Текст книги "Разве альфы бывают бывшими? (СИ)"
Автор книги: Чиффа из Кеттари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
– Питер Хейл, эксперт в вопросах мести окружающим, – тихо бубнит Стайлз, заходя вслед за мужчиной в лифт.
Питер решает это проигнорировать.
*
– Скажи, а ты тоже страдаешь патологической нелюбовью к дверям? Потому что это двенадцатый этаж, вокруг ни одной крыши и тебе будет сложновато… а, я понял. Это только Дерек не любит заходить сквозь двери?
– Ну, скажем так, это случайное, но приятное дополнение к остальным достоинствам этой квартиры, – Хейл неожиданно смешливо фыркает, тоже подходя к большому окну.
– Прикольно, коварный дядюшка, – Стилински смеется, усаживаясь на подоконник – Питер невольно улыбается в ответ, однако делает пару шагов назад, отступая к середине комнаты, почувствовав дурманяще-сладкий, отдающий теплым молоком запах кожи.
Стайлз, кажется, этого не замечает, во все глаза пялясь на тяжелый кованый ящик, стоящий в одном из углов комнаты.
– Вещи разбираешь? – Стилински рассматривает ящик, подходя ближе, – а это что? Специальные оборотневые примочки? – Стайлз тянется к крышке, но тут же получает несильный шлепок по пальцам и предупреждающе-грозный рык от Хейла.
– Тебе кто-нибудь разрешал тянуть свои ручонки?
Стайлз секунду смотрит непонимающе, потом – секунду обиженно, а затем в глазах появляется вселенская скорбь.
– Ну Питер, интересно же! Всякие эти ваши…
– Эти наши что? Сходи в гости к Арджентам, вот у них есть действительно интересные вещи.
– Элисон мне ни черта не покажет, – сокрушенно качает головой Стайлз, и у Питера возникает подозрение, что Стилински уже просил. – Ладно, ладно. Нет, ну а вдруг у тебя там древние книги со страшными заклинаниями, смертельно опасные амулеты, вырезанные из костей древних кельтских друидов, рецепты разных зелий…
– Да, а еще кровь пятидесяти девственниц, шкура с жопы дракона и чучело полярной совы.
– А чучело-то зачем? – с трудом произносит сквозь смех Стайлз, глядя на притворно серьезного оборотня.
– Нет, ну а какой злой колдун без чучела птицы?
– А почему сова? – серьезно спрашивает Стайлз. – Ворон солиднее.
– Ворон – священная птица, – Питер пожимает плечами. – Как-то невежливо, на мой взгляд делать из нее чучело. Кофе будешь?
– А молоко есть?
Хейл кивает и Стилински удивленно хмыкает, направляясь за оборотнем на кухню.
– Я так понимаю, тебе молоко без кофе? – Хейл колдует над кофеваркой, пока Стилински рассматривает очередное полупустое помещение.
– Холодильник, кофеварка и тостер. Знаешь, эти предметы о тебе многое говорят, – подросток бесцеремонно лезет в холодильник, разглядывая пустые полки. – О, а молоко действительно есть. Знаешь, когда я спрашивал в прошлый раз, у тебя был такой вид, будто ты вообще не в курсе, что люди еще и едят. И оборотни, кстати, тоже. Наверстывал упущенное в интернете?
– Прекращай свой поток сарказма, – лениво рычит Хейл, протягивая Стайлзу высокий прозрачный стакан.
– А то ты меня съешь?
– О да, Красная Шапочка, – оборотень усмехается.
– Прикольно, – как-то невпопад отвечает Стайлз, наливая молоко в стакан и убирая пакет в холодильник. – Большой плохой волк слопает ни в чем не повинного подростка. Старо как мир.
– А нечего шляться по лесам среди ночи, – Питер ставит на стол блюдце с крекерами.
– Уже поздно об этом говорить, – Стайлз пожимает плечами, разглядывая крекеры. – Тем более, сам понимаешь – пирожки, бабушки, прочая нечисть. Вообще – сумасшедшая сказка, – обвиняюще произносит Стилински и смотрит на Хейла так, будто он лично виноват в том, что Шарль Перро и братья Гримм создали такую недостоверную адаптацию старых легенд. – Волк же ее не съел, а укусил?
