Текст книги "Черноглазая (СИ)"

Автор книги: Девочка с именем счастья

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Больше всех переживала Буяннавч. Когда ей сообщили о сулчишимся, она не поверила, но убедившись, ей стало только хуже. И так больная, шаманка теперь точно умирала от страха за девушку, которая стала ей как дочь. Субэдэй был уверен, что этой зимы Буяннавч не переживет в любом случае.

– Великий хан, ― сказал темник, протягивая стрелу. Батый взял послание от рязанцев, и Субэдэй видел, как исказилось лицо хана, стоило ему заметить знакомую черную прядь. Грамота перестает быть ему интересна, Батый аккуратно развязывает узел и смотрит на волосы в своей ладони.

– Есть примета, что если человек сожжёт локон своих волос, то весь негатив от него уйдет и у него начнется новая, счастливая жизнь, ― говорит Мелексима. ― Великий Хан, ну давайте попробуем.

– Забавно, ― говорит Бату своим мыслям.

– Теперь сожгите, ― говорит она, и Батый делает и это. Мелек улыбается. ― Представьте, как все плохое уходит, поднимается в высь далеко от вас. А все ваши победы и завоевания оседают под землей у вас под ногами, что сопровождать вас все время.

– Скоро их приведут, ― говорит Субэдэй. Батый поднимает на него черные глаза, которые могут принадлежать хищнику, но не человеку.

– Мне все равно, выживет ли кто-то из них, ― сказал хан. ― Моя жена должна вернуться живой и невредимой.

***

– Пресвятая Богородица, сделай так, чтобы он победил, чтобы ордынцы назад ушли… Сделай меня такой, чтобы он смотрел на меня и смотрел.

– Что ты делаешь?

Лада вздрагивает и поворачивается. Мелексима взирает на него с легкой усмешкой, слегка недоуменно. Лада встает со снега и, гордо расправив плечи, говорит:

– Ты ― язычница, тебе не понять.

– Конечно нет, ― говорит Мелексима. ― Ведь для меня ты тоже язычница.

Лада вздрагивает и, надевая капюшон на голову, проходит мимо Мелек, когда та внезапно цепляется за ее ловкость, вынуждая остановиться:

– А про кого ты говорила? Ну, чтобы он смотрел на тебя и смотрел? Евпатий? Или кто-то другой?

– Какая тебе разница? ― немного испуганно огрызается Лада. Вроде и злится, а вроде и саму Мелек боится. Эта ярость маленького зверька так веселила черноглазую, что та еле-еле удерживалась от смеха.

– Да ладно тебе, ― произносит Мелек, отпуская Ладу. ― Среди этих мужчин, неужели не хочется женской компании? Кстати, почему ты здесь? Почему не отправилась в пещеру?

Лада кутается плотнее в свою одежду, прожигая Мелек светлыми глазами. Мелек так нравятся эти светло-голубые глаза девчушки, на сталь похожи. Странно, что когда девушка разглядывала Ладу в шатре, ей показалось, что глаза русской были карими.

– Коловрат твой хозяин, верно?

Лада внезапно вскинула голову, и в ее глазах мелькнула злость. Кажется, Мелек ее задела.

– Он не мой хозяин, ― гордо заявила она. ― Мы ― не вы. Я служу ему, потому что многим обязана.

– И все же ― хозяин.

Мелексима разворачивается и исчезает между деревьями. Лада дрожит: то ли от злости, то ли от обиды, но справившись со слезами, идет за супругой Батыя.

– Вы убили уже мой второй шанс на спасение, ― слышит она. Мелексима, поджав губы, рассматривает тела монголов. Коркун сдергивает с одного из них теплую одежду и кидает Мелек.

– Не мерзни.

Мелек хмыкает. Коловрат внезапно валится и засыпает. Мелексима смотрит на него удивлённо, но тут ее оглушает со спины крик Лады.

– В него попали!

Коркун шипит на незадачливую девчушку.

– Спит он. Три дня не спал.

