Текст книги "Подменыш (СИ)"

Автор книги: DirtyPaws

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Ну всё, вставай, кузнечик, и иди постой у стены с ребятами ещё немного.

Он поднимается, натягивает рубаху, вытирает рукавом слёзы.

– Почему я кузнечик? – тон обиженный, как будто я его незаслуженно выпорол.

– Как кузнец, только маленький, – смеюсь я, заключая его в объятия. – Ты же запретил мне называть тебя…

– Называй лучше бесёнком, – тихо бурчит он и выпутывается из моих рук, разворачивается к стене.

Становится рядом с Богушем, а не с Жаданом – мол я уже взрослый – получает от него одобрительный хлопок по плечу. Я устало выдыхаю. Вот засранцы.

На выходных напьюсь с торговцем. Слишком много вопросов накопилось.

========== Богуслав ==========

Комментарий к Богуслав

Так сказать, спин-офф. Который должен был быть написан, чтобы объяснить (в первую очередь себе), что иногда что-то кажется очень неправильным и тем не менее является необходимым. Наслаждайтесь.

Я вышел на улицу, вытянул из колодца ведро воды и выпил залпом целый ковш. Зашёл к Ладе. Она сидела на устроенной для мальчишек лежанке и плела что-то из лозы. Действительно, уютно и тепло.

– Ты закончил?

Да, но… Я позову тебя в дом чуть позже, хорошо? Мне надо поговорить с одним из них, и я не знаю, чем закончится этот разговор.

– С Яром?

– Странно, но нет.

Она поднялась, обхватила меня за шею, почти повисая на моих плечах, и крепко поцеловала. Этой молчаливой поддержки мне было достаточно, чтобы понять, что я не так уж и устал.

– Только не засыпай, ладно? – я приобнял её за талию. – К тебе у меня тоже есть… Разговор.

Она засмеялась.

– Тогда иди заканчивай побыстрее.

Я вернулся в дом, изучил четыре фигурки возле стены. Как стояли, так и стоят. Удивительное послушание. Жадан самый вялый – еле держится, опирается лбом о стенку. Как только примет горизонтальное положение, сразу вырубится. Это хорошо. Мой почти бодрячком, но оно и понятно – бесёнок же. Переминается с ноги на ногу, скучно ему. Тихон тоже уставший, ноги расставлены широко, чтобы легче было стоять. Богуслав не столько уставший, сколько напряжённый. Те трое – в целом расслабленные. Наказание окончено, они его пережили, герои. Если бы ещё лечь на что-нибудь мягкое задницами кверху – жизнь бы вообще казалась праздником. Но старшего этот праздник не касался. Он сжимал кулаки, держал голову ровно и как-то зло буравил стену. Ну что ж. Будем разговаривать.

– Все свободны кроме Богуслава.

Мой мелкий аж подпрыгнул. Обернулся, удивлённо глянул на меня. Решил, что я имя перепутал? Тихон и Жадан смотрели с неодобрением и испугом. Сам Богуш – как-то безразлично.

– Вы слышали, что я сказал. Мелкие, марш спать. Старший остаётся.

Я дождался, пока мальчишки выйдут, не сводя с нас растерянных взглядов. Богуслав ровно стоял передо мной. Напряжение, усталость, разочарование – во всей его позе, в каждом мускуле. Я уже понимал, в чём причина. И это было так странно. Так неправильно. Но в чужой монастырь…

– Ты всё ещё чувствуешь себя виноватым, верно?

Он нервно сглотнул, отрывисто кивнул, уставился в пол, часто моргая.

– Эй, подними, пожалуйста, глаза на меня. Почему?

– Я отвечаю за них. Я должен. Это… Это было очень безрассудно – влезать к кузнецу, пока его нет. Очень… Неприлично. Неправильно. И я должен был их остановить, господин знахарь. Но я… Пошёл на поводу. У них и у своих детских желаний. Мне было любопытно и я хотел играть. Но…

– Ты уже слишком взрослый, чтобы играть?

Он снова отрывисто кивнул, но визуальный контакт в этот раз не разорвал. Судорожно выдохнул, сжал один кулак в другом, виновато поджал губы.

– Богуш, твои братья уже тоже почти взрослые. Как и Яр. Ты не можешь отвечать за них всю жизнь. Я не хочу сказать, что твой отец несправедлив к тебе. Я вообще не в праве это оценивать – я надеюсь, ты понимаешь, – я словил его серьезный кивок и только потом продолжил. – Но мне это правило не очень понятно и я… Не могу наказать тебя за то, в чём ты не виноват. Ты можешь поговорить об этом с отцом, когда он вернётся. Хорошо?