– А потом пришли охотники и всех порешили, – Питер пожимает плечами, глядя в потолок. – Я не знаю. У этой сказки много вариаций – в тирольской версии нет ни охотников, ни дровосеков, – Питер наклоняет голову к плечу, удовлетворенный живым интересом, читающимся на лице Стайлза. – Волк убивает бабушку, кормит ею внучку, убивает кошку и, в конце-концов, съедает девочку.
– Ну прям маньяк-разрушитель, – зачаровано произносит подросток. – И никакой надежды на спасение?
– Средневековье не предполагает хэппи-эндов, Стайлз.
– Круто, – безапелляционно произносит Стилински. – Ты должен рассказать мне еще что-нибудь.
– Как-нибудь потом, – Питер задумчиво смотрит на кофейную гущу.
– Хорошо, – улыбается Стилински, придвигая свой стул ближе к оборотню – Питер с облегчением думает, что ламинат все равно нужно было менять, тем более теперь, когда Стилински наверняка пропахал в нем борозды. – Расскажешь как-нибудь потом. Тем более, что на самом деле все было совсем по-другому… Волк укусил девочку, она стала супер-крутым мега-оборотнем, порешила всю деревню и все окрестные стаи, стала альфой и отправилась терроризировать европейские леса в обнимку со своим волком. А красный цвет – это отсылка к глазам альф.
Питер замирает, так и не сумев поставить чашку на стол.
– Моя очередь сказать тебе, что ты явно нездоров, Стайлз.
Стилински явно собирается как-то прокомментировать это заявление, но звонкое треньканье мобильника отвлекает его, вызывая на лице подростка хмурое недоумение – он перебрасывается парой слов с отцом и виновато смотрит на Питера, разводя руками.
– Пора идти, я зачем-то отцу понадобился…
– Иди, – кивает оборотень, с любопытством разглядывая мальчишку. Стайлз не двигается с места, по-прежнему сидя на табурете.
– Ты же знаешь, чего я хочу? – тихо произносит Стилински, избегая встречаться глазами с мужчиной.
– Ты хочешь, чтобы через три ночи я пришел к тебе, – равнодушно произносит Хейл. – Мне не кажется здравой идея ставить подобные эксперименты в полнолуние.
– При чем здесь эксперименты, Питер? – Стилински расстроенно вздыхает. – Не эксперимент, нет. Ты думаешь, я ничего не понимаю, только это ни разу не так. Потому что я сообразительный. И…
– Если я приду, – Хейл встает со стула и наклоняется к подростку, жестко обхватывая пальцами его подбородок и заставляя подняться и немного запрокинуть голову. Питер продолжает шептать прямо в приоткрытые манящие губы, – то я причиню тебе боль. Много боли, мальчик. Потому что ты слабый, хрупкий и это легко будет сделать. – Хейл выпускает когти, легко проводя ими по коже под ребрами.
Стайлз медленно моргает, облизывая губы, еле дышит, даже не пытаясь отстраниться. Питер глухо рычит, почти чувствуя прикосновение языка, скользящего по губам Стайлза.
– Будет слишком легко причинить тебе боль, которую ты выдержать не сможешь, – Хейл, не сдержавшись, проводит языком по нижней губе мальчишки. – И слишком сложно удержаться от этого.
– Но…
– Никаких “но”, Стайлз.
– Я же смогу тебя остановить… – длиннопалая ладонь, беспокойной птицей взметнувшись вверх, оседает на плече мужчины.
– Навряд ли.
– Я буду послушным… – Стайлз мнется, подбирая слово, и нехотя выговаривает, – покорным.
– Этого мало, Стилински. Так безопаснее.
– А в ящике… цепь? – Стайлз делает маленький шажок вперед, обустраивая ладонь на загривке оборотня и с беспокойством вглядываясь в светлые глаза.
Он неохотно кивает.
– Знаешь, когда мне пришлось приковывать Скотта к батарее, я подумал, что сама по себе цепь – вещь ненадежная. Чем больше я о вас узнавал, тем чаще думал, что навряд ли оборотни полагаются только на прочность цепей… Должен быть еще какой-то болевой… сдерживающий фактор. Я прав?
Хейл молчит, почти прикрыв глаза, из-под ресниц разглядывая мальчишку.
– Ты уже забыл, что тебе звонил отец, а, Стайлз? Иди. И не беспокой меня.
