Текст книги "Свободен (СИ)"

Автор книги: Цвет Морской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

          – Ты ненормальный? Совсем рехнулся со своим спортом? – дар речи вернулся, Игорь вскочил с места и, подлетев к Ромке, замер в шаге.

          Ромка потянулся вперёд и сильно дёрнул Игоря за тоненькую водолазку на себя – "сядь". Тот больно ударился о пол коленкой, когда "садился", а попросту упал прямо там, где стоял.

          – Я не сказал никому, ты не ссы. Ты же не стал трепать, что я влюблён в Аньку... как последний идиот, каждый взгляд её ловил, каждый поворот головы – на кого она смотрит: вдруг, на меня?..

          – Ты был влюблён в Аню? – сегодняшний день был слишком долог, Игорь уже понял это. От количества вываленной на него информации гудело не только в голове, всё его тело, словно было опутано вибрирующим электрическим проводом. – Я не знал...

          – Не знал?.. Ты всегда отличался завидной тупостью в таких вопросах. Не знал, так не знал. И почему "был"? – Ромка неожиданно, со всей силы ударил кулаком в пол, вскрикнул и прижал к себе явно отбитую руку.

          – Ром, ты что – покалечишься...

          – Заткнись... Я уже давно понял, не сразу, конечно, что он не на Аньку глаз положил, а на тебя... А ты... Ты – ничего-о... – Ромка резко подался вперёд и схватив Игоря за шею здоровой рукой рывком притянул к себе, впиваясь ему в лицо злыми глазами. – ...смазливый такой... Такие как ты и подставляют задницы! – и он оттолкнул уже совершенно ошалевшего парня.

          – Что?!..

          – Захлопни пасть, устал я от всего такого... взорвусь, если не выскажу тебе всё! Этот пидар сразу влюбился в тебя... подкатил-то он к тебе – "дава-ай дружи-и-ить", – Ромка с томным придыханием выплюнул последнюю фразу. – А ты, как кретин, уши развесил: "Друг... друзья... какой он классный!.." Да уж, классный, если он глаз с тебя не сводит, так и смотрит тебе в рот... Неужели он за всё это время так ничего тебе и не сказал? Хотя, чего удивляться, если ты слепой придурок и сам ничего не понял до сих пор: спугнуть тебя боялся, наверное. Я ещё в девятом... мы с ним летом как-то столкнулись в магазине, прямо спросил его: что и как? Он не стал отпираться. Вот чмо пидарское, ведь не испугался, что тут же, у касс, наваляю ему.

          – Данил сам признался тебе?.. – у Игоря едва хватило дыхания спросить.

          – Чего всполошился? Что – мне, а не тебе?!.. Не плачь, детка, не в любви же он мне признался – она вся тебе досталась, – Ромка кривил губы, выговаривая такие трудные для осознания Игорем слова. Он словно во сне следил за юродствующим одноклассником – все мысли, будто могучим вихрем вымело из его головы.

          – Значит, мне не побоялся, а тебе – не смог... – Ромка снова замолчал. – Ты не подходи ко мне больше. Вроде и не скажешь, что дружили мы с тобой, ты, видно, одиночка по жизни. А вот с Данькой своим... Но я привык к тебе. Но чтобы – педик... Не могу, противно!

          – С чего ты взял, что я... этот... – Игорь даже выговорить не мог это ужасное слово.

          – Гарик, не подходи ко мне, я тебя по-хорошему прошу. Могу не сдержаться и покалечу тебя случайно. Да, можешь не беспокоиться – никто от меня не узнает. Да и школа эта грёбаная кончится скоро, – Ромка стал подниматься с пола.

          – Да с чего ты взял, что я гей?! – Игорь почти кричал. Он дёрнул бывшего друга за руку, принуждая сесть. – Я – нормальный. Мне не надо...

          – Кому ты врёшь, Гарик? Я же вижу, как ты улыбаешься ему, не слепой в отличие от некоторых. Неужели вы ни разу... тьфу, бл*дство, как подумаю, так блевать тянет.

