Текст книги "Формула жизни (СИ)"
Автор книги: Daykiry
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
– Езжай домой, – говорит ей Жан-Жак. – Я тебе позвоню, когда всё прояснится.
Мила одна из тех девушек, с которыми удаётся и хочется дружить. Обычно Жан-Жаку сложно удержать эту грань, обходиться без ни к чему не обязывающего флирта и просто полагаться на человека. Ему и с парнями-то тяжело, что говорить про девушек, которых Жан-Жак всех без исключения считает милыми и не может удержаться от комплиментов. С Милой как-то всё по-другому.
Сначала Жан-Жак думает, что они с Отабеком встречаются, потому что именно он их знакомит, и оказывается почти прав – они пытались, но так ничего путного и не вышло. Зато остались хорошими друзьями. А у Жан-Жака всё равно успевает выработаться рефлекс, что с Милой флиртовать нельзя, потому что на неё имеет виды лучший друг.
– Я не уеду, – Мила сжимает руками подлокотники.
– А я говорю, езжай, – Жан-Жак смотрит на неё строго, но на лице Милы упрямое выражение. Она явно не хочет сдаваться, но выглядит так, словно вот-вот уснёт. Стресс на всех влияет по-разному. Жан-Жак знает, что не сможет уснуть ещё несколько дней, даже если всё обойдётся. А Мила валится с ног.
– Толку от того, что мы сидим здесь вдвоём, – Жан-Жак обнимает её за плечи, привлекает к себе и гладит по волосам. От Милы пахнет кофе, немного табаком, и даже чувствуется запах духов. Всё лучше, чем запах больницы, настойчиво забирающийся в ноздри. – Сменишь меня завтра, если понадобится, – обещает он. – Я тебе позвоню утром. А пока отдохни.
И Мила соглашается. Берёт свою куртку с соседнего сидения, кивает Жан-Жаку на прощание и скрывается за автоматом с кофе. Жан-Жак пьёт уже третий стакан эспрессо подряд.
Нервы практически оголены, он раскачивается, продолжая гипнотизировать стену взглядом, и её цвет так сильно въедается в подкорку мозга, что он начинает его ненавидеть. В голове слишком много мыслей и обвинений себя, и Жан-Жак знает – он в любом случае себя не простит. Отабек простит, а он не сможет. Даже если всё обойдётся, даже если Отабек сейчас выйдет без единой царапины – что вообще невозможно, потому что Жан-Жак ещё два часа назад самолично смывал его кровь со своих рук, – он всё равно не простит. Потому что это он, Жан-Жак, полный идиот, не сумевший остановиться вовремя, как не умел никогда. И, по правде говоря, ведь должен был пострадать он, а не Отабек, который по-честному побеждал.
– Вы Жан-Жак Лерой? – врач появляется неожиданно, словно вырастает прямо из пола. Жан-Жак моргает и поднимает голову, медленно кивает, а на лице сразу же проявляется высшая степень беспокойства и волнения. Он даже закусывает губу, готовясь к самому страшному. – Что ж, спешу вас обрадовать, серьёзных повреждении нет. Сотрясение мозга, вывих руки и много ушибов, но в целом отделался испугом.
– Когда его можно забрать? – Жан-Жак поднимается, подстёгиваемый облегчением. Но оно какое-то совсем не радостное, просто вязкое и липкое. Вина всё ещё гложет и заставляет взгляд испуганно метаться.
– Я бы хотел понаблюдать за ним до утра, если всё будет в норме, то сможете уехать.
– Хорошо, спасибо, – Жан-Жак кивает. – К нему можно?
– Не стоит, он отдыхает.
Врач уходит, а Жан-Жак покупает в автомате ещё один стакан кофе. Ночь тянется медленно, но Жан-Жак рад и этому. По крайней мере, ему не сообщили плохие новости, и утром он повезёт Отабека в свою квартиру. На такси, не на байке. За ним он вернётся позже. Или вовсе попросит кого-то из приятелей пригнать.