– Ладно.
– Я серьезно, – Хейл раздраженно качает головой. – Ты можешь меня послушаться?
– Могу, Питер. Я все понял, правда. И я не заявлюсь к тебе в полнолуние, обещаю. Но потом, утром, приду, ясно тебе?
– Утром ты придешь в школу, – фыркает оборотень.
– Точно, – Стилински внезапно округляет глаза. – Не юридическое у тебя образование, а педагогическое, ты, светило американской педагогики!
– Господи, нет, – Питер мученически вздыхает.
– Ну, снова не угадал, подумаешь… Кстати, у меня есть красная толстовка с капюшоном… Но я совсем не хочу, чтоб меня кусали волки…
– Вот поэтому и не стоит выходить из дома в полнолуние, – Питер чуть-чуть улыбается.
Стайлз качает головой.
– Это все сказки. Я-то знаю, что волки приходят через окно.
========== Связь ==========
В начале девятого, когда на город начинают опускаться сумерки, Питер открывает кованый ящик, привлекший внимание Стайлза, и медленно раскладывает на застеленной тяжелым покрывалом кровати его содержимое. Несколько тяжелых прочных цепей, пара грубых широких наручников и тяжелый мощный ошейник. Неприятно было просить племянника о помощи, но в одиночку с этим набором справиться будет сложно.
Дерек молчит, прекрасно осознавая, что любое неверное слово может вылиться в полноценную бойню.
– Утром отпущу волчат и приду к тебе, хорошо?
– Да, нормально. – Старший оборотень неуверенно смотрит на груду металла. – У меня всегда было неплохо с самоконтролем, знаешь. И мне никогда не приходилось… прибегать к подобным средствам контроля. Во всяком случае, не в таком объеме.
Дерек не знает, что ему ответить, поэтому снова отворачивается к стене, разглядывая вкрученные в нее металлические кольца. Хмыкает.
Питер, проследив за направлением взгляда, поясняет:
– Не уверен, но, кажется, у рабочих было два варианта: или я собираюсь держать в квартире свору гризли, или у меня какие-то нестандартные сексуальные предпочтения.
– Ну, в чем-то они были недалеки от истины, – неловко пытается улыбнуться альфа. – Уверен? Может, лучше вместе со стаей?
– Ты правда думаешь, что это предел мечтаний – оказаться в таком состоянии вместе со стаей неуравновешенных, недисциплинированных волчат? Дерек, не глупи.
Альфа пожимает плечами.
– Не уверен, что это тоже хороший вариант, – Дерек наблюдает за тем, как Питер опускает жалюзи на окнах. – Одиночество – плохой компаньон.
– Это ты мне говоришь? Ты, когда сюда шел, ни обо что головой не ударялся, Дерек? – альфа в ответ только раздраженно рычит. – Тогда не говори глупостей. Ощущение, что тебя сборником афоризмов для девочек-подростков стукнули.
– Ты невыносим.
– Это семейное.
Альфа замолкает, беря в руки цепи. Питер застывает на мгновение, а затем, придав лицу равнодушное выражение, садится на пол, на турецкий манер подгибая ноги.
– Медитировать будешь? – улыбка выходит вымученной, Питер в ответ пожимает плечами. – Так… Ну ты намудрил… Через два кольца и на руки? – альфа бормочет, защелкивая кандалы на запястьях. – Слишком узкие.
– Сойдет.
– Ну, в принципе, верно… – альфа берет в руки ошейник, неуверенно глядя на тяжелый металлический обод. – Ты говорил про Айзека.
– Это вопрос?
– Питер, я не умею разбираться во всех этих тонкостях подросткового поведения…
– О, а я, значит, умею… теперь ты всегда будешь прибегать ко мне за советом, на время забывая о своей неприязни и о своей привычке подозревать меня во всех смертных грехах, отлично.
– Питер, есть вещи, простить которые я тебе не могу. И, зная твой характер – перестать тебя подозревать тоже не могу.
– Мне не нужно твое прощение, Дерек, – холодно произносит оборотень. – А тебе не должна быть нужна моя помощь с твоей стаей.
– Ты прав, – альфа аккуратно защелкивает тяжелый ошейник, – так оставить или тоже к стене?