          – Мальчики, пол грязный, да и домой давно пора, что вы здесь сидите? – по лестнице поднималась классная, подошла  к ним и остановилась. – Роман, а Сергей Леонидович не ушёл?

          Ромка пожал плечами:

          – Я не слежу за ним. Отзанимались и разошлись.

          – Какой ты всё-таки грубый и невоспитанный, Роман. Игорь, – она обратила внимание на взбудораженный вид мальчика, – что-то случилось? Ты не заболел? – женщина подошла ближе, но в спортивном зале послышался шум и она, вспомнив, зачем, собственно, пришла сюда, обогнула этих двоих на полу и скрылась за дверью.

          – Я – никогда, я... да ты что, Ромка...

          Игорь не смог дождаться, пока классная закроет за собой дверь. Он задыхался, лицо пошло красными пятнами, он ощущал, как его тело гудит от липкой грязи всех этих невыносимых слов. Ему было всё равно – слышит ли их кто-нибудь или нет, он уже не мог сдерживаться, не мог себя контролировать.

          – Хватит. Надоел. Вали отсюда. Меня тошнит от вас, гомиков вонючих. И я тебя предупредил, больше никогда не подходи ко мне и не заговаривай, – Ромка медленно поднялся на ноги и пошаркал к лестнице.

          Неделю Игорь не ходил в школу – заболел: стакан ледяного пива, ещё один (вот удача – в холодильнике нашлась целая бутылка). Ему надо было чем-то залить всё, что бурлило и кипело в его голове, сначала залить, и чтобы наверняка – заморозить. Мобильный он выключил в ту же минуту, как вошёл в квартиру; четыре пропущенных вызова от Данила и одно сообщение от него. «Когда успел?» Игорь не в состоянии был услышать ни звука: в голове гудел, словно повёрнутый вспять, взбесившийся кровяной поток.

          После пива была кровать. "Заметит отчим или нет..." – он подумал скорее дежурно, нежели на самом деле беспокоясь.

          Сначала Данил звонил несколько раз в день – и где домашний номер-то раздобыл? Потом – реже, но Игорь не подходил. А потом его и вовсе перестали подзывать. В семье не жаловали беспроводные телефоны, и поэтому в коридоре на стене висел большой, похожий на офисный, кнопочный аппарат, с трубкой на длиннющем витом шнуре, его длины хватало практически на всю их квартиру. Кроме комнаты Игоря, пожалуй, находящейся в самом конце коридора, но дома он обычно разговаривал по своему мобильному.

          Все дни болезни Игорь провёл на кровати: туалет, ванная и снова кровать. Кровать, кровать... подушка под голову, одеяло – на лицо. Он словно отгородился от всех своей простудой, хотел спрятать свою боль. Не вышло.

          Пронзительная тишина, наступившая вечером, выползшая из комнаты Игоря захватила квартиру, оглушила всех, взяла в плен. Первый день семья с уважением отнеслась к его отвоёванному одиночеству. Со второго дня началась осада.

          Его любимая запечённая картошка... готовя что-нибудь вкусное мама, пусть временно, но вытаскивала Игоря на поверхность, выдёргивала из его тьмы. Поддерживал "на плаву" и дядя Сёма уже привычным для всех в доме фирменным ритуалом: входя в квартиру после работы, он детскими стихами пересчитывал всех, "кто на борту". Теперь каждый вечер, после ужина отчим приходил к Игорю в комнату и читал ему давно забытые им детские книжки: не спрашивая о предпочтениях, подходил к полке, вытаскивал за корешок понравившуюся и устраивался с ней на коленях в кресле. Или рассказывал что-то про неведомого кого-то и сыпал, как обычно шутками. Игорь не слушал, но звуки человеческого голоса: хоть кто-то поблизости, говорящий о чём угодно, но только не о его разрывающей грудь боли, не давали утонуть, захлебнуться в чернильной пустоте, в том вакууме, что поселился в нём в тот день, около школьного спортивного зала.

