Текст книги "Мисс Винчестер (СИ)"
Автор книги: Christin_Collins
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
– Ну неужели! – радостно вскрикнула подруга, когда я вошла в курятник, готовящийся стать руинами, – Ее Величество о нас вспомнило! Винчестер, если ты закадрила какого-то симпатичного старичка, это не означает, что ты можешь безнаказанно исчезнуть из моего поля зрения.
– Прости, были небольшие проблемы с семьей, – начала оправдываться я, осматривая окружающую обстановку. Толпы подростков, хаотично движущихся под транс, безостановочно хлещущих энергетики и не осознающих, что происходит и где они находятся. Место, время, последствия – все это неважно. Внимания стоит лишь музыка, беспорядочные блики света и море алкоголя. Зрелище довольно пугающее и одновременно завораживающее.
– Опять загоны с отцом? А к черту все, забей хотя бы сегодня, – махнула рукой Лиз, делая большой глоток из прозрачной бутылки, так кстати оказавшейся во внутреннем кармане ее куртки. Поморщившись от выпитого, она протянула водку мне. – Давай, милашка Дженни, сегодня мы все шлем к черту.
– Я не хочу. Я уже не та Дженнифер, которая литрами хлестала бухло и ложилась под любого парнишку, лишь бы уродом не был. Так что сегодня я откажусь.
– Вот я всегда знала, что любовь плохо влияет на людей, – заплетающимся языком сказала брюнетка, немного пошатнувшись в сторону. – Из тебя сделали целомудренную тетку, которая проводит вечера за вязанием и готовкой? Опомнись, девочка, тебе шестнадцать! Всей этой канителью будешь заниматься лет через пятьдесят, а сейчас я не дам тебе превратиться в ходячую развалину, – пламенно сказала она, потащив меня за собой в центр танцующих.
– Последний раз, поняла? Это последний раз, когда я позволю тебе вытворять со мной подобное, – прищурившись, сказала я, начиная двигаться в ритм музыке. Пульсирующие волны звука проходят сквозь меня, заставляя полностью слиться с ними воедино, вновь стать одним целым. Блаженно закрыв глаза, я поддаюсь, с головой ныряя в воспоминания о своем безумии, безрассудстве и бунтарстве, которое уже не кажется таким отвратительно неправильным, а напротив, влечет за собой, внушает вернуться в то время, когда я не задумывалась о том, что случится в следующую минуту.
Я потеряла счет времени, прекратив считать сменяющиеся композиции, а просто наслаждалась происходящим. Во время очередного танца какой-то парень протянул мне две разноцветные таблетки с забавными рисунками, и я, недолго думая, проглотила их, немного закашлявшись. Экстази. Опять на одни и те же грабли. Ну и ладно, это ведь последняя ночь, когда я могу позволить себе подобное.
Буквально через пятнадцать минут я почувствовала, что наркотик начинает действовать, благодаря медленно разливающемуся по телу ощущения тепла и полного умиротворения. Желание обнимать всех подряд пересилило потребность танцевать, поэтому я начала выполнять свой план, попутно разговаривая с жертвами на самые дурацкие темы и постоянно смеясь.
– Вау, сам Халлоуэл пожаловал! – глупо улыбаясь, поприветствовала я Чарли, крепко обняв его. – Ого, у тебя есть вода, слава богу, – запинаясь, пролепетала я, с жадностью выхватывая из рук парня стакан и приникая к нему губами, осушая до дна.
– Я бы не назвал это водой… – протянул он, с грустью глядя на свой виски. – Джен, с тобой все в порядке?
– Все просто замечательно, просто ты такой мягкий, сложно оторваться, – прошептала я, прижимаясь к старому другу покрепче. Идиотское влияние экстази явно повысило мою любвеобильность, хоть и искусственно.
– Ты же знаешь, что твои объятия добром не кончатся?
– Естественно знаю.
