Текст книги "Style is War (СИ)"
Автор книги: Deserett
Жанры:
Драма
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Да. То есть… я из квартиры тайком выбрался, пока все спят. Попрощаться приехал.
– Попрощаться, – я дёрнулся. Спишем на холод. Спишем на ветер. Рано радовался, на фальстарте, но не показывать же, как я сейчас шмякнулся с седьмого неба прямиком в ад, и всё это за три секунды. – О’кей. Ну, давай?
Он шагнул вперёд, ко мне, но завис на полпути. Оглянулся на швейцара. Тот просто подпирал отельные двери и, конечно, старался не смотреть на нас. Проблема явно не в нём. Как и не во мне.
– Не дрейфь, Шинни, – басом подбодрил я. Пытался быть вежливым, но звучал, пожалуй, как самый отпетый и прожжённый педофил. А что я могу со своим голосом поделать? Я не нарочно. – Если расстаёшься с ярлычком труса – расставайся сейчас. Или уйди молча и забудь, что вообще устраивал сегодня неудачный побег. Я тоже обещаю забыть. Тебе не в чем будет упрекнуть себя.
– Тот человек в окне… – Шин пальцем указал вверх. Обругал бы его за деревенские манеры, да только некогда и не в тему. И я сам хорош. Понятно, что Коту не сиделось в сортире в качестве брошенного экса. Ставлю сто против одного, что он снимает нас на телефон и придумывает план страшной мести.
Я нехотя поднял голову.
Мда, хорошо, что я бился об заклад с самим собой и ничего не продул: Кисо прилип к стеклу толстыми губёшками, нос тоже знатно расплющило. Открытым балконом воспользоваться не решился, умно. Избежал соблазна выматерить меня на всю улицу и заодно себя выставить клоуном.
– Он тебя отвлекает? Скажи мне простецкое «до свидания» и дуй себе домой. Ты же видишь, я не злюсь и не кисну, глупых фортелей не выкидываю. Мы погуляли ночку, и будет с нас. Что такого, а? Обычные приятели-собутыльники. И не пялься на меня как маленький бездомный ёжик. Ты сам не веришь, что способен на серьёзные отношения. Ты ребёнок. Твой менеджер всё правильно сделал, он молодец. Прощайся.
– Но я не могу! – просипел Шин вдруг пропадающим голосом. Так, будто старательно давил сопли и рыдания. – Пока он смотрит… Пусть он не смотрит!
– Эй, ты причину ещё дебильнее, чтоб задержаться, придумать не мог? Я не указ Коту: и по европейской конвенции о защите животных, и по биллю о правах человека, и… и потому что он своенравная скотина и меня не послушается. Короче. Или прощайся на его глазах, или сгинь и до гроба оставайся гадом.
– Так значит, это он. Твой Эрик.
– Да не мой он! Ну бллин! – только бы не потерять самообладание, не выйти из себя, не здесь, не сейчас. Skit också!¹ – Извини, моё терпение лопнуло, зря я сюда выскочил. Возвращаюсь в номер.
– Пойми, я хотел…
Меня прижало пузом к корсету Шинни, крючочки впились в жирок и рёбра до самой шеи. Но, конечно, сначала мы стукнулись зубами об зубы. Больновато, учитывая, как сильно и резко он рванул меня к себе и сам накинулся. Опоздать боялся, само собой. Поцелуй получился со вкусом моей крови из дёсен, но смачным и… да что я растерянной фигнёй какой-то отделываюсь? Полчаса мы трепались ни о чём, а он всё момент улучить пытался, чтоб проверить, есть ли между нами хоть крохотная искра.
Пропади оно всё пропадом.
Есть.
Комментарий к Глава 6
¹ Вот дерьмо! (швед.)
========== Глава 7 ==========
Зубы ещё не отошли после удара, а я сжимал Шинни за тощие ягодицы, через юбку, не смея быть животным, похабным и навязчивым, но задыхался именно от похабных желаний, от жадности, от картин нашей близости, нарисованных в голове в мгновение ока в самых красных пылающих тонах. Жрал его мягкий рот, выпивал дыхание, электричество не то что скупыми искрами – целой подстанцией в меня било. Я на спине его руки нашёл. Да и ноги тоже. Он обвил меня, всего обвил, повис на мне стройной куклой в горошек. Ну и как мы собираемся после такого говорить «пока-пока»? Скорее «ку-ку, мистер судья, а я вас не заметил» и «прошу, не сажайте за растление детишек, Эмиль с меня три шкуры сдерёт, если в студию через неделю не явлюсь».