– Приковывай, – устало отвечает Питер, закрывая глаза. – К черту все, мне придется стену выломать, чтобы выйти отсюда. А на это у меня совершенно точно не хватит сил.
*
Луна, извечная спутница Земли и друидов, мучительница оборотней, появилась на удивительно безоблачном небосклоне точно в срок, освещая подвластные ей территории холодным льдистым светом.
Питер этого зрелища не видит, но сводящую с ума астрономическую единицу, как и всегда, чувствует всем телом, запрокидывая голову и обреченно закрывая глаза. Волк, почуяв ослабленное сопротивление человеческого разума, рвется на волю, захлебываясь жаждой крови, охоты и своей пары. Кровь и охота отходят на второй план, когда хищник вспоминает о мальчишке, которого глупый человек так и не сделал своим. Вырваться удивительно легко – человек совершенно отпускает себя, не сопротивляясь, не пытаясь сосредоточиться на каких-то важных для него глупостях, обычно совершенно не интересных волку.
Из горла рвется победный рык, только трансформация не удается – шипы впиваются в шею, легко рассекая кожу, и волк, взвыв от боли, отступает, уступая место человеку.
Питер переводит дыхание, на этот раз стараясь сконцентрироваться на чем-нибудь важном. В голову ничего не идет, каждая попытка обратиться только усиливает боль, ослабляя измученное человеческое тело и сводя с ума. Кожа на запястьях быстро стирается, даже регенерация не помогает, просто не успевает – каждое движение оставляет новые шрамы.
Хейл низко, насколько позволяют растянутые в две стороны от ошейника цепи, опускает голову. Желание обратиться накатывает как тошнота, проходясь болезненными спазмами по всему телу, сознание мутится, но цепи и бессилие держат крепко.
Волк воет. Запрокидывая голову, вкладывая в отчаянный вой все свое отчаяние, желание, боль.
*
Стайлз тоже не видит восхода ночного светила, но тоже чувствует, и ему совершенно не нравится то, что и как он чувствует – неприятную тревогу, морозом отдающуюся вдоль позвоночника, почти боль – ей не хватает какой-то составляющей, чтобы стать осязаемой, но она есть, и Стилински нервничает с каждым десятком минут все больше, периодически теряя мысль, излагаемую в книге.
– Твою мать, Хейл… Это же из-за тебя, я знаю…
Через пару часов шериф, уходя на ночное дежурство, застает сына задумчиво рассматривающим овощной салат, приготовленный на ужин. Мальчишка пропускает мимо ушей замечание о том, что уже даже он, Стайлз, есть эту дрянь не может, и, попрощавшись с отцом, снова поднимается к себе, обессиленно падая на застеленную кровать.
– У меня голова треснет, – шипит Стилински в подушку, жмурясь от резких, хаотичных импульсов боли. – О черт. О черт, Питер Хейл. О черт, ну вот во что я влип?
Стайлз распахивает окно, стараясь отдышаться, привести в порядок мутнеющее сознание.
– Нет, все логично. Правда логично. Волк чувствует человека, а человек – волка… Только мне-то что делать? – подросток сердито смотрит на луну. – Это все ты виновата.
Стилински хмурится, кусая губы, и, заслышав отдаленный волчий вой, наконец принимает решение:
– Ладно, не просто же так я у него спер запасной комплект ключей…
========== Идея ==========
– Питер…
Оборотень поднимает тяжелый мрачный взгляд на застывшего на пороге комнаты человека.
Полубезумный и измученный, сейчас наполнившийся абсолютным отчаянием, взгляд.
– Питер, я не боюсь тебя. Ты не сможешь мне навредить, ведь я прав… – Стайлз уверяет в этом и себя, и волка, с трудом сохраняющего способность мыслить по-человечески. – Питер…
Хейл судорожно втягивает воздух, слегка поводя скованными руками – неровности металла с легкостью ранят кожу, отрезвляя болью, но одурманивая запахом крови.
– Уходи. Стайлз. Не нужно. – Снова лезут когти и клыки, Хейл встряхивает головой, сгоняя нежелательную трансформацию, но не справляется и утробно рычит – не на Стайлза, на самого себя. Помогает. – Уйди.
