Текст книги "Астма (СИ)"
Автор книги: ChristinaWooster
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
– Ты мне друг? – спрашиваю я.
– Да, но…
– Тогда выйди и отставь меня здесь на пять минут. Я же тебе сказал, придурок, что этого очкастого в своем доме я не потерплю. Но начнем сначала со школы.
Стен кряхтит и вздыхает, но послушно встает, еще туже заправляет рубашку в шорты с высокой посадкой и выходит из кабинета.
– А что мне делать, если кто-то придет?
– Не давай ем войти. Начинай читать молитвы, или что вы там еще делаете, – говорю я, выталкивая Стена за дверь.
Так, у меня есть всего несколько минут. Сердце взволнованно подпрыгивает в груди. Я подбегаю к школьной доске, морщусь, но хватаю мокрую тряпку и стираю написанное учителем. Хватаю мел, и начинаю остервенело писать.
Пусть узнает, кто здесь главный.
Я ставлю точку, как только звенит звонок. Я захлопываю створки доски, мою руки с мылом и сажусь на свое место, как ни в чем не бывало. Буквально в это же мгновение входят Стен и остальные ученики под звук звонка. Стен смотрит на закрытую доску, молчит, лишь поджимает свои тонкие губы еще больше. Стен садится за одну парту со мной, Билл и Беверли сзади.
Последним в класс входит Ричи, вместе с учителем. Они о чем-то разговаривают, и учитель смеется. Что? Какого черта? Почему этот вечно недовольный и злой Петерсон смеется над шутками Ричи? Как он может так быстро всех обращать на свою сторону? Что это за магия? Почему единственный человек, кого он бесит – это я?
Все рассаживаются по своим местам, я оборачиваюсь на Билла, но он ничего не замечает, лишь рукавом школьного блейзера стирает остатки блеска для губ, которым наградила его Беверли за всю перемену. Я вижу, как она подтягивает ворот рубашки повыше, чтобы не было видно на шее отпечатков губ Билла. Я закатываю глаза так же, как Стен.
– Доброе утро, класс, – говорит Петерсон, и кладет руки на плечи Ричи, – позвольте вам представить вашего нового одноклассника – Ричард Тозиер, и по совместительству он теперь брат Эдди Каспбрака…
– Он мне не брат, – резко говорю я, – не брат, понятно?
– Каспбрак, ты сейчас выйдешь за дверь, – отвечает Петерсон, щуря глаза. Его рыжие волосы волнами падают на лоб, – ребята, будьте добры к Ричи, надеюсь, вы подружитесь.
– Все привет, – говорит Ричи, улыбается, поправляет очки.
Все наперебой начинают говорить ему «Привет, Ричи!», кто-то выкрикивает: «Эй, классная рубашка!», а Бен Хэнском, наш самый толстый одноклассник, выглядывая из-за Стена, говорит мне:
– Повезло тебе, Эдди, у тебя клевый брат! Я успел поговорить с ним за обедом – он классный. Защитил меня от нападок Генри Бауэрса.
Что? Этот дохляк смог защитить кого-то от нападок этого психопата Бауэрса, который держит в страхе всю школу? Ну, вы сейчас все увидите, какой он блин, крутой.
– Ричи, может, ты хочешь сесть с Эдди? Я могу попросить Стенли отсесть к Бену, – говорит учитель, и я хватаю Стенли за руку.
– Нет, мистер Петерсон, я хочу сидеть со Стенли, – твердо говорю я, и чувствую, как Билл вздыхает позади меня.
– Хорошо, Эдди. Ричи, садись, пожалуйста, с Беном, вот сюда.
– Хорошо, мистер Петерсон.
Ричи проходит мимо Стена, Бен подвигается, и Ричи садится с ним за одну парту. Между нами с ним только Стен, который если что будет удерживать меня от того, чтобы не вцепиться в Ричи. Но я спокоен. Пока что. Я начал свою месть, первый ход за мной.
– Итак, давайте начнем. Тема сегодняшнего урока… Кто закрыл доску? – мистер Петерсон поправляет галстук, – одну секунду.
Учитель открывает створки доски и…
Весь класс начинает презрительно фыркать и гудеть. Класс превращается в улей. Я сижу, сложив руки в замок прямо перед собой, ноги почти достают до пола, но я не болтаю ими в воздухе. Я слышу, как Билл выдыхает:
– В-в-в-в-вот дер-р-р-рьмо.
