Текст книги "Подменыш (СИ)"

Автор книги: DirtyPaws

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Ладно, это потом. Сначала разберёмся с бардаком в его голове.

– Яр, раздевайся! Спускай штаны. Сейчас же!

– Нет!

Вот паршивец. Я притянул его к себе и начал стаскивать рубаху. Он брыкался и выворачивался из рук. Ещё никогда порка не начиналась так тяжело. Он всегда раздевался сам, он всегда был готов к наказанию – насколько к этому вообще можно быть готовым.

– Я всё равно тебя выпорю. Прекрати брыкаться.

– Это нечестно. Отстань! Оставь меня в покое!

Я кинул его на кровать, вжал в матрас, рывком стянул штаны. Он пытался вывернуться, молотил ногами, хватал мои руки и зло пыхтел.

– Тебя связать?! – наконец зло рявкнул я.

Он немного присмирел и перестал так сильно дёргаться.

– Я выдеру тебя, хочешь ты того или нет. Судя по всему – очень хочешь. Лежи смирно!

Я бил жёстко. С оттяжкой. Без передышек. Задница очень быстро покраснела, на ней вспухли бордовые полосы. Но ребёнок пока не плакал – зло фыркал и иногда вскрикивал. Даже почти не дёргался, только слегка крутил попой, пытаясь остудить её между ударами. А он серьёзно настроен. Ну ничего. Я серьёзнее.

– Если тебе не нравится что-то конкретное – я готов обсудить это, – не прекращая порку и стараясь не сбиться со счёта, заметил я. – Но если ты просто решил показать характер – извини, дружок, у меня характер покруче. Ты будешь меня слушаться. Ты будешь говорить со мной уважительно. И мне плевать, как сильно тебя это достало.

Он уткнулся мордахой в подушку и замычал. Вот же упёртый баран. Я опускал ремень так, чтобы удары ложились один к одному, равномерно, но без нахлестов. Красный цвет. Ещё один слой. Один к одному. Малиновый. Он тупо орёт в подушку. Сам себя затыкает. Надо было раньше затыкать. И ещё один слой. Один к одному, без нахлёстов. Пунцовый. Ёрзает, уворачивается, дёргается. Я не успеваю удержать удар и ремень попадает по бедру. Он вскидывается и орёт. Крик срывается на хрип. Посадит горло к чертям… Останавливаюсь.

– Я тебе сказал лежать смирно?! Вот и лежи смирно. Наглядный пример, что к моим советам лучше прислушиваться.

– Хватит!

– Что именно «хватит», Яр? Хватит опаздывать? Хватит нарушать правила? Или, может, хватит хамить? Хватит закатывать истерики?

Молчание. Рваные нервные выдохи в подушку. Он устал. От себя. От того, что не может себя контролировать. И ведь не хочет принимать помощь. Ни в каком виде. Ни ласку, ни строгость. Как же это всё сложно…

– Что «хватит», Яр?!

– Бить меня, – мрачно выдавил он.

Мне не нравился его тон. Будто я во всём виноват. Будто я виноват в том, что он – бесёнок.

– Да я же только начал, – хмыкнул я.

Он приглушённо зарычал. Бесится. Ничего, недолго осталось. Конечно, я уже собирался заканчивать. Но ему об этом знать незачем. Я снова принялся опускать ремень на его горящую задницу. Злое пыхтение сменилось на всхлипы. Ещё немного. Попа больше не ёрзает – покорно ждёт следующего удара и только немного вздрагивает после него. И ещё несколько ударов…

– Мир, пожалуйста, хватит, пожалуйста, прошу тебя, пожалуйста.

Такие речи мне нравятся куда больше. Я остановился.

– Я надеюсь, урок усвоен, Яр.

– Угу.

Он не тянется ко мне, как раньше. Не просит утешения. И прощения тоже не просит. Лежит, всё также уткнувшись в подушку, и тяжело дышит. Кажется, даже не плачет. Ладно, пусть немного остынет – во всех смыслах – потом поговорим.

***

На следующий день он вовремя пришёл к обеду. Разговаривал со мной прохладно и сдержанно, но не дерзил и не хамил. Уже хорошо. Пообижается и перестанет.

Вчера я попросил его во второй половине дня помогать по хозяйству и после трёпки он до вчера пыхтел в сарае с лозой – плёл корзины. Скоро начнутся грибы, а старые коши уже совсем негодные. Ну, а Лада как обычно: «Ты транжира, Мир. Я умею плести и сына научила. Мы не будем платить за то, что можем сделать».

