Текст книги "Подменыш (СИ)"

Автор книги: DirtyPaws

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Пролог ==========

Толпа шумела и бурлила, перетекала от одного пёстрого прилавка к другому, продавала и покупала, торговалась и выменивала. Ни за что в жизни я бы не сунулся на субботний рынок, но мне срочно нужна была прострел-трава.

По-хорошему, мне нужен был помощник… Кто-то, кто бы следил за моими запасами, за моим оружием, пока я работаю. Но вряд ли кто-либо согласился бы на это сам, а покупать раба, как делали многие мои коллеги, я не хотел. Так что я мог корить только себя за то, что не проверил запасы своевременно. Хотя находиться среди этой шумной, грязной, потной толпы было всё же слишком жестким наказанием.

– Милок, купи кропчик! Вот петрушечка есть. Любиста. Может любисты надо? – пристала ко мне чересчур общительная старушка.

Я поднял голову, скидывая капюшон плаща, и она охнула, встретившись со мной взглядом. У всех знахарей были такие глаза: радужка тёмная, почти чёрная, сливается со зрачком. Бабуля запричитала и поспешила прицепиться к другому прохожему, будто и не видела меня. А я снова натянул капюшон. Надо быстрее убираться отсюда. Слишком много негатива. На периферии сознания вспыхивали чужие эмоции: боль, ненависть, зависть, страх, жадность, ревность. Всё то, от чего мне положено было людей избавлять. Всё то, что я вынужден был чувствовать, будто это мои собственные эмоции. Я медленно выдохнул, крутанул на пальце защитный перстень. Сильная ведь защита, а всё равно пробивает. Ой, зря меня сюда понесло…

Ну ничего, немного осталось. Вот и лавка Молчана. Куплю, что мне нужно – и прочь отсюда.

– Хочу-у-у-у! – надрывался какой-то мальчишка, валяясь на песке возле лавки и колотя кулаками и ногами. – Купи-и-и!

Только этого не хватало. Я скривился, готовясь к вспышке детских – самых ярких и сильных – эмоций. Да ещё и так близко… Но ничего не почувствовал. НИЧЕГО. Только какие-то сдавленные, спрятанные чувства матери: испуг, стыд и отчаяние. Она стояла рядом с рыдающим ребёнком и расстроенно смотрела на него. Не пыталась успокоить, поднять, встряхнуть. Просто смотрела. По совсем ещё молодому, красивому и свежему лицу градом катились слёзы.

– Я не могу купить тебе ещё леденец, Яр. Ты уже съел две баранки. У меня остались деньги только на успокаивающий сбор…

– Не хочу сбо-о-о-ор!

Я присмотрелся к скандалисту. Вроде взрослый уже, чтобы такие истерики устраивать. Да и вообще, что-то с ним было не так. Что-то было неправильно. Но я не мог понять. Не мог увидеть. Я набрал в грудь побольше воздуха и на выдохе стянул защитный перстень. Чужие негативные эмоции хлынули на меня неудержимым потоком, но я заставил себя сконцентрироваться на ребёнке. Теперь я видел его истинный облик. Смугловатая кожа, больше похожая на гладкую кору дерева, острые уши, большой, хищный рот. Да, я не ошибся. Я натянул перстень обратно.

– Сбор тут не поможет, – кинул я, схватил малого за ворот тонкой, истрёпанной и уже маловатой ему рубахи и дёрнул на себя.

Вспышка страха. Не от него – от матери.

– Не троньте моего…

– Тихо! – прервал я, покрепче взял брыкающегося ребёнка за плечо и звонко шлёпнул по попе рукой. – Хочешь в лесу расти, с дикими кабанами? Нет? Тогда успокойся, живо.

Я слегка тряхнул его, не отводя взгляд. Он смотрел на меня зачарованно. Понял, кто я. Понял и испугался. Слёзы мгновенно высохли, вопли и всхлипы прекратились. На пороге лавки показался растерянный и обеспокоенный Молчан.

– О, Драгомир, как ты вовремя! Как и всегда – впрочем. Я уж не знал, как этого дитёнка успокоить. Я тебя отблагодарю – тебе чего насыпать? У меня зверобой свежий. В солнцестояние собирал…

Не знаю, как его родителям пришло в голову это имя – рот у него закрывался исключительно редко.

– Обслужи девушку сперва, – устало заметил я.