Стен так сильно закатывает глаза, что они скоро у него провалятся. Он не смотрит на меня, но под столом толкает пинает меня ногой.
– Тише, класс! Тише! Кто написал эту мерзость?! Я спрашиваю, кто написал эту мерзость на школьной доске?!
Я молчу. Все молчат. Никто не смотрит на меня, потому что никому и в голову не придет, что это мог делать я. Я написал это печатными буквами, поэтому никто не узнает меня по почерку.
В классе продолжают все шуметь и улюлюкать, будто увидели что-то непристойное. Я чуть откидываюсь на спинку стула и смотрю на Ричи. Он сидит ни жив ни мертв, вперив взгляд в парту, спрятав руки между коленями. Его спина ссутулилась еще больше, а Бен в ужасе на него смотрит.
– Класс, успокойтесь!
– Кажется, новенький у нас не приживется. Эй, Эдс, сочувствую, – кричит кто-то с последней парты, и я ощущаю волну радости. Она захватывает меня, переполняет, рвется наружу победоносным криком.
И тут случается нечто неповторимое.
Звук криков и завываний прерывает скрежет отодвигающегося стула по паркету. Ричи хватает свой рюкзак и, низко наклонив голову, выбегает из кабинета. Я успеваю заметить, что по его щекам текут слезы.
– Мистер Тозиер, постойте! Ричи! – учитель чертыхается, – всем оставаться на месте! Я вернусь с директором и мы будем разговаривать об этом уже в его присутствии! Ричи, стой! – Петерсон бросает мел на пол, тот падает, крошится на тысячу мелких кусочков, как, наверное, сердце новенького. Он выбегает вслед за Ричи, а в классе продолжают вопить.
– Ты придурок, – говорит Стен, даже не поворачиваясь ко мне. Он цедит это сквозь зубы, словно меня здесь и рядом нет. Я поворачиваюсь к Биллу и Беверли, но они молча качают головой, а Беверли опять очень странно на меня смотрит.
Я перевожу взгляд на доску.
«Ричи Тозиер – мерзкий вшивый гей. Берегите свои задницы».
Комментарий к ГЛАВА 3.
оставляйте, пожалуйста, комментарии, это очень важно для меня
========== Глава 4. ==========
***Наверное, если бы дело происходило в глупых книжках, я бы сказал, что эта ситуация – с надписью на доске – стала переломным моментом в моей жизни. Что я осознал свою ничтожность, извинился перед Ричи и мы стали лучшими друзьями.
Нет, переломный момент только должен был произойти, и я жил, даже не подозревая о нем.
Никто в классе, ни директор, ни учителя не узнали, что эту надпись сделал я. Стен, Билл Беверли, конечно, молчали при всех, но наедине высказали мне, что думали обо мне.
– Эдди, мне кажется, ты настоящая заноза в заднице. Оставь бедного Ричи в покое. Он пережил драму, он второй день находится в новой семье, а ты портишь ему жизнь, – говорит Беверли, недвусмысленно приподнимая брови.
– Если бы ты не был моим другом, я бы тебя за это ударил, – говорит Стен, не вынимая руки из карманов.
Билл молчал, но смотрел осуждающе. Мне показалось, что в один момент я лишился всех своих друзей. Когда они стали такими борцами за справедливость? Что происходит? Почему всего за пару дней моя размеренная жизнь потекла не в том направлении? В чем я провинился?
– Ладно, я не буду больше так издеваться над ним. В школе, – добавил я.
Признаюсь, вид плачущего Ричи вывел ненадолго меня из себя. На минуту я подумал, не перегнул ли я палку, но потом решил, что это меньше из того, что я мог сделать. Но на время я решил дать ему перерыв.
Мы стали избегать с Ричи друг друга. Мы не ссорились, не ругались, мы даже не разговорили. В школе мы проходили мимо друг друга, дома – тоже. Я игнорировал его, как будто он был просто предметом мебели, не больше. Родители пытались поговорить со мной, но я начинал симулировать приступ астмы, и меня отпускали к себе в комнату с зажатым в руке ингалятором, которым я даже не пользовался.
