Текст книги "Астма (СИ)"
Автор книги: ChristinaWooster
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
И теперь я убедился в этом.
– Черт, Эдс, – выдыхает Ричи, слегка отстраняясь, – ты хотя бы дышишь?
Я открываю глаза, смотрю на обезумевшее лицо Ричи, пытаюсь прийти в себя. Я действительно израсходовал весь запас кислорода в легких, но меня это не волнует.
Сейчас я задыхаюсь не от приступа.
А от…
Чувств к Ричи.
– Да… Я… Почему ты… Остановился?
Ричи закусывает губу. Его глаза блестят, он тяжело дышит.
– Чувак, ты уверен?..
– Тозиер, заткнись, – говорю я и думаю снова его поцеловать, но он качает головой, – что?
– Это… Неправильно, – шепчет он.
– Но ты же сам первый поцеловал меня! Когда я потерял сознание! Я теперь точно это знаю! Почему ты мне соврал?! – я повышаю голос и сажусь. Я сижу на Ричи, упираясь здоровой рукой ему в худую грудь, которая ходит ходуном от тяжелого дыхания. Я могу пересчитать его ребра под тонкой, в родинках, кожей.
– Я испугался, что ты сдохнешь. В фильмах всегда делают искусственное дыхание.
– То есть это было искусственное… Дыхание? – с остановкой спрашиваю я, чувствуя, как сжимаюсь в маленький комок.
– Да.
Ричи не смотрит мне в глаза.
– И тебе лучше пойти спать в свою комнату. Извини.
– Нет… Ладно… Окей, все окей, – я встаю, немного шатаясь, и выхожу из комнаты Ричи, не обернувшись.
Мне физически плохо.
Я возвращаюсь к себе, закрываю дверь и спускаюсь по ней вниз, утыкаюсь лицом в колени и разражаюсь рыданиями.
Возможно, я большой для слез, но слишком маленький для таких чувств.
На губах все еще губы Ричи, но скоро это ощущение смывают слезы.
Я засыпаю на полу.
Комментарий к Письмо номер три.
плачь, плачь, танцуй, танцуй
беги от меня – я твои слезы
========== ГЛАВА 7. ==========
Утром я решаю пойти в школу. Меня еще не выписали, но сидеть в четырех стенах и пережевывать это снова и снова я точно не смогу. Я чувствую себя разбитой куклой, с выпотрошенными внутренностями. Я не спал всю ночь, голова болит, сердце ноет, а во рту так много невысказанных слов. Я собираю учебники, и свою волю в кулак, и отправляюсь в школу пешком, потому что боюсь не справиться с ездой на велосипеде. В ящике – третье письмо. Я прочитываю его на ходу и снова чувствую, что глаза щиплет от слез. Я заталкиваю письмо в рюкзак. Кто-то так сильно меня любит, а я разнюнился из-за проклятого Тозиера! Да будь ты проклят, Тозиер!
Приходя в школу, я первым делом направляюсь к своим друзьям. Я рад, что Ричи с ними нет. Я просто бросаю на парту письмо и жду их реакции.
– Ты решил сам себе писать любовные письма? – спрашивает с улыбкой Стен.
– Помогите мне узнать, кто это делает, – почти молю я, оглядываясь на дверь, боясь, что зайдет Ричи. Я рассказываю им все, что было написано в двух предыдущих. Билл присвистывает.
– Слушай, ну тут же вообще без вариантов. Даже почерка нет, – Беверли проверяет письмо на свет, – может, тут что-то зашифровано?
– Эт-т-т-то третье письмо? Б-б-будет еще од-и-и-иднадцать? – спрашивает Билл, заглядывая Беверли через плечо и читая его.
– Я не хочу ждать последнего. Я хочу узнать все. Кто это и зачем.
– Кто-то серьезно на тебя запал. Билл, почему ты не пишешь мне такого? – шутливо спрашивает Беверли, – ладно, Эдди, слушай. Предоставь это дело мне. Если эта девчонка хоть как-то знакома с тобой, значит, у вас точно есть общие уроки. Иначе где она еще может так пялиться на тебя, чтобы высчитывать твои родинки? Я буду внимательно смотреть сегодня за всеми девочками, наверняка, кто-то из них себя выдаст. Вы, парни, порой не замечаете очевидного.
Беверли поправляет короткую юбку, от чего у Билла начинает дергаться глаз, и выходит.