Это не было наказанием – наказание он получил сполна – это было всего лишь моей просьбой. Мелкому пора взрослеть и чуть больше думать о хозяйстве. Мы итак его распустили.

– Мир, могу я, пожалуйста, ещё погулять с ребятами? Я вчера сделал больше, чем от меня требовалось. Пожалуйста.

Я внимательно глянул на него. Да, он крепко получил, но нельзя идти на поводу. Нельзя ослаблять хватку. Опять занесёт. С другой стороны, если быть слишком жестким – встретишь сопротивление.

– Давай договоримся так, – я еле успел проглотить слово «бесёнок». – Сегодня гуляешь, завтра целый день работаешь. Идёт?

Он опустил глаза в пол, слегка помялся. Кивнул и тут же кинулся к двери.

– Спасибо! Пока!

– К ужину не опаздывать! – крикнул я вслед.

Пора и мне поработать. В Загорье пару вызовов, а вечером – к кузнецу. У него вроде как что-то в кузнице завелось. То вещи не на месте, то мелочёвка пропадает вроде гвоздей, небольших инструментов, заготовок для подков и прочего. Нечисть вообще кузнецов не очень жаловала – там всё-таки огонь, металл – да и кузнецы сами вроде как потомки Перуна. Но бывали и исключения. Я нахмурился, потому что-то в мозгах мелькнула догадка. Ржавчина на руках, опять же… Но я мгновенно откинул её. Не, моего мелкого кузнецы никогда не интересовали.

– Вы опять поругались? – Лада обняла меня за пояс, пока я загружал необходимое в седельную сумку.

– Нет. Почему ты так решила?

– Он вылетел из дома, как ошпаренный. Я ему вслед «ты куда?», а он даже не обернулся…

Я улыбнулся и обнял её в ответ.

– Лада, нам нужно привыкнуть к мысли, что он почти взрослый. Ты во сколько замуж вышла?

– В пятнадцать.

– Ну вот. Мелкий взрослеет. Ему надо начинать думать о том, какой путь он выберет. Кем он будет. И естественно, этот вопрос его мучает. Ребятам Молчана особо не нужно беспокоиться. Богуслав получит отцовскую землю. Тихон, подозреваю, получит лавку – мелкий умеет торговаться. Жадан пойдёт в ученики к гончару, как только ему стукнет тринадцать. А Яр… – я хмыкнул. – Его бесит, что он бесёнок.

Она положила голову мне на грудь, тяжело вздохнула.

– Я не позволю ему быть нечистью.

– Позволишь, если он этого захочет. Если он захочет уйти с матерью – он уйдёт.

– Я его мать, Драгомир! Я, а не она!

– Лада. Законы мира сильнее нас и наших желаний. И за нарушение этих законов мир наказывает совсем не розгами, – я хмыкнул из-за любопытной игры слов. – Всё, что нам остаётся – надеяться, что Яр примет правильное решение.

– Как ему помочь это сделать?

– Быть рядом, – я поцеловал её в висок. – Прости, мне нужно ехать.

– Хорошей работы, Мир.

***

Я ехал по деревенской дороге в направлении кузницы, когда под копыта моего коня бросился Молчановский младшенький, Жадан. Весь какой-то взъерошенный, растрёпанный, испуганный.

– Господин знахарь! Господин знахарь! Как хорошо, что это вы. Там сейчас… Убьют их всех!

Я вскинул ребёнка в седло и ускорил коня.

– Кого убьют? Как ты вообще здесь оказался? Тебе до учебы у гончара ещё два месяца гулять.

– Ага. Долгая история. Яр потом расскажет. Вы их только спасите сначала.

Естественно, здесь вся их шайка. Как их вообще занесло в деревню? От хутора Молчана до неё почти два часа ходу.

– От чего? От кого?

– От кузнеца.

Ну понятно. Значит, шкодливая нечисть – это реально мой ребёнок. Убью, честное слово. Ладно, убить не убью, но покалечу точно.

Трое взъерошенных красавцев стояли на пороге кузницы и выслушивали разнос от кузнеца. Богуслав в центре, прикрывая собой младших и принимая основной поток ругательств на себя.

Мечислав был моложе меня на несколько лет, выше головы на две и шире в плечах. Кроме того, он был довольно жёстким и вспыльчивым парнем.

– Если ваш отец вас не воспитал, так я вас быстро научу! Одного раза хватит! На всю жизнь запомните! – в руке у него была даже не розга – дубец, явно выломанный на скорую руку.

– Эй, Меч, полегче, – подал голос я, соскакивая с коня. – Добрый вечер.