Я ничего не могу поделать со стояком, Шин слишком долго и мокро хозяйничает языком у меня во рту, а его тело просит секса, всей позой, раздвинутыми бёдрами, вызывающе раскрытыми, а затем сомкнутыми вокруг меня. Он фактически сидит на мне, ничего, да? А на мне по-прежнему только трусы и ботинки расстегнутые. Кисо, зря ты нас не снимаешь, такие исторические кадры теряются.
– Вольфф убьёт меня, – шепчет Шинни, продолжая коротко целовать уголки моих губ. – И Страйфи тоже. Я спустил в унитаз все успокоительные таблетки и прикинулся вялым баклажаном.
– Кем?
– Ну, овощем. Унылым доходягой. Типа транквилы сразу подействовали и мне в жизни больше ничего не интересно, кроме как в барабаны стучать.
У меня было как минимум два вопроса, три из них – нецензурные, а четвертый – с ударом в челюсть. Самообладание, самообладание. Молчать. Ждать. Верить в абсентовую фею. У одной из них прямо сейчас грустные и жестокие глаза. И красиво двигающийся рот.
– Андреас, нам правда нельзя. Я хотел компенсировать тебе оскорбительное поведение Страйфи, слова свои глупые о том, чтоб он тебе одиночество скрасил. Я не думал, что говорю, мне было страшно. Мне и сейчас страшно. Всё, что я о тебе знаю, это… это не те вещи, что полагается знать. Не возраст, не увлечения, не доход, не семья, чтоб всё прилично, как надо, как у всех, – он начал сползать, устав держаться, бедра дрожали от напряжения. И я схватил их сам, возвращая на место. Чтобы его пах не тёрся о мой, чтобы член под его юбкой спокойно повис, не раздразнённым ничем. – Я кожу твою знаю. Как смеёшься – знаю. Как пахнешь поутру с похмелья – знаю. Как глазами есть умеешь – знаю. Как спишь беспокойно – знаю. Как радуешься или огорчаешься – знаю. Выучил за одну ночь. И расстаться теперь со всем этим не могу. Такое чувство, что уйду хромая. Ногу себе отпилю. Тебе оставлю. Ногу – потому что башку отпилить не смогу.
Дождался. Так мне в любви ещё ни одна бестолочь не признавалась. Феи, вы там перестарались! Я не то хотел! Загубите мне к едрёной фене паренька. Мне бы хоть раз провести отпуск без драм, без фарса, без вызова полиции и наркоконтроля… Согласен на Кисо, на секс без любви, с каким-то подобием дурмана и зависимости. Но это? И кто из кого вытрясает душу?
– Андреас, мне пора. Нам обоим пора. Не знаю, о чём молчишь ты, но я сдержал слово. Я не струсил.
Я проводил его взглядом, завернувшего за угол здания. Всё верно, я ничего ему не сказал.
И пусть я поступал как последний мудак, но ответное признание посеяло бы в его душа зерна ненужной надежды. А я во что бы то ни стало должен избегать обещаний, которые не выполню. Ничего бы не дало моё «люблю» и «останься». Какое «люблю»? Как «останься»? А главное: где и на каких правах? И если я разбил ему сердце… что ж, по крайней мере, Шин не отдаст его никому другому. Оно отныне – моё. Что с ним делать, я решу. Однажды. И плевать, если мои демоны сожрут меня уже следующим утром, на поздний завтрак.
Я поплёлся в отель, мимо соболезнующего швейцара. Хмуро полюбовался собой и медленно отрастающими сиськами в зеркальном лифте. Постучался в дверь своего апартамента, потому что ключ – это последнее, о чём я помнил, выбегая к Шинни.
Кот открыл не тотчас, заставил потомиться. Принял эффектную позу, локтём опершись о дверной косяк. Не пускает внутрь, ясненько. Самообладания мне не занимать, как и терпения.
– Погулял?
– Да, спасибо, освежился.
– Спать, наверное, хочешь?
– Мысли мои читаешь.
– А мои, Вип – читаешь?
