Текст книги "Лайм и горький шоколад (СИ)"
Автор книги: Dayrin
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
– Надо было убить Даста, – тихо прошипел он, плавно гладя ее шею, отчего девушка не могла нормально сосредоточиться ни на одной мысли, словно они разлетелись в стороны перепуганными птицами, – он посмел коснуться тебя…
– Мар, оставь ты его в покое, боже. Ты… Это похоже на… ревность, да? – Лайма немного сжалась, ощутив на шее едва заметно усилившееся давление чужих пальцев после своих слов. Глаз Кошмара метал искорки, но поколебавшись мгновение, Найтмер просто кивнул, удивив Лайму до глубины души, все еще продолжая странно скользить по коже пальцами вверх и вниз.
– Знаешь, я… Уже подпустил к себе достаточно близко одного монстра однажды. И это не закончилось ничем хорошим, – Кошмар моргнул, замерев на миг, окунаясь в пучину собственных воспоминаний, и Лайма вдруг неожиданно ощутила их через прикосновение его руки… Ее окатило волной чужой обиды и боли предательства, сопоставимой с сильным физическим страданием, словно его душу кто-то когда-то ударил ножом… И сейчас он испытывал самый настоящий страх, собственный, такой трепетный, как пробившийся сквозь засушливый слой земли зелёный росток. И ещё… Было сожаление. Терпкое, колючее и почти требовательное.
Девушка окончательно расслабилась, принимая его эмоции и понимая их, словно видя собственное отражение в нём самом. На непонимающее выражение его взгляда, Лайма невесомо улыбнулась и коснулась своего лица:
– Не ты один совершал ошибки, Мар.
Он в ответ улыбнулся, обнажая контрастирующие с негативом зубы, и убрал наконец руку от шеи девушки, в последний раз огладив ее кожу мягкой прохладой черной жижи. Лайма вдруг спохватилась:
– Слушай, почему ты такой холодный, Найт? Мне казалось, ты обычно более… теплый, – девушка смутилась на последнем слове, но всё же ее беспокоило ощущение, что с монстром не все в порядке.
– Это аналог того, что вы, люди, называете “жаром”, – Найтмер снова слегка передёрнул плечами, в подтверждение свои словам. Ему было чертовски холодно.
– Черт, Найт! Давай ложись! Раньше не мог сказать? Упрямый сгусток негатива, – Лайма подорвалась со стула, настойчиво отодвигая покрывало с постели, чтобы монстр улёгся. Его это словно забавляло, и, игнорируя собственное плохое самочувствие, он коварно улыбался, привычно мерцая зрачком, но все же принял горизонтальное положение, почти до носа натягивая одеяло. Девушка замерла в смятении, не зная, что можно ещё сделать для него, чтобы ему полегчало. Чем отогреть?
– Мне очень нравится твое замешательство, чем же вызвана столь сладкая эмоция? – он проскрипел ехидный вопрос, с любопытством прищурив глаз, наблюдая, как Лайма немного волнуясь, заламывает пальцы.
– Эм… Тебя надо согреть, но… Знаешь, я бы никогда такого не сказала, если бы ты не болел! Черт… Могу погреть тебя, пока ты спишь, так быстрее спадет твой “жар”, – она отвела взгляд и добавила, – только попробуй что-то сейчас съязвить, и я уйду.
Найтмер помолчал почти минуту, а после к полному изумлению девушки, откинул край одеяла в приглашающем жесте, все ещё безмолвно тараща немигающий зеленоватый глаз, который словно стал более насыщенного цвета, наполнившись приятными всполохами.
Лайма нервно вздохнула, словно собираясь с духом, прежде чем перешагнуть черту.
– Я не сделаю тебе ничего, Лайма, – тихий голос Кошмара развеял ее последние отголоски сомнения, и она забралась к монстру, позволив укрыть ее одеялом.