– Но вы сказали, что сбор не поможет, господин, – тихо проговорила она, держа руки на плечах мальчика, который косился на меня с опаской и интересом.

– Ему – нет. Вам – да.

Она вдруг вцепилась в мой плащ.

– Пожалуйста, добрый господин, помогите мне. Я не заплачу вам деньгами, но могу… Могу другим. Пожалуйста… Что мне делать?

Я качнул головой. Она была очаровательна. Тугая светлая коса, большие голубые глаза, аккуратное личико, точёная фигурка. И в отличие от многих она меня совершенно не боялась. Но я не готов был принять такую оплату.

– Оставьте его на опушке леса, – мрачно выплюнул я, пока Молчан насыпал мне в льняной мешок прострел-траву.

– Что? Вы что такое говорите? – на глазах у неё снова появились слёзы. – Он же мой ребёнок!

– Нет, не ваш.

Не лезь в это, Перун тебя возьми. Не лезь, Драг, ты пожалеешь. Не связывайся с людьми. Не связывайся и не привязывайся. Вообще больше на неё не смотри.

– Он мой, – вдруг твёрдо ответила она. – И я не собираюсь отказываться от него только из-за того, что мне трудно даётся его воспитание. Это не его вина, а моя.

Я удивлённо развернулся к ней. Вот это терпение. Вот это жертвенность. Я понимал теперь, почему этот ребёнок держится. Почему он не похож на других подменышей. Да, ему тяжело себя контролировать. Но он пытается. Потому что она прикладывает к этому усилия. Я ещё раз встретился взглядом с малышом. Глаза зелёные и глубокие, как лесная чаща. Взрослые. Он всё понимает. Он знает, кто он. И знает, кто я.

– Любишь маму?

Мальчик молча кивнул.

– А эту тётю? – я кивнул на светловолосую девушку.

Она в ответ посмотрела на меня грозно, но промолчала, слишком напряжённая ожиданием.

– Её люблю больше, – тихо ответил мальчик.

Бывает же… То есть он до сих пор с ней, он до сих пор контролирует себя, он ведёт себя почти по-человечески – потому что полюбил свою приёмную мать. Невероятно. Удивительный случай. Удивительный настолько, что я готов пожертвовать своим спокойствием ради этих двоих. Я тяжело выдохнул, проводя ладонью по лицу.

– Молчан, две гривны разрыв-травы и два золотника твоего хвалёного зверобоя.

***

Они жили в маленьком домике на самой границе леса. Ни на заборе, ни на калитке никаких охранных амулетов. В саду ни одного растения, отпугивающего нечисть. Неудивительно, что беда пришла именно к ним…

Да не одна. Отец ребёнка погиб на охоте, когда Яру только исполнилось три. Ладе сказали: задрал медведь. Да, медведь, как же… Буквально через месяц малыш начал странно себя вести. Лада думала: ему просто не хватает отцовской руки. Но нового мужчину в дом так и не привела.

Терпела скандалы и выходки сына. Ждала, что он чуть-чуть подрастёт и успокоится. А всё становилось только хуже. В конце концов не выдержала и пошла к деревенской шептухе. Нашла у кого совета просить… Ну и понеслось: омывания, обкуривания, травяные сборы, катание яиц по голове и прочие бессмысленные ритуалы, которые ещё кое-как работали на защиту, но совершенно никак не могли исправить то, что уже случилось.

– Послушайте, Лада, я не верну вам ребёнка, которого вы в муках произвели на свет девять лет назад, – серьёзно начал я, замерев на пороге их скромного жилища. – Но я могу сделать так, чтобы этот молодой человек, которого вы называете своим сыном, был… Гхм… Чуть больше на него похож. Я не обещаю, потому что раньше не делал такого. Но я постараюсь.

– Я готова на всё, если это… Если это не лишит меня сына.

Сказать, конечно, проще, чем сделать. Если бы он был девочкой, если бы он был чуть старше, если бы он не любил свою приёмную мать так сильно – у меня бы не было ни единого шанса. А так – очень призрачный – но есть. Я присел перед мальчиком, взял его за острые худые локти.

– Яр, посмотри на меня. Ты готов к этому? Будет больно. И неприятно. И страшно. Но я хочу, чтобы ты доверял мне. Хорошо?

– Она ведь всё равно придёт за мной рано или поздно? – очень серьёзно и по-взрослому спросил ребёнок.