Я чувствую себя, как на иголках.
Весь день я, Билл, Стен и Беверли смотрим за всеми одноклассницами, ловим взгляды тех, кто смотрит в нашу сторону во время обеденного перерыва, составляем список подозреваемых, вычеркиваем сразу тех, кто чисто физически не мог каждое утро оказываться возле моего дома, к тому же незамеченным моей внимательной мамулей. Под конец дня, перед последним уроком, Беверли, оставив нас на всю перемену одних, возвращается слишком возбужденная. У нее в руках какой-то помятый листок.
– Я знаю, кто это! – почти кричит она, и Стен на нее шикает, – простите. Эдди, я знаю, кто это, – Беверли понижает голос, садится ко мне за парту, – это Бетти Рипсом.
– Кто?! – почти кричит Стен, – ты с ума сошла?!
– Вот, смотрите, – Беверли разглаживает рукой листок, мы смотрим на него во все глаза, – я увидела, что она пишет это на уроке истории и смотрит в твою сторону, Эдс. Я потом ее заговорила, после, ну, когда вы пошли в столовую, и незаметно стырила у нее листок.
– Бев… – укоризненно качает головой Билл, но девушка отмахивается.
– Тут стихи! Смотри, тут любовные стихи! Она пишет: «О, красивый мальчик, о, твои волосы словно пушистые облака» и прочую ерунду. Как в этих письмах! – Беверли оборачивается. В кабинете только мы и Бен Хенском, который слушает музыку в наушниках, но лишняя предосторожность не помешает, – и я узнала, что ее отец работает в издательстве.
– И что? – спрашивает Стен.
– А то, что там точно есть печатная машинка! Это Бетти, больше некому!
Меня слегка задевает выражение, что больше некому писать мне такие письма, когда именно в эту минуту заходит сама Бетти. У нас с ней есть общие уроки литературы и французского, но мы толком никогда не общались. Не больше чем просто «Привет» и «Пока». В принципе, она ничего. Невысокая, чуть ниже меня, у нее длинные русые волосы, всегда заплетенные в косички, щербина между зубами, и она носит клетчатые длинные юбки в складку. Она весьма милая, хорошо пишет сочинения, на уроках литературы ее всегда хвалят, но… Чтобы она писала такие письма? Мне? Не может такого быть…
– Привет, Бетти, – здороваемся мы с ней; она слегка улыбается, здоровается в ответ, проходя мимо нас, но совсем на меня не смотрит. Я замечаю у нее тетрадку в руках, которую она прижимает к груди. Вспоминаю, где она живет… Кажется, как-то в том году мы возвращались вместе со школы, где же мы проходили… А, на Авенстон-Авеню! Это всего лишь… В двух домах от моего… Неужели… Это Бетти?
Неожиданно Стен прерывает ход моих мыслей:
– Кстати, а где Ричи?
Я не успеваю ответить, когда он появляется в классе. Я, конечно, заметил, что его не было весь день, но не думал, что он вообще сегодня появится, но он все-таки приходит к последнему уроку. Он выглядит таким свежим, выспавшимся, спокойным! Я прячу глаза в парту и хочу выйти из кабинета. Желательно в окно.
– Эй, ребята! Что вы тут обсуждаете?
Я пытаюсь спрятать записку Бетти. Он недостоин это видеть.
– Кто-то пишет любовные письма Эдди, и мы весь день пытались выяснить, кто это, – говорит Стен.
– Твою мать, Урис, – шиплю я, – заткнись.
– Любовные письма? Малышу Эдди? Каспбрак, почему ты не сказал мне об этом? После той ночи, что мы провели вместе? – спрашивает Ричи, поправляя заляпанные очки.
Он спрашивает это слишком громко.
В классе кроме меня, Билла, Стена, Беверли, Бена и Бетти никого нет, но мне кажется, что на меня смотрит сотня глаз.
– Что… Что ты… Несешь, – лепечу я, чувствуя, как легкие сдуваются как воздушные шары, – не неси чушь.
– Ой, малыш Эдди, прекрати, своим друзьям ты бы мог рассказать, какая ночка у нас выдалась, – Ричи садится на стул, устроив локти на спинке, – или ты им не сказал? Малыш Эдди подумал, что я поцеловал его как Спящую Красавицу, когда он потерял сознание и…
– Заткнись! Заткнись! Заткнись! Какой же ты все-таки придурок! Зачем ты это делаешь?! – ору я. Я срываюсь со своего места, но Стен и Билл хватают меня за плечи, – почему ты ведешь себя, как говнюк?!