Я слышал, что в своей комнате Ричи по вечерам играет на гитаре, а потом пьет чай с моими родителями, как самый полноценный член семьи, в то время как я сидел наверху в одиночестве и упивался собственной ненавистью. Я не мог признаться себе, что в принципе, он даже смешно шутит, потому что некоторые обрывки их разговоров долетали до моей комнаты, но я был настолько зол и непреклонен, что решал лучше голодать, чем спускаться к ужину, когда Ричи еще был за столом.
Однажды я услышал, как отец сказал маме:
– Барбара, дай ему время. Эдди непростой ребенок. Он привыкнет, вот увидишь. По крайней мере, он больше не закатывает истерики.
– Ты думаешь, молчание лучше истерик? – неуверенно спросила мама.
– Иногда да.
Я кусал губы до крови, подтягивал к колени к подбородку и тихо плакал. Я расковырял царапину, которую получил, упав на Ричи в первый день в его новой школе. Я надеялся, что я занесу себе заразу, мне придется ампутировать ногу, и я мру. И тогда они заплачут из-за меня, но будет уже поздно. Но это была всего лишь царапина.
Мне не хотелось его видеть, мне не хотелось даже думать о том, что он существует. Я решил пойти по пути меньшего сопротивления – не замечать его.
В школе он теперь начал вовсю общаться с Беном и Майком Хенлоном, они стали прям неразлучной троицей. Учителям он нравился. Несмотря на неаккуратность, Ричи обладал выдающимися способностями в математике и физике, быстро справлялся с контрольными по всем предметам, и в случае чего, помогал другим. Я никогда не просил его о помощи, но для меня было страшным ударом, когда я увидел, как Стен и Ричи после уроков сверяли ответы в контрольной работе.
– Стен! Какого черта?! Ты что, начал общаться с Тозиером?!
– А что, это запрещено? – Стенли поправил кудрявую челку, – мы просто говорили об учебе.
– Я просто… Я думал…
– Брось, Эдс. Все забыли о том дерьме, что ты написал. Или не забыли, но сделали вид, что им плевать. Положительные качества Ричи в любом случае перевесили. И он ни разу не дал повода подумать о нем так, как ты хотел бы, чтобы о нем думали все.
Мне нечего было на это возразить своему другу еврею. Наши тусовки у него дома стали все реже и короче. Билл все торопился к Беверли, а оставаться со Стеном наедине мне не хотелось – после того, что произошло, мне казалось, что он меня предал. Я думал, что недалек тот день, когда я приду в класс на уроки, и увижу, что Стен сидит с Ричи.
И если я говорю, что мы никак не контактировали с Ричи, то я именно это и имел в виду.
Однажды Стен заболел, а Бен уехал с родителями на все выходные и в понедельник не смог прийти на уроки. Я сидел один, Ричи тоже. Учительница химии, миссис Монтгомери, решила провести лабораторную работу, а реактивов на всех не хватало. Не поворачиваясь к нам от доски, она сказала:
– Эдди, сядь к Ричи, я дам вам один набор реактивов.
На что я невозмутимо ответил:
– Но здесь никого нет, миссис Монтгомери.
Учительница обернулась на меня и смерила презрительным взглядом. Химия – единственный предмет, в котором я не понимал ничего, и вытаскивал средний балл только при помощи Стена. Она это знала, и не любила меня. А еще я всегда отказывался стирать с доски мел из-за астмы, которую она считала не более чем выдумкой, чтобы косить от уроков и других поручений. В кассе все затихли.
Все как-то поняли, и учителя тоже, что меня лучше не доводить лишний раз, называя Ричи моим братом. Учителя относились к нам как к обычным одноклассникам, и старались лишний раз не сбивать нас лбами, потому что знали – «я слабый ребенок, который остро на все реагирует». Но миссис Монтгомери было все равно. Она повторила свой приказ, а я так же невозмутимо посмотрел на парту Ричи, за которой он застыл с карандашом в руке, и повторил, что не вижу свободных мест.
– Тозиер, сядь к Каспбраку.
– Нет, – ответил Ричи, – я не буду сидеть с ним.
– Вы ведете себя, как малые дети, – учительница стукнула ладонью по столу, – живо сели вместе, я сказала!
Я продолжал сидеть на своем месте, Ричи тоже.
Не знаю, что было бы, если бы Билли не попытался спасти ситуацию.
– Мм-м-м-мисис Монтгомери, я с-с-с-яду к Эдди, а Б-бебеверли к Ричи.
Так и порешили. Билл продолжал весь урок посылать в меня ядовитые взгляды, и оба мы контрольную, конечно, завалили.