Пациентов ночью прибывает много, какие-то аварии, драки, бытовые травмы – центральная городская больница не испытывает нехватки «клиентов» даже по ночам. Жан-Жак наблюдает за всем отстранёно, иногда проваливаясь в дремоту. Он думает об Отабеке и лишь иногда о Юре. Считает, что всё честно – он должен отступить. И не из-за чувства вины, а потому что Отабек первым бы достиг финиша, не потеряй управление. От Юры тяжело отказаться, но переступить себя и продолжать эту гонку Жан-Жаку не позволяет ни честность, ни врождённое чувство справедливости, ни достоинство.
К утру голова начинает болеть, а глаза совсем слипаются, хотя он выпил столько кофе, сколько обычно пьёт за неделю. А ведь он думал, что вообще не захочет спать.
Отабека позволяют забрать в десятом часу. Его документы оформляют на выписку, Отабек стоит, опёршись здоровым плечом на стену, Жан-Жак поддерживает его сзади и помогает после добраться до такси. Они едут молча, каждый переваривая случившееся.
– Никто не умер, так что прекрати делать такое лицо, – наконец нарушает тишину Отабек, когда они поднимаются в квартиру Жан-Жака.
– Это ни хрена не смешно, ты в курсе? У тебя всегда было плохо с чувством юмора.
– У тебя тоже.
Жан-Жак возится с ключами, открывает двери и заводит Отабека внутрь, осторожно снимает с него куртку и разувает. Отабек хмурится, потому что ему не нравится такая излишняя забота, но снова молчит.
– Я не звонил твоим родителям, подумал, что ты не захочешь их беспокоить, – сообщает Жан-Жак, когда они садятся на диван в гостиной. Жан-Жак приносит горячий чай, Отабек держит кружку, но не делает и глотка.
– Да, спасибо, – он внимательно рассматривает Жан-Жака, вздыхает через мгновение и говорит: – Не смей винить себя. Я мог отказаться, ты же знаешь. И я не справился с управлением. Это мог быть и ты.
– И тогда бы я тоже был бы виноват, но пострадал бы только я.
– Ты не виноват, – Отабек почти улыбается, но тут же откидывает голову на спинку дивана. Тело ломит, голова болит и его подташнивает. – Никто не виноват.
Жан-Жак приносит подушку, забирает кружку из его рук и заставляет лечь. Лучше было бы настоять на кровати, а самому остаться на диване, но Отабек не согласится, а тащить его силой Жан-Жак не хочет.
Уместив Отабека на диване, он накидывает на него одеяло, оставляет стакан с водой на кофейном столике и несколько таблеток обезболивающего. Отабек кивает с благодарностью и, морщится, устраиваясь на спине. Всё тело болит, кажется, что на нём и живого места нет, так что обезболивающее очень уместно. Радует то, что у него ничего не переломано, потому что несколько недель гипса Отабек не готов выдержать.
– Ты выиграл, – вдруг говорит Жан-Жак. Отабек сначала не понимает, что он имеет в виду, потом сдерживает очередной вздох и трёт здоровой рукой лоб. Жан-Жак смотрит виновато, и это хуже любой пытки. Потому что Отабек действительно не считает его виноватым, он сам решил действовать, он сам был за рулём, и уж точно не Жан-Жак наслал на город дождь. Так сложились обстоятельства, и Отабек не смог устоять перед ними.
– Отдохни, Жан, – отвечает он. – На тебя страшно смотреть.
Жан-Жак стоит ещё несколько секунд, нависая над ним, потом разворачивается и уходит на балкон – курить, понимает Отабек. Но не окликает его. Каждый переживает по-своему, и Отабек пока слишком слаб, чтобы в чём-то убеждать Жан-Жака. Позже – обязательно, но пока он просто хочет отключиться и проснуться абсолютно здоровым.
Так, конечно, сделать не получается. И на следующий день, и ещё через один, и даже через два голова всё равно продолжает болеть, его мутит, а таблетки приходится пить в увеличенных дозах – синяки и ушибы доставляют слишком ощутимый дискомфорт. Сначала Отабек порывается уехать домой, но вскоре понимает, что в одиночку в таком состоянии будет приходить в норму довольно трудно, поэтому остаётся у Жан-Жака.
Тот старается, готовит еду, почти кормит с ложечки, и Отабек с трудом удерживается от улыбки, потому что получается у Жан-Жака откровенно плохо – и готовка, и кормление. Он нервничает, или забывает посолить, или, наоборот, пересаливает, у него подгорает яичница и убегает кофе. И он сдаётся на четвёртый день, заказывая еду из ближайшего ресторана.