          После ухода отчима измученный за целый день бесконечными мыслями Игорь впадал в подобие сна – тревожная дремота накрывала точно плащом, заглушала думы, выключала измученный разум.

          Каждое утро, открывая глаза, Игорь не мог избавиться от дурноты, не той, что вычистив организм приносит покой каждой клеточке, а той, что давит, душит, мучает до пугающего желания не открывать глаз вовсе ни сейчас, ни в следующие дни. Он отчаянно цеплялся за всё то, что окружало его с самого детства: мама, фигурка орла на книжной полке, светящаяся неярким зеленоватым светом в темноте, шутки отчима, кровать с исписанным, исчерченным вдоль и поперёк деревянным изножьем, тёплая рука бабушки на голове, когда плохо, когда слёзы щиплют глаза, огромный словарь, что, сколько он себя помнит, стоял всегда на полке справа от всех его книг, из-за него стекло невозможно было задвинуть до конца, и потому тёмно-зелёный пыльный переплёт всегда глядел на него в немом укоре. Своим постоянством, своей неизменностью всё это понемногу заполняло его, придавало сил.

          Но и воспоминания не оставляли его – жгли, взрывали хрупкое душевное равновесие, успевавшее за ночь, точно несмелым ледком, затянуть растравленные днём раны. Каждый день приносил с собой новые порции вроде незаметных раньше и поэтому неоценимых мелочей, деталей. "Ромка прав, – толкалась, билась в нём открывшаяся истина, – Данил действительно смотрел на меня, словно он..." Лучше не договаривать, лучше молчать. Мужчины о таком молчат.

          Наступал следующий день, а Игорь всё думал и думал, вспоминал, будто специально растравляя себя, выковыривал из неведомых закоулков памяти все сказанные друг другу слова, жесты, улыбки, нечаянные касания. Нечаянные?

          В первый день, после выздоровления, он встретил Данила у школы. Тот стоял, прислонившись к забору, тут же, у распахнутой калитки, будто бы специально поджидал его, боясь пропустить среди толпы спешащих на первый урок.

          – Не подходи, – Игорь даже не посмотрел на него, когда говорил – прошёл мимо.

          – Подожди, Горьчик... – Данил пробежал за ним несколько шагов и почти воткнулся в развернувшегося взбешённого парня.

          – Как ты меня назвал? – Игорь всем телом подался к нему, словно хотел наброситься. – Ты что? Ох*уел совсем? Не смей! И не подходи ко мне больше! Ты мне противен!

          Игорь не любил мат и пока ни разу не ругался этими диковинными для него словами, обозначавшими и описывающими (как он узнал в девять лет), всё, что связано с голыми мужскими и женскими телами. Ему ещё тогда, в детстве, это показалось смешным, и именно поэтому он ни разу не произносил таких несуразных с его точки зрения буквенных конструкций. Но сейчас, оно, это слово, вылетело само – он сам не заметил как.

          Учебный год походил к концу. Игорь становился всё более замкнутым: он целиком сосредоточился на себе, своих чувствах. В школе его интересовало только одно – учёба. Ромка по-прежнему не обращал на него внимания, правда, заметив, что бывшие друзья-приятели перестали общаться, про себя ухмыльнулся, сделав соответствующий вывод. Данил при редких встречах, даже скорее столкновениях с Игорем в дверях кабинетов, на лестнице или в столовой старался поскорее исчезнуть – попросту сбежать. Он больше не смотрел на него так, как раньше. Он вообще избегал поднимать глаза на Игоря.

          Но в школе было ещё терпимо – всё отвлекало. А вот дома... дома Игорю приходилось не сладко. Его родная ласковая змейка, потеряв хозяина, превратилась в злобную гадину, которая больно вгрызалась в него своими длинными ядовитыми зубами, рвала и отравляла: ему до физической боли не хватало... Данила. Игорь и сам не понимал, как получилось, что он так сильно привязался к нему. Как так произошло, что Данил, оказывается, так много значил для него? Разговор с Ромкой у спортзала словно открыл дорогу его чувствам: они вырвались на свободу, хлынули, сметая все его установки, весь здравый смысл, всю выдержку. Игорь хотел видеть его, разговаривать с ним, делать вместе уроки, сидя за одним столом и касаясь его ноги своей коленкой. Он хотел снова ехать вместе на дребезжащем заледенелом трамвае до самого дальнего, но особенно красивого парка на окраине; тогда им пришлось тесниться вдвоём на одном сиденье, – путь был неблизким. Слишком быстро доехали, слишком близко сидели, слишком тепло им было на том звенящем от мороза пластиковом кресле.