Три дня? Мелек хмурится. Неужели уже три дня, как она разлучена с домом? Интересно, что там сейчас происходит? Буяннавч болела, когда Мелек навещала ее утром, не стало ли ей лучше? Вспомнив о своей приемной опекунше, которая была поддержкой и порой, Мелек взгрустнула. Теперь, глядя на распростёртое тело Коловрата, она испытывала практически злорадное удовольствие. Завтра он проснется без памяти, и у нее будет шанс сбежать.

========== Глава 11. Хулан ==========

Стрела пролетает мимо, вонзаясь рядом в дерево. Девушка останавливается, усмехаясь.

– Еще шаг и стрела вонзиться тебе в ногу, ― предупреждаете Каркун, и Мелексима слышит, как натягивается тетива.

– А ты разве не должен возвращать память Коловрату? Или чем вы там занимаетесь?

– А ты разве не должна сидеть тихо, как мышь, чтобы не давать нам повода убить тебя?

Мелексима разворачивается с кривой усмешкой смотря на Каркуна. Мужчина натягивает лук, направляя острие стрелы в сердце девушки. Мелек не шевелится, но рефлекторно запахивает меховой плащ плотнее на животе.

– Убьешь беременную женщину? ― усмехается Мелек. ― Чем вы тогда будете лучше монголов, что презираете?

У Каркуна рука не дергается, он продолжает направлять ее в сторону черноглазой. Мелек слышит, как ее сердце лихорадочно бьется о ребра. Несмотря ни на что, она не хотела умирать, девушка хотела продолжить жить. А еще девушку волновала мысль о ее ребенке: каждая ошибка могла стоить жизни не только самой Мелек, но и нерожденному чаду. Не будь Мелексима беременна, она бы бросил все силы и хитрости, чтобы сбежать от рязанцев, но в подобном положение приходилось быть многим осторожной.

Раньше Мелексима была похожа на простую танцовщицу, которая веселит всех своим танцем. Однако, сейчас она стала той, которой кланялись все, в том числе и бывшие зрители. Мелексима не теряла присутствие духа, силы и уверенности, как бы она не была напугана, девушка продолжала бороться. В ней была сталь. Возможно, именно за это ее любил Батый.

Каркун опускает лук.

– Вернись обратно, ― говорит он и ждет, пока Мелексима первой пойдет обратно к месту ночлега. Каркун считал, что ханской супруге и так слишком много почестей оказываются ― спала она на ветках ели, застеленными большим мехом, а накрывали ее еще одним мехом. При том, что это принадлежало рязанцам, которые терпели неудобства из-за этой девчонки. По мнению Каркуна, та же Лада заслуживала все это куда больше, чем Мелексима.

Но ему пришлось напомнить себе, что женщина была беременна, и ни она, ни ее чадо действительно не были в чем-то виноваты. В другой ситуации, Каркуну она могла понравится за острый язык и железную волю, но смотря на черноволосую он видел только супругу того, кто разрушил его дом и убил друзей.

– Вернулась? ― засмеялся кто-то, когда Мелек вышла за Каркуном из леса. Евпатий смотрит на Мелек слегка туманным взглядом, и Ратмир придерживает его за плечо, чтобы тот не бросился на девушку, которую не узнавал. Мелексима, однако, не растерялась, и с усмешкой ответила:

– Да, прогулялась, пока вас тут раскидывал один единственный воин.

Эта фраза вернула смутное воспоминание о Мелек, поэтому Евпатий машинально усмехнулся. Взгляд её продолжал оставаться бунтующим и горящим: её силу воли оказалось невозможно сломить. Мелексима вернулась на свое место и, закутавшись в плащ облокотилась на дерево и замерла. Евпатий не думал, что она заснула ― просто ждала… чего-то. Очередной попытки сбежать, возможно. Кто-то из воинов отошёл, о чем-то тихо разговаривая и с некой опаской поглядывая на Коловрата. Лада сидела в стороне и тихонько плакала. Захар крутился рядом, неуверенно поглядывая на Евпатия. Тот, заметив это взгляд, подошел к знахарю.

– Ты мог и сказать, что проблема с памятью, ― сказал Захар. ― О деле нашем вспомнил?

– Каком деле? ― спрашивает Коловрат.