Он мотнул головой. Кажется, они вообще не собираются обсуждать это с отцом. Получили и получили. Какая разница, сколько и за что? Тоже правильно… Потому что Молчану может прийти в голову добавить. Всем.

– Я отвечаю за них не потому, что этого требует отец. Не потому, что в противном случае буду наказан. Я просто, – он развёл руками. – Я просто старший брат. Так всегда будет. И я всегда буду отвечать за них, что бы вы не говорили, господин знахарь. Я должен был подумать о последствиях. Я всегда должен о них думать. И я должен быть сильным, сильнее их. Терпеливее. Твёрже. Всегда. Но иногда у меня не получается. И за это я заслуживаю наказания.

Я выдохнул. Вот это аргументация. Вот это уверенность. Я смотрел ему в глаза и понимал, о чём он говорит. Мне так знакомы эти мысли. Он должен быть сильным. Он всегда будет отвечать за них. Именно поэтому я сначала не хотел связываться с Ладой и её бесёнком. Моим бесёнком…

Пока у парня ещё есть такая простая возможность избавиться от чувства вины, от страха не уберечь, от собственных слабостей – я не в праве ему отказывать.

– Снимай рубашку и ложись на лавку, – велел я.

Он подчинился мгновенно, без промедлений и заминок. Я быстро окинул взглядом ещё не остывшую задницу, исполосованную красными следами. Ну и как сверху положить ещё?

– Их будет пятьдесят, Богуш. Два по пятьдесят – это слишком.

– Хорошо, господин знахарь. Спасибо.

Я тихо фыркаю. Да уж тебе спасибо, что разрешил. А то мог бы и на сотке настаивать… Какого лешего я делаю вообще?! Злюсь на себя, на него, на Молчана, на Яра – на всех злюсь, потому что устал и не могу контролировать эмоции.

Кладу сразу две десятки подряд – меняю сломанные, истрёпанные розги буквально на лету, трачу на это секунды. Жёстко и быстро. Не пытаюсь бить аккуратно. Всё равно уже вся попа в рубцах – какой смысл? Он напрягается, вытягивается, вжимается в лавку, часто дышит сквозь зубы. Но терпит-терпит-терпит. Нет, это не дело. Я заставляю себя собраться с мыслями и на выдохе стягиваю перстень. Боль, разочарование, страх, стыд, смущение, вина – всё на меня, будто вывернули бочку кипятка на голову. Тихо шиплю, морщусь, мысленно сгребаю всё это в кучу и сортирую. С болью и страхом всё понятно. Со стыдом и смущением тоже, хотя их могло бы и не быть – сам же напросился, буквально. А вот от разочарования и вины однозначно нужно избавиться.

– Послушай меня, Богуслав, – сурово, жестко и холодно говорю я. – Я наказываю тебя за то, что ты очень безалаберно отнёсся к своим обязанностям старшего брата. Ты должен следить за тем, чтобы они не делали глупостей, не влипали в неприятности. Да, твои братья уже почти взрослые и вполне могут сами за себя отвечать, но они всё ещё младшие. Они могут делать – или хотеть делать – глупости, потому что у них есть старший брат. Который предостережет, отговорит, остановит, если им взбредёт в голову что-то запретное или опасное. У тебя таких привилегий нет.

Разочарование и вина растут, надуваются, будто волдырь. К ним примешивается сожаление. Хорошо. Так и должно быть. Я начинаю укладывать удары из третьей десятки. Чужая боль вспыхивает в сознании яркими отблесками. Как же я это ненавижу. Зато теперь мне понятно, насколько ему больно. Нормально ему. Терпимо. По крайней мере, в физическом плане. Насколько же проще с моим бесёнком, у которого все чувства, все эмоции на поверхности. Он может прятать одно за другим, выдавать вину за раздражение, растерянность за уверенность, но он никогда не глушит их. Мне не нужно быть знахарем, чтобы понимать его. Может, он просто маленький ещё. Но пусть бы подольше оставался таким…

Богуслав начинает вздрагивать под ударами, но изо всех сил пытается сдерживаться. Я чувствую, как тяжело ему это даётся. Ну же, парень, расслабься. Дай волю эмоциям. Меня, конечно, ими накроет, но ничего, не привыкать.