– Ты думаешь, я не чувствую, как тебе плохо? – Стайлз несчастно хмурится. – Тебе больно. И мне… Я не уйду… – садится рядом на пол, осторожно кладя ладонь чуть выше скованного тяжелым и прочным металлом запястья. Питер слышит, как не умеющее лгать сердце выстукивает нервное испуганное стакатто, но Стайлз не отступает, придвигаясь ближе, вплотную. – Где ключ от них? – Стилински кивает на браслеты наручников.
Оборотень качает головой, рыча.
– Хорошо… – Стайлз сглатывает, стараясь сохранить хотя бы видимость спокойствия. – Хорошо, эти штуки я трогать не буду, да? – Стилински тут же противоречит своим словам, соскальзывая едва уловимым теплом пальцев к почти горячему металлу. – Я же могу как-то помочь. Потому что это из-за меня, ведь я прав? Ну конечно прав… – Стайлз качает головой, успокаивающе поглаживая руку оборотня.
Питер сосредотачивается на его голосе, загоняя беснующегося хищника как можно глубже, но получается не слишком хорошо – зверь рвется к мальчишке, рвется, не обращая внимание на боль. Очередная попытка перекинуться – и из-под шипованного ошейника снова течет вязкая кровь.
Узкие ладони ложатся поверх тяжелого ошейника, сдавливающего горло, Стайлз нервно втягивает воздух в легкие, иррационально опасаясь причинить оборотню еще больше боли.
– Питер… – шепчет снова и снова, приникая губами к шее, медленно лаская истертую, отдающую горечью ржавчины и солью крови кожу. Напряжение не отступает, оборотня едва ли не трясет от противоречивых желаний, раздирающих и без того двойственную натуру.
Не время сейчас отпускать волка, которого Стайлз так настойчиво зовет.
Стайлз чувствует острую потребность заорать в голос, прекратить этот кошмар, вычеркнуть из памяти даже намеки на воспоминание о тяжелых, впивающихся до крови в тело кандалах. Хотя он согласен помнить, согласен не орать, согласен на все в обмен на информацию о том, как сейчас помочь оборотню.
Подросток осторожно подползает ближе, укладывая ладони на крупно вздрагивающие плечи мужчины, оседлывает его бедра, прижимаясь щекой к ключице.
– Уйди, Стайлз, – Питеру удается произнести это без рычания – волк, будто затаившись, замирает на время, но Хейл догадывается, что это скорее затишье перед атакой, чем желанное успокоение. – По-твоему, зачем это все? Чтобы ты сам пришел ко мне? Думаешь, мне лучше станет, если я сорвусь и искалечу тебя? Уходи.
– Большой плохой волк, – Стайлз говорит неразборчиво, но Хейл все прекрасно слышит, болезненно усмехаясь. – Питер, я должен помочь, просто должен. Скажи как и не смей говорить мне, чтоб я ушел.
Голос Стайлза срывается на совершенно неразборчивый, отчаянный шепот – ликан старается отстранить от себя подростка, но плохо слушающееся тело совершенно этому не способствует, а волку проще выпустить когти, пригвоздить щенка к полу и сделать окончательно своим, не задумываясь о последствиях.
Щенок должен быстро регенерировать, как и любой оборотень. И Питер еще помнит, что Стайлз этого сделать не сможет.
Человек должен осознанно сделать выбор – принимать укус или нет. И Питер еще помнит, что Стайлз отказался.
Когти слабо проезжаются по выгнутой спине, вызывая в хрупком теле какой-то полузадушенный всхлип.
– Глупый мальчишка… – хрипит Хейл, стараясь держать руки подальше от нежной тонкой кожи. – Твой страх меня окончательно… сведет с ума…
– Прости… – вот оно – осознание абсолютной беспомощности, осознание, что даже стук твоего сердца делает только хуже. – Я помогу, помогу, помогу, но я не знаю как…
Стилински беспорядочно касается мягкими губами лица, стараясь выровнять дыхание. Или хотя бы скрыть испуг.
Оборотень отвечает не сразу, но все же принимает ласку, сам чуть наклоняет голову, стараясь поймать мягкие касания губами.