Я протяжно вздохнул. Вот не лишили бы меня невинности в восемь лет, может, вырос бы я в прилежного библиотекаря. Или в угрюмого водителя-дальнобойщика. Но кого бы я убедил, что мечтаю о тихой неприметной жизни, если никто насильно не тянул становиться «порно» звездой шведского индастриала. Эх, Кисо, ну врежь мне, сколько можно изображать мямлю и оскорблённого девственника? Я хоть с кем-нибудь сегодня подерусь?!
Не дождался драки. Видимо, в другой раз и с другим не-мямлей. Принял рисковое решение зажать его целиком сбоку в дверном проёме, надвинуться сверху, с навязчиво правдоподобным ощущением, что мы лежим горизонтально, а не стоим вертикально. Кисо глубоко задышал, пожирая меня усталыми сдавшимися глазами. Ну почему я тебе так нравлюсь, голубоглазый идиот? Ты, конечно, без макияжа и причесона пугающе носатый, но у меня нос вообще кривой и будто поломанный, и всё лицо как на помойке собирали. А голос зачем такой серьёзный делать?! Кисо, не начинай, захлопнись! Fy sjutton¹, поздно…
– Однажды мы трахались в автобусе по дороге в Гластонбери, в одном из туров на разогреве. Обыкновенно трахались: ты сверху, без сигареты и посторонних предметов, а Скинни надымил из бонга так, что нас только слышно было, а не видно. Кончив, ты не выкинул меня сидеть за общим столом и обороняться от сальных высказываний Уле, и хоть постель нас целиком не умещала, особенно с учётом твоего пуза – я был благодарен. Остался и умудрился уснуть. Я никому не говорил, мне приснился тогда омерзительный шлак: игра в покер в каком-то загородном сербском клубе, наподобие того, где мы снимали “Virtue to vice”². Я продул, денег не было… и я проиграл тебе желание. Ты заставил меня раздеться и отдал по часовой стрелке всем игрокам, а их было восьмеро. Я отключился на пятом; затем очнулся на седьмом от жуткой боли, чтобы тут же снова отключиться. Пришёл в себя во второй раз – с тобой, в момент, когда ты засунул мне руку по локоть в раздолбанный в кровь и месиво задний проход. И явно намеревался затолкать её ещё глубже, хотя заметил, что я в сознании, и отлично расслышал мой болезненный всхлип. Губы у меня были склеены слюной, спермой и остатками моей же рвоты, но я сумел разлепить их, чтобы спросить зачем-то… вот это: «Ты хоть немного меня любишь?» Я не дождался от тебя никакого ответа или не запомнил его – потому что проснулся. Автобус ехал в ночи по сельской местности, твоего пуза рядом не было (ты отлучился поговорить по телефону с Питером Тагтгреном, как выяснилось позже), а губы мои оказались взаправду склеены. Я знал, что сперма на них твоя и больше ничья, я ведь часто прошу тебя вынуть, чтоб кончить мне в рот, и я должен был забить на приснившийся кошмар и веселиться: Эмиль как раз придумал поиграть в пьяные оплеухи. Но я дрожал под одеялом, на душе скреблись кошки размером со слона. Ты довольно часто вёл себя со мной как говнюк. Мог ли ты в какой-нибудь особенно поганый денёк переступить черту? И я задаю тебе вопрос наяву, здесь и сейчас, наплевав на то, как жалостливо и сопливо он звучит: ты хоть немного меня любишь?
Комментарий к Глава 7
¹ Вот чёрт (швед.)
² Зырить клип Virtue to vice: https://vk.cc/5CLlzY
========== Глава 8 ==========
Молчание – не всегда знак согласия. Когда спрашивают о глупых неприятных вещах, на которые хочется лишь скептически вздёрнуть бровь. Любовь? Кисо, ты рехнулся? Меньше женских журналов читай, меньше во всякую бредятину верь.
– Я не стал бы спокойно смотреть, как тебя насилуют по очереди восемь грязных членов, как и не стал бы тебя затем добивать глубоким фистингом, я же не совсем больной на голову. На кой хрен мне сдались твои мучения? Я предпочитаю видеть твою наглую морду сытой и довольной. Но если ты спросил, испытываю ли я к тебе нежные чувства, чтобы просто так взять за руку и поворковать о том о сём – то нет. Не испытываю.