Я кивнул. Да, она вернётся за ним. Не сейчас – лет через пять. Но заберёт. Таковы законы. Законы природы, которые практически невозможно нарушить.

– Кто «она»? – севшим голосом спросила Лада.

– Его настоящая мать, – спокойно ответил я, поглаживая ребёнка по спине. – Лойма.

– Л-лойма?

– Они крадут человеческих детей и подкидывают вместо них своих – подменышей. Люди воспитывают… Нечисть. Которая отличается довольно скверным характером, – я подмигнул мальчику. – Истерики, скандалы, лень, упрямство, дерзость – чем старше, тем хуже. А потом лоймы забирают своих детей обратно. Чтобы продолжать род.

– А человеческие дети? Что становится с ними?

– Их съедают, – не выбирая выражений, ответил я.

Девушка всхлипнула и закрыла рот рукой. Но быстро заставила себя собраться. Решительно подошла к мальчику и прижала его к себе.

– Ты не нечисть, Яр. Ты мой сын. Я люблю тебя, малыш. Слышишь?

У меня аж мурашки побежали от того, как она это сказала. Она могла бы стать сильной знахаркой, если бы дар проснулся. Внутренней силы там даже больше, чем у меня. Вот почему этот малыш держится. Дело не только в любви. Дело в том, что он берёт у неё силу, чтобы держаться – и она её даёт. Невероятная семейка…

***

Я расставил необходимые амулеты по периметру. Поджёг в глиняных мисках смесь полыни, разрыв-травы, тысячелистника и девясила. Открыл двери нараспашку. Хорошо, что соседи далековато. Всё равно услышат, конечно. Поползут слухи. «Водит Лада к себе какого-то хмыря, который её пострела воспитывает, а её саму, небось…». Но ничего. Справится.

Я вышел во двор и быстро срезал несколько тонких рябиновых прутьев. Вишня или берёза были бы лучше, но в этом случае нужна была именно рябина. У каждого дерева своя энергетика. Вернулся в дом, вытащил из-за стола лавку почти к самому порогу. Подвёл к ней ребёнка.

– Спускай штаны и ложись.

Он глянул на меня с удивительной смесью злости, обиды и смирения. Лада снова закрывала рот ладонями, и я чувствовал, как ей больно, страшно и жалко сына. Да-да, отвратительная процедура. Но без неё никак. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, а значит, пора приступать.

– Давай, дружок, смелее. От этого никто ещё не умирал.

Он тихо шмыгнул носом и стянул штаны. Покорно улёгся на лавку, вцепляясь пальцами в края. Я нервно сглотнул. Соберись, Драг. Ты же знаешь, что боль бывает целебной. Боль бывает необходимой.

А в данной ситуации это вообще единственный выход. Я приподнял его рубаху повыше, несколько раз взмахнул прутом в воздухе, измеряя силу удара. Мелкий тихо хныкнул и сжал руки на лавке ещё крепче. Я не знал, кому из нас сейчас хуже всех. Ребёнка трясло от страха. Ладу выворачивало от бессилия и жалости. А меня накрывало чужими эмоциями. Я снял защитный перстень, потому что должен был почувствовать ЕЁ сразу, как только она явится. Но из-за этого ничто не глушило эмоции молодой мамы. Малыша я не чувствовал – у меня не было способности считывать эмоции нечисти. Но по нему и так всё было понятно. А ещё я боялся не справиться.

Это всего лишь работа, Драг. Причём, если что-то пойдёт не так, тебя даже оплаты не лишат. Ведь ты делаешь это бесплатно.

Я выдохнул и опустил розгу на маленькую, худую попу мальчишки. Он вздрогнул – скорее от испуга, чем от боли. Слабовато. Он всё-таки нечисть и кожа у него грубее человеческой. Я сделал шаг назад, чтобы замах был больше. Лада испуганно охнула. Да не убью я твоего ребятёнка… Я снова положил удар, уже вкладывая больше силы и слегка протягивая. Малыш вскрикнул, но рук не разжал. И даже не дёрнулся. Хорошо. Это значит, что ему должно хватить терпения. А мне – времени.