Сложно понять, что именно мучило меня больше всего тем злосчастным утром после вечеринки у Саманты Маккензи – терзания совести или похмелье. Нетвердой походкой я медленно брела домой, щурясь от головной боли и яркого света солнечных лучей, оповещающих о недавно начавшемся рассвете. Теплый асфальт немного покалывал босые ступни, хоть как-то удерживая меня в этой реальности и не давая полностью раствориться в стыде. Кастиэль. Бедняга Кастиэль, который пожертвовал ради меня всем и был готов умереть, лишь бы остаться рядом хоть на одну секунду дольше дозволенного. Своей безграничной глупостью и детской самовлюбленностью я предала его этой ночью, предала наши чувства и саму себя, проснувшись утром в одной постели с Чарли Халлоуэлом. Кас обязательно узнает об этом. Зачем гадать, ведь все понятно по моему внешнему виду: порванные босоножки, смятое платье, на котором все еще виднеются следы чьей-то рвоты, многочисленные засосы по всему телу и измученное последствиями пьянки лицо. Но Кас слишком добродушный, он обязательно постарается понять меня, какую бы глупость я не совершила, переступит через себя из-за своих чувств и простит. Но смогу ли простить себя я?
Хотя… К черту. Все к черту. Я слишком быстро решила нырнуть во взрослую жизнь, полную обязательств и чувства вины перед всеми и перед самой собой. Да, это слишком жестоко по отношению к Кастиэлю, но в свои шестнадцать я не согласна мириться с жизнью в глуши по плану, четко обозначающему каждое мое действие до самой гробовой доски. Восемнадцать лет – выйти замуж, двадцать – родить первого ребенка, до тридцати – обзавестись и вторым… Но я не хочу. Слишком рано, слишком четко, слишком быстро я сама себе перекрыла кислород. Я не готова начинать обратный отсчет до следующего пункта волшебного плана, который я обязана повторять, словно мантру, всю оставшуюся жизнь, не готова превратиться в зомбированную и несчастную жену идеального мужчины. Глупо, но я слишком люблю Кастиэля, чтобы обречь его на жизнь с ходячим мертвецом. Я слишком люблю Кастиэля, чтобы сейчас вернуться к нему.
========== Гранитные плиты ==========
Прошло два дня со времени моего незапланированного побега из дома. Решив тем злополучным утром, что Кастиэль заслуживает большего, чем глупый ребенок с похмельем и бунтарством в первой чакре, я направилась в квартирку Лиз, которую она снимала. Стоило всего лишь заглянуть под массивный цветочный горшок в холле многоквартирного дома на Стоун-Каттерс-уэй, и сразу же нашелся запасной ключик. Ну что ж, на этот раз такая беспечность подруги была мне на руку, поэтому, вернувшись в полдень, она застала меня отсыпающейся на ее раскладном диванчике. Либо девушка была слишком пьяна, либо достаточно хорошо меня знала, чтобы не удивиться такому повороту событий, но она всего лишь накрыла меня валяющейся на полу кофтой и улеглась спать в своей комнате, а позже днем выдала оставшиеся от старшей сестры вещи и сказала, что я буду жить у нее, но только если возьму на себя мытье посуды. Такой расклад меня вполне устроил, поскольку кроме грязных чашек из-под кофе и коробок от пиццы и заказной китайской еды в доме не оказалось ни одного предмета, из которого можно есть или пить хотя бы теоретически.
К концу второго дня моего пребывания у подруги мы отправились поужинать в местный фаст-фуд «Сабвэй», где и обсуждали планы на вечер, заказав по сэндвичу с курицей:
– И что сегодня? – спросила я, пытаясь не уронить опасно свисающий лист салата, грозящий заляпать мои черные джинсы майонезом, – Снова в бар? Потанцуем, выкурим пару «сэндвичей» и устроим битву на бильярде?
– Сэндвичей? – вопросительно приподняв брови, протянула Лиз. – Тебе нужно перестать пересматривать «Как я встретил вашу маму», и так мне весь плед своими соплями залила. Над чем там можно так рыдать, это же комедия!
– Просто Барни сделал такое предложение Квин, что я не удержалась, – всхлипнув, закатила глаза я, вспоминая тот потрясающий фрагмент, – Это ведь безумно мило, она была так счастлива…
– С каких это пор тебя колышут истории любви? Ты же даже во время «Титаника» орала, чтобы Джек «столкнул эту корову в воду, она и так бесполезна для социума, и у нее нет обалденной задницы Ди Каприо». Хотя подожди, – задумчиво сказала подруга, внимательно вглядываясь в мои глаза, – ты жалеешь о том, что сбежала от своего суженого, да?