Он уже перестал испытывать острое сожаление о том, что память покидает его с каждым рассветом. Когда он только узнал о своей болезни ― тогда было страшно, то, что он будет просыпаться в неизвестном месте, с неизвестными людьми, которых он знал всего часов восемь назад. Однако, годы шли, и Евпатий смог смириться с тем, что теперь будет так. В крайнем случае, сожалеть он будет лишь день, а после ― снова забывать. Приходилось заново вспомнить не только Настю и детей, но и Каркуна, свою должность, своих воинов и еще многих людей.

Теперь он был в лесу, он воевал с ордынцами, не веря в то, что переживет эту зиму. И забывать что-то столь важное, он не имел права.

Коловрат напрягся, из-за чего в голове неприятно застучало, и, кажется, припомнил, как именно он хотел избавиться от Мелек.

– Травы? У тебя все есть?

Захар боязливо быстро-быстро кивнул.

– Есть то все, когда делать будем? Отвару тоже надо время подействовать.

Коловрат посмотрел на Мелек. Он честно не хотел причинять ей вреда, но девушка была обузой, а значит от нее надо было избавляться. Захар предложил неплохую идею, и Евпатий, предварительно обсудив это с Каркуном и Ратмиром, которым доверял больше всего, одобрил идею Знахаря. Каркун предлагал просто убить ханскую супругу, но Ратмир поддерживал мнение о том, что убивать беременную женщину ― не справедливо.

– Не знаю, момент подгадать надо, ― Коловрат задумался, голова гудела, и мужчина потер виски, собираясь с мыслями.

– Мы можем оставить им послание, ― предлагает Захар. ― Все равно идем к ордынцам.

– Придумаем что-нибудь, ― отрезает Коловрат.

Он снова косит глаза на Мелек. Девушка немного заинтересованно смотрела на то, как все бегают и суетятся. Она напоминала маленького зверька, который слышит шум и высовывается из своей норки, а потом спешит обратно. Мелексима столкнулась с Коловратом взглядом и усмехнулась. Конечно, слышать разговор она не могла, но кажется подозревала о том, что вскоре для нее все кончится.

Своеобразное запугивание ордынцев с помощью хитрости удалось на славу. Так считали руссы, однако Батый был в ярости. Мало того, что рязанцы практически насмехались над ними, так еще и к спасению Мелек они не приблизились ни на шаг. Великий хан действовал в данном плане осмотрительно, стараясь провернуть все так, чтобы и самому остаться в выигрыше, но и свести угрозу любимой женщины на нет. Если Мелексима вернется, то действовать можно было куда агрессивнее и решительнее, но сейчас приходилось выжидать.

В подобном положение пребывал не только хан, но и его полководец. Субэдэй посылал несколько монголов, чтобы те хоть примерно нашли местоположение руссов и, следовательно, их Госпожи, но те возвращались не с чем. Руссы знали территории леса куда лучше, и это играло против Орды. Кроме того, была вполне ясна угроза с их письмом ― Мелексима была беззащитна перед руссами, и хотя Субэдэй знал, что внучка великого Ганбаатара куда сильнее, чем кажется, шансов выбраться живой из сражения у нее было мало.

Почти за полтора года, он успел проникнуться к Мелек если не отцовскими, то вполне уважительными чувствами. Она была сильной и умной, сообразительной и в нужные моменты ― жестокой и хладнокровной. Если рядом с ханом Золотой орды и должна быть женщина, то именно такая. Ее возвращение ― живой ― стало первоначальной целью Субэдэй.

– Великий хан, ― обращается Субэдэй к Батыю, вышедшему из шатра. Взгляд хана дикий, яростный ―рязанцы проникли в их лагерь и устроили такой хаос, сжигая и уничтожая. Воины верили в то, что это сделали призраки и духи. В руках у полководца было очередное послание от руссов ― еще одна часть охранной грамоты. На другой стороне пергамента была сделана кривая надпись на русском.

Батый передал обрывок Хостоврула, который, как и Жаргал, не отходили далеко от хана. Ордынец пробежал глазами по написанному, сощурился, силясь разобрать почерк. На его лице проступила степень крайнего удивления, он озабоченно нахмурился.

– Что там? ― спросил Батый. Его голос подрагивал от ярости, отчего монголы невольно сжались. Субэдэй единственный мог совладать со своими чувствами, не шелохнувшись. И вес же темник понимал, что если новости будут плохими ― снег окрасит еще больше крови.