          Вспомнилось огромное колесо аттракциона в парке (они решили отметить окончание десятого класса)... Когда открытая всем ветрам кабинка оторвалась от земли и закачалась, заставив их вцепиться в хлипкие перильца, стало понятно, что это не такая уж детская забава, как им казалось с земли. Через пару минут Игорю удалось справиться с собой, но на Данила было страшно смотреть: закушенная губа, остановившийся остекленевший взгляд, белое лицо. Его, обычно невозмутимого и бесстрашного, было не узнать: как маленький испуганный ребёнок он, от очередного резкого порыва ветра, снова качнувшего кабину, метнулся к Игорю, вцепился в него обеими руками, чуть не прижавшись к нему всем телом, воткнулся лбом в его плечо и замер, дрожа. "Чуть?.." – Игорь похолодел, на лбу выступил пот. Да он тогда просто обнял Данила, прижал его к себе. Они именно в таком положении и доехали до земли! "Значит, уже тогда... я только не замечал, что... что мы с ним стали..." Игорь закусил кулак. Он и дальше бы сжимал зубы, но болезненный хруст в костяшках пальцев отрезвил. "Если бы не Ромка, то когда бы я сам понял? И как только Данил смог так долго скрывать всё? Хватило же выдержки. А вот мне не хватает. Он так смотрел на меня..."

          Игорь не понимал, что страшнее: то, что они, оказывается, уже давно касались друг друга совсем не как друзья или, что он сам лишил себя возможности делать это, или то, что его теперь ломало, выворачивало от невозможности быть с Данилом и снова дотронуться до него. Злобная ядовитая фурия, значительно выросшая в размере, снова и снова вгрызалась ему в живот – боль скручивала внутренности, затапливала грудь. Голова – под подушку, в рот – одеяло. Так не слышно даже самому себе, что ты плачешь. Он не мог без Данила.

           Ночью гадюка превращалась в исполинского удава – обвивала его и душила. Игорь вскакивал, открытым ртом хватая воздух... Кошмар пройдёт, должен пройти, уговаривал он себя.

          Прошло. Почти.

Жизнь... та, которая – правда

          Дальше всё понеслось, как в бешено вращающейся карусели: сдача экзаменов, выпускной, подбор ВУЗов, подача заявлений и... неожиданная удача – отъезд на учёбу в Москву. Пара девушек с курса, чтобы доказать себе, а больше другим, отличная учёба, чтобы тоже доказать, но уже семье, перспективное место практики, сосватанное замдеканом кафедры. Потом, несмотря на уговоры того же замдекана – возвращение в свой город... чтобы опять доказать. Себе?

          О Даниле он не думал. Запрещал себе думать. Было? Было, зачем себе врать. Но ведь он разобрался и понял, что – не его это, не для него. Не для мужчины. А значит, и думать не о чем. И если у него пока ни с кем не складывается, то по другой причине. Характеры, взгляды, – всё же должно совпасть, и потом, видно же, что не твой человек, так значит и пытаться не стоит. Но главное, сердце молчало, в груди ничего не отзывалось, ни к кому оно не рвалось навстречу так, как Данилу. Сравнивал с ним, вспоминал его, удивлялся, но... не думал. Всё кончено.

          С работой по возвращению помог дядя Сёма; Игорь так и не стал звать его папой, не смог; с кем надо переговорил и направил. Подработку искал уже сам – нужны были деньги на собственную квартиру.

          Катерина...