– Ничего я не жалею, он заслуживает большего, а я не готова полностью меняться ради человека, – потупив глаза, ответила я, стараясь сделать свой тон как можно более твердым и убедительным.
– Жалеешь, дуреха, еще как жалеешь. Я бы на твоем месте как взяла бы его за яйца, чтобы и отойти не мог, не то что о каких-то других бабах думать, и устроила бы «долго и счастливо» с нередкими более взрослыми вставками в сюжет, – стукнув кулаком о стол, заявила девушка. – Ты же и сама этого хочешь, Джен, а нос воротишь, будто тебя на венчание отправляют.
– Ему нужна взрослая и ответственная девушка, а не…
– Да насрать мне, кто ему там нужен! – вспылила она, перебивая мою заранее подготовленную речь об отношениях, доверии и обязательствах. – Ты его любишь и хочешь вернуться, запомнила? Повезло ему, конечно, с такой идиотиной, но тут уже дело вкуса.
– Спасибо большое, – немного обиженно сказала я, вставая из-за столика. – Я не буду возвращаться, Лиз. Не сегодня.
– Тогда завтра я лично тебя отправлю на Либерти-стрит. Перевязанную ленточкой, с поздравительной открыткой и с кляпом во рту, чтобы чепуху не молола, – вскочив следом, уверила меня брюнетка, крепко схватив за запястье. Ее взгляд излучал такую уверенность, что я невольно передернулась, явственно представив, как ее тонкие наманикюренные пальчики с хрустом ломают мои кости. – Ну а сегодня я щедро позволяю тебе побыть свободной.
– Как благосклонно с твоей стороны, – улыбнувшись, сказала я, пытаясь невзначай освободить свою руку из железной хватки подруги.
В клубе так ничего и не менялось: все та же пестрая толпа парней, пришедших склеить себе девочку на ночь, и вырядившихся девиц, готовых отдаться первому встречному за дорогой коктейль. Ритмичная музыка все так же оглушала и подчиняла себе, вводя безвольных подростков в транс, а в дыме сигарет отчетливо слышался удушающий запах марихуаны и пота. Все это безумие – это то, за чем я так скучала, и то, что мне уже успело надоесть всего за двое суток. Хотелось выйти на улицу, где воздух наполнен кислородом, а не отчетливым ароматом чьей-то рвоты, взять первую попавшуюся тачку и вдавить педаль газа в пол до упора, снова сбегая от проблем и самой себя. Вот только теперь Кастиэль не сможет отыскать меня и в который раз вернуть домой.
– Танцуй, звезда моя, танцуй! – хохотала Лиз, кружась вокруг меня в такт мелодии, заполнившей собой все свободное пространство. Подруга словно оживала с закатом солнца, становилась самой собой. Так естественно видеть ее здесь, в пляшущем свете неоновых ламп, веселящейся и пьющей без остановки, что представить ее в другом окружении казалось просто невозможным. Улыбнувшись, я начала танцевать вместе с ней, просто радуясь тому, что есть в Вермонте такой человек, к которому я могу обратиться с любой проблемой и услышать порой такое нужное «Забей».
Несколько часов пролетело незаметно, как и стопки текилы, но вскоре Лиз показалось, что для этого вечера алкоголя недостаточно и нужно прибегнуть к более действенным средствам. Отведя меня в сторонку от грохочущей толпы танцующих, она, загадочно улыбаясь, достала из куртки два шприца.
– Что ты творишь? – спросила я, обескуражено глядя на подругу.
– Давно хотела попробовать, но не было подходящего случая, – проговорила она, закатывая левый рукав рубашки. Скользнув по мне взглядом, Лиз ввела иглу в вену и вдавила поршень шприца до отказа. – Первый готов.
– Что значит «первый»? – немного заторможено протянула я, внимательно наблюдая за тем, как девушка достала второй шприц и ввела его содержимое в вену на другой руке. – Ты пробуешь «качели»? Совсем с ума сошла, это же опасно!