– Эдди, успокойся, – говорит Стен и начинает указывать мне на что-то глазами.
Я оборачиваюсь.
Из-за последней парты поднимается Бетти. Я не могу понять, почему Стен семафорит мне глазами, указывая на щербатую девочку в длинных гольфах на худых ножках, но тут я понимаю – у нее в руках такой же желтый листок, который я только что утром показывал ребятам.
– Стен?
Друг молчит, все в классе молчат. Ричи застыл с открытым ртом. Он смотрит на меня с каким-то презрением, как будто мы не целовались ночью. Я чувствую удар куда-то в желудок, от чего весь завтрак смешивается и хочет вырваться из меня. Я справляюсь с рвотными позывами, уши горят, а я кусаю внутреннюю сторону губы до крови.
И я понимаю. То, что было ночью – действительно было только ночью. Может, мне опять это приснилось? Показалось от нервного напряжения? А может, я все еще без сознания?
–Эдди, – тихо говорит Бетти. Я глубоко вдыхаю и снова оборачиваюсь на Ричи.
Если я никто и ничто для него, что ж, хорошо. Между нами нет ничего. Мы одноклассники и просто вынуждены жить под одной крышей. Окей. Ладно.
Он сделал мне больно, и если он чувствует ко мне хоть каплю чего-то – хотя бы дружеского… Я сделаю так же больно ему.
Я не хочу тратить время на другие мысли.
Я улыбаюсь Ричи так широко, как только могу. На мне голубая рубашка, красный свитер, а волосы я сегодня оставил слегка вьющимися. Я оборачиваюсь и подхожу к Бетти.
– Привет, Бетти! Классно выглядишь! Не хочешь прогуляться сегодня вечером? Как раз давно хотел тебе это предложить.
Все молчат. Стен выдыхает что-то типа: «Ну, ты и дурак», а Билл ойкает.
Мне не надо поворачиваться, чтобы услышать, как Ричи царапает паркет стулом, отодвигаясь от парты. А потом выходит из кабинета, громко хлопнув дверью прямо под аккомпанемент звонка.
А я смотрю на Бетти, смущенно улыбающуюся розовыми губами, и внутреннее ликую.
Хотя на самом деле, я просто стараюсь спасти разбитое сердце.
Да.
Я влюбился.
Но не в Бетти, которая строчит мне любовные письма.
А в Ричи.
Вот такие дела.
Комментарий к ГЛАВА 7.
надеюсь,я завтра приползу живая после работы и учебы
всем сладкий чмаф
========== Глава 8 ==========
Теперь все свободное время я проводил с Бетти. Я даже начал понимать Билла – оказывается, с девчонками может быть интересно. Мы не встречались в прямом смысле слова – ну, то есть, мы не гуляли за ручку и уж точно не целовались, хотя мне казалось порой, что она была бы даже не против. Я заметил, что на уроки в школу Бетти красит губы прозрачным, чуть с розовинкой, блеском, но когда мы шли с ней гулять – ее губы были девственно чистыми и гладкими, видимо, в расчете на поцелуй.
Я пока с этим не спешил. Как показала приктика – мне с поцелуями не везет. Мы общались с Бетти, гуляли, иногда после школы я заходил к ней делать уроки. Мы вместе с ней писали длинные сочинения по английскому, обсуждали прочитанные книги, которые задавали по литературе, мучались с точными науками. Билл, кажется, был только рад – ему теперь не надо было таскаться со мной и уделять мне время, раз я тоже, вроде как, нашел себе девушку. Я теперь сидел за одной партой с Бетти, а Стен собрал вои вещички и переехал к Майку Хэнлону, афроамериканцу, который перешел к нам в школу только в прошлом году. Они быстро подружились со Стеном на почве любви к какой-то баскетбольной команде.
Ну, а Ричи…
Я видел его только в школе и иногда дома. Вход в его комнату мне всегда был закрыт, да я туда особо и не рвался. По вечерам я слышал, как он играл на гитаре, терял аккорды, чертыхался и начинал снова. Я стучал ему в стенку и кричал, чтобы он заткнулся, на что он кричал мне, чтобы я пошел и отлизал у своей подружки. Смутно представляю себе, что это такое, но наверное, что-то не очень приятное. Я еще сильнее начинал стучать ему в стенку, пока не раздирал кожу на руке об узорчатые обои.