– Тише, тише, – зачем-то шепчет Стилински, осторожно запуская пальцы в волосы оборотня. Не тянет, не двигается, теснее прижимаясь к груди, томно дышит в губы, медленно и ласково целуя, настороженно дергается, чувствуя прикосновение когтей к спине. – Все хорошо… Да? Волк? Большой плохой волк… Все… хорошо…
“Все хорошо”, – повторяет Стайлз, когда от резкого движения вперед оборотень задыхается хрипом, зло рычит, вынужденный отпрянуть назад, к стене. Стайлзу приходится упереться руками в его плечи, в бесполезной попытке удержать, и отклониться назад, чуть не опрокидываясь на спину.
“Все хорошо”, – когда глаза наливаются неестественной лазурью, а когти рвут ремень джинсов в злой попытке прикоснуться к обнаженной коже.
Стайлз резко отстраняется, поднимаясь на ноги, стараясь хотя бы взглядом не выдать страх. Оборотень тянется следом, цепи натягиваются, из-под горького, пропитанного кровью металла снова стекают темно-алые капли. Шипы слишком глубоко впиваются в горло, и волку приходится снова отступить.
У Питера глаза мутные от боли – Стайлз тихо, жалобно поскуливает, столкнувшись с ним взглядом.
– Прости…
– Уйди.
Подросток отчаянно качает головой, дрожащими руками начиная расстегивать джинсы, потом, спохватившись, неловко стягивает с себя футболку, отбрасывает ее и снова принимается за штаны.
– Не надо, Стайлз, просто уйди…
– Ты не сможешь трансформироваться.
– Полностью не смогу, но и того, что есть, хватит, чтобы живым ты отсюда не вышел.
– Все будет хорошо, Питер, – Стилински опускает голову, стараясь перебороть внезапный приступ паники и стыда. – Твой волк хочет меня. И ты хочешь… И… и я хочу…
– Не так…
– Мне все равно, Питер, я просто не могу чувствовать, как тебе плохо из-за меня. И видеть не могу, но, даже если я уйду – я все равно буду все чувствовать, я чуть с ума не сошел…
– Почему. Ты. Никогда. Меня. Не слушаешь? – Хейл срывается на яростный рык, заставляющий мальчишку вздрогнуть.
Но Стайлз быстро берет себя в руки, упрямо мотая головой, снова опускается на пол, прижимаясь к мужчине обнаженным телом и зябко вздрагивая. У Стайлза ледяные ладони и холодный нос, зато губы теплые и мягкие – Питер старается сконцентрироваться на них, несмело скользящих по шее, убеждая зверя успокоиться, потерпеть еще немного. Взять свое, но не так, как желается волку.
– Это плохая идея, Стайлз, – Хейл чувствует все нарастающее возбуждение, желание овладеть покорным хрупким телом, слишком доверчиво прижимающимся к дикому зверю.
– Это единственная идея, которая у меня есть…
========== Все хорошо… ==========
– Будет больно, – Хейл в очередной раз смиряется с упрямством подростка.
– Мне уже больно, – шепчет в ухо Стайлз, неловко расстегивая джинсы мужчины, при этом стараясь не отстраняться от него.
– Будет больнее.
– Без разницы. Потом все будет хорошо, – прохладная ладонь неуверенно обхватывает твердый, истекающий смазкой член. Оборотень издает невнятный стон, больше напоминающий вой.
– Мне бы твою уверенность, мальчишка.
– Тише, волчара, расслабься хоть немного, – Стилински очень старается мыслить ясно – это полезно при сексе с почти обезумевшим оборотнем. – Я сам… просто не мешай, ладно?
Волк скалится, снова напитывая лазурью светлую радужку глаз, зверю не нужны прелюдии, ему не особо интересна подготовка партнера – у хищника желания просты и животны. Питер снова глухо рычит, откидываясь спиной на стену, упираясь ладонями в исчерченный следами когтей пол.
Стайлз, судя по всему, приняв какое-то решение, решительно приподнимается на коленях, упираясь одной рукой в плечо оборотня, соскальзывая по мокрой от пота и крови коже.
– Все будет хорошо, волчара… – мальчишка медленно опускает бедра, второй рукой направляя в себя член.
Питер закрывает глаза, стискивая зубы, царапает паркет, дурея от долгожданных ощущений.
– Хорошо… – повторяет эхом, рывком перенося ладони с пола на угловатые мальчишеские бедра. Когтей нет, поэтому Стайлз не протестует, он болезненно выгибает спину, тяжело, надрывно дыша, гладит плечи, стараясь не касаться ошейника, упирается лбом в грудь мужчины, послушно двигаясь вслед за настойчиво тянущими вниз руками.