Я наказываю тебя за то, что ты заранее знал, что вы поступаете неправильно, но не остановился сам и не остановил других.

Бух! Волдырь разочарования лопается, на секунду выбивая меня из колеи. Он всхлипывает и зло бьет ладонями по лавке. Так-то лучше. Место разочарования целиком и полностью заменяет сожаление. Хорошо. Это более полезное чувство. Или по крайней мере менее вредное.

Четвёртая десятка. Он глухо стонет и вскидывается на каждом ударе. Силой возвращает себя в нужную позу. Я контролирую каждую вспышку его боли. Нормально. До предела ещё далековато. А вина всё растёт. Хорошо, просто отлично.

– Я наказываю тебя за то, что ты думал в первую очередь о себе, а не о них.

Бух! Он плачет и зажимает рот ладонями. Вина исчезает. Я знаю, что он плачет от облегчения, а не от боли. И от сожаления. Которого сейчас так много. Почти слишком. Можно было бы закончить, но раз озвучил количество – надо держать слово. Ну и дожму немного, что уж там. Пусть ребёнка тряхнёт как следует, если ему это так необходимо.

– Руки на лавку, Богуслав. Не дергайся.

Он выполняет приказ, впиваясь пальцами в дерево, кусая губы, всё ещё пытаясь сдержать рыдания.

– Я наказываю тебя, потому что тебе это нужно, – выдыхаю я в середине последней десятки. – Потому что ты сам об этом просил.

Он ещё как-то умудряется кивнуть мне. Я чувствую, как облегчение и – как приятно! – благодарность занимают место стыда и смущения. Страх тоже меркнет, остаются только боль, сожаление, облегчение и благодарность. Так-то лучше.

Кладу последние пять ударов. Его слегка трясёт от рыданий, боли и усталости.

– Можешь встать, – тихо говорю я спустя пару минут.

Он поднимается. Куда тяжелее и медленнее, чем после первого наказания. Заставляет себя стоять ровно. Я снова притягиваю его в объятия, но в этот раз он отзывчиво вжимается в моё плечо, всхлипывает в него. Я глажу его по спине.

– Всё хорошо. Наказание закончено, ты молодец. Отпусти это. Ты был виноват и ты за это заплатил. Верно?

Ловлю его взгляд. Он кивает, отрывисто выдыхает.

– Спасибо, господин знахарь. Я прошу прощения, что во время наказания вёл себя так несдержанно.

Да уж, отцовские сто двадцать он бы, наверное, перенёс намного легче. Может, даже без слёз. Но я ведь специально его спровоцировал, вывел на эмоции.

– Тебе не за что извиняться, Богуш. Ты молодец. Отец бы гордился тем, как ты поступил.

Он трактовал мою реплику неправильно, испуганно отстранился.

Пожалуйста, не рассказывайте ему, господин знахарь!

– Я и не собирался, – я снова притянул его к себе. – А он не спросит сам? Или «ну, получили и получили»?

– Не. Спросит только, справедливо ли, – он ответил уже совсем спокойно и сдержанно – собрался.

– Хорошо.

– Господин знахарь…

– Да, Богуш?

– Могу я… Могу я иногда приходить к вам? На разговор?

Я устало зажмурился. Встряхнул так встряхнул, конечно…

– Богуслав, я не должен наказывать тебя вместо отца. А тем более – помимо отца.

– Я действительно имел ввиду просто разговор, – покраснел мальчишка.

– Тогда заходи, конечно, – засмеялся я, похлопал его по спине. – А пока иди к ребятам. Если Лада ещё там, передай, что я её жду. Хорошо?

– Да. Спасибо за всё, господин знахарь.

Я только махнул ему вслед, устало опустился на эту проклятую лавку, закрыл лицо руками. Фуууух. Как же это было сложно, тяжело, выматывающе. Как я устал… Меня бы кто выпорол. Может, у Молчана попросить?

========== Тринадцать ==========

Мы расслабленно валялись на кровати, наслаждаясь друг-другом. Работа на сегодня переделана, мелкий занимается с кузнецом – так что мы можем быть только вдвоём. Я гладил её по распущенным волосам одной рукой, второй очерчивал контур пухловатых красивых губ. Как это всё вообще со мной произошло? Чем я заслужил такой подарок от богов?

Всегда думал, что суждено прожить жизнь в одиночестве. И не то чтобы сильно переживал по этому поводу. Люди меня утомляли. Особенно, когда я был вынужден снимать перстень и окунаться в чужие эмоции. Но с ней это было кайфом. Она дарила только свет. Счастье. Спокойствие. Любовь.