Он медленно обнял ее со спины, окутывая прохладой собственного тела почти со всех сторон, прижимаясь так близко, как только мог. Его негатив, распространенный по всему туловищу и домашней одежде казался мягким, окружая и будто немного поглощая собой, принося за этим тысячи ласковых касаний нежного холода, такого непривычного и удивительного. Нос защекотало почти забытым, но так желанно всплывшим в памяти запахом горького шоколада, смешавшегося с цитрусовой ноткой. И чем больше она вдыхала, тем спокойнее ей становилось. Она надеялась, что монстр поскорее согреется теплом ее тела и пойдет на поправку…
– Надеюсь, ты простишь меня за мою несдержанность, – слова, сказанные почти в самое ухо из-за лёгкой болезненной хрипотцы приятно резонировали через его грудь, плотно прижатую к спине девушки. Лайма не повернулась, но тихая улыбка озарила ее лицо. Она простила… Ещё тогда, в разговоре с Дримом девушка это поняла. И чувствовала через касание его ладони, покоившейся на её животе, что теперь Найтмер тоже это знает.
Комментарий к Мазохисты
Реабилитировался наш черный вспыльчивый монстр ಡ ͜ ʖ ಡ Я горжусь им. Все же переступил через гордость и открыл причину своей колючести.
========== Катарсис ==========
Комментарий к Катарсис
Катарсис – эмоциональная и чувственная разрядка, способствующая уменьшению уровня тревоги или полному её снятию.
“Я тебя люблю. Ты бесишь меня больше, чем это вообще возможно в принципе, но я хочу прожить с тобой каждую эту раздражающую минуту.”Клиника (Scrubs), Доктор Крис Тёрк
После выздоровления Кошмара жизнь Лаймы снова вернулась в привычное русло. Русло постоянного ожидания подляны от еще больше обнаглевшего монстра, который словно отыгрывался за все те недели бездействия, которые теперь казались девушке настоящим раем, канувшим в небытие. И хотя она радовалась, что в итоге помирилась с Найтмером, но порой крепко задумывалась о том, насколько это было оправданно, а еще немного о том, какой же Дрим хитрый и расчетливый тип, который все это устроил словно специально.
Найт мог внезапно заявиться к девушке посреди ночи, будя ее пристальным взглядом из темноты, иногда сильно этим пугая и с удовольствием поглощая собой ее страх. А мог подкараулить на улице, ненароком, словно почти случайно, оказываясь позади нее, когда та выходила с полными пакетами еды.
А однажды даже пытался подловить ее, когда та выходила из душа в одном полотенце, но рассерженная не на шутку Лайма начала поливать его из пульверизатора, что негативному монстру сильно не понравилось, и он ретировался.
Снова нарастало привычное напряжение, и Лайма одновременно и хотела этих провокаций, ожидая, что Найт может учинить в этот раз, и одновременно избегала их, устав в последнее время от накопившегося нервного сгустка эмоций, рьяно требовавших выхода, но не находя подходящего сосуда, им оставалось лишь недовольно клубиться в душе, причиняя собой ощутимый все сильнее дискомфорт. И чем сильнее становился этот комок эмоций, тем более довольным становился Найтмер, растягивавший удовольствие ее странных мучений, словно эстет, пробующий особое блюдо. Лайму это бесило. Бесило и нравилось…
Прогуливаясь вечером в любимом сквере, где сидела в прошлый раз с братом Кошмара, девушка вновь предавалась мечтаниям, слушая музыку, и немного напевая себе под нос незамысловатую мелодию, пиная носком кроссовок мелкие камушки, валявшиеся на дороге. Настроение было неплохим, но отчего-то давила небольшая усталость, вторя ставшему более ранним закату: осень полностью вступила в свои права, и Лайма жалела, что оделась столь легко, не взяв верхней одежды, но возвращаться домой не хотелось. Слишком хорош был этот вечер, чтобы терять хоть одну драгоценную секунду спокойной, почти умиротворяющей красоты вечернего городка.