– Я не могу, – шипит сквозь сомкнутые зубы, вздрагивая от каждого прикосновения, движения, – не могу, черт, Питер… Больно…
– …предупреждал… – раздается сквозь рык, и Стайлз, подняв голову, встречается с распаленным взглядом зверя.
Стилински боится двинуться: руки, сдерживаемые цепью, покоятся на пояснице, Стайлз чувствует исходящий от кожи жар, – впустую истраченная энергия, необходимая для трансформации – и от смертоносных когтей его отделяет только одно, любое, неверное движение.
Рывок, вспышка боли, звонкий вскрик – снова открыв глаза, Стайлз с трудом переводит дыхание, привыкая к тянущей боли и необычному чувству заполненности. Когти нежно прочерчивают тонкие линии поперек спины, волк не отпускает, довольно урчит, внезапно прижимаясь губами к шее – для этого ему приходится натянуть цепь почти до предела. Стайлз пытается отстраниться, ожидая укуса, но вместо этого чувствует мягкие влажные прикосновения языка – хищник с удовольствием вылизывает подставленную шею, лишь немного задевая клыками. Стилински мычит что-то довольное, осторожно обнимая оборотня.
– Все хорошо, – повторяет снова, делая на пробу медленное движение бедрами – зверь терпеливо ждет, не двигаясь. – Я же знаю, что ты не сможешь мне навредить… Ох…
Подросток снова выгибается – на этот раз от удовольствия – и начинает двигаться: медленно, размеренно, выгибаясь и кусая губы.
Питер осторожно поддерживает его под ягодицы, тихо рыча, сдерживаясь, по-настоящему теряя связь с реальностью – с той реальностью, где он обезумевший вервольф, и окунаясь в другую – состоящую из этого чертова мальчишки, из его прикосновений, из жара его тела, из прерывистого, перебиваемого стонами дыхания и из звуков его, Питера, имени.
Стайлз жмется всем телом, охая, запрокидывая голову, пытаясь целовать, совершенно не обращая внимания на клыки.
Оборотень довольно рычит, одной рукой упираясь в пол, а второй прижимая к себе податливое тонкое тело, двигается быстрее и глубже, заставляя мальчишку то почти соскользнуть с напряженной плоти, то принять ее в себя на всю длину, до звонкого шлепка обнаженных тел.
– Еще… – шипит Стайлз Питеру на ухо, дергая вверх край его футболки, прижимаясь членом к напряженным мышцам живота. Хейл чувствует остающуюся на коже смазку, пахнущую пряно-остро. – Еще, еще, еще… Питер… – Стайлз обвивает руками шею, не обращая внимания на ошейник, неровными краями царапающий и его кожу.
Питер только сердито рычит, чувствуя давление на ошейник, но даже не пытается сопротивляться, забываясь в подступающем оргазме.
Стайлз до крови впивается пальцами в плечо, кончая, громко стонет, продолжая тереться истекающим спермой членом о своего оборотня.
Оглушительный рык сотрясает, наверное, полквартала – Стайлз задыхается, возбуждаясь снова, от ощущения разливающегося внутри толчками тепла, от лазурного сияния глаз, даже от этого чертовски громкого победного рыка.
– Большой плохой волк, – слабо урчит Стайлз несколькими минутами позднее, соскальзывая с оборотня и устраиваясь на полу рядом. – Чур в следующий раз – без цепей.
– Глупый, – Питеру лень придумывать достойный ответ просто потому, что чувство умиротворения и спокойствия вообще не типично для оборотня в полнолуние, а именно эти чувства сейчас затапливают сознание.
– Можно я не поеду домой? – мальчишка неожиданно несмело заглядывает в глаза оборотня, будто всерьез опасаясь отрицательного ответа.
– Оденься, – Хейл неловко выгибается, натягивая и застегивая джинсы. Подумав секунду, добавляет:
– Без цепей и без одежды.
Стайлз фыркает, кивая, и отправляется собирать почему-то раскиданные по полу вещи.