Вдруг двери в дом открылись нараспашку. Мы не видели этого – только слышали. Меня тут же хлестнул, будто пощёчина, Ладин страх. Кто мог прийти? Я подбадривающе чмокнул её в висок, быстро оделся и вышел из комнаты.

Бесёнок стоял у входа, вжимаясь спиной в стену, вцепившись пальцами во взлохмаченные волосы. Глаза зажмурены. Дыхание сбитое, нервное. Руки дрожат.

– Яр, что случилось?

– Всё нормально, – сбивчиво ответил он, проводя ладонями по лицу.

До конца его рабочего дня ещё вроде как час. Что должно было случиться, чтобы он вернулся домой раньше?

– У тебя что-то болит? Устал?

– Оставь меня в покое, Мир, – он наконец взглянул на меня.

Очень по-взрослому, тяжело взглянул. Я прямо видел в этом взгляде усталость и разочарование. Неужели передумал быть кузнецом?

– Яр, я хочу помочь…

К нам вышла Лада. Увидев состояние сына, кинулась к нему, но он ловко увернулся от заботливых рук.

– Я вот и прошу помощи: не трогайте меня! Пожалуйста!

Лада открыла было рот, но я покачал головой. Не надо. Мелкий ушёл в свою спальню, хлопнул дверью.

– Он, наверное, повздорил с Мечиславом, – грустно заметила Лада.

У кузнеца был взрывной характер, так что неудивительно. Странно было то, что это произошло только сейчас, учитывая, что и у Яра характер не сахар… Я удивлённо и испуганно уставился на Ладу. До меня внезапно дошло, что могло случиться.

– О нет.

– Что? Мир, что?

Я не ответил. Решительно направился в комнату к ребёнку. Он лежал на кровати и сдавленно всхлипывал в подушку.

– Эй, дружок, я не буду ругать тебя, обещаю. Давай поговорим. Вы поругались с Мечиславом? Он разозлился на тебя?

Ему понадобилось время, чтобы успокоиться. А может, он просто думал, что мне надоест ждать ответ и я уйду. В конце концов он выдавил:

– Я не хочу говорить. Можешь считать это хамством. Или попыткой обмануть. Чем хочешь.

– А могу я считать это детскими капризами? – я присел на кровать рядом с ним. – Яр, веди себя по-мужски. Ты ведь уже не ребёнок. Что случилось? Он тебя наказал? Выпорол?

Я потянулся к его пояснице рукой, но он резко отодвинулся.

– Нет. Хотел. Но я ушёл.

Ой мать твою лойму… Мечислав сейчас наверняка в бешенстве. Мне придётся поднапрячься, чтобы уговорить его оставить ребёнка в учениках. Если ребёнок, конечно, этого ещё хочет…

– Почему ты ушёл? Он был несправедлив?

– Нет. Просто… – он наконец поднял на меня взгляд. – Я никому кроме тебя не позволю.

Я вздохнул и закрыл лицо руками. Я должен был сказать ему, что учитель имеет на это право. Я должен был предупредить. Но он так горел этой работой, он был так воодушевлён, что я не стал – вдруг его это отпугнуло бы. Зря. Чёрт, чем я думал?

– Прости, это моя вина.

– При чём тут вообще ты, Мир? Я должен был внимательнее следить за этой чёртовой печью, чтобы огонь не погас…

– Это серьёзная провинность? Я просто хочу понять…

– Да. Работа стала надолго, Мечислав не успел сделать один заказ вовремя, так что оплата будет в два раза меньше. Но он не может меня…

– Яр, он твой учитель. Он имеет на это право.

– Мне всё равно. Никто кроме тебя…

– И чем я отличаюсь от Мечислава?

Он поднял голову и удивлённо уставился на меня, как будто я последний идиот.

– Ты мой отец.

Я вздрогнул. Да, это давно было так. Да, я относился к нему как к сыну, а он ко мне – как к отцу. Но мы оба никогда не произносили этого вслух. Я никогда не вдумывался в эту фразу, пока он её не озвучил. Я ведь действительно стал ему отцом. Я чувствовал, что не могу сделать вдох. А он смотрел на меня, будто сказал что-то очевидное и простое.

– Да, малыш, но… – наконец выдавил я. – Ох. Ты хочешь бросить учёбу у Мечислава?