– И к чему эти попытки были? – спрашивает Отабек, когда они вместе едят привезённую пиццу. Отабек сидит на диване, Жан-Жак на полу. На фоне включён телевизор с какой-то передачей, но никто её не смотрит.
– Хотел обеспечить тебе правильный уход, – бурчит Жан-Жак. – Надо было позвать Милу.
– Она готовит ещё хуже тебя, – фыркает Отабек, трепля его по волосам. Жан-Жак откидывает голову на диван и смотрит на Отабека снизу вверх. Они ни разу не возвращаются к разговору о произошедшем. Жан-Жака так придавливает чувство вины, что он и рта не смеет открыть, а Отабек не ощущает себя ещё до конца здоровым, чтобы переубедить его в этом.
– Тогда точно стоило бы её позвать. Ты бы в таком случае оценил мою еду.
– Пицца лучший вариант из всех, – улыбается Отабек. Он убирает с его лица чёлку, разглаживает пальцами морщинку между бровей и щекочет под подбородком, словно кота. Жан-Жак инстинктивно дёргается и отодвигается.
– Тогда я молодец, потому что у меня есть тридцатипроцентная скидка.
– Ты молодец, – Отабек не сдерживает усмешку, и они оба вздрагивают, когда кто-то звонит в дверь. Переглядываются и синхронно пожимают плечами, потому что никто никого не ждёт.
Жан-Жак нехотя идёт открывать и застывает на пороге, ошарашенный до ступора. Юра смотрит на него слегка неуверенно и топчется на месте, но кивает в знак приветствия. Молчание длится слишком долго, поэтому он, прочистив горло, говорит:
– Мила подсказала твой адрес, – он словно оправдывается, потому что на самом деле можно было ограничиться и номером телефона, а не приходить сразу домой. – Сказала, что Отабек у тебя пока живёт.
Жан-Жак медленно кивает и всё ещё не может прийти в себя, потому что Юра – это последний человек, которого он ожидал сейчас увидеть. Он гнал его из своих мыслей, уговаривал себя, что уступить Отабеку будет справедливо. И он не готов сейчас поднимать тему Юры, как и Отабек, потому что произошедшая авария слишком свежа в памяти – синяки на теле Отабека и вывихнутая рука и без того являются яркими поводами для воспоминаний.
– Я ненадолго, – Юра ещё мнётся и не спешит зайти внутрь, хоть Жан-Жак автоматически посторонился. – Просто хотел убедиться, что всё… хорошо.
– Всё хорошо, – кивает Жан-Жак, и это звучит наглой ложью, потому что он сам не считает, что всё действительно хорошо. Просто – опять же – они ещё не обсуждали это.
– Всё хорошо, – за его спиной появляется Отабек, и вот его голос уверен. – Заходи.
Юра слушается, перешагивает порог и старается не смотреть ни на кого из них. Он чувствует себя неловко и в который раз за последнюю минуту думает, что не стоило приходить. Что надо было звонить, так проще для всех.
Жан-Жак делает ещё одну кружку с чаем и на всякий случай приносит бутылку с газировкой, ставит перед Юрой тарелку с двумя кусками пиццы и садится на диван рядом с ним. Отабек опускается с другой стороны, и Юра чувствует себя зажатым между ними, хотя они даже не касаются его.
– Я… – он облизывает губы, сглатывает комок в горле и делает несколько глотков чая. Обжигается, дует на губу и всё-таки продолжает: – Я хотел извиниться. За то, что ушёл.
– Ты бы всё равно ничем не помог, – Жан-Жак не лжёт. И Юра ведь вообще не при чём. Его никто не винит, и ему не за что извиняться.
– Но это случилось из-за меня…
Отабек моментально меняется в лице, стискивает на мгновение зубы и цедит сквозь них:
– Прям клуб любителей обвинить себя во всём подряд. Не много ли чести? – получается резче, чем он хочет, но напряжение, копившееся несколько дней, даёт о себе знать. Жан-Жак со скорбным лицом, пытающийся угодить и даже готовящий для него еду, Мила, поглядывающая искоса и больше молчащая, что для неё совсем не обычно, будто бы она вообще могла хоть как-то повлиять на ситуацию. Теперь вот Юра. Отабек совсем не ожидал, что и он станет винить себя в этом.