Родители пытались со мной поговорить. Они видели мои изменения, изменения в наших с Ричи отношениях. Я перестал делиться с матерью своими переживаниями, а на ее вопрос о том, кто та таинственная девочка, с которой я гуляю, я лишь что-то мычал в ответ и делал вид, что с головой ушел в домашнюю работу. Я стал позднее обычного возвращаться домой. Я перестал практически полностью общаться со Стеном, Биллом с Беверли, хотя последние особо и не переживали по этому поводу – их роман переживал самую бурную стадию.
Ричи снова отдалился и стал не больше, чем просто соседом. Я выжидал, пока он освободит ванную, и шел туда только когда слышал, что ключ в его комнате поворачивался. По вечерам он все так же неизменно пил чай с моими родителями и рассказывал им об успехах в школе. Я по ночам плакал от бессилья, и на утро подушка все еще хранила следы моих слез.
Я плакал не о себе, а о Ричи.
Как бы он ни раздражал меня, я все рано понимал, что я влюбился в него. Нельзя просто так впервые поцеловаться с человеком (пусть и даже с парнем, когда ты сам тоже парень), а потом сделать вид, что этого человека нет в твоей жизни. По ночам, когда я закрывал глаза, я снова вспоминал тот поцелуй, прокручивал в голове, как фотопленку, вспоминая всякие мелочи, по типу того, как Ричи слегка коснулся языком моей губы или с какой частотой он дышал, или как он положил руку мне на локоть и…
Когда я оставался у Бетти, и мы весте делали домашние задания, я часто ловил себя на мысли, что смотрю на нее, но вижу Ричи. Я смотрел на ее тонкие волосы-колоски и представлял пышную шевелюру Ричи, которая к вечеру была настолько запутанная, словно он не расчесывался неделями. Я смотрел на тонкую шейку Бетти, когда она что-то писала, и представил шею Ричи, бледную, в прожилках вен, которую он в минуты раздумий почесывал карандашом, оставляя на ней красные полосы. Я смотрел в зеленые глаза Бетти, а видел карие глаза Ричи.
Я сходил с ума.
Все чаще я стал ощущать то тянущее чувство «там», внизу, и не понимал, что делать. Бетти принималась объяснять мне про климат в Африке, а я сидел, как на иголках, ерзал, сжимал ноги , вспоминая Ричи.
И самое страшное…
Письма продолжали приходить.
Каждое утро, неизменно перед школой, в ящике было письмо. Я читал его по пути, один раз даже чуть не угодил под колеса автобуса. Я не мог понять, зачем она это делает? Мы вместе уже неделю, ну, не официально, но все же, а письма все приходят и приходят. Я складывал их в книжку, смотрел, как она распухает, и эти листки казались мне чем-то зловещим. Я не говорил Бетти про письма – я читал их, они мне нравились, она мне тоже, как человек, и пока мне это было достаточно. Я решил все же подождать, что будет после того, как я получу последнее письмо.
Но однажды, после очередного слишком откровенного, слишком голого письма, я все же спросил у нее:
– Зачем ты это пишешь?
– Ну… – она явно смутилась, – я так провожу свое свободное время. Может, в будущем стану журналисткой или писательницей. Эти мысли просто появляются в моей голове, и все. Я не знаю, куда их деть, если просто не записать их. Вот и все.
– У тебя хорошо получается, – говорю я, указывая на тетрадку, – правда.
– Спасибо, – сказала Бетти, смущенно улыбаясь, – ладно, не отвлекайся, у нас еще четыре задачи по математике.
Да, она была очень симпатичная, когда распускала волосы и была не в тех длинных юбках, а, например, в вельветовых зеленых брюках и белой рубашке. Она надевала на руку резинку для волос, как браслет, и иногда перебирала ее пальцами. Я смотрел на ее руку в тонких светлых волосках и вспоминал чуть грубоватую руку Ричи, которой он хлопал меня по ладони, руку жесткую и сильную, с черными, слегка вьющимися волосками.
***
Однажды я зашел в ванную, не услышав, что Ричи еще там. Дверь оказалась открыта, и я так и застыл на пороге.
Ричи стоял возле зеркала, его лицо было намазано чем-то белым и он водил бритвой по подбородку. Господи, он что, уже бреется?!