Я не врал. Брякнул, что думаю. Есть бизнес, есть досуг. Есть пьянство и дуракаваляние. Есть секс без презерватива, когда дух захватывает при мысли, а не заразит ли меня старательная девочка какими-нибудь хламидиями. Есть утро, аварийная бутылка холодного пива и банка содовой, заранее заныканные Эмилем под кровать, чтобы я, проснувшись, не чувствовал себя полуразложившимся зомби. А любви – хм, нет?
Но ведь если подумать ещё… Эмиль – такой заботливый, всякий раз угрожающий меня кастрировать, оставить без сигарет или, не мудрствуя лукаво, свернуть наконец шею. Эмиль, посылающий меня нахер чаще, чем диктор вечерних новостей произносит «а сейчас прогноз погоды», участвующий без всякого энтузиазма в моих развратных сценических играх, неохотно отвечающий на публичные поцелуи, облизывания и обжимания, но не уклоняющийся от них, потому что «так надо».
Ни с того ни с сего я обнаружил, что любовь есть. Любовь к старому другу. Правда, без идиотского сексуального подтекста в любой форме: трахать его, даже ужрамшись до поросячьего визга, я не стану, просто не додумаюсь. Он для этого дела… ну, не подходит, влечения ноль на массу. То есть влечение есть! Но я сам себе ничего не могу объяснить приличным языком, потому что дураком родился. И я не долбаный психолог: впервые в жизни лезу разобраться во всех этих хитрых штучках и не знаю, с чего начать даже. Ну пусть дано Эмиль. Его можно обнимать как бы случайно, не опасаясь агрессивных реакций на распускание рук; интимно рассматривать вечно недовольное и хронически невыспавшееся лицо, когда мы всей группой едим; зазевавшись, натыкаться на его зубастые насмешки и очередное безэмоциональное посылание нахер; получать удовольствие, просто наблюдая, как он работает за микшерными пультами и синтезатором; обожать его как хитрожопого продюсера, самоуверенного забияку, деловую колбасу. Фигушки я ему признаюсь, но – обожать целиком. Вот те на.
– Не сворачивай с темы, не о вшивых нежностях тебя спрашивают. Вип, ты язык себе откусил? Отморозился отвечать, я так и знал.
Кот требовательно пихнулся. А я сегодня никому не отвечаю. Любовь засранцам мелким подавай… а дарственную на остров в Индийском океане в придачу не выписать? Сюда шуруй, Кисо, повинуйся взгляду. Да. Не будет дефицитных товаров, но будет то, что я соизволю тебе дать по милости невидимой руки рынка. Главный интим-продукт. Главный эрзац.
Обхватил его голый, вызывающе блестевший от кремов, но сто раз успевший наскучить, торс, нехотя покрыл поцелуями угловатую физию, постоянно отплевываясь от его волос, норовящих влезть в рот. Ответ был неясен только слепому… ну и самому Коту.
Нельзя любить того, кого не уважаешь. А я тебя не уважаю, Кисо. Ты играешь в моей группе, ты регулярно занимаешься со мной сексом, но кто ты такой? Шумный выскочка, посредственно владеющий гитарой. Начинающий актёришка, моделька, позировавшая для нескольких dark beauty журналов. Согласен, для многих людишек твои достижения – потолок и антресоли, а твоё тело – предел потных ночных грёз. Но я бы сейчас предпочёл положить волосатую руку на бедро Эмиля, обтянутое теми кожаными штанами, в которых он снялся в “Death dies hard”, похабно показанные в конце крупным планом… и поговорил бы о том, что меня мучает. Проблема выбора, вечная проблема. Пусть бы друг называл меня шлюхоёбом, скалился бы так, чтоб ему хотелось выбить все зубы, раздражал правотой, выводил из себя. Мы, наверное, даже отметелили бы друг друга, и с подбитым глазом я ухватился бы за истину – чтобы залить её, бесполезную, очередной порцией пива. Потом финально послал бы Эмиля в пекло трахать уставших после надраивания котлов чертей, а сам уснул бы под столом счастливый, в неожиданной лёгкости своего жалкого бытия.