– Прекратите, ясно? – он смотрит на них обоих. Жан-Жак отворачивается, Юра смотрит удивлённо, впервые столкнувшись с его жёсткой стороной. – Никто не виноват. Так получилось. Точка. Хватит заниматься самобичеванием и смотреть на меня так, словно мне ноги отрезало.
В его глазах металлический блеск, а в голосе сталь. Юре становится не по себе, а Жан-Жак ещё сильнее сутулится. Отабек поджимает губы и пытается не сорваться.
Он глубоко вдыхает и медленно выдыхает, успокаиваясь.
Они наконец втроём, в приватной обстановке, и у них есть шанс всё обсудить. Отабеку не нравится лишь то, что Жан-Жак не настроен на разговор и готов сразу же поднять руки вверх, сдаваясь. Отабека это не устраивает, он не хочет, чтобы всё решилось именно так.
– Мы оба тебе нравимся, так? – спрашивает он у Юры. Тот смотрит на него ещё более изумлённо и молчит. Жан-Жак вскидывает голову и округляет глаза, словно не веря в то, что только что услышал. – Ты целовался с нами обоими и… будет честно признать, отвечал взаимностью на знаки внимания. Невольно, может быть, но отвечал, – продолжает Отабек, барабаня пальцами по подлокотнику. Но взгляда от Юры не отводит. – Верно? – припечатывает он вопросом.
Юра не желает отвечать. Не считает нужным. И снова думает, что следовало просто позвонить. Этот разговор ему не нравится, как и вопрос. У него нет однозначного ответа, а эмоциональное давление слишком велико. Как и ответственность за слова, которые он скажет.
Отабек трёт ладонью лоб, прикрыв глаза. Виски ломит, но терпимо.
– Слушайте, мне тоже не по себе от этого. Глупая ситуация, но с ней нужно что-то делать. Я не хочу всё оставлять так, как есть. Я хочу попробовать решить.
– Как решить? – резко вклинивается Жан-Жак, буравя его взглядом. – Всё уже решено. Ты победил, тебе и приз.
– Иди к чёрту, я – не приз, – отмирает Юра, начиная злиться. Почему его мнение никто не принимает в расчёт? – Я не собираюсь ничего решать. Я пришёл только за тем, чтобы…
– Если бы тебе было всё равно, ты бы не пришёл. И успокоил бы свою совесть звонком. Или бы просто спросил у Милы обо всём, – обрывает его Отабек. – Значит, тебе не всё равно. И что-то решить ты всё-таки хочешь.
– Прекрати делать выводы за меня, – у Юры даже руки в кулаки сжимаются. Он вот-вот готов вскочить с места, но Отабек вовремя его придерживает.
– Я не делаю выводы. Я хочу предложить выход из ситуации.
– Уже есть выход из ситуации, – стоит на своём Жан-Жак. – Ты выиграл.
– Я не доехал до финиша, – Отабек переводит взгляд на него.
– Я тоже.
– И разве это честно? Ты же за честность и справедливость. Так это разве справедливо? Никто не доехал, поэтому никто не выиграл.
Повисает молчание. Напряжённое и густое. Юра сидит, сжавшись пружиной, готовый вот-вот спрыгнуть с дивана и вылететь прямо в окно, чтобы не давать никаких ответов, которые он даже для самого себя не сформировал. Слишком запутанно всё. И хуже всего, что Отабек прав – они оба ему нравятся. И проще не выбирать никого, а просто исчезнуть. Но Отабек ещё удерживает его за руку, и Юра остаётся на месте. Он буквально физически чувствует, как Жан-Жак борется с собой, пытаясь ужиться со своими же тараканами. И, наверное, Отабек прав в том, что никто не виноват. Он говорит об этом так уверенно и спокойно, что Юра даже чуть-чуть верит. А вот Жан-Жак, судя по всему, нет.
– Будешь встречаться с нами обоими?