– Великий хан, ― говорит Хостоврул. Он не уверен в том, что стоит говорить подобное, но если он не переведёт написанное, то это сделает кто-то другой, и тогда ему будет хуже. ― Они говорят о Госпоже… Что они оставят ее около холма Медвежья голова и если мы хотим, то можем прийти и забрать Госпожу.

Хан не выглядел удивленным, на лице не дрогнул ни один мускул, но Субэдэй заметил, как в черных глазах мелькнула злость с крохотным проблеском надежды. Полководец посчитал своим долгом сказать:

– Это может быть ловушкой. Великий хан, они знают, что вы пошлете лучших воинов, чтобы вызволить Госпожу.

Батый думал об этом. Возможно, это была и ловушка, но что если нет? Мелексима могла доставить много неприятностей, и если ее до сих пор не убили, то просто отдать ее ― неплохой способ избавиться от лишнего груза. Кроме того, они могли таким образом надеяться на то, что хоть кто-то из них уйдет живым.

– Великий хан, позвольте сказать, ― сказал своим тихим, шипящим голосом Жаргал. ― Если есть хоть шанс вызволить вашу супругу… можно и рискнуть.

– Можно прийти на это место заранее, ― предположил Хостоврул, но не успел закончить мысль. Пролетел еще один горящий камень и ударил в нескольких метрах от говорящих. Монголы подняли голову, чтобы оценить ущерб, как внезапно раздалось ржание. Взрывом откинуло не только людей, но и коня ― среднего размера,

– Это… конь Госпожи? ― спрашивает Жаргал неуверенно. Батый надеется, что монгол ошибся. Он подходит к лежащему на снегу животному.

Светло-серая шерсть окрасилась кровью, ноги коня были явно переломаны и как он сам был еще жив ― удивительно. Бату рад бы сказать, что это не любимец его супруги, но видимо, это все-таки был Хулан: Мелексима как-то заметила, что ей нравится вплетать ему в гриву ярко-синею ленту. На вопрос хана «Зачем?», Мелек смеясь ответила, что хочет выделить своего любимца среди прочих коней. Батый не стал останавливать жену. И сейчас в гриве лежавшего под ногами коня, Бату разглядел эту проклятую ленту.

Звери не понимают, что служит причиной боли и что с ним происходит. Хулан дернулся, пытаясь подняться, но его ноги были переломаны ударом, поэтому у него не получилось. Конь заржал. Он увидел Батый и притих, смотря на хана черными глазами.

– Великий хан? ― вопросительно позвал Хостоврул. Жаргал смотрел на коня с сожалением: зверь был сильным и красивым, госпожа Мелексима его очень любила. Если когда она вернется, то будет весьма расстроена его смертью. А в том, что конь жить не будет, сомневаться не приходилось ― даже если у лошади ломается одна нога, ее убивают из-за милосердия к ней. У Хулана были сломаны все ноги.

– Убейте его, ― приказывает Батый. ― Быстро, одним ударом. И закопайте где-нибудь. Ни на мясо, ни на шкуру ― просто закопайте.

Монголы поспешно кивают. Субэдэй извлекает саблю из ножен.

Хостоврул и Жаргал видят, в какой ярости находится хан. Смерть любимой лошади супруги явно не поднимают настроение. Кроме того, лекари говорили о том, что Буяннавч плоха и не доживёт до утра. Если Батыю было на это почти что все равно, то Жаргал представлял, как будет плакать Мелексима. Она была очень близка с шаманкой, всегда прислушивалась к ней и уважала.

То, что приводят лазутчика становится поводом выпустить злость, сорваться на руссе. Батый снова смотрит на записку, потому на уже мертвого коня и буквально шипит:

– Пусть страдает больше, чем конь, ― после чего стремительно исчезает, на ходу оседлав другого скакуна. Жаргал, испытывая от этого настоящее удовольствие, медленно наклоняется к лазутчику и шепотом, растягивая шипящую, говорит:

– Страшно?

Когда выносят только одно из множества орудий пыток, Жаргал чувствует мрачное удовлетворение. Сейчас русс поплатится за все, что рязанцы сделали, за Госпожу. Жизнь того же коня была куда важнее, чем этого отребья, поэтому на пытки монгол не скупается.