Включились фонари, проезжали редкие автомобили и автобусы, мерцая фарами сквозь приятную черноту деревьев. Танцевали блики на высохшей за лето траве. Воздух пробирался под подол льняной рубашки, доставая своим дыханием до нижних ребер и пуская табуны щекотных мурашек, заставляя чувствовать, что живешь, дышишь полной грудью, любишь… Прекрасные эмоции, полные свободы. Пусть эта любовь и была необычной, сводящей с ума, заставляющей волноваться, обнажая нервы, выворачивая наружу сокровенные страхи, но она была сильна в своей потрясающей честности и своеобразной страсти, точащей ее изнутри, делая всю эту игру еще приятнее, почти до мазохизма.
Лайма дошла почти до конца аллеи, любуясь мягкими сумерками, от которой было приятно глазам, чувствуя как сильно занемели пальцы и мерзнет нос, но и не думая поворачивать к дому, задержавшись у качелей на детской площадке и садясь на их холодную, пропитанную вечерним дыханием поверхность. Качаясь на них и глядя прямиком в нависшую серость неба, Лайма уже ни о чем не думала, просто слушая песню, иногда приятно жмурясь от холодного воздуха, обдувающего лицо.
Как необычно. Почти как негатив Мара, когда тот болел, хотя, пожалуй, он был теплее и мягче, чем колючий вечерний воздух.
Интересно, а он может быть горячим? Когда Кошмару стало лучше, Лайма помнила, что тот потеплел, оставив на коже странное ощущение, отозвавшееся тяжёлым грузом под лёгкими и опускаясь ниже. Девушка все чаще ловила себя на мысли, что от его голоса и присутствия у нее сладко сосало под ложечкой, но ей отчего-то было немного страшно и неловко размышлять об этом, и она снова отмахнулась от воспоминаний, поднимаясь с качелей, и идя в сторону дома.
Но мысли упрямо не хотели выветриваться из головы, вновь рисуя образ Найтмера, горделиво стоящего перед ней, ждущего ее эмоций и, казалось злорадно скалившего зубы, на самом деле выдавая этим лишь сильные собственные эмоции, отнюдь не являвшиеся злыми, как девушка уже давно это поняла. Свои настоящие чувства Найт излучал взглядом потрясающего, как лагуна под жгучим солнцем, глаза, наполненного горячими, зелёными искрами… Она рвано выдохнула воздух, поежившись и обхватив плечи руками.
“Все-таки надо было взять куртку” – с досадой подумалось ей, и девушка особо сильно пнула камушек, валявшийся на пустой дороге и на миг останавливаясь, чтобы оценить, как далеко тот укатится. Но сделать этого не успела. Глаза накрыло что-то теплое, полностью закрывая обзор, контрастируя почти горячим чувством с ее ставшей очень холодной кожей. Беспроводные наушники исчезли из ушей, пуская в голову шум улицы, шепот листьев и звук дуновения холодного ветра. Лайма молчала, хотя уже поняла, кто это был… По коже катились медовые капельки, падая за ворот рубашки, попадая на ключицы, от чего тело легко передернуло мурашками. К спине тут же прижалось чужое тело, оплетая талию ощутимым кольцом знакомых щупалец, бесстыдно опускавшихся затем до бедер, и заворачиваясь вокруг одного из них до колена.
– Мар, чего тебе дома не сидится так поздно? – совсем не сердито спросила Лайма, немного напрягаясь в его объятиях.
– Это должен спрашивать у тебя я, глупый человечек. Что за маниакальное желание замерзнуть насмерть? Хотя, я не удивлен, ты ведь мазохистка. Но теперь тебя придется отогревать, а я совсем не возражаю, так что мое появление тут оправдано, – скрипуче ответил голос над самым ухом, заставив привычную щекотку пройтись по животу и бедрам. Как же он сводил ее с ума… Лайма сердито сжала челюсти, негодуя на реакцию собственного тела, ставшего ей предателем.
– Погоди, что значит “придется отогревать”? – девушка недоуменно склонила голову с все еще закрытыми глазами. Попытка убрать помеху ни к чему не привела, поскольку ее руки тут же опустили два других вектора, надежно оплетая запястья крепкой хваткой.