– Что-о? – Юра таращит глаза, ожидая услышать совсем не это. Выражение лица Отабека даже не меняется. – Я не…
– Ты не будешь встречаться с нами в том смысле, о котором подумал. Нет, – успокаивает его Отабек. – Просто проведёшь время с каждым из нас, пока не примешь решение.
– Я не хочу никого выбирать, это абсурд!
– Мы хотим, чтобы ты выбрал. Потому что ты нам нравишься. И если у кого-то из нас появится шанс, то это будет неплохо. Только в этот раз без споров, ты просто сам выберешь. Достаточно справедливо, Жан?
– Это ни хрена не справедливо! – Юра возмущён. Потому что они перекладывают выбор на него. А это сложно, и он вовсе не готов что-то решать. – Прежде всего для меня.
– Я согласен, – вдруг отмирает Жан. Отабек смотрит на него одобрительно, едва заметно улыбается и немного расслабляется. Перебороть двух упрямцев оказывается сложнее, чем он думал. Он выдохся, но бой ещё не выигран окончательно, потому что Юра сверлит их взглядом и, кажется, вполне серьёзно настроен на убийство.
– Хорошо. Тогда три встречи на каждого, – Отабек решается на ещё один ход. Юра приобретает совсем подозрительный вид. – И ты выносишь решение. В том числе и о том, чтобы не иметь ничего общего ни с кем из нас. Но три встречи, идёт?
Юра надувается, но выглядит сосредоточенно взвешивающим все «за» и «против». Ему до сих пор не нравится эта идея, он не хочет принимать никаких решений и делать выбор. Пусть всё остаётся, как есть, с одним лишь изменением – они больше никогда не встречаются. Жан-Жак и Отабек живут в своём мире, Юра – в своём. Но вот только внутри что-то зудит и предлагает попробовать. Наверное, это его собственная глупость.
– Хорошо, – выдавливает он из себя и наконец встаёт. Поворачивается к ним и смотрит на обоих почти зло, потому что они вынудили его принять эти условия. – Три встречи – и я исчезаю. Ясно?
Отабек мысленно усмехается, Жан-Жак искоса смотрит на него, но кивает.
Это шанс для каждого из них. Отабек думает, что это действительно справедливо. Жан-Жак считает, что так он может сделать всё, чтобы Юра остался с Отабеком, но при этом сам Отабек не сможет почувствовать подвоха, и тогда справедливость действительно восстановится. Юра просто позволяет себе плыть по течению, но ровно до тех пор, пока не закончится лимит встреч.
========== Глава 7 ==========
Юра старается не воспринимать их с Отабеком встречу как свидание. Они просто сидят в кафе и пьют кофе. Юра ковыряется в строго запрещённом пирожном, Отабек смотрит на него со спокойной уверенностью, и в его глазах читается только одно – это всё-таки свидание. Юра стискивает в пальцах десертную ложку и опускает голову ещё ниже, будто бы в развороченном пирожном скрыт смысл его жизни.
На самом деле, было бы неплохо.
Но смысл жизни не находится Юрой ни в десерте, ни в их встрече, ни возле балетного станка. До этого он не обращал на это внимание, просто следовал привычному расписанию, но авария и последующие за ней события заставили его многое пересмотреть. И он вовсе потерялся в том, что раньше называл своей жизнью.
Теперь ему кажется, что он идёт не по тёмному тоннелю, где нет ни одного источника света, а что он вовсе закопан где-то под землёй в деревянном ящике. Более того, он добровольно туда угодил.
– Ты не слушаешь, – Отабек мягко касается его руки, привлекая внимание.
Юра моргает и переводит на него взгляд. Его раздражает эта ситуация, это спокойствие Отабека и собственный нервоз. Он здесь не по своей воле, он просто хочет, чтобы эти три встречи с каждым из них быстрее закончились, и тогда он сможет с чистой совестью сделать ноги. Возможно, они с Виктором не такие уж разные, если при любой возможности пользуются одним и тем же способом ухода от проблем – бегством.
– Потому что это всё глупо, – Юра откладывает ложку, отставляет пустую чашку и морщится. – Ты же знаешь, что я не стану ничего решать. Ты вынудил принять эти условия, я сдержу обещание, но потом никогда не появлюсь ни в твоей жизни, ни в жизни Жана. Ты знаешь это, – повторяет он. – Жан знает это. Тогда зачем?