Богуслав и Тихон смотрели на меня, как на неожиданного спасителя, посланного им чуть ли не богами. А вот кузнец и мой мелкий совсем не рады были меня видеть.

– Эти Молчановские совсем страх потеряли. Если торгаш их ни черта не воспитывает, так я займусь! – зло сообщил мне кузнец.

– Он не «торгаш», – сквозь зубы выжал Тихон.

– Ага, а ещё тут не все Молчановские. Вот этот мой, – я ткнул пальцем в направлении Яра.

Тот помрачнел ещё сильнее. Ой, кто-то заработал неприятности, конечно. Я снял с коня Жадана и лёгким шлепком направил его к братьям.

– Так, Меч, успокойся для начала, – я сунул ему пузырёк с настойкой. – Давай, пей. А то поубиваешь детей. У Молчана их, конечно, ещё две есть, но девчонки. А у меня так вообще единственный. Вы четверо – быстро внутрь кузни. Выбрали себе каждый по углу, ткнули туда свои носы и не рыпаться, пока я не скажу. Живо.

Молчановские подчинились беспрекословно. А мой сначала наградил меня долгим угрюмым взглядом исподлобья, но понял, что я с ним церемониться не собираюсь и тоже исчез внутри.

– Слушай, кузнец. Во-первых, не факт, что в твоих бедах виноваты дети, – это я, конечно, больше для себя говорил, чем для него. – Во-вторых, я осматриваю кузницу и прилегающий участок бесплатно, выгоняю всю гадость, а ты отпускаешь этих паршивцев со мной. Поверь, они получат по полной программе.

– Торгаш в Липске, на ярмарке, – мрачно сообщил мне кузнец.

– Хорошо, значит, они получат от меня. Я их с пелёнок знаю.

Чёрт. Это мне четверых пороть… С ума сойти. С другой стороны, лучше я, чем он. Я бы предпочёл, чтобы моего мелкого драл торгаш, а не кузнец. Думаю, Молчан такого же мнения обо мне. Тем более, что я мелких действительно знал с рождения, разве что сами роды не принимал, но при всех присутствовал – за дверями, конечно, с отцом. И после родов осматривал каждого, готовил защитные амулеты.

Ладно, хорошо. Мне главное, чтобы больше работать не мешали.

Я кивнул и вошёл в кузницу. Все четверо изучали свои углы. Богуслав стоял спокойно, слегка опустив уже довольно широкие плечи. Не так, будто сильно удручён, скорее так, будто расслаблен. Готов к любому повороту событий. Совсем взрослый уже… Тихон обречённо упирался лбом в стену и периодически тяжело вздыхал. Жадан слегка раскачивался, переминаясь с пятки на носок. Мой стоял, опираясь левым плечом об одну стенку, а правым кулаком награждая вторую тумаками. Злой. Они явно из-за него влипли. Но почему?

– Какого лешего вы здесь оказались?

Интересно, все будут молчать или кто-нибудь признается? Сработает благоразумие Богуслава? Или болтливость Жадана? Или Тихон попробует убедить меня не злиться? Мой-то точно ничего не скажет, пока не прижму, как следует.

– Мальчики! Я ведь всё равно узнаю. Так или иначе, – я умышленно нажал на последнее слово.

– Мы иногда играем здесь, когда кузнеца нет, – выпалил Тихон. – Он в это время обычно не работает, но сегодня вот пришёл. И мы попались…

Он пришёл, потому что ждал меня. Потому что я должен был очистить его кузницу от нечисти. Которая сейчас стоит передо мной, уткнувшись носами в углы. Совпало всё, конечно…

– Странное вы место для игр нашли, ребята. Но ладно. Воровать-то зачем?

– Мы ничего не брали, господин знахарь! – в этот раз подал голос старший, развернулся.

Весь красный. Стыдно от того, что лжёт? Или от того, что его несправедливо обвинили в воровстве?

– Красть нельзя и мы все это очень хорошо знаем. Мы бы не стали брать чужое.

– Мы только со свалки, куда кузнец испорченное выкидывает, иногда… – добавил Тихон. – Но на свалке же ничьё.

– И зачем вам испорченный металл?

Ясно, почему у мелкого были руки в ржавчине. Богуслав поджал губы. Этого он сказать не может. Молчание в ответ на этот вопрос им ничем не угрожает. Или угрожает чем-то страшнее порки… Что для них может быть страшнее?

– Эй! Кузница, ржавые железяки – что у вас за игры такие? Зачем вам это? Вы можете стоять по углам хоть до ночи, ребята. Я подожду ответа.