Один малюсенький нюанс: Эмиль – дома. А Кисо я сам вызвал ублажать мою плоть, а не мозги. Вот поэтому я дурак неизлечимый. Вот поэтому хрена с два я сделаю правильный выбор.
– Хочешь, чтобы я любил тебя? Не мешай мне любить других. Будь честным. Принимай меня настоящего, с лицом деревенского алкаша, а не загримированного в мишурные звезды и увенчанного пластиковой короной. Хочешь меня слышать? Говори, но не о своей вонючей причёске и новых камушках в пирсинг. А если сказать тебе нечего – отвали нахер в место, которое поможет набраться новых слов и выражений.
– Это какое такое место…
– Библиотека!
Разозлился я несильно: Кисо отлетел всего лишь на кровать, а не об стену, чтобы тут же снять с себя трусы и лечь в просительной коленно-локтевой, гибко прогнувшись в спине. Ну вот какого хрена?! Если я зол, это не значит…
«О, очень даже значит». Голос Эмиля едко переговаривался со мной в моей голове, повторяя на все лады «шлюхоёб» и «кого стесняемся, всади ему». Мне стало тоскливо и тошно от собственной предсказуемости. Тут не то что трахаться – дрочить левой рукой не захочется, а только вены вскрыть, от лишнего мусора освободившись.
– Эрик, прости, – я сел рядом с его оттопыренной задницей. Вцепился двумя руками себе в жиденькую шевелюру, дёрнул. Что за дерьмо со мной творится? Началось сразу после вопроса о чувствах. Как будто тупо всё раздражает, а обвинить некого и не в чем. Кроме себя.
«Чувства. Пха. Костью в горле застревают, мешают и портят всё. На кой они сдались шлюхоёбу?»
Да, Эмиль, я знаю. Что с ними тошно, что без них. Но я хотя бы должен был сказать правду. Не отпустить Шинни в глотку страшного чудовища под названием «одинокая дорога домой после полного краха», поступить глупо и опрометчиво, не по-взрослому, но влезть раз в жизни головой в петлю – в настоящую любовную аферу. Она могла продлиться день. Или час. Или ровно минуту. Дай я себе труд не спасовать перед сложностями.
Я должен был ещё год назад сказать Кисо, глядя прямо в глаза, что не люблю его; а не сказав тогда – сказать хотя бы сегодня, беспардонно вызвав из Стокгольма в Берлин, нажить тем самым в его лице нового врага и провалиться с этим тяжким грузом, но с чистой совестью, в сон. Я должен был послать в женские детородные органы всякую осторожность, прекратить без конца прикрывать от поджаривания свой драгоценный зад. Нужно, нужно было рискнуть! Ну почему я наломал дров с точностью до наоборот? Ничего удивительного, что теперь мне хочется спрятаться от последствий за твоим плечом, Эмиль, и сдохнуть. Трус несчастный, крыса помойная.
И каков итог? Я проведу остаток недели в запое. Прекрасно начавшийся отпуск превратится в обычную тоскливую синь, когда я не нужен ни в студии, ни на сцене какого-нибудь местечкового клуба. Но если хорошо подумать… не встреть я Шинни возвращающимся с аниместейджа, я бы напивался всю эту неделю в точности так же – то есть в той же объёмной доле спирта, но нацепив нелепые розовые очки, в морковной тональности релакса и блаженного ни-о-чём-не-думанья. Жёсткие волокнистые мысли превратили мою черепушку в грустно бурлящий котелок, а без них, то есть без молодого немца – она совершенно пуста. Пиво, шлюхоёбство и звёздно-плакатная рутина – три кита моей бесполезной жизни.
– Андреас?
Моё неудавшееся костлявое развлечение нацепило штаны и нависло сверху огромным носом.
– Ляг уже и спи. Свет везде можешь выключить, – я постарался не прозвучать сварливо.
– А ты?
– А я – рядом. Это не атомный бункер, но куда ж я денусь.
– Но если ты не хочешь…
– Представь себе, Кисо, иногда в постели со мной можно только спать. И твоя сопящая в две дырочки компания меня не раздражает.
Он походил немного туда-сюда, приводя себя в очередной порядок (или беспорядок? кто ж разберёт), намазался четырнадцатой порцией увлажняющего крема и украсил своей растрёпанной башкой продолговатую подушку. Темно. И грустно. Похоже, мне уже хватит помешивать варево мыслей серебряной ложечкой и наконец сдаться, выключив «плиту» – в надежде, что утром расхлёбывать будет легче. Ну и в надежде, что редкую гадость, которую видел во сне Кисо о групповом изнасиловании в казино, Морфей мне не подсунет.