– Как знать, – Отабек помешивает уже давно растворившийся сахар в своей кружке. Смотрит на него задумчиво, но его лицо остаётся непроницаемым. – Может быть, ты и прав. Но тогда выходит, что эти три встречи на каждого из нас – последняя возможность побыть с тобой наедине? – он вдруг улыбается, и Юра ненавидит своё ёкнувшее сердце.
Он сжимает пальцами край стола и несколько секунд раскачивается на задних ножках стула. Не слишком воспитанное поведение в кафе, но его это не волнует. Он чувствует себя запутавшимся окончательно. Инстинкты подводят, интуиция отключается, и он не знает, чего ждать дальше, и какой его следующий шаг будет правильным.
Плыть по течению, конечно, вариант, который он избирает изначально, но сама его натура против этого – он так не привык, он любит борьбу: с обстоятельствами, с людьми, с самой жизнью. И в последнее время он ощущает себя проигравшим во всех боях одновременно. Даже балет, в который было вложено столько сил, не доставляет ему удовольствия. Его движения становятся механическими, идеально выполненными с технической точки зрения, но абсолютно бездушными. И Юра не знает, как вернуть им былую эмоциональность.
Их встреча с Отабеком заканчивается расставанием у подъезда Юры и долгим поцелуем. Юра не в силах сопротивляться. И к проигранным боям приписывается ещё один. Отабек не напирает, но придерживает его за талию уверенно и твёрдо, не давая отстраниться раньше времени. Фонарь возле подъезда тухнет, словно давая им возможность совсем не прятаться от случайных прохожих. И, честно говоря, Юре совершенно плевать на то, что он может быть кем-то увиденным. Дедушка давно в курсе его ориентации, остальные его не интересуют.
Губы у Отабека твёрдые, но горячие и требовательные. Они не крадут дыхание, наоборот, делятся им, но Юра всё равно цепляется пальцами за воротник куртки Отабека, едва ли не повисая на ней.
Он думает, что это неправильно, но сам остановиться не может. И даже тянется за продолжением, когда Отабек отстраняется.
Это не запретный плод, это уже целый сад, перед входом в который стоит огромный знак «вход запрещён». Юра на мгновение жмурится и, раскрыв глаза, смотрит на Отабека с отчаянием. Он впервые в жизни хочет, чтобы кто-то другой принял за него решение.
– Спокойной ночи, – Отабек на прощание гладит его по щеке. – Я позвоню.
Юра кивает и спешно уходит внутрь подъезда, но стоит тяжёлой металлической двери захлопнуться за ним, как он тут же застывает и пытается хоть как-то разложить свои мысли по полочкам.
Он лишь целовался с ними обоими, но ощущение, будто эти поцелуи вывернули его наизнанку. Юра чувствует себя окончательно растерянным и зависшим в воздухе. Его ноги болтаются в метре от твёрдой земли, и он всё никак не может поймать хоть какое-то равновесие.
Это не драма, даже не мелодрама, а дурацкая комедия положений и пьеса о самом большом неудачнике. Юра думает об этом, когда на следующий день пытается забыться у балетного станка, но получается плохо. Потому что в голову лезут ещё и мысли о том, что всё бесполезно. Его тренировки, которыми он убивается до полного изнеможения, вряд ли принесут хоть какую-то пользу. Юра так отчаянно хотел попасть в этот тур, который уже скоро подойдёт к концу, а сейчас вовсе не чувствует никакого желания выйти на сцену и станцевать любую, даже главную партию во всём спектакле. На него нападает апатия, количество тренировок сокращается, а мысли о том, чтобы найти себе какую-нибудь другую профессию, пока ещё не слишком поздно, возвращаются всё чаще.
– Осенняя хандра? – Виктор выходит из танцкласса и почти сразу же натыкается на Юру в коридоре. Тот стоит возле окна и смотрит на серую улицу, которая из-за наступающих сумерек кажется ещё более унылой. Листва совсем опала, оголила ветки и теперь скрывает собой пожухлую траву. Дождь не прекращается четвёртый день, и это угнетает ещё сильнее. Юра терпеть не может дождь, осень и промозглую погоду.