– То и значит, Лайми. А вот каким способом – зависит от вкуса твоих эмоций, – чуть тише прошипел монстр. Звуки кругом стихли, окутывая бархатной тишиной, словно они сменили место дислокации, но кроме легкого порыва ветра, Лайма ничего не ощутила. А температура кругом и впрямь изменилась, заметно повысившись, из-за чего еще большее количество мурашек промчалось по всему телу до самого затылка, а тело мелко задрожало, стараясь поскорее согреться в приятном теплом омуте, окутавшем ее, казалось со всех сторон. Напрягала только эта странная игра в жмурки, заставляя все чувства обостриться стократно.
– Где мы? – решила уточнить Лайма, стараясь отвлечься от непрошеных мыслей, чтобы не выдать себя при таком тесном контакте с Маром.
– В моем доме, разумеется, – невозмутимый ответ, вызвавший в ней волну колючего раздражения.
– А чего не в моем? Я вроде как к себе шла, а не к тебе…
– В твоем мы еще успеем… – монстр не договорил, оставляя фразу в тишине максимально двусмысленной, отчего на щеках заполыхал пожар смущения. Найтмер наслаждался состоянием своей любимой жертвы, и его дыхание, опалявшее ее щеку и боковую поверхность шеи, едва заметно подрагивало, выдавая искорки радости монстра и зарождающегося смеха.
– Предупреждаю, я буду кусаться! – угроза, прозвучала как-то неубедительно. Лайма боролась с собой, в панике отмечая, как на каждое неосторожное движение вектора на ее ноге, в душе становится тяжело, а в животе разносятся совершенно чудесные волны щекотки, которые игнорировать было почти невозможно.
– О, так ты не против, мелочь? Хотя… Я и так все чувствую, ты же не думала, что я идиот, который ничего не замечает дальше собственного носа? – его голос прозвучал привычно сердито, чуть усиливаясь и множась от этого ощутимее, – ты же давно меня хочешь и любишь, скажи ка мне, я что, не прав?
У Лаймы рухнуло сердце, а колени предательски подгибались. “Да вот же ж черт, да почему монстры такие проницательные? Вот я идиотка, дура, сумасшедшая!” – в голове началось настоящее цунами скомканных мыслей и паники, сбивая дыхание и заставляя дрожать не только от холода, но и от нервного напряжения.
– Давай, отвечай, Лайма, – ее развернули, но глаза не открыли, с силой сдавив вектором талию, отчего немного сперло и без того перехватившее дыхание.
– Черт. Да! Глупо отрицать то, что для тебя очевидно…
Повисла тишина, распаляющая нервы, раскаляя их добела, выворачивая наружу каждый, и переворачивая душу в неистовом, бурлящем потоке эмоций, с которыми уже не было сил справиться, потому проще было выпустить их метаться в бешеном водовороте, в поисках верного направления, снося внутренние барьеры. Делая оправданными бессонные ночи, тоскливые взгляды, ожидание, полное томной тяжести, неудовлетворенной страсти, словно давно точащего изнутри голода… Все это стало таким логичным и правильным, но от этого не менее сложным, ища сосуд, который хотелось наполнить до краев.
– Ммм, Лайма, какие… эмоции, это… правильный ответ, – ей очень медленно прошептали в самые губы, желанным, стихшим голосом, наполнившимся чем-то новым, сводящим с ума настолько, насколько это вообще было возможно, – я согрею… тебя… позволь…
Его голос необычайно множился, шипел и пронзал до самых подушечек пальцев, таким необычным он был, прося разрешения, полнясь невыраженной эмоцией, которая вот-вот сорвет барьер и вольется в нее чем-то совершенным, расплавляющим каждую клеточку тела и разума, стоит только позволить…
И она позволила…
Прошептала: “Да”…
И наступил их личный, обоюдный катарсис. Замки́ и маски были сорваны, а дамба, державшая мощь эмоций рухнула с грандиозным всплеском, с искрами столкнувшихся айсбергов, с мягким шелестом слившихся воедино рек.