На Ричи не было ничего, кроме полотенца. Его волосы были мокрые после душа. Он был без очков, и близоруко щурился, вглядываясь в зеркало над ванной, пытаясь аккуратно водить бритвой по лицу. Правая рука его была напряжена, он был очень сосредоточен. Я попятился и ударился об дверь.
– Черт!
Ричи вздрогнул от неожиданности и мазнул бритвой себе по лицу. Я увидел капли крови и то, как он прижал руку ко рту.
– Каспбрак, мать твою! Тебя стучаться не учили?!
Я стоял, потирая ушибленную руку и смотрел на Ричи. В глазах все поплыло. В ванной было жарко после душа, Ричи начала копошиться в шкафчиках в поисках ваты, чтобы остановить кровь. Он порезался прямо над губой, и пара капель окрасили его рот. Я снова вспомнил, как он меня целовал. Вот бы сейчас слизнуть эти капли… О чем я только думаю?!
– Выйди отсюда, не видишь, у меня травма? – воскликнул Ричи,– черт, щиплет…
Он попытался смыть кровавую пену, и я решил ему помочь. Этот придурок еще неправильно промоет царапину и занесет себе кучу микробов! Он даже не знает, где у нас тут что!
Я опустился на корточки возле маленького ящичка и вытащил оттуда вату и перекись.
– Дай помогу, – сказал я тихо, избегая смотреть ему в глаза. Ричи застыл, но не оттолкнул меня. Он уткнулся языком в край губы. Приподнявшись на цыпочки (черт, какой он высокий по сравнению со мной), я приложил смоченную вату к его ране над губой. Ричи дернулся, втянул воздух через сжатые губы и не издал ни звука.
– Извини, что напугал, – сказал я, – дверь была не заперта, а ты…
– Пустяки, – Ричи продолжал стоять, пока я прижимал к его ране вату. Он смотрел на меня, и глаза его и без очков выглядели такими большими… Черные и густые ресницы откидывали тень на щеки. Мне захотелось, чтобы он снова меня поцеловал. Не нужна мне никакая Бетти, черт с ней и ее письмами, я хотел, чтобы Ричи меня поцеловал и все…
Ну, или хотя бы поблагодарил, а не сказал:
– Все, хватит. Она остановилась.
А мне показалось, что остановилось мое сердце. Ричи отвел мою руку от своего лица, и указал головой на дверь.
Я почувствовал себя таким униженным.
– Каспбрак, ты оглох? Выйди отсюда, мне надо одеться.
Но я продолжал стоять и смотреть на его худое тело, которое еще не превратилось в мужское, но уже и не было по-детски непривлекательным, как мое. Я замялся в дверях.
Мы были с ним вдвоем в ванной, окутанные парами горячего влажного воздуха, а я сжимал в руке вату с кровью Ричи. Первой взрослой кровью, которая проступила на его взрослом лице.
Я почувствовал, что краснею, гладя на Ричи, ощутил снова то чувство… Это все происходило какие-то считанные мгновения, но для меня они растянулись в вечность.
– Если ты хочешь мне отсосать, то скажи прямо, а не смотри на меня таким взглядом, – усмехнулся Ричи, надевая очки, – ну? Пошел на хрен отсюда.
Я на секунду представил то, о чем он мне сказал. В голове помутилось, я закашлялся. Не сказав ни слова, весь красный от стыда и чувств, я выбежал из ванной и промчался по коридору в свою комнату. Я закрыл дверь на ключ, привалился к ней спиной и несколько минут слушал, как в ушах отдает сердечный бит.
Я посмотрел вниз на домашние шорты. Опять эту ерунда. И что с ней делать? Я слегка прикоснулся. Болит. Сильно болит. И всегда начинало болеть и тянуть после встреч с Ричи, после его поцелуя, после всех тех наших «больничных» моментов.
Может, сделать так, как говорил Стен?.. Может, это поможет?..
Я десять раз проверил, что дверь закрыта на ключ. Опустил шторы. Я не знал, что делать дальше. Надо сесть? Или лечь? Или стоя? Черт, Стен, в следующий раз давай более подробные инструкции!
Я подошел к кровати и сел на ее край. Расстегнул пуговицы на шортах. Почему он так увеличивается? Черт, блин, что происходит.
Я посмотрел на свою руку, потом на него. На руку и на него. Ладно, окей, да, я называю свой член – он. А как еще?!