Взмах. Удар. Он вздрагивает и слегка вытягивается. Хнычет, но крик сдерживает. Удар. Всхлипывает, слегка ёрзает. Удар. На смуглой попе вспыхивает пятая красная полоса. Он ёрзает и шмыгает носом. Удар. Вытягивается, перехватывает руками лавку. Удар. Удар. Вздрагивает и тихо скулит. Удар. Удар. Ёрзает, хнычет. Всего десять ударов, а попа уже вся исполосована – слишком он всё-таки маленький. Придётся накладывать удары. Я даю ребёнку передышку – меняю розгу и перехожу на другую сторону – а он использует это время для того, чтобы устроится поудобнее. Это ведь всё равно до первого удара. Я снова кладу розгу слишком аккуратно и малыш только отрывисто выдыхает.

Я надеюсь, ещё одной десятки хватит. В любом случае, я остановлюсь.

Я не хочу думать о том, что будет, если она так и не придёт. Подумаешь, проклянут. Не впервой.

Второй удар кладу с оттяжкой. Яр вскрикивает и перебирает ногами. Удар. Хнычет и ёрзает. Удар. Вскрикивает и вскидывается. Опускается обратно и начинает тихо плакать. Удар. Ёрзает и стонет. Удар. Впивается пальцами в лавку и плачет в голос. Лада тоже плачет и еле сдерживается, чтобы не остановить мою руку. Удар. Он рыдает. Вся попа в пересеченных вспухших красных рубцах. Я нервно сглатываю. Ну давай же. Приходи. Столько нечисти убил – никогда бы не подумал, что пороть какого-то мелкого чертёнка будет так сложно. Удар.

– Мааааам! – кричит Яр, выгибаясь.

И в тот же момент я её чувствую. Она поднимается на крыльцо и замирает. Не может войти, пока я не позволю.

А ещё я чувствую ярость Лады. Звериную ярость хищницы, готовой защищать своего ребёнка. Только бы это всё не испортило.

Я откинул розгу и повернулся к лойме.

– Переступай через порог, – спокойно разрешил я.

Она зашла в освещённый лучиной и горящими травами дом. Тёмная кожа обтягивает непропорциональный скелет. Длинные руки, костлявые ноги, сутулые плечи. Зеленые глаза горят ненавистью. Крючковатые пальцы готовы вцепиться мне в глаза, а острые зубы – перегрызть шею.

– Я твоё дитя пеленала, а ты моё бьешь*, – с упреком заявила она Ладе.

И снова вспышка ярости. Я предупреждающе глянул на девушку. Молчи!

– Не она бьет, а я, – выпалил я, чтобы не позволить Ладе открыть рот.

– Чтоб тебя болото проглотило, знахарь, – прошипела в мою сторону лойма.

– Разорви связь, – в ответ потребовал я.

Я шепнул несколько слов, и травы в мисках вспыхнули ярче. Небольшая демонстрация силы. Я твёрдо глянул на лойму.

– Он хочет прожить человеческую жизнь. Разорви связь.

Мы оба посмотрели на ребёнка. Он стоял возле Лады, которая уже накинула на него вышитую скатерть прямо со стола, и судорожно цеплялся за её локоть. Заплаканный, испуганный, но решительный.

– Я не хочу жить среди кабанов. Я хочу жить среди людей.

Лойма оскалилась. Мальчик молодец, что не побоялся сказать. Против желания ребёнка она не пойдёт – на это только люди способны.

– Ты не знаешь, кто ты. Ты не сможешь бороться с собой. А у этой дуры не хватит сил.

– У господина знахаря хватит, – смело отрезал Яр.

Я вздрогнул. Нет. Нет-нет-нет. Я не собираюсь его воспитывать. Это в договор не входило. Обещать такое лойме нельзя. Порвёт потом на лоскуты в тёмном лесу.

Лойма наградила меня долгим ожидающим взглядом, но не получив ни опровержения, ни подтверждения, сдалась.

– Мне всё равно, кто будет тебя воспитывать. Я вернусь на твою четырнадцатую весну. Если ты не захочешь уйти со мной – оставлю в покое.

Она исчезла, демонстративно погасив лучину ветром. На травы сил бы не хватило. Я выдохнул и натянул перстень. Жёстко. Давно меня так не накрывало. Буду сидеть дома в одиночестве неделю. И пить травки.

Лада плакала, не сдерживаясь. А Яр смотрел на меня. Испуганно и потерянно. Как будто я один мог его понять. Впрочем, так и было.