Он долго молчал, тихо шмыгая носом.

– Нет. Мне нравится эта работа. И я… Хочу быть кузнецом.

– Тогда тебе придётся вернуться и принять наказание, бесёнок. Мне очень жаль, что я не предупредил тебя заранее, что он имеет право это сделать.

Он отвернулся к стене. Я понимал, что он снова плачет. Но он старался не всхлипывать и не шмыгать носом. Только дышал ртом, тяжело, глубоко. Я посидел рядом ещё немного. Я ничем не мог ему помочь. Я ничего не мог сделать. Я не мог просить у Мечислава за него – он взрослый парень и должен отвечать за свои поступки. Я не мог его защитить, уберечь от этой чёртовой взрослой жизни. А впереди ещё столько боли, столько разочарований, столько перешагиваний через себя, через свои принципы, через свои желания. Я устало поднялся. Надо заварить успокаивающий сбор. И себе, и ему.

– Не говори маме, пожалуйста.

– Не скажу, Яр. Приведи себя в порядок и приходи на чай. Хорошо?

– Мг. Ты… Ты можешь пойти со мной? Ну, к кузнецу? Пожалуйста.

– Ох, Яр. Я ни на что не смогу повлиять, малыш.

– Я знаю. Просто… Мне так будет спокойней. Пожалуйста!

Я вздохнул.

– Хорошо. Завтра?

– Мг.

***

Утром мы стояли на пороге кузницы. Меня потряхивало – а уж как внутри колотило Яра я мог только воображать. Но держался он неплохо. Твёрдо. Мы переглянулись. Я виновато улыбнулся своему бесёнку и постучал.

Мечислав не спешил открывать, и я уже успел понадеяться, что его нет дома. Хотя оттягивать неизбежное, конечно, не имело никакого смысла. Но какая-то нерациональная часть меня очень хотела, чтобы эти двери так и не открылись.

Яр постучал ещё раз, более настойчиво и грубо. Клямка дверей дернулась и на пороге появился мрачный кузнец. Скользнул взглядом по бесёнку и уставился на меня.

– Даже не пытайся, знахарь.

– Да послушай ты, – я не дал ему закрыть дверь, вошёл в кузницу.

– Мне не нужен ученик, который не умеет работать и которого я не могу ни научить, ни наказать!

Меня переклинило. Я постоянно слышал эту фразу от учителя. Не нужен. Никогда не научишься. Бесполезный. Захотелось съездить кузнецу в морду. Но я сдержался. Мой ребёнок хочет эту работу. Также как я когда-то хотел. Эта работа даёт ему понимание себя. Черт возьми, я ведь хороший знахарь, что бы не говорил мой урод-учитель.

– Меч, я здесь не за тем, чтобы запретить тебе его наказывать. Я в каком-то смысле наоборот хочу попросить. Потому что Яр очень хочет быть твоим учеником. И он готов получить наказание. Но его слов для тебя сейчас может быть недостаточно.

Мечислав снова повернулся к нам, отложил инструмент, за который было взялся, фыркнул.

– Ну вы, ребята, смешные. Вы думаете, я из-за одной оплошности от такого ученика откажусь? Да, меня разозлила твоя истерика, Яр, но мы и без твоего папочки этот вопрос решили бы.

Мой мелкий уставился в пол, закусывая губу. Густо покраснел. Кажется, я больше не единственный авторитетный и значимый мужчина в жизни ребёнка. Я ревную?

– Давай-ка, Драг, на выход, – выдернул меня из мыслей о ревности Меч.

– Пусть он останется, пожалуйста! – взмолился мелкий.

– Может ему ещё и за ручку тебя подержать?

– Я просто хочу посмотреть, – встрял я. – Я не буду вмешиваться, обещаю. Может, научусь у тебя чему-нибудь.

– Да уж, строгости, например. Нянчишься с ним, как с молокососом. Ладно, чёрт с тобой, оставайся. Но стоять вот там, – он указал на дальнюю стену. – И никаких своих колдовских примочек не использовать.

– Я не умею избавлять от боли на расстоянии, Меч, успокойся. Спасибо, – я покорно отошёл к стене, оперся на неё спиной, скрестив руки на груди.

– Ну, раздевайся, сорванец.