          Они познакомились в магазине. Разгружая свою тележку с продуктами – он уже переложил всё купленное в пакет, – Игорь услышал, как плачет женщина. Она стояла, тяжело навалившись телом на стол с контрольными весами. Впрочем, скорее не услышал, а – догадался. Полная, рыжая и, судя по кольцу на пальце, замужем. То, как она стояла, как прятала глаза, умело скрывая слёзы, и пыталась взять себя в руки, – всё это показалось ему таким настоящим, что он, поборов себя, подошёл. (Игорь не имел привычки разговаривать с кем-либо на улице.) Оказалось – украли кошелёк. Вот только что, прямо в магазине и украли.

          Игорь повёл её обратно к входу в торговый зал, предварительно оставив свои покупки в одной из ячеек камер хранения. В зале методично обошёл с ней все стеллажи и заполнил продуктами её тележку, оплатил на кассе, ни разу не подумав о возможности "развода" таким вот классическим способом – просто не сообразил, что такое возможно. Помогая ей загрузить продукты в видавшую виды девятку, они познакомились и обменялись телефонами. Он не совсем понял зачем, но отказать, когда она попросила его номер, первым продиктовав свой – не смог.

          – Вы не думайте, Игорь, что я из-за денег... Да и не так много там было. Мне жалко фотографию – это первая, когда Женечка родился, мы там втроём. Дура, что носила в кошельке, знаю. Мы тогда были очень счастливы... – и она запоздало всхлипнула, жалея то ли о прошедшем счастье, то ли о его материальном подтверждении. – Спасибо вам.

          Через несколько дней на экране мобильного у Игоря высветилось "Катерина" и начались их странные отношения. Пожалуй, странные только для него: приятельство, дружба? Ну, допустим, дружить, как Игорь понял ещё со школы, он не умел. И особенно с противоположным полом: он и не знал, как это делается. Они ходили в кино, ели мороженое в кафе, много гуляли. Что это значило для него? Игорь не задумывался – она звонила, и если он мог, то приезжал к условленному месту. Что это значило для Катерины: весёлая и простая, старше его на десять лет, муж, двое детей – его не интересовало. Он вообще о ней, как о женщине, практически не думал. Они вместе куда-то ходили, о чём-то всё время разговаривали: она, болтая без умолку, смеялась и висла на его руке, от него же требовалось просто поддакивать или утвердительно кивать в нужных местах. Домой, проводив Катерину, Игорь обычно приезжал усталый, выжатый, как лимон. И всякий раз обещал себе, что больше никуда с ней не пойдёт. Но видя её имя на телефоне, он вздыхал и отвечал: "Да". Кино, кафешки, парки, набережная – всему, что не предлагала Катерина, было покорное – "да".

          "Как она всё успевает? У неё же дети, да и муж имеется..." – нет-нет, да и приходило Игорю на ум. Но она успевала, да так, что со временем стала приезжать к нему домой. Не часто – один-два раза в неделю: готовила, прибиралась и ублажала его, окутывала своим тяжёлым веснушчатым телом. "Она просто завела себе ещё одного ребёнка" – иногда думал Игорь, но чаще не думал совсем. Его всё устраивало. Не то чтобы он не умел готовить или не хотел убираться в своих отдельных однокомнатных метрах... но сама собой появлялась готовая еда, квартира после отъезда Катерины без усилий становилась "как новая", и секс... – это было удобно, не обременять себя. Женщина и не обременяла. Похоже, эта связь устраивала и её. Казалось, что и Катерининого мужа тоже. Когда любовница приезжала к Игорю, то вела себя совершенно спокойно: не дёргалась, не волновалась и домой особенно не спешила. Несколько раз он слышал, как она разговаривала с мужем: ласково сообщила, когда будет дома, не забыв поинтересоваться при этом, как прошёл его день. Игорь был уверен, что "милый" всё знает и про свою жену и даже про него – Игоря.

          Как-то рано утром – Игорь ещё не успел закончить завтрак, раздался звонок в дверь. Недоумевая, кто бы это мог быть, он открыл, рассудив, что для грабителей время слишком уж экстравагантное.