– Просто Яр… – снова Тихон.

– Ш-ш-ш-ш! – Богуслав и мой мелкий, хором.

Тихон запнулся, покраснел до кончиков волос. Вот это уже очень интересно. Точно, вот что может быть страшнее, чем порка. Предать друга.

– Яр, лицом ко мне, смотреть в глаза.

Мелкий нехотя подчинился. Встретился со мной взглядом. Вместо радужки густая тёмно-зелёная чаща, опасная, беспросветная. Ох…

– Объяснись.

– Не могу.

– Сейчас от тебя зависит, насколько крепко получат твои друзья, – некрасивая манипуляция, конечно, но как с ним по-другому?

– При чём здесь они?

– При том, что их отец в Липске. И я не буду отрывать его от работы из-за таких мелочей. Он деньги зарабатывает всем этим паршивцам на счастливое будущее. Я вот тоже должен был от кузнеца получить оплату, но вместо этого спасаю ваши шкодливые задницы. Так что пороть буду сам. Всех. Только вот не могу пока понять, за что конкретно.

Молчановские хором облегченно вздохнули. Даже старший. Вот же дурни. Родная рука ведь всегда легче…

– Яр хочет стать кузнецом! – на одном дыхании выпалил Жадан.

Мой мгновенно дёрнулся в его сторону, сжимая кулаки, и я еле успел его удержать. Богуслав обречённо застонал. Тихон фыркнул. Вот это поворот, конечно.

– Вы играли здесь, потому что ты хочешь быть кузнецом, Яр?

Он кивнул, надулся. Скрестил руки. Потянуло нечистью. Очень ощутимо. Бесится, но при друзьях себя сдерживает. Это хорошо. Значит, что у него все шансы вырасти… Нормальным. Научиться держать себя в руках и при родных, и при друзьях, и при посторонних.

– Неважно, – резко ответил он. – Мне же всё равно нельзя.

– Это ещё почему?

– Ну, я же… Нельзя.

– Откуда ты это взял, Яр?

– В книжке твоей прочитал.

Научил читать на свою голову. Когда он вообще успел до моих книг добраться? Ладно, за такое не наказывают. Жажда знаний, как-никак.

– Ты глупый ребёнок, – я щёлкнул его по носу. – Можно тебе, можно. Потом это обсудим. У кузнеца точно ничего не крал?

А глазки-то сразу заблестели, на мордахе тихая улыбка, и весь сразу какой-то мягкий, спокойный. Вот чего его так накрывало. Думал, не сможет заняться делом, которое нравится. Из-за того, кто он.

– Нет, Мир, не крал, клянусь.

Я подтолкнул его обратно в угол, стянул перстень. Меня сразу же накрыло детскими эмоциями, но я быстро задвинул их на периферию сознания. Здесь кроме моего лоймёныша ещё какая-то нечисть промышляет. Сейчас разберёмся. В кузнице следов особо не было. Я подошёл к печи, осмотрел кузнечные меха, заглянул за неё. Ничего. Неужели соврал? Нет, не стал бы. Сейчас не стал бы. Я вышел на порог, окинул взглядом участок. Пошёл вокруг кузницы. На поваленном дереве лежал бродячий кот, от которого очень ощутимо тянуло нечистью.

Ну, конечно. Кто ещё в кузницу сунется, как не хут. Для того, чтобы его сцапать, пришлось повозиться и пустить в ход немного знахарского арсенала. Через десять минут он наконец трепыхался у меня в руке, тщетно пытаясь принять форму, которая позволит выскользнуть из моей цепкой хватки. Я слегка тряхнул его и понёс в кузницу. Спрашивать у него, зачем он крал инструменты или куда он их дел бесполезно. Хуты просто шкодники, которые делают это ради забавы. И воспитывать их тоже бесполезно. Они куда менее похожи на людей, чем лоймы, к примеру. Из них дурь не выбьешь. Можно только напугать хорошенько.

– Ты в эту кузницу больше никогда не сунешься, понятно тебе? Или я тебя в пепел превращу, – я красноречиво замахнулся в сторону кузнечной печи.

Хут запищал. То-то же. Я тряхнул его ещё раз, поднёс к Богуславу. Мальчишка слегка вздрогнул, но не пошевелился.

– Запах отца чувствуешь? Найти и передать, что его сорванцы сегодня ночуют у знахаря. Любым способом. Превращайся в кого хочешь, пиши записки, рисуй картинки – это твоё дело. Но передай. Узнаю, что не передал – сожгу в печи. Понятно?