Яр дёргано, нервно выпутался из одежды, бросил её на стол с кузнечными инструментами. Мечислав качнул головой в сторону столба, который был одновременно опорной колонной и частью полки, на которой остывала всякая металлическая мелочь. Яр несмело подошёл к столбу, вытянулся возле него, подняв руки и обхватив его ладонями. Я знал, что стоя перенести порку куда сложнее, но вмешиваться не смел. Если мой ребёнок хочет быть кузнецом, если он сам решился принять это наказание – кто я такой, чтобы встревать?

– Не трясись, сорванец. От этого ещё никто не умирал.

Я хмыкнул, вспомнив, как сам говорил это мелкому почти пять лет назад. Чужому ребёнку, который стал моим. Ребёнку, который вчера назвал меня папой.

Кузнец вытащил откуда-то из-за печи ведро розог. Тоньше и длиннее, чем мои. И явно хорошенько отмоченные. Оставалось только надеяться, что не в соли. Нет, Меч бы так бездумно деньги не тратил. Соль всё-таки дорогое удовольствие.

– Ноги шире, – велел кузнец, взмахивая розгой в воздухе.

Я нервно выдохнул. Кажется, смотреть на порку сложнее, чем пороть. И даже сложнее, чем быть поротым. Бедная Лада. Что же она пережила тогда, когда я наказывал его первый раз? Он ведь совсем маленький был…

Розга с визгом опустилась на попу моего ребёнка. Он даже не шелохнулся, хотя я видел, что удар был приличным. Я опомнился и стянул перстень. Да, Мечиславу не нужно прикладывать особых усилий, чтобы пороть так, как обычно порол я. Ох и повезло же нам, что Яр не обычный мальчишка.

Удары ложились равномерно и жёстко, чёткие, жалящие. Красные полосы вспухали на попе одна за одной. Ровные, с одинаковым расстоянием между ними. Кузнец, черт возьми. Яр переступал с ноги на ногу и впивался пальцами в столб. Да уж, у Мечислава будет много вопросов, когда он увидит эти следы от ногтей. Ребёнок до сих пор не проронил ни звука. Глубокий вдох. Удар. Рваный болезненный выдох. И снова глубокий вдох. Кузнец каждые пять ударов менял сторону. Не хотел оставлять захлёсты и травмировать бёдра. Хотя сидеть парню всё равно будет тяжеловато, конечно. Ну ничего, не зря же он со знахарем живёт.

Мечислав перешёл к нижней части ягодиц. И, кажется, добавил силы в удары. Я закусил губу. Яр поднимался на носочки, выгибался под каждым ударом, стонал, но всё ещё сдерживал крики.

Кузнец еле слышно считал – и это не могло не радовать. Значит, он контролирует ситуацию, а не просто бьет, чтобы бить. Мальчик вжался лбом в столб, выставляя острые лопатки. Я видел, как ему тяжело стоять. Как трясутся колени. Как судорожно он хватается за столб. Я слышал, как ему тяжело терпеть. Всхлип. Перетерпел. Всхлип. Я сжимал кулаки, впиваясь ногтями в ладони – только бы не влезть. Всхлип. Перетерпел. Всхлип. Всхлип. Сорвался на тихий плач. Ну хватит, кузнец, достаточно. Мечислав громко отсчитал последнюю пятерку и остановился.

– Молодец, сорванец. Достойное поведение. На сегодня свободен. А завтра приходи, поработаем.

Он помог ребёнку ровно встать, потрепал по волосам. И даже такая мелочь вызвала у меня приступ ревности. Ты должен учить его, а не по голове гладить!

– Хороший у тебя мальчишка, знахарь. Будет толк из него.

– Спасибо, Мечислав, – я притянул Яра к себе и мягко обнял.

Кузнец кивнул и вышел, чтобы дать Яру время прийти в себя. Ребёнок как всегда вцепился пальцами в мой плащ, уткнулся лицом в плечо и горько, отчаянно зарыдал.

– Всё хорошо, малыш. Всё закончилось. Ты молодец. Слышал, что сказал кузнец? Из тебя будет толк. Ну не плачь, бесёнок. Пойдём пить чай и делать компресс, да? Ты молодец, Яр, всё хорошо, – бормотал я, поглаживая его по спине.

– Спасибо, что ты со мной, – сквозь всхлипы сообщил мне ребёнок.

Я не сдержал самодовольной улыбки. Сосите лапу, господин кузнец. Я всё ещё для него самый-самый.

========== Четырнадцать ==========

Я проснулся от отвратительного липкого чувства, что на меня кто-то смотрит не отрываясь. Сел на кровати, оглядывая комнату.