Но мне было все равно.
Выходя из кабинета, я столкнулся с Ричи в дверях – тот посторонился, будто я его ошпарил своим присутствием, и молча вышел следом, даже не посмотрев в мою сторону.
Не могу сказать, что это было то, чего я добавился – но уж лучше, чем ничего.
***
Однажды вечером я возвращался после кино домой один. Стен должен был вернуться домой раньше, чтобы помочь матери, и поэтому он свернул на другой улице, чтобы поскорее оказаться к себя, а Беверли и Билл должны были остаться дома у нее до утра, так как у ее отца была ночная смена. Иногда мне казалось, что Билл просто сходит с ума от своих чувств к самой обычной девчонке, но ничего не мог поделать. Билл и до ситуации с новеньким начал от меня отдаляться, а сейчас мои слова и вовсе не были авторитетными для него.
Я почти подъезжал к дому, когда услышал за своей спиной самый страшный голос:
– Эй, маменькин сукин сынок!
Я решил не оборачиваться, потому что знал, кому принадлежит голос – Генри Бауэрсу, старшекласснику, который со своей свитой тупоголовых дружков наводили страх на всю школу. В том числе и на меня. Генри носил при себе нож, это ни для кого не было секретом, и я был четко уверен, что ему ничто не стоит пустить его в дело. Он приставал и к нам, но дальше толчков, легких ударов под зад и обзывания они ничего себе не позволяли. Знали, что я – больной, и если со мной что-то случится, они огребут по полной.
Я попытался крутить педали на велосипеде быстрее, но не смог справиться с волнением, налетел на камень и перевернулся вместе с велосипедом. Боль в разодранном локте так сильно шибанула меня, что на секунду перед глазами поплыли звездочки и черные точки. Я увидел на локте кровь. Пока я вставал и отряхивался, тяжелая волосатая рука Генри Бауэрса уже схватила меня за воротник.
– Ну, и где твои дружки-лузеры, а, астматик? Где заика, обрезанный и шлюшка? И где твой новый братец-урод?
Почему-то первой моей мыслью было сказать Генри, что Ричи уж явно будет посимпатичнее его, и я даже чуть не прикусил себе язык, поражаясь тому, о чем подумал. Генри повернул меня к себе лицом.
– Ну, чего ты молчишь, мелкий засранец?
– Отвали от меня, я спешу домой, – я попытался вырваться, но Генри и три его дружка окружили меня. Один подошел к моему велику, достал нож и проткнул шины.
– Посмотрим теперь, как ты доберешься домой, – оскалился Генри и занес руку, – кучка маленьких неудачников бросила тебе. Даже они поняли, какое ты ничтожество, Каспбрак.
– Прекрати! Прекрати! Не трогай мой велик! – заорал я, пытаясь ударить Генри по щиколотке кроссовком, но тот лишь засмеялся и ударил меня в живот.
Я согнулся пополам, и чуть не потерял сознание.
– Тебе не жить, мелкий, – прошипел Бауэрс, и снова занес руку для удара.
– А ну пошел в жопу от него, урод гребанный!
Я не понял, что и как произошло. Я услышал голос Ричи, который несся по дороге от соседнего дома к нам. Генри засмеялся еще противнее.
– Что, твой новый братик бежит на помощь? Кучка педиков! Хокстеттер, замочи его!
Я услышал это и снова почувствовал такой сильный удар куда-то в лицо, что не удержал равновесия на ногах и упал на асфальт. Генри снова замахнулся и ударил меня в лицо. Черт, мое лицо! Кровь из разбитой брови потекла на разбитую губу, смешиваясь, и попадая мне в глаз и в рот. Я попытался отбиваться, но они, конечно, были сильнее.
– Если ты его тронешь еще раз, я тебя убью. Я не шучу, Бауэрс, – скорее почувствовал, чем услышал я голос Ричи. Приоткрыв один глаз, я увидел, что он намотал на руку велосипедную цепь и угрожающе направляется к нам.
– Рич… – прошептал я, чувствуя, что хватка Бауэрса на моем плече слабеет, – Рич…
– А ты катись в свою вонючую дыру, откуда вылез, Тозиер! – проорал Генри, – иначе я отделаю вас обоих. Даю тебе две минуты, чтобы ты смылся, а я смог разделаться с этим сопляком.