– Спокойно, Винчестер, ширяться вообще опасно, но почему-то раньше тебя это не смущало.
А вот теперь начало смущать. Лиз вколола себе растворы героина и кокаина, что называют «качелями» или «Антверпенским коктейлем». Это один из самых опасных способов принятия наркотиков, ведь вещества только усиливают действие друг друга и очень велик риск откинуться.
– Танцуй, мать, раз уж отказываешься пировать со мной. Сучки, ловите меня! – завизжала брюнетка, подпрыгивая на руки каким-то парням, которые были необычайно рады такому повороту событий.
Зажигая под действием «качелей», Лиз быстро оказалась в центре веселящейся толпы, а я почти успокоилась на ее счет, поскольку никаких особо опасных симптомов не проявлялось, а может, дзен был достигнут благодаря бесплатному коктейлю от улыбчивого бармена. Я мило беседовала с ним на самые разнообразные темы, уложив подбородок на скрещенные руки, как ко мне подбежала испуганная подруга.
– Джен, сними их с меня! – выкрикнула она, поднося к моему лицу свои ладони. Непонимающе глядя на нее, я заплетающимся языком ответила:
– Кого снять? У тебя на руках ничего нет.
– Что значит «ничего нет! Вот они, ползут вверх, разве ты не видишь?!
– Лиз, тебе просто мерещится…
– Нет, сними, сними! – кричала девушка, тряся меня за плечи. – Джен, они вползают под мою кожу. Черви, огромные склизкие черви ползают под моей кожей!
В момент протрезвев, я начала пытаться успокоить подругу, твердо держа ее за плечо. Вырываясь и крича, Лиз продолжала бредить под действием наркотиков, но вскоре ее галлюцинации только усилились: девушке начали мерещиться призраки умерших людей, волны звука, а окружающая реальность исказилась, меняя цвет и форму окружающих людей и предметов. Больше всего пугало равнодушие толпы – пока я пыталась помочь девушке, остальные просто продолжали танцевать, игнорируя все мои просьбы о помощи.
– Идем, Лиз, тебе нужен свежий воздух, – ласково проговорила я, пытаясь вывести ее из душного и темного помещения на парковку, чтобы там вызвать скорую помощь и дождаться врачей снаружи.
– Они повсюду, Дженни, их слишком много, чтобы сдерживать, – срывалась на крик девушка, отбиваясь от одной ей видимых существ. Поглаживая по плечу, я вела ее сквозь толпу равнодушных обдолбанных подростков и шепотом молилась Богу, лишь бы с моей единственной подругой все было хорошо.
Не дойдя до выхода буквально пару шагов, Лиз вцепилась в мою руку и, закатив глаза, свалилась на пол, жадно глотая ртом воздух. Свободной рукой держась за сердце, она пыталась что-то мне сказать, но я не слышала из-за раскатов музыки, заглушающих мои собственные мысли. Совершенно отчаявшись, я пыталась поднять ее, поставить на ноги, чтобы довести до спасительного выхода, но у меня совершенно ничего не получалось, поэтому я упала на колени рядом с ней и сквозь обжигающе горячие слезы кричала о помощи до срыва голоса, но никто не слышал. Никто не хотел слышать.
То и дело одергивая неудобное платье, я медленно шла по вытоптанной дорожке, оставляя за собой следы от каблуков. В голове беспорядочно роилось столько мыслей, смешивающихся в одну кучу, что я и сама не могла понять, о чем именно думаю. Острые шипы покалывали подушечки пальцев, заставляя меня хоть что-то чувствовать, и я изо всех сил цеплялась за это ощущение, чтобы не забыть о том, что я все еще жива, несмотря на все последние события. Багрово-красные капельки крови, выступившие на израненной коже, приковали к себе мой взгляд, вытесняя собой клубок моих странных мыслей, за что я была даже благодарна, продолжая рассматривать блестящие алые бусинки.
Отыскав глазами нужное имя, я подошла ближе. Элизабет Картрайт. Было странно видеть полное имя моей Лиз, да еще и высеченным на надгробной плите. Элизабет. Словно другой человек, копия, будущая версия, тень – что угодно, но не настоящая Лиз, которую я знала и которую любила.