Хут, который в данный момент выглядел как крупная перепуганная белка, согласно закивал. Я ткнул им в младшенького. Жадан испуганно обернулся и отпрянул.

– А тут запах матери. Унюхал? Принюхайся. Хорошо. Ей сказать то же самое. Свободен, – я выкинул его за двери кузницы, абсолютно уверенный в том, что он выполнит мои указания.

Со знахарями шутки плохи. И такая мелочь, как хут, точно не будет рисковать своей жизнью.

– Собирайтесь, паршивцы, идём домой, – сообщил я мальчишкам.

***

Молчановские шли впереди и что-то бурно обсуждали. До меня долетали обрывки эмоциональных возмущений младшего, злых ответов среднего и веских серьёзных замечаний старшего.

Яр шёл рядом со мной и вёл под уздцы коня. Он впервые за последнее время выглядел спокойным и расслабленным. Да, ему предстоит наказание, но его больше не мучает то, что так мучило. Он сам для себя больше не проблема.

– Значит, ты хочешь быть кузнецом, – мягко, аккуратно начал я.

– Угу. Я думал, мне нельзя. В книге было про всяких лесных…

– Ты не совсем лесной, Яр. Да, лешим, гаёвкам, лозникам и прочему нужно держаться подальше от кузниц и кузнецов просто потому, что им опасно взаимодействовать с каким-либо огнём или металлом. Но тебе работа в кузнице принесёт не больше вреда, чем растопка печи или зажигание свечи. Лоймы живут в лесу просто потому, что из других мест их выжили знахари.

– Но те… Из озера… Говорили, что я принадлежу лесу.

– Они тоже. Но при этом они водные, а не лесные. Понимаешь?

– Вроде как. Так я могу стать учеником кузнеца?

– Нет, Яр…

– Но почему?!

– Да не заводись ты! Дослушай. Нет, пока тебе не исполнится тринадцать. Но я договорюсь с Мечиславом, чтобы тебе можно было приходить смотреть, как он работает. Ну, и про учебу потом договорюсь, если ты не передумаешь.

– Я не передумаю, Мир! Пожалуйста! – он даже вожжи на секунду отпустил, вцепляясь в мой рукав.

– Хорошо, – улыбнулся я.

– Спасибо-спасибо-спасибо!

– Не за что. Тебе стоило сразу сказать мне об этом, Яр. Я бы помог…

– Угу. Стоило… Розги? – спокойно поинтересовался мой мелкий.

– Угу, – эхом ответил я. – Потрясающе, как ты умудрился нарваться на порку два дня подряд.

Поблажку будет выпрашивать? К этому клонит? Не дождётся.

– Тебе на всех розг не хватит, – весело сообщил он.

А ведь действительно. Не хватит. У меня же теперь вместо одной шкодливой задницы – четыре. И двумя десятками ударов они за такое точно не отделаются. Нашли где играть… Чёрт, даже думать не хочется, чем это могло закончиться. Паршивцы.

– Эй, мелочь, тормозим. Мне надо запастись… Материалом, – я осмотрелся.

Как раз хороший лесок для этих целей. Тихон и Жадан непонимающе переглянулись, глянули на старшего брата в поисках объяснения. Про какой «материал» говорит этот знахарь? Травы будет собирать? А Богуслав тихо улыбнулся, достал из кармана штанов складной ножик.

– Мы поможем, господин знахарь. Если позволите. Быстрее будет.

Я приподнял бровь. Быстрее то да, но вот насколько от такой помощи будет толк?

– Мы всегда для отца розги сами режем, – пожал плечами Богуслав.

Интересный метод воздействия… Довольно жестокий. Нужно будет с Молчаном обсудить как-нибудь. Я срезал одну для примера и вручил старшему. Хотя он в розгах, кажется, больше меня понимает…

***

Лада занималась обустройством спального места для мелких на сеновале. Яр, естественно, тоже намерен был спать с друзьями. После порки это, конечно, будет сомнительным весельем – им явно не захочется болтать всю ночь и обсуждать свои приключения. Они все просто мгновенно позасыпают. Но я был рад, что он хочет быть с друзьями. Главное, чтоб не замёрзли. Лето, конечно, но ночью может быть прохладно. Надо будет проверить, насколько там уютно. Хотя вот в чём в чём, а в создании уюта Ладе равных не было.

Это всё потом. Сначала дело. Мальчишки нервно мялись около лавки. Самым спокойным теперь выглядел мой мелкий. Даже каким-то отрешённым. Богуслав был напряжён. Тихон расстроен. Жадан – испуган.