Найтмер открыл ее глаза, тут же сминая собой в тягучей встрече поцелуя, притягивая ближе, зарываясь рукой в волосы на ее затылке, с силой сжимая, но не переходя границу боли. Векторы, забираясь под рубашку и тонкий лифчик одним резким и ловким движением разорвали их, под полный изумления и легкой искры страха возглас девушки, который тут же поглотил собой Мар, врываясь в нее глубже, настойчивее, чуть кусая, и второй рукой оглаживая шею, как только он любил делать… Вкус его негатива отзывался сладкой горечью в горле, одаривая теплом все, чего касался, словно нагретый огнем воск.
Свободные щупальца оплетались вокруг тела, тесно сжимая, гладя бока и поднимаясь между грудей, опаляя прохладу человеческой кожи негативом, оставляя темные полосы черного меда, чуть мерцающего в почти полном мраке помещения.
Лайма неровно выдыхала воздух, словно боясь дышать под необычным натиском Найтмера, но отвечала на ласку, исследуя языком его гладкие зубы, играя с его языком в танце горечи и сладости одновременно, прижимаясь к чужому небу и возвращаясь обратно, чтобы с напором толкнуть, а потом прикусить, вырвав из монстра приятный, почти утробный рык.
Вектор, елозящий где-то на ноге, поднялся выше, начав тереть внутреннюю поверхность бедра, иногда ненароком надавливая на заветную точку выше, заставляя девушку вздрагивать и прикусывать сильнее, требовательнее, прижимаясь к горячему чужому телу, позволяя негативу покрыть всю поверхность живота и груди, огладить вектором ее мягкие круглые контуры, добираясь до нежных вершинок сосков, чтобы одним точным движением вырвать из нее ощутимый толчок выдоха.
Найтмер вторил ей, забывая делать вдох, разрывая поцелуй с тонкой ниточкой голубовато-фиолетовой слюны, чтобы порывисто опуститься к шее и клыками прикусить нежную человеческую кожу и держать ее так какое-то время, скользя руками до острых линий лопаток, чертя на них узоры из собственных эмоций, и зажимая зубы чуть сильней, когда возбуждение идет волной через все его тело, замирая тяжелой истомой в самом низу.
Пальцы изучали плавный изгиб девичьей спины, покатую волнистую линию маленьких, таких хрупких по сравнению с его позвонков. И вместе с тем, хотелось с силой вдавить собой ее маленькое, беззащитное тело, каждым выступом собственных костей ощутить под собой сладкие движения мягкой девушки. От этого выбивало почву из под ног. Сводило с ума.
Лайма ощутила через джинсы неловкое чувство собственного сильного желания, скопившегося в самом низу горячим, немного неприятным комочком влаги, отчего смущение прошлось по душе новой волной. Найтмер на это лишь ласково толкнул ее лбом, напирая сильнее, сверля светящимся морской зеленью как никогда взглядом, вынуждая на шаг отступить назад. И еще, и еще… Пока под коленями позади на оказалась мягкая мебель, опрокинувшая на себя два сплетенных между собой тела, вновь сталкивая их в поцелуе, от которого Лайма уже не могла вспомнить, где она находится, позабыв о любом намеке на раздражение, отдаваясь во власть своей любви. И не только своей, чувствуя через касания Найтмера его собственные эмоции, к ее удивлению полнившиеся четкой линией нежности, смешанной со страстью.
Векторы, словно живя отдельной жизнью, скользнули за линию джинсов, забираясь внутрь до самых подворотов и вновь рвя на части одежду, пока монстр ловил вздрагивание чужого тела ощутимым укусом в плечо. Одежда Найтмера словно растворилась в собственном негативе, будто ее никогда и не было, обнажая едва видимые в темноте ряды широких крепких ребер, покрытых сине-фиолетовым, очень темным свечением сочащейся каплями магии души. Она проливалась на тонкую кожу девушки на ее груди, оставляя после себя чувство очень горячее, словно эта жидкость хотела прожечь путь к ее собственной.
