножко… Я боюсь, что ты не переносишь такое. У тебя в карточке написано вроде было, что у тебя индивидуальная непереносимость…

– Ой, да ладно тебе, пап, – отмахивается Иккинг, – С моим организмом можно сказать, что мне ни хера вообще нельзя ни есть, ни пить… Попробую на ночь выпить, а там как выйдет, хорошо?

– Как скажешь, – смиренно кивает Стоик, вставая с места, – Будешь чай? Я твой любимый взял, с бергамотом.

– Да, давай… Давно не пил чай! С печенками будем?

– С печенками, – улыбается мужчина, глядя на детскую улыбку сына; ему стало чуть лучше.

Отец и сын садятся за стол, принимаются пить чай и кушать печенья с конфетами.

– Я договорился с Астрид насчёт танцев. В «Топ Бразил» ходить буду.

– Мне аванс перечислили как раз. Столько предоплата?

– Не знаю. Я жду звонка от неё. Может бесплатно даже…

– Вряд ли, Иккинг. Если «Топ Бразил» одна из самых знаменитых и больших студий города, то вход в неё уже как бы не бесплатный.

– Я был там. Меня впустили без денег, – вскидывает бровями Иккинг.

– Ну, может быть потому, что там была неделя бесплатных мастер-классов, ты не думал об этом?

– Думал, – кивает парень, отпивая горячий чай; сразу начинает морщиться и быстро дышать открытым ртом после проглатывания напитка, – Блин, язык обжёг!

– Иди вон, сахар насыпь на язык, – указывает пальцем на сахарницу Стоик, – Скорее, пока ожог не получил.

Как только Иккинг сыпет себе немного сахара на язык, он слышит, как со стороны дивана начинает звенеть его телефон. Спешит подбежать и взять трубку.

– Да?

– Привет ещё раз. Ну, я поговорила с тренером насчёт тебя… Может тебе лучше на йогу записаться? У меня в группе набрано максимальное количество человек… Я сама смогу вести у тебя курсы, если ты запишешься на йогу.

– Ну, раз так, то лучше на йогу… Отец вот спрашивал, что насчёт предоплаты?

– У нас нет предоплаты, Иккинг, ты сразу платишь на месяцы вперёд. У нас абонементы. На месяц и на три. Если хорошо договориться, можно взять и на полгода.

– О как. Я сейчас отца спрошу… Сколько на три месяца, Астрид?

– Сто пятьдесят.

–… Хорошо. Кому деньги отдавать? А можно вообще по карте? Отец не пользуется наличкой просто.

– Всё можно! Скинуть ему на телефон реквизиты?

– Да, конечно!

Минутная махинация с мобильным банком, и Иккинг уже фактически записан на йогу. Причём к Астрид. С одной стороны, он рад до невозможности, но, с другой стороны, он до жути напуган.

Они же, чёрт возьми, будут вдвоём. Наедине. Они будут общаться. Они будут… Касаться друг друга? Такое же будет, да?

Мысли Иккинга спутались в один клубок, который точно не развязать.

– Иккинг? Ты на связи?

– А? Да, задумался, извини.

– Короче, первое занятие будет послезавтра. В пять вечера. Максимум занятие идёт два часа, но так как ты новичок, а мне ещё ни разу не давали руководство, то скорее всего будет всё на час.

– Угу, – Иккинг садится обратно за стол, отпивает уже немного остывший чай. Стоик с интересом наблюдает за сыном, тоже пьёт свой чай, – Погоди, то есть, мы вдвоём заниматься будем? Только так?

– Ну, да, – отвечает чуть тише девушка, – Тебе надо кучу народа что ли?

– Нет! Я наоборот много народа боюсь! – усмехается Иккинг, бросая быстрый взгляд на родителя перед собой; тот странно лыбится, шевелит усами, – Я даже рад, что нас только двое будет.

– Я тоже… Эх, ну, мне надо идти. Уроки ещё делать…

– Ой, тогда не буду отвлекать! До завтра, Астрид!

– До завтра…

Иккинг отключается, кладёт телефон на стол.