Я осторожно прикоснулся к себе. Взял в руку. Ладно, пока ничего страшного. Вроде бы даже приятно. Подвигал рукой. Кажется, так? Вверх-вниз, вверх-вниз.
Ох, черт.
Ублюдство.
Это действительно оказалось приятно. Я откинулся на кровать, закрыл глаза.
И перед моими глазами опять встал образ Ричи.
(Ладно, признаю, слово «встал» звучит каламбуром в данной ситуации, но думаю, вы меня поняли).
Моя рука стала двигаться быстрее.
Я думал о его губах, руках, глазах. Обо всем Ричи. Напряжение росло и в какой-то момент мне показалось, что я сейчас взорвусь. Я старался глубоко дышать, через нос, а выдыхать через рот, но получалось не очень. Все мои легкие тоже заполнил Ричи. Я стал еще быстрее двигать рукой, в голове звучал голос Ричи:
«Если ты хочешь мне отсосать, то скажи прямо, а не смотри на меня таким взглядом».
«Эй, Эддс».
«Эдди, дыши, дыши, Эдди!»
«Я могу не продолжать это».
«Неужели ты не рассказал своим друзьям, какую ночку мы провели?..»
Образы, слова, ощущения крутились перед моими глазами, я будто отключился, а потом…
Что-то произошло.
Я почувствовал такой мощный разряд, будто меня ударило током. Сердце забилось где-то в горле, я не мог даже выдохнуть, а ногу свело судорогой.
Если это был приступ астмы, то самый сладкий приступ астмы, который у меня только был.
Я открыл глаза. На домашние красные шорты что-то пролилось. Что-то липкое, тянущееся… Черт, что это?! Что со мной произошло?!
Я быстро оделся, хотя там все еще пульсировало и тянуло, но уже как-то спокойнее, отпуская. Я стал искать какой-то платок или салфетку, чтобы вытереть руку, и вдруг наткнулся на платок, который отдал мне Ричи, чтобы я мог вытереть кровь из носа. Я его выстирал, аккуратно сложил в четыре раза и убрал под подушку, потому что это была единственная вещь, оставшаяся у меня от Ричи.
Я вытер руки и сел на кровати, сжав ладони между коленями.
Я не совсем понимал, что я сделал, и меня начало трясти от переполнивших чувств и новых ощущений, которые я до этого даже близко не испытывал.
Но факт того, что я сделал это – это! – думая о Ричи, заставляло мое сердце падать куда-то вниз, к кишкам.
Да, я впервые сделал это, думая о Ричи.
А через пару часов я должен был идти к Бетти, делать уроки, в то время как ее родителей сегодня впервые не должно было быть дома.
Я думал как раз поцеловать ее сегодня, чтобы забыть о Ричи.
Но как-то фигово у меня это получилось.
Комментарий к Глава 8
Это было сложно загрузить с телефона в перерыв на работе, но я смогла
Целую за все ваши комментарии
Вы лучшие пупсики явно
========== ГЛАВА 9. ==========
«Привет, Эдди.
Твой голос – словно звук льющийся воды для мучающегося жаждой путника.
Я пытаюсь тебя забыть, но почему-то у меня ни черта не получается. Я – как на ладони, перед тобой, не могу утаить ни единого взгляда, ни единой мысли, а ты радуешься, читая эти письма. Радуешься моей беззащитности, незащищенности, простоте, легкости. Ведь я всегда пишу только то, что думаю, возможно, порой излишне остро, резко и откровенно, но ведь ты сам побуждаешь меня к этому.
Я скучаю по тебе, если бы ты только знал, как я по тебе скучаю.
Чуть ли не до истерик, не до паники, что больше никогда не увижу, до невыносимости, до молчаливости, до разглядывания квадратов линолеума на полу, до подпевания этим сопливым песням о любви.
Я скучаю, Господи, как же я по тебе скучаю».
***
– Эй, Эдс. Нам нужно поговорить.
Это происходит вечером, когда я уже пришел в себя и занялся уроками. Я пытался отвлечь свои мысли на биографию Эйнштейна, но у меня плохо получалось. Услышав голос Ричи, я похолодел изнутри, а снаружи меня бросило в жар. Я вспомнил про платок… Только не это.
– Ты плохо делаешь вид, что не замечаешь меня. У тебя глаз задергался, – говорит Ричи, уже переступая порог моей комнаты.
– Что тебе надо?
– Поговорить.
Я откладываю в сторону учебник и смотрю на Ричи немигающим взглядом.