========== Глава 9 ==========
Затрудняюсь однозначно классифицировать хрень, которую мне принесло утро, то есть чем это надо было обозвать: избавлением или новыми неприятностями.
Во-первых, Кисо ретировался домой: криво состряпанную прощальную записку уберегли от полётов на сквозняке моя кредитка и карта-ключ от номера, всё – лежащее на полу у изголовья кровати.
«Генерал Вип,
если созреешь что-нибудь сказать – знаешь, где меня найти.
Я не обижен, я просто не хочу быть твоим походным аксессуаром.
Э.»
Во-вторых, сквозняк создавали открытое окно и дверь в апартаменты с выломанным замком, карта-ключ к которому была уже, в сущности, деталью лишней. В-третьих, единственным кандидатом на проникновение со взломом оказался тот опасный невменяемый субъект, чьё лицо было или непроницаемо серьёзным, или украшенным пугающей кислотной ухмылкой, собутыльник Сатаны, самый загадочный и нелюдимый член нашей группы…
Короче, я обнаружил на постели рядом Уле.
Уман самозабвенно дрых в чёрных сатанинских трусах с красными подожжёнными крестами и в контрастно миленькой голубой майке с Минни Маус. Я очень осторожно (и постоянно оглядываясь на дверь в опасении обнаружить кривляющегося рогатого сообщника) его растолкал. Сразу задал главный, неистово вертевшийся на языке вопрос. И получил гениальное:
– Ты мне звонил вчера. Я как раз нагулялся по Вестерботтену¹, включил телефон, заметил пропущенный вызов и пришёл.
– «Пришёл»? Но мы не в Швеции! Уле, ты… – я замешкался, глазные яблоки описали дугу, закатываясь от одной попытки представить расстояние, – пешком шёл?
– Нет, автостопом.
– Уле, это Берлин! По морю тоже автостопом?
– Кажется, где-то несколько часов ехали по мосту. Или парому… – Уман поглядел на меня в сонном недоумении. – Разве ты мне не рад?
– Ta mig jävlar², да как ты вообще узнал, где я, в каком отеле?! И почему просто не перезвонил?
– Ну… я Кисо звонил. Его и спросил, он скинул адресок. Ни разу ещё такого не было, чтоб он не знал, где ты и с кем. И зачем набирать тебя, если можно прийти. Ты так редко меня о чём-то просишь, что я спешил как на пожар. Но раз пожара нет… я посплю немного, ладно? Устал с дороги, – барабанщик отобрал у меня одеяло и через секунду опять безмятежно дрых, только ресницами чуть дрыгал в такт храпу.
Душимый бессильной злостью, я угрожающе подышал ему в лицо, руки самопроизвольно сжимались в кулаки. Но за что его бить? Потом разразился хохотом. Сатана нас всех побери, я надеялся на кого угодно, но не на Уле. Это означает, что неделя пройдёт под знаком не алкоголя, а сушёных грибов.
*
Вопрос с дверью решили безэмоциональный администратор и одна большая фиолетовая купюра³. Я боялся, что польскую горничную придётся свернуть загогулиной и трахнуть, чтоб молчала, но…
– Я уже, – флегматично сообщил Уле, поглощая вместе со мной еду, прикатанную из ресторана. Сегодня с трезвых глаз я хоть разглядел, какая она: варёные яйца, кофе, тонко нарезанный хлеб и семнадцать разновидностей того, что на этот хлеб можно положить или намазать. Уле как раз положил или намазал – масло, джем, сыр, ветчину, салями, кусочек огурца, другой сыр, куриную колбасу и сладкую горчицу. Немного подумав, я последовал его примеру. Вынужден признать, что вкусно. Если всё вместе откусываешь и жуёшь. Только пива не хватало для полного счастья. – В процессе расспросил её, куда можно сходить развлечься. Для тебя она назвала, или скорее простонала, паб «Старая Бавария», удобный в плане расположения – чтобы, нализавшись, быстро и особо не привлекая к себе внимания доползти обратно в отель. А для меня нашлось бывшее кладбище гугенотов: летом малолетние немецкие сатанисты собираются там по средам, пятницам и субботам. Меня, естественно, соблазнило предложение напугать их. Я знаю, компанию ты мне не составишь, так что с твоего позволения займусь приготовлениями и вечером тихо уйду, а вернусь к ланчу или ближе к обеду – как получится договориться со сторожем.