– Только попробуй.
Генри снова занес надо мной руку, я весь сжался в асфальт, когда Ричи, издав нечеловеческий вопль, размахнулся велосипедной цепью, и обрушил ее на Баэурса. Тот покачнулся, чуть был не свалился на меня. Я заорал благим матом, чувствуя, как легкие склеились от недостатка кислорода. Я попытался достать ингалятор из кармана, но его там не было. Я начал задыхаться. В прямом смысле. Я потерял свой ингалятор, когда у меня случился самый страшный приступ в моей жизни.
– Ох, черт! Он психопат конченный! Валим! – заорал Хокстеттер, не желая ,видимо, получить по голове велосипедной цепью.
У Бауэрса из затылка текла кроваь.
– Ты… Мелкий говнюк… – прошипел он, утирая кровь с волос, – только попробуй…
– Ричи! – заорал я на последнем вздохе. Куда этот придурок лезет?! Генри просто зарежет его! И меня в том числе!
– Только попробуй подойти ко мне и получишь еще, – Ричи воинственно поправил очки на носу, – ну, хочешь еще?!
– Ты труп, понял? – сплюнул Баэурс на проезжую часть между ними, – ты уже завтра будет харкать кровью.
– Как скажешь, придурок. Только завтра я уже буду трахать твою мамашу, – Ричи показал ему средний палец, еще плотнее наматывая цепь на руку, – пошел вон отсюда, придурок, пока я тебя не прибил!
– Генри, валим, там какой-то мужик из дома выходит,– сказал дружок Бауэрса, и первый помчался прочь от нас.
– Ты у меня еще будешь выть от боли, сосунок, – прошипел Генри и, подняв нож, который он уронил, пока избивал меня, вместе с дружками умчался прочь.
– Эй, Каспбрак, ты как? Эдди? Эдди, мать твою, ты меня слышишь?!
Я закрыл глаза, потому боль по всему телу была такая, что я не мог пошевелиться. Кровь заливала лицо. Я сидел, прислонившись к бордюру, чувствуя, как ломит руку. Возможно, я даже ее сломал, не знаю. Я не мог дышать, мне отчаянно не хватало воздуха. Изо рта доносились только слабые свисты.
– Черт, Эдди, Эдди, – Ричи уронил цепь на асфальт и упал на колени возле меня, царапая и без того заношенные джинсы о мелкие камни. Он выругался, схватил меня за руку, – где твой ингалятор?! Черт, Каспбрак, ты что, задыхаешься?!
Я не мог ни ответить, ни даже кивнуть головой. Я пытался заставить свое тело дышать, но не мог, оно мне не подчинялось. Сердце стучало где-то в горле, противным липким комком. Я пытался расслабить легкие, раксрыть их, представляя, что это две бабочки, как учил меня доктор, но не мог. Они склеились от заполнившей их жидкости, которая стала рваться из меня наружу через рот. Я подумал, что блевану на Ричи, но я открывал рот, пытаясь глотнуть воздуха, который застревал где-то в глотке и отчаянно не проходил дальше. Я умирал, пока Ричи орал надо мной, тряс меня за плечи и пытался привести себя в чувство.
И тут произошло чудо. Точнее, такое себе, конечно, чудо, учитывая, что я чуть не умер от приступа астме на улице, рядом с человеком, которого ненавидел больше всех на свете, когда мое лицо было все в крови, но тем не менее…
Я потерял сознание, прекращая тем самым боль во всем теле и в горящих легких.
И именно в момент, когда мое сознание покидало тело на неопределенный период времени, произошло то, что должно было меня убить окончательно.
Я услышал, как зашептал Ричи, будто это он не мог справиться со своей болью:
– Дыши, Эдди, пожалуйста, только дыши.
А потом, уже находясь в каком-то пограничном состоянии, почувствовал, как что-то теплое прикоснулось к моим губам.
Губы Ричи.
А затем – темнота.
Комментарий к Глава 4.
пожалуйста, оставляйте комментарии
вам это две минуты – а мне важно знать, стоит ли продолжать и в том ли я вообще направлении работаю
спасибо за внимание, обнимаю каждого
========== ГЛАВА 5. ==========
Я прихожу в себя так медленно, будто выныриваю из банки меда, медленно, раз за разом, постигая за сантиметром сантиметр, поднимаюсь на поверхность. Я не могу дышать сквозь толщу липкой субстанции, заполнившей мои легкие. Мои глаза еще закрыты, я чувствую боль во всем теле, но я дышу. Меня словно выловили из воды бугром за легкие, и я, наконец, могу дышать, чувствовать, ощущать.