– У тебя три минуты.
– Хватит нудить. Эдс, я…
– Две минуты и пятьдесят пять секунд.
– Заткнись! Послушай… То, что произошло – давай забудем об этом. Ладно?
– Ты о чем? – я делаю вид, что не понимаю, о чем он говорит, но внутри меня все клокочет.
– Ну… – Ричи запихивает руки в карманы джинсов почти по самые локти, – о том, что было. Ну, мы, типа, поцеловались…
– Ага. Типа.
– Хватит, Каспбрак! Я был не в себе после кошмара, ты – перенес сотрясение мозга, и вообще… Тебе лучше не связываться со мной. В смысле, мы можем общаться, но…
– Но? – я смотрю на Ричи, перебегаю глазами по его фигуре, – что но?
– Лучше держись от меня подальше… В разных смыслах… Когда-нибудь я объясню тебе… Но не сейчас.
– Как скажешь. Только боюсь, потом мне будет уже не так интересно. Да мне и сейчас уже плевать, – я пожимаю плечами, делая вид, что все произошедшее меня ни капли не волнует. Я блефую так неумело, что удивительно, что Ричи ничего не замечает. Он цокает языком, приподнимается на носках, с шумом опускается.
– Мир?
– Мир.
– Братья навек и все дела? Ну, раз мы братья, инцест – дело такое…
Я не могу удержаться и все-таки прыскаю со смеха. Да, я влюблен в него по самые яйца. К слову о них – они снова заныли. Я никогда и никому в жизни не признаюсь, что я сделал, думая о Ричи. Надеюсь, он тоже никогда не узнает, на что я употребил его платок.
И употреблял потом еще пару раз, но об этом пока не будем.
– Ты идешь завтра на вечеринку к Бену? – Ричи осторожно проходит позади меня и присаживается на край моей кровати. Еще совсем недавно мы оба валялись на ней, рассказывая друг другу свои жизни, а теперь сторонимся друг друга, как враги.
– Какая вечеринка? – я оборачиваюсь на Ричи, – впервые слышу.
– А, точно, он же просил меня передать тебе. Его родители в субботу уезжают, и он зовет всех нас к себе домой. Говорит, чтобы ты приходил с Бетти. Ты придешь? С ней? – спрашивает Ричи.
Я снова наклоняюсь над учебником. У меня так много чувств, что я не знаю, на каком из них сосредоточиться. Мне и хочется отпинать Ричи за то, что он со мной сделал, и хочется повалить его на кровать и снова поцеловать, и заставить его признаться мне в чувствах или сказать ему самому…
Но я молчу. Смотрю на страницы учебника, буквы пляшут и не складываются в слова. Я глубоко выдыхаю.
– Так ты придешь?
– Да.
– С ней? – снова спрашивает Ричи.
– Да. Конечно. Мы же вместе, – отвечаю я таким будничным тоном, что сам удивляюсь, откуда это во мне. Глаз действительно начинает снова дергаться, я понимаю, что мне попала в глаз ресница, и пытаюсь проморгнуть все свои чувства.
– У тебя как будто нервный тик случился, – говорит Ричи, рассматривая меня. На его худых руках проступили вены. Я не могу полезть грязным пальцем в глаз, а уходить в ванную и оставлять Ричи в моей комнате не хочу. Я все моргаю и моргаю, пока Ричи не говорит:
– Дай посмотрю.
– Что?
Ричи вскакивает с кровати, подходит ко мне, хватается за спинку крутящегося кресла и поворачивает меня к себе. Секунду смотрит на мое лицо сверху вниз, потом встает на коленки перед стулом и начинает вглядываться мне в глаза.
– Рич…
– Тихо, у тебя ресница прямо на самом глазном яблоке.
Я дергаюсь и начинаю ощущать тошноту.
– Закрой глаза, – тихо говорит Ричи, – теперь зажмурь сильно правый. Вот так, да. И попробуй под закрытым веком повращать глазом. Ага, молодец. Открывай.
Я открываю глаз и чувствую, что мешающая ресница пропала. Ричи сидит возле меня на коленках, вглядываясь мне в глаза. Я не знаю, куда деть себя, свои руки, свое туловище.
– Можно задать тебе вопрос?
– Дда… – я начинаю заикаться как Билл, – да, можно.
– У вас… с Бетти…. Что-нибудь было?