– Во мне как-будто что-то… – он шарил ладошкой по груди.

– Оборвалось? – предложил я свой вариант.

Он кивнул и всхлипнул.

– Ничего, Яр, это пройдёт.

Мальчишка вдруг выпутался из рук матери и кинулся ко мне. Зарылся в полы плаща, будто хотел там поселиться.

– Останьтесь с нами, господин знахарь.

– Я не могу, – я словил испуганный взгляд Лады.

Я – тоже нечисть. Меня боятся. Мной пугают детей. Ко мне обращаются в крайних случаях. Одно дело жить с родной нечистью, с тем, кого с пелёнок считаешь сыном. А другое дело – пустить в дом знахаря.

– Но если вдруг тебе понадобится, – я снял с плаща один из деревянных амулетов и вручил ему. – Ты сможешь меня найти.

– Как этим пользоваться?

– Просто доверься чутью.

Он потерся об мою руку, как котёнок, а я взъерошил ему волосы.

– Будьте с ним построже, Лана. У вас всё-таки не обычный ребёнок.

– Спасибо, господин, я заплачу, как только…

– Мне не нужна оплата, – я качнул головой и поспешил уйти.

Комментарий к Пролог

* Фраза, которую по поверьям белорусов говорит лойма, когда приходит за своим ребёнком.

========== Девять ==========

Я лежал на кровати, широко раскинув руки. Я только утром вернулся с пятидневной охоты на волколака. Успел стянуть с себя грязную одежду и дюжину амулетов и наконец помыться как следует. Теперь лежал и смотрел в потолок. На рёбрах появился новый шрам. Голова гудела. Все мышцы ныли. Мне снова нужно было пополнить запасы трав. Но на рынок я больше не пойду, нет.

Немного приду в себя и завтра съезжу на хутор к Молчану. Заодно может заеду к кузнецу – нужно подправить лезвие меча.

Я почувствовал её задолго до того, как услышал шаги. Страх, смущение, стыд. Как только я понял, кто это, подскочил и начал судорожно одеваться. Как она меня вообще нашла? Если бы Яр воспользовался амулетом – я бы знал…

Двери я ей открыл в штанах и в рубахе навыпуск. Какой позор. А она выглядела даже лучше, чем месяц назад. На щеках появился румянец, волосы были уложены во «взрослую» прическу, а льняное платье украшено вышивкой.

– Добрый день, Лада. Простите, что я в таком виде. Только с работы. А где Яр?

– Яр остался дома, – глухо ответила она, когда я пропустил её в дом.

– Ясно. Жаль. Как у него дела?

– Я… Эм… – она устало опустилась на лавку, обвела взглядом неухоженный интерьер.

– Я много работаю, – смущённо сообщил я.

– Да, я вижу, – она замялась, а потом вдруг выпалила: – Я не справляюсь. Он умница. Стало намного легче, чем было. И видно, как он старается. Но иногда его так заносит… А я не могу ничего сделать. Раз шлёпнула – так он только посмеялся. Другой раз крапиву схватила. Но я себе руки пожгла больше, чем ему… Ну, попу.

Я хмыкнул. Представил себе, как этот бесёнок с хохотом удирает от матери, которая с трудом сжимает в руке пару крапивных стеблей.

– Вы хотите, чтобы я вас научил сына пороть?

– Не хочу. Я вообще не хочу его пороть. Неужели нет другого способа?

– А какие из «других способов» вы ещё не попробовали?

Она только развела руками.

– Я не могу. Вот так вот выдвинуть лавку, взять розги, – она вздрогнула. – Слушайте, Драгомир. Может быть вам нужна кухарка? Я и прибирать могу. И всё, что нужно по дому. Всё, что скажете…

– Сплетен не боитесь?

– Да плевать я хотела на них. Мне важно, чтобы сын вырос… Не нечистью.

Я решительно выдохнул.

– Мне не нужна ни кухарка, ни уборщица. Но мне мне нужна помощница. К таким сплетням вы готовы?

Она подняла на меня удивленный взгляд. Готовить для знахаря или убирать его дом – это одно. В конце концов, всегда можно сделать вид, что ты не знаешь, кто он и чем занимается. Но если ты ему помогаешь этим заниматься…

– Готова. Если вы готовы воспитывать моего ребёнка. Как своего.