          За дверью – бритый налысо толстяк, растерянный какой-то, смущённый:

          – Катюша просила забрать её пальто. Зима скоро, почистить надо... – он чуднό сдвинул в сторону рот, и стало казаться, что губы отдельно от хозяина пытаются улыбнуться.

          Оторопевший Игорь на деревянных ногах дошёл до шкафа, вынул оставленный женщиной ещё летом огромный чемодан и вынес его в прихожую.

          – Это ваш? – толстяк радостно кивнул. – Может, тогда весь и заберёте? – толстяк снова кивнул, не преставая улыбаться.

          – Почистить надо... Спасибо вам, – мужчина энергично пожал руку Игоря, когда брал из неё чемодан. – Спасибо вам.

          – Пожа... Вы извините, меня... я даже... – толстяк в ответ махнул рукой, обрывая потуги Игоря извиниться? оправдаться? просто быть вежливым?... да он и сам не знал, что хотел сказать.

          – Нормально всё, она приболела немного. Нормально всё... – и он как-то смешно утопал по лестнице вниз.

          Вся эта ситуация, а особенно клетчатый необъёмный чемодан – качаясь в чужой руке и шаркающий по каждой следующей ступеньке, – словно делали их двоих героями гротескного театрального представления – Муж и любовник. Второе действующее лицо этой комедии ("Второстепенное лицо" – уточнил он сам себе) ещё долго стояло на пороге своей квартиры, не решаясь закрыть дверь. Игорю было жалко этого мужичка, повторявшего чуть ли не все свои реплики дважды, будто бы кроме них, заученных во время долгих предварительных репетиций он и не знал, что сказать. "Волнуется, наверное? Прийти в дом к любовнику своей жены и... так..." – Игорь запутался, не понимал, то ли этот самый муж совершил что-то вроде подвига или наоборот, повёл себя, как обычный подкаблучник. Одно Игорь знал точно – сам бы он никогда не пошёл вот так, в дом к любовнику, к тому, кто отнял любимого человека, сломал семью. Унизительно? Страшно? Горько? Что? Как смириться с тем, что тебе предпочли другого, а ты это позволил и почти одобрил? От этих мыслей веяло могильным холодом: как можно жить с этим? Смог бы он, Игорь, делить свою любовь с другим? Его передёрнуло от такой перспективы. "А ведь он любит её, мужик этот смешной..."

          – Катя, а что это сегодня такое было? – он всё-таки не выдержал и вечером позвонил любовнице.

          – Игоряша, я тут с температурой, грипп, наверное... Толик себя вежливо вёл? Всё в порядке?

          – Всё в большом порядке, просто в огромном! – Игорь нажал отбой. Пошёл в спальню, залез в шкаф и, выудив самый огромный свитер, который обидно растянулся при последней стирке (руки всё не доходили его выкинуть) и с каким-то остервенением натянул его. От всей этой истории его знобило.

          Они продолжали встречаться, но гораздо реже: Катерина заглядывала теперь к нему не больше двух раз в месяц. Привозила еду в лоточках, убирала квартиру, потом дежурно, будто выполняя следующий пункт в списке намеченных дел, принимала его в себя, раскинувшись под ним и звучно охая от каждого его толчка. Когда всё заканчивалось, она тут же вскакивала, одевалась и, чмокнув в нос: "Лежи, лежи, я сама...", – уезжала.

          Они столкнулись в метро. Как это обычно бывает в красивых женских романах, в милых обложках пастельных цветов – неожиданно и совершенно случайно. Игорь стоял на ступенях эскалатора: впереди, ниже на два человека, замер парень в серой ветровке. От нечего делать Игорь стал разглядывать чёрный необычный принт на его спине – похож на что-то китайское или японское: точки, чёрточки, закорючки. А может это был какой-то ведический символ. Наскучило... Взгляд пополз дальше: недалеко от «ведического японца» стоял другой парень: «Стрижка красивая... Если я так постригусь, то буду похож на поганку с обвислой шляпкой. Почему у других получается красиво?»