***

Мелексима смотрит на протянутую Евпатием кружку и снова отворачивается. Девушка кривит губы в холодной усмешке.

– Я не буду это пить.

– Это не отрава, ― терпеливо повторяет Коловрат.

– Откуда мне знать? ― с вызовом произносит Мелек, даже не смотря на десятника. ― Хотите убить меня, найдите другой способ. Глотку мне перережьте. Но не таким трусливым способом.

Коловрат напоминает себе о том, что Мелексима умирать на самом деле не хочет, просто ведет себя куда смелее.

– Хотели бы убить, сделала это по—другому, ― сказал мужчина. ― Это специальный отвар, ты побудешь в лихорадке пару дней, чтобы не могла выдать Батыю наш план.

Мелексима смотрит сначала на протянутый напиток, потом на Коловрата и снова устремляет взгляд в лесную чащу. Евпатий сразу понял, что убедить выпить это девушку будет непросто, но и давать ей это исподтишка не хотелось. Однако Мелек оказалась куда упрямее, чем ожидалось.

– С чего мне тебе верить? ― тихо усмехнувшись, спросила Мелек.

– Мелексима, ― начала Коловрат, но тут же замолчал. Он не знал, как еще убедить ее в том, что так будет лучше. ― Это не отрава, ни ты, ни твое дитя не пострадает, ― Мелексима снова посмотрела на отвар, и Евпатию могло только показать, но в черных глазах блеснули слезы.

Мелексима хотела домой. Прекратить весь этот кошмар и снова оказаться там, где все понятно и просто. Где из нее не смогут сделать обменный товар, жертву, где ее точно не убьют. Она хотела быть в безопасности, чтобы задумываться не о том, как спасти себя и ребенка. То, что у нее все еще не было выкидыша она считала милостью Великого Тенгри, не меньше.

Девушка протянула руку и взяла предложенный отвар. С сомнением посмотрев на плескающуюся в кружке жидкость, девушка силилась принять одно из самых непростых решений. Она не могла на слово верить Евпатию, даже если и не сомневалась в его честности. Он не был жестоким или хладнокровным, не был двуличным, но он был руссом, а она ― женой хана. Родились они по разные стороны или нет, но сейчас смерть одного ― жизнь другого. Коловрату не суждено пережить этой зимы, а Мелексима вернется домой целой и невредимой.

– Я останусь там и буду ждать, пока тебя не заберут, ― сказал десятник. ― Схоронюсь где-нибудь на дереве, и если монголы не придут, мы что-нибудь придумаем. Отдадим какой-нибудь семье в деревне, скажем, что не можем таскать тебя с собой. А как тебя вылечат ― вернешься в Орду…

– Ты хороший, ― внезапно перебивает Мелексима и смотрит на десятника. Впервые в ее глазах нет злости или презрения. Карие глаза смотрят мягко, словно теплее. ― Правда, хороший. Если бы жизнь сложилась по-другому, могли бы стать друзьями.

Евпатий улыбается, и Мелексима выпивает все, что дали. К утру у нее поднимается температура, и Захар утверждает, что действие отвара закончится через два или три дня. Коловрат ― а с ним еще и Каркун с несколькими воинами ― относят Мелек на названное ранее монголам место и оставляют ее на снегу, предварительно положив на землю несколько меховых накидок. Руссы выбирают места, чтобы затаиться в том случае, если монголы решат драться.

Ордынцы появляются раньше. Один из них был знаком ― тот, что переводил Батыю их разговор еще в шатре. Он спускается с лошади буквально на ходу и спешит к своей госпоже. Аккуратно разматывает тот кокон, в который была закутана Мелек, в избежание обморожения. Резко выкрикивает что-то на своем языке, и к нему спешит старец. Шаман, вероятно. Тот бегло осматривает девушку и что-то отвечает. Хостоврул ― а это был именно он ― бережно подхватывает Мелек на руки. Несколько монголов остаются, осматривая поляну, видимо, ожидая руссов.

– Ну, наконец-то девчонку сплавили, ― говорит Каркун, и они с Коловратом бросаются на ордынцев.