Тяжело опустившись на колени перед камнем, я слабо улыбнулась и прошептала, ласково проведя ладонью по надгробию:
– Мы шлем к черту все, помнишь? Ты всегда так делала – бежала от проблем, родителей, которые устали догонять, друзей, которые догонять не хотели. И казалось, что это будет длиться вечно. Но как бы мы не старались, сколько бы ни заставляли себя, мы не можем бежать вечно, Лиз. И я обещаю тебе: я остановлюсь. Не буду бежать от трудностей, а остановлюсь. Ради тебя.
Солоноватые разводы от слез на моих щеках застыли и теперь щипали кожу, а я замолчала, закрыв глаза. Казалось, что стоит мне обернуться, как я увижу свою подругу, такую же радостную и безбашенную, не заботящуюся ни о чем на свете, улыбающуюся мне и шепчущей «Забей, Винчестер». Но где-то глубоко внутри тихий и слабый голос шептал, что ее больше нет, а позади меня лишь пустота и череда других темно-серых надгробий. И именно этот голос я слышала, грустный и с усилием пробивающийся сквозь истеричные мысли, хором твердящие «она рядом». Я слышала его слова, хоть и боялась поверить.
– Жаль, что ты остановиться не успела, – тихо добавила я, открыв глаза.
Глубоко вздохнув, я положила две белые розы на недавно перекопанную землю, под толщей которой обрела покой моя единственная подруга. Странно, церемония похорон была только вчера, а кажется, будто прошел целый год без нее. Все прошло не так, как нам рисуют в фильмах: не было толпы рыдающей родни и друзей, священник не читал молитву за упокой, даже вместо холодного ливня дружелюбно светило солнце. Двое рабочих быстро заколотили недорогой гроб из светлого дерева и опустили его в свежую яму, а затем принялись закапывать, даже не позволив мне бросить первый комок земли, нарушив традицию. За этим процессом следило всего два человека – я и мой отец, которому я была безумно благодарна за то, что он пригрозил своей Береттой могильщикам, когда те начали травить байки во время закапывания могилы. Было непривычным видеть старшего Винчестера в строгом черном костюме, молчаливым и со странной тревогой в потускневших глазах. Когда я спросила, почему он так нервничает, хоть и абсолютно не знал Лиз, ответом послужила короткая, но бросающая в дрожь фраза:
– Я представил на ее месте тебя.
Вспомнив эти слова сегодня, я нервно сглотнула и встала с колен, взглянув на небо, на котором медленно умирал красно-желтый рассвет. Я должна была приехать на кладбище и попрощаться с подругой сегодня, без истерик и срывов, без криков и шумных рыданий, которые могли осквернить память о ней. Лиз бы не потерпела лишних соплей и нытья, не простила бы мне слабости, и я буквально слышала ее голос, шипящий мне из-за плеча: «Прекрати рыдать, Винчестер, твоя сырость ухудшает и без того поганый уровень влажности Вермонта». Именно поэтому я должна была проститься с ней иначе. Проститься с ней и частичкой себя, погребенной под влажной почвой.
Дрожащим голосом прошептав «прощай», я натянуто улыбнулась и медленно побрела обратно, прочь с городского кладбища. Казалось, что собственное тело не желало меня слушать, не давая просто уйти, но на негнущихся ногах я все же пыталась преодолеть эти двести метров, что отделяли меня от Кастиэля, покорно ждущего за коваными воротами. Найдя меня тогда в больнице, дрожащую от страха за подругу, лежащую на операционном столе, он не стал вычитывать меня за побег, за всю боль, что я ему причинила, не предупредив об исчезновении, за глупость и детскую беспечность. Нет, он всего лишь осторожно взял меня за руку и поцеловал в висок. Вскоре я и сама рассказала ему все без утайки и спросила, почему он до сих пор здесь, почему снова прощает.
– Я слишком часто исчезал, чтобы корить тебя за это. Хотя это и не значит, что мне не больно знать, что ты была с другим, несмотря на мои жертвы и поступки, – холодно ответил падший ангел, глядя на мое отражение в стекле, отделявшем коридор от палаты реанимации.