          Ему всегда нравилась такая стрижка – "шапочкой". Он так и сказал однажды в парикмахерском салоне, куда зашёл постричься. Место было пафосное (чёрт дёрнул идти именно туда – денег в кармане практически не было!) и мастер чрезмерно показушных голубых кровей также чрезмерно долго и показушно моргал накрашенными глазами, всячески демонстрируя неуместность таких плебейских выражений в их высококлассном заведении:

          – Как вы сказали, простите? Шапочкой? – он чуть не губы кривил, переспрашивая.

          Игорь готов был провалиться сквозь землю от стыда, но взял себя в руки:

          – Давайте так: вы, как мастер, который разбирается лучше меня, простого смертного, сами подберёте мне стрижку, которая мне, безусловно, понравится, и я уйду от вас в прекрасном настроении, значительно... – он сделал паузу и поднял вверх палец, не сводя глаз с профессионально накрашенного личика фальшивого гея ("Юродствуешь, натурал? На имидж салона ведь работает, чертяка!") – значительно лучшем, нежели сейчас. Идёт?

          Парень теперь уже завис по-настоящему. "Ты думаешь, мне легко так разговаривать?.. – жаловался молоденькому стилисту про себя Игорь. – Впрочем, нет, теперь – легко, но сколько сил и времени было положено на это. А денег? Даже и не знаю, как благодарить эту выскочку Колыванову с её ненормальным рвением к обучению персонала: понял, что эти занятия не только в работе помогают... Так что не надо так усердно глазками своими моргать, а то тушь осыплется. Работай!"

          Чуть позже, когда молоденький "какбыгей" сделал ему действительно красивую стрижку и Игорь (скрепя сердце) добавил к требуемой за труды сумме чаевые; он в который раз удивился: "Надо же, вот вам – лицемерно-вежливый хам, а ведь настоящий мастер – постриг отлично! Гений и злодейство – две вещи несовместные?*"

          – Как вы сказали... "шапочка" вам не пойдёт, – стилист то ли извинялся, то ли благодарил за хорошие чаевые, – у ваших волос другая структура, объёмные стрижки – не ваше, смотреться не будут. Ну, или придётся делать укладку каждый день. Вам же это не надо?

          Теперь он говорил совершенно иначе: по-простому, доброжелательно. Было ощущение, что мастер на краткий миг забыл, что на него возложены почётные "голубые обязанности" – манерности как ни бывало.

          – Я уже догадался. Спасибо.

          И вот теперь Игорь смотрел на такую вот "не его стрижку" и снова жалел, что у его волос "другая структура". "У этого-то волосы вьются, вот и получилась нормальная причёска. Не то, что у меня". Под эти невесёлые мысли, бросая завистливые взгляды на чужую стрижку Игорь сошёл с эскалатора. "Сейчас налево" – повторил он про себя, заставив оторваться от чужих волос и боясь по привычке уехать с правой платформы. Повторный взгляд на указатель – всё верно. И поезд – вот он. Игорь успел втиснуться в закрывающие двери: времени было в обрез, а надо было успеть по трём адресам до конца рабочего времени. Перед глазами снова замаячила та самая стрижка: "Ещё и в одном вагоне, что бы я уж совсем слюной от зависти изошёл!"

          Парень в это мгновение решил развернуться к Игорю боком, так как тот, зайдя в вагон, чуть не прижался к нему всем телом: ничего не поделаешь – "час пик". Игорь, чувствуя чужие усилия изменить местоположение, решил помочь страдальцу и тоже немного сдвинуться. После неловких извиваний получилось, наконец, развернуться, но папка, как просигнализировала Игорю его пустая рука оказалась, по-видимому, зажатой между телами или, что ещё хуже, на полу. Когда он, сопя, всё-таки вернул себе пластик с документами и выпрямился, то услышал:

          – Здравствуй, Игорь.

          Тот самый парень, со стрижкой грустно улыбался ему глазами Данила.

          – Здравствуй, Данил. Бывает же?.. – разве можно сказать что-то другое, встретившись через тринадцать лет. Игорь хоть и растерялся, но цифра "тринадцать" сама собой всплыла в его голове.