Я вижу в Ричи немую просьбу сказать «Нет». Не знаю, почему я это почувствовал, но он явно хотел, чтобы я сказал нет. Я на секунду открываю рот, потом снова его закрываю, кусаю себя изнутри за щеку.
– Да.
Мой рот выдает это короткое слово против моей воли. Ричи дергает головой, будто я его ударил. Что ж, это мой ответ ему за то, что он выгнал меня из ванной.
– Окей. Хорошо. Тем лучше, – произносит Ричи и поднимается. На секунду он делает жест рукой, будто хочет упереться мне ладонью в коленку, чтобы помочь себе встать, но рука его так и застывает в воздухе.
– Рич… Постой, – окликаю его я.
– Что?
– Это ведь… Не повлияет на нашу… Дружбу? – спрашиваю я, не до конца сам понимая, что я имею в виду под словом «это» – то ли моя не существующая половая связь с Бетти, то ли то, что мы с ним целовались в ванной, а сейчас он стоял передо мной на коленях и всматривался мне в глаза, пытаясь прогнать ресницу, или то, что он поцеловал меня, когда я потерял сознание, или то, что я вытирал ему кровь из пореза, и мастурбировал на него…
Черт, зачем я снова об этом вспомнил.
– На дружбу? – усмехается как-то грустно Ричи, – на дружбу, конечно, нет. Приходи завтра на вечеринку, обязательно. Потусим вместе. Как друзья, – он выделят последнее слово.
Я силюсь улыбнуться, но губы сводит.
– Да. Да, я приду.
– Отлично, Каспбрак. Не буду больше отвлекать.
– Окей, Тозиер, – отвечаю я, и когда Ричи прикрывает за собой дверь и удаляется, по моему мнению, на достаточное расстояние, я начинаю снова беззвучно плакать, кусая себя за ладонь, чтобы не издать ни звука.
Я вел себя как полный придурок и вот сам теперь влюбился в такого же полного придурка.
Что мне теперь делать?
Любовь сама по себе – не сахар, любовь в тринадцать лет – это как пережевывать перец с солью, а влюбиться в тринадцать лет в парня, когда ты сам парень…
Тут я даже отказываюсь подбирать слова.
Комментарий к ГЛАВА 9.
ждем вечериночку у бена, хех
========== Майкл Джексон. ==========
«Привет, Эдди.
И если ты сейчас сомневаешься в себе – не надо. Ты и только ты знаешь, что лучше тебе делать и как.
Я представляю, как шепчу тебе эти слова в твои маленькие, аккуратные ушки, проводя по ним слегка языком, только чтобы заставить волосы на твоих руках подняться, как фанаты на концертах.
И если для кого-то ты лузер, для меня – ты самый главный любовник».
А потом была вечеринка.
К слову, это была моя первая вечеринка, и вы не поверите – родители отпустили меня туда только при условии, что я назову имена всех присутствующих, а Ричи не будет отходить от меня ни на шаг. Если бы моя мама знала, насколько в один момент мы стали близки с Ричи, она бы так не говорила.
Но мне пришлось ее послушаться, потому что сегодня я решил, наконец, действовать. И если у меня не получалось действий с Ричи – я хотя бы смог сохранить его дружбу – то надо было начинать действовать с Бетти, и, может быть, мою ориентацию еще можно было спасти.
Не поймите меня неправильно: я прекрасно осознавал, что со мной происходит. Я ходил в детстве в церковь, и многое знал из Библии, как то – что Бог сотворил мужчину и женщину, а если ты парень и тебе нравится парень, то это плохо и все такое…
Но я любил Ричи не как парня. Я любил его как человека, за его качества, за то, какой он, и каким я становлюсь рядом с ним.
Мне просто не повезло, что он был заключен в оболочку того же пола, что и я.
У меня не было никаких гнусных мыслей относительно него (просто потому что я в принципе мало что знал в плане секса), поэтому я считал, что в моей чистой и невинной любви нет ничего плохого.
Жаль, что Ричи так об этом и не узнал.
Мы пришли к Бену, когда добрая половина класса уже собралась там. Я настаивал прийти к ровно означенному времени, но Ричи закатывал глаза и говорил, что первыми на вечеринку приходят только недоумки, у которых нет больше никаких дел как ждать эту самую вечеринку, а люди себя уважающие приходят к середине, когда кто-то уже наблевал, кто-то уже с кем-то потрахался, и об этом можно будет потрепаться.