Обнаженным животом, ниже пупка, Лайма ощутила почти обжигающую, застывшую в твердом нетерпении магическую плоть Кошмара, но при попытке посмотреть вниз ее грубо прикусили за губу, а рука вновь вернувшаяся на шею, предупреждающе сжала на ней пальцы, но не давя при этом слишком сильно, оставляя свободу дыхания.
Два вектора настойчиво развели колени, которые снова хотели сомкнуться в защитном, почти пугливом жесте, но ласковый скрипучий голос и нежное покусывание уха, позволили продолжить, расслабляя тело под Найтмером и пуская монстра ближе. Он просунул руку под спину Лаймы, скользя по ее коже словно по маслу, а сам, опустив темно-фиолетовый сформированный магией член свободной рукой, уверенно скользнул им внутрь девушки на всю длину, мягким, настойчивым движением, тут же ловя ее тихий, но сильный выдох ртом.
Девушка вцепилась тонкими пальцами в линии его ребер, скользя по его негативу и пробираясь на их тыльную сторону, за которой неясно мерцала душа в форме яблока, чуть выгибаясь навстречу от первого размашистого толчка, прислушиваясь к электрическим разрядам по всему телу. С утробным рыком, полным удовольствия, Найтмер чуть поднялся над девушкой, вперивая в нее сверкающий бешеными всполохами взгляд. Даже будучи охваченным страстью, он выглядел по-королевски гордо, уверенно и сильно, источая власть каждым движением и взглядом, но при этом делясь нежностью настолько, насколько только мог.
Новый толчок и новый вдох, снова и снова, постепенно создавая потрясающий ритм для двоих, где от каждого движения внутри все сводило сладкой истомой.
Найтмер двигался, вверх и вниз, не слишком быстро, но и не медленно, ловя каждый выдох Лаймы, иногда не выдерживая и останавливаясь, чтобы поцеловать ее приоткрытые губы или опуститься языком к твердым точеным соскам на нежной груди, вызывая такой желанный тихий стон, что тут же глухо рыча, начинал двигаться снова, выходя почти полностью и ощутимо входя вновь, отчего у Лаймы все внизу сводило от покалывания и желания. Ее ноги сильнее сжимали черные бока нижних рёбер монстра, а руки рисовали большими пальцами узоры на почти черном яблоке души, из которой изливалось все больше и больше медовой магии, пачкая руки и стекая вниз по предплечью, до локтей и чувствительной кожи подмышек, убегая затем по тёплому почти горячему боку Лаймы и теряясь где-то на простынях.
Найт двигался все быстрее, иногда срываясь на совершенно нечеловеческий рык, но и Лайма больше не могла сдерживаться, и ее дыхание превратилось в судорожные тихие постанывания, а внизу все кипело и сводило настолько сильно, что сдерживаться уже не хватало никаких сил. Она кончила ярко, как никогда в жизни, отчего ее буквально судорожно выгнуло под Кошмаром, вжавшим ее в мягкую постель всем весом, и выбивая из реальности на миг, оставив лишь колючие искры перед глазами и отзвук сорвавшегося с губ имени Найтмера, который в свою очередь вошёл в небывалый темп и кончил спустя ещё минуту, с силой сжимая ее талию и руки векторами, почти до синяков и ощутимо кусая ключицу, держа ее клыками до тех пор, пока его не перестали бить сладкие судороги оргазма…
Они отдышались, и монстр мягко перекатился набок, ложась с девушкой рядом, все ещё обнимая ее черными векторами, чуть поглаживающими ее разгоряченное тело в бархатной темноте его спальни, не отрывая от нее взгляда яркого бирюзового зрачка.
В этот раз не было ни язвительных фраз, ни шуток, ни злорадства. Только долгая, тягучая ночь и два существа, которые и без слов всё прекрасно понимали, делясь эмоциями через мягкие касания, иногда становившиеся более грубыми, приглашая друг друга к безумным играм вновь разгорающегося огня.
Лайма и ее душа окончательно согрелись в эту осеннюю ночь…