– Составлю, – неожиданно прочавкал я. – Составлю тебе компанию. А что за приготовления?
– Балахоны с капюшонами у меня с собой. Понадобится немного белого и чёрного грима, светящаяся краска на лицо. И рука мастера, чтобы нанести всё это эффектно и так, как я хочу.
– Мы же всегда красились сами, Уле. Не разучился же ты кисточкой махать?
Оказалось, что под рукой мастера Уле имел в виду мою. Чертовски приятно, особенно в условиях недавней паршивой самооценки. Я сделал из него второго Зомби Боя, вышло даже страшнее и эффектнее, благодаря длинным волосам и улыбке адского неадеквата. Светящуюся краску мы съездили купить в гот-лавчонке «Королева Тьмы», пока выбирались из лабиринтов одёжных вешалок, меня кто-то пытался узнать и даже заорал название группы. Уле с постным лицом пошёл на кассу, энергично толкнув меня вперёд. Расплатились, обменявшись молчаливыми гримасами «чшш» с понятливой продавщицей, и поскорее смылись назад в отель, примерять балахоны. Себя я красил менее тщательно, желая, чтобы Уман был главным действующим лицом в им же придуманной кладбищенской постановке. Я буду на подтанцовке во втором ряду, наедине со своими мыслями. Они уже не такие горькие и выковыривающие мне весь мозг ложечкой.
Шинни набарабанится в своей teen-группе до ручки, пока продюсеры не выжмут из неё все соки, и отправится дальше – диджеем, моделью, клубным кидом и деградирующим в праздной тусовке наркоманом. А я помирюсь с Кисо. Совру ему что-нибудь о своих намерениях. О пристрастиях и симпатиях врать бессмысленно – сразу раскусит. Но если наобещать ему вечную любовь хотя бы до записи следующего альбома и тёплый сонливый покой на моем пузе… может, тогда я обеспечу и себе подобие покоя?
На выходе под ручку с «зомби» Уле нам подмигнул бессменный швейцар, сверкнул мерзкой соболезнующей ухмылочкой, а ведь я её уже видел сегодня. По какому поводу ухмыляемся на этот раз? Белый лимузин прикатил? На стоянке битый час стоял небось, меня ждал? И… se på fan⁴, да! Стоял! Прикатил!
Я пониже натянул капюшон, скрывая раздосадованные очи. Недолго же клоун-продюсер праздновал победу, если его пташка так скоро вылетела опять из клетки. Но я этого не хотел. Я жить без дополнительных проблем хотел.
И в который раз я поздравляю себя с самонадеянным провалом. Нет моей пташки, из авто вышел Страйфи. Я мог не запомнить его смазливое наштукатуренное лицо – но ни с чем не спутаю аляповатый плащ и уродские белые туфли.
– Я знаю, что это вы, мистер Бергх. Не прячьтесь, не убегайте, – голос у паренька был смирный, местами даже покаянный. Я придержал Уле за локоть. Мой на совесть размалёванный сатанюга не встрянет в разговор хотя бы из чистой вежливости, но перед выходом он грибного супа сварил. И кто мне скажет, что для него теперь – быть вежливым? – Дело касается Шинни.
– Извинения приняты, до свидания, – чуть нервозно ответил я, предчувствуя, что так просто от Страйфи не отделаюсь и начинать выгонять его восвояси надо немедля. – Мы спешим.
– Шин пришёл ко мне в WG⁵. Сказал, что понял, чего хочет от жизни, и уходит из дома. А вам попросил передать это, – он протянул толстый запечатанный конверт.
– Это всё?
– От него – да. Но я хотел и от себя сказать…
– Извинения приняты!
– Да хватит унижать меня. Вы старше и, может быть, умнее, но презрения я ничем не заслужил. Остановитесь и выслушайте.
Теперь уже Уле притормозил меня, дёрнув за локоть. Ладно. Но только быстро. Снял закрывающие полфизии очки и взглядом дал понять Страйфи, что готов к мирным переговорам.