Я могу дышать.
Я не открываю глаза; на моем лице чьи-то руки. Они гладят меня по щекам, чьи-то волосы щекочут мои веки и лоб. Я пытаюсь что-то сказать, но рот заполнен пустотой и молчанием. Я все еще нахожусь где-то между.
Я вспоминаю ощущение от прикосновения теплых губ на своих губах, пытаюсь понять, что я чувствую. Мысли плодятся в голове, собираются стайками и разбегаются как тараканы. Я чувствую себя куклой, сломанной, изжеванной и перебитой.
Но я отчетливо помню губы.
Руки продолжают гладить меня по щекам, мне приятно. Собрав всю волю в кулак, я еле слышно произношу:
– Рич…
Мой рот забит песком, легкие полны сломанного воздуха, который не работает.
– Ох, милый, это я. Эдди, солнышко, ты как?
Я приоткрываю глаза и вижу маму. Это ее руки трогают меня за лицо, она склоняется надо мной и я вдыхаю знакомый запах ее шампуня. Ей нельзя пользоваться духами, иначе это может спровоцировать у меня приступ, так было заведено с самого детства. Я силюсь улыбнуться, но губа разбита. Мне казалось, то в таком состоянии я провел минимум неделю, а оказалось – чуть больше часа.
– Сынок, дорогой, как ты себя чувствуешь? У тебя кружится голова? Тебя не тошнит? – мама начинает поправлять мои подушки, гладить по руке. Я не могу отделаться от мысли, что мне казалось, нет, я был почти уверен, что чьи-то другие руки трогали мое лицо. Я пытаюсь кивнуть, во рту пересохло. Мама подает мне стакан водой, я пью через трубочку, не поднимая голову от подушки.
– Что… Что произ…
– Тише, милый, тебе нельзя волноваться, – в голосе мамы звучат слезы, – Господи, этих малолетних преступников убить мало! Ох, прости! Когда мне позвонил мистер Ренсом, я чуть не упала в оборок… Хорошо, что твой отец уже был дома, и мы забрали тебя прямо с улицы. Ты не помнишь, как ты был в больнице, милый? У тебя сотрясение мозга, вывих плечевого сустава, разбито лицо… Мой милый Эдди, – мама припадает ко мне, целует в лоб, – мой мальчик.
– А… – я нервно сглатываю, – где…
– Ричи? Милый, он у себя в комнате. Ты ничего не помнишь? Он был с тобой, когда эти подонки на тебя напали. Он попросил мистера Ренсома позвонить нам и вызвал «Скорую», он оставался с тобой все это время. Если бы не Ричи, ты… Ты… – мама не договаривает фазу, заливается слезами; я ее понимаю.
Голова кружится, я снова закрываю глаза.
– Попроси его… Зайти.
– Ричи? Ты хочешь видеть его? Может, лучше позвать папу, он сейчас внизу говорит с шерифом…
– Позови. Ричи, – выдавливаю из себя, – пожалуйста.
– Да, конечно, милый.
Мама встает с моей кровати, еще раз гладит мою здоровую руку. На ту, что вывихнута, я не могу посмотреть, она укрыта одеялом. Но хорошо, что хоть не правая.
Трогаю языком разбитую губу, морщусь. Ощущение, что она рассечена на двое. Могло ли мне показаться в самом деле? Не мог же Ричи и правда поцеловать меня? С чего бы ему это делать? Это какой-то бред. Неудивительно, что мне могло показаться это, я получил сотрясение мозга.
– Эй, ты меня звал?
Я медленно поворачиваю голову на подушке и вижу Ричи – он мнется в дверях, не решаясь зайти. Я киваю. Он проходит по комнате, в нерешительности останавливается возле моей кровати. Его волосы всклокочены, он явно часто запускал в них пальцы, лицо бледное. Но он точно выглядит лучше меня.
– Ты спас мне жизнь? – полу-вопрос, полу-утверждение срывается с моих разбитых губ.
– Типа того, – Ричи пожимает плечами, – хоть ты и мелкий засранец, я не мог допустить, чтобы они убили тебя.