– Все знают, за что получат?

Четыре отрывистых кивка. Четыре виноватых вздоха. Хуже всего здесь мне… Как это выдержать вообще? Мне и одного пороть нелегко.

– Сколько вы обычно получаете? – обратился я к Богуславу.

– Жадан тридцать, Тихон сорок. Я… – он сжал кулаки, на мгновение опустил взгляд в пол. – Тридцать плюс сорок за них и пятьдесят за себя, господин знахарь.

Я тихо присвистнул. Я, конечно, знал, что старший отгребает и за младших, но почему-то всегда считал, что это какой-то процент от суммы, а не всё целиком. Я глянул на своего. Белый. Испуганный. Кажется, он тоже раньше не знал, сколько обычно достаётся Богуславу. Ну, может теперь не только о своей заднице будет думать. Мда. Со своим уставом в чужой монастырь, конечно, не ходят… Но я-то в своём монастыре.

– Я думаю, справедливо будет, если каждый получит по полтиннику. Что скажете, ребята? Возьмёте немного неприятностей вашего брата на себя?

Тихон и Жадан активно закивали.

– Отец этого не одобрит, господин знахарь, – боясь того, что сам произносит, сражаясь с дрожью в голосе, заметил Богуслав.

Взрослый уже совсем. Приученный к тому, что жизнь – это правила. Приученный подчиняться этим правилам. Ну что поделаешь, если в моей семье к жизненным правилам все относятся с пренебрежением? Дуракам закон не писан.

– С твоим отцом я сам объяснюсь, Богуш, – я постарался сказать это твёрдо, но не жёстко. – Каждому по пятьдесят. Закрыли тему. С кого начинаем?

– С малого, если можно.

– А малой это мой?

– Не, Яр это Яр, – Богуслав смешно мотнул головой и растрепавшиеся пряди упали на лицо. – А малой это Жадан.

Я хмыкнул. Хорошо, с малого так с малого.

– Жадан, раздеться и на лавку, остальные – мордахами к стене. Стоять смирно. Лежать тоже.

Мелкий вжался в гладко отполированное дерево, хватаясь за края, крепко зажмурился. Он боится боли или он боится меня? Боится не выдержать? Всё таки обычно он получает меньше…

– Дыши поглубже, парень. Всё в порядке, – кому я вообще это сказал: ему или себе?

Вдох-выдох. Поехали. Первая десятка. Быстро и без передышек. Жадан вжимается в лавку ещё сильнее, но терпит молча. Я чуть сдерживаю обычную силу ударов – это же не мой бесёнок, а обычный мальчишка. Зря я, конечно, не начал с Яра. Устану под конец – получит слабее, чем обычно. С другой стороны, пусть слушает, как друзья из-за него получают. Ведь из-за него же. А стоял бы с выпоротой задницей – больше бы думал о себе, а не о них. Ловлю себя на мысли, что мне вообще-то тоже стоит сейчас думать о них, а не о нём. Ещё десятка. Жадан начинает ёрзать, поворачивает голову в сторону братьев, скользит мутноватым взглядом по их напряжённым спинам. Ищет поддержки. Ему сложнее всех – почти в половину больше, чем получает от отца. Кусаю губы, ловя себя на мысли, что ошибся.

Нет, всё честно. Поровну. Глупости же все вместе делали. И ведь не маленькие уже – мозги у всех должны работать. А если у кого-то не работают – с какой стати должна расплачиваться задница старшего брата, а не собственная? Ещё десятка. Мальчишка хнычет и ёрзает. Терпи-терпи, малой, рано реветь. Ещё десятка. Попа уже вся в полоску и я кладу удары внахлёст, но чуть мягче, слабее предыдущих. Он скулит и лупит ногами по лавке. Последняя десятка. Срывается сначала на крик, потом на плач. Последние удары кладу совсем легко, почти глажу. Но он всё равно рыдает. Я заканчиваю и даю ему какое-то время, чтобы прийти в себя, перед тем как сказать:

– Дан, надеть рубаху и к стене. Тихон на лавку.

Мальчишка поднимается немного неуверенно, какое-то время пытается унять дрожь в ногах, потом быстро влезает в рубаху и шагает к стене. Средний направляется к лавке, а старший ловит младшего в объятия. Замечает мой пристальный взгляд.

– Простите, господин знахарь. Я просто всегда… Ему это нужно…

– Всё в порядке, Богуш. Я понимаю.