– Ты покраснел, – отмечает Стоик, всё не прекращая улыбаться.

– Чай ещё горячий, – тараторит Икк.

– Радуешься?

– Да… Пап, ты же понимаешь, что я как в старые добрые буду с ней один на один тусоваться?

– Конечно… Самое главное, чтобы вы по делу тусовались, а не так, балду гоняли, – тут же хмуреет Стоик, допивая до конца свой бокал, – А то ты так однажды потусовался «по делу» с этой своей девкой, притащил тебя домой пьяным в стельку!

– Всё будет нормально! – отмахивается вновь Иккинг, – Астрид не пьёт вообще! – Стоик бросает на сына крайне серьёзный взгляд, – Да не будем мы бездельничать, пап, зуб даю!

– Ну-ну… Ладно, пойду разбирать остаток пакетов… – Стоик встаёт из-за стола, направляется в гостиную.

– Тебе помочь? – Иккинг тоже встаёт, спешит выйти за отцом, – Ни хера себе ты накупил всего!

***

… Без сомнений, в порядке, но испаряюсь, как плевок в костре… Моя записка каплями на потолке…

После того, как всё домашнее задание было выполнено, Астрид села за ноутбук. У неё мигало окно сообщений… И это была её бывшая лучшая подруга.

«Привет. Я знаю, что мы перестали общаться, но, блин, Астрид, можно мне последний раз попросить тебя кое о чём? Поговори с Иккингом обо мне. Я хочу, чтобы он простил меня. Только тогда я буду спокойна… Хорошо? Можешь не отвечать мне, если тебе так угодно, но, пожалуйста, сделай это ради него… Ради меня»

Астрид не стала отвечать ей. Она не знает, стоит ли ей говорить с Иккингом на эту тему. Это для него как тряпка для быка: парень не может даже нормально реагировать на упоминание знакомых своей бывшей… Да и Астрид боится, что в глазах Икка она станет лишним человеком, которого нужно отсеять от себя как можно скорее.

Иккинг отстранил от себя многих после случившегося. Он мог остаться один, если бы не Астрид и доброжелательность самих отвергнутых. Хэддоку повезло, что у него в знакомых большинство – хорошие ребята.

Хофферсон вздыхает, пишет Иккингу:

«Привет. Можно поговорить с тобой о ней?»

Иккинг смотрит сообщение почти сразу. Проходит минута, две, три – ответа нет. Астрид нервно кусает губы и жмурит глаза. Так и знала, что зря она написала…

«Можно. Но смотря о чём именно ты хочешь поговорить касательно неё»

Облегчённый вздох, и Астрид принимается писать сообщение за сообщением. Иккинг не отказал ей и не блокнул: уже что-то.

«Она написала мне. Я знаю, что я должна была кинуть её в чёрный список… Просила поговорить с тобой. Ты же до сих пор не простил её, поэтому она нервничает. Она будет спокойна, если ты простишь её»

«Передай ей, что я подумаю над этим, хорошо? Мне всё ещё нужно время»

«Конечно»

«Астрид»

Девушка напрягается, когда видит своё имя. Иккинг начинает что-то долго печатать, и это не даёт ей покоя; ноги немеют, а ладошки сильно холодеют и потеют. Что он хочет сказать ей?

«Помнишь, как мы были на турбазе? Мне тот день не даёт покоя. Мы правда тогда познакомились с ней? Я пытаюсь вспомнить точно как это было, но не выходит. Может быть ты помнишь…?»

«Да, там и познакомились. Подсела к нам в общей столовой»

«Понял. Спасибо большое. И ещё»

Опять что-то строчит, опять Астрид жутко нервничает. «Да что, блин, со мной такое?» – спрашивает она себя, сжимая ладошки в кулачки.

«Касательно моего лица. Если ты хотела поцеловать меня, то я был бы не против. На губы моя фобия не распространяется :)»

Бум. Хофферсон, прочитав сообщение, тут же падает со стула на спину. Начинает часто дышать; в итоге начинает просто тихонько кричать, прикрыв лицо ладонями. Как он догадался. И как он вообще, блин, понял, что его фобия не распространяется на губы?