Волк, довольно урча и чуть ли не помахивая хвостом, наблюдает за ленивыми перемещениями человека – Стайлз чуть ли не ползком добирается от одного носка к другому, затем к футболке и далее по списку – и, несмотря на только середину ночи, явно изъявляет желание уснуть, при условии, что это хрупкое человеческое недоразумение будет рядом. Хищник нервно дергается, когда Стайлз направляется к комнатной двери – подросток озадаченно останавливается, оборачиваясь.
– Я телефон возьму, он в куртке, на вешалке… – Питер настороженно кивает. – Ты параноик, – заявляет Стайлз, вернувшись. – Большой мохнатый параноик. И классно трахаешься. И я уверен, что без цепей – еще лучше, черт, я даже не знаю, куда лучше.
– У тебя нездоровые сексуальные предпочтения, – Питер обнажает клыки в ухмылке.
– Нормальные, – Стайлз, неожиданно бодрый, надувает губы.
– Иди в кровать, – Хейл откидывается спиной на стену, наблюдая за метаниями
подростка по комнате.
– Ну еще чего… А ты тут будешь? Нет, я понимаю, что выбора у тебя нет… – Стайлз стягивает с кровати покрывало и одеяло, небрежно кидая на пол возле оборотня, задумчиво смотрит на подушку, но, поразмыслив, оставляет ее в покое. – Но у меня-то выбор есть… – Стайлз заматывается в одеяло на манер мумии и, неловко повернувшись, падает спиной Питеру на колени. Хейл насмешливо смотрит на одеяльную гусеницу, никак не комментируя происходящее – и Стайлз ему за это благодарен.
Стилински не без труда выпутывает руки из тяжелых складок ткани, протягивает их вверх, касаясь лица мужчины длинными пальцами.
– Еще середина ночи… Все будет хорошо?
– Будет, Стайлз, – успокаивающе отвечает оборотень.
– Точно? – Стилински переворачивается набок, разрывая зрительный контакт, позволяя утяжеленной металлом цепи и наручника руке лечь поверх бедра, обнимая. – Значит, кое у кого снесло крышу на почве простого недостатка секса?
– Нарываешься, – ласково рычит Хейл.
– Нарываюсь, – сонно признает Стайлз. – Просто все гениальное – просто… Хотя с вами, мохнатыми, вечно какие-то сложности… – Стилински умудряется заснуть почти мгновенно, так и не приняв хотя бы отдаленно удобной, на взгляд оборотня, позы.
Хищник доволен до изнеможения и совсем не прочь отоспаться подле своего человека. Оборотень упирается затылком в стену – еще одна далекая от удобства поза для сна – и терпеливо ждет рассвета.
========== Утро ==========
– Э… Ну, я смотрю, все живы, – Дерек озадаченно рассматривает растянувшегося поперек ног Питера Стайлза.
– Отнеси его на кровать, пускай спит, – альфа кивает в ответ, осторожно поднимая объемную от многослойного одеяла ношу.
– И… как ты? – устроив мальчишку на кровати, Дерек берется за кандалы, болезненно морщась от громких металлических щелчков.
– Как видишь, в радиусе нескольких метров нет ни одного трупа, – Питер, пошатываясь, поднимается на ноги, – хотя мог бы быть. Пошли на кухню.
Дерек устало опускается на стул, опираясь локтями на кухонный стол.
– Откуда у тебя такая уверенность, что кофе спасает от всех проблем? – через несколько минут, почти уснув, альфа хмуро разглядывает чашку с темным, практически черным напитком.
– Потому что кофе и виски спасают почти от всех проблем. Все дело в дозировке.
– Ему не пора в школу? – Дерек кивает в сторону спальни, задумчиво постукивая пальцами по столу.
– Не знаю, я ему не нянька… Пускай спит.
– Я своих повыгонял на занятия, – альфа зевает, запрокидывая голову.
– Тебе надо бы признать, что ты с ними не справляешься, – бета болезненно морщится, потирая шею.
– Ты бы справился лучше?
– Я бы не стал обращать неуверенных в себе подростков.
– А кто обратил Скотта? – Дерек чуть перегибается через стол, выжидающе скалясь. Питер скалит клыки в ответ.
– Разве Скотт неуверен в себе? Или неуравновешен? И знаешь, кого бы я ни укусил тогда – Скотта или Стайлза, это все равно лучшие варианты чем те, коими располагаешь ты.
– Они уйдут, – с внезапной тоской проговаривает альфа.