Он категорический максималист, никаких полутонов: или собачий холод, или убивающая жара. Лето или зима. Вперёд или назад. Всё или ничего. Никаких исключений. Разве что только одно: Отабек или Жан-Жак – тут он не может выбрать и определиться, поэтому готов скулить от безысходности ситуации, в которую угодил.
– Поздновато тебя пробрало, – Виктор встаёт рядом с ним, но спиной к окну, не желая смотреть на пейзаж, от которого никому лучше не станет.
Юра косится на него и думает, что вся жизнь Виктора – те самые полутона. Много вопросов, никакой определённости, и, кажется, даже Виктор, умевший разрешать даже самые сложные проблемы, в конец запутывается в этом ярком мире, который он сам разукрасил неоднозначными красками.
– А тебя ничего, смотрю, не берёт, – Юра нервно дёргает плечами, убирает мешающиеся волосы со лба и морщится, потому что вдруг не может определиться, какой Виктор его раздражает больше: неприлично счастливый или потухший и блеклый, как сейчас.
Если у Юры абсурдная комедия, в которой он исполняет главную роль, то у Виктора вся жизнь мыльная опера, где все роли исполняет сам Виктор.
– Как дела с Юри? Ты уже научился быть не иконой, на которую надо молиться? – Юра спрашивает только для того, чтобы Виктор первым не задал вопрос.
– Юри не молится на меня, – Виктор поджимает губы.
– Но ты ведь хочешь, чтобы молился.
– Нет.
Юра рывком разворачивается, тоже опирается на подоконник бёдрами, складывает руки на груди и хмыкает:
– И кого ты на этот раз хочешь обмануть? Ты привык к восхищению, Юри тобой тоже восхищался, но в обычной жизни ты ведь не такой идеальный, каким хочешь казаться. Ты уверен, что это Юри хочет продолжать видеть в тебе того же кумира, что и раньше, а не ты хочешь им остаться, потому что чужое обожание для тебя, как наркотик?
Глаза Виктора становятся холодными, а губы сжимаются ещё сильнее. Юра не смотрит на него, но буквально чувствует, как изморозь покрывает пол под ногами. Виктор умеет быть пугающим, если захочет. И даже когда не хочет. За его маской доброжелательности ко всем и каждому и дружелюбием скрывается целый ворох проблем, раскопать который будет рад любой психолог, – такой материал пропадает. Но Юра – не психолог. И копать ничего не хочет, он лишь иногда подковыривает ногтем больные ранки, потому что невозможно удержаться и не отодрать подсыхающую на царапинах кожицу.
– Так что, – Юра делает шаг и встаёт прямо перед Виктором, изучая его лицо, – сможешь ответить на этот вопрос?
– Осторожнее, Юра, – Виктор выгибает брови, и в уголках его губ зарождается самая искренняя из его улыбок – оскал настоящего хищника. – Или вопросы начну задавать я.
Юра хмыкает, готовый сорваться на истерический смех. Но молчит. И Виктор молчит. Они просто буравят друг друга взглядами, пока напряжение не достигает высшей точки, а потом внезапно оба расслабленно выдыхают и одновременно отворачиваются.
– Я хочу бросить балет, – говорит Юра. – Не вижу больше в нём смысла.
– Одна неудача, и ты уже складываешь лапки и сдаёшься?
– Одна? Меня не впервые кидают, ты же знаешь. Не хочу всю жизнь танцевать на вторых ролях только из-за того, что прозанимался этим с детства. Нужно найти что-то другое. Может быть, во мне умер отличный официант. Или экономист. А может…
– Думаешь, бросишь балет и внезапно найдёшь смысл жизни в подсчёте чаевых от клиентов?
– А вдруг, – с вызовом смотрит на него Юра.
– Это так не делается, – Виктор усмехается, но с какой-то горечью. – Ты всю жизнь прожил в балете, с детства ты уже продал ему душу, если до сих пор стоишь здесь. Ты не найдёшь смысл в чём-то другом, как бы ни старался. И даже если ты не получишь ни одной главной роли или сольной партии, ты не будешь чувствовать себя человеком, не ощущая под рукой станка. Когда разочарование пройдёт, ты поймёшь это.
– Откуда тебе знать?