– Вы достаточно известный человек, я навёл справки и подивился. Я нелестно отзывался о вашей внешности вчера, но вчера я ещё просто-напросто не знал, что вы не какой-то заурядный маньяк с ножом, поджидающий ребёнка в плохо освещённой подворотне. Вы хуже. Вы обладаете шармом, вы влияете, вы провоцируете и толкаете на изменения. Перетряхиваете содержимое тех голов, что настроились на волну вашего голоса. Я понимаю, что с Шинни вы обсуждали не музыку и едва ли вообще хотели бы говорить о лирике некоторых ваших антихристианских песен, но их отзвуки – всегда с вами. И вы весь – всегда у себя с собой. Как целый чемодан запрещённых к провозу через границу медицинских препаратов или оружия. Только если чемодан можно засечь при проверке на таможне и конфисковать, то вас, мистер Бергх, на предмет опасности не просканировать. И не изолировать от тех, кого вы собой убьёте или пораните. Вы наверняка слушаете меня вполуха и считаете, что я раздул из мухи слона, чушь трагичную несу. Я тоже считаю, что дурно повлиять за одну ночь невозможно, но всё-таки. Шинни ужасно скромный парень, он к понравившейся девушке в жизни сам не подойдёт, постесняется, он вопиюще романтичен, он наивен, он уязвим. Даже одна ночь с таким, как вы, для него чревата. И самое главное – он никого ещё не любил. Поэтому если вы сделали ему что-то плохое, если ваша дьявольская антимораль очаровала его настолько, чтобы восстать против совести, если случилось непоправимое, если он, ослеплённый, захотел стать вашей мишенью, и вы выстрелили в него… убили… изнутри… – речь захлебнулась в нехватке воздуха, обвинитель не закончил. А где мой адвокат? Уле? Нет, я лучше сам себе адвокат. И дело закрывается из-за нехватки улик.
– При конфискации чемодана, набитого калашами и наркотой, очень высок риск задержания и попадания после всех разбирательств в тюрьму. Но если чемодана нет, как ты сам справедливо заметил, Джек – что ты мне сделаешь?
Он стиснул руки на груди, белые кожаные митенки заскрипели. Модный мальчик, жертва стиля visual key, идеально отутюженные и зачёсанные вверх волосы, детское отчаяние в украшенной пирсингом и непроизвольно закушенной губе. Красавчик. Хочется глумливо подписать сбоку: «вот так выглядит злящаяся беспомощность». Ну а я… я сегодня привычно упал лицом в муку и наелся чёрной бутафорской крови, во славу дьявола и его невинных кладбищенских забав. Сочувствовать чужому горю у меня в плане не стояло, как и помогать. И назначаться на роль распорядителя главной игры в реальность тоже не рискну. Каждый сам следит за древом своей жизни, поливает его и не позволяет жукам и короедам отщипнуть лишнего. Мы не рождаемся наниматься в смотрители для двух, для трёх и так далее деревьев, с чего Страйфи решил, что отвечает за юного барабанщика больше, чем, к примеру, родная мамка? Дует на него опасливо, как на горячую молочную пенку, шагу свободно ступить не даёт. Нам дозволено совершать ошибки, и эти ошибки – только наше достояние, нужно дать себе труд осознать их ценность. Дар богов спрятан вовсе не в добродетелях, а в пороках, в несовершенстве человека, в возможности грешить и оступаться, вставать, отряхивать коленки и дальше идти. Как можно это отнимать? Кто-то лакомится сочными листьями не только по нашей вине, но и по нашей инициативе. Кто-то хочет и сохнет, погибает в пустыне, оставляя озадаченным потомкам обожжённый солнцем остов. А кто-то будет гнить в переизбытке воды, в окружении мошкары и червей, вонючий, заболоченный. И средней температурой по импровизированной больнице служит гадкий швейцар, который всё видит и всех слышит. Полюбовался мной, пузатым, уже, кажется, в любом наряде и состоянии. Кроме совсем уж откровенно срамного голого. Даже сейчас этот ливрейный гад отвлекает меня! От Страйфи и от моего нового амплуа гнусного Казановы.
– Значит, вы убили его. И подменили, он не в себе, это не он теперь! Я так и знал!