– Ну, своего у меня нет, так что я не знаю, как это, – хмыкнул я. – Но мы можем попробовать. Я завтра поеду к приятелю, одолжу у него телегу и помогу вам переехать ко мне.

Она благодарно улыбнулась, встала, теребя в руках пояс юбки.

– Если вам нужна будет помощь в чём-то… Таком… Женском… Не стесняйтесь просить, господин.

Я устало закатил глаза.

– Так, хватит. Я не господин, я Драгомир. И мы можем перейти на ты. А твоё тело не разменная монета. Даже если раньше так было. Больше не будет.

Она залилась краской, низко поклонилась.

– Спасибо за всё, господин… Драгомир.

***

Всю ночь я потратил на переделку амулетов и другой защиты, развешанной по дому. Мне нужно было найти баланс, чтобы защита всё ещё работала – слишком много дряни тянется из лесов и болот на запах знахаря – и чтобы она не навредила мальчику. А это было не так просто. Некоторые вещи работают интуитивно. И я пойму, принесут ли они вред, только когда он перешагнет порог.

Весь день мы были заняты переездом. Пока я добрался до Молчана, пока успокоил его разгулявшегося хлевника в оплату за телегу, пока мы погрузили их вещи и добрались до моего дома, который был за пятнадцать вёрст от их деревни, пока расставили и разложили это всё – вот уже и стемнело.

К счастью, все амулеты работали как надо. Только над одним пришлось немного поколдовать, но малышу он вреда не нанёс.

Лада упорно мне «выкала» и через раз называла «господином», но я делал вид, что не замечаю этого. Тем более, что поведение Яра меня беспокоило куда больше. Он меня избегал. На мои вопросы отвечал коротко и сухо, а то и вообще пропускал мимо ушей. И смотрел волчонком. Раз уж я согласился взяться за его воспитание – надо браться как следует. Такое отношение меня не устраивает. И вечером я ему об этом сообщил.

– Я не хочу жить с вами, – услышал я в ответ злое шипение.

– Чуть больше месяца назад ты меня об этом просил, – я опустился на лавку, словил его за руку и притянул к себе.

– А потом я посмотрел на свой зад и сразу передумал, – дерзко ответил он, пытаясь вырваться.

Я хмыкнул, сжимая пальцы на его предплечье чуть сильнее.

– Значит, ты не хочешь жить со мной, потому что боишься порки? Что ж, это хорошо. Потому что эту проблему легко решить, Яр.

Темно-зелёные глаза делали воображаемую дырку у меня в переносице.

– Веди себя прилично и всё. А если не можешь – тогда подставляй зад.

– Я могу. Но иногда не хочу.

– Это лучше, чем если бы ты хотел, но не мог.

– Я ребёнок. Все дети плохо себя ведут.

– Да неужели?

Я вспомнил себя в его возрасте. Я боялся шаг ступить без позволения учителя. Потому что знал, чем чревато любое непослушание. Я не желал Яру такого детства. Никому не желал… И я поклялся себе, что не буду обращаться с ним так, как учитель обращался со мной. Я тряхнул головой, пытаясь найти подходящие аргументы, но тут вмешалась Лада.

– Яр, я уже говорила тебе: я теперь работаю с господином Драгомиром. Работаю на него. И его оплатой будет твоё воспитание. Ты можешь злиться или обижаться на меня, но это ничего не поменяет, – твёрдо и строго сообщила она.

Мы оба удивлённо глянули на девушку. Вот умеет же, когда хочет…

– Может, господин Драгомир просто даст тебе денег? – ядовито поинтересовался мальчик.

– А может я просто дам тебе по заднице, умник? – я крепко шлепнул его. – Мы будем возвращаться к розгам только в крайних случаях, Яр. Я обещаю. И мои требования предельно просты. Помогать мне и матери. Не хамить. Не трогать чужие вещи. Не лгать. Не уходить далеко от дома без позволения. Не влипать в неприятности. Всё понятно?

– Последний пункт какой-то… Нечёткий, – пробубнил ребёнок.

Я потрепал его по спине.

– Если твоя задница подсказывает тебе, что лучше этого не делать – лучше этого не делать. Так чётче?

Я поднялся и прошагал к шкафу. Достал оттуда и продемонстрировал малому кожаный пояс, на котором раньше носил на охоту сумку с травами – теперь у меня был другой, поудобнее. А этот идеально подходил, чтобы хорошенько подогреть одну маленькую вредную попу, но не травмировать её настолько, как это делали розги.