========== Глава 12. Рука об руку ==========

– Мелек хорошая, ― внезапно прохрипел Коловрат. Очень тихо, так, что Хостоврул его не услышал. ― Правда, хорошая. Если бы жизнь… сложилась по-другому… могли бы стать друзьями.

Сперва, как обычно, она почуяла. Слабый аромат сопровождающий её всюду, вытесняющий неприятные зловония огня. Следом за запахом последовал шорох лёгкой поступи, пробивающийся сквозь сонное сознание.

– Как она? ― послышался громкий голос, который Мелек узнала сразу. Он болезненно ударил по перепонкам, и она попыталась открыть глаза, чтобы увидеть хана, но веки словно налились свинцом, и у нее не получилось. Она слабо дернулась.

– Ей дали один отвар, он безвредней, ― отвечал то ли женский, то ли слабый мужской голос. ― Он вызывает лихорадку на пару дней, но болезнь потом быстро отступает. Госпожа не пострадает, ― некто сделал паузу и потом добавил. ― Ребенок тоже.

– Цела? ― спросил Батый.

– Да. Госпожа практически не пострадала. Ее не трогали.

Мелексима попробовала что-то сказать, позвать кого-нибудь, но из горла вырвался только слабый писк, смешанный с шипением. Она практически почувствовала, как внимание переключили на нее. Раздался шорох, и рядом с ней кто-то опустился. Теплые руки сжали ее ладонь, затягивая хватку тугим арканом. Прежде ощущение не было настолько острым и явным: даже маленькие линии, испещрявшие пальцы Батыя, казались реальными.

– Мелексима, ― тяжелый вздох. ― Ты снова доставляешь неудобства, дорогая супруга.

Батый явно имел ввиду тот раз, когда из-за аллергии на сирень Мелек стало плохо. Девушка бы посмеялась, но реальность она все еще воспринимала слабо, и даже сил улыбнуться у нее не было. Она что-то прохрипела, но хан ничего не понял. Пальцы Бату прошлись по волосам супруги, разглаживая спутанные локоны так нежно, словно те являлись самым драгоценным, к чему мужчине до сих пор удавалось прикоснуться.

Неожиданно она закашлялась, горло будто разрывало от сухого кашля. Болезнь в её положении ― не лучший помощник и оставалось надеется, что температура не повысится. Мелексима не знала, сколько времени Батый провел рядом с ней, но не думала, что слишком уж много. Крепкая хватка с ее руки пропала, снова зашуршали одежды. Девушка попыталась дернуться, но не смогла пошевелиться.

– Следите за ней, ― сказал Батый, хотя девушка не знала, к кому он обращался. ― Отвечаете за нее головой.

– Конечно, Великий хан.

– Бааа-тууу, ― прохрипела Мелексима, кажется, в этот раз ее услышали. Раздался тихий звон, и она смогла распахнуть тёмные глаза. Из-за набежавших слез видела она размыто, но фигуру супруга узнала быстро ― тот возвышался над ней, как скала.

– Все хорошо, Мелек, теперь ты в безопасности, ― сказал хан. ― Отдыхай.

Он вышел, и над ней захлопотали какие-то фигуры. Темные, светлые, но Мелек он были не интересны. Грудь сдавливало от боли, и дышать было практически невозможно. Через какое-то время боль стихла, и Мелексима смогла заснуть. Она чувствовала заботливые, теплые прикосновения к себе, шепчут что-то успокаивающее. Было все равно, она и думать не хотела о том, что с ней может случиться в бессознательном состоянии. Просто хотелось наконец выспаться в этом ненормальном состояние.

Она не знала, прошло ли пару дней или несколько часов, но ее заставили вырвать и стало немного легче. Мысли метались хаотично ― иногда она была в недавнем прошлом, и ей думалось, что она все еще в лесу, и только заботливые руки Сарнай ― теперь она узнала своих служанок ― напоминали о том, что она дома. Иногда Мелек видела дедушку и бабушку, вновь оказывая в том доме, в котором она выросла. Самым ярким было воспоминание о ее свадьбе.

Жар не хотел отступать, поэтому пришлось укутываться в теплое покрывало и дрожать, как осиновый лист. Температура сопровождалась диким кашлем, с помощью которого легкие могли сказать «пока» обители и отправиться восвояси.