– Думаешь, у меня всё получилось сразу? Это довольно жёсткий мир, знаешь. Каким бы гениальным ты не был, без клыков и когтей тебе не выбраться наверх, – Виктор отлип от подоконника и отодвинул Юру, возвращаясь обратно к танцклассу. – Не совершай поступков, о которых потом пожалеешь. Возможно, тебя ждёт блестящее будущее, возможно, серое и унылое. Но балет – это не только роли и сцена. Это то, что течёт в твоих венах, то, чем ты дышишь и живёшь, даже если становится слишком трудно. Бросить и уйти ты всегда успеешь, а вот вернуться – вряд ли.
Юра думает о его словах весь оставшийся день. Они не выходят из головы, и Юре кажется, что в них гораздо больше смысла, чем он может сейчас понять. Его не отпускает это, даже когда он встречается с Жан-Жаком, который на удивление не слишком разговорчив.
Дождь к вечеру прекращает лить так, словно где-то в небе прорвало трубу, и теперь на землю падают редкие капли. Они с Жан-Жаком возвращаются из кино, и каждый из них переваривает не только увиденный фильм, но и собственные мысли и ещё не принятые решения.
– Слушай, – Жан-Жак приостанавливает Юру за локоть и разворачивает к себе, – тебе не нужно выбирать.
– Я знаю, я и не буду.
– Нет, я не об этом, – Жан-Жак качает головой, – ты должен попробовать с Отабеком. Я именно для этого встретился сегодня с тобой. Но, честно говоря, не устоял и всё-таки сходил в кино. Потом, наверное, шанса уже не будет, – он немного растерянно улыбается, и Юре хочется его убить.
– Хочешь совершить благородный поступок и сдаться без боя? – в его голосе столько яда, что им можно убить небольшой городок.
Он не то чтобы против, ему просто претит такое поведение. Жан-Жак не тот человек, который должен себя так вести. Это совсем не сочетается с его характером, и Юра вообще-то сомневается, что он вообще знает хоть что-то о ком-то из них, кроме тех образов, которые он явно придумал себе. Или всё же нет? Юра снова путается, хмурится и раздражённо смотрит на Жан-Жака.
– Я не разделяю мнение Отабека и не оправдываю никого. Ты виноват в том, что случилось. Ты же подстрекал его на эту гонку, верно? Виноват и я, что не смог вас остановить, хотя должен был. И, знаешь, виноват даже Отабек, что повёлся. Но я точно могу тебе сказать, даже не зная вас обоих достаточно хорошо, Отабек не оценит твоего поступка.
Жан-Жак морщится, сдавливает переносицу пальцами и болезненно хмурится. Он действительно хочет, чтобы Юра остался с Отабеком. Он даже не планировал последующие встречи, смирившись с тем, что теперь у него в груди постоянно будет что-то ныть, если Отабек с Юрой начнут встречаться уже по-настоящему. Но это единственное, что он сейчас считает правильным.
– Отабек не узнает, если ты не проболтаешься.
– По-моему, достаточно того, что будешь знать ты. Тебя совесть заест, что ты поступил нечестно.
– Меня совесть заест, если я так не поступлю! – У Жан-Жака сдают нервы. Юра сейчас разрушает в нём всю уверенность. Поэтому хочется схватить его за плечи, хорошенько тряхнуть и заставить послушаться.
В конце концов, тогда выбор будет делать только Жан-Жак: между другом и тем, в кого он умудрился влюбиться. И он уже его сделал, осталось только убедить Юру.
– Ты не понимаешь, – Юра вздыхает, дёргает себя за прядь волос и кусает губы. – Даже если я послушаю тебя и выберу Отабека, и у нас что-то получится, ты же всегда будешь чувствовать себя несчастным. Даже если найдёшь кого-то себе, даже если у вас всё сложится хорошо, даже если мы потом с Отабеком расстанемся, ты всё равно никогда не забудешь, что однажды отступил и обманул. И это будет началом конца вашей дружбы, – Юра прикасается кончиками пальцев к его лицу и позволяет себе грустную улыбку. – У меня нет друзей, если не считать идиота, не желающего показывать настоящее лицо даже зеркалу, но я ценю дружбу. Такую, как у вас. И я не хочу быть причиной её краха. Даже косвенно.