– Как я уже сказал, мы будем возвращаться к розгам в крайних случаях. Крайними случаями можешь считать три последних пункта, то есть ложь, уход далеко от дома и неприятности. Во всех остальных случаях с твоей попой будет общаться вот этот парень.

– Это должно меня успокоить? – угрюмо поинтересовался ребёнок.

– Нет, это должно тебя подстегнуть не делать глупостей. А теперь ложись спать, бесёнок, – я потрепал его по голове. – Завтра пойдём в лес и будем учить твою маму собирать травы.

Он наградил меня ещё одним злым взглядом и отправился в комнату, которая теперь принадлежала ему и Ладе.

– Я тоже пойду спать, – будто спрашивая разрешения, тихо проговорила девушка.

Я только кивнул, закатывая глаза. Кажется, теперь у меня два ребёнка. И непонятно пока, с кем будет проще.

***

– То есть я должна собирать только три первых листа, верно?

Она смотрела на меня внимательно и немного испуганно. Видимо, ожидала, что будет немного проще.

– Да, и только с тех растений, на которых нет цветочных почек. Зацветающие не имеют достаточно энергии. Срезаешь только от себя, постоянно проверяешь лезвие ножа – оно должно быть идеально острым. В сумке есть брусок. Умеешь точить лезвия?

Она кивнула. Конечно, умеет. Как-то же точила с тех пор, как умер муж. Я немного волновался по поводу того, что поручаю ей такие вещи. Как я могу быть уверен, что травы сработают? Если она ошибётся хоть раз: срежет не то, не так, не в то время – последствия будут непредсказуемы. Первое время нужно будет её контролировать. Кроме того, что я должен постоянно следить за Яром…

– Лада, а где Яр?

– Эм, минуту назад был здесь, чернику собирал, – она испуганно заозиралась. – Яр?!

Я вздохнул и поднялся. Стянул перстень. В десяти шагах от нас среди молодых кустов вербы злобно щурился в мою сторону одноглазый лозовик. Чуть дальше в чаще я чувствовал присутствие гаёвок – почти безвредных нечистиков, любительниц лесных ягод и забав. Почти неуловимо тянуло лешим. Но это нормально – он здесь по сути везде. Я сделал несколько шагов по направлению к лозовику – если что, прижму его. Точно ведь видел, куда этот шкодник направился. Но не успел я дойти, как меня накрыло отвратительное чувство холода и влаги. О нет. Нет-нет-нет. Я сломя голову понёсся в сторону лесного озера, оставляя за собой испуганные окрики Лады.

Малыш ещё держался на воде, но уже слабо. Две злобные зелёные дамы в одеяниях из тины настойчиво тянули бесёнка на дно озера. Какого лешего его сюда понесло?! У знахарей с водной нечистью отношения были сложные. А у меня так вообще не складывались. Подчинить их своей воле я не мог, а действенного оружия в моём арсенале было мало. И все оно осталось дома, естественно.

Почему ты не подумал об этом, Драг? Потому что «что может случиться»? Теперь может случиться ВСЁ. Как же это безалаберно. Тебя бы самого розгой перетянуть…

Я заставил себя собраться и начать думать. Ничего толкового в голову не приходило, так что я просто скинул плащ, рубаху и влез в воду. Схватил ребёнка за руку и резко дёрнул на себя.

– Оставьте его!

– Он наш, – заорали на своём омерзительном скрипучем языке озерницы.

Я поморщился. Придется играть по их правилам.

– Мать отпустила его, – чужой язык давался тяжело, давно не было практики – и за это я тоже заслуживал взбучку.

– Он всё ещё принадлежит лесу.

Аргумент. Придётся торговаться.

– Отпустите его и на ужин у вас будет отличная свежая баранина, – привет, непредвиденные траты, пока, новый удобный пояс для арбалета.

– Конина, – ну хоть мальца отпустили.

– Хорошо, конина, – пока, пояс, пока, набор арбалетных болтов, привет, незапланированная подработка.

Я вскинул рыдающего ребёнка на руки и вышел из воды. Лада застыла на берегу, белая как мел и какая-то неживая.

– Какого лешего тебя туда понесло?! – сорвался я, поставив мелкого на ноги и тряхнув за плечи. – Что я тебе сказал, когда мы входили в лес? Что я тебе сказал, Яр?!