Скоро стало еще лучше, но казалось, что прошла целая вечность.

– Сколько я была без сознания? ― спросила Мелексима, когда Алтантуяа принесла ей обед. Служанки находились рядом с ней теперь неотлучно, но госпожа стремительно шла на поправку. Сон перестал быть смесью воспоминаний, стал здоровым и крепким, температура спала, появился аппетит. Мелексима чувствовала, как ей становится все лучше, но Алтантуяа, Сарнай и Цэрэн в три голоса убеждали, что Госпоже надо еще немного отдохнуть. Судя по всему, им здорово досталось, особенно Сарнай, которая в день прибытия рязанцев должна была неотлучно находится рядом с Госпожой.

Шаман заверил, что ребенок тоже был в порядке. Мелексима не пострадала во время своего плена, поэтому супруга хана всего лишь должна была набираться сил и хорошо питаться. И желательно поменьше волноваться.

– Всего два дня, ― ответила Цэрэн, расчесывая Мелек волосы. ― Шаман дал вам специальные травы, от которых вас вырвало, и действие отвара практики сошло на нет.

Мелексима кивнула. Цэрэн гладко причесала волосы Мелек, и собралась сделать какую-нибудь легкую прическу, как внезапно девушка спросила:

– Где Буяннавч?

Служанки замерли. Цэрэн сжала в руках ленты, Алтантуяа отвернулась, меняя благовония в шатре. Сарнай опустила глаза, но именно от нее Мелексима ждала ответа. Старше своих подруг, Сарнай была готова говорить правду, какой бы горькой та не была.

– Госпожа, ― начала она. ― Шаманка… к большому нашему сожалению, она умерла за день до вашего возвращения.

Мелексима вспомнила, как она чувствовала себя, когда умерла бабушка. Терять родных людей всегда больно, этих смертей в жизни черноглазой было столько, что она смела надеяться, что такого больше не повторится. Конечно, Буяннавч когда-нибудь умерла, но Мелексима надеялась, что это случится не так скоро. Что шаманка хотя бы успеет увидеть первенца своей любимицы.

И после всего, новость о смерти воспринимается не так болезненно. Встречаясь с этим ребёнком, а после взрослый, начинаешь понимать, что смерть дело обычное, и рано или поздно она придет за всеми. Всем хочется поздно, но Мелек знала, что Буяннавч прожила хорошую жизнь. Она любила и была любимой, и пусть у нее не было родных детей, черноглазая смела надеется, что она смогла, хоть ненадолго, но дать шаманке ощутить радость материнства.

– Где ее могила? Я хочу ее увидеть.

Мелексима встала, служанки испуганно переглянулись.

– Госпожа, ― произнесла Алтантуяа. ― Простите, но вам…

– Вредно волноваться? ― продолжала Мелексима. ― Вы не поняли приказа? Я хочу увидеть могилу Буяннавч.

Цэрэн принесла девушке платье. Мелексима оделась и, накинув по вверх теплый меховой плащ, вышла из шатра. Служанки переглянулись, и Сарнай направилась за Госпожой.

Монголы смотрели на Мелек восхищённо ― слухи ползли по Орде быстрее, чем змеи после зимы. Какие только истории не шептали друг другу войны, одни смешнее других. И про то, что Мелек саму смерть победила, и что духи мстили ордынцам за то, что те не уберегли свою Госпожу. Но Мелек их разговоры была далеко не интересны. Она шла за Сарнай, пока та не привела ее на то место.

– Я отойду, чтобы не мешать вам, ― сказала девушка. ― Если вам станет плохо ― немедленно скажите.

– Спасибо, ― сказала Мелексима, и Сарнай отошла. Ветер развивал длинные черные волосы, которые Цэрэн не успела заплести госпоже. Мелексима аккуратно схватила одну прядь.

– И зачем ты их только обрезала, ― пробормотала Буяннавч.

– Буяннавч, ― сказал Мелек, чувствуя, как на глаза набегают слезы. ― Мы так и не успели толком проститься… Спасибо тебе. За все.

– Знаешь, я всегда мечтала о дочери.