Он благодарно кивает, аккуратно вытирает слезы со щёк младшего, хлопает его по спине – мол, ты молодец. Кто же так утешит тебя, старшенький? Обычно это делает отец? Вряд ли… Ох, кажется, я сегодня знатно подпорчу Молчану детёнышей. Покажу, что может быть по-другому. Ну ничего. Всё равно отец для них – человек номер один. Вряд ли они теперь будут уважать его меньше.

Тихон в это время вытягивается на лавке. Он намного крупнее младшего брата. Во-первых, внезапно вытянулся за лето, как это часто бывает у мальчишек. Во-вторых, фигурой в отца, а не в мать – плотный, крепко сбитый. С этим будет попроще. Я без лишних вступлений кладу первую десятку. Он лишь шумно выдыхает после каждого удара. Краем глаза замечаю, что Жадан наблюдает за поркой, но Богуслав мягко и аккуратно разворачивает его к стене. Жаль, что у моего мелкого нет братьев. Хотя, в каком-то смысле… Вторая десятка. Тихон всё так же тяжело дышит и всё также не дёргается. Ой, моему будет тяжко. При мне-то можно орать и брыкаться сколько влезет. А при друзьях – почти братьях – нужно не упасть в грязь лицом. Он ведь всего на полгода младше Жадана. Третья десятка. Дыхание превращается в сопение, нервное, частое. Богуслав оборачивается к брату. Я ловлю его взгляд. Всё в порядке? Кивает. Продолжаем. Четвёртая десятка. Мальчик слегка приподнимается почти после каждого удара и крепко закусывает губу. Мужчина должен терпеть молча – так скорее всего говорит им отец. Удивительно, насколько в целом мягкий и лёгкий в общении человек может быть строг со своими детьми. С другой стороны – вся их будущая жизнь сплошное терпение. Лучше научить этому с детства. Пятая десятка – та, которую он обычно не получает. Пыхтение сменяется глухими стонами, он вскидывается на каждом ударе, но не кричит и не уворачивается от ударов. Заканчиваю. Даю время передохнуть, которое он тратит на восстановление дыхания.

– Тиша к стене, Богуслав ко мне.

Мне кажется правильным называть их ласково. Показывать, что я не злюсь. Просто делаю, что должен. А они получают, что заслужили. Беда только в том, что ласковой и красивой формы для имени «Яр» я так и не изобрёл, а любимое обращение мне вчера запретили использовать. Но ничего, со своим я как-нибудь по-другому разберусь.

Тихон встаёт, судорожно натягивает рубаху и шагает в объятия к старшему, утыкаясь в плечо, тяжело выдыхая. Богуслав виновато смотрит на меня, всё ещё прижимая брата к себе.

– Эм, я сейчас, господин знахарь. Извините…

– Я подожду, Богуш, всё хорошо.

Они подбадривающе хлопают друг-друга по плечам, Тихон отворачивается к стене, шутливо шлёпая младшенького по пояснице чуть выше исполосованной попы. Жадан всё ещё шмыгает носом – непонятно только, за себя или за Тихона. Богуслав шагает к лавке, на ходу стягивая рубаху. Я устал. Это только середина. Перун всемогущий. Ещё двое… Богуславу уже и лавка-то коротковата. На крепких, бледных в сравнении с загорелой спиной, ягодицах заметны следы последнего наказания. У Тихона и Жадана ничего такого видно не было. Получал отдельно? Или это тройная доза так долго сходит? Это же он обычно получает в два с хвостиком раза больше, чем сейчас…

Да, я в своё время отгребал ещё больше и ещё жестче. Но меня в целом не очень-то жалели и ни капли не любили. А Молчан-то своих обожает. Причём старшего, кажется, больше всех. Хоть и говорит, что у него любимчиков нет. Но первый же… Может, поэтому так строг с ним. Любовь иногда принимает странные формы.

– Подтянись на руках немного вверх, руки согни в локтях – будет удобнее, – мягко посоветовал я, взвешивая розгу в руках.

Плавные, слитные движения, под кожей играют мышцы. И полное спокойствие. Это вам не мелочевку драть… Как рассчитать силу?