– Быть рядом, чтобы вы могли тебя видеть, – испуганно промямлил малыш.

Я отпустил его и сжал кулаки, глубоко вдохнул, заставляя себя успокоиться.

– По-твоему, мы могли тебя видеть около озера?

– Мама – нет. А вы – да. Своим знахарским зрением…

– Яр! Я имел в виду обычное человеческое зрение.

– Вы этого не уточнили, – упрямо перечил он.

Потрясающе. Ну что за ребёнок?!

– Я и не должен был! Ты мог утонуть, Яр! Ты мог утонуть, даже если бы там не было этих проклятых озерниц. По-моему, это вполне подходит под определение «неприятности»!

Он уткнулся лицом в подол матери и снова расплакался.

– Ещё наревёшься, – зло бросил я и принялся одеваться.

***

Как же я не хотел браться за розгу. Но правила есть правила. И если он не может их нарушать – то и я не могу.

Я не наказал его вчера, потому что нам всем нужно было прийти в себя. Только напоил смесью трав от простуды, ещё раз, уже спокойно, объяснил, в чём его вина и отправил спать. Зато себе устроил жесткую тренировку – сразу после того, как решил вопрос с кониной – чтобы немного избавиться от вины и злости. Я должен был быть готов к такому повороту событий. Я должен был быть готов защитить его от чего угодно. И я не должен был кричать на него так сильно.

Сейчас я был абсолютно спокоен и уравновешен. И понимал, что оттягивать дальше некуда – это только треплет ребёнку нервы.

– Яр, иди сюда, – позвал я, вытягивая лавку на середину комнаты.

Он появился из спальни. В одной рубахе. Правильно, с этими штанами только лишняя возня. Мордаха виноватая и испуганная. Глаза заплаканные.

Я присел перед ним.

– Ты как-то рано начал реветь, – заметил я, проводя большим пальцем по его щеке.

– Мама плакала всю ночь. И я поэтому плакал, – тихо ответил он.

Хорошо, что я выпроводил Ладу на рынок. Удивительно только, что она согласилась уйти. Догадывалась же, что я собирался сделать.

– Почему мама плакала?

– Она очень за меня испугалась.

Ох, этот ребёнок уже достаточно наказан. Я представил, как слёзы Лады, должно быть, мучили его. Но я не могу отменить наказание. Во-первых, потому что это будет означать, что такое в принципе ВОЗМОЖНО. И однажды он этим воспользуется, когда не будет считать себя таким уж виноватым. Во-вторых, я знал что такое чувство вины. Оно сжирает тебя изнутри. А наказание всё-таки помогает от него избавиться.

Он сам подошёл к лавке и улёгся, задирая рубашку. Я снял перстень, чтобы видеть его реальный облик. Взвесил в руке березовую розгу, пару раз взмахнул ей в воздухе. На каждый взвизг попа мелкого непроизвольно сжималась. Ну всё, хватит нагнетать, Драг, бей уже.

Я положил пять ударов подряд. Мы оба хотели закончить всё это как можно быстрее. Яр глухо стонал и дёргался на каждом ударе, но не увиливал и явно старался держать себя в руках. Небольшая передышка и снова пять ударов подряд. Полосы от розги набухали, краснели, горели. Малыш тихо скулил, утыкаясь носом в своё плечо. Он вспотел, костяшки пальцев побелели, тело было натянуто, как струна.

Ещё пять ударов. Он начал вскидываться и вскрикивать. Но всё ещё пытался держаться. Я наказывал его, а он наказывал сам себя. Какой же взрослый у меня ребёнок… У меня ребёнок? Что?

Я тряхнул головой, поменял розгу. Ещё пять. Он наконец разрыдался. И тело тут же расслабилось. Он обмяк на лавке, судорожно, но слабо хватаясь за её края и перебирая ногами. На спине блестели капли пота, волосы липли на лицо. Его слегка потряхивало, а меня уже изрядно колотило. Мой дар не позволял мне чувствовать его эмоции, но воздух был буквально пропитан болью и виной. Я закусил губу и заставил себя положить ещё пять ударов.

– Прости-и-и-и! – заорал он на предпоследнем, а после последнего глухо добавил сквозь слёзы. – Прости, пожалуйста.

Я присел рядом с ним, положил ладонь на влажную спину, мягко погладил.