– Справедливо, – выдыхаю я. Я поворачиваю голову к тумбочке и вижу ингалятор. Кажется, новый. Показывая на него глазами Ричи, тот молчит.
– Но я спокойно могу не подать его тебе и ты задохнешься, – говорит он, а я в ужасе смотрю на него, – но нет, я не сделаю этого, хотя ты этого и заслуживаешь, – Ричи берет ингалятор, подбрасывает в руке, потом подает мне, – на.
Нет, он определенно точно меня не целовал.
В комнате повисает напряженное молчание.
Ричи не смотрит мне в глаза, делает вид, что ему интереснее рассматривать коллекцию моих комиксов на столе. Они все лежат по номерам, стопка к стопке.
– Чертов педант, – бурчит Ричи, – кстати, с такой рожей тебе намного лучше.
– Спасибо. Ты тоже выглядишь лучше, когда я смотрю на тебя только одним глазом.
С секунду Ричи молчит, потом начинается смеяться. Я прыскаю в ответ, но вместе этого из носа вылетает пара капель крови. Я прикладываю руку к носу, вытираю кровь. Она остается на пальцах.
– Вот черт…
– Позвать твою… маму? – Ричи косится на меня.
– Чувак, она теперь и твоя мама – отвечаю я, рассматривая капли крови. Ричи смотрит на меня через толстые стекла очков.
– Не думал, что ты это скажешь.
– А я не думал, что ты спасешь мне жизнь.
Ричи начинает рыться в карманах джинсов и достает помятый, изжеванный платок. Он протягивает его мне, но я не двигаюсь. Господи, он что, не знает, что вещи можно гладить?! Он хотя бы чистый?
– Не бойся, я в него не сморкался. Сегодня, – говорит Ричи, поигрывая бровями. Я снова прыскаю, кровь из носа течет обильнее, и мне приходится воспользоваться его платком. Ладно, он, по крайней мере, чистый.
– Спасибо, – бурчу я.
С каждым предложением говорить становится чуть легче, воздух начинает быстрее проходить в легкие, свободнее из него выходить. Ричи поправляет средним пальцем очки, и я не могу не заметить этот недвусмысленный жест. Я указываю ему взглядом на место в ногах кровати.
– Только не садись на кровать с ногами, – предостерегаю его я. Ричи мнется, потом аккуратно садится на краешек. Делаю вид, что собирается закинуть на кровать и ноги в кроссовках. Я качаю головой, сжимаю губы. Ему нравится меня бесить, определено. Ричи нервно подергивает плечами, как от холода. На нем белая футболка и желтая гавайская рубашка на два размера больше. Худые руки выглядывают из рукавов, они перемазаны чернилами и синим фломастером. На щеке у него тоже след от фломастера, только зеленого.
– Ну… Ты что-нибудь помнишь? – спрашивает Ричи, все так же не смотря на меня.
– Только как Бауэрс хотел вытрясти из меня жизнь.
– Негусто.
Мы молчим.
– Эй, Тозиер.
– А? Чего?
– Я задыхался, да? Я не дышал?
Ричи пожимает плечами как-то неопределенно. Я смотрю на него во все глаза, ловя каждую реакцию, даже самую малейшую, на мои слова.
– Мне показалось, что ты сдох, – протягивает Ричи.
– Звучит не очень.
Мы снова молчим. Этот разговор начинает меня тяготит. Но я должен узнать. Я не мог спросить прямо: «Ричи, ты что, поцеловал меня?» Потому что… Ну потому что это было бы очень дико и странно, и тем не менее, мне хотелось знать, показалось мне это или нет. В любом случае, независимо от вашей реакции, вы хотели бы узнать о том, как кто-то вас целовал.
На секунду я похолодел от мысли, что если он действительно меня поцеловал, то мой первый поцелуй произошел с Ричи Тозиером.
Вот дерьмо.
– Ты не дышал, и глаза у тебя еще так закатывались, – Ричи попытался это показать, но это выглядело слишком жутко, потому что из-за очков его глаза казались в три раза больше, чем у нормальных людей, – и хрипел, как будто из тебя последний воздух выходит через дырку. Как у резиновых игрушек, ну, ты знаешь, я тебя явно такие есть.
Я пропускаю колкость мимо ушей.
– Но я не задохнулся. Как… Что… Что ты сделал?
Ричи смотрит на меня невозмутимо. Слишком невозмутимо. Его лицо спокойно, ничего не выражает. Он приподнимает бровь.