          – Выйдем? Или ты торопишься? – Данил смотрел грустно и... и больше ничего не мог найти в его глазах Игорь, как ни вглядывался.

          – Не очень, минут двадцать есть, – соврал Игорь.

          Они вышли из вагона на следующей остановке, поднялись на поверхность. Потом всё так же молча шли вдоль по улице. Зачем? Они и сами не знали, но, не сговариваясь, уходили всё дальше от метро, может они так бы и совсем вышли из города, но по дороге им попалась пустая скамейка в небольшом скверике – все другие были заняты.

          – Ты – в городе? В гости приехал или живёшь здесь? – они сели и долго молчали, прежде, чем Данил отважился заговорить.

          – Работаю и живу. А ты?

          – Я всегда был здесь, не уезжал. Тоже – работаю и живу. Работаю преимущественно, – невпопад закончил Данил.

          – И я преимущественно, – поддержал Игорь пока непонятный ему настрой бывшего одноклассника. Сам же он был смущён, сбит с толку этой встречей и не знал, как себя вести и что говорить.

          Они снова помолчали. Двадцать "свободных" минут давно прошли, пробежали – Игорь не замечал времени, не чувствовал его Он и забыл, как когда-то им хорошо было молчать вместе. Мужчина повернулся к Данилу – тот, запрокинув голову на спинку скамейки смотрел в небо. Игорь тоже поднял голову: пронзительная синь, белые облака. И вдруг показалось, что ещё мгновение и из-за спин выпрыгнет Ромка и что-то такое бессмысленное, но очень громкое выкрикнет кому-то из них в ухо.

          Давным-давно, будучи подростками, они нередко сидели вместе вот так, на лавочке, отдыхая после целого дня мотания по городу. Данил быстро уставал от долгой ходьбы, начинал задыхаться. Ромка же, сорвиголова, продолжал и дальше скакать по парку или скверу, где они решали отдохнуть. Иногда его заносило совсем в другой конец огороженной территории, и они могли вдвоём наслаждаться наступившей тишиной. В девятом... тогда они ещё были вместе, втроём, в один из таких очередных "экскурсионных" выходных, Данил уже просто не мог идти и лёг на лавку в маленьком парке около их дома. Ромка унёсся в соседний двор, к недавно включённому по случаю весны фонтану и оттуда уже неслись оглушительные, но довольные взвизгивания обрызганных им случайных девчонок.

          – Жалко, что сейчас светло.

          – Что? – Игорь согревшись, задремал. Как хорошо просто сидеть и не двигаться.

          – Говорю, что ночью небо очень красивое.

          Стряхнув остатки дрёмы, Игорь повернулся к их свалившемуся от усталости "экскурсоводу": Данил лежал головой вплотную к его бедру, ноги свешивались с другого конца лавки, рукой он загородил глаза от лучей клонившегося к закату солнца.

          – Ты ночью смотришь на небо? – недоверчиво уточнил мальчик.

          Данил не ответил. Игорю тоже захотелось растянуться, растечься... Теперь они лежали голова к голове и болтали ногами, иногда ударяя подошвами о чугунные ножки, лежали, слушая свои гулкие удары, смотрели в небо и, зеркально копируя друг друга, отсекали мешающие солнечные лучи положенной на лоб ладонью. Говорить было не обязательно.

          – Ты вспоминал обо мне? – Данил оказался смелее, что, в общем-то, Игорь знал всегда.

          – А ты? – Игорь был не готов к вопросу, он всё ещё лежал на той самой лавке, в своих воспоминаниях.

          – О, Игорь Алексеевич, у вас в роду были евреи?.. отвечать вопросом на вопрос... А ведь и не скажешь!

          Данил протянул руку, взлохматил волосы Игоря и преувеличено придирчиво оглядел, будто бы ища мнимое сходство, разочаровано поцокал. Они рассмеялись. Сразу стало легче, словно они до сих пор учатся в школе – напряжение ушло.

          – Я всегда помнил о тебе Данил. И я думал, что...