Сам Иккинг, не получая ответа, тоже начинает орать, только во весь голос. Стоик бежит к нему, недоумевает, мол, «что опять с тобой не так, дурень?»

– Папа, я написал ей! Она игнорит меня! Я такой дебил! – хватается за голову Иккинг, начиная активно гоняться по залу, – А вдруг она не это имела в виду?! Как мне на неё теперь смотреть вообще?! Стыдно-то как! ПАПА, ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ?!

«Буду иметь в виду :)»

Иккинг замирает на месте, когда читает её сообщение. Кидает телефон куда-то в сторону, начинает кружиться вокруг себя как волчок. Стоик молча наблюдает за сыном, облокотившись боком о стену.

– Ну что?

– Ответила! Будет иметь в виду! – Иккинг падает на ковёр всем телом, распластался и лежит в форме звезды; лыбится, как идиот (хотя, почему как?), – Я так счастлив!

– Вижу… Встань с ковра, он грязный, – Стоик скрывается из виду, видимо, пошёл на кухню.

– Ах, я такой придурок… – мечтательно лепечет Иккинг, ещё шире улыбаясь, разглядывая люстру на потолке.

– Я кому сказал встать с ковра! – восклицает грозно Стоик.

– Да встаю я, встаю… – кряхтит Иккинг, вставая с мягкого коврика; всё ещё улыбается и идёт на кухню к отцу.

Астрид тоже чуть успокоилась, но всё ещё пытается остыть: лицо её всё ещё пылает; решила обратиться к матери.

– Мам, он догадался! Ну, когда я спросила его про лицо! Представляешь!

– Ну, Иккинг парень смышлёный, – мило улыбается женщина.

– А, это тот сынок Стоика непутёвый? – слышится откуда-то издали голос отца девушки.

– Папа!

– Что? Я не прав?

– Он не виноват, что всё так вышло! – оправдывается за друга Астрид.

– Папа шутит, милая… Вечно он пытается ёрничать не к месту, – женщина метнула серьёзный взгляд в сторону мужа, но на её лице по-прежнему сияет улыбка. – Ты мне скажи лучше, ты всё ещё симпатизируешь ему?

Астрид отвела взгляд, пытается спрятать свои глаза за чёлкой. С минуту молчит и мнётся, не знает, признаться ей или…

– Ну, да…

– Всё ясно! Когда свадьбу устраивать будем?! – стучит кулаками по столу отец, начиная широко улыбаться.

– ПАПА!

Иккинг и Астрид болтают со своими родителями о разном, но всё равно всё сводится к разговорам о чувствах. Да, они стесняются и сгорают от стыда, признаваясь в своей безграничной любви уже раз сотый и начиная ворошить их совместное прошлое, когда они были хорошими друзьями: обнимались, смеялись и читали вместе одни и те же книжки, обсуждали школу и ходили в один класс…

Да, было время… А дальше будет ещё лучше. Они это чувствуют.

Но, для начала, надо вывести Иккинга из его «Великой Депрессии». Тогда-то точно всё наладится.

========== The Past ==========

***

… Ксанакс с кровью на губе, синяки на рёбрах – смерть. Запрети мне полететь, я – убью твой паритет…

Ту ночь Иккинг почти не спал, как и всегда, впрочем. Настойка валерианы никак не помогла ему от бессонницы, хотя он очень надеялся на чудодейственные свойства препарата.

Он думал о бывшей. Но теперь всё ощущалось не так болезненно, как было до этого.

Например, когда он ещё лежал в больнице на лечении, при одном лишь воспоминании он начинал лютый погром и истерические крики; его потом связывали верёвками, как психически больного, и так он проживал – от утра до погрома, от погрома до утра. Возможно, именно поэтому он стал пугаться чужих рук… И появились ночные кошмары с чёрными руками, вылезающими из чёрной непонятной субстанции.