– Ты как маленький ребенок, ― внезапно ласково произнесла женщина. ― Я понимаю твое желание любить и быть любимой. Ты молода, твои желания понятны и просты. Но подумай вот о чем: ты умная, красивая и волевая женщина. Если ты будешь с ханом, то получишь власть и силу, о которой даже не мечтала. Ты станешь великой женщиной при великом мужчине. А любовь… любая, даже самая сильная со временем пройдет. Забудь о своих детских капризах и живи тем, чем богата.

– Мелексима, ты будешь прекрасной матерью. Твои дети будут самыми счастливыми.

– Я немного больна, но не волнуйся. Я поправлюсь.

Из глаз начали течь слезы: истерика была не за горами. Тело стало настолько тяжелым, что Мелек не могла ничем пошевелить.

– Нет! – вырвалось из-за рта чужим басистым голосом, настолько противным, что хотелось вырвать голосовые связки. – Нет!

Мелексима закрывает рот рукой, глуша рыдания. Она плакала, надеясь, что Сарай не уведет ее отсюда, потому что только так можно было сбросить напряжение последних дней ― плачем. Мелек хотелось выть, упав на колени рыдать, но приходилось прикусывать внутреннюю сторону ладони и сдерживаться. Мелексима напомнила себе, что она беременна, и волноваться так не имеет права.

Девушка развернулась, быстро вытирая глаза и делая пару глубоких вдохов. Сердце пропустило удар, еще один, а потом бешено забилось. По щекам потекли слезы, сами собой, она не чувствовала их. Девушка старалась подавить рыдания. Черноглазая зажмурилась, а потом подняла голову, открывая глаза. Практически сразу она столкнулась с черными глазами супруга. Мелексима не могла сказать, какие именно чувства испытывал Батый, но кажется, тот был зол.

Черноглазая приблизилась, замечая поодаль Хостоврула и Жаргаля, Сарнай стояла рядом с ними.

– Великий хан, ― черноглазая поклонилась, чувствуя на себе пристальный взгляд Батыя. Кажется, он был недоволен.

– Лекари посоветовали тебе больше отдыхать, ― холодно заметил Бату, отчего Мелексима дернулась. ― Не думаю, что в твоем положение стоит пренебрегать их советами.

– Простите, хан, ― сказал девушка. Ее голос все еще дрожал от слез, что заставило Батыя немного смягчиться. Подумать только, человека, который убивал людей и разорял города, который мог без сожалений отдать приказ о казни одного из близких воинов, смогли разжалобить слезы в глазах любимой женщины.

– Позовите лекаря ко мне в шатер, ― приказал Батый монголам, не оборачиваясь. Мелексима подняла на него взгляд. Батый убрал черную прядку волос с лица жены. В её образе что-то поменялось, почти неуловимо, но все же он заметил. Глаза, её большие, прекрасные глаза засветились по-новому, кроме боли и переживаний они отражали какое-то новое чувство. Надежду. Надежду на то, что все еще можно поправить, что можно попробовать смириться, что нужно продолжать жить. Жить ради живых, а также для родных и близких, которые уже оставили этот мир, но навсегда будут рядом в сердцах. Батый легко прикоснулся губами к её волосам, затем поцеловал в лоб.

Лекарь заметил, что госпожа Мелексима действительно вышла из ситуации практически без ущерба. Конечно, глубокие переживания из-за смерти Буяннавч и Субэдэя делали свое дело, но Мелек старалась думать о том, что такие сильные волнения вредны ее ребенку. Лекарь лишь повторил, что хорошее питание и спокойствие смогу быстро стабилизировать состояние Мелек. Этим же вечером Мелексима ужинала с Батыем, чувствуя, как разыгрался аппетит. Она хотела буквально все и сразу, а супруг не стал ограничивать ее желания.

– Ты действительно сможешь все это съесть? ― поинтересовался Батый. Мелексима оторвалась от еды, с легким недоумением смотря на Бату, который не мог сдержать тихого смеха.

– А что? Я же беременна твоим наследником! Что такого? Я не могу остановиться, очень хочу есть.

Батый рассмеялся еще громче, и Мелек не сильно ударила его одной из подушек. Девушка надулась, но желание сытно поесть оказалось сильнее обиды на мужа, поэтому она снова вернулась к обеду.