Ребёнок стоял у дверей, скрестив руки на груди. Волосы растрёпаны, рубаха мятая, сам босиком. Глаза блестят, дышит неровно, будто испуган или только что бежал.

– Тебе кошмар приснился? – сонно спросил я.

Он покачал головой, попросил шёпотом:

– Пойдём, пожалуйста, со мной.

Я поднялся и живо влез в штаны. Что у ребёнка стряслось уже? Только светать начало…

В его комнате как-будто ураган прошёлся. Всё вверх дном. Одеяло скомкано, подушка на полу. Окно открыто настежь, налетело всякой мошкары. А посреди комнаты – лавка. Та самая, на которую он последний раз укладывался ещё осенью. Я знал, что он пару раз получал от Мечислава, но мне он поводов для наказания не давал. Поэтому я мало понимал, зачем здесь она и зачем здесь я.

Он двигался отрывисто, нервно, резко. Достал из угла рядом с окном ведро розог – явно сам нарезал – поставил передо мной. И начал раздеваться.

– Так, Яр, остановись. И объясни мне, что происходит.

– Я хочу… – он запнулся, прочистил горло. – Я хочу, чтобы ты выпорол меня.

– За что?

– Это так важно? Я же прошу сам.

– За что? – твёрдо повторил я.

Глаза в пол, кулаки сжаты, губа закушена, плечи дрожат. Да что случилось, Перун тебя возьми?!

– Пожалуйста. Просто…

Я качнул головой и направился к двери. Разберёмся с этим утром. Я, конечно, уже не усну. Но и продолжать этот бессмысленный торг не намерен.

– Я не ночую дома, – выпалил он, когда я уже почти вышел из комнаты.

– Что?!

– Я ухожу из дому по ночам. Иногда. Но сейчас это… Три ночи подряд… И я… – он был на грани истерики, но глаза были сухие.

Плохо. Очень плохо. Я усадил ребёнка на кровать. Я начинал понимать, что происходит, и мне пришлось приложить усилия, чтобы самому не запаниковать.

Я кинулся к окну, осмотрел раму, подоконник. Я должен был почувствовать, если бы он выходил куда-то ночью.

– Здесь были амулеты – где они? Ты не мог их убрать, ты бы до них даже не дотронулся.

– Мама убрала.

– Серьёзно?!

– Я сказал, что ты разрешил, – он совсем не звучал виноватым, только немного смущённым.

– И она даже не переспросила у меня?

– Ну, меня же накажут за ложь, – он улыбнулся, хищно, по-лоймовски.

Я вздохнул. Лада постоянно забывала, кем является её сын на самом деле. И, кажется, теперь это сыграло с ней злую шутку. С нами всеми.

– Куда ты ходишь?

– В лес. В основном.

– Что ты там делаешь?

– Бегаю. Лажу по деревьям. Купаюсь в ручье. Смотрю на звёзды.

На ночном выпасе в его родной деревне пропало несколько жеребят за последнее время. Лоймы нередко перекусывали детьми домашнего скота, когда не могли добраться до человеческих. Я не замечал за ним раньше какой-то неадекватной страсти к мясу – он куда больше любил ягоды и сладости. Но он ведь взрослеет. Растёт. Недавно ему исполнилось четырнадцать… Вдоль позвоночника побежали ледяные мурашки.

– Яр, ты на кого-нибудь… гхм…

– Нападал? Нет, – он снова сжал кулаки и закусил губу. – Но меня тянет туда. Как-будто что-то зовёт. А я не… Не могу сопротивляться. Пожалуйста, Мир, сделай с этим что-нибудь.

– Порка здесь не поможет, малыш. Нам нужно дождаться её прихода. Она обещала прийти на четырнадцатую весну – и придёт.

– Уже май заканчивается… Вдруг она… Забыла? Или умерла? Вдруг её убил какой-нибудь знахарь?

– Яр, в этих краях нет знахарей кроме…

Я нервно хватанул воздух. Нет. Нет-нет-нет.

– Собирайся.

– К-куда?

– Одевайся как следует. Дорога неблизкая. Но это единственный способ решить проблему прямо сейчас.

***

– Значит, этот лойменыш – твой сын?

Яр не выдержал тяжелый брезгливый взгляд и отвернулся. Я себе такое позволить не мог. Сжал зубы и смотрел. Прямо в бездну. У всех знахарей чёрные глаза. Но у этого будто бы чернее других.