Обычно связывали Хэддока охранники. Медсёстры просто звали двоих амбалов и они быстро скручивали подростка в два счёта, клали на койку и заранее заготовленными врачом или теми же медсёстрами верёвками приковывали дебошира к жёсткой койке. Да и плевать всем было, что Иккинг орал как резанный, плакал навзрыд и звал отца… Который мало того, что не слышал его, так и был очень далеко. Парень уже взрослый, с ним никто из взрослых особо не сюсюкался. Пришли – увидели – связали – ушли.

Чтобы утихомирить буйного подростка, врачи стали пичкать его чем попало. Всем было плевать на то, что организм Иккинга крайне зависим от препаратов, тем более психотропных.

С утреца, до завтрака, четыре таблеточки: две какие-то розовые, одна жёлтая, другая белая. Перед обедом три красные таблетки. Перед ужином одна тонкая белая таблетка. На ночь три: опять две розовые и опять одна тонкая белая таблетки.

Два дня такого режима – и Иккинга еле откачали. Стоик, узнавший о произошедшем, грозится подать в суд на врачей; разразился страшнейший в больнице скандал. Парня переводят в другое отделение, ему полностью меняют лечащего врача, полностью меняют препараты.

Иккинг стал закрытым, перестал проявлять агрессию. Если бывало что-то и случалось, его больше не связывали, а просто проводили с ним беседу. Позже сам Стоик вызывался с работы, приезжал к сыну и разговаривал с ним до тех пор, пока тот не уснёт. Вскоре дебоши прекратились совсем; за подростком усилили наблюдение из-за развившейся фобии и частых кошмаров.

Его не хотели выписывать. Он пробыл в больнице почти три месяца, но так и не закончил курс психотерапии, до конца не излечился от фобии и бессонницы. Его выписали, но косвенно: он всё ещё числится больным. Просто ходит иногда на еженедельные обследования, на приёмы к психиатру, неврологу и дерматологу.

Иккинг лежит в постели, пытается вспомнить имя, что говорил чуть ли не каждый день, на протяжении большого количества времени. Он вроде и слышал её имя, но мозг старательно прикрывает его белой дымкой – бережёт еле стойкий разум от очередных переживаний и боли; хочет вспомнить всё равно, несмотря на то, что потом он, возможно, опять будет чувствовать себя хуже некуда и опять заставит отца переживать.

На языке вертится её имя, но язык не хочет его говорить. Пазл не складывается. Иккинг пытается обмануть себя: вспоминает, как кто-то говорит её имя. Одна минута, вторая, третья, седьмая, десятая…

Вдруг наступает небольшой проблеск. Первая буква – «Х». Не так много девушек с этой первой буквой, так ведь? Иккинг снова напрягает извилины, трогает виски кончиками похолодевших пальцев, слегка их массирует; чертыхается себе под нос, потому что дезипрамин будто стёр половину его памяти.

На часах два ночи. Иккинг сидит, ссутулившись на середине кровати, всё ещё вспоминает имя девушки, что уничтожила его, втоптала в грязь… Перед глазами мерещится лес, пенёк, затем общая столовая, её глаза, отблёскивающие ярким огоньком любопытства и озорства. Томный, игривый голос… Нет, он не такой, как у Астрид. Он чуть грубоват, но при этом какой-то всё равно нежный. Шёпот её всегда заставлял пройтись куче мурашек по коже, а запах волос возбуждал не хуже её тела…

Иккинг широко распахивает глаза, опускает руки вдоль тела. Смотрит куда-то в окно, разглядывает в нём её тень, что тут же скрывается из виду. Но нет, там и не было ничего, парень бредит на ровном месте. И он знает это.

Её нет. Она не подошла к его окну. Она не помахала ему сейчас рукой, не окликнула его. Невидимка, что просто дразнит помутнённый ночной пеленой разум Иккинга…

Тянется к ушедшему видению рукой, подаётся чуть вперёд; в ушах тихонько звенит колокольчиками её смех.

Неосознанно всё же выговаривает забытое имя, что всё это время он прекрасно помнит, но просто обманывает самого себя:

«Хедер».

***

… От удушия круги под глазами наружу, равнодушия… Я полон, немного простужен…

Перед глазами мелькают обрывки сладкого прошлого, такого далёкого теперь. Вот Хедер лежит перед ним на кровати и манит ладошкой… Хедер, Хедер, Хедер!