– Но почему ты не ушел? Почему не бросил меня за все причиняющие боль ошибки?
– Я знал, что ты вернешься. А знать, что есть, к кому возвращаться, очень важно.
Такой привычный силуэт в бежевом плаще маячил неподалеку, но складывалось ощущение, что я никогда не смогу дойти до него, будто прошлое не давало двигаться, сковывало тело незримыми цепями. Вскоре Кас заметил мои метания и выжидающе посмотрел в мою сторону. «Давай, Дженнифер, ты должна. Просто отпусти прежнюю жизнь, прежнюю себя. Оставь это здесь вместе с Лиз, оставь», – вихрем пронеслось в голове. Закусив нижнюю губу, я в нерешительности оглянулась. Элизабет Картрайт. Сотни одинаковых надгробий, и если я не уйду, не брошу все здесь, не заставлю забыть, то может появиться еще одно.
«Я представил на ее месте тебя».
Одна фраза, состоящая всего лишь из шести слов, заставила все эмоции выйти из-под контроля, будто сорвала предохранители где-то глубоко внутри. Резко обернувшись, я побежала навстречу Кастиэлю, не давая себе опомниться и передумать. Оставить все здесь – единственное правильное решение, и я не могу дать себе право от него отказаться, снова и снова подвергая опасности себя и своих близких. Достаточно одной жертвы, я больше не хочу смертей. Я не хочу надгробия с надписью «Дженнифер Винчестер», не хочу обрекать отца и ангела-хранителя на те чувства, что кипят во мне сейчас, не хочу заставлять их снова страдать по моей вине. Не хочу, не хочу, не хочу!
– Тише, Дженни, тише, – шептал Кастиэль, поймав меня в свои объятия, когда я все же добежала до ворот, – Все хорошо, я с тобой.
– Я не хочу идти за ней, не хочу, – кричала я, дрожа от рыданий.
Крепко прижав к себе, мужчина ласково гладил меня по голове, успокаивающе шепча что-то на ухо, а я лишь продолжала плакать, уткнувшись ему в плечо. Меня всю колотило от реалистичной иллюзии, настойчиво пульсирующей в мозгу и не ослабляющей хватку своих цепких пальцев: еще одна серая плита, дополняющая армию клонов, отличающихся лишь именем, высеченным на холодном граните. Перед глазами маячили пять слов, заставляющие крепче цепляться пальцами за плащ ангела, обнимающего меня за плечи: «Покойся с миром, Дженнифер Винчестер».
========== Несите воду, Дэйзи! ==========
Стеклянно-синее мерцание мертвых звезд приковало мой взгляд, заставляя невольно глядеть на них, становясь пленницей безжизненного ночного неба. Секунды тянулись невозможно медленно, а время вдруг стало слишком ощутимым, материальным, казалось, я чувствовала его, улавливала крупицы прожитых дней и годов в застывшем воздухе. Странное ощущение, противоречащее всем представлениям о времени и его течении, бросающее вызов сознанию и статьям в детских энциклопедиях, принуждающее думать о нем снова и снова. Несмотря на всю странность подобных размышлений, я была рада отвлечься на них хотя бы этой ночью.
Уже неделю я не могла спать. Под глазами появились ужасные темные круги от хронической усталости, обычно травянисто-зеленая радужка потускнела и будто выцвела, а мое лицо было нездорово бледным. Казалось, я умерла вместе со своей подругой, а по земле ходила тень, отголосок Дженнифер Винчестер. Осунувшаяся и вечно отсутствующая, целыми днями я лишь бесцельно бродила по Монтпилиеру, непонимающим взглядом смотря на свое отражение в стеклах витрин, удивленных прохожих и Кастиэля, ставшего вечным и незаменимым спутником в моих прогулках. Он слишком переживал за меня, чтобы оставить одну хоть на час, и даже дома ходил следом, наблюдал за каждым моим механическим движением. Он делал все: заставлял меня есть, следил, чтобы я одевалась по погоде и случайно не уходила в город в ночной рубашке, готовил отвар из каких-то трав, который я пила, несмотря на ужасный вкус и запах, только потому, что это было важно для моего ангела, и ужасно нервничал, когда я запиралась в ванной, словно боясь однажды найти меня на кафельном полу с перерезанными венами или наглотавшуюся таблеток. Вопреки потере благодати Кастиэль все еще оставался моим ангелом-хранителем.