Он располнел от малоподвижного образа жизни, совсем зарос, борода поседела, крючковатый нос стал ещё более острым – в общем, то ещё зрелище. Но я смотрел в эти глаза и видел его прежним. Злым, опасным, жестоким. Страшным. И смотря на меня, он тоже, наверное, видел не взрослого решительного мужчину, а маленького испуганного мальчика.

– Долгая история, – я заставил себя звучать небрежно.

– Плевать, – тут же прилетело мне. – Плевать, с кем ты трахался. Что нужно?

– Вызвать его мать.

– Значит, ритуал с камнем моим нужен. Что взамен?

Ну естественно. Ну конечно. Он же не может просто помочь. Он же должен получить от этого выгоду.

– Буду должен.

– Ты и так мне должен! Я тебя сделал!

Я бы поспорил. Но сейчас не время пререкаться, если я всё ещё хочу получить то, что мне нужно.

– Хорошо, требуйте.

Я устало облокотился на стену. Яр, сидевший рядом, впился ногтями в лавку, весь сжался, испуганно прерывисто вдыхая. Да, у моего учителя та ещё энергетика. Угнетает.

– Стойло в порядок приведи. Я уже старый за скотиной дерьмо выгребать.

Я криво ухмыльнулся. Всегда терпеть не мог эту работу. Больше всего. У него ещё конь тогда был такой же бешеный, как он сам…

Ничего ему на самом деле не нужно. Только вывести меня из себя. Чтобы я разозлился, дал ему повод выставить меня за двери. Ну уж нет.

Я уже поднимался, когда вдруг вскочил бесёнок.

– Я сделаю. Это ведь мне нужно…

Велимир хлопнул по столу ладонью.

– Я к своей скотине монстра не подпущу!

– Я не монстр! – Яр словил мой напряжённый взгляд и осёкся. – Прошу прощения, господин знахарь. Я монстр не больше, чем вы или мой отец.

– Плоховато у тебя со счётом, да? Ты – сын двух монстров… Ладно, ступай. А ты, Драгомир, приготовишь мне пока поесть, раз уж я по вашей милости сегодня в таверну не попадаю.

Это была вторая в очереди вещь, которую я терпеть не мог. Готовить ему еду. Не потому, что не умел. Наоборот, у меня получалось вкусно. Но он никогда не был доволен…

Это уже две услуги, учитель. Но спорить я всё ещё не собирался. Приготовлю, от меня не убудет.

Я кивнул Яру и направился на кухню. Велимир прошаркал в кабинет. Естественно, ему не о чем со мной разговаривать. Я ему неинтересен. Меня уже не попинаешь. На провокации я не ведусь. Ударить меня он не осмелится – я очевидно сильнее и дам отпор. Скучный, короче. Но где-то в глубине души всё равно сидел страх. И сейчас всё, о чём я мог думать: не боится ли Яр меня так, как я боялся Велимира? Да, он меня любит, да, уважает. Но что ещё ему остаётся? Не вбил ли я в него эту любовь? Буквально…

Надо завязывать с этим. Поговорить с ребёнком, расставить все точки над «и» и больше к нему не притрагиваться. Да, так и сделаю. Если только…

Если только он не исчезнет из моей жизни сегодня. Навсегда. Я аж выронил посуду, когда наконец осознал, что я совершенно не уверен в его выборе. Не в каком-то абстрактном выборе, который он должен будет сделать когда-нибудь в будущем, когда вырастет…

Он уже вырос. Вот оно, будущее. Вот он, выбор.

– Ты сюда приехал посуду мне бить? – Велимира тянуло на мои оплошности, как пчелу на мёд.

– Ничего не разбилось, – слабо ответил я, собирая разбросанные по полу бобы.

– Меня-то, понятно, руки не слушаются уже. А тебе рановато. Хотя они у тебя всегда были из задницы.

Я с трудом проглотил ответную реплику про то, что задница здесь он, и вернулся к готовке. В голове звенела пустота. Вот где я действительно не могу ничего сделать. Бессилие. Полное. А его выбор очевиден. На одной стороне бесконечные ограничения, пахота до гроба и жёсткий самоконтроль. На другой – свобода и природа.

Зачем вообще я это всё затеял? Что хотел доказать? Что я настолько отличный знахарь, что могу сделать из нечисти человека? А главное: кому я это доказывал? Учителю? Себе?

Трясущимися руками я поставил перед Велимиром миску с ужином. Оставил немного для Яра. Сам есть не стал – кусок в горло не лез.