В отличие от мелких, первую десятку кладу медленно, варьируя силу и направление ударов, внимательно слежу за лицом. Жмурится, кусает губу – слишком сильно. Никакой реакции – слишком слабо. На мгновение закрывает глаза, выдыхает через рот – отлично. Следующую десятку кладу уже быстро. Тишина и спокойствие. Как будто на пустой лавке удары отрабатываю. Он не дёргается – даже исполосованная задница не вздрагивает. Хотя я вижу, что ему больно. Третья десятка. Переставляет съехавшие ладони, чтобы было удобно держаться. Всё. Как вообще понять, что наказание имеет эффект? Конечно, сто двадцать он так легко не переносит, наверное. Но я просто не могу влепить ему столько. Это нечестно. Четвёртая десятка. Неужели дыхание наконец-то сбилось? Обычно все эти пыхтения, всхлипы и стоны вызывают во мне только жалость и желание быстрее закончить, а лучше вообще прекратить наказание прямо сейчас. Сдерживает только сила воли. Но сейчас я почувствовал… Триумф? Радость? Да вы, батенька, садист… Пятая десятка. Я вижу, как напряжены мышцы, как побелели костяшки пальцев, как плотно сжаты губы. Я слышу, как сразу после удара он быстро выдыхает и глубоко вдыхает перед следующим. Всё.

– Богуш, к стене. Яр – на лавку.

Богуслав поднимается легко и плавно, его не трясёт в отличие от младшеньких, он выглядит спокойным. Неприятная процедура – не более того. Но я замечаю, что глаза влажные, и притягиваю его к себе. Хлопаю по спине, как он делал братьям. Ты молодец, Богуслав, молодец. Он застывает в моих объятиях. Напряжённый. Очень напряжённый. Что-то не так.

– Эй, ты в порядке, парень?

Только сдержанно кивает, высвобождается из моих рук и шагает к стене, надевая рубаху. Да что случилось-то?

Ладно, сначала закончу со своим мелким.

– Яр, почему ты ещё не лежишь?!

Не срывайся на нем. Не срывайся. Он-то тут при чём? Безусловно, он втянул их в эти неприятности – удивительно вообще, как трое сыновей строгого отца всё время идут на поводу у мелкого раздолбая. Но ведь Яр не заставлял меня их пороть – это моё решение. Так что взятки гладки.

– Потому что я ждал пока ты натискаешься с Богуславом, – язвительно отвечает мелкий, вытягиваясь на лавке.

Ревнует что ли? На удивление его дерзость не злит меня, а наоборот расслабляет. Это моё. С этим я знаю, что делать. Когда обнять, а когда шлёпнуть. Когда он расстроен, а когда зол. Когда ему нужен разговор, а когда одиночество. В этот раз я даже перстень не снимаю. Не хочу, чтобы эмоции Молчановских отвлекали меня от ребёнка. Я уже знаю, с какой силой и частотой класть удары. Справлюсь и не видя его реального облика – нужно только помнить, что вчера он уже получил. Я хмыкаю и кладу первый удар, вкладывая чуть больше силы, чем когда порол мальчиков. Яр фыркает, ёрзает.

– Рановато ты начал крутиться.

– Просто неудобно, – ворчит он. – Вот, всё. Бей.

Я кладу остальные из первой десятки. Отворачивается от меня, утыкается носом в плечо. Пыхтит. Я знаю, что он не позволит себе сдаться раньше Жадана. Он бы вообще хотел перенести наказание, как Богуслав, но кишка тонка. Вторая десятка. Когда там малой начал хныкать? На тридцати? Ну-ну. Удачи, Яр, удачи. Нет, он пока держится. И даже не ёрзает. Вздрагивает под ударами, впивается зубами в своё же плечо. Это что-то новенькое. Бесёнок, у тебя зубы острее волчьих клыков. Поаккуратнее с этим. Надо бы его остановить, но я не могу при ребятах. Так что я просто кладу третью десятку с оттяжкой, чтобы он наконец разжал челюсти и заорал. Но он только крепко жмурится и тихо протяжно стонет. Впивается зубами в плечо ещё больше. Не злись, Драг. В конце концов, потом полечишь. Потому что если и четвертую десятку положить с оттяжкой, лечить придётся не только плечо. Из-за перстня синяки еле заметны, Драг, но они есть. Ему вчера крепко досталось. И сегодня больнее, чем остальным. Чуть ослабляю силу ударов. Четвертую десятку он переносит на удивление стойко. Ну и заносчивый же бесёнок. Посмотрите, какой терпеливый. Может его всегда при посторонних пороть? Были бы вдвоем – орал бы уже на весь дом. На середине пятой десятки он наконец сдаётся и начинает плакать. Причём как-то внезапно. Только что пытался дышать ровно и сдерживать стоны и вдруг разрыдался. Кладу оставшиеся пять быстро и мягко, но на каждом он вскрикивает сквозь слёзы. Жду немного, пока рыдания перейдут во всхлипы.