– Я просто поднял твой ингалятор, чувак, и поднес тебе ко рту. Нажал куда-то и ты начал дышать. Правда, ты сразу отключился. Извини, что всунул тебе в рот грязный ингалятор, но у меня не было с собой дезинфицирующего средства, а пока я бы сбегал за ним, ты бы уже сдох.
Значит, моих губ коснулся ингалятор? Но … Я же отчетливо чувствовал его губы… Я смотрю на Ричи, но тот же глазом не моргнул.
– Да, окей. Спасибо. Не думал, что ты это сделаешь, но… Спасибо.
– Брось, Каспбрак. Сделаем вид, что ничего не было. Мы ведь снова будем ненавидеть друг друга, верно? – Ричи пожимает плечами, будто говорит о самых обыденных вещах.
Я молчу, а потом протягиваю ему здоровую руку.
– Можешь тоже плюнуть в нее, я разрешаю. Ты спас мне жизнь и ты…
– Заслужил твое расположение? Вот это честь, – говорит Ричи, в его голосе сарказм. Я все еще лежу с вытянутой рукой. Ричи смотрит на нее, молчит. Потом его губы трогает легкая улыбка, которая все растягивается в самую широкую и добрую улыбку, которую я видел, а потом он со всей силы ударяет меня своей пятерней по раскрытой ладони. Звук разносится по комнате, я морщусь от боли, этот шлепок отдается у меня в голове. Смотрю на свою ладонь, она начинает краснеть. Я пинаю Ричи по ногам.
– Ну, ты и придурок, Тозиер.
– Ну, ты и придурок, Каспбрак.
Мы начинаем смеяться, сидя на моей кровати.
– Как же ты теперь дрочить-то будешь? – спрашивает Ричи, указывая глазами на мою деформированную руку, – или ты правша?
– Если что, попрошу твоей помощи, у тебя рот работает бесперебойно, – парирую я, и Ричи удовлетворенно кивает – кажется, он не один у нас мастер грязных подколов.
Мы снова смеемся, и напряжение последних недель между нами рассасывается, исчезает, как затянувшаяся царапина на ободранной коленке. Напряжение остается только в моем теле от одной единственной мысли.
Окей, ладно, Ричи Тозиер спас мне жизнь, хотя он действительно меня не целовал. Это все мне показалось вследствие нервного истощения, перевозбуждения, напряжения и чего-то там еще, что доктор написал в моей карточке, из-за чего я мог не посещать школу две недели. За это время как раз должны были сойти и синяки с лица.
Но все же… Все же…
Я понял, что в тот миг что-то перевернулось в моей жизни и во мне в целом, и если вы сомневаетесь, считать ли какой-то момент в вашей жизни переломным, или нет, то считайте. У меня он произошел в двенадцать лет и десять месяцев.
Одна мысль все-таки успела проскользнуть в моем воспаленном мозгу в тот день, когда это все случилось. Это было после нашего разговора с Ричи, когда он ушел к себе, а ко мне пришли Билл, Стен и Беверли. На малую долю секунды эта мысль пробежала по моим извилинам, выбежала на спину и пробежалась по всей коже маленькими ножками в тяжелых походных ботинках, оставляя за собой полчище мурашек.
Ричи Тозиер меня не поцеловал.
А жаль.
Комментарий к ГЛАВА 5.
оставляйте, пожалуйста, комментарии, любые, короткие, длинные , с вопросами или нет, я по возможности буду отвечать всем вам, просто заходить сюда могу только с ноутбука по вечерам, на работе или с телефона сделать этого возможности нет
всем пис
лю вас
========== ГЛАВА 6. ==========
«Эдс, Эдс! Дыши, слышишь?! Черт, Эдс, дыши!»
Я снова куда-то падаю, во что-то мягкое, словно мох; горячая волна закрывает мои легкие, я проваливаюсь все глубже, глубже, и в самый последний момент чувствую его губы на своих губах.
В разных снах это всегда происходит по-разному. Я либо просыпался тут же, как только во сне соприкасался с губами Ричи (иногда это вообще был не Ричи, а просто чей-то силуэт), либо же поцелуй становился таким длинным и… Настоящим, что я просыпался с приступом астмы, потому что чувствовал, как этот самый поцелуй пробирался в легкие и перекрывал доступ кислорода.