Холодно. Несмотря на начало июня, по ночам температура неумолимо падала, а ветер все так же гулял по улицам, пронзая и сковывая своим дыханием редких прохожих. Съежившись, я сидела на обитой сливочно-белой тканью скамье, стоящей на веранде нашего дома, и неподвижно смотрела на театр иссиня-черного неба, где звезды, словно актеры, прилежно исполняющие свои роли, мерцали и гасли, а серебристый молодой месяц молча наблюдал за их игрой, медленно приближаясь к своему зениту. Время перевалило за полночь, и ни одно оконце не манило мягким светом ламп, ни в одном доме больше не слышалось ни смеха, ни задушевных бесед за чашкой чая или чего покрепче, утих звон детских голосов. Только я – единственный зритель ночного спектакля.
Позади меня раздался тихий скрип открывающейся двери, уныло затрещали деревянные половицы под тяжелой мужской поступью, и на мои плечи приземлилась огромная кожаная куртка. Мне не нужно было отрывать взгляда от холодного свечения, нависшего над городом, чтобы понять, что рядом был не кто иной, как мой отец, севший рядом на скамью.
– Здесь слишком холодно, Джен, – мягко сказал он, поправляя на моих плечах куртку, пропахшую дорожной пылью, бензином и порохом. – Идем в дом.
Я перевела невидящий взгляд на мужчину и, немного помедлив, нерешительно кивнула. Посмотрев на меня с жалостью и непередаваемой заботой, он прикоснулся ладонью к моему лицу, большим пальцем вытирая щеку от незаметных для меня слез, и поцеловал в лоб, едва прикоснувшись губами к бледной коже. Затем Дин поднялся, увлекая меня за собой, и повел на кухню, осторожно придерживая за талию, будто боялся разбить хрупкую фарфоровую куклу, рассыпающуюся острыми осколками от одного лишь неверного движения.
– Где Кас? – через пару минут обеспокоенно спросила я у суетящегося с чайником Винчестера. Я так привыкла к постоянному присутствию ангела-хранителя, что одна мысль о его незаметной пропаже заставляла всерьез занервничать.
– Спит. Он уже целую неделю играет в твоего надсмотрщика, а раз у тебя бессонница – у него не было выбора. Ему пора бы уже привыкнуть, что у человеческого организма есть и другие потребности, кроме постоянного наблюдения за своей пассией, – усмехнувшись, ответил отец, воюя с сахарницей.
– А ты? Почему ты не спишь? – резонно поинтересовалась я, принимая чашку дымящегося густым паром чая. Втягиваю носом аромат. Мята.
– Старая охотничья привычка – спать чутко, с ножом под подушкой и не дольше четырех часов в сутки.
Понимающе кивнула, сильнее закутываясь в кожаную куртку. Казалось, если я подожму колени, то помещусь в ней целиком, словно в теплом и безопасном коконе со своим непередаваемым запахом, который можно безошибочно узнать из сотни похожих. Я помню этот запах еще с самого детства, когда отбирала одежду старшего Винчестера и соглашалась засыпать только с его рубашкой вместо одеяла, будто это гарантировало присутствие отца следующим утром. Странно, что даже теперь, когда он остепенился и бросил охоту, запах костров и салона Импалы до сих пор чувствуется так отчетливо…
– Где ты работаешь? – словно очнувшись от долгого сна, спрашиваю я таким тоном, будто это Винчестер – бушующий подросток под моим руководством, а я этим утром обнаружила у него в рюкзаке пачку сигарет.
– «Автомастерская Фрэнка», механиком, – без запинки произносит он, делая небольшой глоток чая. – А что?
– Да? И как работается? – продолжила допрос с пристрастием я, проигнорировав вопрос подсудимого.
– Неплохо. Жалованье не баснословное, конечно, но хватает, – подозрительно глянул на меня отец, пытаясь понять, к чему я клоню.