Иккинг повторяет это имя уже много раз. Счёт пошёл на сотню, когда появился первый луч солнца в окне. Резко захотелось спать, и Иккинг наконец усмиряет свой разум, отключается почти сразу.

Видит Хедер перед собой, она что-то говорит ему: ничего не понятно, но говорит она быстро и со смешками; широко улыбается, тянет его за собой куда-то в яркий и ослепляющий свет. Она в его любимом чёрном платьице, слабо накрашена, но так же красива…

А потом появляется чёрная рука. Она крупная, страшная. Вылезает из-под земли рядом с Хедер. Свет тут же меркнет, и становится ясно: они где-то в прострации, в четырёх белых стенах, теперь уже потемневших. Девушка пугается, отпрыгивает в сторону, но рука тянется к ней, пытается ухватить за подол платья. Иккинг пытается что-то выкрикнуть, но он нем, как чёртова рыба, тщетно тянется к Хедер, хочет укрыть её от зловещей напасти.

Появляется ещё одна рука, с другой стороны; обхватывает талию Хедер и тянет на себя. Хедер в ужасе смотрит в сторону Иккинга, что-то кричит парню в лицо, но она тут же испаряется в воздухе, словно фантом. Возникает какая-то странная чёрная фигура, чем-то отдалённо напоминающая самого Иккинга. Хэддок чувствует, как тело холодеет и у него начинается удушье.

Он просыпается в холодном поту, сердце бешено колотится где-то в глотке, а дышать стало крайне тяжело; стучит кулаком по груди, начиная сразу же громко кашлять. Вроде ритм сердца восстановился, дышать стало чуточку легче.

Из-за приёма антибиотиков у Иккинга несколько нарушился сердечный ритм. Частенько случается так, что сердце бьётся где-то в горле, не даёт нормально дышать. Хэддок уже привык, что себя надо «заводить»: постучать пару раз кулаком по груди, и всё становится просто прекрасно. И сейчас, как говорится, он «завёл свой мотор». Но тут же он цитировал строчку из какого-то трека, что частенько раньше слушал:

«Я бью себя в грудь кулаком по утрам, чтобы завести мотор, но там только дыра…»

Иккинг встаёт с кровати медленно, не спеша. Но тут же звенит телефон, и он заметно ускоряется. Он и не подозревал, что ему позвонила сама Хедер.

– Иккинг? Это ты?

А её голос изменился. Стал чуть ниже и тише. Или же она так боится его, что нарочно так говорит.

– Я, – отвечает хмуро Иккинг, – Что тебе нужно, Хедер?

– Хотелось услышать тебя. Как ты?

– Пойдёт. Живу дальше, без тебя, – говорит Иккинг так, словно читая какую-то мантру, – Лечусь, учусь, завтра пойду на йогу. Да, мне тяжело, но я справляюсь. Ты как?

– Не очень… С Нилом серьёзно поругалась.

– Дай угадаю, потом ты опять уйдёшь к другому?

– Нет. Больше у меня нет никого.

– Ты мне также говорила.

– Иккинг-

– Хедер, почему я, чёрт возьми, должен тебя простить? Ты предала меня!

– Я понимаю, что поступила плохо! Я была не в себе! Слишком быстро приняла решение!

– Я тоже быстро принял решение! – передразнивает девушку Иккинг, – правда мне пришлось пробежать семь километров без остановки, прежде чем его осуществить!

– Иккинг… – голос Хедер стал плаксивым, – Пожалуйста…

– Два часа бежал! Да и по херу, что потом ног не чувствовал хер знает сколько времени, и дышать нормально не мог! А знаешь, сколько я балок насчитал под мостом, когда думал, почему ты так поступила?!

– Умоляю…

– Тысяча двести сорок шесть! Не досчитал парочку – отключился! Вот до чего ты меня довела! Я крышей чуть не поехал! – восклицает Иккинг, вспоминая эти чёртовы металлические балки, расплывавшиеся в его слезливых глазах. Он видел в них свою крышку гроба, свинцовое и бетонное небо.