– Как я рада, что тебя устраивает жалованье в разорившейся мастерской, – заявляю я, со стуком отставляя чашку, и наклоняюсь ближе к отцу, понижая голос. – «Автомастерскую Фрэнка» закрыли полтора месяца назад за неуплату налогов. Ты вернулся к охоте?
На секунду замешкавшись, Дин сразу же запротестовал против моих обвинений, отнекиваясь и активно жестикулируя, то и дело подергивая ворот рубашки или помешивая ложкой чай. Слишком активно для человека, говорящего правду.
– Мама знает? – спросила я, пропустив мимо ушей неиссякаемый поток оправданий.
– Нет, – виновато ответил мужчина, поняв, что я больше не намерена вестись на его уловки. Встретившись с моим осуждающим взглядом, он устало вздохнул и поднялся со стула, прихватив с собой чашку. – А зачем ей об этом знать? Даже если я скажу: «Милая, я снова вернулся к охоте, и сегодня меня чуть не порвал на куски вендиго», она всего лишь хмыкнет и начнет рассказывать, как тяжело работать официанткой и что Миранда с мужем едут в Малибу на следующей неделе, а я, такой подлец, никуда ее не вожу.
– Так тебе и надо, – заявила я, наблюдая, как чай отца благополучно выливается в раковину, а его счастливый обладатель рыщет в холодильнике в поисках пива. – По твоей милости, я жила с этим человеком десять лет в полном одиночестве, до этого ты хоть раз в пару месяцев принимал часть удара на себя.
Нахмурившись, Винчестер откупорил бутылку и, сделав глоток, наградил меня фирменным взглядом под названием «Опять вы, бабы, все портите»:
– Джен, кажется, ты пропустила ту часть, где жалеешь меня и всячески утешаешь.
– Ужас какой, как я вообще жить буду с такими-то грехами? – театрально ужаснулась я, но затем снова вернула себе серьезный вид. – Почему ты все еще с Эмили? Тебя рядом с ней ничего не держит, ведь вы даже не женаты!
– Держит, кое-что очень важное, что я бросил столько лет назад, – ответил охотник, грустно посмотрев на меня. – Тебе уже лучше? Ну, после того, что случилось с Лиз и…
– Да, лучше, – я поспешила его прервать, чтобы не воскрешать воспоминания о кладбище и постоянных видениях. – Наверное, я так наслаждалась своим горем, что просто перегорела.
– Я рад за тебя. Скучал по противному и наглому ребенку, который переворачивал всю мою жизнь с ног на голову и не давал спать, заставляя заниматься ночными рейдами по клубам, – ласково улыбнувшись, сказал Винчестер, устало облокотившись о кухонную тумбу.
– Пап… – задумчиво протянула я, вставая со стула, и неожиданно для самой себя крепко обняла отца. – Спасибо тебе.
– Господи, у меня украли ребенка, а нанятая похитителями актриса явно не справляется, – ошарашено заявил тот, но все же прижал меня к себе. – За что?
– За то, что ты рядом. Мне этого очень не хватало.
Мы просидели с отцом на кухне до самого рассвета и никак не могли наговориться, словно пытались наверстать упущенное за все эти годы холодной односторонней войны. Он рассказывал многочисленные охотничьи байки, говорил о нашей семье, о Касе, о бабушке с дедушкой и Бобби, который им с моим дядей стал роднее кровных родственников. Винчестер уснул перед самым восходом солнца во время моего рассказа о частной школе, и я, предусмотрительно убрав из его рук почти пустую бутылку, зашагала вверх по лестнице.
Тихонько войдя в комнату, я закрыла за собой дверь и прокралась к кровати, стараясь не шуметь. На небе только-только задребезжал рассвет, словно залив небо красно-желтыми разводами акварели, а в комнату начали пробиваться слабые лучи солнца. Мой ангел спал, немного хмурясь своим сновидениям, и был беззащитен, словно маленький ребенок. Опустившись на колени возле спящего Кастиэля, я поправила сползшее одеяло и осторожно коснулась указательным пальцем его раскрытой ладони, вырисовывая замысловатые узоры и округлые линии на мягкой коже. Рука мужчины дрогнула во сне от моих прикосновений, и он неохотно раскрыл глаза, с удивлением заметив меня.
